Текст книги "Азбука любви (СИ)"

Автор книги: Dziina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Комментарий к С – Соревнование

Победитель раунда: сковородка! Похлопаем хлоп-хлоп

PS: потихоньку распутываем клубок накопившихся проблем и возвращаемся к работам х)

========== Т – Тьма ==========

Комментарий к Т – Тьма

Меня коротнуло после: а) коммента к одной работе; б) коммента к одному посту в одной из групп в VK.

Я могла бы поспорить с этими людьми, но мне ужасно жалко тратить время на всяких курочек, поэтому я решила просто написать драббл. И овцы целы, и волки сыты, как говорится)

Ветер гулял меж серых скал, завывая и оглушая тех, кому не повезло сегодня оказаться на Северном полюсе, в злополучной точке D, где сходились магические потоки, открывая путь Негаверсу на поверхность Земли. Буран заметал следы, и если обернуться, невозможно было разглядеть, откуда ты шёл. В принципе, если поглядеть вперёд – то можно не заметить и продолжения пути. Лишь ветер, снег да ледяные пустоши на целые лиги вокруг. Плащ уже не спасал от холода, как и проклятые доспехи, сидевшие на нём практически влитую.

Мамору плохо помнил, что с ним было до того момента, как он очнулся под негостеприимными сводами какой-то невообразимо огромной пещеры. Только боль – дикая и ошеломляющая – сковала всё его существо. Он пролежал там ещё около часа, прежде чем боль ушла, а он смог наконец-то подняться. Казалось, у него был пробит позвоночник, однако постепенно эти ощущения ушли на нет, как будто бы тело его медленно регенерировало. Впрочем, это уже само по себе могло быть лишь иллюзией больного воображения.

После того, как Мамору кое-как поднялся на ноги и прошёл пару метров к единственному источнику света, дрожащему где-то в дальнем углу пещеры, своды её зашатались и грозились рухнуть прямо на его голову. Тогда, собрав все оставшиеся силы, сцепив зубы, Мамору бросился вперёд. Хромая, оступаясь, он бежал и бежал, петляя между падающими камнями – именно это и привело к всплеску первой волны воспоминаний. Высокая башня, кристаллы, больное плечо и девочка с оданго, которую он всеми силами пытался защитить. Интересно, смог ли?

После обвала Мамору ещё долго лежал во тьме узкого лаза, ведущего наверх, к поверхности. Комья промёрзлой земли застилали взор, и он в какой-то миг подумал, что всё кончено: нет спасительного маячка света, нет дальнейшей жизни, как и нет его самого. Мамору тёр глаза, отплёвываясь от пыли, и силился разглядеть хоть какой-нибудь лучик в пучине беспроглядной тьмы. По началу… всё было безуспешно.

А потом ночь резко сменилась на день.

На доли секунды Мамору даже зажмурился от неожиданности. Но бьющийся из далёкого прохода свет был тёплым, слегка розоватым, как сахарная вата, и до бесконечности успокаивающим. Появившаяся за время бега боль в спине и ногах утихала, и Мамору снова попробовал прорваться вперёд. Цепляясь за стены, он двигался навстречу своему спасительному маячку, оставляя тьму далеко позади, надеясь, что скоро он достигнет источника этого безмерного спокойствия.

Однако стоило Мамору только-только выползти на поверхность, как светоч его последних крупиц веры угас. Тепло резко исчезло, оставляя перед его взором ледяную пустошь, по которой с печальным воем проносились седые ветра, гуляющие между серыми скалами вечных льдов. Знать не зная, что он делает, Мамору поднялся на ноги и бездумно зашагал вперёд.

Он силился вспомнить, как мог оказаться здесь, в негостеприимном северном крае, но ни одной зацепки так и не приходило на ум. Только грусть – вечная и бесконечная – заполняла его сознание. Спустя время к ней прибавилось и отчаяние, а перед внутренним взором то и дело вспыхивал образ девушки с длинными хвостиками. Как жаль, что он не мог вспомнить её лица. Пожалуй, это было для него самым печальным откровением.

Ветер нещадно рвал плащ, холодил свежие раны, так до конца и незатянувшиеся. Хотелось бросить всё на произвол судьбы, упасть лицом в злой снег и уснуть беспробудным сном. Но неведомая сила продолжала гнать его вперёд, перебираться через скользкие, запорошенные метелью склоны и продолжать во что-то верить. Мысли Мамору путались, обрывались на полуслове. Он не знал, какой сегодня день, сколько времени провёл вне дома и забыл – где этот самый дом. Лишь полузабытые образы и фразы гнали его вперёд, подхлёстывая северными ветрами.

Сердце болело, мысли лихорадочно носились из стороны в сторону. Мамору устало прислонился к скале и тяжело выдохнул, пытаясь собраться с силами. Рваные раны на позвоночнике вскрылись и болели, и, кажется нагноились: по ноге в снег теперь капала не только кровь – грязно-бежевые разводы присоединились к алым дорожкам. Интересно, водятся ли тут звери? Они-то уж точно прибегут на дурманящий запах умирающей жертвы. Тогда-то и придёт его конец.

Стоило Мамору на секунду прикрыть глаза, как неподалёку раздался стон. Еле-еле слышимый, приглушённый и самый настоящий человеческий. С усилием разлепив припорошенные снегом веки, Мамору кинулся на звук, молясь всем богам, чтобы этот неизвестный оставался жив. Хотя бы на какое-то время – он устал быть вечно один.

Среди сугробов, глыб льда и иссохших чёрных пут терновника лежала девушка. Короткое платьице да длинные сапоги не укрывали её от жестокого холода, и Мамору поскорее сбросил с плеч плащ, чтобы укутать в него несчастную. В руках, обтянутых рваными перчатками, она крепко сжимала жезл, увенчанный золотым полумесяцем и кристаллом, но стоило Мамору прикоснуться к её оледеневшим пальцам, как они, дрогнув, расслабились.

– …спас…ти… – прошептала она, так и не открыв глаза.

Мамору успел её прижать к себе, прежде чем она снова рухнула бы в сугроб. Он подхватил выпавший в снег жезл и долгие секунды разглядывал его, силясь вспомнить, что он такое и откуда. Забытые воспоминания задрожали, но завесу тайн приподняли неохотно, лишь подкидывая ему на ум название необычной вещицы.

Заткнув за пояс Лунную палочку, Мамору прикоснулся окоченевшими пальцами к тёплой шее девушки, силясь найти пульс. Кровь слабо билась под тонкой кожей, а значит, она была ещё жива. Мамору облегчённо выдохнул и поплотнее закутал свою находку в плащ. Длинные золотистые волосы, припорошенные снегом, мягкие черты лица – всё это напоминало ему кого-то далёкого и позабытого в сонме вечности, но такого безмятежно родного.

– Оданго, – прохрипел он и удивился звучанию собственного голоса: это было первое его слово, сказанное спустя бесконечность после тьмы неопределённой безысходности.

Подхватив бессознательное тело, Мамору двинулся дальше, куда глаза глядят. Он упрямо продолжал двигаться вперёд, надеясь отыскать хоть какое-нибудь место, где они смогут немного передохнуть и согреться. И вскоре оно отыскалось.

Небольшая пещерка, которая образовалась лишь благодаря упрямо дующему тысячелетия ветру, как раз подходила для короткой остановки. Мамору с превеликой осторожностью положил свою ношу в самый дальний угол, чтобы холодные потоки воздуха как можно меньше попадали на неё, а сам принялся разводить костёр. Высохший кустарник неподалёку от входа в пещеру изранил ему все пальцы, а о камни Мамору сломал несколько ногтей, зато теперь у них хотя бы было какое-никакое, а тепло.

В свете дрожащего пламени лицо Оданго теперь не казалось таким уж бледным. Дыхание её выровнялось, и она больше не дышала через раз, словно задыхаясь. Пригладив вздыбленную чёлку на её голове, Мамору откинулся спиной на стену пещеры и прикрыл глаза. Пять минуточек сна – ему нужна была хоть такая редкость, чтобы почувствовать себя чуточку лучше.

Но стоило ему провалиться в сон без сновидений, как липкие путы тьмы снова стали пробираться ему в сердце. Мамору изо всех сил рубил их длинным мечом, однако уродливым созданиям это было нипочём.

– Ты мой, Эндимион, – хохотала тьма голосом рыжей колдуньи, и Мамору вспомнил её имя.

Берилл. Злой рок, проклятье, которое преследовало его целую вечность и не давало нормально спать. Это она схватила тогда его изломанное тело, наполнила разум тёмной энергией и заставила служить себе и своей госпоже – древней, забытой в веках легенде – Металлии, сила которой зиждется на энергетике людей. А их с Мамору волновой диапазон оказался на редкость схож, и Металлия литрами поглощала его магическую ауру, опустошая лишь личность – силы оставались на том же уровне.

Мамору рычал и изо всех сил сопротивлялся подступающей тьме, опасаясь, что она снова завладеет с ним, и он опять причинит вред той, что сейчас мирно спала рядом у костра…

Перед внутренним взором вспыхнула чёткая картинка.

Пещера. Огонь. Девушка в плаще, сжимающая жезл.

Тьма вокруг него – это же неправда, да?

– Ну конечно. Ты просто забыл. Не бойся, открой глаза, дурачок…

Ресницы Мамору дрогнули, но веки он так и не открыл. Тьма в его разуме бушевала и скулила, не желая отдавать своего возлюбленного сына, но другая сила, более могущественная, чем энергетика почившей Металлии, тянула на себя.

– Давай, бака-Мамору, очнись! Ты сильнее своих страхов.

Да… Да, верно. Он сильнее. Недаром он смог выжить после того, как осколки разбитого розой кристалла пробили его позвоночник в нескольких местах. Он выжил – благодаря тому, что в глубине души хотел жить. Не ради себя – ради неё. Той, которая сейчас сидела рядом с ним на коленях и изо всех сил пыталась вытянуть из пучины беспросветной темноты.

– Пожалуйста… – шептала она чуть не плача. – Вернись ко мне.

В глубине души Мамору чувствовал отголоски её отчаяния – как вибрации, заставлявшие всё его тело дрожать. Темнота, частью которой он являлся, злилась, кусала его, но постепенно сворачивалась в более дружелюбный комок магической энергетики, чем была до сего момента. В какой-то миг Мамору даже показалось, что она вильнула хвостом и лизнула его руку. А потом что-то горячее – сравнимое только лишь с солнцем, ослепительным и великим – обожгло губы…

Мамору медленно открыл глаза.

Пещера оставалась всё той же, холодной и промозглой. Костёр уже давно затух, и от него остались лишь еле теплящиеся угли. А ведь он, казалось, прикрыл глаза лишь на мгновение!

Мамору перевёл взгляд на сидящую рядом девушку и наткнулся на её сияющий то ли магией, то ли чем-то ещё взор. Она растерянно улыбалась, смущённо краснея, но продолжала смотреть на Мамору. Только сейчас он почувствовал, что она осторожно гладила его по щеке, незаметно вытирая дорожки слёз с его лица.

– Усаги, – хрипло выдохнул Мамору и, подавшись вперёд, уткнулся лбом в её плечо. И затих, позволив себе насладиться моментом.

– Ты вернулся. Я так рада! Ужасно, ужасно рада. Знаешь, эта ночь длилась, наверное, целую вечность.

Мамору медленно моргнул и, приподняв голову, покосился в сторону выхода пещеры. Небо, до этого заволоченное серыми тучами, теперь окрасилось в розовый цвет – цвет восхода и новой жизни.

– Я…

– Шшш, не говори ничего, – Усаги ласково погладила его по волосам, притянула за плечи к себе ближе. – У тебя повреждены голосовые связки, тебе пока нельзя разговаривать.

Надо же, а он и не заметил. Наверное, холод и впрямь оказался лучшим анальгетиком. Только теперь Мамору ощутил, как нещадно жгло горло. Хотелось прокашляться, но умом он понимал, что так станет ещё хуже.

– Мир переродился, – прошептала Усаги, продолжая гладить его по голове. – Я так надеялась, что и ты тоже вместе с ним, но… Ты не умер. Как и не умерла я. А они все – люди, мои девочки – они погибли. И только они смогли переродиться. А мы остались прежними, израненными и опустошёнными.

– Но ты не переживай, – она улыбнулась и поцеловала его в макушку. – Мы сможем вернуться к ним. Только сначала тебя немного подлечим.

– Как… Я… Смог… Вернуться?.. – слова царапали горло словно наждачная бумага, но Мамору был слишком упрям, чтобы ждать выздоровления и потом задавать нужные вопросы, ответы на которые он жаждал получить здесь и сейчас.

Усаги вздохнула и щекой прижалась к его волосам.

– Потому что ты сильный – как я и говорила. Гораздо сильнее меня, потому что ты смог выжить после того, как я ос…тавила… тебя… там – её голос задрожал, и Мамору неловко погладил её по спине, пытаясь облегчить её боль.

Ты не виновата, моя милая Оданго, – хотел сказать он, но не мог.

Однако Усаги поняла его, потому что облегчённо выдохнула и, украдкой утерев слёзы, сильнее прижалась к нему. Мамору на ощупь поцеловал её в плечо, потом в шею и замер, наслаждаясь её долгожданным теплом, о котором даже мечтать не смел.

Ему было больно видеть синяки на нежной коже, оставленные его же пальцами, когда по приказу Берилл душил её. Мамору ненавидел себя за безволие и то, что не мог противиться силе Металлии, и знал, что никогда не сможет простить себя.

– Если тьма – это часть твоей души, значит, так тому и быть. Но ты не можешь мне запретить любить тебя лишь потому, что ты тёмный. Ты – это ты, бака-Мамору, и мне без разницы, плохой ты или хороший.

– Я… Мог… Убить… Тебя.

Он выпрямился и внимательно посмотрел на неё. И Усаги увидела всю боль и отчаяние, что плескались в его сознании. Но разве можно сопротивляться Хаосу в душе?

– Но ты смог вернуться, – улыбнулась она и, потянувшись к Мамору, крепко обняла его; подняла голову и хитро прищурилась. – Мог бы, да. Но ведь не убил. Потому что…

– …люблю… тебя, – выдохнул он.

Усаги покраснела и, смущённо улыбнувшись, лбом прижалась к его лбу. Мамору обнял её – крепко-крепко – не желая отпускать, чему Усаги была только рада.

– Ты – мой, – прошептала она, губами касаясь его губ. – И если темнота – часть твоей сущности, я с радостью приму её. Только не покидай меня больше.

– Никогда, – отрывисто пробормотал он, отвечая на поцелуи.

А на небе медленно расцветали розовые бутоны облаков: жизнь праздновала торжество над смертью, а свет ласкал и принимал в объятья одинокую тьму, что так нуждалась в утешении и любви, которых никогда не испытывала прежде…

========== У – Уют ==========

– Вааа, какая красота!

Усаги – а это была именно она – первой выскочила из автобуса, чтобы поскорее увидеть конец их путешествия: уютный домик на краю небольшого городка, затерявшегося в горах Аляски.

Очередные зимние каникулы друзья решили провести там, где было как можно больше снега, мороза и пушистых ёлок, облачённых в сверкающие инеем наряды. Ещё в начале декабря ребята из «Трёх Огней» вместе с Мотоки забронировали билеты и гостевой дом в одной из деревушек в горах Аляски, чтобы на следующее утро после Рождества они все могли отправиться в путь. Пару часов полёта, ещё несколько – тряска в автобусе, и вот – вся честная компания была наконец-то на месте.

– Да, мальчики молодцы, – улыбнулась вышедшая на воздух следом за Усаги Минако. – Постарались на славу.

– Жаль, что автобус получше выбрать не могли, – вяло пробухтела Рей за их спинами.

Слегка позеленевшая, она, пошатываясь, вылезла из автобуса и слабо кивнула Мамору, который придерживал её за руку. Минако, обернувшись на голос, тут же бросилась к подруге и успела подхватить её за минуту до падения в сугроб. Рей укачало под самый конец их поездки, и чувствовала она себя препаршиво: даже не могла пожурить Усаги, чтобы она слишком резво не носилась по сугробам и не выкрикивала слова про «ужасную прелесть» и «кусачий снег».

– Пойдём, тебе нужно прилечь, – Минако осторожно, но настойчиво потащила Рей к домику. – У кого там ключи? Давайте, идите открывать.

– У Мотоки они, – отозвался Мамору.

В отличие от девочек он вышел с сумками, а не налегке: на одном плече у него висела собственная, а на втором…

– Эй, Оданго, ты своё шмотьё забирать будешь или как? – крикнул Мамору, однако и не надеялся, что увлечённая зимними пейзажами Усаги его услышит.

Но она услышала и даже более того – сама подошла, злобно сверкая глазами. Шапка съехала у неё на бок, чёлка растрепалась, а покрасневшее личико показалось Мамору самым милым на свете. Конечно, признаваться в этом он не собирался. Должна же быть и у него какая-то маленькая тайна.

– А тебя не просили хватать чужое, – нахально откликнулась она и вцепилась в лямку розовой с черными узорами сумки. – Вот она я, отдавай давай.

– Нетушки, – усмехнулся Мамору. – Нечего было расшвыриваться вещами в автобусе. Не отдам.

Усаги сердито топнула ножкой и надула губы. Чиба всегда любил сказануть такое, от чего она ужасно раздражалась. Такое ощущение, что у него была патологическая любовь к её бессильной ярости и гневу, которые Усаги испытывала, когда Мамору только-только стоило начать язвить и отпускать шуточки в её сторону.

– Ты бы хоть сам себе не противоречил, а? – пробурчала она и снова попыталась забрать свою сумку. – Ма-мо-ру! Да что же ты за бака такая?

– Самая натуральная, смею заметить, – фыркнул Мамору и только посильнее сжал лямку.

– Сейя! – завопила вдруг Усаги в ухо мимо проходящего Сейи – двоюродного брата Мамору, который даже больше походил на родного, чем на кузена. – Скажи ему!

Сейя поправил рюкзак за плечами и обезоруживающе улыбнулся. Однако слова его противоречили внешнему спокойствию:

– Сами разбирайтесь, – закатил глаза он и поскорее пошёл к дому – Мотоки уже возился с дверным замком, и всем хотелось поскорее добраться до долгожданного тепла.

– Да вы офонарели тут все, – принялась ворчать Усаги, недовольно хмуря брови.

Кажется, это стало последней каплей в терпении Мамору, которое Усаги за всё время поездки проверяла на прочность. Он честно старался до победного конца терпеть все её выходки, однако система дала сбой.

– Это кто офонарел-то? – немного осторожно начал он, но в голосе уже чувствовалась угроза.

Мамору сурово поглядел на Усаги, не ожидавшей такой резкой перемены настроения. Она ойкнула и сделала шаг назад. Тяжело сглотнув, Усаги передёрнула плечами и нервно улыбнулась:

– Ты! Кто же ещё?

– Ах, я, да? – лицо Мамору потемнело: то ли от злости, то ли от ярости.

Он тоже сделал шаг вперёд, но Усаги отступила на целых два. Она прижала руки к груди и внимательно следила за каждым – буквально малейшем – действием Мамору, гадая, что он предпримет буквально через секунду.

– Конечно, ты, – нахально отозвалась она, хоть и понимала, что была немного не в том положении, чтобы дерзить. – Только ты один и можешь офонареть да так и остаться стоять столбом.

Усаги знала, что перебарщивает. И точно знала, что будет дальше. Однако она продолжала изводить Мамору, довольно наблюдая, как в его глазах загорелся огонёк азарта: поймать строптивую Оданго и проучить её как следует, чтобы больше подобных выходок не проворачивала. Но они оба знали, что она продолжит ехидничать, как и Мамору, в принципе, тоже продолжит огрызаться, а потому и не особо себя ограничивала в выражениях. Но какие-никакие рамки всё же старалась держать.

– Оданго. Беги, – процедил сквозь зубы Мамору. – Даю тебе три секунды.

– Мамочки! – с визгом Усаги бросилась прочь.

Ровно через озвученное время Мамору метнулся следом за ней.

Проваливаясь в снег, оглядываясь на преследователя, Усаги петляла по двору. Она надеялась, что Мамору устанет бежать за ней, однако он, наоборот, не сдавал позиций и пребывал в «отличном» расположении духа. Остальные уже зашли в дом, махнув рукой на очередные пререкания небезызвестной «парочки идиотов», как прозвали Усаги и Мамору на десятой улице, которая была свидетелем почти каждой их мелкой или крупной ссоры.

– Оставь меня в покое! – выкрикнула Усаги. Голос её прерывался, а воздух из лёгких вылетал с хрипами из-за неправильного бега.

Мамору же, казалось, даже не запыхался.

Обернувшись в очередной раз, Усаги с ужасом осознала, что он был слишком близко, она точно не сможет убежать, не получив по заслугам. Тогда Усаги решила пойти ва-банк, чтобы хоть как-то сравнять счёт. Она резко остановилась, развернулась на сто восемьдесят градусов и хотела крикнуть что-нибудь вроде: «А ну-ка стоять», однако… Не успела. Правда, закричать – закричала.

– Чиба, тормози! – только и смогла пискнуть она, прежде чем озадаченный таким неожиданным поворотом событий Мамору не рухнул прямо на неё.

Снег смягчил падение. Вот только Усаги всё равно казалось, что десять тысяч звёздочек летали у неё перед глазами. Правда ночное небо сменило иллюзию, а к Усаги наконец-то вернулись ощущения. И они ей не особо-то понравились.

– Ты совсем уже оборзел, – заворчала она, пытаясь спихнуть с себя тяжёлую тушку Мамору.

– Сама виновата, нечего было останавливаться.

Его голос звучал глухо. Мамору так и не поднял головы, от чего Усаги стремительно покраснела – носом он продолжал утыкаться ей в грудь, и хоть куртка была весомым препятствием, тяжесть его тела Усаги всё равно ощущала очень явственно.

– Бака, – надулась она и снова завозилась, стараясь освободиться.

Мамору вдруг резко поднял голову и, оглядевшись, хитро посмотрел на Усаги. От его пристального взора она покраснела ещё сильнее и попыталась отвернуться, но Мамору, резко подтянувшись, навис над ней. Носами они практически касались друг друга, и Усаги затаила дыхание, боясь спугнуть момент. Тепло, исходящее от Мамору, притягивало, и ей безумно хотелось податься вперёд и крепко обнять его. Однако здравый смысл пока удерживал Усаги в реальности.

– В следующий раз хотя бы в дом забеги, прежде чем захочешь спрятаться от меня, – усмехнулся Мамору, губами касаясь покрасневшей от мороза и смущения щеки.

Помедлив, Усаги заторможенно кивнула, продолжая во все глаза смотреть на него. Ладонями в теплых розовых перчатках она упиралась в плечи Мамору, но вовсе не для того, чтобы оттолкнуть. Прикусив щеку, Усаги с наслаждением ощущала тяжесть его тела, хоть и понимала, что ситуация была не слишком подходящей для романтики, которую она успела себе придумать.

Мамору ещё раз бросил короткий взгляд в сторону дома, прежде чем обхватить ладонями лицо Усаги. Прикосновение шершавых от мороза губ было смазанным, недолгим, как будто бы они задыхались от нехватки воздуха, но и его хватило, чтобы ещё больше раззадорить Усаги.

– Говорю – бака же, – пробухтела она, когда Мамору отстранился, и резко дёрнула его за шарф на себя.

В этот раз они целовались почти что безумно, со страстью, от которой у Усаги знакомо закружилась голова. Она бы упала, если бы уже не лежала в сугробе прямо под Мамору.

– Ладно, один-один, – нехотя согласился он, когда они смогли оторваться друг от друга.

Усаги, кусая губы, смотрела на него затуманенным взором, обнимая Мамору за шею. Холод, конечно, начал проникать сквозь одежду, и Усаги даже начала бить мелкая дрожь, но это было пока что терпимо.

– Я уже лучше целуюсь, да? – усмехнулась она, отряхивая с его чёлки застрявшие в волосах снежинки.

– По сравнению с первым – о да, – кивнул Мамору и серьёзно оглядел её. – А теперь давай-ка лучше встанем, пока не замёрзли окончательно.

***

Усаги сидела около камина и, поджимая под себя ноги, задумчиво наблюдала за всполохами огня. Дрова весело трещали, искры пламени танцевали по газетной бумаге, которую Мамору положил в очаг для более быстрого разгорания. Его самого в комнате не было – сказал, что пойдёт за пледом. А ведь они не хотели, чтобы остальные знали, что они уже вернулись через вход на кухне и заняли одну из самых дальних комнат дома!

– И чем только этот вредный Чиба думал, – вздохнула Усаги, пряча всё ещё холодные пальчики в длинных рукавах любимого свитера.

Она изредка поглядывала на дверь, но Мамору пока что не возвращался, даже его шагов не было слышно из-за приоткрытой двери. А ведь Усаги так хотелось побыть с ним в тишине и покое, один на один, и снова попытаться поговорить. Кажется, в прошлый раз они так и не решили, что между ними происходит: передружба или недоотношения. Но то, что они всё же вышли на новую ступень их общения, уже говорило о многом. Однако Усаги всё же хотелось расставить все точки над i.

Она вздрогнула, когда чьи-то руки обвили её за талию. Впрочем, тепло было слишком знакомым, чтобы удивляться ему или негодовать.

Вздохнув, Усаги расслабилась и, положив голову на мужское плечо, внимательно посмотрела на Мамору. Задумавшись, она не заметила, как он пришёл, и это немного задело её самолюбие: опять проворонила всё на свете

– Девочки не будут искать меня? – прошептала Усаги, продолжая разглядывать Мамору сквозь полуопущенные ресницы.

Теперь ей было тепло, в кольце его рук, прижимаясь спиной к его груди. Огонь – единственный источник света в комнате – отбрасывал на лицо Мамору замысловатые тени, и Усаги даже казалось, что он сам словно состоял из пламени.

Коротко улыбнувшись, Мамору поцеловал Усаги в висок и поправил плед, который он накинул на них обоих.

– Нет, Сейя сказал, что прикроет нас.

– Твой брат – лучший из братьев! – улыбнулась Усаги, довольно зажмурившись. – Шинго бы, например, точно растрепал всем подряд, где я, что, зачем и почему.

Мамору коротко хохотнул.

– Мы просто договорились: я апгрейдю его байк лучше, чем у Харуки, а он продолжает молчать, словно ничего и никого на кухне да и вообще не было. Взаимовыгодная сделка.

– Мда…

Усаги снова уставилась на камин. Ладонями она накрыла пальцы Мамору и неосознанно стала поглаживать их, чувствуя, как внутри разливалось благодатное тепло. Несколько лет назад она бы и не подумала, что однажды будет сидеть на полу вместе с Мамору, наслаждаться его близостью, и только перемигивание пламени окажется свидетелем единения их душ.

– Как ты думаешь… Когда они догадаются? – прошептала Усаги.

– Когда кто-то из нас первым скомпрометирует наши отношения, – усмехнулся Мамору. Хватка его рук стала крепче.

Тишина влезла между ними лишь на секунду. Но Усаги, решительно отогнав её, глубоко вдохнула и развернулась в его объятьях. Встав на колени, она нависла над Мамору, упираясь о его плечи. Мужские ладони от этого резкого движения оказались под ягодицами, однако Усаги пока что не стала зацикливать на этом своё внимание. Тем более что Мамору лишь поудобнее обнял её за ноги и, подняв голову, внимательно ждал.

– А какие… Какие у нас отношения? – тяжело сглотнув, спросила Усаги.

Сердце её билось, как бешеное, словно вольная птичка, запертая охотником в клетке, отчаянно бьющаяся о прутья. Внезапно стало очень жарко, и Усаги не знала, что стало причиной: близость камина или её, казалось бы, невинный вопрос.

Мамору загадочно улыбнулся, поглядывая на неё из-под чёлки и иногда переводя взор на тяжело вздымающуюся от прерывистого дыхания грудь.

– Самые настоящие, – тихо отозвался он.

Крепко подхватив Усаги под спину, Мамору вдруг резко, но очень осторожно повалил её на пол, на упавший с плеч плед. Усаги только и успела ойкнуть от неожиданности, как снова ощутила вкус его губ на своих. Всем телом прижавшись к Мамору, она отвечала на отрывистые, глубокие поцелуи, как умела, компенсируя отсутствие опыта своей страстью.

Не так давно Усаги наконец-то поняла, почему её тянуло все это время к Мамору: только рядом с ним она чувствовала себя полноценной, настоящей и живой – их ссоры и последующие за ними поцелуи с лихвой доказали это. А ещё только присутствие Мамору дарило ей то чувство умиротворения и уюта, которых Усаги неосознанно искала всю свою короткую пока ещё жизнь. И просто так отпускать она его не собиралась, сколько бы Мамору ни продолжал звать её «Оданго» или увиливать от прямого ответа на поставленный вопрос…

Ненужные свитера полетели куда-то в сторону.

========== Ф – Фильм ==========

***

Мамору долго и внимательно смотрел на спящую девушку рядом с ним, которая куталась в плед и забавно морщила носик, словно снилось ей что-то неприятное. Но лицо её было слишком живым и подвижным, и буквально через секунду она уже улыбалась, мило причмокивая.

Он укутал её получше и осторожно встал с дивана, на котором они оба и уснули за просмотром чёрт-знает-какого-по-счёту фильма. Телевизор несколько мешал своим свечением, поэтому Мамору выключил его, а сам ушёл на кухню – он не мог себе представить утро без кофе.

Напиток тихо шуршал в турке, кофейные ароматы будоражили голодный желудок, а Мамору всё прокручивал и прокручивал в памяти события вчерашнего вечера. Он бы не стал столь удивительным и потрясающим, если бы не было некоторых мрачных моментов.

Налив кофе в подогретую чашку, Мамору накрыл её блюдцем и погрузился в воспоминания…

***

…Когда он вышел с работы, на улице лил сильный дождь. Реки дождевой воды неслись рядом вместе с Мамору, который, ругая небесную канцелярию, бежал несколько кварталов на своих двоих. Машина была в ремонте, а автобусы не ходили, как сказали по радио, поэтому приходилось добираться своим ходом. Зонтик частично спасал от воды, но ноги промокли окончательно, и Мамору оставалось лишь надеяться, что простыть он не успеет.

Стоило ему только увидеть маячившую на горизонте родную многоэтажку, как у Мамору словно второе дыхание открылось. Однако только-только он ускорил шаг, как с кем-то столкнулся нос к носу на мостовой.

– Ай-яй! – запричитал кто-то, оступаясь и падая.

Мамору, который смог устоять на ногах, успел подхватить этого «кого-то» под локоть и не дать встретиться с мокрым и противным асфальтом.

– Вы в порядке? – учтиво осведомился Мамору и осёкся, когда на него посмотрели заплаканные голубые глаза, ради обладательницы которых он мог сделать всё, что угодно, попроси она только.

– Оданго?

Усаги, увидев его, тоже растерялась и удивлённо смотрела на Мамору, заторможено хлопая слипшимися от воды ресницами. От дождя – или всё-таки слёз? – по щекам расползлась тушь, и выглядела Усаги немного жутко.

– Я… Прости… Я… – лепетала она, сжимая холодными пальцами мокрый рукав его рубашки. – Это не…

Губы её дрожали, а покрасневшие от слёз глаза лихорадочно блестели. Шмыгая носом, Усаги старательно пыталась держать себя в руках, но получалось плохо – она дрожала то ли от холода, то ли от беды, приключившейся с ней.

– Что-то случилось? – взволнованно спросил Мамору, осторожно прижимая её к себе.

– Он… Он… – всхлипнула Усаги и, подавшись вперёд, уткнулась носом ему в грудь, безмолвно прося тепла и защиты…

– …Спасибо тебе большое, – негромко поблагодарила его Усаги.

Она стояла на пороге гостиной, неловко переступая с ноги на ногу, и безрезультатно поправляла рукава слишком большой для неё рубашки Мамору. После душа Усаги выглядела чуть более бодрой и живой, чем была до этого. По крайней мере, следы туши пропали, и Оданго не напоминала монстрика из детских сказок.

– Пустяки, – улыбнулся ей Мамору и похлопал по дивану, приглашая сесть. – Иди сюда.

Робко ступая по махровому ковру, Усаги приблизилась к нему. Она не смотрела на Мамору, когда устраивалась рядом с ним, стыдливо пряча глаза.

– Не бойся, Оданго, плед не кусается, – улыбнулся Мамору, когда Усаги вздрогнула из-за того, что он накинул ей на плечи тёплую, почти невесомую ткань.

– Спасибо…

Усаги шмыгнула носом и, подтянув колени к груди, уткнулась в них. Мамору смотрел на неё со смешанными чувствами: он понимал, что что-то точно стряслось, но не спрашивал, опасаясь расстроить Усаги ещё больше. Поэтому-то лишь молча сидел рядом, не решаясь заговорить.