Текст книги "Перекрёстки Эгредеума (СИ)"

Автор книги: Эмпирика Аттонита

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Неожиданно. Всё-таки смерть её изменила.

Призрак молчал, не сводя туманного взгляда с принцессы, и та первой нарушила тишину.

Не лучшим – но единственным вопросом, не дававшим покоя все эти годы:

– Почему… почему ты хотела меня убить?

«Неужто осознала, какое чудовище произвела на свет?»

Горькая досада кольнула сердце, омрачая призрачный покой ужасным воспоминанием.

– И почему бросила меня?!

Ив вздохнула с едва заметной улыбкой:

– Ты ещё не поняла? Наверняка же видела те игнавианские безделушки, что по временам привозили странные моряки? Очаровательные вещицы – но недолговечные. «На день», «на год». Или – «пока не выйдет срок». Ты должна знать кое-что об Игнавии – если ещё не догадалась. Впрочем, я понимаю, думать об этом страшно, верить таким догадкам – немыслимо. Но ты всегда была умницей, поэтому наверняка замечала в игнавианах – и в себе самой – нечто… особенное. Чуждое этому миру.

У Эмпирики похолодело внутри – и только сладковатые чары Игл-Атта уберегли её от тревог. Ворвались в грудь тёплым ароматом, бережно овеяли сердце лёгким бризом, разгоняя чёрные тени.

– Я была призраком, как и всё, что родилось на Игнавии. Как и сама Игнавия. Знаешь, ведь она – лишь грёза Ир-Птака, грёза столь отчаянно желавшая воплотиться в реальность, что ей это удалось. Даже в ту пору, когда силы последнего непокорного аша были на исходе.

После падения Аш-Тарагата отступать было некуда – там, где прежде был их дом, ашей ждала верная гибель. И только Ир-Птак, объятый всесокрушающей жаждой отмщения, уцелел на Тёмной стороне, скованной льдами смерти.

Он верил, что сознание способно творить всё, что душе угодно, поэтому из остатков древней магии создал этот остров – видимый, осязаемый и в то же время отделённый от мира…

Чары безмятежности позволяли Эмпирике оставаться спокойной – а значит, мыслить ясно. Поэтому слова призрака её насторожили:

– Если это так, отчего же он просто не наколдовал себе победу?

Не сразил врагов силой мысли? Не воскресил павших соратников? Непорядок!

Ив покачала головой, и чёрная волна призрачных волос мягким туманом растеклась по плечам:

– Это не так-то просто. Впрочем, сейчас не время объяснять магические принципы Аш-Мара – родины ашей – и прочие тайны мироустройства, да и не для того я здесь. Скажу только, что всеобщая реальность по обыкновению складывается из отдельных образов, рождённых множеством сознаний. И в ту пору у мирового холста стоял один художник с бессчётной армией беспрекословных единомышленников – Радош. С тех древних времён картина мира, считающаяся единственной реальностью, остаётся неизменной, ибо, хотя имя Радоша давно замолкло на устах мудрецов, образ реальности, нарисованный им, продолжает прилежно воспроизводиться Эгидиумами и их последователями – почти всеми мало-мальски образованными жителями планеты.

Только воля чудовищной силы может изменить мир в одиночку, навязать ему собственный образ реальности, обратить время вспять – да всё что угодно! Ир-Птак ею не обладает – пока ещё нет.

Итак, мы все – игнавиане – были мыслеформами Ир-Птака, сумрачными духами с блуждающим взглядом и недоумением по поводу собственного предназначения. Без поддержки образов мыслеформ в уме создателя они постепенно истаивают, уходят в туман бессвязных грёз, из которого были сотканы.

Последний из ашей, объятый сном, похожим на смерть, был погружён в бессильное забытьё от тоски по утраченному навеки Старому миру. Сперва мы вспыхивали в его сознании невольно, вырываясь скорбными вздохами из стиснутой отчаянием груди сновидца, были неясными видениями, хранящими обрывки растерзанной памяти. Невнятные образы, меркнущие в бесформенном тумане над долиной спящего разума.

Непримиримая жажда – отмщения? познания? – оказалась сильнее забвения. Прошлое само настигло Ир-Птака, разбередив его скорбный сон лавиной воспоминаний. Он не мог покинуть Ингавию, дабы не лишиться последних сил – ведь и сам был своего рода мыслеформой, догорающей искрой древней магии, чьё пламя давно угасло. И тогда-то настал наш час.

Игнавиане сделались ушами и глазами Ир-Птака: его верными посланниками, исполнителями непостижимых замыслов. Мы были актёрами в чрезвычайно запутанной пьесе, о сюжете которой могли только догадываться.

Последний из ашей – сначала бессознательно, а потом и целенаправленно – пытался воссоздать в воображении утраченный мир. Поэтому в облике Игнавии – и её обитателей – отражаются образы, дорогие его сердцу. Нет, не сердцу – уму, ибо разве бывают сердца у теней?..

Он называл меня своим лучшим творением и всегда относился с каким-то трепетом, даже теплотой – если может теплота исходить от мёртвого духа…

Не знаю, чей образ он пытался воссоздать во мне, но, без сомнения, этот мираж памяти терзал его неотступно и жестоко. Может, то была его возлюбленная? Хотя сложно представить, что Ир-Птак мог любить кого-то, кроме себя и своих пагубных опытов.

Благословенные силы Игл-Атта! Казалось, только они удерживали рассудок Эмпирики на плаву во время этого невероятного во всех отношениях рассказа.

И только благодаря им её голос звучал невозмутимо:

– Если ты была только призраком, то как тогда…

Нет, неловкие слова всё равно застряли в горле!

Ив понимающе кивнула с печальной улыбкой:

– Загадка твоего рождения. Признаться, этого никто не ожидал. Никто, кроме Ингрида.

Ир-Птаку нужен был Отверзатель Путей, ускользнувший от него на Тазге и хранящийся, как он думал, в королевском дворце. Подумать только, сколько жизней разрушено ради треклятого меча!.. Ир-Менехет, Виграмора, герцог Альвар… Но об этом не сейчас.

Скажу лишь, что мой путь во дворец был долгим, и по нему струились ручьи невинной крови.

Я должна была завоевать доверие короля и выведать тайну меча, поэтому назвалась Хюглой – и он, суеверный глупец, не смел мне отказать. Он верил, что будет спасён от беды и получит наследника – за этим ведь, по преданию, и приходят по временам жалостливые младшие Хюглир, хранительницы жизненных нитей: чтобы не дать оборваться чьей-то судьбе, чьему-то роду. Конечно, неосторожные расспросы о мече могли вызвать подозрения, поэтому мне пришлось играть свою роль…

Ив запнулась и опустила глаза, тускло замерцавшие странными отблесками из-под дрожащих ресниц.

– И… я сыграла. Вжилась в неё по-настоящему – а всё потому, что Ингрид свято верил каждому моему слову. Его вера оказалась сильнее моей иллюзорности… моей лжи.

– Самоосуществляющееся пророчество, – невольно вырвалось у Эмпирики.

– Именно. Заведомо ложное предсказание делается истинным, если ведёшь себя так, будто оно и впрямь определяет грядущее.

Но я так и не ответила на главный вопрос – первый, который ты задала.

Твоё рождение не входило в планы Ир-Птака: сперва он был в ярости – стоит ли говорить, что мне не нужно было возвращаться на Игнавию, чтобы узнать это, ибо я – часть его разума. Вернее, была ею… Впрочем, вскоре он переменил мнение, сделав тебя главным звеном чудовищного замысла, суть которого до конца постигнуть мне не удалось.

Он силой вынудил меня вернуться, а дальше…

Тёмные ритуалы, призраки, выходящие из стен – мыслеформы Ир-Птака, бледные тени павших ашей… Что, что они сделали с ней – с ними обеими?!

– Я не знаю, Эмпирика, многого не знаю. Когда Ир-Птак понял, что я его предала, он решил от меня избавиться. Но я не собиралась снова становиться его безвольной и бессловесной мыслью, растворяться в тумане грёз. Да и не могла уже, наверное: любовь Ингрида сделала меня чем-то большим, нежели чужая мыслеформа. Чем-то… подлинным.

Я совершила ужасную, непоправимую ошибку, занеся над тобой кинжал, – от ужаса прозрения того, что Ир-Птак тебе уготовил. Но я освободилась от его власти.

Как бы мне хотелось переменить судьбу! Оказаться в янтарном Агранисе, казавшемся мне ненавистной тюрьмой, увидеть Ингрида среди ветреного разнотравья с полевыми цветами в руках… Обнять тебя. Но нет, этому не бывать!

Запомни, Эмпирика, есть события и поступки, которые нельзя исправить, даже повернув время вспять. Нельзя спасти того, кто не хочет спасения. И я – как бы я ни сожалела о содеянном, этот выбор – моё право. Агранис никогда не станет мне домом, да и весь Эгредеум – чуждый мир. Прекрасный, дивный, но мне в нём не место.

И не думай возражать, дитя. У нас – у тебя – не так много времени. Пока оно не остановилось.

Ты должна бежать от Ир-Птака, бежать так далеко, как только можешь. Под покровом крылатой Хюглы, хранящей дальний мир на другой стороне нескончаемой ночи, ты будешь в безопасности.

Отправляйся в обитель Гедрёзы и храни образ Эгредеума в сердце. Даже если демоны Чиатумы сотрут его в прах, даже если Мерра погибнет и старые солнца сплетутся в смертельном танце, даже если память твоя истает в оковах тысячелетнего забвения – он будет жить. Будет жить в твоей душе безликим призраком, не облачённым в слова и формы, будет являться во снах, забывающихся по пробуждении, пока однажды его имя тихим вздохом не сорвётся само собой с твоих губ.

Ты должна многое узнать, многому научиться. Сейчас тебе не одолеть Ир-Птака, а попасть к нему в руки – значит лишить мир последней надежды на спасение. Ты проживёшь тысячи жизней вдали от дома и станешь мудрее всех Эгидиумов вместе взятых. Мудрее Ир-Птака. Мудрее Чиатумы.

Да, это запредельная Тьма, Чёрная Бездна, бездна знаний – но она не может ими воспользоваться. В этом её величайшая слабость.

Запомни, Эмпирика: зло не может быть мудрым. А ты – будь.

ГЛАВА 16. АШ-ТАШЕ НА ОЗЕРЕ СЛЁЗ

***

– Ингвар, Ингвар! Почему же ты так ничего и не сказал? Ведь я ждала, ждала так долго… О, не терзай себя, я всё знаю, знаю без слов.

Тёплый ветер расплетал жемчужные нити, трепал золотые локоны, ласковый ветер развевал полы пышного белого платья, расшитые янтарём. Ветер, пахнущий мёдом и пряными травами.

Эвментара стояла совсем как живая – протягивала руки к Хранителю с лукавой улыбкой, чаровала лазурными самоцветами очей. И что-то новое угадывалось в её чертах – невиданное доселе умиротворение, небывалое спокойствие, какое, наверное, бывает только у живущих в Доме Хюглир, в загадочном нездешнем Агранисе, расцвеченном вечным закатным пламенем, где златопёрые радости вместе с освобождёнными крылатыми душами порхают над янтарными дворцами и башнями, взбирающимися по склону священного холма.

Небесный Агранис, оставшийся манящим полунамёком в легендах о Радоше – туда никто не знает дороги. Оттого, наверное, король Феосса построил свой Агранис, с янтарными стенами и звонкоголосыми птицами – прекрасный, дивный, но не тот, всё равно не тот…

Видение растаяло, развеялось как сон – и вот в объятиях Хранителя только сладковатый туман – медовый дух, болотная дымка.

А невдалеке – другая принцесса, тёмная, сумрачная, стоит на коленях посреди сиреневого болота, водит руками по его студенистой поверхности, а по щекам текут слёзы.

– Эмпи… – Хранитель бросился к ней, но та вскочила мгновенно и повернулась к нему с безмятежной улыбкой.

Нет, понял он, то были не слёзы – капли волшебства Игл-Алла, попавшие на лицо. Прощальный поцелуй только что растаявшего призрака.

– Всё хорошо, – тихо молвила она, – здесь всегда всё хорошо. Но нам пора отправляться в путь.

***

Миновав заросли пурпурных деревьев, Эмпирика и Хранитель вышли к туманной долине и по её каменистому склону, кое-где обрывающемуся крутыми уступами, добрались до разрушенного моста.

Ещё на подступах к месту недавней битвы они заметили стелющийся над ним чёрный дым.

Обломки моста, середина которого обрушилась в пропасть, висели на золочёных тросах. Никаких признаков присутствия феоссаров или демонов не было. Тел павших воинов – тоже. Вокруг царила зловещая тишина.

Приблизившись к склону, с которого облако дыма медленно спускалось в долину, они увидели под едкими испарениями чёрную, без единой травинки почву, словно выжженную огнём, на которой пенилась вязкая субстанция, образуя уродливые грибовидные наросты, извивающиеся и расползающиеся во все стороны, словно слизни.

– Так Чиатума искажает материю нашего мира, – выдохнула Эмпирика, закрывая ладонью нос и рот. – Не подходи, не дыши её ядом!

Принцесса со спутником поспешили прочь от осклизлой пустоши, назад по каменистому склону.

– Придётся идти в обход, – сказал Хранитель, когда они отбежали подальше от задымлённой дороги и остановились перевести дыхание.

Бывалый воин, повидавший всякое за свою жизнь, он содрогался от небывалого омерзения, охватившего его при одном взгляде на гадостную слизь, шевелящуюся, подобно живому существу. Принцесса прислонилась к большому чёрному валуну, силясь подавить подступившую к горлу волну тошноты. Глубоко вздохнув, она глухо ответила:

– Да, идём, надо скорее уходить отсюда.

Её лицо имело цвет бледной зелени.

Путники двинулись по пологому холму, поодаль от дороги, видневшейся слева осклизло блестящей полосой со сгустившимися над ней тяжёлыми испарениями. Пробираясь по острым чёрным камням, они, наконец, очутились на узенькой тропинке, круто забирающей вверх, к массивным крошащимися от времени ступеням, ведущим на вершину очередного скалистого склона.

Отсюда открывался мрачный вид на раскинувшиеся внизу просторы, утонувшие в ядовитом дыму. Осквернённая дорога слева огибала холм полукольцом и уходила дальше на север. По обочинам кое-где торчали редкие голые стволы деревьев, застывшие странно искорёженными, словно отлитые из металла. Всё видимое пространство до самого горизонта на западе и подножья далёких гор на севере покрывала видневшаяся сквозь дым чёрная мерзостная слизь, издалека создающая впечатление чего-то невероятно твёрдого и удушающе плотного. Свинцовое небо низко навалилось на холмы, не пропуская свет Мерры, и мир вокруг стал безнадёжно серым.

– Нам туда, – сказала Эмпирика, указывая на север, где дорога круто взбиралась в горы, к виднеющемуся в сумрачной вышине зловещему силуэту цилиндрической башни Аш-Таше.

Они с Хранителем долго взбирались по каменным склонам полуразрушенными древними тропами, уводящими всё выше и выше, прочь от раскинувшихся далеко внизу безжизненных пустошей. Путники шли в мрачном молчании, ощущая повсюду что-то безысходно гнетущее, тягостное, отравляющее разум отвращением к самому бытию, пока не достигли подножия башни, близ которого бледно-сиреневой дымкой скорбно мерцало Озеро Слёз, стылое и безжизненное. Тусклые отражения его отблесков мерно поблёскивали на чёрных стенах – зеркально гладких, словно выточенных из единого базальтового монолита.

И воздух здесь казался более плотным и вязким, и каждый вздох давался с трудом, усиливая ощущение подавленности.

– Чиатума, это её воздействие, – прошептала принцесса, когда путники остановились близ чёрных каменных глыб, разбросанных вокруг башни, решив сделать краткую передышку и заодно поразмыслить, как проникнуть внутрь: массивные арочные ворота казались наглухо запечатанными, и даже зазора меж створками не удавалось разглядеть.

Хранитель, тяжело опустившись на холодный валун, устало посмотрел на спутницу и молвил с трудом:

– Мы же с ней не соприкасались…

Эмпирика кивнула.

– В твоих книгах ведь Чиатума – некая плотная субстанция, облекающая собой всё, на что она попадает, и уподобляющая себе, – продолжал воин, через силу выдавливая каждое слово. – Но она, кажется, воздействует не только на вещество, но и на сознание.

– Разумеется, воздействует. Материя – это болезнь разума, помнишь? Ну, Фрагилий так писал.

– Не понимаю. Ладно, предположим, сознание – это подлинная реальность, идеальный план того, что отражается на более грубых, физически осязаемых уровнях бытия.

Эмпирика изумлённо взглянула на собеседника.

– Значит, на этом гипотетическом высшем уровне Чиатума сродни веществу нашего разума, – вслух размышлял Хранитель, – как и материя сна. И, как материей сна, ей можно управлять…

– …концентрируя луч сознания, – воскликнула принцесса.

– И таким образом можно ей сопротивляться, – вымученно улыбнулся воин.

Глаза Эмпирики округлились, и лицо вдруг просияло:

– Ну конечно! Нужно попробовать… остановить её!

– Что? – настала очередь Хранителя удивляться.

– Ты сам сказал: управлять! Мы можем не просто сопротивляться её гнёту, тягостным мыслям, что она насылает, но и попытаться изменить её. Ну, знаешь, силой мысли. И да, я в курсе, что это звучит безумно, но намного ли безумнее всего, что мы тут видели?

Хранитель покачал головой:

– Не представляю, как ты собираешься её изменить, но в любом случае это опасно. Если на физическом уровне Чиатума уродует и подчиняет себе всё живое и неживое, облекая материю своей мерзостной субстанцией, то вряд ли на уровне сознания она охотно расступится перед тобой, если ты просто подумаешь, как хорошо было бы очистить дорогу.

– Я должна попробовать, – настаивала Эмпирика. – До этого момента всё, что мы точно знали о Чиатуме, было ограничено её физическими свойствами. Остальное – пока только предположение. И я обязана его проверить. В любом случае, это лучше, чем просто сидеть тут и рассуждать.

Хранитель хотел возразить, но принцесса махнула рукой в знак окончания дискуссии.

– Ты знаешь, что я всё равно это сделаю. Мне понадобится несколько минут тишины. И, если тебя это успокоит, скорее всего ничего не получится. Я ведь не эксперт в области управления сознанием и проникновения на тонкие планы реальности. Я просто люблю читать.

Воин лишь беспомощно развёл руками.

– Кстати, насчёт уровней бытия… Откуда такие познания? – спросила Эмпирика.

– Я тоже люблю читать.

***

Принцесса закрыла глаза, прислонившись спиной к чёрному камню, и постаралась не думать ни о чём. Она дышала спокойно и глубоко, как во сне. Тяжёлое серое небо, мёртвые пустоши, залитые ядовитой мерзостью, бесследно пропавшие у моста феоссары, пурпурные башни в вышине, – постепенно всё отдалялось и таяло на окраинах сознания, не задерживаясь в нём.

Чувство угнетённости и безысходности незаметно развеялось, как дым на ветру. Перед глазами мелькали фиолетовые вспышки призрачных образов, но Эмпирика не обращала на них внимания и продолжала погружаться в глубины полной отрешённости, освобождаясь от восприятия окружающего мира.

Наконец, она оказалась в центре пустоты, не имеющей ни цвета, ни границ. Тогда Эмпирика подумала о Чиатуме, и пустое пространство стало медленно уплотняться, приняв вид бескрайней серой пустоши, тонущей в тумане.

– Здравствуй, – раздался бесплотный голос из ниоткуда и отовсюду, – я давно тебя жду.

– Кто ты? – мысленно спросила Эмпирика. – Чиатума?

Из тумана прямо перед принцессой выросла высокая фигура, словно сотканная из призрачных теней.

– Я – её посланник, – беззвучный голос тихими волнами всколыхнулся в сознании. – Добро пожаловать в лоно её мудрости.

Длинная мантия посланника клубилась чёрным дымом. Эмпирика вглядывалась в густую тьму под его капюшоном, не в силах отвести взгляд. Мутный поток сокровенных мыслей, не оформленных в слова, в котором отражались мёртвые звёзды из потаённых глубин вывернутого наизнанку космоса, хлынул в сознание величественно-неспешной рекой.

Несмотря на то, что какая-то часть её разума без борьбы отдалась искушению, принцесса отчаянно пыталась сопротивляться, словно пловец, попавший в стремнину и барахтающийся против течения. Она представила себе мёртвые пустоши Игнавии, залитые пенящейся слизью с грибовидными извивающимися наростами, а потом вообразила, как мерзость Чиатумы отступает назад, оставляя земли острова нетронутыми, с полупрозрачной синей травой, аметистовыми деревьями и фиолетовыми струйками тумана, ползущими меж камней.

– Не нужно противиться, – беззвучно молвил посланник, и его слова были похожи на густой горько-сладкий мёд.

Тёмные тайны далёких миров манили к себе, и оставалось лишь распахнуть скованный неверием разум, чтобы познать их безграничную мудрость, но Эмпирика настойчиво продолжала прокручивать в сознании наступление Чиатумы назад во времени.

Перед её внутренним взором появлялись захваченные острова, с которых плотная чёрная субстанция сползала в Льдистый пролив, исчезая без следа в его холодных волнах. Она увидела племена нуаров, возвращающихся домой, и демонов на огромных крылатых медузах, задом наперёд летящих прочь с Северных скал Джаобы.

– Тебе не справиться, – спокойно всколыхнулся голос, – самая трудная битва – битва с самим собой. В этом нет нужды.

Эмпирика стиснула зубы, изо всех сил напрягая воображение. Вот ликующие солдаты королевской армии в сверкающих доспехах возвращаются из Карахии в столицу, и король Ингрид в окружении дочерей-воительниц встречает радостную весть в янтарном дворце. Вот пышный бал в пиршественном зале, и Хранитель с Эвментарой самозабвенно кружатся в танце…

Внезапно сознание содрогнулось от отвратительного скрежета:

– Лучше бы ты меня послушалась, настырная девчонка!

Туманная фигура, на глазах увеличиваясь и уплотняясь, угрожающе нависла над принцессой, и за спиной посланника вдруг распахнулись огромные чёрные когтистые крылья, а сам он стал похож на одного из отвратительных всадников, напавших на отряд у моста. Тело его покрывала чёрная кора с длинными шипами и мерзостными наростами, а голову венчала корона ветвистых рогов. Провалы бездонной тьмы зияли на месте глаз, носа и рта.

Чужая злая воля крепко опутала Эмпирику вырастающими из тумана переплетёнными корнями мёртвых деревьев, сковала по рукам и ногам, а когтистая лапа демона схватила за горло. Принцесса не могла ни вскрикнуть, ни вздохнуть. С ужасом она обнаружила, что мысли больше не подчиняются ей и сознание неотвратимо тонет в непроглядной вязкой тьме, твёрдой, как камень.

– Эмпирика, проснись! Умоляю, просыпайся же! – Хранитель отчаянно тряс её за плечи, как тряпичную куклу.

Лицо принцессы было бледным, без кровинки, а губы посинели. Расстегнув высокий воротник её дорожного платья, воин хлопал её по щекам, но она не приходила в себя. Казалось, она перестала дышать…

Хранитель похолодел от ужаса. Он не мог допустить, чтобы на его руках погибла единственная наследница королевского престола. Последняя надежда. Он не мог нарушить данную Ингриду клятву. Зачем только он позволил ей…

Эмпирика резко дёрнулась и закашлялась.

– Хвала Радошу! – выпалил воин, всё ещё крепко держа её за плечи.

– Радошу? – скривилась принцесса, с трудом восстанавливая дыхание. – Не думаю, что он тут как-то причастен.

***

– И что это, скажи на милость, было? – тщетно силясь придать голосу обычное спокойствие, Хранитель протянул спутнице флягу с остатками воды Игл-Атта, студёной и свежей, как мята.

Эмпирика, так и сидящая у камня, взяла её не глядя и, повертев в руках, вернула обратно. Задумчивый взор – в непроглядной дали позади видимого мира.

– Ир-Птак, – вымолвила она наконец. – Вернее, одна из его невоплощённых мыслеформ.

– Стоило ли так рисковать ради бессмысленных опытов?

– Отрицательный результат – тоже результат. Зато я кое-что узнала: эти существа и, вероятно, сам Ир-Птак не принадлежат физической реальности. Он и вправду призрак, туманное сознание, грезящее самим собой. Возможно, его цель – вновь обрести подлинную жизнь. Вместе с ашами. Вместе… с прежним миром, которым они владели.

– Э-э… Что?

Принцесса вздохнула, собравшись пуститься в нудные объяснения, но протяжный грохот прервал беседу.

Они с Хранителем разом повернулись к массивным воротам, объятым чудовищной метаморфозой.

Каменные блоки, точно кубики детского конструктора, отделялись от арки, обнажая непроглядный проход, устланный хладным дыханием тьмы, что медленно выползало наружу сиреневатым клубящимся паром. Отделялись – и застывали в воздухе.

Хранитель вскочил мгновенно, заслоняя собой Эмпирику – и застыл, выжидая, обнажив сияющий меч.

Из темноты выступили две фигуры, в одной из которых – той, что пониже и посветлее, – поражённые наблюдатели с ужасом признали принца Ир-Седека.

Вторая же принадлежала демону Чиатумы.

– Это последний, – кивнул Ир-Седек, указывая на Хранителя.

Чёрная тварь в послушном безмолвии подняла клинок.

Эмпирика рухнула как подкошенная, схватившись за голову, пронзённую изнутри ослепительной вспышкой боли.

«Эгл-О Сцио Аш Эм Эрд! Тео Кетем», – пульсировала боль под гулкий бой барабанов в висках.

Лязг мечей резал по ушам, вспарывая сознание, выворачивал наизнанку, а ледяная тьма с ехидным фиолетовым отсветом подбиралась всё ближе, пока не накрыла собой растерзанный разум – с безвольным телом вкупе.

***

Гладкий холодный пол. Чёрный, непроглядно чёрный – Эмпирика знала, не открывая глаз. Она чувствовала себя премерзко, как бывает, когда вынырнешь из мутного забытья в прозябшую круговерть лихорадочного бодрствования: с разбитым телом, с раскалывающейся головой, с тошнотворным терзанием в сведённой судорогой груди.

Не открывая глаз, она точно знала, что уже была здесь. И не раз.

Сумрачный Зал Потерянных Душ, чьи полупрозрачные стены и своды из зеркального камня теряются в туманном полумраке. Фиолетовые отблески на чёрном полу. Зыбкое пространство, полное безмолвных теней.

– Наконец-то, – высокий женский голос был холоден, как ушат студёной воды.

Эмпирика вздрогнула и огляделась: всё в точности так, как рисовало спутанное сознание, только в зияющей прорехе в полу вихрем закручивалась фиолетовая бездна, которой обрывается это странное помещение, лишённое части стен. Вершина башни, обнажённая перед нездешним мраком, окутанная беззвёздной тьмой, овеянная потусторонними ветрами, вырывающимися с изнанки бытия. А рядом, прямо над принцессой, высилась зловещая фигура, в облике которой отдалённо угадывались знакомые черты.

Лагнария!

Но, Предвечный Свет, что сделалось с ней? Теперь вместо миловидной светловолосой женщины это был чудовищный морок с мраморным лицом, растерзанный призрак в изорванном плаще.

– Предательница, – вырвалось у принцессы. – Поглядел бы на тебя Фрагилий!

– Фрагилий? Да, он всё же узнал истину. Но не понял её. И не поверил. Он собирался запретить не только посещать Игнавию или принимать её гостей на других островах, но даже упоминать о ней в праздных беседах. Как некогда это сделал Теотекри… Разумеется, я не могла этого допустить.

Ты всё ещё не понимаешь? Ведь это я написала ту книгу. И знаешь что? Я сделала это для тебя. Это, можно сказать, дорожная карта, без которой путь до Аш-Таше затерялся бы в ворохе путаных вероятностей: в болотах безвременья, в туманах беспамятства. Ты заплутала бы на бесчисленных перекрёстках, не найдя нужный.

А теперь ты, наконец, здесь.

«Великие солнца, она безумна! Хотя чего ещё ожидать…»

– Отнюдь. Теперь я вижу всё яснее, чем когда бы то ни было. Теперь мой разум свободен от лживых догматов, как и планета, лишённая Пояса Феоссы. Ты чуть-чуть поторопилась, а так бы увидела, каким дивным фейерверком обрушился последний мост – меж Канумом и Агранисом.

– Мятеж на Рат-Уббо – дело рук Ир-Птака, – догадалась Эмпирика.

Ведь с прекращением шахтовых работ мосты потеряли силу – энергию Мерры, что собиралась на полюсе.

Лагнария усмехнулась:

– Вернейшие слуги Радоша. Их хрупкий разум оказался лёгкой мишенью.

– Но зачем?

– Вера. Будь то вера во всемогущество Радоша или в законы, навязанные им миру, – нерушимая вера возводит прочнейшие стены, скрывающие подлинную реальность. Как и мосты Пояса Феоссы, так и догмы Эгидиумов – её основания. Их необходимо было разрушить. Остановить поток энергии Мерры, сковавший планету красочной, но лживой иллюзорностью, посеять смуту среди пытливых умов, заставить их сомневаться…

– …чтобы вернуть Эгредеуму облик, знакомый Народу Звёздного Пепла. Облик потерянного Аш-Мара.

– Уничтоженного.

– …ашами. В ходе их противоестественных экспериментов.

Невесёлый смех зазвенел осколками льда:

– Ты так думаешь, Эмпирика? Что если я скажу тебе, что это был Радош? Из-за его возмутительного неверия собственным глазам, из-за его нежелания принять истину – подлинную истину Предвечной Тьмы, – всё пошло прахом. Проклятый лицемер, ведь он был одним из них, он стоял там вместе с четырьмя другими Творцами, из которых только Ир-Птак оказался верен своей Покровительнице – той, что хранит неисчерпаемый кладезь мудрости.

– …зло не может быть мудрым, – пробормотала принцесса.

Лагнария ледяной рукой вцепилась в безвольное запястье и рывком подняла её с пола.

– Сейчас не время для пустых рассуждений, из которых самое глупое – о добре и зле. Ничто само по себе не бывает ни злым, ни добрым. А теперь тебе надлежит исполнить предназначение.

Эмпирика непонимающе уставилась на неё.

– Освободить Ир-Птака.

Доверься мне, больно не будет. Ведь он – в твоём сознании. Позволь себе верить в то, чего ты так отчаянно боишься. Ведь это не его чары, не чужая злая воля, а твой гнев, твоя обида, твоя жажда мщения. Ты сама всё это сделала, хоть и не позволяешь себе в этом признаться. Так не бойся же! Пусть восторжествует справедливость, пусть последние обрывки древней лжи сгинут из этого мира!

– Ты безумна, – в ужасе прошептала Эмпирика, – как и Ир-Птак. Я не позволю ему снова завладеть моим разумом.

– Глупая, – мягко рассмеялась Лагнария, – ведь на дне твоего разума сокрыто то, что даёт ему силы существовать.

Мутная волна тошноты. В глазах темнеет. Надрывный вздох-вскрик:

– Хватит! Если и так, ему не победить.

Эмпирика невольно попятилась назад, оказавшись в опасной близости от прорехи в полу. Фиолетовый вихрь вырвался из бездны, затягивая Эмпирику в себя. В чёрной пустоте, окутавшей башню, взвыл далёкий ветер.

– Стой! Ты не сможешь вернуться. Никогда. Знаешь, что ждёт тебя там, внизу? Вечное проклятие!

– Эмпирика! – голос Хранителя ворвался в зал прежде него самого, но принцесса уже не могла вырваться из объятия вихревых всполохов.

И пульсирующая тёмными огнями бездна, расцвеченная фиолетовым мельтешением, затянула её в своё зловещее нутро.

И тогда Хранитель шагнул следом.