Текст книги "Азбука любви (СИ)"

Автор книги: Dziina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Добрый ве… – он перевёл взор на нежданного гостя да так и замер на пару секунд. – Оданго?

На пороге его квартиры стояла Усаги собственной персоной: в одной руке она держала сломанный зонт, другой – прижимала к груди электрический чайник; растерянно хлопая мокрыми ресницами, Усаги робко смотрела на Мамору, мелко дрожа. Она явно что-то хотела сказать, но голос отказывался слушаться хозяйку.

Какой чёрт дёрнул её пройтись прогуляться с подобным необычным аксессуаром в виде чайника – об этом Мамору подумал в самую последнюю очередь: он чуть ли не силой затянул Усаги в квартиру и поскорее завернул в удачно лежащий на тумбочке плед. Сломанный зонт Мамору пришлось поскорее выбросить, а вот чайник Усаги наотрез отказалась выпускать из рук.

– Господи, Оданго, и вот не сиделось тебе дома?

Ворчал Мамору лишь для проформы; стараясь согреть промокшего насквозь крольчонка, он отвёл её в гостиную к поспешно включенному обогревателю и теперь активно растирал ей плечи. Дурацкий чайник в руках Усаги мешал прижать её к себе и согреть в объятьях.

– Я-я хотела попить чаю, – наконец, подала голос Усаги, шмыгая носом и робко поглядывая на Мамору. – Дома никого нет, все уехали. А тут ещё и свет погас, а до девочек далеко. Шла мимо твоего дома, а у тебя свет горит, вот я и решила попросить у тебя немного воды согреть для чаю. Можно?

Она приподняла чайник, и Мамору только сейчас понял, что в нём, ко всему прочему, ещё была налита вода…

– Будет тебе чай, не переживай, – Мамору всё же настоятельно усадил Усаги на диван, пресекая её вялые попытки отнекаться. – Это тебе дождь туда налил столько или ты решила заняться новым видом спорта: бег под дождём с полным воды чайником?.. – не удержался он от колкого замечания, но, увидев растерянность в васильковых глазах, тут же прикусил язык. – Прости, но это в самом деле рискованно: можно и заболеть ненароком.

– Я просто хотела попить горячего, – шмыгнула носом Усаги, сильнее сжав в тонких пальцах плед.

Чувствуя, что её снова начало мелко трясти из-за вернувшегося из приоткрытого окна холода, Усаги подумала, что Мамору всё же был прав.

– Ладно, ничего, – прежде чем встать с дивана и закрыть балконную дверь, Мамору ободряюще сжал её ладони. – Зато впредь будешь осторожнее.

Отправившись проверять форточку на кухне, Мамору по пути щёлкнул «лапку» своего чайника: он тут же зашумел, утробно урча.

– К сожалению, у меня только чай, – сообщил Мамору, распаковывая упаковку с чайными пакетиками. – Будь у меня какао – предложил бы его.

Мамору помнил, как однажды во время очередного их разговора (для всех остальных это больше выглядело, как ругань, чем просто беседа) Усаги обмолвилась, что самый её любимый горячий напиток: какао с молоком. Правда, тогда она долго выбирала между малиновым чаем и растопленным шоколадом, но в итоге остановилась на какао.

Усаги обернулась к нему и растерянно улыбнулась: видимо, тоже об этом вспомнила.

– Ничего страшного.

Когда чайник вскипел, а чай был готов, Мамору принёс кружку с горячим напитком Усаги и осторожно вложил её в протянутые ладошки. Для себя же он по-быстрому сделал кофе и присоединился к Усаги на диване. Довольно жмурясь, она пила чай маленькими глотками и кротко улыбалась. Однако, заметив, как внимательно изучал её Мамору, прикрыв веки, Усаги корпусом повернулась к нему и вопросительно подняла бровь.

– Что?

– Что? – недоуменно переспросил Мамору.

– Ты так смотришь… – Усаги на секунду запнулась; щёчки её слегка порозовели – то ли от смущения, то ли от действия горячего чая. – …на меня.

– Просто я ни разу не видел, чтобы ты улыбалась при мне из-за меня, – сознался Мамору. Приглушённый свет действовал как будто магически, побуждая говорить то, что в обычный день он заставил бы замолчать где-то внутри. – Обычно ты или недовольная, или обиженная.

– Как будто сам не знаешь, почему, – парировала Усаги, добродушно усмехаясь.

– Знаю, – улыбнулся вдруг Мамору и сделал глоток своего кофе.

– Ты, кстати, тоже первый раз улыбнулся без насмешки.

Усаги слегка наклонила голову и смотрела прямо на него из-под пушистых ресниц, тень от которых падала ей на щёки, от чего Усаги казалась более таинственной. Захотелось пройтись лёгкими поцелуями по этим самым щёчкам и ощутить бархат нежной кожи; Мамору с трудом подавил в себе это желание, переключившись целиком и полностью на кофе. Впрочем, ненадолго.

Сидеть вместе на диване в гостиной Мамору, осторожными глотками пить горячий напиток и чувствовать, как не только внутри, но и на сердце – в душе даже – разливается непонятное, но такое приятное тепло. Это было так необычно, но в то же время будоражило: всё происходящее сейчас шло в разрез с их общением в привычной обстановке. То ли погода сыграла свою роль, и то, что Усаги промокла, а Мамору просто не мог не помочь ей; то ли тусклое электричество, создающее более интимную для откровенных бесед атмосферу – не то, что солнце и яркие светильники «Короны».

– Знаешь, мне почему-то кажется, что это вот всё ненадолго, – вздохнула Усаги, привлекая внимание Мамору. – Завтра наступит новый день, и всё повторится, как раньше: я приду в «Корону», ты назовёшь меня Оданго, я тебя бакой – и мы снова разругаемся из-за какой-то ерунды. Или не ерунды.

Мамору ответил не сразу. Он рассеянно рассматривал пенку на дрожащей поверхности кофе, размышляя о чём-то.

– Может быть, – задумчиво протянул Мамору.

Оторвавшись от созерцания кружки, он, лукаво улыбаясь, перевёл взор на Усаги, которая хоть и раскраснелась пуще прежнего, взгляда не отвела, только сильнее сжала чашку в своих руках; сейчас она выглядела настолько прелестно, что Мамору всё-таки решил осуществить задуманное.

– Может, – повторил он. – А может и нет.

Усаги совсем не ожидала, что Мамору резко выпрямится – да так, что его лицо окажется совсем-совсем близко от её; казалось, у неё покраснели даже ушки – так она была озадачена их необычным положением и смущена до чёртиков в синих глазах, которые сияли подобно сапфирам – или глубокому тёмному морю – прямо напротив неё. Она облизала пересохшие вмиг губы и с замиранием сердца ждала… чего-то.

Прикосновение губ вышло хоть и невозможно коротким, но в то же время трепетно нежным и ласковым – таким родным и до боли знакомым, словно они целовались каждый по сотню раз на дню. Или это так просто казалось?

Но этого было мало – ужасно, ужасно мало, и когда Мамору уже почти отстранился, Усаги сама, зажмурившись, полетела в развёрнувшуюся под ней пропасть, когда подалась вперёд и снова ощутила жар его губ на своих. Этот поцелуй вышел другим – более пылким и длительным, словно они изо всех сил пытались восполнить потраченные до этого годы, проведённые порознь.

Чашки с величайшим трудом, но всё же вышло отставить на кофейный столик, чтобы не дай бог не разлить и не разбить, но даже когда Усаги наощупь убирала их, Мамору не дал ей и секунды передышки, целуя пылко, заставляя пламя внутри неё разжигаться всё сильнее. Плед соскользнул с девичьих плеч, когда Мамору притянул Усаги ещё ближе к себе, вынуждая её пересесть к нему на колени и обхватить бёдрами его талию – впрочем, Усаги не была против: ответив негромким, грудным стоном, она сильнее прижалась к нему, обнимая за шею.

Усаги удивлённо и даже разочарованно выдохнула, когда Мамору отстранился, чтобы дать им сделать пару вдохов, и теперь чутко следил за её реакцией, ожидая, видимо, чего угодно от неё: немого шока или возмущённого крика. Но Усаги вместо этого лишь отвела взор в сторону и робко коснулась кончиками пальцев своих губ, всё ещё хранящих вкус его кофейного поцелуя. Оба молчали и не знали, что сказать: всё происходящее между ними было чем-то новым и слишком необычным для них обоих.

– Или это всё останется здесь и никогда не выйдет за пределы этой квартиры, – прошептал Мамору, разрушая атмосферу тишины, и ласково погладил Усаги по спине, словно бы извиняясь за своё развратное поведение: Усаги сидела у него прямо на коленях и могла прекрасно чувствовать, как она влияла на него. – Уса, я…

Договорить ему не дали. Собравшись с духом и прижав ладонь к его губам, Усаги подняла на Мамору голову и, робко улыбаясь, спросила:

– Если это всё останется здесь… Скажи, могу ли я прийти и завтра?..

========== Ю – Юката ==========

– Тебе очень идёт эта юката{?}[Юката – традиционная японская одежда (разновидность кимоно), представляющая собой летнее повседневное хлопчатобумажное, льняное или пеньковое кимоно без подкладки. Может быть как простой (надевают дома, после ванны), так и нарядной.], – улыбнулась Рей, поправляя оби{?}[Оби – широкий пояс, надеваемый вместе с кимоно и юкатой (и другими видами подобной традиционной японской одеждой).] на талии Усаги. – Только не сутулься, спину выпрями, а то похожа на бабульку старую, – пожурила она подругу, несильно ударив её по спине, чтобы Цукино выпрямилась.

Усаги, недовольно скривившись, вытянулась в струнку, напряжённо держа спину ровно; плечи она постаралась максимально отвести назад, на что Рей только шикнула:

– Но до такой степени переусердствовать не нужно, дурочка.

– Сама такая, – Усаги показала Хино язык и повернулась к зеркалу, разглядывая себя.

Бежевая юката, разукрашенная золотистыми нитками, больше походила на кимоно{?}[Кимоно – традиционная японская церемониальная одежда, предназначенная исключительно для важных мероприятий.], правда, не была такой же тяжёлой, наоборот, она приятно холодила кожу – самое то в нынешнюю аномальную жару.

В это лето, отличившееся своими небывало высокими даже для Японии температурами, Мотоки и Рейка решили, наконец, связать себя брачными узами: спустя столько лет-то. Усаги и её подруги успели даже закончить школу, прежде чем эти двое соизволили, наконец, поменять свои почти извечные статусы «жениха и невесты» на более короткие «муж и жена».

Свадебную церемонию влюблённые захотели провести, соблюдая все традиции, поэтому все гости также были обязаны одеться по «дресс-коду». Но из-за жары кимоно всё же решили заменить на юкато – хотя бы для гостей. В своём решении надеть кимоно Рейка была непреклонна, и Мотоки пришлось дать своё согласие на подобный костюм и для него.

– Что ж, церемония начнётся через пару часов, мне нужно идти всё подготовить, – Рей в последний раз оглядела Усаги и довольно кивнула; она достала из сумки небольшой мешочек и положила его на тумбочку. – Вот, это украшение для волос, у всех девушек оно должно быть в причёске.

Усаги вытряхнула из бархатного мешочка на ладонь несколько шпилек, основание которых венчали красивые металлические цветки лотоса; она не удержала восхищённого вздоха, пальчиками касаясь обманчиво нежных лепестков.

– С этим я справлюсь, – заверила она Рей.

Когда дверь за подругой с шорохом закрылась, Усаги отложила украшение в сторону и прошла к занавешенному окну: чтобы в помещении сохранялась прохлада, а работа кондиционера не была напрасной, было решено и днём не раскрывать шторы. И всё же Усаги выглянула наружу, любуясь ярким солнечным днём.

Церемонию Рейка и Мотоки вздумали проводить за городом, где жара переносилась чуточку лучше, чем в душном и пыльном городе: дядя Рейки как раз работал в одном из таких уединённых храмах. Однако накануне свадьбы он заболел, и Рей, как мико, вызвалась провести церемонию сама. Никто спорить не стал, и Хино теперь суетилась, как заведённая.

Ещё несколько часов до начала у Усаги было, чтобы привести в порядок волосы и сделать более-менее подходящую под праздник причёску, но когда она вернулась к зеркалу, руки сами потянулись накручивать привычные оданго.

И тут в дверь постучали.

– Войдите, – без задней мысли крикнула она, прикидывая, как бы закрепить заколки с лотосом так, чтобы они не выпали.

– Оданго, ты серьёзно? – раздался с порога до чёртиков знакомый голос, и Усаги замерла, осмысливая происходящее.

Через секунду она резко обернулась, гневно взирая на Мамору, который плечом подпирал дверной проём; красивые губы изогнулись в добродушной то ли усмешке, то ли издёвке.

– Что ты тут делаешь? – проворчала Усаги, поворачиваясь обратно к зеркалу и снова возвращаясь к причёске. Только лишь бы не видеть этого бака в этой чёрной юкате, которая Мамору, бесспорно, шла: выглядел он в ней чертовски сексуально. Интересно, он не сварится в ней в первые же минуты пребывания на солнце? Впрочем, церемония начнётся только в четыре часа дня, когда лучи будут не так сильно жарить, однако это не отменяло летней духоты.

– Пришёл тебя проведать. Нельзя?

Усаги в отражении видела, как Мамору легко оттолкнулся от стены и прошёл внутрь, присел на её футон, продолжая во все глаза рассматривать её. Он что, как будто никогда не видел, как она оданго свои крутит? Кажется, на той неделе было дело – раза два точно.

– А если бы я тут неодетая была? – Усаги грозно покосилась на Мамору, на что тот только фыркнул:

– Я тебя умоляю, на прошлых выходных тебя это совершенно не смущало.

– Пошёл ты, хентайщик чёртов!

Схватив первое, что попалось под руку (этим «чем-то» оказался лак для волос), Усаги запустила им в Мамору, однако негодник умудрился увернуться, и баллончик с громким «Звяк!» ударился о стену.

– Ай-яй-яй, зачем вещами-то швыряться, – прицокнул языком Мамору; он потянулся за несчастным лаком и вытащил его из-под занавески, куда ему не посчастливилось закатиться. – Так ведь и прибить можно.

– Ты сам нарываешься, дорогой мой, – съязвила Усаги, показав Чиба язык.

– Я лишь констатирую факт, дорогая моя, – в тон ей ответил Мамору.

Поднявшись с футона, он приблизился к сидящей у зеркала Усаги и, вернув баллончик на законное место, не преминул дразняще провести пальцами по талии Усаги и слегка дёрнуть за бантик на оби. Усаги шикнула на него, на что Мамору только рассмеялся и, ласково чмокнув её в висок, вернулся на футон.

Изо всех своих жалких сил Усаги старалась не покраснеть от этого, казалось бы, невинного поцелуя. Она не знала, как назвать то, что происходило между ними в последние полгода: они никогда не говорили об их неоднозначных отношениях – вроде бы всё было как всегда, однако в запале очередной их ссоры Мамору не нашёл ничего лучшего, чем заткнуть её поцелуем, первым, чёрт возьми, в её жизни поцелуем. Разумеется, за это он получил своё – Усаги почти неделю с ним не разговаривала. Но в итоге сама не выдержала этого своего «маленького бунта», и инициатором их второго поцелуя стала она же.

Усаги не знала, могла ли она назвать Чиба Мамору своим парнем – они никогда не говорили об этом. Но ей ужасно приятно было знать, когда она, притворяясь спящей, краем уха подслушала разговор Мамору: он явно послал кого-то далеко и надолго, ссылаясь на то, что весь вечер и последующий день у него распланировано очень важное и неотлагательное дело. Хотя они с Усаги тогда лишь смотрели целыми днями фильмы, обнимаясь на диване в его гостиной, и лениво жевали заказанную пиццу.

– Итак, ты не ответила на мой вопрос, – голос Мамору ворвался в её думы, разметая в пух и прах все мысли. – Сегодня праздник, а ты – снова оданго?

– Пойди попробуй изобрази что-то ещё с моими-то волосами, – вздохнула Усаги. – Они слишком длинные для стандартной причёски для кимоно, а обрезать их мне кое-кто не даёт, и я даже знаю кто.

Она недовольно ткнула пальцем в его сторону, напоминая об одном их разговоре, когда Усаги случайно обмолвилась о том, что хотела бы подстричься, а Мамору, не одобривший эту идею, весь вечер не выпускал её из объятий, уткнувшись при этом в золотой шёлк растрепанных волос.

– Понятия не имею, о чём ты, – невинно отозвался Мамору. – А для нестандартной причёски? Ведь и ты не в кимоно.

Он каким-то неведомым образом снова оказался у неё за спиной; стоя на коленях, чтобы их лица были на одном уровне, он коснулся носом её уха и, высунув кончик языка, дразняще провёл влажную дорожку по нежной шее до ворота юкаты. Усаги вздрогнула и замерла, боясь выронить заколку с лотосом из рук.

– Бака Мамору, прекрати, – выдохнула она, пытаясь вернуться к прерванному занятию.

– Что ты сделаешь, если не прекращу? – поинтересовался он; обняв Усаги за талию, Мамору положил подбородок ей на плечо и взглянул на её отражение в зеркале.

– Я тогда тебе засуну куда-нибудь этот лотос, – она шутливо ударила его по носу заколкой.

– Ух ты, мне даже интересно, куда, – усмехнулся Мамору.

Шаловливые пальцы, словно играясь и дразня, пробежали ниже, к женскому бедру, обтянутому шёлковой тканью, нырнули под кромку материи, пытаясь пробраться дальше, к самому сокровенному, что было хоть и непросто сделать, но не невыполнимо. Усаги шумно выдохнула и попыталась убрать руку Мамору:

– Мамору, время…

Он ласково прикусил её за мочку уха:

– Тссс, Оданго, расслабься. Просто получай удовольствие. А времени у нас вагон и маленькая тележка.

– Не называй меня тогда Оданго, – прошептала она, подавшись спиной назад и прижимаясь к его груди – ей до безумия нравились эти ощущения крепкого мужского плеча, которое всегда оказывалось рядом, с самой первой их встречи, особенно тогда, когда Усаги так остро в нём нуждалась. Правда, осознала она это далеко не сразу.

– Тебе же это нравится, – не удержался от смешка Мамору.

Пронырливые пальцы всё же смогли добраться до кожи и теперь поглаживали женское бедро, игриво оттягивали резинку нижнего белья. Внизу живота затрепыхали беспокойные бабочки, и Усаги напружинилась, вцепившись в другую руку Мамору, которая всё ещё целомудренно обнимала её за талию.

– Ты решила не надевать дзюбан{?}[Дзюбан (или нагадзюбан) – нижнее кимоно, предназначено для того, чтобы предотвратить соприкосновение кожи с тканью верхнего кимоно; оно избавляет от частой стирки основой части наряда.]? – жаркий шёпот у уха подливал масла в огонь, который постепенно затапливал сознание Усаги; порой она от бессилия злилась, когда эти руки творили с ней что-то неописуемое, доводя до экстаза, но всё это уходило, стоило только Мамору коснуться её своими доводящими до исступления губами.

– В нём жарко, – выдохнула она, поворачиваясь к нему, и потянулась за поцелуем. – Мамору…

– Не сейчас, подожди немного, – шепнул Мамору, ласково касаясь губами её щеки.

Он видел, как румянец медленно проступал на её нежных щеках, поднимаясь на скулы; видел, как она подобно бабочке трепетала в его руках, как сгорала в томительном ожидании, подобно мотыльку в пламени свечи – равно как и он, ещё с тех пор, как объявился на пороге и увидел её в этой крышесносящей юкате, которая Усаги неимоверна шла.

Ладонь легла полностью на ногу и продвинулась дальше, на внутреннюю сторону бедра. Мамору видел, как Усаги прикрыла веки и потянулась к нему, вслепую касаясь губами его шеи. Кожа как будто завибрировала от тихого стона, сорвавшегося с её уст, и желание довести её до пика достигло своего апогея.

– Мамору… Пожалуйста, хватит. Скоро придёт…

Скольжение ладони, её стиснутые бёдра – и табун мурашек по коже. Мамору не выдержал и прикусил нервно бьющуюся жилку на тонкой шее, вызвав очередной полустон-полувздох.

– Мамо…

Она на ощупь переплела их пальцы.

– Никто не придёт, не волнуйся, – прошептал он Усаги на ухо. – У нас есть ещё пару часов.

– Нам… придётся потом долго одеваться, – из последних сил пытаясь удержаться в реальности, проговорила она, поворачивая голову так, чтобы иметь возможность заглянуть в его синие бесстыжие глаза.

– За это не волнуйся, я не планирую тебя сейчас раздевать, как бы мне ни хотелось это сделать.

– Но это… будет нечестн…

Усаги не успела договорить: Мамору резко провёл рукой дальше, упираясь частью ладони в тонкую часть нижнего белья, уже довольно промокшую от его возбуждающих действий, заставив Усаги прикусить губу, чтобы подавить громкий стон. Она ещё сильнее сжала бёдра, то ли пытаясь остановить его, то ли усилить ощущения.

Так хотелось её взять: прямо здесь и сейчас; сдвинуть в сторону чёртову ткань, да так и войти, заполнить собой и заставить кричать его имя. Но мир вокруг них, к сожалению, не был пустым, и к Усаги в самом деле могли зайти, чтобы позвать её помочь с проверкой оформления: кажется, он краем уха слышал об этом. Но отпускать Оданго, не доведя её до пика, не увидеть её удовольствия, как она медленно будет расслабляться в его руках – это было бы верхом безобразия. И пускай сегодня в экстазе утонет только она – Мамору будет счастлив, что только он увидит это; только ему и позволено видеть и творить то, что он делал – сейчас и всегда. А время – оно у них ещё будет.

Полоска ткани мешала, и Мамору с лёгким шлёпающим звуком отодвинул её в сторону, пальцами начиная поглаживать половые губки. Усаги выгнулась в его объятьях, подаваясь навстречу руке: мир словно сходил с ума, но ощущения были болезненно сладкими и затапливали сознание.

Пальцы Мамору творили что-то невообразимое: то мягко поглаживали, то слегка оттягивали, массажируя, лаская, стараясь довести её до конца. Усаги жмурилась, цеплялась за его руку, как тонущий за тростинку, но его губы, целующие шею, и искусные пальцы только подталкивали её к пропасти, которая, казалась, не имела границ. А когда она была почти на пике, Мамору резко вошёл сразу тремя пальцами практически до самого основания, разорвав, наконец, тянущий узел внизу живота. Усаги почти закричала – почти, потому что он мгновенно накрыл её губы сумасшедшим поцелуем, не давая ни малейшему звуку выскользнуть из комнаты.

Когда Усаги более менее пришла в себя после крышесносящего оргазма, Мамору уже успел поправить её юкату, стянуть саму Усаги с пуфа, и теперь ласково укачивал её в своих объятьях.

– Ну вот что мне с тобой делать? – хрипло выдохнула она, протягивая руки и обнимая Мамору.

– Ценить и лелеять, – добродушно усмехнулся он, целуя Усаги в макушку. – Ты же без ума от меня.

– Это кто ещё от кого без ума, – она не могла сдержать улыбки.

Пальцы сами по себе вдруг потянулись к шее; осознание вдруг накрыло с головой. Усаги даже не понадобилось зеркало, чтобы понять, что на коже теперь красовались яркие засосы. Она обессиленно простонала и еле удержалась от того, чтобы стукнуть своего бака по голове.

– Это чтобы я оданго не крутила?

– И это тоже, – не мог не согласиться Мамору. – Но в первую очередь потому, что мне нравится так делать.

– Ненормальный, – Усаги скользнула рукой вниз и без предупреждения сжала его член, заставив Мамору охнуть.

– Кто это тут ещё ненормальный, – сквозь зубы процедил он. – А кто говорил, что скоро кто-то придёт.

– Ну, до церемонии у нас ещё уйма времени, – ехидно пропела Усаги Мамору на ухо, цитируя его же самого; толкнув его в грудь и заставив лечь на пол, она схватилась за его оби. – Так что ещё успеется.

И их безумие, приправленное нотками страсти и горячих поцелуев, продолжилось дальше.

Комментарий к Ю – Юката

Вышла немного неоднозначная и странная часть, но этим она мне и понравилась)

========== Я – Яблоневый сад ==========

Лёгкий ветерок ласково трепал волосы, игриво скакал между верхушками яблонь, шурша листвой и качая ветками, буквально усыпанными плодами насыщенного красного цвета, которые так и притягивали взор. Будь у Мамору краски – он бы точно зарисовал этот невероятной красоты пейзаж. Но, увы, он не был художником, лишь простым ценителем красоты природы, а потому, сделав пару фотографий на телефон, он не спеша прогуливался, любуясь садом, который в самом деле поражал воображение.

Тётушка Мако – Фая Нишимура, родная сестра её покойной матери – любезно позвала в гости племянницу и её подруг провести пару дней каникул у неё в загородном доме, вокруг которого предки Кино возвели свой яблоневый сад. Но автобусы редко туда ходили, а ехать хотелось, и потому девчонки уговорили Мамору отвезти их туда: Мотоки, к сожалению, сломал руку и не мог ни в чём им помочь.

– Только штраф платить будете сами, если нас остановят, – в который раз предупредил девичью компанию Мамору, когда они только-только собирались выезжать из Токио.

– Не будь занудой, – отмахнулась Рей. – По этой дороге мало кто ездит.

– Но сначала надо как-то из города выехать.

– Девочки, почему мы вообще его с собой взяли? – возмущалась с переднего сидения Усаги. – Он же у нас поборник правопорядка. И как он вообще согласился на подобную авантюру?

Мамору тогда мысленно закатывал глаза, понимая, что Оданго специально говорила о нём в третьем лице, как будто его тут и вовсе не было, провоцируя.

– Больше знакомых водителей с правами у нас нет, – притворно вздыхала тогда Минако. – А как согласился? Да очень просто. С ответом на этот вопрос я сейчас разговариваю.

Мамору очень хорошо помнил, как Усаги тогда быстро стрельнула глазами в его сторону и стремительно покраснела – гораздо пуще тех раз, когда он невзначай придумывал ей всякие прозвища, а она от злости краснела как спелая помидорка. И он бы точно не удержался бы от какой-нибудь ехидной подколки, если бы не зелёный сигнал светофора, из-за которого Мамору пришлось переключиться на управление автомобилем. Всю последующую дорогу девочки разговаривали негромко, и тема была упущена, поэтому Мамору лишь молчал и изредка поглядывал на задремавшую Усаги, думая о чём-то своём, но таким непозволительно прекрасном: одновременно далёким и близким – стоит только протянуть руку и можно было даже дотронуться до коленки этого самого «прекрасного».

Тётушка Фая была рада приезду племянницы и её друзей; как только гости вышли из автомобиля, их тут же позвали за стол и накормили до отвала, взамен потребовав лишь рассказать, что творится в Токио – супруги Нишимура практически не бывали в столице, предпочитая жить на своей ферме.

Следующие несколько дней девочки в основном дурачились в поле, Мамору же предпочёл компанию мистера Нишимура – помочь по дому да хозяйству, плюс ко всему он оказался хорошим собеседником: путешествуя по разным странам в пору своей юности, мистер Нишимура знал многое и мог рассказать кучу историй о том или ином месте.

– Но как бы ни было хорошо за границей – дома всё равно лучше, – улыбался он, жмурясь от солнца. – Дома даже воздух каким-то особенным кажется, и жена любимая рядом. А ты женат, Мамору?

Вопрос, конечно, застал Мамору врасплох; не сразу он на него ответил. Только когда они с мистером Нишимура закончили чинить забор – один из столбов сгнил, и его вырвало ветром, – Чиба, наконец, ответил:

– Нет, не женат. Думаю, сначала нужно карьеру построить, потом всё остальное, – он рассеянно пожал плечами. – Семью непросто обеспечивать.

– Согласен, – мистер Нишимура остановился и, подняв голову, прислонил ладонь ребром ко лбу, внимательно посмотрел на небо. – Но когда тебя поддерживает любимый человек, всё переносится гораздо легче. Даже неудачи на работе…

Мистер Нишимура на мгновение замолчал; Мамору отметил, как на десятую долю секунды глаза утратили былой блеск, но почти мгновенно преобразились.

– Что ж, спасибо за помощь, – мистер Нишимура повернулся к Мамору и благодарно улыбнулся, похлопав его по спине. – Иди лучше отдохни, а то что-то слишком я тебя загонял.

– Мне не сложно, что вы, – пожал плечами Мамору. – Не люблю сидеть без дела.

– Но отдыхать тоже нужно, – пожурил его мистер Нишимура. – Иди, прогуляйся. Кажется, Фая просила Усаги-сан собрать яблок для пирога, помоги ей, если хочешь чем-то заняться.

Не уловив лёгкой иронии в голосе мистера Нишимуры – или просто не обратив на неё внимания, Мамору сначала помог убрать ему все инструменты, а потом пошёл на поиски Оданго. Так он и брёл неспеша по саду, любуясь красотами природы, а заодно внимательно смотрел по сторонам, стараясь увидеть такие знакомые хвостики.

Обнаружил Мамору Усаги только спустя двадцать минут. Она стояла на небольшой лесенке, приставленной к одной из яблонь, и собирала яблоки в подол своего длинного сарафана; специально выделенная корзина для яблок почему-то лежала на земле, одинокая и никому ненужная.

Приблизившись, Мамору какое-то время с улыбкой понаблюдал за Усаги, как она забавно хмурила лоб, пытаясь сорвать особо вредный плод, не поддающийся с первого раза; со слегка порозовевшими от усердия щечками Оданго выглядела просто очаровательно. Но вскоре Мамору надоело просто подпирать дерево, и он всё же обозначил своё присутствие, спросив:

– Что, Оданго, яблоки тыришь?

Усаги негромко взвизгнула, чуть покачнувшись, но – стоит отдать ей должное, при её-то неуклюжести – все же не упала, боком прислонившись к стволу, а руками стараясь удержать яблоки в подоле сарафана.

Обернувшись на Мамору, она грозно сдвинула бровки:

– Бака, не пугай так!

– А я и не пугаю, – пожал плечами Мамору, подходя ближе. – Просто мимо шёл, тебя увидел.

– И лишь бы напугать, ага, – деловито кивнула головой Усаги, незаметно закатывая глаза.

Мамору усмехнулся и пощекотал травинкой ее голые коленки. Снова взвизгнув, Усаги нахмурилась:

– Вот чего пристал?

– Так что с яблоками? – Мамору хотел было заглянуть в подол, но Усаги слегка ткнула его коленом в бок.

– Тётя Мако попросила яблок собрать, хочет пирог испечь. А корзина-то дырявая, – она со вздохом покосилась на валяющуюся где-то в траве корзину. – Пришлось импровизировать.

– Много тебе ещё надо?

Мамору оглядел предстоящий фронт работ: часть яблок, висящих на нижних ветках, Усаги уже сорвала, и оставались только те, что были выше. На соседних деревьях плоды были не такими красными, и, наверное, стоило бы поискать чуть дальше, но Мамору решил не заморачиваться: проще ему самому залезть на яблоню и сорвать столько, сколько нужно.

– Еще пару десятков: пирог-то не один будет, – Усаги взглядом пересчитала яблоки в подоле. – Да, тут маловато будет, – расстроенно подытожила она.

– Давай помогу, – Мамору скинул с головы платок, которым укрывался от солнца, и положил на дно корзины так, чтобы закрыть дыру, через которую плоды могли выкатиться на землю. – Давай-ка их сюда.

Не дав Усаги возразить, он аккуратно переложил все яблоки из её подола в корзину. Усаги смущённо отряхнула ткань от листочков и хотела уже было слезть вниз, как лесенка угрожающе заскрипела: одна из ножек соскочила с бугорка, на котором, стояла, и Усаги вместе с лестницей полетела вниз.

– Ай-яй! – только и успела воскликнуть она, прежде чем столкнуться с землёй.

Зажмурившись, Усаги уже приготовилась к удару, но почувствовала лишь какой-то толчок, словно её резко схватили за талию и притянули к себе, не давая упасть.

– Ты такая неуклюжая, – весело заметили над ухом.

Усаги распахнула глаза и зло уставилась на улыбающегося Мамору, который крепко держал ее за талию – видимо, это именно его молниеносная реакция уберегла её от падения.

– Сам ты… Неуклюжий! – пробухтела Усаги.

Она попыталась отпихнуть Мамору от себя, пытаясь высвободиться, но в итоге все пошло совсем не так, как она планировала: подскользнувшись, Мамору потерял точку равновесия и упал назад себя, потянув следом и Усаги, которая явно не ожидала такого поворота событий. Несчастная корзина тоже отлетела куда-то в сторону; яблоки, добытые стараниями Усаги, раскатились в разные стороны, затерявшись в траве.