Текст книги "Перекрёстки Эгредеума (СИ)"

Автор книги: Эмпирика Аттонита

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Не повторяй их ошибок, Тео. Останься со мной.

– Ты в отделение или домой? – спросил кто-то.

Мария Станиславовна инстинктивно посмотрела туда, откуда исходил звук. Чьи-то размазанные лица, силуэты, белое мельтешение… Она не была уверена, что обращались к ней, но на всякий случай неопределённо пожала плечами.

Туманный зал зыбко дрожал перед глазами, а другой – лекционный – пустел стремительно.

Нужно куда-то идти. Автомат, благословенный автомат, на него теперь вся надежда! Сама Мария Станиславовна не могла ни действовать, ни связно мыслить: только теперь она поняла, что у неё нет тела – и тут же, едва подумав об этом, осознала, что она и была одной из фигур в туманном зале – той, что держала в руках меч.

И голос, мягкий и вкрадчивый, звучал в её голове.

Голос Ир-Птака.

***

– Ты боишься. Конечно, перемены всегда пугают. Но мир, который ты знаешь, – только блестящая обёртка лживых форм, скрывающих подлинное бытие. Я лишь хочу покончить с этой ложью.

Теотекри замотал головой.

– Прошу, прекрати! Мне тошно слушать такой вздор – особенно от тебя. От того, кто учил меня выводить умозаключения из наблюдений и любые догадки проверять опытным путём!

– И я не отступаюсь от своих слов. Напротив, пытаюсь добиться, чтобы ты не мешал мне закончить… назовём это «экспериментом».

В самом деле, Тео, сколько раз уже мы делали это вместе. Ведь я всего лишь проверяю твои собственные расчёты – заново открытые теории одного из твоих предков, между прочим, – Сцио Ланрати, кто был мне столь же верным другом. Да, был.

Горестный вздох вырвался из груди Ир-Птака. Из уст Теотекри – гневный возглас:

– Я был… ты сам знаешь, что я был одурманен! Проклятым болотным пойлом! Чтоб их заашмарило, этих портовых торгашей-аюгави!

Мягкий смешок.

– Да, день выдался незабываемый. Но уж в этом не было ни моей вины, ни умысла – чистая случайность. Если допустить, конечно, что случайности существуют…

– Это не расчёты, а форменный хаос! – перебил Теотекри. – Формулы тьмы! Чистое безумие! Врата в запредельность… Я не владел ни собственным разумом, ни руками, что вывели эти глупости на бумаге!

– И, раз это только глупости, – размеренный голос собеседника источал терпеливое спокойствие, словно говорил с несмышлёным ребёнком, – тебе нечего опасаться. Сочти это дружеской шуткой, невинной прихотью заскучавшего практика.

– Невинной прихотью?! Ир, ты хочешь пробить брешь в самой ткани Вселенной!

– Велика ли беда, если по-твоему это невозможно?

Туманное пространство мерно и тихо вздрагивало, как дыхание сновидца. Сизые тени призраков скользили по гладкому чёрному полу.

Мария Станиславовна бежала по улице, не разбирая дороги. Лишь мельком замечая прохожих, деревья и дома, она не узнавала окружающего. Всё было далёким и зыбким, расплывалось позади сумрачных грёз, застивших рассеянный взор.

– …завладеть миром, говоришь? – с горечью усмехнулся Ир-Птак. – Изуродовать его? Разрушить? Этого, по-твоему, я хочу? Мне, право, обидно, дорогой Тео. Познание мира – вот истинная цель. Разве не это завещал Суапнил Нерьянирай? Разве не это проповедовал твой любимый Радош? Только никому из них не достало смелости принять открывшуюся в глубине бытия истину – подлинное знание, дарованное самой природой. Один предпочёл растворить собственный разум в грёзах, второй – занавесить грёзами небеса, лишь бы спрятаться от невыносимо неожиданной правды. И только я был готов принять этот дар, что скрытые силы Вселенной протягивали мне из тьмы.

Шумное шоссе, подземный переход, автобусная остановка. Мария Станиславовна летела стремглав сквозь призрачный серый мир. По лужам, по мокрой траве газонов, по перекопанным тропинкам под деревьями. Краем глаза она ловила на себе колкие взгляды прохожих – безликих теней. Она чувствовала их неприязнь – нечто холодное и липкое волнами пробегало по коже, силясь прорваться внутрь, в её сердце и разум, – она слышала обрывки слов, насмешливых и гневных.

Бежать, только бежать – не раздумывая. Но из туманного зала, застывшего перед глазами, не убежишь. Не убежишь от себя – или от того, кто воедино слился с её растерянным сознанием.

– Радош… Он был слепцом, преступно убеждённым в собственной непогрешимости. И в его безумных глазах я видел своё отражение.

– Нет, безумен здесь только ты, – глухо молвил Теотекри.

– Тебе не остановить меня, – голос Ир-Птака стал холоден и твёрд. – Присоединись ко мне или уйди с дороги. Меч в моих руках – Отверзатель Путей – рождён мыслью и словом. Моим – по образу и подобию древнего дара, протянутого из тьмы её рукой. Народ Звёздного Пепла, поражённый тлением плоти, развеян в тумане и скован во льдах, но, как пробудился я, так и он восстанет от сна в своём заточении. Вместе с той, за кого отдал жизнь. В Зале Потерянных Душ. Здесь.

Теотекри не успел ответить. С пугающей быстротой Ир-Птак шагнул в центр зала, и зыбкое пространство отозвалось протяжным эхом, похожим на долгий вздох или обрывок неясной песни.

Сияющий меч вспыхнул ослепительным пламенем.

Сверкнув молнией, с оглушительным грохотом он легко вошёл в зеркальную черноту пола, как в желе.

– О Предвечный Свет, – невольно взмолился Теотекри.

Ужас объял его – ужас осознания того, что всё, во что он отказывался верить, оказалось правдой.

***

Мария Станиславовна выбилась из сил. Вспышка Отверзателя Путей на миг озарила затуманенный разум.

Почему так быстро стемнело? Как долго она бежала? И где находится?!

Призрачный свет фонарей едва проникал сквозь густую листву чернеющих в вечернем сумраке деревьев. Шум редких, невидимых отсюда машин оттенял застывшую в тревожном ожидании тишину дрожащими отзвуками тающего вдали напряжённого гула.

Тяжёлая стылая капля упала на лицо, и Марию Станиславовну пробрал холод.

Со всех сторон высокие деревья и колючие кусты тянули к ней тёмные ветви. Прикрывая руками голову, она шагнула напролом, наугад – и выскользнула сквозь стену зарослей на мрачный пустырь.

Впереди, за бетонным забором, на фоне синего сумрака густых облаков темнела чёрная громада недостроенной многоэтажки. В пустых глазницах оконных проёмов застыл зловещий холодный мрак. Вершину здания венчали голые остовы железобетонных конструкций, лишённые внешних стен.

Крупная дрожь побежала по телу. Как она оказалась здесь? Должно быть, несколько часов бродила – бегала? – по заброшенному парку, а потом пришла сюда, к чёрной башне, располагавшейся между больницей и её домом. Безумие, подлинное безумие!

Марии Станиславовне как никогда прежде захотелось очутиться дома. На унылой кухне под опостылевшими часами, с горячей кружкой чая в руках. Захотелось бутербродов – тоже горячих, обжигающе горячих, пусть даже потом от них заболит желудок. Захотелось забраться под одеяло – и плевать на бессонницу, на гудящую тишину, на изматывающие ночные видения и тошнотворную тяжесть поутру. Пусть, пусть будет так, лучше так, чем то, что таит в себе это жуткое место. Как никогда прежде ей хотелось жить.

Бледные отсветы давно догоревшего заката смутно угадывались в бесформенных очертаниях грузных туч, ползущих на восток. Заброшенная высотка сливалась с ними, утопала во тьме. С противоположной стороны, оттуда, где за густыми зарослями кануло под горизонт солнце, вспорхнула в небо бесшумная чёрная стайка. Летучие мыши? Откуда бы им здесь взяться?

Тёмный дымок заструился из-за спины – Мария Станиславовна рассеянно огляделась и повела носом, но запаха гари не было, а то, что она сперва приняла за дым, стремительно взмыло под самые тучи и начало расползаться, уплотняясь и хаотично меняя форму.

Удушающая волна страха подступила к горлу тошнотой.

Она не могла свести глаз с этого жуткого видения, а другое, всплывшее изнутри, снова затмевало реальность – смешивалось с ней, но не сливалось.

Чёрные тени извивались во мраке неба над башней. Чёрные тени кружили в туманной дымке Зала Потерянных Душ.

Дрожа всем телом, она зажмурилась, замотала головой, силясь сбросить наваждение. Только не поддаваться этой дьявольской бессознательной силе! Сейчас беспамятство погубит её.

Но видения были неотступны.

Одно – чёрное, плотное, принявшее облик огромного крылатого чудовища с щупальцами, что кружило над высоткой.

Другое – туманное, мысленное, занавесившее окружающий мир полупрозрачной пеленой грёзы.

Оба – одинаково невероятные. И одинаково реальные.

В каменном полу зиял чёрный провал, расцвеченный фиолетовыми всполохами, и далёкое завывание ветра кружилось под залом, угрожая прорваться внутрь.

Руки Ир-Птака извивались странными жестами, а с губ срывались непонятные слова: резкие, отрывистые, изломанные – злобные плевки.

Капюшон слетел с головы, обнажив копну растрёпанных тёмных волос и мертвенно-бледное лицо.

– Остановись, – прошептал Теотекри, – прошу тебя…

Ир-Птак не ответил. Объятый колдовским исступлением, он продолжал творить зловещие заклятья, и чёрный провал пугающе разрастался вихрящейся воронкой, из которой рвались незримые потоки ветра, леденящие душу ощущением чуждости и затаённой мощи.

В другой, параллельной реальности, истошным воплем саданув по ушам, чёрная тварь устремилась вниз.

Яростный порыв ветра ударил в лицо, едва не сбив ординатора с ног.

Траг – тот самый ужасный траг из проклятой книги, медуза-осьминог с перепончатыми крыльями из мира снов – пролетел в паре метров над головой Марии Станиславовны, прильнувшей к земле. На спине чудища краем глаза она заметила чёрную фигуру жуткого всадника.

От ужаса стынут мысли и рассыпаются в прах. Да и пусть – раздумывать некогда. Включается автомат – другой, глубинный, животный. Замри или беги – древний инстинкт, таящийся в бессознательных недрах человеческого организма с дочеловеческих времён, но замереть сейчас – значит замереть навсегда.

К счастью, автомат не подвёл.

Вскочив резким рывком, Мария Станиславовна опрометью кинулась к забору. Не обращая внимания на тошнотворный вопль с неба и свист рассекаемого воздуха над головой, словно от пролетевшего тяжёлого предмета, она инстинктивно проскользнула в узкий подкоп под оградой прежде, чем толком разглядела его.

Стылая влажная темнота поглотила её, ослепив на миг, – сумрак густых зарослей, окроплённых недавним дождём. В нос ударил густой запах гнили, словно прямо под лазом была помойка – и хорошо, если просто помойка, ибо в зловонии этом угадывалось что-то зловещее.

Но все мысли – в прах!

Порыв ветра из-за забора развеял смрад вместе со страшными догадками – нечто более ужасное гналось за ней по пятам гибельным вихрем, грозя утянуть в зловещий чёрный провал в дымчатом полу Зала Потерянных Душ, в бездонную тьму между миров.

Главное – добраться до башни. Там крылатые демоны её не достанут.

Рука сама полезла в карман и, достав телефон, машинально включила фонарь. В высокой траве с торчащими тут и там железками – полузаросшая тропа, тающая меж кустов. Роняя дрожащий свет, Мария Станиславовна нырнула в заросли, свободной рукой продираясь сквозь паутину ветвей.

И, споткнувшись о растворённую в траве высокую преграду, свалилась в гулкий мрак первого этажа прежде, чем сообразила, что достигла цели.

Темнота башни расцвела россыпью фиолетовых искр: стены вспыхнули огненными знаками, похожими на древние буквы.

Призрачные тени, опасно сплотившись, стали обретать очертания высоких фигур, медленно ползущих к центру Зала Потерянных Душ.

Вой ветра. Вопль демона. Скрежет металла.

Снова поднявшись, Мария Станиславовна ринулась в сумрачную неизвестность, слепо вытянув руки.

– Эмпирика! – раздалось позади.

Она не обернулась – лишь инстинктивно дёрнула головой. На периферии зрения вспыхнул сиреневый отсвет.

Собственное дыхание казалось слишком шумным. Сердце отчаянно колотилось, готовое выпрыгнуть из груди. Внутри что-то ныло, словно натянутая до предела струна.

Торопливые шаги разливались эхом – и в нём чудился топот чужих ног.

Всё случилось в мгновение ока.

Теотекри и сам не сразу понял, что натворил.

Словно чья-то могущественная воля вошла в его тело, завладела рукой и с невиданной силой, схватив пылающий над провалом меч, вонзила его в спину Ир-Птака.

Мария Станиславовна споткнулась, но не упала, замедлившись лишь на долю секунды. Что-то тяжёлое, ударив сзади, приковало её к месту. Холодное и острое, оно прошло насквозь. Сначала было только удивление. Беспомощно хватая руками торчащее из живота окровавленное острие меча, она не сразу поняла, что произошло. Потом меч резко дёрнулся вперёд и наверх. Тогда пришла боль. И тьма.

ГЛАВА 8. ХРАНИТЕЛЬ

***

…она бежала по тёмному коридору, босиком по влажным камням, вдоль тесных кирпичных стен, мимо камер с решётками, где томились сотни страждущих душ. Одни вопили от ужаса, отчаяния и боли, стенали и рыдали, рвали одежду и волосы, скрежеща зубами, бились о стены и корчились на полу. Другие были безмолвны.

Она бежала изо всех сил, стараясь не думать о том, сколько ещё выдержит эту нещадную колющую боль в боку и жар, разрывающий грудь.

Она бежала, задыхаясь, не чувствуя ног, но коридор казался бесконечным, и впереди была только тьма.

И она знала, что ей не сбежать.

– Далеко собралась? – что-то огромное и отвратительное настигло её сзади и, повалив, потащило обратно. Грубо – как мешок, как тряпку, вытирающую пол.

Самое ужасное то, что это был не демон или какая-то потусторонняя тварь, не зубастая медуза или бесформенное космическое зло, чьи намерения непостижимы и оттого зловещи. Она видела их во снах – во снах ли только? – она слышала их голоса.

Но это был человек, а от людей можно ожидать чего угодно.

Она крепко зажмурилась. Так было уже не раз, она почти привыкла. За годы заточения она научилась отключаться: застывать камнем, покидать тело и уноситься мыслями прочь, чтобы не чувствовать ни ударов, ни верёвок, врезающихся в плоть, ни тошнотворного вращения на деревянном колесе, к которому её привязывали по рукам и ногам, ни ледяной воды, от падения в которую перехватывало дыхание. Чтобы не слышать воплей, насмешек и брани – адской какофонии, в которой смешались голоса заключённых и их мучителей. Чтобы не двигаться и не сопротивляться – иначе будет только хуже.

За всё время она не издала ни звука.

Лужа воды на стылом полу крохотной камеры. Грязное рубище насквозь промокло. Значит, её снова пытались утопить.

Она отползла в угол и свернулась там калачиком, закрыв голову руками и силясь согреться собственным дыханием.

Какая бессмыслица. Забытьё позволяет избежать физических страданий – но в одиночестве, в такие моменты, как сейчас, чувство крайнего телесного измождения, холод, пробирающий насквозь, ноющая тяжесть во всех мышцах и резь в желудке помогают хоть ненадолго отрешиться от внутреннего хаоса. От невыносимого мельтешения мыслей. От тошнотворной круговерти бессвязных образов. И от звуков: гудения, шума, грохота, утомительных разговоров, криков и песен – от звуков внутри головы, не идущих ни в какое сравнение с воплями местных безумцев, ибо от них не избавиться, если просто заткнуть уши.

Да, совершенная бессмыслица. Ведь она знала – хотя поверить в это было непросто, особенно когда её голову держали под водой, пока она не начинала задыхаться, – что все эти извращённые пытки имели своей целью её исцеление. Возвращение в реальный мир. Пробуждение. А вышло наоборот – она только глубже погружалась во тьму за закрытыми глазами. И надеялась, что однажды утонет в ней окончательно.

Скрежет замка и скрип решётчатой двери резанули по ушам. Она вздрогнула – каждый раз вздрагивала, к этому так и не привыкла – и снова зажмурилась. Мышцы инстинктивно напряглись.

Пусть они уйдут, увидят, что она спит, и оставят её в покое. Ещё один лечебный сеанс она не выдержит. Только пусть не подходят, пусть не прикасаются, пусть…

– Эмпирика, – кто-то тронул её за плечо.

Другой голос, совсем не такой, как у тюремщиков. Мягкий. Жалостливый. Добрый – или только изображающий доброту.

Тот голос в её голове тоже казался добрым…

Кого они к ней пустили?!

– Эмпирика, очнись! Слышишь, у нас мало времени.

Она помнила – в этой тюрьме или в другой, в этой жизни или в прежних, – как люди с улицы, приходившие поглазеть на безумцев, разглядывали её сквозь решётки, тыкали пальцем и смеялись. Как дразнили, обсуждали без стеснения, словно несмышлёное бессловесное животное, и кидали камни.

Но кто бы стал подходить близко, не зная, что она совершенно беспомощна? Зачем кому-то понадобилось заходить в камеру, да ещё и без надзирателей?

Ей стало страшно.

– Эмпирика! – незнакомец навис над ней и крепко схватил за плечи.

Она не видела его лица – просто вцепилась в него ногтями, пинаясь и изворачиваясь что было сил. В руку, что пыталась её удержать, она впилась зубами. Привкус железа и вскрик незваного гостя пробудили в ней неукротимую ярость.

Он старался её унять, и, очевидно, был сильнее. Один удар – и она бы скорчилась в своём уголке, впав в отрешённое оцепенение. Но незнакомец только держал её постоянно выкручивающиеся руки, стараясь прижать к полу, и умолял успокоиться. Она кусалась, царапалась и тянулась к его глазам.

Горячая кровь на скрюченных пальцах – последнее, что она почувствовала, прежде чем удар по затылку погрузил её во тьму.

***

– Эмпирика, слышишь меня?

Знакомый голос звучал приглушённо, расплывался, как под водой.

– Эмпирика! – звал он снова и снова, пока не вытащил её на поверхность.

Она вздрогнула и вдохнула тяжело, шумно, со вскриком – как утопленник, в чьи лёгкие втолкнули воздух.

– Тише, тише, всё хорошо.

Мария Станиславовна открыла глаза. И не поверила им.

– Ингвар?! Как… Где…

– Всё хорошо, ты дома. Тебе нужно отдыхать.

Чёрные взъерошенные волосы, мокрые от дождя. Чёрный старомодный костюм с воротником-стойкой под самое горло. Вода, мерно капающая с чёрного плаща, перекинутого через спинку стула.

Тёмный парк. Заброшенная высотка. Крылатые твари. Меч!

Она ощупала живот, но раны не было, хотя внутренности отозвались на прикосновение острой болью. Желудок. Конечно, если питаться одними горячими бутербродами…

Озарение рывком подняло ординатора с кровати. Ингвар у неё дома, с дороги, голодный, а тут ещё и такой бардак!

Невзирая на его просьбы лежать смирно и уверения, что всё подождёт, Мария Станиславовна, совершенно сбитая с толку, суетливо забегала по дому.

Множество вопросов беспорядочно кружило в её голове, шумевшей от волнения и усталости, а отголоски недавних событий и снов расцвечивали этот сумбур умопомрачительными огненными оттенками. Точно пожар на тонущем корабле. И всё мельтешит, и все мечутся…

Единообразие мыслей и действий, как известно, – залог гармонии и душевного спокойствия, но в данном случае это порождало суматоху и растерянность.

И как всё-таки это вышло?! Она старалась не думать, чтобы сохранить хотя бы остатки самообладания.

***

Ингвар был измучен. Только когда волнение немного улеглось и гость, обсохший, отогретый и накормленный горячими бутербродами с чаем понемногу освоился на тесной кухне, где они ютились за хлипким столом под мерное тиканье старинных настенных часов швейцарской фирмы «Адарис», Мария Станиславовна впервые хорошенько его разглядела.

В резком свете неприкрытой абажуром электрической лампы лицо казалось неестественно бледным, и особенно отчётливыми становились тёмные круги под глазами. Хотя Мария Станиславовна всегда считала Ингвара своим ровесником, сейчас она затруднялась хотя бы приблизительно определить его возраст: он казался человеком скорее молодым, несмотря на наметившиеся кое-где на лбу морщины, но столь пронзительный взор глубоких синих глаз мог принадлежать только обречённому старику, к которому уже протянулась костлявая рука Жнеца.

Когда взгляды их встретились, лицо гостя озарила мягкая улыбка – ласковая и искренняя, – но глаза его остались печальны и таили какую-то неизбывную скорбь.

«Он смертельно устал, а может, и болен», – промелькнула тревожная догадка.

«Знаешь что, утро вечера мудреней. Нет, просто: утро вечера мудреней. Мудреней – странное слово какое…»

Ординатор прикидывала, как бы лучше прервать затянувшееся молчание, намереваясь скрыть неловкость за нарочитой небрежностью тщательно подбираемых слов, но Ингвар заговорил первым.

И его слова, запылавшие в ночной тишине меж тесных стен лихорадочным жаром, обращали последние тени здравомыслия в пепел и прах.

***

Подобные беседы гораздо удобнее вести под защитной оболочкой белого халата в психиатрическом отделении. Тогда можно отправить пациента в палату и укрыться от его безумных идей за дверью ординаторской, отбрасывая витиеватость болезненных высказываний и оставляя лишь чётко структурированное описание психического статуса, из которого последовательно вытекают психопатологическая квалификация наблюдаемых феноменов и соответствующий диагноз.

Но всё это не более чем самообман, от которого она безумно устала. Дать чему-то название и присвоить место в классификации – не значит его понять. Пора перестать прятаться за иллюзией безопасности среди искусственных теоретических конструкций. И взглянуть правде в глаза. Впрочем, находиться в одной комнате с человеком, одержимым бредовыми идеями, жутковато вне зависимости от точек зрения на сущность и происхождение психических расстройств.

Только разве не такие же идеи бередят её собственную душу?

– Ты знаешь, я не должен рассказывать о том, что ты сама ещё не вспомнила, – иначе нам снова не выбраться. Я был упрям, столько раз… Впрочем…

Болезненно-алые пятна проступили на бледных щеках.

Действительно стало жарко. Голова снова начинала гудеть. Мария Станиславовна направилась к окну, чтобы открыть форточку, но Ингвар схватил её за руку:

– Стой. Не надо. Они там.

Ординатор со вздохом опустилась на место. Чужое безумие давно её не волновало – но Ингвар не был чужим, и оттого пугающие намёки в его полубессвязной речи начинали раздражать. В конце концов, под этой крышей она привыкла быть самой ненормальной.

– Так, – тихо молвила она, склонив голову и потирая уставшие глаза. – Давай по порядку. Кто – там?

– Демоны Чиатумы. Ты видела одного из них возле чёрной башни. К счастью, я оказался рядом.

Вот это-то и странно. Ещё более странно, чем демоны и Че… как он там сказал?

– Я же обещал, что всегда найду тебя, – сказал Ингвар прежде, чем она успела сформулировать, что её беспокоит.

Словно мысли читал!

– И мистики тут гораздо меньше, чем можно было ожидать, – улыбнулся гость, поймав её недоверчивый взгляд. – Та золотая загогулина, помнишь? Я же прислал её по почте – ты сама сказала адрес. А когда сегодня не нашёл тебя дома, отправился в больницу: ведь ты не раз уверяла, что больше нигде не бываешь.

Я пошёл пешком – хвала интернету, найти дорогу оказалось несложно. И, не доходя, увидел это место. Чёрную башню за деревьями. Вот здесь ты можешь укорить меня в необдуманности – но предчувствие было сильнее разума. Оно никогда меня не подводило. Не подвело и теперь.

Демоны Чиатумы любят такие места. Да и ты тоже.

Опять это слово. В нём чудилось что-то жуткое, отталкивающее. Первобытное. Мария Станиславовна была уверена, что неоднократно слышала его прежде – не от Ингвара.

– Что такое Чиатума?

Он ответил не сразу.

– Думаю, это можно рассказать. В конце концов, ты уже встретилась с её силой. Чиатума – это болезнь, уродующая разум и тело, искажающая материю. Дыхание Тьмы, отравляющее Вселенную одним своим существованием. Это… энергия или существо, я так толком и не понял за все эти годы. Но точно знаю одно: она – причина всех наших бед. И не только наших.

Чиатума – это вселенское безумие. И ещё – название проклятого континента на Тёмной стороне нашей планеты, всегда обращённой к главному солнцу одной стороной.

Ты говорила, что начала видеть сны об Эгредеуме. Вспомнила Агранис?

«Янтарное сердце мира», – подумалось само собой.

– Да, – неуверенно вымолвила Мария Станиславовна, всё ещё отказываясь верить, что они всерьёз обсуждают такую чепуху.

Хотя когда за тобой гонится чёрная тварь на крылатой медузе, а меч из туманной грёзы пронзает тело – разве это чепуха?!

В желудке заныло, и она крепко обхватила живот рукой, чтобы унять боль. Но сдерживать остальное оказалось уже не под силу – слова хлынули неудержимым потоком:

– Агранис, Галахия, Джаоба. И ещё Ир-Птак: мне казалось, что я – это он, когда его убили. Теотекри. Радош.

Солнечные вспышки, чёрные дыры, квантовая механика. Я не понимаю, что происходит. Эти сны, книги, видения… Знаю, я всегда была, – она замялась, тщетно подбирая приемлемое для психиатра выражение, не содержащее упоминания «кукухи» и прочих пернатых, – всегда витала в грёзах. Но теперь по-настоящему схожу с ума. И мои знания тут никак не помогают.

Каждый день, каждый чёртов день, Ингвар, я хожу как по краю бездны. Вот-вот сорвусь – и пиши пропало. Я уже не знаю, что реально, а что нет, и любая философия, любые псевдонаучные теории на деле бесполезны. Мир распадается на части…

Она запнулась и выдавила с вымученной улыбкой:

– Наверное, это не то, что ты хотел услышать, приехав в гости – но теперь знаешь, с кем повёлся.

Протянувшись через стол, Ингвар положил руку ей на плечо.

– Это Чиатума. Она хочет погубить тебя – всех нас. Но теперь всё будет хорошо. Теперь я рядом.

***

Мария Станиславовна вскипятила ещё чаю и, уставившись в тёмную глубину кружки, слушала рассказ, перед которым меркли все когда-либо услышанные или прочитанные ей истории пациентов.

– Думаю, ты уже поняла, что мы жили на Эгредеуме. На другой планете, в другом мире – и я до сих пор понятия не имею, как туда вернуться. Знаю только, что это наш долг. Приспешники Чиатумы бросили нас в эту темницу. Тебя – потому что только ты можешь их остановить.

Земля оказалась для нас настоящим адом. Стоило нам ступить на эту планету, как в неё врезалась Тейя. Наши тела стёрло в пыль. А души… Эмпирика, я должен признаться: ты – их мишень, их враг, их гибель, а я – только Хранитель, поклявшийся защищать тебя и всюду следовать за тобой.

Ты была проклята, лишена памяти, твой дух, заточённый в оковах земной материи, никогда не знал покоя. Он метался в чужом времени и пространстве, воплощаясь в разных эпохах, проживая разные жизни. А я шёл следом. Снова и снова находил тебя, умолял вспомнить, чем только усиливал твоё смятение.

А Солнце – силы Чиатумы как-то связаны с его недрами, как, возможно, и с другими звёздами, – когда Солнце становилось беспокойным, и на нём проступали прорехи тьмы, тогда демоны подступали к этому миру, силясь прорваться сквозь завесу привычной реальности, чтобы ввергнуть его в хаос. Как Эгредеум.

Всё начинается с болезни души. У нас она впервые вспыхнула на Джаобе. Странный недуг поразил местных жителей: тревожные сны, видения, беспричинные страхи и нелепые идеи – кажется, теперь это называют галлюцинациями и бредом. Но никто не придал значения: мало ли что там чудится дикарям? Думаю, нечто похожее случилось и на Галахии – но до неё вообще никому не было дело.

Только когда болезнь добралась до Карáхии – ближайшего к столице города, – наши мудрецы встрепенулись. Они рассуждали о климате, пище, инфекции, утомлении и даже симуляции и подражательстве с целью уклониться от работы, – но все их теории оказались вздором. Даже когда они всерьёз забеспокоились, предположив, что всё дело в нарушении каких-то неизученных биологических – возможно, наследственных – механизмов, это не удалось остановить. Ни одно зелье не могло исцелить безумцев, то застывавших на месте, то бившихся о стены в безмолвном исступлении, отказывавшихся есть, спать и в итоге умиравших от истощения или тонувших в океане.

Никто не прислушался к древним легендам. Никто не верил, что на Тёмной стороне планеты затаилось чёрное зло, по какой-то причине пробудившееся и возжелавшее уничтожить всё, что было нам дорого. Никто не верил тебе – пока не стало слишком поздно.

Мы сражались с его исчадиями до конца – и были сброшены в прореху между мирами. Мы – последние, кто помнит Эгредеум таким, каким он был до войны с демонами. Последние, кто всё ещё может их свергнуть. Ты – последняя…

Ингвар замолчал на полуслове, и, поймав внимательный взгляд собеседницы, давно забывшей про чай, продолжил:

– Мы встречались в разных местах и временах. Среди кочующих племён Русской равнины и в девственных предгорьях Кавказа, в прóклятом Вавилоне и Древнем Египте, в Скандинавии на рубеже тысячелетий, в средневековой Бретани – да в одной ли Бретани! Тебя так и тянуло в это гибельное время: чума, голод, войны, сожжение ведьм – как мёдом намазано… В каталонских лесах и прусских деревушках, в просвещённом, но грязном Лондоне, в Восточной Европе, лежащей в руинах, в захолустном Зонненшильде во время невидимой битвы, едва не уничтожившей жизнь на Земле…

– Хм. Знаешь, я не верю в реинкарнацию, – наконец подала голос Мария Станиславовна.

– Это не реинкарнация. Мы никогда не умирали в подлинном смысле этого слова – просто оказывались в разных точках пространства-времени, на разных пластах действительности этого мира, неизменно – в разных одеждах и под разными именами – повторяя одну и ту же историю, начавшуюся не на этой планете. И она ещё не закончилась.

– Ладно… Зонненшильд. Это Германия? И что же мы делали там, например?

– Австрия, – Ингвар закрыл глаза, и лицо его исказилось мукой, точно от болезненного воспоминания. – То было не лучшее время. Ты находилась… ну, знаешь… в очень скверном месте. В лечебнице Иррентурм – «Башне безумцев».

Мария Станиславовна расплылась в понимающей улыбке:

– И что-то мне подсказывает, что не в роли врача.

– Мне с большим трудом и за немалые деньги удалось тебя вытащить, – помедлив, тяжело вздохнул Ингвар. – А ты всё билась и кричала о демонах, что подступают к янтарному Агранису, всё звала… тех, кто ушёл на верную гибель. Ты была заперта в этих видениях – в собственных воспоминаниях о далёком прошлом.

Я тогда думал, что пророчество начало сбываться. Что ты, наконец, пробудишься, – а значит, и демоны прорвутся в этот мир. Через Солнце, некоторые пятна которого служат им порталами. Они стояли на пороге, и мир снова содрогнулся от их присутствия. Это была знаменитая геомагнитная буря 1859 года. Тогда произошли особо мощные солнечные вспышки. По всему северному полушарию обрывались телеграфные провода, полыхали пожары. Небо озарилось полярным сиянием. Его видели далеко за пределами обычных мест, даже на Гавайях.

А люди… были объяты паникой. Всевозможные несчастья и недуги обрушились лавиной на их головы. Во многих городах вспыхнула эпидемия безумия. Улицы, особенно близ культовых мест, заполонили толпы людей, корчащихся в припадках. Массовые галлюцинации, судороги, видения и откровения, сообщения о телепатии и психокинезе, немотивированные вспышки жестокого насилия…