Текст книги "Обмен властью (СИ)"

Автор книги: Эш Локи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Но в то утро, когда я пришёл в себя в пустой больничной палате, я как никогда сильно почувствовал себя одиноким. Не брошенным, не отрезанным от мира, а одиночкой, изгоем, попросту неспособным создать долговременную связь.

Глубокий порез на запястье, заштопанный и перебинтованный эластичной повязкой, болел меньше, чем синяк от капельницы, которую мне ставила неопытная девочка-практикантка. Но всё это было несущественно по сравнению с тем, как сильно и безнадёжно ныла душа.

Тимура рядом не было, и я чувствовал, что он появится не скоро. Может, не придёт совсем – он знал, что в больнице я буду в порядке. Этого достаточно. Мы ведь не ванильная пара, чтобы караулить друг друга на каждом шагу. Мы чудовища, а у чудовищ всё происходит немного иначе.

Размышляя о нём, я рефлекторно потрогал шею – без ошейника было не по себе, некомфортно, непривычно. Удивительно, но я успел так свыкнуться с ним, что теперь будто потерял кусок кожи.

Наркоманская зависимость… мало напоминала чувства, о которых я грезил когда-то, но Тимур не мог по одному моему желанию стать другим, да и я тоже не жаждал меняться. Мы вели себя будто блуждающие в глубоком лесу дети, неспособные принять решение и выбрать направление.

На волне этих мыслей я вспомнил, как однажды заблудился в незнакомом городе, успев по дороге посадить телефон, – чувство было таким же. Растерянный страх перед угрозой, которая не видна глазу, не имеет материальности. Благо, у меня тогда была возможность спросить у людей, куда мне идти. Но в нашем случае мы могли полагаться только на себя…

И к чему, спрашивается, это привело?

Когда я удосужился вернуться в реальность, посмотреть по сторонам и разглядеть цвет стен, то понял, что оказался в Центральной больнице. Тут лежал Лер, и я просто не мог не попробовать пробраться к нему.

На этот раз мне повезло, и медсестра лишь возмутилась, что я шастаю по «чужим» этажам. Но его уже перевели в обычную палату, так что напроситься на визит не составило особого труда.

В плену бетонной коробки, под едким светом больничных ламп, Валера был живее, чем новорождённый. Ни болезненный воздух, которым был пропитан каждый миллиметр пространства, ни холодные тени не могли его подчинить. Он отталкивал слабость, как резина – воду, и выглядел так, будто был готов с минуты на минуту расправить крылья и без оглядки упорхнуть в окно.

Лишь следы лечения: синяки на сгибах рук, повязки до самой шеи, неприкрытые лёгкой одеждой, и налёт бледности – напоминали, что он пережил очень сложную операцию.

– А тебя сюда как занесло, Вова? – спросил Лер, по одному виду догадавшись, что я тоже пациент. Голос у него был хрипловатый, словно после ангины. – Опять воевал за чью-нибудь честь?

Я усмехнулся, пододвигая стул к краю койки. Имея побольше наглости, я бы залез к нему в постель и улёгся рядом, чтобы каждой клеточкой чувствовать – живой…

– Творческое ранение, – я показал запястье. – Просто плазму переливали… скоро отпустят. Это уже не в первый раз.

Серьёзные голубые глаза испытующе-неодобрительно впились в мою физиономию. Когда я догадался, о чём Валера подумал, меня аж передёрнуло:

– Просто случайность. Правда.

– Тимур?

– Мы оба. Кстати, ты неплохо выглядишь.

Валера надсадно хохотнул.

– Немудрено, когда столько людей вспомнило о моём существовании… Как там клубные? Не скучают?

– У сотрудников упадок сил. Все как на иголках. Артемий Олегович, кажется, на стуле с гвоздями…

– А с ним-то что? – Валера с недоумением наклонил голову, и его растрёпанные волосы сползли на глаза.

Я нахмурился.

– Он очень переживает, – было сложно подобрать слова – не хотелось ляпнуть лишнего, но Лер явно не понимал, почему я начал вести себя так, будто ступил на тонкий лёд.

– Из-за чего?

– Из-за тебя.

– Эй, ну хорош! – Валера рассмеялся и слегка сморщился от боли. – С какой стати?

– Он что, к тебе не приходил?

Он на секунду отвёл взгляд.

– Нет. Не думаю, что Олегович так сильно волнуется. Может, тебе показалось?

– Ага. Такие люди, как он, каждый день сходят с ума на пустом месте.

Уголки губ Совушки нервно дрогнули. Он не хотел мне верить и боялся разрушить удобную иллюзию – ведь весь этот спектакль с расставанием был только ради того, чтобы его смерть не стала для Артемия Олеговича серьёзным испытанием. И, выходит, всё напрасно.

– Вот увидишь, теперь он быстро придёт в себя, – отмахнулся Совушка.

Я вдруг понял, что, наконец, вижу его настоящего. Серьёзного, спокойного человека, которому проще делать вид, что жизнь – это игра и театр, в котором не существует чёрного цвета. Но передо мной Валера уже не мог перевоплотиться. Я видел его полные ужаса и неверия глаза, когда держал за руку на крыльце «Алого пути», ни один костюм и ни одна маска больше не могли меня обмануть.

– Знаешь, в ту секунду… когда я чувствовал, что собственное тело отвергает меня, до последнего верилось, что случится невероятное и я смогу победить болезнь. Я никогда не испытывал такой сильной и отчаянной надежды. Мысли наивные… ещё бы день… всего один день…

Валера осторожно спустил ноги с кровати. Поморщился, потрогав грудь.

– Не вставай, – я обеспокоенно подскочил. – Тебе вообще можно двигаться?

– Можно и даже нужно. Поможешь?

Он протянул мне ладонь. Я обошёл койку и неуверенно сжал тёплые пальцы, помогая Совушке встать на ноги. Мы прошаркали к окну. Валера дёрнул за ручку, но она не поддалась. Его силы не хватало, так что я помог, пошутив, что у нас с ним на двоих всего одна рабочая рука.

По ту сторону стекла была зима. Она развернулась очень быстро, будто какая-то Царица в захолустном городишке, разбросала повсюду свои богатства, выцарапала птичьи гнёзда, накрыла грязь и слякоть сверкающим белоснежным покрывалом.

Валера аккуратно потрогал снег, лежащий на подоконнике.

– Всего один день ничего бы не решил, но так хотелось. А теперь, представляешь, может быть и не один. Месяцы. Или даже годы. Это словно просить печеньку, а получить жареного барана и контракт на регулярные поставки еды.

– Тебе страшно?

– Не то чтобы…

Лер уставился на свои пальцы. На подушечках истаяли снежинки. Внезапно он потянулся ко мне и, прихватив за ворот футболки, дёрнул к своему лицу.

– А ты, ты, чёртов кудрявый идиот, летишь навстречу опасностям, как мотыль на огонь! Тимур вообще свою жизнь никогда не ценил и не ценит! У вас есть всё, чтобы быть счастливыми! У меня горит от такой несправедливости, понял?!

Я удивлённо смотрел на него и не знал, что ответить. Против правды не попрёшь.

– Всё, чего я хотел, это однажды проснуться простым человеком, которому дано хотя бы увидеть свои первые морщины! Я бы никогда, ни за что на свете не подумал бы о суициде и тем более не стал прыгать на пьяного придурка с ножом! А вы! Вы двое! Как же вы меня бесите!

– Ты прав, – я нежно накрыл его руку своей. Валера сморщился, как будто от физической боли. – Ты прав, нам нет оправдания.

– Именно, – Лер расслабился и тут же переложил ладонь мне на макушку. Я даже понять не успел, каким образом хватка превратилась в объятие. – Прекратите страдать хернёй… в жизни столько прекрасного! Столько!

Лер обречённо ткнулся холодным носом в моё плечо. Я обнял его, взъерошив мягкие пряди на затылке. Он не плакал, но был близок к нервному срыву, и всё, что я мог, – быть рядом и радоваться, что вообще могу.

– Вова, спасибо тебе. Я очень тебя люблю, но знай, ты редкостный идиот. Ты идиот, Тимур идиот и судя по всему Тёма тоже… Меня окружают одни умственно отсталые извращенцы. И я всем вам устрою трёпку, так и знай.

Я вздохнул, рассеянно разглядывая серые дома в прямоугольнике окна.

– Не за что.

И впервые за месяц смог искренне улыбнуться.

Тимур ждал возле красавицы Субару. В утеплённом сером пальто, колючий, отстранённо-раздражённый. Курил, рассматривая проплывающих мимо людей, неуклюже балансирующих на тонкой корке льда. Огонёк сигареты мерцал в тонких пальцах, рукав наплывал на запястье.

Мне хотелось сказать ему столько всего и сразу. Передать слова Лера, извиниться, выложить всё, о чём я думал, пока приходил в себя, но я слишком хорошо помнил, чем закончился наш последний разговор.

Вполне возможно, ему были уже не нужны мои новости и покаяние.

Очень скоро это предположение превратилось в железную уверенность. Заметив меня, Тимур бросил сигарету в снег и выпрямился.

– Ты не изменил своего решения? – зачем-то спросил я.

Ларионов тихо вздохнул и отвёл глаза. Выражение его лица остро напомнило время нашего противостояния, а конкретно тот период, когда мы пытались одарить друг друга максимумом презрения.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, проигнорировав вопрос.

Всё повторялось? Нет, пожалуй… на этот раз пробиться через бетонную стену у меня не было ни шанса.

– Неплохо, – я пожал плечами.

– Садись в машину.

В салоне невнятно бормотало радио и пахло кофе. За окном блуждали огни и отблески фонарей, далёкие, словно свет незнакомых звёзд и галактик. Для меня всё это существовало где-то за пределами моей камеры заключения. Камеры на одного. Одиночество… проникало глубже, захватывая слой за слоем, как ядовитая плесень. Вместе с липким, удушливым жаром.

– Я видел Лера, – признался я, когда мы были в двух поворотах от дома. – Он сказал, что мы все идиоты.

Тимур фыркнул. Мне показалось, что в дороге он немного расслабился, но это была иллюзия. Стоило нам вновь оказаться наедине, закрыться в мирке один на один, отгородиться железной дверью – напряжение взгрело души до невыносимо болезненного состояния.

– Пожалуйста… не заставляй меня ждать. Скажи, что ты решил.

– Ты уже должен был понять, что мы друг другу не подходим, – сказал Тимур после небольшой паузы. На этот раз он включил свет везде, где только можно, пытаясь создать в центре урагана хоть какую-то безопасность. – Знаешь, чем всё кончится? Однажды я либо прибью тебя, либо ты сойдёшь с ума от страха. Ни того, ни другого…

Я молчал, подавляя малейшие порывы прервать его. И всё равно не был вознаграждён.

– Впрочем, не важно. Собирай вещи.

Ничего больше не говоря, я отправился в спальню. Я не собирался унижаться, о чём-то просить или устраивать сцену. Ведь понимал, что в наших отношениях право выбросить ненужное всегда оставалось только за ним.

Было горько, конечно. Но я решил, что разберусь со своими чувствами позже, когда вернусь в свою квартиру, когда смогу осознать. Без Тимура. Может быть, этот разрыв даже убьёт меня.

Но благодаря разговору с Лером я мог продержаться какое-то время. В жизни есть куда более важные вещи, чем личное счастье. Всё рано или поздно заканчивается…

Тимур тихой тенью блуждал поблизости, наблюдая за моей вознёй. Я не понимал, зачем ему это нужно и что он хочет увидеть, но старался не сталкиваться взглядом и вести себя как образцовый нижний. Но всё же решился на один каприз.

Когда сборы были закончены, сумка стояла у дверей и оставалось только одеться, я вытащил ошейник. Пропустил его сквозь пальцы, непроизвольно усмехнулся. Всего лишь полоска кожи, бережно выделанная неизвестным мастером, но… к ней у меня и вправду были особенные чувства.

– Всё потому, что я неподходящий? – попытался пошутить я, повернувшись к Тимуру, ждущему возле арки в спальню.

– Потому, что ты самый подходящий, – отозвался он.

Вдруг сделал несколько шагов навстречу. Понять, что Тимур чувствует, было невозможно. Снова сложночитаемость, неопределённость, тяжёлая, давящая… Он всегда плохо справлялся с сильными эмоциями. И, когда он не мог их побороть, лицо превращалось в постоянно меняющуюся гримасу.

– Спасибо за то, что был моим хозяином, – я попытался растянуть губы в улыбке и почтительно протянул ошейник на раскрытых ладонях.

Неторопливо, через силу, Тимур взял его. Взгляд вдруг изменился, и неестественное спокойствие обернулось болью.

– Я не хочу, чтобы ты уходил, – выдохнул он. – Я не хочу тебя отпускать. Но всё повторится. Всё снова…

Тимур сглотнул, прикрыл лицо рукой. Какая-то мысль не давала ему покоя, поэтому я просто ждал, затаив дыхание.

– У меня есть предложение, которое тебе не понравится.

– Что?

Голос упал до полурычания, и моё сердце, до этого момента тяжёлыми ударами сотрясающее грудную клетку, просто взбесилось.

– Мы разберёмся как обычно. Десять ударов кнутом и любое наказание на выбор.

Мои внутренности сжались от его взгляда, но неожиданно Тимур приложил ошейник к своей шее. Рваным, неуверенным движением обвёл горло и застегнул сзади. Кольцо аккуратно улеглось в ямочку между его ключиц.

Я похолодел.

– Поменяемся местами.

– Ты что…

Всё это давалось Тимуру очень нелегко. Пальцы подрагивали, гордость трескалась по швам. А я, наверное, по белизне лица мог выиграть даже у японской гейши.

– Ты рехнулся?

– Если не можешь, то вали. Я тебя не держу.

– Тимур…

– И не шучу.

– Я же… ни разу не делал ничего подобного! Я могу тебе навредить! И…

– Так и есть. Мы будем в равных условиях.

Тимур сжал зубы. Медленно, будто в трансе, опустился передо мной на колени. Я замер, ещё не до конца веря в то, что это происходит взаправду, что он это серьёзно. Но как бы я ни пытался проморгаться, картинка не менялась. Тимур, напуганный собственным шагом, мучительно красивый в тёмно-фиолетовой рубашке сидел на полу, в ошейнике, глядя на меня снизу вверх.

– Я никогда и никому не позволил бы, – сказал он. – Кроме тебя. Только тебе.

Пришлось облокотиться на стену, чтобы не свалиться навзничь. Он точно сошёл с ума. Обезумел.

– Но, если не можешь, просто уходи.

Если бы кто-то когда-нибудь сказал мне, что Тимур может быть таким, я бы не поверил. Он ждал моего решения со смирением, напряжённый до последней мышцы в теле, словно я могу выстрелить в него из пистолета. Убить одним движением.

Подумать только – этот человек довёл Илью до побега. Он может вызывать страх одним прикосновением, и вот теперь, здесь и сейчас, он готов подчиниться. Такому человеку, как я…

– Мне страшно.

– Мне тоже. Но я сотню раз видел, как это делается. И ты тоже.

Я кивнул.

– Но… если что-то пойдёт не так, мы прекратим. Сразу же!

Тимур слабо усмехнулся. Наверное, для него моё нетвёрдое согласие стало доказательством того, что я готов на всё, чтобы остаться рядом.

Поднявшись и отправившись в спальню, Тимур на ходу снял рубашку, бросил её на кровать. Вытащил из шкафа кнут и положил сверху. Когда всё было готово, он сел возле постели. Рука неловко скользнула по шее, упала вниз.

Я, на ватных ногах стоящий неподалёку, попробовал представить, что сейчас может чувствовать Доминант. Невозможно…

– Ты сказал десять ударов, – пролепетал я. – Кнутом… Тимур, это безумие. Я никогда не бил. Никогда вообще.

– Представь, что чувствую я, когда не знаю, какую силу должен приложить. И знай, что, если попадёшь куда-нибудь по нервам, я могу остаться инвалидом.

– Стоит ли оно того?

Он хмыкнул, складывая руки за спиной.

– Скажу, если справишься.

Я подошёл к кровати. Кнут лежал, изгибаясь точно в центре, и напоминал хвост ящерицы-мутанта. Я не мог представить, что делать дальше. Но Тимур сказал – либо так, либо уходи, и я знал, что разрыв принесёт нам обоим намного больше страданий, чем подобный опыт.

Влажная ладонь сомкнулась вокруг рукояти. Она была тяжёлая, приятно холодила пальцы. Нет, я и раньше брал девайсы, и не раз, но сейчас это было что-то невообразимое. Словно принять в руки настоящее оружие.

Меня почти трясло. Чтобы хоть как-то почувствовать реальность, я наклонился к Тимуру и неуклюже поцеловал его в затылок, погладил покорно подставленную спину.

– Вова… – Ларионов повернулся и заглянул в мои испуганные глаза. – Ладно, краткий ликбез. Целься в мышцы. Кнут должен изгибаться, но захлёстывать в конце. И учти, если удар будет слишком слабым, я его тебе не засчитаю.

– А если ты не выдержишь? У тебя… будет стоп-слово?

– Может быть, «пошёл ты нахрен, Озёров»?

Я нервно рассмеялся.

– Длинновато.

– Я попрошу тебя остановиться и всё, – посерьёзнев, ответил Тимур. – Не тяни.

Выпрямившись, я сделал небольшой полукруг вокруг сгорбленной фигуры. Мышцы на красивой спине выступили жёсткими буграми. Руки были сложены крестом и крепко сжаты в кулаки.

– Небольшой ликбез… – прошептал я, пытаясь решить, как лучше держать кнут. Для такого профессионального орудия требовалась сильная и уверенная хватка, которой я не мог похвастаться. – Расслабься. Сожми зубы, чтобы не повредить язык. Первые удары всегда самые неприятные, дальше легче. И… ты уверен?

– Ни в чём я не уверен, – пробормотал Ларионов, пытаясь расслабиться, как я посоветовал. – Но я не вижу другого выхода.

Он замолчал.

Я тоже.

Чтобы почувствовать тяжесть кнута, попробовал щёлкнуть на пробу. Чёрная полоса криво взлетела вверх – если бы это был первый удар, я бы попал прямо по затылку. Звук эхом разлетелся по углам.

Тимур вздрогнул.

Сейчас его страх я чувствовал, как свой собственный. Не потому, что мы, по природе приспособленные к другому раскладу, решили поменяться картами, нет. Потому что нас захватила совершенно другая, незнакомая опасность.

Мне и в голову не приходило, что это требует таких усилий. Ведь Доминанты кажутся могущественными и сильными, им ничего не стоит показывать клыки. Но просто поднять руку – тяжело. Просто крепко сжать рукоять. Просто замахнуться. Даже моргать в такой миг – страшно.

Тимур удивлённо выдохнул – наверное, он думал, что я буду собираться куда дольше. Но само ожидание так выматывало, что в итоге нервы попросту сдали.

Первый удар получился скользящим и поперёк спины. Не опасный, но слабый, неуверенный.

И я, весь серо-зелёный от страха, вдруг увидел…

Мираж. Беглое движение мышц под тонкой кожей, рывок, плавный возврат в прежнее положение. Это было не ужасно и не отвратительно. Это было…

Красиво?

– Нет, – отрезал Ларионов. – Не считается.

Я собрался с силами и своим сознанием, кажется, вот-вот норовящим оставить тело. А мне всего лишь требовалось действовать осторожно – как с новичком. Ведь у Тимура нет никаких патологий, он чувствует боль верно.

Второй удар получился лучше. Правда, пришёлся на плечо, и Тимур зашипел, отклонившись в сторону. Я смотрел на то, как он сгибается под длинным кожаным хвостом, и не верил своим глазам.

Он был готов на такое ради меня. Ради того, чтобы я понял, чтобы почувствовал – быть Доминантом в сотню раз сложнее, чем сабом. Нужно думать о стольких вещах, нужно учитывать всё, постоянно, ежесекундно. Меня почти раздавило этим чувством.

Чтобы хоть как-то возобладать над собой, я подошёл к нему и осторожно тронул губами свежий след.

– Один, – шепнул Тимур, слегка отстраняясь от меня. – Как ты это выдерживаешь…

Мы обменялись взглядами. Странными, слегка затуманенными, удивлёнными. Что-то между нами ломалось. Что-то выстраивалось заново. Новыми связями.

– Боль или…?

Тимур отвернулся.

Я не стал заставлять его отвечать – нам обоим требовалось осмыслить то, что происходило. Теперь я уже не торопился, не пытался ускорить процесс, я хотел запомнить. Вряд ли когда-нибудь подобное случится снова.

Моя рука перестала дрожать. Это помогло – кнут стало контролировать гораздо проще, хотя всё равно, конечно, ни один из шести ударов не получился правильным. Все они были не туда, куда я целился, но Тимур их выдержал.

На шестом он вскрикнул в голос.

Звук был отчаянный и злой, но я слышал его впервые, так что мне он показался каким-то откровением. Страх никуда не делся, и мне было очень, очень, очень тяжело заставлять себя наносить каждый новый удар. Конечно, я совершенно не мог насладиться. Спасала весь этот кошмар лишь чувственная сторона вопроса.

Тот факт, что он всё ещё терпел. То, что я всё ещё пытался понять. То, что мы оба зашли настолько далеко.

Десятый оказался самым лёгким. По силе он, наверное, был сравним с первым, который Тимур не засчитал, но мы были так вымотаны, что он плюнул на свои принципы. Уловив почти беззвучное, болезненное «десять», я бросил кнут и с минуту стоял, качаясь, будто на палубе корабля в шторм, и пытаясь отдышаться.

Мне привиделось, что я спустился в Ад и пробыл там не меньше получаса, выворачивая наизнанку души грешников. Гадкая работёнка. Совсем не для меня…

Тимур опустил голову на кровать, уткнувшись лицом в руки и хватая ртом воздух. Сперва попытался увернуться от меня, но быстро понял, что это бесполезно. Я приобнял его, а потом сполз вниз, покрывая короткими поцелуями покрасневшую кожу, и прислонился лбом к подрагивающим лопаткам.

– Я так тебя люблю…

– После всегда так хреново? – пропустив мимо ушей мои стенания, спросил он. – Как будто душу выдернули и пропустили через мясорубку.

– Когда любимый человек причиняет боль, это чувство возникает всегда. Но мне оно нравится.

– Ужас.

Тимур печально рассмеялся.

– Я хотел показать, но, похоже, обжёгся сам.

– Нет, – я привстал. – Я понял. Прости, что вынуждал… и не слушал, я не знал, что это так страшно.

Он осторожно повернулся.

– Ты в порядке? – я погладил костяшками горячую щеку. – Я не…

Прихватив в районе шеи, Тимур тяжёлым движением затянул меня в поцелуй. В совершенно не похожий на прежние – было так…

Как будто мы стояли на одной ступеньке. Равные. Одинаковые.

Линии упрямых губ, которые казались мне настолько острыми, что о них можно порезаться, смягчились. Было узнавание. Было головокружительное чувство свободы и тянущееся в бесконечность время.

Не так как раньше.

В разы лучше.

– Ещё наказание, – сказал он. – Какое захочешь сам.

Рассеянно улыбнувшись, я аккуратно потянул его вверх, помогая подняться. Затем затащил на кровать, опрокинул, разместился между ног и стал сосредоточенно расстёгивать джинсы.

Тимур пристально наблюдал, скорее всего предположив, что я собираюсь его трахнуть. Но важнее то, что он даже не брыкался.

– Ты правда выдержишь? – поинтересовался я.

– Корона не пошатнётся, – хмыкнул он, отводя глаза.

Я бережно провёл пальцами по мягкому члену, с интересом наблюдая за собственными действиями. Сжал головку, медленно обвёл по краю – нежная кожа на глазах меняла цвет, наливаясь кровью. Ларионов не давал мне так дурачиться и ласкаться во время сессий. А всегда хотелось.

– Накажу тебя минетом, – лукаво усмехнулся я.

– Вова, – угрожающе протянул Тимур, но вдруг расслабился, закрываясь руками. – Придурок.

– Угу… только я запрещаю тебе прятаться. Как насчёт «пошёл ты нахрен, Озёров»? По-моему, это настоящее варварство.

Я сполз вниз. Проводя языком по твердеющему члену, радостно отметил, что Ларионов решил честно отработать условия. Вот что я любил делать куда больше – причинять ему удовольствие. А он – доставлять мне боль. Что и вылилось в капризные подёргивания за волосы. Какой из него саб, в самом деле?

Мне хотелось продлить этот момент, так что я издевательски медлил и в итоге довёл Тимура до исступления, до отчаяния. Впервые он открылся мне полностью. И, кончая, даже не отвёл взгляда. Пожалуй, между нами никогда не происходило ничего интимнее.

Позже мы отдыхали, разглядывая друг друга в зеркальном потолке. Совершенно обессиленные, вымотавшиеся. Но было хорошо. Как никогда прежде.

Я стащил с Тимура ошейник.

– Давай без этого?

– Почему?

– Я бы хотел, чтобы ты был моим сабом только на время сессий.

От такого заявления я аж сел.

– А ты сможешь? Не держать руку на моём пульсе, подарить свободу?

Тимур тоже сел. Тут же скривился от боли, и я обеспокоенно привстал.

– Надо приложить холод. Я сейчас, – стоило мне подняться, он схватил меня за плечо.

– Я хочу, чтобы всё было по-другому. Без правил и ограничений. По-настоящему. БДСМ – это лишь игра, и я хочу, чтобы в нашей жизни больше не было долгих игр.

– Кто бы мог подумать, что именно ты скажешь нечто подобное.

– И, кстати, кнут тебе к лицу.

– Твою мать, – я закатил глаза и, своенравно выкрутившись из его руки, отправился за льдом.

– Посмотрите-ка, только поговорили, а он уже выпустил когти…

Когда я вернулся, Тимур лежал на животе. Красный свет затемнял его кожу, и неровные полосы на спине напоминали тигриные. Я почти решился сфотографировать, но передумал – в конце концов, мне этот вечер аукнется, не стоит рыть себе могилу ещё глубже.

– Если я снова сделаю что-то ужасное, обещай, что ты скажешь об этом, – пробормотал Тимур.

– Если ты сделаешь что-то ужасное, я просто тебя накажу.

Я забрался ему на бёдра и не без удовольствия провёл кусочком льда по тонкой алой полосе. Тимур зашипел, выгнулся, пытаясь избежать неожиданного холода, а потом рассмеялся в голос. Так искренне и заливисто, что я едва удержался на своём не самом удобном троне.

– Кажется, я воспитал монстра.

И он был абсолютно прав.

========== 18 – Разрушенные границы ==========

Я никогда не страдал синдромом поиска глубинного смысла и не имел привычки связывать между собой вещи, которые по определению не могли быть связаны. Но всё же когда спустя несколько месяцев после самого ужасного дня в моей жизни порог клуба переступил Совушка, показалось, что громоздкое, капризное и недружелюбное трёхэтажное здание вздохнуло с облегчением. Больному организму подсунули живительную пилюлю, и подействовало сразу – даже компьютер глючить перестал.

Вернулась душа. Светловолосая, светлоглазая, улыбчивая душа, умудрившаяся выдрать своё существование из лап смерти. Правда, Лер заметно нервничал, и потому я попытался поддержать его, напялив на лицо самую жизнеутверждающую из арсенала своих улыбок.

– С возвращением.

– Привет, красавчик. На тебе нет ошейника, – сказал Лер, окинув меня придирчивым взглядом. – Что случилось?

– Мы закруглились с лайфстайлом, – ответил я. Всё же было чему радоваться.

Тимур, признав меня как равного, прекратил ершиться. Да, иногда он был своенравным. Но куда чаще игривым, спокойным, заботливым и отзывчивым. Он перестал контролировать мою жизнь, давить, злиться по поводу и без, и чем дальше, тем сильнее я влюблялся в этого, почти нового человека, который так старательно скрывался за бетонными стенами. Само собой, иногда привычный образ жизни вылезал в каких-нибудь мелочах, но это было несущественно – и Тимур всегда был готов выслушать мои претензии.

Он дал мне развернуться, проявиться, и внезапно для обоих мы нашли кучу новых точек соприкосновения. Например, начали учиться готовить вместе и находили в этом чуть ли не любимое развлечение – мы оба были круглыми нулями по части кулинарии, так что переводили кучу продуктов и постоянно дурачились. Таких вещей определённо не хватало для того, чтобы до конца понять друг друга.

Единственным камнем преткновения оставалась третья комната. Сначала Тимур говорил, что там просто ненужный хлам, но потом объяснил, что сам всё покажет, когда будет готов рассказать об этом. Жаль, моему любопытству этого было недостаточно – оно с каждым днём терзало всё сильнее.

– Судя по твоей довольной мордашке, всё к лучшему? – Лер повис на стойке, стянув с рук перчатки.

– Да, – искренне ответил я.

Внезапно на лестнице раздались шаги. Первой спустилась бухгалтер Татьяна, следом за ней Артемий Олегович – с кипой документов. Я напрягся, ожидая как минимум ядерного взрыва, но Хозяин, заметив Валеру, даже не изменился в лице. Татьяна забрала с моего стола папку и упорхнула, сдержанно улыбнувшись уголками губ. Артемий Олегович сразу же заполнил пустующее место новой порцией бумажек.

– Я могу вернуться к работе, – сказал Валера. Немного пошуршав в сумке, которая висела у него на плече, вытащил листы. – Вот справки.

– Ты здесь больше не работаешь, – сказал Артемий Олегович.

Я едва не свалился со стула. Вмешиваться не хотелось, но за короткую паузу, которая последовала за его жёсткими словами, я сообразил с сотню аргументов, которыми можно засыпать Хозяина, чтобы он позволил Совушке остаться.

Хорошо хоть, не бросился сразу.

– Почему? – Лер посмотрел на него в упор.

– Потому что я запрещаю.

Я понял, что ничего не понял.

А уразуметь мне помогло лицо Валеры.

Равнодушие раскололось, будто тронутый весенним теплом талый лёд. Он вздрогнул, опустил руки. Раздался звук рассыпавшихся по полу бумажек.

Светлые ресницы медленно опустились, и на контрасте с этим движением из глаз закапало часто-часто, прозрачной капелью. Это длилось не дольше нескольких секунд. Потом он усмехнулся, попытался зачем-то стереть слёзы, но это было бессмысленно – они текли безостановочно.

Я к этому моменту достиг полного единства с окружающей обстановкой, чувствуя себя как никогда лишним и боясь сделать вдох. Но, слава богу, до меня этим двоим не было никакого дела.

– Да… Мастер.

Когда Валера вновь поднял взгляд на Артемия Олеговича, в его глазах искрилось тёплое море.

Тут-то я не выдержал и как можно незаметнее слинял в коридор. То, что творилось между ними дальше, было не для чужих глаз. По дороге мне попался топающий со смены Андрей, и пришлось его перехватить.

– Прости, – я сжал его плечи поверх тёплой зимней куртки. – Там Совушка и Артемий Олегович в приёмной, давай подождём, когда они уйдут?

– Плотину прорвало? – неожиданно понимающе усмехнулся Лизин.

– Ага… нас снесёт нахрен.

Отпустив Андрея, я прислонился спиной к стене.

– Это хорошо, а то я уж думал, что и «Алому пути» хана. Чего глаза на мокром месте?

– Я переживаю.

– Не волнуйся, мам, они уже большие мальчики, – Андрей тихо рассмеялся. – Кстати, я ведь так и не поблагодарил тебя за тот раз, когда сюда припёрлись эти идиоты… в «Лимите» сейчас полный крах. Им как никогда нужны профессионалы. Но эти самые профи оттуда бегут, как крысы с тонущего корабля.

– Что случилось?

– Они попались на какой-то подпольщине. Лугашин тоже влип, я слышал, что он был чуть ли не руководителем бардака. Никогда не был сторонником пьяного угара и подвального порева. А там эта дрянь расцвела вовсю.

– Жесть.

– Да-а-а… поэтому я люблю старый добрый «Путь». Здесь всегда было хорошо. Даже когда у Эрика «чревоточина», никто не выходит за рамки.

Андрей тоже прислонился к стене. Наверняка ему было жарковато, но что не сделаешь ради сердечных дел.

Кстати о чревоточине. Её недавно отложили, а значит, скоро мне придётся прыгать молодым козлом, налаживая работу клуба в ускоренном темпе. Это было одним из видов шоу в манч-баре, самое остренькое, самое дикое. Я чаще называл его бедствием – адепты жёсткого БДСМ всегда веселились с размахом.

– Я слышал, Артемий Олегович нанял нового Доминанта?

– Ага, только не Доминанта, а Доминатрикс, – я усмехнулся, когда Андрей удивлённо захлопал ресницами. – Я тоже был удивлён.

– Вот это реально круто. Сильной женской руки определённо не хватало…

Мы тихо рассмеялись. Я попытался глянуть в приёмную, насколько позволяло положение, и увидел пустой угол.

– Вроде бы ушли.

По пути к выходу Андрей похлопал меня по плечу.

– Кажется, жизнь и вправду налаживается. Ладно, я пошёл.

– До субботы! – я помахал ему на прощание.