Текст книги "Перекрёстки Эгредеума (СИ)"

Автор книги: Эмпирика Аттонита

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

– Пойдём, Лагнария. Будут тебе крылья…

Разве не видишь, не чуешь – они у тебя за спиной?

Пойдём, веришь мне – так не бойся, ступай к обрыву. Шагни в пропасть – я погашу её миражи, сотру лабиринты и башни, будет только тьма, а что в ней разглядишь – то и правда твоя.

Нет чёрного неба, нет красного солнца, что захочешь – то и будет.

Лети, Лагнария, лети – отчего ж не взлетаешь, отчего крылья тают как дым? Неужто сомнения одолели? Запомни: знание приходит с опытом, но нельзя получить такой опыт, который заведомо считаешь невероятным. Знание невозможно без веры – без веры в истинность источника познания.

Реально лишь то, что ты всей душой таковым почитаешь – и, верно, строгие ученья Эгидиумов тебе милее, чем вседозволенность Хаоса!

Иначе отчего не лететь бы тебе вопреки запретам известных законов? Известных, заметь – и негоже в их тесные рамки втискивать Вселенную, о которой ты знаешь ничтожную малость. Даже ты, мятежная отступница, даже ты…

Лети же, Лагнария, лети в бездну, коль не умеешь иначе!

А с мудростью как? Она – те же крылья.

Которые у тебя исстари подрезаны – оттого и не веришь в их силу.

***

– О Радош! Вы видели? – ноги не держат Ир-Седека, он дрожит всем телом, цепляясь за Хранителя как за последнюю надежду.

Как тут не видеть, если мёртвая ведьма с воплем сгинула в пропасти у тебя под носом? Как не видеть, если всё, что рисовала стена ветра, оказалось чёрной пустотой с вихрями фиолетовых всполохов? Из которой, вестимо, с той же лёгкостью может родиться что угодно…

– Тише, тише, принц, – шепчет Хранитель, полулёжа пятясь подальше от края вместе с Ир-Седеком и не сводя взгляда с неумолимо подступающей тьмы, зияющей прорехами глаз на безжалостном бледном лице.

Рука крепче сжимает полыхающий меч – но поднять его не в силах.

Нет, только не против той, кого он поклялся защищать!

– Эмпирика, я знаю, я верю, ты здесь…

Как парализованный, бессильно и безвольно смотрит он на чёрную фигуру, меняющую облик реальности по щелчку пальцев. Нет нужды делать лишний шаг – Отверзатель Путей, истаяв из каменной хватки, тут же вспыхивает в её руке!

– Странная забава, – молвит она задумчиво, разглядывая горящие руны на клинке, – во всём полагаться на мерцающий кусок металла. Бедный Ир-Птак! Он так и не понял, что меч – просто занятный символ.

Способ записи информации. Как книги. Как башни. Как… все истории Вселенной, зашифрованные рунами Хаоса на стенах моей тюрьмы.

– Ир-Седек, – неожиданно усмехнувшись, бледноликая тьма склонилась к принцу, от чего тот едва не лишился чувств. – Во всём есть свои плюсы, не находишь?

Тот судорожно сглотнул, больно сжав плечо Ингвара.

– Ведь ты, похоже, и сам не в восторге был от затеи твоей матушки. А теперь можешь спать спокойно…

Тающий лёд заскрежетал металлом:

– …свадьбы не будет!

– Господи, Эмпирика… – выдохнул Хранитель.

В этом вся сумрачная дочь Ингрида – да ещё и шутит! Нашла время, нечего сказать!

Стремительным рывком он вскочил с холодного пола, и студёная вуаль чёрной фигуры обожгла его лицо.

Они стояли рядом, почти вплотную, не сводя друг с друга глаз.

– Хватит морочить мне голову, в самом деле! – решительно, даже зло выкрикнул Ингвар. – Я знаю, ашмар тебя забери, что это ты!

Прорехи пустоты остались непроницаемы, и только уголок бледных губ тронула невесомая полуулыбка.

– Я, ворох демонов тебе на кухню, знаю! – не отдавая себя отчёта, выпалил он, хватая её за плечи и встряхивая так, словно от этого чёрный морок разом выветрится из дурной головы.

В стылой пустоте её существа что-то шелохнулось.

Да что это, в самом деле?

Из бездны историй и вороха путаных судеб, начертанных на непреодолимой двумерной стене, отделяющей вечность её заточения от вечности остальной Вселенной, именно память глупой девчонки беспокойно всколыхнулась во тьме, скованной, как чёрным льдом, невозмутимостью всеведения.

Сейчас бы спрятать лицо у него на груди – от смеющихся на окраинах разума демонов, от потустороннего смерча, кружащего осколки разрушенных миров, что пылью забиваются в глаза, от непостижимой Чиатумы, от самой себя – спрятать лицо и обнять так крепко, чтобы даже время содрогнулось. Содрогнулось и перестало существовать.

– Спасибо.

Беззвучный вздох – как шёпот мыслей.

Насквозь заледеневший от близости зловещей фигуры, источающей запредельных холод, Хранитель так и не понял, почудилось это или было взаправду, – но миг, взмах ресниц, застывающий удар сердца – и в объятьях он держал пустоту, а та, что ускользнула прочь, взметнув облако межзвёздной пыли, воздевала над ним пылающий меч.

– Веришь ли ты, что Отверзатель Путей… оправдывает своё название? – дрогнул потусторонний голос.

Хранитель не ответил – не отвёл взор, не закрылся рукой – только стоял и смотрел, как сиреневый всполох кромсает пространство наотмашь под самым носом и янтарный свет бьёт в лицо.

Нестерпимо ярко. Острая боль полыхнула в глазницах.

Он зажмурился, пошатнувшись, а когда открыл глаза, на теле чёрной пустоты под обрывом огненной прорехой зияло чудесное видение.

Агранис! Хватило бы и тысячной доли секунды, чтобы узнать его. Янтарные башни, овеянные ласковыми предзакатными лучами, и златопёрые радости крошечными мотыльками кружат над медовым цветом дворцовых садов… Вдали, в необозримой, нездешней дали…

Видение полыхало, точно пламя в камине, рвалось наружу сквозь незримые решётки, вздрагивало и манило, а вокруг густела бесформенная тьма, таящая мириады нерождённых миражей. И другая тьма, бледноликая, стояла рядом, тяжело опёршись на почерневший, угасший навеки, отдавший все свои чары меч.

Плечи её вздрагивали, а непроглядный мрак очей тонкими струйками змеился по щекам.

– Быстрее, Ингвар! – голос Эмпирики, знакомый по тысяче жизней, трепетал – от холода ли, от страха, – а на чужом лице проступали родные черты, искажённые мукой.

– Быстрее же! Я её долго не удержу…

Ир-Седек опомнился первым и, пока Хранитель недоумевал, не находя слов, принц с невиданной прытью и силой схватил его за воротник плаща и потянул за собой – в огненную бездну.

Всё случилось в мгновение ока – он не успел и вскрикнуть, не то что дотянуться до неё.

Заветное имя застыло на губах, не сорвавшись – ураганный ветер ударил в лицо, перехватив дыхание, донося далёкий звон тишины, скрежет тающего льда и отголоски позабытой песни из чёрной прорехи, стремительно уменьшающейся, остающейся тёмным пятном, а затем и неразличимой точкой на усыпанном звёздами фиолетовом небосводе:

– Хранитель Ингвар из рода Теотекри, твоя вера сильнее моей. Тебе, в конце концов, на роду написано довольствоваться умозрениями, в то время как мне – познавать всё на горьком опыте.

Думаешь, было легко, оставив чарующую понятность Единого Бытия, ринуться во мрак по ту сторону заветов Неназываемого? Разорвать ткань мироздания, лишь бы найти за его пределами подлинную истину, такую, что и не снилась ни звёзднооким Хюглир, ни самому Предвечному Свету?!

Легче лёгкого – как прыгнуть в пропасть очертя голову.

И, даже зная, что меня ждёт, я бы сделала это снова.

***

Хранитель летел в чёрно-фиолетовом мельтешении среди разноцветных звёзд, вспыхивающих и гаснущих, точно искры костра, и чудилось ему сквозь оглушительный свист ветра и скрежет межзвёздного льда, как голос, знакомый до боли, поёт тихо-тихо, будто из дальнего далека – или совсем близко, не разобрать:

«Когда мой голос замолкнет в бездне,

Он зазвучит у тебя в голове.

Он будет петь мою песню —

Ту, что я не спела тебе».

Он прежде никогда не слышал, чтоб Эмпирика пела – ни в одной жизни! – но её голос он не спутал бы ни с одним другим. Её настоящий голос.

«Он будет петь о других мирах

И о восходе чужого солнца», – заверяла та, от кого, кроме голоса, пожалуй, ничего не осталось.

Нет, нет, быть не может! Она ещё здесь, где-то здесь!

«…о древних битвах и вещих снах

Пророка, что никогда не проснётся».

Эмпирика, мы споём тысячи песен, вспомним тысячи битв, а захочешь – победим в каждой, только будь здесь, будь рядом, когда я проснусь…

«Он будет петь мою песню,

Предвозвещая тот миг,

Когда мы вновь встретимся и вместе,

За руки взявшись, войдём в этот мир».

ЭПИЛОГ

***

Безмятежный океан нежился в сладкой полудрёме, баюкая на оранжевых волнах розоватые отражения безлунного ещё неба.

Ласковый ветерок вздыхал над песчаным берегом сонной Апсары, над пустынным пляжем и крошечным дощатым причалом, где одинокая фигура задумчиво болтала ногами в воде. «И кому не спится в такую рань», – думал ветер, с любопытством заглядывая в отрешённое загорелое лицо, изумлённо изучал обрамляющие его длинные, не по возрасту седые пряди, а, заскучав, осторожно подкрадывался к приютившейся у причала хижине и с тихим перезвоном перебирал украшенные ракушками и камнями нити занавеси над входом.

Заигравшись, ветер не сразу замечал беспокойное шевеление под тростниковой крышей, а, заслышав ворчливое бормотание, виновато пятился к океану и, поскользнувшись на солнечных бликах, нырял в дремотные воды серебристой рыбкой.

– Мам, ну он снова ноет, я не могу.

– Спи, Дара, дочка, спи…

– Но Амади не спит! Или ему что-то снится опять.

– Эйк… поди глянь… Ты где? Эйкундайо!

Одинокая фигура спешила на зов – на звонкий даже со сна голос любимой зеленовласой певуньи, и, беспокойно влетая в хижину, привычно путалась в занавесках, в темноте спотыкалась о деревянный порожек и едва не смахивала со стены испуганную лютню, что от такого переполоха вздрагивала с тихим стоном.

– Папа рано встаёт или поздно ложится? – смешливо пищало из-за полога у окна.

– Он перепутал день с ночью, – вздыхала Аэндара, уткнувшись носом в подушку.

Эйкундайо пробирался к окну, стараясь больше ни на что не наткнуться в тесном полумраке, и, склонившись над детской кроваткой, спрашивал полушёпотом у белобрысого малыша:

– Ну что, Амади? Опять не спится? Давай сказку.

– Давай, – так же тихо отвечал мальчик с улыбкой, – про принцессу в башне.

– Да ну, – качал головой Эйкундайо, – после неё ведь плохие сны, разве нет?

Амади только выжидающе улыбался и, не дождавшись, начинал лепетать – шёпотом, всё тише, постепенно убаюкивая сам себя:

– …в тёмном замке, в чёрной башне… там, где нет ни дня, ни ночи…

– И где нахватался только? – бормотала бесшумно подкравшаяся Аэндара.

Эйкундайо вздрагивал – так и не привык за все эти годы, а растрёпанная аюгави, зевая, приговаривала ласково:

– …тихо дремлет мир вчерашний, там, где всякий спать захочет. Спи, спи, сынок. Принцесса спит – и ты спи.

– Может, у него галахийский режим дня? Ну, знаешь, память рода, – шептал Эйкундайо Аэндаре, когда они отходили на цыпочках от затихшего малыша.

– Ага, скажешь тоже, может, ещё дар общения с духами приплетёшь?

– Она не спит, – уже из-за порога грёз вздыхал Амади, прежде чем нырнуть вглубь предрассветного забытья, – никогда не спит.

***

Когда Хранитель открыл глаза, всё вокруг было залито ослепительным тёплым светом. Он поморщился, прикрывая глаза рукой, попробовал подняться, но рухнул без сил на что-то мягкое.

– Наконец-то ты проснулся! – радостно воскликнул женский голос, будто бы знакомый, но давно позабытый. Что-то в его звучании отдалось вспышкой тупой ноющей боли в груди.

Чьи-то руки, маленькие и тёплые, нежно гладили его по лицу.

– Где я? – прохрипел он, всё ещё не в силах разглядеть ничего, кроме пляшущих разноцветных огней перед глазами.

– Ты не помнишь? – это был самый добрый и ласковый голос, который ему доводилось слышать за все бесчисленные жизни.

Одно из мельтешащих бледных пятен постепенно стало приобретать форму нависшего над ним лица, дрожащего и расплывающегося, остальные медленно принимали смутные очертания комнаты.

– Ты дома. Три дня назад аюгави тебя нашли на болотах, к юго-западу от города. Тебя лихорадило, и ты нёс какую-то чушь про демонов и войну. Наверное, сбился с дороги и надышался пыльцой жёлтой ряски, она сейчас в цвету. Не нужно было отпускать тебя одного…

– Куда отпускать? – сдавленно вымолвил ничего не понимающий Хранитель, безуспешно силясь сфокусировать взгляд на обладательнице чудесного голоса.

Она почему-то рассмеялась.

– Только не говори, что не помнишь, как сделал мне предложение!

Хранитель резко вздохнул и закашлялся от неожиданности, а голос его собеседницы снова зазвенел смехом.

– Тогда, на балу, – с нотками упрёка продолжила она, – ты пообещал, что подаришь мне на свадьбу нечто прекрасное – вот и гадай, что. А на следующий же день отправился в Варагнию. Словно мне нужен этот дурацкий подарок, а не ты!

Лицо говорившей склонилось к нему, и тёплые губы коснулись лба. По телу пробежала волна необъяснимого трепета. Когда она отстранилась, Хранитель зажмурился и резко открыл глаза. Расплывающееся окружение пошатнулось и вдруг встало на место, обретая чёткие формы.

Оранжевый солнечный свет струился через окно у резного изголовья кровати. Стены комнаты украшали старинные гобелены с облачёнными в золотые доспехи воинами в голубых плащах. Сердце снова заныло в страшном и восторженно-мучительном предчувствии. Он нерешительно перевёл взгляд на сидевшую с краю кровати фигуру.

Бессчётные тысячи лет на чужой планете в круговерти бесконечных возрождений не смогли изгладить из его памяти чарующий образ златовласой воительницы, снова и снова являвшейся ему в предсонных видениях. Но каждый раз её прекрасный лик искажался гримасой боли, и ясные голубые глаза захлёстывали потоки крови. Хранитель содрогнулся и, не веря своим глазам, схватил девушку за руку, боясь, что она растает как дым.

– Эвментара! – впервые за целую вечность он с наслаждением ощутил сладостное звучание столь дорогого сердцу имени, и, приподнявшись на кровати, в первый раз за все бесчисленные жизни слился с возлюбленной в головокружительно долгом поцелуе.

Потом они сидели, обнявшись и держась за руки, Эвментара что-то весело щебетала, смеясь и гладя Хранителя по голове, а он не сводил с неё благоговейного взгляда. Опьянённый счастьем, не в силах в него поверить, он потихоньку начал припоминать…

День рождения Эвментары, торжественная речь короля Ингрида, вельможи в праздничных светлых нарядах… Но в тот день на балу он так и не поговорил с возлюбленной, потому что задержался в библиотеке. Он стоял на балконе, прижимая к себе безутешную девочку в чёрном ингавианском наряде…

– Эмпирика! – внезапно вскрикнул он. – Где она?

– Кто? – прекрасная воительница вздрогнула от неожиданности, выпустив его руку.

– Эмпирика, младшая дочь короля Ингрида. Твоя сестра. Что с ней?

Эвментара уставилась на него с неподдельным изумлением, вскинув брови и раскрыв рот.

– Так, я зову целителя, – наконец сказала она, помотав головой, и выбежала из комнаты.

***

Выспавшись после приёма какого-то сладкого зелья, Хранитель с разрешения лекаря покинул свои покои и спустился в просторный коридор с высокими расписными потолками. Всё было до боли знакомым и вместе с тем каким-то необычным, неуловимо неточным – он не мог понять, чем отличается теперешняя обстановка от убранства того агранисского дворца, в котором он обитал множество жизней назад. Придворные вельможи и слуги, встречавшиеся ему на пути, почтительно приветствовали его, и он узнавал их лица, но не мог вспомнить имён.

Хранитель вышел на террасу, укрытую густым переплетением тонких ветвей крацитовых деревьев с медовыми цветами, источающими томный аромат, от которого с непривычки закружилась голова. Он закрыл глаза, опершись на мраморные перила. Внезапно знакомая рука опустилась на плечо.

– Ну, дружище, ты нас всех напугал, – с доброй усмешкой сказал король.

Хранитель едва удержался, чтобы не броситься к нему с распростёртыми объятиями. Сколько раз он с горечью вспоминал, как держал на руках искалеченное безжизненное тело друга, и вот теперь Ингрид стоял перед ним, живой и невредимый, с весёлыми искорками в светящихся глазах. В самые чёрные часы отчаяния он мысленно обращался к тому, кто был ему почти братом, и память о нём и о данной ему клятве придавала Хранителю сил жить дальше. Ему столько всего хотелось сказать, но не мог подобрать слов, и лишь молча смотрел на короля широко раскрытыми глазами, которые вдруг предательски защипало, так что он вынужден был отвернуться, скрывая подступившие слёзы.

– Что с Ир-Седеком? – спросил он первое, что пришло в голову, лишь бы отвлечься.

– Ир-Менехет пишет, недавно пришёл в себя, но очень слаб. Она боится… Да и как тут не бояться, – Ингрид вздохнул. – Я отправил к ней нового лекаря, Сан Ансанио. Молодой, но очень толковый. Будем надеяться…

После изысканного обеда в пиршественном зале, устроенного в его честь, Хранитель с королём Ингридом и приближенными отправился гулять в жёлтые крацитовые сады. Златовласые принцессы с придворными спустились на нижнюю террасу, а друзья остались вдвоём на мраморном балконе, чтобы обсудить предстоящую свадьбу.

Король был в восторге от того, что лучший друг и названный брат наконец-то официально станет частью семьи. Он признался Хранителю, что давно заметил, как тот неровно дышит к его старшей дочери, и с надеждой ждал, когда наступит этот момент. Они вспоминали былые дни боевой славы, и цветущую молодость, и счастливое детство в Варагнии, где они играли и веселились на берегу реки… Но Хранитель никак не мог отделаться от ощущения, что за этой задушевной беседой он позабыл нечто важное, о чём ему нужно срочно спросить короля. Должно быть, проклятое зелье затуманило разум… Страшная мысль грянула в памяти, словно гром.

– Что случилось? – встревожился король, заметив, как друг переменился в лице.

– Почему никто не ответит мне? – в сердцах воскликнул Хранитель. – Никто и слушать не хочет… Никто не говорит, что стало с демонами и куда делась твоя дочь. Закончилась ли война?..

Целитель предупреждал, что болезнь не отступит сразу. Ядовитая болотная пыльца будет ещё несколько дней напоминать о себе кратковременными приступами помрачения рассудка. Остаётся только ждать, успокаивая страждущего сонным зельем и окружая его заботой и любовью семьи.

Король был готов ждать хоть целую вечность, однако надеялся, что к свадьбе всё пройдёт. Он взглянул на друга пронзительно-голубыми глазами и произнёс со вздохом:

– Последняя, так сказать, война закончилась подавлением галахийского мятежа, когда мы оба лежали в пелёнках. А никаких демонов и вовсе не было.

– А что с Эмпирикой?

Ингрид покачал головой:

– У меня четыре дочери, и ни одну из них так не зовут.

***

Вскоре Хранитель обнаружил, что в том мире, где он оказался, ничего не знают не только об Эмпирике, но и об Игнавии. На всех картах место таинственного острова занимал океан.

А на обратной стороне Эгредеума покоился невзрачный Тёмный материк. Оледенелый, безжизненный, пустой – но совершенно заурядный, без намёка на когти и прочие необъяснимые метаморфозы. К тому же недавние экспедиции наконец-то нашли способ провести к нему рат-уббианские провода. А значит, скоро там загорится мост и, стало быть, свет.

Хранитель целыми днями изучал старинные книги или бродил в порту среди прибывающих со всех сторон света моряков, спрашивая об Игнавии, и Эмпирике, и Чиатуме с настойчивостью помешанного, но все только недоуменно пожимали плечами или крутили пальцем у виска. Он разговаривал с учёными мудрецами из Совета Эгидиумов, но те качали головами и рекомендовали обратиться к мастеру-целителю.

А по ночам в тревожном полусне он вместе с Эмпирикой возвращался в гибельную чёрную башню Аш-Таше, или бежал с ней по коридорам рушащегося дворца, или искал её в одной из бесчисленных жизней на чужой планете, или обнаруживал себя на кухне странного жилища посреди неприглядно серого города, где Мария Станиславовна в очередной раз пыталась накормить его горячими бутербродами…

Ему бы радоваться, что он вернулся домой, и все, кого он знал и любил, живы, да только не мог он примириться с чудовищной мыслью о том, что Эмпирики нет – не мог взять в толк, как можно жить в мире, где её даже никогда не существовало.

Он постоянно чувствовал мучительную пустоту в душе, словно из неё безвозвратно и жестоко вырвали какую-то часть.

Не в силах больше выносить эту свербящую тяжесть в груди, Хранитель наконец отправился к мастеру-целителю. Миновав просторные больничные помещения и несколько садовых террас, где гуляли страждущие в светло-зелёных одеждах, вдыхая ароматы диковинных целебных цветов, он поднялся в янтарную башню и без стука вошёл в лабораторию знаменитого старого лекаря, отдыхавшего от праведных трудов на решетчатом балконе с бокалом жёлтого пенистого напитка.

– Ты ищешь исцеления, дитя? – спросил старец в длинных одеждах и тюрбане, подслеповато щурясь на вошедшего.

– Нет, – помедлив, ответил Хранитель.

– Тогда что же ты хочешь? – мастер-целитель подался в его сторону.

– Найти Врата, ведущие в другой мир, – выпалил тот, собравшись с духом.

– Вот как, – протянул лекарь, не сводя с собеседника проницательного взора.

Глаза Хранителя лихорадочно блестели.

– Скажи, можно ли попасть в мир, который не существует? Который видится мне во снах? Туда, где осталось всё, ради чего я снова и снова умирал на чужой планете?..

Мастер-целитель молчал, задумчиво прищурившись.

– Я слышал твою историю, Хранитель, – наконец молвил он. – Бедный мальчик из древнего рода Теотекри, черноволосых мудрецов с ясными глазами, охранявших галахийские рубежи. Сирота, после гибели своей семьи взятый на воспитание самим королём. И будущий принц-консорт, чьим детям предначертано править Эгредеумом. Ты действительно хочешь отказаться от всего, что у тебя есть, ради призрачной иллюзии, болезненного воспоминания о том, чего никогда не было?

Хранитель в замешательстве молча глядел на старца, не зная, что ответить. Тот пристально за ним наблюдал, не сводя глаз.

– Но эта пустота в душе, – отчаянно взмолился страждущий, – словно вырвали моё сердце… Она пожирает меня изнутри.

Мастер-целитель, покачав головой со вздохом, направился к огромному шкафу с множеством разноцветных склянок, странных приборов и сосудов различных форм и размеров. Покопавшись на нескольких полках, он наконец вернулся к Хранителю и поднял раскрытую ладонь, на которой лежал маленький тёмно-пурпурный пузырёк.

– Это снадобье успокоит твою душу, навсегда избавив от тягостных воспоминаний и дурных снов, – сказал лекарь и добавил, видя сомнение и нерешительность на лице страдальца: – Иными словами, оно без следа вытравит из памяти всё, что сводит тебя с ума.

Хранитель протянул руку, но отдёрнул в последний момент, так и не взяв предложенное лекарство.

– Или, – выждав, молвил старец, раскрывая вторую ладонь с точно таким же пузырьком, – я могу дать тебе зелье, которое позволит покинуть этот мир, но неизвестно, что встретит тебя за его пределами и сможешь ли ты найти то, что ищешь.

– Смогу, – выдохнул Хранитель, – всегда находил.

Он снова протянул руку, и, помедлив, взял оба пузырька.

***

Хранитель стоял на балконе библиотеки, склонившись над мраморными перилами и глядя на два совершенно одинаковых пузырька: справа – лекарство, избавляющее от воспоминаний, слева – таинственное зелье, отверзающее Врата миров. Он поочерёдно брал их в руки, рассматривал искрящуюся внутри жидкость и ставил на перила, не решаясь сделать выбор.

Он вспоминал, как на этом самом месте прижимал к груди плачущую принцессу, опасаясь, как бы она не бросилась вниз, и рука тянулась к волшебному зелью, но тут же в памяти всплывал образ прекрасной Эвментары, потерянной и вновь обретённой. Он думал об Ингриде, видя перед собой пронзительно-ясные глаза друга, и решительно хватал целебное снадобье, но в последний момент сомнения снова одолевали Хранителя, и он продолжал метаться в противоречиях.

Внезапно его окликнула возлюбленная, неслышно подкравшаяся сзади. От неожиданности он чуть не выронил пузырёк и в спешке не глядя поставил его на перила, поворачиваясь к Эвментаре и закрывая спиной предмет своих терзаний.

– Что делаешь? – спросила она, весело чмокнув его в щёку. – Отец нас ждёт в тронном зале.

– Да, – рассеянно молвил Хранитель, обнимая воительницу и силясь изобразить на лице подобие улыбки, – я уже иду. Собираюсь… с мыслями.

– Даю тебе две минуты, – Эвментара окинула его взглядом, полным обожания, и, отрывисто поцеловав в губы, выбежала из библиотеки.

Сердце Хранителя бешено колотилось. Дальше медлить нельзя.

Он повернулся к перилам и, глядя на злополучные пузырьки, с ужасом понял, что уже не знает, где таинственное зелье, а где – лекарство.

Не думая, он схватил один из них и, сорвав пробку, осушил залпом, не почувствовав ни вкуса, ни запаха. Второй пузырёк, размахнувшись, он бросил в океан – дремлющий океан, расцвеченный ласковыми лучами вечного предзакатного солнца.

1 сентября 2017 – 23 сентября 2019