Текст книги "Псионикум (СИ)"

Автор книги: EDE

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

========== 1.1 ==========

Слепота мысли хуже слепоты глаза

***

2010 год 26 июля Независимое и свободное государство Эдем

Пыльный, шумный, стремительно развивающийся мегаполис на побережье Атлантического океана не имел недостатка в тепле. Нью-Эдем – мой родной город, также известный как город, победивший предубеждения, никогда в моей памяти ещё не страдал от жары так, как сегодня. Солнце буквально пыталось сжечь нас заживо и в скорой попытке укрыться от беспощадного зноя, все жители потянулись к воде.

На экране телефона повсюду и везде мелькали полуголые люди: кто в купальниках, кто в плавках. Я же сидела за кассой магазина молодежной одежды и скучающе смотрела, как берет интервью подтянутая загорелая телеведущая с выдающимся бюстом и пухлыми губами у отдыхающих на пляже – скажу сразу, ничего интересного. Все такие счастливые делились своими ощущениями и настроением. Наверняка у некоторых были ещё замешаны кое-какие растения, но не будем об этом, хотя глаза выдавали их с потрохами.

– Нью-Эдем – это рай! – голосили все в один ряд.

С этим было сложно не согласиться. По крайней мере, если хоть раз посмотреть рекламные ролики, которые постоянно крутят везде где можно. В лучах заката пляжи вдоль берега океана, снятые с квадрокоптера, действительно выглядят завораживающе. Мягкие лазурные волны, игриво колыхающие водную гладь и омывающие золотые пески, так и манили окунуться в них, избавляя от мирских забот.

– Эй! Эй! ЭЙ! Ты меня слышишь? За что я тебе плачу!

Я не сразу услышала недовольный возглас хозяина лавки и отвлеклась от телефона. Передо мной стоял лысеющий и худощавый, как тростник, мужчина почти за пятьдесят лет в белой рубашке и жилетке с ромбиками. Он смотрел на меня с нескрываемым недовольством. Его раскинутые на боках руки наглядно намекали о его серьезном настрое.

– Что случилось, мистер Гарсон? – осведомилась я по поводу его недовольства.

– За что я тебе плачу?

– Вы пока не платили.

– Может и не заплачу! Ты должна активнее продавать товар! Нет продаж – нет зарплаты, ты меня поняла?!

– Я стараюсь изо всех сил, мистер Гарсон. Но конкуренция с брендами душит ваш бизнес на корню, ничего не поделаешь, – пожала я плечами. – Вы видели, кто ваш сосед?

– Я прекрасно знаю, кто там! – злобно прошипел мужчина.

– Ну, так в чем проблема-то?

Похоже, мой успокаивающий и флегматичный голос взбесил его ещё сильнее. Ну, не он первый. Почему-то такое наблюдается практически со всеми, с кем мне удается завести разговор, что очень интригует. Я же считаю себя очень даже компанейской и не прочь поговорить по душам с любым. Но всё же интересно, с чего бы такое искреннее отношение? Неужели моё угрюмое выражение лица о чем-то говорит?

Набрав в полный грудь воздух, мистер Гарсон явно хотел высказать всё, что он думает о конкуренции и об одной горе-продавщице, как тут же переменился в лице, когда в лавку зашла группа моднявых подростков. А его сухой раздраженный голос, который секунду назад неприятно дребезжал в ушах, стал мягким и полный патоки. На мой взгляд, лучше бы он так не делал. Суровый голос шел ему куда лучше, чем это жалкое притворство. Эх…

– Вам что-нибудь подсказать, молодые люди?

– Не, мы сами осмотримся, старик, – нежным голосом бросил один из подростков с ядовито розовым цветом волос и серьгой.

– Моему сыну столько же, как и вам. Он обожает вот эти кеды.

– Эти? Да они же для педиков. Ваш сынок что, гомик?

– Точняк. Ах-ха-ха, – залились смехом подростки.

Ох, не вам такое говорить, ребятки, не вам.

Хозяин лавки как миленький проглотил «обиду». Повернувшись ко мне, он стрельнул глазами в их сторону, чтобы я докопалась к ним и впарила хоть что-нибудь. Это было совершенно очевидно, но я сделала вид, что ничего не понимаю, и тупо продолжила сидеть на своем раскладном стуле, закинув одну ногу на другую, включив музыку и любуясь подошвой своей высокой кеды.

Если захотят, сами обратятся. Агрессивный маркетинг – не есть хорошо. И ещё, всех же бесят консультанты, верно? Или не всех?

Тем временем, когда мистер Гарсон всячески глазел на меня, подростки ушли, так ничего и не купив, зато хорошо так помацали кепки на витрине. Услышав рядом с собой шаги и тяжелое дыхание, как у разъяренного буйвола, поймала на себе сузившиеся в гневе глаза старика. Они сулили ничего хорошего. Для полноты картины в них не хватало только красноты и вздувшихся вен кругом.

Раз…

Два…

Три…

Сейчас его терпение подойдет к концу.

– Ты! Убирайся вон!

– А? – спустила я наушники на плечи, хотя в этом не было нужды, я всё прекрасно слышала.

– Я сказал, ты свободна! И думать не смей, что я тебе хоть что-то заплачу!

– О, ясно. Ну, что ж, удачи вам в вашем поприще, мистер Гарсон, – встала я со стула и попрощалась с ним.

– Считаешь себя выше этого, да? Ваше поколение все такие! Ленивые лодыри и сплошь потребители! Но погодите, вы скоро вспомните, в каком жестоком мире мы живем! Тогда посмотрим, как запоёте!

Ненавижу это вспоминать.

Оставив дверь его магазина вместе с его нотациями за спиной, вышла в многолюдный коридор. В ТЦ людей было так много, что мне, кажется, не хватало воздуха, а если начинала задумываться о дыхании, то и вовсе одолевало удушье. Но, ладно, это я преувеличиваю. Наверное, я бы давно сошла с ума, проведи я по собственной воле здесь ещё несколько часов… Гм, это даже хорошо, что меня уволили, получается.

Время, судя по огромным часам на центральной колонне под экраном, приближалось к полудню. А потеря подработки привела к очередному насущному вопросу: «чем теперь заняться?». Без гроша в кармане особо не разгуляешься. И раз уж у меня теперь вдоволь времени, позвольте представиться, чтобы не обращаться ко мне на «эй, ты». Меня зовут Анна. Просто Анна, без рода и племени, как говорится, доживающая свой век уже ко второму десятку. Весьма удивляет, что я ещё жива, и вроде бы ещё на свободе.

Чудом не сталкиваясь с другими посетителями, я шла к выходу из этого битком набитого людьми лабиринта. Со мной была только музыка и только она скрашивала унылость серых будней, а правильные строки помогали жить. Сегодняшний день ничем не отличался от всех остальных. Увидев свободное кресло под кондиционером, устроилась на нем – мне уже некуда спешить.

Взгляд невольно соскользнул по всем людям и вернулся на огромный экран. После рекламы настал черед новостей. Молодой мужчина с выдающимся подбородком и уверенным взглядом сообщил об ежегодных проверках на псионика. Это значит, что скоро откроются Залы Разума. Мне уже есть 18, так что для меня это будет последней проверкой и от меня, наконец, отстанут. Гордо поставят отметку в виде нуля на моей идентификационной карточке и здравствуй, о, моя свобода.

Отыскав её в кармане джинсы, покрутила в руках. На куске пластика с чипом красовалось мое фото, имя с датой рождения и, собственно, метка псионика: «0» с двумя белыми точками рядом. Это означает, что две предыдущие проверки показали, что я – обычный человек, но как ныне модно говорить, псионик или эспер нулевого уровня. Осталось набрать третью точку и всё, я официально буду признана обычным человеком. Мне, кажется, или быть обычным становится моветоном? Небось в обозримом будущем так и будет.

– У нас сегодня в студии сам доктор Джеймс Уильям, ректор Псиинститута нашего города, – на экране крупным планом показали седовласого мужчину с умным взглядом серых глаз под пышными белыми бровями и таком же белом костюме с красной бабочкой. – И в преддверии Месяца Проверок мы зададим ему парочку вопросов о псионикуме. Во-первых, позвольте выразить благодарность за то, что нашли для нас время.

– Добрый день, сам рад приехать, – сдержанно ответил мужчина.

В отличие от молодого ведущего седой выглядел более солидно и интеллигентно, что ли.

– И так, сколько в этом году рассчитываете выявить псиоников?

– Исходя из предыдущих показателей за все года, можно вычислить средний процент по миру. Каждый год из всех проверяемых детей 0,00017% являются потенциальными псиониками. Многим покажется, что это ничтожное число, но если посмотреть в целом, из всего числа проверяемых за целый год потенциал обнаруживается у несколько сотен детей. Вдумайтесь, каждый год столько возможных псиоников – на самом деле, это просто невероятно.

– Да, весьма впечатляет. А ведь всего пара столетий назад это считалось лженаукой и всячески порицалось. А в людей, которые могут поднимать предметы силой мысли, и вовсе никто не верил. Но что сейчас? Возможно, мы стоим на краю эволюции.

– Вот именно, – согласился с ведущим ученый. – В древние века таких сжигали на костре, даже за малейший намек на подобную ересь.

– Ох… да. Сейчас в это невозможно поверить, чтобы наши предки были настолько дикими. Кстати о дикости, вы, наверняка, в курсе о протестах и петициях против института. Некоторые люди не хотят, чтобы вы развивали в наших детях эти способности.

– Да, я слышал о таком. И даже то, что мы якобы пытаем их в своих лабораториях. Но, уверяю, ничего подобного. Каждый гражданин вправе подать заявку в качестве «наблюдателя» и проследить за ходом проверок лично и убедиться, что это совершенно обычные проверки наподобие обычных медосмотров, только в области неврологии и парапсихологии. А наши институты – это обычные образовательные заведения, но со специальной программой.

– Вот-вот, признаться, я сам как-то бывал в качестве наблюдающего, когда мой сын проходил его в первый раз. Ему было шесть лет, он сидел на кресле и слушал музыку с завязанными глазами, потом рисовал картину, угадывал карточки… В общем, всё это было похоже на аттракцион, а не на жуткие эксперименты.

– Всё так. И вы правы, родители часто становятся нашими наблюдателями, особенно в группе 6-летних и 12-летних. Там без них никуда, а их содействие не только приветствуется, но и помогает получить достоверные данные.

– Вы упомянули, что с каждым годом растет число проверяемых. Как вы справляетесь с таким количеством?

– Поначалу в массовых проверках не было нужды. Мир тогда ещё не знал, как вообще всё организовать и какие ресурсы будут потрачены. Но сейчас, можете быть уверены, наши учреждения и его персонал справятся со всеми детьми за установленное время. Мы разделили их по возрастам, что будет удобно, а новейшие методы помогут определить псипотенциал за минимальный срок.

– То есть, за три месяца вы проверите, сколько там, двести тысяч детей и это не только в нашем городе?

– На самом деле, их чуть больше. Но да, мы справимся, в нашем городе будут работать пятьдесят точек согласно утвержденному графику. Тех, у кого подойдет срок, распределят по точкам и будут вызывать в определенный день.

– А если, кто-то, скажем так, прогулял или не может пройти?

– Мы понимаем, что могут возникнуть определенные форс-мажоры. И если, кто-то пропустил проверку, он может обратиться к нам в любой день и его поставят в график на резервный день. Но таких случаев не так много. В конце концов, это в интересах самого ребенка и родителей. Чем раньше получишь отметку, тем раньше определишься с будущим. А ещё за обучение псиоников государство выдает специальные стипендии. Так что, незачем отлынивать от такой возможности. Вдруг вы сами того не осознаете, что в вас скрыто.

Опять… Каждый год одно и тоже. Я это всё уже проходила, причем дважды. И вроде бы даже брошюрки читала, которые нам выдавали в школе. И к честности признаться, на это рассчитывать не приходилось. Шанс того, что в тебе обнаружат потенциал, близится к цифре на моей идентификационной карточке.

Мои мысли отвлек звук телефона. «Миссис Кимберли», – выскочило имя контакта.

– Анна, ты на работе? – услышала голос воспитательницы приюта.

– Ну, можно и так сказать.

– Что, снова не срослось?

– Угу.

– Ясно. Когда вернешься?

– Могу сейчас, а что такое?

– Ничего, просто хотела собрать всех до завтрашней проверки.

– В Залы Разума? Нам уже завтра? – удивилась я.

– Да, нам пришло уведомление от института.

– О, ясно. Сейчас буду.

В отличие от соседей, в Эдеме имеются учреждения для таких как я. Не знаю, как там, но что-то мне система фостер фэмили, не нравится. Ну, ладно, не суть. От ТЦ до муниципального сиротского приюта №3 путь был не самым близким, чуть меньше часа езды на велосипеде. Но мне это только на пользу. Как-никак я не веду особо активную жизнь, так что, немного покататься на свежем воздухе никогда мне не помешает.

Оранжевый гигант все ещё находился в зените, расплескав на улицы города огненные краски. Через полчаса езды оставила оживленные улицы города позади и свернула в спальный район Нью-Эдема, который за центральным парком. Здесь было чуточку прохладнее, в тени деревьев.

Наш милый район не представлял собой воплощение истинной золотой мечты, про которую постоянно говорят в качестве рекламы во всех СМИ. Обычный старый спальный район, с такими же старыми зданиями и с почти что дикими зелеными зонами. Но, несмотря на это, здесь мой дом.

Я уже была перед парком, оставалось пересечь последнюю улицу. Но случилось непредвиденное. Я не помнила сам момент аварии. И забегая наперед скажу, не вспомню долгое время. Но сам перекресток я помнила, не раз там ездила. Там особо-то и не должно было быть машин, чтобы быть начеку. Потому помнила лишь только чьи-то крики рядом и машину на полной скорости, а дальше темнота.

***

Для миссис Кимберли тот день не был наполнен чем-то особенным – рутинная жизнь муниципального сиротского приюта, ежедневные заботы. Добродушная женщина души не чаяла в своих подопечных. Вместе со всеми сиротами она ожидала поездку в Залы Разума. Для некоторых ребят это было в новинку, вызывал трепет и страх, некоторые ожидали поездку с нетерпением, и только одной было всё по боку – вспомнила об Анне миссис Кимберли.

Воспитательница знала, что та перевелась сюда из другого приюта, когда ту закрыли по странным причинам. Ей никогда не забыть их первую встречу. Спокойная, смышленая девушка производила странное, но неизгладимое впечатление. Она, казалась, взрослее своего возраста, а её пронзительные глаза, будто смотрели прямо в душу.

И как назло один звонок, грянувший громом посреди ясного дня, перевернул её мир с ног на голову – ей сообщили об ужасной аварии из больницы. Едва услышав о коме и имя, она пулей метнулась в больницу, обрисовывая в уме самое страшное, которое обернулось явью. Доктора сразу сказали ей о слепоте и о возможных последствиях после комы. К их удивлению, в остальном, она пострадала не так сильно. Чего не сказать о водителе – тот умер ещё за рулем и не дождался помощи.

– Мне жаль, но это с ней навсегда.

– Это… – не могла найти слов миссис Кимберли. – Что теперь будет?

– Сначала подождем, когда она выйдет из комы.

– Но что потом?

– Мы вызовем психологическую помощь, когда она очнется, придет в себя и выпишется, ей предстоит пройти курс реабилитации. И заново учиться жить.

– Боже…

Люди, потерявшие зрение, попадают в страшный шок. Трудно свыкнуться с таким положением, когда всю жизнь мог видеть, но по щелчку это у тебя отнимают. Страшно представить, что в один миг ты перестаёшь видеть своих родных, свою среду обитания, становишься настолько беспомощным, что не можешь заниматься своими любимыми делами, натыкаешься на все углы, спотыкаешься, а весь мир становится испытанием. Жизнь будто останавливается, теряется всякая надежда. Навсегда. Некоторые для успокоения говорят, что есть случаи и похуже, но для каждого самый плохой случай, это случай именно с ним.

– Думаю, ей психологически поможет подробное знакомство с миром слабовидящих и слепых, с их реальной жизнью, с тем, как они принимают свое положение, как с ним живут и справляются, как общаются, как занимаются творчеством, как побеждают свое положение. Среди этих людей много примеров великолепных духовных побед. Главное – дать ей понять, что жизнь не остановилась, что так можно жить и жить счастливо.

– Да… – с болью в голосе ответила женщина. – Она справится. Я знаю.

***

Очнулась я уже в больнице. Хотя, как очнулась, вроде бы мыслила вполне ясно, но имелся один нюанс – я ничего не видела. Абсолютно. Вокруг черная пелена. Потрясение вмиг сменилось паникой. Я чувствовала, как что-то давило на глаза, и я с силой вырвала ткань с глаз в надежде избавиться от этой тьмы, но ничего не изменилось – всё та же темнота и ужас. Слабость и боль по всему телу не дали мне обдумать всё как следует и я вновь упала во спасительную тьму, едва страх объял меня с головой.

Когда я пришла в себя во второй раз, я смутно, но понимала, что происходит. Пришлось быстро свыкнуться и с тех пор мир для меня изменился навсегда. Физические повреждения глаз отняли зрение. А слова доктора прозвучали словно приговор. Не знаю, что именно я должна была чувствовать: панику, ужас, отчаяние? Возможно. Но я приняла случившееся как данное. Наверное, это ненормально, согласна, но мне уже было плевать. Это уже случилось, так чего думать. Я это быстро поняла. Нытье и жалобы ни к чему не приведут, а жалеть себя никогда не стоит. Нужно думать, что делать дальше.

– Пострадали только глаза?

– К счастью, да. Сломанные кости быстро заживают, – в голосе доктора уловила нотки сочувствия.

Ну, вот. Ничего страшного. Ничего… Страшного…

Помимо него в палате была ещё миссис Кимберли. Я могла поклясться, что знаю, как она смотрит на меня. Она хорошая, но не стоит жалеть ту, кто всегда готова к смерти. Как там было: «В ситуации «или/или» без колебаний выбирай смерть. Это нетрудно. Исполнись решимости и действуй. Только малодушные оправдывают себя рассуждениями о том, что умереть, не достигнув цели, означает умереть собачьей смертью. Сделать правильный выбор в ситуации «или/или» практически невозможно. А смерть – это не так уж и плохо, если это твой выбор, конечно».

Что тут можно сказать – бывает. Но, знаете, я бы не сказала, что я совсем ничего не вижу. Ведь что-то было в этой тьме. Что-то, что я не видела, когда была зрячей.

========== 1.2 ==========

Первые дни было страшно просыпаться. Страшно и больно. Просто представьте себе, ты приходишь в себя, вроде бы что-то ощущаешь, слышишь, осознаешь себя и мыслишь, а вроде бы все равно ничего не видно – сплошная черная стена кругом, словно тебя заперли в твоем же теле. Это обескураживает. Но я не спешила. В который раз очнувшись в кромешной тьме, медленно отдышалась, прислушалась. Концентрируясь на своих ощущениях кроме зрения, прощупала палату: слева сверху дул легкий прохладный ветерок, совсем рядом слышался низкий гул электричества, видимо от аппаратов, откуда-то со стороны накатывались тихим неразборчивым шепотом чьи-то голоса, топот и скрип колес.

Сориентировавшись на местности, сконцентрировалась на самочувствии. Во всем теле ощущалась неприятная ломота и тяжесть, особенно в области груди. Попыталась пошевелить пальцами на руках и на ногах – получилось. Это хорошо, очень хорошо. У меня надежно зафиксировали всё туловище, чтобы я случайно не усугубила заживление сломанных рёбер. Потому дышать было крайне неприятно, да и во рту пересохло просто жуть. Но как бы то ни было, ничего сверхужасного.

Еле-еле подняв руку, ощупала лицо. Вроде бы ничего, всё на месте, хотя, как мне вообще судить – не представляю. Впрочем, представить-то могу – лицо Франкенштейна во всей красе или тысячелетняя мумия. Раз водитель погиб, то авария была не такой легкой, чтобы отделаться всего лишь царапинами, верно? Потратив все силы на мимолетное пробуждение и исследование, вновь погрузилась в сон.

Самые трудные дни проходили обрывками, меня постоянно одолевала жажда, озноб, вялость, тошнота и боли в голове и в груди – эти ощущения я помнила отчетливо. А всеобщая слабость, куда же без неё, была моей спутницей почти до самого конца пребывания в больнице.

Но шло время и темнота постепенно изменилась, немного. Слепота, естественно, никуда не делась, но что-то появилось во тьме – странные линии вокруг, замысловатые очертания и дымчатые образы. Я пыталась «рассмотреть» их – выходило крайне… странно. Казалось, изменилось не только «зрение», но и слух. Каждый звук отдавался в голове странным эхом, многократно повторяясь внутри черепной коробки. Мне сказали, что это может быть пошел процесс адаптации мозга. Как там говорилось: при потере одного из чувств обостряются остальные. Не знаю, насколько это выражение правдиво, однако соглашусь с тем, что мозг вынужден подстраиваться под сложившиеся реалии и тем самым, наверняка, пытался компенсировать потерю одного из важнейших чувств восприятия вот таким вот непонятным путем.

Вскоре я спокойно могла ходить. Ноги уверенно держались, хотя за эти недели постельного режима мышцы немного подзабыли, что это такое – двигаться. Однажды за самоуправством меня застукала медсестра, когда я шаркала по палате вдоль стен и ощупывала все объекты, постоянно спотыкаясь и чуть не сбивая их все тараном, подобно только что родившемуся котёнку. Она меня тогда знатно отругала. Её голос звучал с некоторой хрипотцой, поэтому я её запомнила очень хорошо. С тех пор она с меня глаз не сводила, и постоянно напоминала, что я – буйная пациентка и за мной нужен глаз да глаз. Вот так, с юмором медсестра попалась.

Сообщили, что рёбра срослись нормально, но все равно долгое время было неприятно дышать, пусть уже и без боли как таковой. Возможно это из-за лекарств, чтобы не было сильного воспаления. Через шесть дней пропала слабость и тяжесть в груди. Я уже могла дышать свободно. Никогда бы не подумала, что буду так радоваться тому, что просто дышу без каких-либо затруднений и неприятных ощущений при этом. Тем самым худшие дни остались позади. По крайней мере, я думаю, что это так – куда ещё хуже-то, верно?

Так что, можно было подвести некоторый итог: после аварии всё, кроме зрения, пришло в норму. В какой-то степени можно сказать, что мне повезло – не сбылись самые страшные прогнозы врачей. Травма головы и позвоночника могла вызвать кучу осложнений, куда хуже слепоты. И я с ними полностью согласна. Лучше потерять зрение, чем стать овощем на всю оставшуюся жизнь, ведь так? Да уж, тот еще выбор, конечно, никому не пожелаешь.

«Глядя» в окно, ну я думаю, что я «смотрю» в окно, вспомнила вчерашний разговор со своим доктором о своем направлении в реабилитационный центр. И, знаете, я как-то пропустила, что лето сменилось осенью. Погода на улице заставила меня убедиться в мимолетности времени. В день, когда я поселялась в реабилитационный центр, шел дождь и гуляли прохладные порывы ветра. Прекрасный запах и шум дождя – что могло быть лучше…

***

Молниеносно, без каких-либо ожиданий и треволнений пошел второй месяц, как я проходила курсы реабилитации – заново училась как жить и просто радоваться жизни. Признаюсь, мне здесь даже понравилось. Но уже через месяц мне придется покинуть это место, и включаться в нормальную жизнь. Интересно, а какова была она – моя нормальная жизнь? Ну да ладно, с этим разберемся.

В реабилитационном центре меня научили навыкам к самостоятельной жизни: ну, самообслуживание там, пространственная ориентировка, система Брайля и письменность, элементарные трудовые навыки, т.е. таких навыков и личных качеств, которые позволили бы мне реализовать свои возможности в современном обществе и вернуться к полноценной активной жизни с учетом моего положения. За эти два месяца полностью изменился привычный образ жизни. Тут уже не прохладишься, без строгой самодисциплины никуда. А дотошное следование собственному распорядку дня помогает не сойти с ума и дает чувство контроля.

Изменения касались даже таких мелочей как одежда. Теперь я понимаю, что пуговицы придумал тот, кто ненавидел слепых всем сердцем. Вместо джинсы и рубашек я выбрала свободный спортивный костюм. Его легко надевать и вообще, ткань у него такая гладкая и мягкая… Мм… Кхм-кхм, извините, отвлеклась. А вот с обувью я ничего не решила, хотя и советовали что-то легкое, но я оставила высокие кеды – шнурки помогут мне постоянно развивать моторику, нашла я себе тупое объяснение.

Так, что ещё можно сказать? Из нового у меня появилась раскладная трость из легкого и прочного сплава, также прикольные очки со светодиодами. Почему со светодиодами? Просто для того, чтобы не быть как все слепые. Последнее, в общем-то, не обязательно, ну пусть будет, не помешает. Так сказать, это будет моим отличительным знаком.

Думаю, я готова к самостоятельной жизни. Осталось, наконец-то, пройти последнюю проверку в Зале Разуме, получить заслуженную «0», попрощаться с приютом и ворваться в жестокий мир. Я так и так хотела поступить до аварии. Как говорится, жизнь-то продолжается. Даже подыскала себе подходящее учебное заведение. Раз уж я теперь льготник сразу по нескольким пунктам, можно с повышенной уверенностью надеяться на поступление.

– Ну что, Анна, готова? – после хлопка открывшихся дверей раздался рядом голос доктора Шарри, ответственного за пространственную ориентировку. – Анна? – повторил он, вырывая меня из пелены воспоминаний и размышлений.

Его легко узнать по низкому утробному голосу, всегда доносящимся откуда-то выше тебя и по тяжелой поступи. Почему-то я представляла его, как огромного бугая с маленькими и добрыми глазенками. Все пациенты отзывались о нем очень хорошо – что истинно факт.

– Тот же маршрут?

– Нет, сегодня боевое крещение – тебя ждут оживленные улицы нашего славного города, но без сопровождающего.

Ага, как же, отпустил он своих пациентов. Точно будет неподалеку. Уж слишком он любит свою работу, что достойно похвалы.

– А можно мне наушники?

– Ты серьезно, Анна? – думаю, он скрестил руки на груди и смотрит на меня сейчас с легким укором, а может и не с легким.

– А что?

– Сколько раз говорить, слух – один из твоих опор, надежный ориентир и друг. А лишний шум будет только мешать.

– Да ладно, я справлюсь. Или вы хотите лишить меня единственной радости в жизни? Уверяю, я буду предельна осторожна. К тому же, разве я не освоилась так, что во мне слепого не заподозришь, если бы не эти очки и трость? Отнятое зрение взамен даровало мне нечеловеческую ловкость!

– Ага-ага, скажи ещё супер силу.

– Ну, а если я скажу «пожалуйста»? – без зрения как-то сложно сделать жалостливый взгляд, но, по-моему, что-то получилось.

– Ладно, я сейчас… – сдался он под моим напором и ушел, хотя я расслышала его тихий шепот. – Надеюсь, меня за это не уволят…

Когда он вышел, покрутила тростью и отточенными за все эти дни движениями разобрала её в один взмах. Мне нравится моё новое приспособление. Её вес приятно ощущается в руках, эргономичная рукоять идеально лежит на ладони, а эти щелчки при разборе – просто мм… Только вслушайтесь. Радостно орудуя тростью, спокойно покинула свою палату и вышла в оживленный коридор реабилитационного центра.

Сразу скажу, доктор зря так волнуется. Как я уже говорила, я точно готова к жизни. И я же не полностью ослепла, как бы дико это не прозвучало. Да, я не вижу нормально, однако… Гм… Эх, как бы объяснить-то? Гм… Вот, вы когда-нибудь видели снимки в негативе? Ну, фото с черным фоном и грубо выделенными краями объектов светлыми линиями. Можно сказать, у меня почти то же самое, но и это ещё не всё. У меня будто бы расширился круговой обзор. Звучит бредово, весьма бредово, соглашусь, но у меня нет других объяснений. Хотя, по-моему, это просто создается такое впечатление из-за пространственной ориентации на слух – не более.

Честно сказать, к такому было сложно привыкнуть, когда боишься сделать каждый шаг. Но потом пошло. И страх медленно отступил. Сначала это было очень и очень необычно, да и сейчас, если честно, тоже – я не полностью привыкла к изменениям. Ориентироваться в пространстве теперь приходилось совсем иначе. Но человек – тварь приспосабливающая, так что, вопрос лишь в упорстве и времени. Возможно, в будущем я стану ориентироваться подобно летучей мыши, кто знает-кто знает…

С доктором Шарри мы встретились уже у холла на первом этаже. Он одолжил свои наушники и сопроводил до внешних ворот территории центра. И пожелав удачи с наставлением о том, чтобы я постоянно была на связи, сказал, когда мне возвращаться.

Снаружи ясно ощущалось приближение зимы. Временами пронизывали кусачие морозные ветра. Я подняла воротник спортивки до носа и несколько минут прислушивалась к звукам. Со всех сторон меня окружала жизнь города: рев моторов, сигналов, гомон людских разговоров, где-то играла музыка. На утреннюю прогулку по городу ушло несколько часов. И я вернулась обратно без каких-либо синяков, которых явно ожидал увидеть Шарри.

После обеда меня ждало последнее занятие в «бытовой самостоятельности» – необходимое условие социальной адаптации незрячего человека. И до моего «выпуска» из реабилитационного центра оставались считанные дни. И они, ставшие рутиной, пролетели один за другим, приближая «долгожданный» день выписки в одно мгновение. А потом настала пора и с сегодняшнего дня я стану «нормальной». К полудню меня навестила миссис Кимберли, чтобы забрать и поделилась с последними новостями.

– Здравствуй, Анна, – пришла она, когда собирала свой рюкзак.

– Привет, – ответила, не обернувшись. Я уловила запах – от неё пахло приятным мылом, лаванда, вроде бы.

Пару минут я ощущала на себе её взволнованный взгляд. Повернувшись, присмотрелась к её очертаниям. Они немногим отличались от очертания остальных людей. От неё будто бы веяло некой мягкой теплотой, которая нежно обволакивает тебя всю. Потому что она сама такая, да? Строила предположения. Некоторые люди и впрямь выглядели в моих «глазах» не похожими друг на друга. А их светящиеся силуэты различались по цвету, по яркости, четкости и исходящему от них ощущению – некоторые холодные, а некоторые наоборот источали жар, некоторые легкие, словно воздух, а другие тяжелые и крепкие, как бетон. Но это всё субъективно, конечно. И вряд ли имеет под собой хоть какой-нибудь смысл. Наверное.

– Тебе не обязательно так торопиться, Анна.

– Я уверена, что готова к жизни.

– Рада слышать.

– Как там остальные? Сколько поступило в Пси институт?

– Нисколько.

– Ну, что и ожидалось.

– Да. Зато некоторые были в восторге. Какие планы в будущем?

– На днях посмотрела университет Вэнсона. Стану судьей, слепой слугой Фемиды, так сказать. Гм… «посмотрела», теперь это как-то странно звучит из моих уст, да?

– Вижу, твоя самоирония никуда не делась, – я могла поклясться, что она сейчас улыбнулась.

– Я, конечно, пропустила с подачей заявки в этом году. Так что, буду готовиться на следующий год. Я хотела спросить, когда мне можно сдавать тест на псионика? Там же вроде зависит от места проживания?

– Я как раз пришла по этому поводу. Мне сказали сегодня в два часа дня у них свободно.