Текст книги "Обмен властью (СИ)"

Автор книги: Эш Локи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Перед тем, как толкнуть тяжёлую дверь, Лизин обернулся.

– Знаешь, Вова… ты это. Оставайся таким же, ладно?

И ушёл, оставив меня в недоумении разглядывать дрожащую от удара дверь.

– Какой-то ты сегодня таинственный.

Судя по тому, что Тимур даже не подумал достать свой «пылемёт», с помощью которого он засорял мне глаза, когда не хотел чем-то делиться, на уме у него и вправду было нечто интригующе-небезопасное.

Всё это время он терпеливо ждал, когда я полностью оправлюсь от всех полученных травм. До последнего шва – мы даже сексом толком не занимались, предпочитая валяться рядом и болтать о какой-то ерунде, иногда до самого утра. Как будто всё это время сосуществовали с зашитыми ртами, ей-богу.

– Глупости. Как день прошёл?

– Просто прекрасно. Лер сегодня приходил, ты знаешь?

– Нет, – Тимур уверенно повернул руль. Импреза гладко съехала на проезжую часть и сразу же набрала скорость. – Как он?

– Артемий Олегович с порога накинул на него лассо, – я рассмеялся. – Он меня напугал… «Ты тут больше не работаешь» и лицо такое каменное. А потом: «Я тебе запрещаю». А я-то, наивный, думал, что ты – злостный тиран.

На мой выпад Тимур лишь закатил глаза, а после заулыбался с привычной сдержанностью, но без какой-либо наигранности или фальши. Свет красиво падал на его лицо, поджигая глаза и делая их светло-серыми, нежными, открытыми. Тени плутали в ресницах, грубоватый профиль казался словно выточенным из камня. Я загляделся, перебирая в голове разные обстановки и ситуации, те моменты, когда любовался так же. Правда, раньше он не выглядел таким довольным и комфортным, тёплым. Хочешь – погладь, ручной почти.

Но всё же почти.

– Значит, минус ещё один Дом, притом популярный. Нелегко придётся, если Артемий не искал замену.

– Я думаю, искал. Он не настолько непредусмотрительный. Кроме того, на место Лугашина придёт женщина. Уверен, у нас появятся новые клиенты.

Тимур усмехнулся и приостановил машину. На горизонте мелькнул знакомый секс-шоп.

– Хочешь со мной? Или предпочтёшь сюрприз?

– Ты в настроении, м?

– А ты?

Я вздрогнул. Всё ещё с трудом осознавал, что наши мнения теперь равнозначны. Просто слишком привык быть ведомым, полностью со всем соглашаться.

– Да, вполне. Но подожду тебя тут, ага?

Глаза Тимура нехорошо заискрились.

– Ты что, смущаешься, что ли?

– Эм… нет, – я экстренно перевёл взгляд на бредущих по тротуару прохожих. Невероятно интересное зрелище.

– В самом деле? Ты-то? Всея руководитель клуба с секс направленностью?

– Тимур! Клуб – это моя работа! А ты – это ты!

Он махнул рукой, заметив румянец на моём лице, и отправился за покупками в ехидно-весёлом одиночестве.

Были вещи, сражаться с которыми нам приходилось по отдельности.

Сначала я заметил, что Тимур по возвращении домой слишком уж обходителен и даже подтормаживает – задумчив. Стоило спросить напрямую, он прекратил разыгрывать непринуждённую расслабленность.

– Я хочу показать тебе, – Ларионов взял меня за руку и повёл к таинственной комнате. Не сказать, что я был очень удивлён – это должно было случиться рано или поздно, но моё пугливое любопытство сжало внутренности в стальные тиски.

– Скажем так… – начал Тимур, вставив в скважину ключ и провернув дважды. – Это не самая приятная часть моего прошлого. Вернее даже сказать, она неприятна для меня – много воспоминаний. Но и выбросить всё это я не могу. Рука не поднимается.

Дверь распахнулась. Тимур потянулся к выключателю. Лампа натужно щёлкнула и загорелась. Шагнув вглубь комнаты, я изумлённо выдохнул.

Посередине стояло татуировочное кресло. На полках широкого стеллажа, покрытого пылью, лежали коробки с какими-то бутыльками, книгами, составами. На полу, неподалёку от кресла, было ещё две больших коробки – с эскизами.

Я присел возле них и ахнул.

Они были прекрасны. Мрачноватые на мой вкус, но очень характерные, пронизанные стилем, словно части одной картины. Фигуры людей и животные в полукомиксном виде, с гипертрофированно накачанными мышцами и вкраплениями механизмов. В другой коробке были этнические узоры и всякие эстетически приятные вещи, которые могли бы понравиться девушкам. Копаясь в них, я внезапно обнаружил очень знакомые полосы.

– Это…

– А. Да, как у Лизина. Я набивал ему тату.

– Почему скрывал?

Тимур печально хмыкнул, складывая руки на груди.

– Я не скрывал, просто не хотелось вспоминать. Это… была моя мечта. Свой салон. Поначалу я работал у друга, пока не накопил на это кресло и не начал бить дома.

– Что случилось?

– Я встретил Илью. Он пришёл как клиент и заметил, что я как-то фанатично подхожу к своему делу. То есть… сам понимаешь, садист во мне никогда не дремал, и я любил свою работу не только потому, что неплохо получалось. Это был один из способов оправданно причинять людям боль.

– Ты просто нечто.

– О да, ради этого я учился рисовать, – Тимур тоскливо рассмеялся. – За то время, что мы были вместе, я набил Илье восемь татуировок. Они у него повсюду. Но, что важнее, в этот период я узнал, что такое БДСМ, и тату мне было уже мало. Я не мог просто вернуться к прежней жизни. И мечта тоже не могла осуществиться.

– И ты пошёл к Артемию.

– Да.

Я положил эскизы на место. Встал, медленно обошёл кресло. Конечно, оно всё было в пыли, однако почти не использовалось, поэтому сидение выглядело так, будто его только что достали с какого-нибудь склада – целое, ни единой царапинки…

– Ну вот, теперь ты знаешь.

Я кожей чувствовал, как пристально Тимур следит за прогулкой по кладбищу его мечты. Думаю, это было нелегко, но он просто ждал. Ждал, когда мой мозг сам родит Эту мысль.

– Смог бы сделать это снова?

– И почему я не удивлён? – фыркнул Ларионов. – Ты захотел.

– Не скажу, что мысль не будоражит. Это был бы… уникальный опыт. Как насчёт татуировки во время секса?

– Ты и вправду идиот. Или как там говоришь… идиотище?

– Ты знал, что я скажу, когда окажусь здесь.

– Знал. Поэтому мне и требовалось время, – Тимур посерьёзнел, протянул раскрытую ладонь. Я отряхнул руки от пыли и положил свою сверху. – Есть и другие интересные способы. Могу разрисовать тебя парафином. Или, например, красками с тобаско или химикатами. Поверь, это доставит тебе целый спектр мучений.

– Звучит чарующе, – я подошёл к нему в упор. – Спасибо, что поделился. Я ценю.

– Как насчёт виски перед сессией?

– Когда ты навеселе, то быстрее начинаешь кайфовать, так что я за.

– Посмотрим, как ты справишься на этот раз.

– Мне подготовиться?

– Да. А я пока м… состряпаю что-нибудь.

– То есть сожжёшь что-нибудь, – я не упустил возможности подколоть.

Тимур молча проглотил колючку и отправился на кухню. А я – в ванную.

Пожалуй, есть что-то по-настоящему восхитительное в той близости, которую дарит игра с постоянным партнёром.

Когда знаком с каждой реакцией, паузой и с привычками, со всем до последней мелочи, то даже обычное предвкушение становится похоже на мягкие убаюкивающие волны удовольствия.

Даже если он не делает ничего.

Тимур сидел на кровати, медленно стирая полотенцем капли воды с шеи, и разглядывал меня – замершего перед ним в привычной позе с выжидательной покорностью.

– Я хочу кое-что попробовать, – вдруг сказал он. – М… будет немного иначе.

– Как? – я глянул исподлобья.

Тимур поманил рукой. Я встал, сделал пару шагов и оказался в прохладных руках, в небрежных объятиях. Тимур ловко уронил меня на постель и дразняще укусил за плечо.

– А как же корона?

– Хочу побыть собой.

Больше пытать его вопросами я не хотел, наблюдая за выражением лица, интересным, необычно подвижным. И, как назло, Тимур извлёк из тайного пакета повязку на глаза. Набросил на моё лицо и, завязывая, пару раз дёрнул за непослушные кудри, после душа завившиеся в мелкие спирали.

Теперь в моём распоряжении были только ощущения. Сперва медленные разогревающие поглаживания – видимо, Тимуру всегда хотелось чувствовать больше тела и тепла кожи, но привычка держать дистанцию с клиентами отражалась и на наших сессиях. Потом Тимур с чувственной обстоятельностью связал мне руки, то и дело покусывая за пальцы. Всё это было непривычно и распалило до пугающего быстро.

Я вдруг осознал, что ему всегда хотелось обладать мной по-другому. И значение слов «я хочу всё» тоже раскрылось полностью. Каждый миллиметр тела, мои движения, дыхание, стук сердца были его и ему.

И поцелуи. Поцелуев было в сто раз больше, чем обычно. Бывали разы, когда Тимур вообще обходился без них, но не сегодня.

Так как я был слаб к нежностям, то через пятнадцать минут оказался размазан по одеялу неровным и ничего не соображающим слоем.

– Эй, я только начал…

Уже тёплые, разогретые ласками пальцы, обильно смазанные, закружили вокруг входа в моё тело. Я развёл ноги, подставляясь, но Тимур никуда не спешил, чем начинал доводить. Но и возмущаться желания не было.

Он всегда легко и быстро выбивал из меня оргазм. А теперь – дразнил, тянул, лишь слегка проскальзывая по точкам удовольствия, играясь. Я замирал на каждом движении, надеясь, что вот сейчас сорвёт и пойдёт по привычному сценарию. Ещё чуть-чуть – и понесётся. Голова кружилась, и очень хотелось кончить.

– Тимур… ты что…

– Рано. Потерпи.

Поймав меня на грани, Тимур разместил бандаж на основании члена, чтобы не спустил раньше времени. Внутрь проскользнуло что-то мягкое, что совсем не причинило боли. Раздался тихий звук. Незнакомый, но я мгновенно понял, какого рода эксперимент ждёт меня на этот раз.

– Помпа?

– Да…

И снова. Если это пробка с поддувом, значит, эта пытка с прогулками по краю надолго. Я даже застонал от негодования.

– Посмотрите-ка, как мы недовольны, – мурлыкнул Тимур. – Я ещё долго не дам тебе кончить. Смирись.

Он нажал на грушу ещё раз, и я во всех красках ощутил, что впереди нечто неизведанное. Наполнение стало существенным. Чувство было странное и непривычное, пока вроде бы не больно, но в то же время распирает. Наверное, из-за мягкости материала.

Тимур поцеловал меня, с чувством укусив за нижнюю губу.

– Так хорошо, м? Когда почувствуешь, что больше не можешь, скажешь.

И он начал накачивать пробку. Я невольно выгнулся, вдруг понимая, что мне уже сейчас очень даже…

– Хватит!

Тимур тягуче погладился о щеку и, видимо, выпрямился. Я мог только слушать его – прикосновения на фоне давления почти не чувствовались. Всё внутри пульсировало.

– Это больно?

– Не… нет. Не так… странно.

Надавив на пробку снаружи, Тимур слегка продвинул её глубже. Я задохнулся и заелозил на одеяле. Становилось жарко, по вискам ползли капли, спину ломило. В бархатистой темноте ощущения были в разы острее.

– Нам надо как следует растянуть тебя, – зашептал мой мучитель, затяжным движением проходясь пальцами по члену, по животу и рёбрам.

Затем он завёл связанные руки мне за голову, вынуждая выгнуться дугой.

Ужасно хотелось избавиться от давления. Хотя мышцы постепенно привыкали и неприятные ощущения сходили, погребённые под плавными, жгучими волнами удовольствия, это изрядно трепало мою и без того потрёпанную большим перерывом выносливость.

– Сильная боль слишком быстро утаскивает тебя в космос, – прошептал Тимур. – Значит, я буду играться, пока мне не надоест. Как тебе такое?

– Сволочь, – честно высказался я.

– Привык? Продолжим.

Звук помпы, кажется, стал моим личным триггером – я его ждал и боялся. Потому что казалось, что ещё чуть-чуть и внутренности не выдержат. Но с новой порцией воздуха не происходило ничего сверх. Просто опаливало лёгкой болью, распирало сильнее.

Тимур покусывал сосок, с удовольствием вслушиваясь в мои полустоны и хрипы. Иногда чуть-чуть подёргивал за пробку, доводя до болезненно напряжённого состояния. И, кажется, посмеивался.

После очередной подкачки, когда я начал ныть, он стянул повязку. Его глаза, почти чёрные, глубокие, словно горели изнутри.

– Ну?

– Не могу больше…

– Потерпи.

Раздвинув мои ноги так, что заныли связки, он удобно расположился между. И потащил пробку наружу. Я застонал от боли. Хотя она была не настолько сильной, чтобы попросить прекратить, но меня будто бросило в котёл. И закружило в болевой эйфории.

Освободившись от пробки, я едва не кончил всухую. Тимур фыркнул, а потом ненадолго ушёл, забрав и агрегат. До его возвращения я успел немного отдохнуть и очухаться. Скоро он вернулся, на ходу натягивая латексную перчатку на правую руку.

Было так, словно сквозь тонкую кожу выступили нервы и теперь каждое прикосновение Тимура воздействует прямо на них, а его взгляд режет, тонко-тонко, но очень глубоко.

Он выдавил смазку, растёр её по правой руке до запястья. Я сглотнул.

– Влад, ты помнишь? – безмятежность с лица Тимура испарилась, оставив нехорошую хищную жажду и предвкушение.

– Я скажу. Не сомневайся… – сначала я даже как-то стушевался. Было не по себе, почти как тогда, когда я сам брал в руку кнут. Ладно хоть сейчас я знал, что всё контролирую.

Тимур протолкнул внутрь три пальца и довольно прищурился, снова внаглую проигнорировав мою простату. Плавно двинул рукой назад.

Фистинг я не понимал, но это, пожалуй, от неосведомлённости. В чём-то ведь должна быть разница между дилдо, членом и рукой. Эти неизведанные ощущения интриговали, но я совершенно не верил, что справлюсь.

– Горячо, – промурлыкал Тимур, тягучим движением вталкивая четвёртый палец и слегка согнув остальные. Я нахмурился, пытаясь привыкнуть. Всё же мягкий материал не причинял такого дискомфорта. – Как ты?

– Пока… нормально, – ответил я. Единственное, что меня по-настоящему беспокоило, это ломота в спине.

На самом деле ради того, чтобы видеть его таким, стоило потерпеть. Стоило вынести всё, что угодно, но я слишком хорошо помнил, что значит гулять по лезвию, не зная, где оно заканчивается. Поэтому я был готов дать сигнал при любом действительно неприятном ощущении. Но пока – пока меня таращило и тащило к его рукам, к его силе и жёстким ласкам. Хотя, стоит признать, он позволял нам обоим намного больше обычного. Себе – прикасаться как угодно, мне – подставляться, крутиться, кусать его за плечо во время особо сильных толчков. Они были тягучие и медленные, с усилием, и мне казалось, что каждый раз рука проникает глубже, хотя это было невозможно. Когда Тимур попытался вставить большой палец, я взвыл и сдался:

– Жёлтый.

Тимур поцеловал меня в висок. Я так до конца и не понял, что случилось – то ли он был рад, то ли огорчён, то ли то и другое вместе. А может, он только этого и ждал.

Если бы я только знал, что разрушение условных границ игры может доставить ему столько удовольствия, я уже давно сделал нечто подобное.

Рука выскользнула легко, и я поморщился от неприятного ощущения «свободы» в анусе. Тихо щёлкнула снятая перчатка. Тимур на секунду замер, разглядывая меня со своего удобного положения. Обессиленный, возбуждённый до искр, распластанный на одеяле, мокрый, с подрагивающим от напряжения и пережатым бандажом членом, связанными руками, я наверняка смотрелся как последняя подзаборная шлюха.

– Дай мне кончить, – заныл я. – Пожалуйста…

Ларионов ухмыльнулся и потянул меня к себе. Легко подхватив поперёк тела, перевернул и вынудил выпятить задницу. Я устало вздохнул, понимая, что скромная просьба прошла мимо, и упёрся локтями в матрас.

Он вошёл так резко, что, не будь удавки, я бы точно кончил – аж в глазах потемнело. Я даже пожалел, что не попросил кляп, хотелось сжать что-нибудь в зубах. Подходящей оказалась только верёвка, которая крепко обвивала руки.

Только Тимур не дал долго её грызть и, разжав мне зубы, предоставил свои пальцы. Влажные, с привкусом смазки и латекса. Откусить ему фаланги в порыве чувств не хотелось, но деваться было некуда. А потом начались толчки, и я себя попросту забыл – было уже не до размышлений о целостности любимых рук.

Кончать вместе Тимуру нравилось. То ли потому, что спазмы моего тела усиливали ощущения, то ли из-за романтично-любовных настроений, чёрт его разберёт. Так что освободился я только к тому моменту, как насытился он сам. И, кажется, вместе со спермой из меня вышла душа – едва последняя волна оргазма отпустила мышцы, я почувствовал себя мёртвым в самом прямом смысле этого слова.

Тимур, отлепившись и вернувшись в более-менее трезвое состояние, принёс водички и великодушно напоил с губ.

– Это было жестоко, – прохрипел я.

– Понравилось?

– Ага.

– Блядский мазохист.

Тимур фыркнул и сел на край кровати. Было прекрасно – надо, конечно, вставать, приводить в порядок комнату, менять постельное бельё, идти травиться его стряпнёй, но так лень. И неохота.

Подумав о неохоте, я вспомнил кое о чём и приподнялся.

– Тимур, ты вроде хотел разрушить мои табу.

Он покосился, отставив бутылку с водой и стерев полотенцем капли пота с лица.

– Хотел. Но не теперь. Ты и так почти ничего не боишься.

– Я хочу на Красную сцену, – шепнул я. – С тобой.

– Публичность, – заинтересовался Тимур. – Боюсь, я не удержусь от секса и арбитр меня уволит.

Я рассмеялся.

– Но зато какой простор – представь.

Он представил. Представил и помрачнел.

– Знаешь, что… нет. Всё это, – он красноречиво обвёл рукой место преступления, – только моё. Не хочу, чтобы кто-то видел тебя таким и уж тем более хотел.

– Тимур… это всего лишь игра.

Он притянул меня к себе за шею и усмехнулся в губы.

– Мы оба знаем, что любую игру надо прекращать вовремя. И больше я не стану играть в игры, которые причиняют одну только боль.

Он был так искренен, что я с радостью капитулировал. Похоже, от этой мечты придётся отказаться – что поделать, если у моего всемогущего садиста тоже есть слабые места?

Но…

Мы же люди, в конце концов. Мы все – всего-навсего люди.

И у каждого из нас свой уникальный Путь.

– Конец -

От автора: Уф. Кажется, мне тоже надо сходить за водичкой…

Ребята, это было здорово. ОВ оказался очень сложным в плане подбора информации (я такого начиталась и насмотрелась, что в процессе повзрослела лет на десять), характеров, ситуаций, и я надеюсь, что справилась.

Конечно, в какие-то моменты хотелось плюнуть на всё и свести чертей в кучу, облив банальностью из пеномёта любви, но тогда от тренировки не было бы смысла, а ОВ получилась бы слишком типикал-Эш-сопливой-историей. Так что сорян за ангст! Но мы же справились!

Хотя всё равно в итоге кончилось хорошо, конечно. Если вы спросите, были ли задумки с плохим концом, то я скажу, что автор точно вела к чему-то унылому, а Тимур спас положение, встав на колени. Хе-хе.

Мне хочется написать спэшл про Артемия с Совушкой, пусть они остались второстепенными и за кадром, но так запали в душу, что надо-надо. Так что, скорее всего, оно будет, но не сейчас, не в ближайшее, мне надо отвлечься, иначе уже эти ребята точно будут обстреляны из пеномёта.

Ещё были какие-то всплывающие, но отброшенные за ненадобностью сцены с Эриком, он остался очень теневой личностью, а ведь тоже мог в герои. Может и он засветит своими накачанными ягодицами в спэшле, вместе с Андрюхой. Но ничего не обещаю!

Спасибо всем, кто следил, писал отзывы, поддерживал и был рядом. Отдельное ВОТ ТАКЕННОЕ СПАСИБО и открытое признание в любви бете – ты для меня вот буквально Тимур, который спас историю, то бишь меня, от краха и уныния в вечном безбетном заточении (ну, понесло) :DD

Вот. И всё, собственно.

Тут была ваша Эш!

Песенки для пьяного расслабончика после читки фанфика:

Провода – Садо-мазо (BDSM)

Китай – Я хочу быть с тобой

The First Station – BDSM (Original Mix)

========== Спэшл: невредимый и птица с Марса ==========

Артемий не любил зиму.

С самого раннего детства его организм отрицал её как процесс. Сначала бунт против природы проявлялся болезнями – он простужался, страдал гриппами, ангинами, отитами. В итоге расстался с гландами, трижды полностью терял голос. Пережив двадцать восьмой год, Артемий разработал безотказную тактику войны с холодом и уже не сваливался с температурой под сорок с первыми морозами. Превращался в обороняющуюся улитку и запаковывал себя в крепчайшую защитную раковину из комплексов витаминов, одежды, медицинских масок и обогревателей. Тихо презирая холода, ветра и белую хрустящую землю.

Тридцать шестая зима смогла пробить брешь в его защите.

Тридцать шестая зима попыталась забрать единственное, что было ему дорого.

При всём желании Артемий не смог бы забыть ту ночь. Ледяные щупальца ужаса, облепившие сердце и каплю за каплей выжимающие из него жизнь. И жуткую тёмную пелену перед глазами. Опасностей было много – больница, вирусы, оголённая шея, долгое курение на свежем воздухе. И ничего.

Ни-че-го.

Она словно смеялась над ним.

Да, дорогой, я пыталась тебя убить. Тридцать шесть лет, между прочим. А сегодня – сегодня я дам тебе уйти, потому что ты убьёшь себя сам. Отпускаю. Живи недолго и несчастливо.

Или, может быть, мне стоит забрать Его жизнь?

Как думаешь, Репухов?

– Тварь… – рычал он, прижимаясь лбом к холодным перилам на крыльце больницы. Нужно ждать – долго, мучительно долго, ему сказали не меньше четырёх часов, но каждая минута тянулась, как резина. – Отпусти его. Ну хочешь, возьми меня, а его отпусти…

Он давно не позволял себе опускаться до оскорблений и разговоров с воздухом. Уже больше полутора лет – айсберг в костюме. Дом-клуб-клуб-дом. Попытки отвлечься на чью-нибудь боль, редкие всплески энергии живых людей на ВИПках. Бессмысленно.

Ощущение пустеющих песочных часов живыми линиями где-то под кожей, не выцарапать. Не избавиться.

Сейчас эти чувства словно кошмарный сон. Надрывный хохот сжалившейся зимы звучит эхом. Только сжалилась она не над ним – над Валерой. Может быть, потому что у него не было с ней конфликтов?

– Если совушка, то полярная, – улыбнулся он, прикрывая за собой дверь и снимая верхнюю одежду. Полумрак кабинета гасил невыносимое сияние взгляда и блеск растрёпанных светлых волос. – Ну правда. У меня теперь есть второй зимний день рождения. Кстати, где мой ошейник?

– Зачем он сейчас? – вопросом на вопрос в бархатистой тишине. Почти как прежде.

Будто не было никаких месяцев горячки и паники. Вечеров с сигарой, виски, раздражающе-удушливой петлёй галстука и волчьей тоской – не было. И пустующего сердца. Точнее, не пустующего, а запертого. Вроде даже навсегда.

– Чтобы не хотелось тебя перебивать и шутить не по делу, – отозвался Валера.

– Тогда обойдёмся без него.

Он не пошёл навстречу протянутой руке, и замешательство тоненьким скальпелем резануло нервы. Вроде бы мелочь, а жутко так, что тяжело дышать.

– Что такое?

– Эм… может быть, нужно ещё немного времени?

– Зачем?

– Пока затянутся эти ужасные швы.

Валера опустил голову и попытался занавеситься улыбкой. Вечная защита от всего и вся – очень действенная, обмануться проще простого. Но Артемий слишком хорошо знал эти приёмы, так хорошо, будто каждый изобретал сам. Когда он переживает, всегда держит дистанцию, прячет руки, улыбается, смеётся.

Несёт околесицу.

– Я помню, что ты любишь красивые вещи… – вот оно.

Снова по накатанной. Совсем как в тот день, когда узнал о том, что болен. Слова сыплются, как из дырявого мешка с чушью.

– Что?

– Мне надо будет что-то с этим сделать, удалить их как-нибудь, а то я на чучело похож перештопанное…

– Валера.

Вздрогнул всем телом, словно от удара, и замолчал. Беспокойство идёт впереди, вместо громкой славы, и поза скомканная, наигранно-расслабленная.

– Подойди ко мне, пожалуйста.

«Пожалуйста», ха?

Совушка ковыляет, будто йог по раскалённым углям – глядя в пол и с медлительностью улитки. Надо лишь соприкоснуться. Взять руку, огладить запястье, поймать призрака нежности в глубине зрачков.

– «Красивые вещи»? Ты что несёшь, а?

– Да я имел… ну… ты же понял, не придирайся к словам!

– Твои шрамы меня не оттолкнут. И ты тоже не имеешь права.

Растерянность заволокло серым дымом – приказы подействовали, и он сломался, осыпался в объятия, как стеклянная фигурка. При этом на контрасте схватил крепко, сильно, скомкав ткань рубашки на плечах. Артемий скользнул пальцами по затылку, под мягкие волосы, туда, где приятно дыбилась нитка мышц.

Подумать только, снова рядом.

– Мне кажется, я тебя почти забыл, – прошептал Валера.

– Вспоминай, – мягко тронув губами покрасневшее ухо, сказал Артемий. – И имей в виду, что больше я не пойду у тебя на поводу. Ясно?

– Я больше не уйду, даже если буду знать, что умру завтра. Почему ты вообще меня прощаешь?

– Я никогда на тебя не злился, чтобы прощать.

– Правда?

– Да. Теперь дай посмотреть.

Совушка хотел взбрыкнуть, даже отшатнулся, но быстро передумал сопротивляться и поддался властному давлению ладони. Свободной рукой Артемий потянул вниз язычок молнии его тёмно-зелёной толстовки. Взгляду открылись персиковая кожа и линии заживающих шрамов. Швы уже давно сняли, но следы остались.

– Не надо, – взмолился Валера. – Гадство ведь…

– Помолчи. И выпрямись.

Он послушался. Не мог не послушаться, потому что потянуло, потащило назад, сквозь обретённые привычки Доминанта к задаваемой роли. Новый перелом души, для столь гибкого существа – ничего особенного.

Артемий разглядел чёткие, аккуратные полосы. Раны он видел много раз, но это был совсем другой рисунок. Неповторимая и гениальная схема спасения жизни человека. К ней он испытывал глупую, необъяснимую привязанность, ещё до того как увидел и смог почувствовать.

Поцеловал осторожно, почти не касаясь, словно проверяя, настоящие ли.

Остро захотелось стиснуть, скомкать, забрать. Захотелось сейчас же заявить права, но рано. Пока под глазами Валеры синяки, пока он морщится от неловких движений, пока дышит надорвано и тускло – надо ждать.

Артемий был готов ждать вторую вечность.

Первой вечности хватило, чтобы понять, насколько он важен и чего стоит. Вторая хотя бы не причинит подобных неудобств.

– Помнишь, ты говорил, что я придурок, потому что ничего не боюсь? – спросил Валера. – Я понял, что всё-таки боюсь. Умирать было страшно.

Артемий выцепил из пространства его глаза, неопределённо-серьёзные и непривычные. Так он не смотрел даже на похоронах своего отца. Повзрослел сразу лет на двадцать – прятался за веером ребяческих масок только по привычке. Этот щит всегда был ему жизненно необходим.

– Больше жизнь не кажется тебе игрой?

Валера кивнул, с усилием сжав челюсти, чтобы не разреветься.

Как хорошо, что зима его всё-таки простила.

Губами – по нежным линиям шеи. Тающее дыхание оборвано в пустоте, запрокинутая голова на ладони. Холодные, смертельно ледяные кончики пальцев. Знакомая филигрань вен на шее. Новый Совушка, как переплавленный металл. Всё то же, но другая форма.

Совсем не хочется ломать. Артемий даже приостановился, зависнув над беззащитной ямкой между ключиц, давая себе осознать – не хочется ломать. Делать больно, вынуждать терпеть, видеть на коленях, наслаждаться сладкой мукой на измученном лице.

Улыбки и неизмеримой любви вполне достаточно. Даже больше, чем он мог желать.

– Я тоже хочу, – пробормотал Валера. – Но пока нельзя…

– Я подожду. Я стал… терпеливым.

А ещё он жутко соскучился, но говорить об этом почему-то было больно. Странное чувство жглось, тлеющие угли души разворошили кочергой, и полетели искры – пожалуй, почти самое прекрасное, что он испытывал за всю жизнь. Лучше была только всеразрушающая волна радости после слова «успели…».

– Тебе можно кофе?

– Мне ничего нельзя, буквально ничего, но я не откажусь.

– Хоть что-то в этом мире не изменилось.

Артемий ушёл к маленькой кухоньке и занялся пахучими зёрнами, невольно вслушиваясь в живое биение манч-зала двумя этажами ниже. Валера быстро притащился за ним – возможно, какое-то время он будет ходить по пятам, к этому проще привыкнуть. Когда они только познакомились и сблизились, он тоже так делал.

– Тёма… – позвал и на минуту замолчал, заново привыкая к имени. – Можно мне зайти в игровую?

– Зачем?

– Поностальгировать.

Артемий небрежно махнул рукой в знак согласия.

Украдкой, словно боясь спугнуть кого-то, Валера двинулся к интересующей его комнате. Добавив сливок в ячейку кофемашины, Артемий пошёл следом и застал его разглядывающим подвес, напряжённого и обеспокоенного, залитого рассеянно-фиолетовым светом.

– Я целую вечность тут не был.

– Так и есть.

– Почти ничего не изменилось. Ты верен себе.

– О тебе того же сказать не могу.

Дойдя до шкафа, стоящего возле занавешенного плотной тканью окна, Артемий взял с бархатистой подкладки тонкий изящный ремешок.

– Это он? – улыбнулся Валера и тоже подошёл поближе. Осмелел.

– Он.

Артемий медленно и с наслаждением пропустил ошейник сквозь пальцы. По привычке. Положил обратно. Тоже автоматически, даже осознать не успел.

– Точно не наденешь? Тебе нравится моя непокорность?

– Валера… – Артемий счастливо усмехнулся, и глаза Совушки удивлённо замерцали: он всегда был падок на столь редкие зрелища. – Ты нравишься мне целиком. Всё в тебе. Разве я не говорил?

– Это было давно. Я успел забыть, ну, знаешь, память у пернатых не очень…

Улыбка вдруг угасла, и Артемий порывисто прижался к нему – осторожно, но чувственно, к виску, затем к щеке и шее. Совушка сглотнул, чуть поморщившись от тихой ноющей боли в груди. Сердце забилось слишком сильно. Но что с ним сделаешь, с влюблённым-то сердцем…

– Сможешь пообещать, что больше меня не оставишь?

– Ты ведь знаешь, я за языком не слежу и могу пообещать всё что угодно. Правда, есть вещи, неподвластные даже мне. То, что случилось… это везение. Или чудо. Но, если так пойдёт дальше, мы когда-нибудь вместе уйдём на пенсию без всяких обещаний.

Артемий разбил глухую тишину светлым, добрым смехом.

– Что ж, пойдём пить кофе, пока у нас нет проблем с давлением.

Валера потёрся лбом о шершавую ткань дорогого пиджака.

– Невредимый, посвящённый Артемиде-убийце… и его птица с Марса*. Снова вместе. Спасибо, что подождал.

– Не за что.

Это был последний момент их общей слабости.