Текст книги "Эмигрантка в Стране Вечного Праздника"

Автор книги: Диана Луч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Одно время в Перепелках жили представители никому не известной секты, которые, как это ни странно, заставили местное население себя уважать. По идеологическим соображениям и образу жизни они походили на мормонов, поэтому жители посёлка поначалу решили, что это мормоны-геи, изгнанные с позором из своей общины. Данная версия основывалась на следующем факте. По прибытии в Перепёлки эти четверо мужчин приобрели небольшой деревенский домик и поселились там, прожив в тесноте да не в обиде чуть больше года. Затем к ним примкнула молодая женщина, и вся округа этому обстоятельству чрезвычайно удивилась. Ведь у мормонов принято, чтобы у мужчины было несколько жён, а не наоборот. «Что-то тут не так», – перешёптывался поселковый люд. Впрочем, откуда взялась эта девушка и кем доводилась сектантам, так и осталось тайной за семью печатями. Работали мормоны в соседних деревнях плотниками, периодически участвуя в сезонном посеве и сборе зерновых. Несмотря на то, что они не держали у себя предметов современного прогресса, ездили на подводе, запряжённой парой лошадей, готовили еду в печи и ходили стирать бельё на речку, так вот, несмотря на всё это, их одежда всегда выглядела безупречно чистой и отутюженной, без единого пятнышка или складочки. Носили эти мужчины в любую погоду белые рубашки, тёмные брюки, пиджаки и чёрные шляпы с широкими полями, а их лица с такой же неизменностью украшали аккуратно подстриженные длинные бороды. Кроме того, всего за год новоявленные сектанты сумели так красиво отстроить приобретённую ими «избушку на курьих ножках», что даже проезжавший мимо столичный дизайнер не удержался, чтобы её не сфотографировать, и вскоре это фото украсило обложку журнала «Модные фасады и интерьеры». Однако появление в мужской коммуне молодой женщины, как гласит известное изречение мореплавателей, привело к гибели целого корабля. Эйфорическое настроение первых недель совместного с ней проживания вскоре сменилось на подавленное, а ещё через пару месяцев все до одного мормоны покинули отстроенный ими домик в неизвестном направлении, оставив его в распоряжение этой представительнице слабого пола. Она, по-видимому, не сильно воодушевилась прелестями сельской жизни, поэтому на новом месте долго не задержалась. Месяц спустя эта девушка сообщила соседям, что устроилась на работу в ближайшем городе, отбыла в указанном направлении и с тех пор в прежнее жильё не возвращалась.

******

Полагаю, ни для кого не секрет, что европейскому населению свойственна буквальность. Другими словами, у них искажена способность образно мыслить. Взять хотя бы русскую народную сказку про Иванушку-дурачка, смысла которой европейцы наверняка не поняли бы. Внимательно прочитав или выслушав её от начала до конца и уяснив последовательность происходящих в ней событий, в конечном итоге они бы растерянно пожали плечами: «А почему вы этого Ивана называете дураком? Ведь он же на самом деле умный! Это что у вас шутка такая?!» А разве в жизни не бывает так, что дураков принимают за умных, а умных держат за дураков? Впрочем, не думаю, что европейцы склонны размышлять на эту тему, поскольку жить по чьей-то указке – занятие гораздо менее энергозатратное: не надо нервничать, спорить, портить с кем-то отношения, доказывать свою точку зрения. Сказал начальник: «Вот этого надо уволить, потому что он – дурак!». «Значит, так оно и есть, туда ему и дорога», – решил бы подчинённый-европеец, ни на минуту не задумавшись, а так ли это на самом деле. На протяжении долгих лет, проведённых в Европе, меня не переставало удивлять огромное количество языковых стереотипов, употребляемых всеми подряд без предварительного осмысления. «Что же это за стереотипы такие?» – спросите вы. Это речевые заготовки по различной тематике, наподобие такой: «Всех, без исключения, геев отличает утончённый эстетический вкус». Услышав её в который раз, я еле сдерживаюсь, чтобы не задать вопрос: «И у тех, кто работает на свинофермах, тоже? Перед тем, как отправить свинок на скотобойню, они, наверное, наряжают их в белые кружевные саваны и повязывают им на головы шёлковые ленты и платочки?» Или другой пример. Всем известно, что американский режиссёр-постановщик Вуди Аллен снял множество художественных фильмов. Позвольте спросить, сумели ли вы посмотреть какой-нибудь из них от начала до конца? Мо-лод-цы! Лично я на пятой попытке сдалась потому, что его комедии показались мне совсем несмешными. На мой взгляд, фильмы у него вялые, кислые, недожаренные что ли, при этом ужасно растянутые по времени и переполненные актёрской болтовнёй. Эдакое, знаете ли, интеллектуальное занудство, скрашенное присутствием красивых и молодых актёров. Впрочем, не подумайте, что я – ярая ненавистница американской киноиндустрии. Это вовсе не так. Мне нравятся фильмы, поставленные Клинтом Иствудом, Стивеном Спилбергом, Джеймсом Кэмероном, Квентином Тарантино, Романом Полански и прочими голливудскими режиссёрами. Однако речь не обо мне, а о свойственных населению Европы языковых стереотипах. Стоило спросить европейского обывателя о том, что он думает о широко разрекламированных фильмах Вуди Аллена, как тот, не задумываясь ни на минуту, выпаливал: «А-а, Вуди Аллен, ну как же, конечно, знаю… это известный режиссёр, а ещё, кажется, актёр… и все фильмы у него очень интересные!», – даже если ни одного из них не удосужился посмотреть.

Разработанная европейским обществом схема того, что, кому и в какой форме нужно говорить и как правильно на всё реагировать, позволяла не расходовать зря своё время и силы. Ведь когда человек точно знает, каков стандарт ответа на заданный ему вопрос, то у него отпадает необходимость ломать себе над этим голову. «Да и зачем? Гораздо проще открыть рот и озвучить правильный ответ», – подумал бы типичный европеец. К слову, то же самое происходило в России в печально известные годы застоя, когда коммунистическое правительство навязывало своим гражданам «политически корректные» формулировки, отступление от которых строго каралось законом. Что уж греха таить, такая схема многих обывателей вполне устраивала, поскольку вместе с ней отпадала необходимость размышлять о смысле жизни и собственном предназначении. «Зачем думать над тем, что достоверно известно ЦК КПСС?» – считали советские обыватели. К счастью, в современной России стандартность поведения давно изжита, однако, того же самого нельзя сказать о европейском населении. Лично у меня создается ощущение, что их средства массовой информации, пропагандирующие не конкретные знания, а всего лишь видимость таковых, занимаются созданием будущего поколения клонов, с помощью которых, к примеру, можно будет раз и навсегда решить проблему утраты своих близких. К чему обливаться слезами по кому-то, когда его место может занять любой другой человек, реагирующий на различные ситуации теми же самыми стандартными словесными формулировками?

Подкреплю утверждение о буквальности европейцев историей из личного опыта. Дело было летом, когда ремонтные фирмы Страны Вечного Праздника по обыкновению латали дыры на асфальтированных дорогах. В тот день я доехала на машине до участка на шоссе, где из-за ремонтных работ водители, двигающиеся в противоположных направлениях, были вынуждены попеременно пользоваться одной полосой. Обычно в подобных случаях до и после ремонтируемого участка устанавливался светофор, с помощью которого чередовалось движение машин в обоих направлениях. Но в тот раз функцию светофора выполнял рабочий с дорожными знаками в руках, которыми регулировал движение транспорта. Как и остальные водители, я выключила у своей машины мотор и стала ждать, когда рабочий покажет дорожный знак, разрешающий движение вперёд. Ожидание затянулось, и от нетерпения я высунула голову из окошка, пытаясь выяснить, что там впереди происходит. По месту в очереди моя машина была шестой, а напротив первой стоял дорожный рабочий – молодой паренёк, по внешности которого нетрудно было догадаться, что он был эмигрантом. Этот светловолосый голубоглазый парень держал в вытянутой руке знак, разрешающий движение вперёд, в виде толстой белой стрелки на синем фоне. Видно, не совсем разобравшись в том, как правильно его держать, он направил белую стрелку вверх, вместо того, чтобы повернуть её влево, на соседнюю полосу, куда предположительно должны были ехать машины нашего ряда. Хотя, казалось бы, какой мог случиться конфуз? Во-первых, для проезда была свободна всего одна полоса. По другой в это время ездил асфальтоукладочный каток. А, во-вторых, дорожных знаков у рабочего было всего два: один – запрещающий движение, а другой – разрешающий, и при показе одного из них было очевидно, можно или нет трогаться с места. Иначе говоря, с точки зрения нормальной человеческой логики, никакой проблемы для понимания того, куда нужно ехать, не существовало. Тем не менее, водитель первой машины даже не подумал тронуться с места. В голове у меня промелькнуло: «А, может, ему стало плохо? Или того хуже. Может, он скоропостижно скончался и сидит сейчас в автомобиле с открытыми глазами, положив обе руки на руль, а окружающим невдомёк, что с ним произошло… о, ужас!» Впрочем, немного понаблюдав за происходящим из окошка своего автомобиля, я поняла, что дело было в другом. Водитель первой машины никак не мог решить, куда же ему податься: в небо, как указывала стрелка рабочего, или в сторону, на свободную соседнюю полосу? Всё это время бедняга-рабочий с дорожным знаком в руке смотрел вопрошающим взглядом прямо ему в лицо, видимо, ожидая, что тот его намёк поймет и наконец-то двинется с места.

Ещё более удивительным было то, что растерянность мужчины, сидевшего за рулём первого автомобиля, разделяли все остальные водители, стоявшие в этом ряду, поскольку никто из них ни разу ему не бибикнул и не крикнул: «Чего встал-то? Поезжай вперёд! Не задерживай!» По-видимому, они тоже были сосредоточены на осмыслении направления стрелки дорожного знака и поиска в самих себе ответа на вопрос, а хотят ли они ехать туда, наверх, и возможно ли это в принципе? Ведь их транспортные средства были всего-навсего автомобилями, а не самолётами, оснащёнными реактивным двигателями. Наконец, рабочий, простоявший с дорожным знаком в руках целых десять минут, пришёл к выводу, что водители, очевидно, чего-то не поняли, но так или иначе им это необходимо разъяснить. А не то не прекращающаяся пополняться машинами очередь не рассосется вплоть до завтрашнего дня. Он отложил в сторону дорожный знак и принялся энергично размахивать рукой влево, именно туда, куда машинам нужно было ехать. Но поскольку его вращательные движения осуществлялись в восходящем направлении, взгляды водителей как по команде снова устремились наверх, отслеживая верхнюю точку траектории его вращений. Несмотря на то, что дорожный рабочий старательно крутил рукой несколько минут, никто из водителей так и не тронулся с места. В итоге несчастный паренёк, испугавшись, что за неправильную разъяснительную тактику его могут уволить, подбежал к водителю первой машины и движением руки, напоминающей реверанс, несколько раз показал, что путь свободен, мол, проезжайте, пожалуйста, на свободную дорожную полосу, милости просим! Только тогда произошло массовое озарение. Все водители разом догадались, куда нужно ехать. Да и кто же не поймёт значения этой позы: согнутой в пояснице спины и оттянутой в сторону руки? Начиная с того момента, длинный ряд машин тронулся в путь. А всё благодаря сообразительности дорожного рабочего, чей плебейский жест не только оказался понятен водителям, но и, самое главное, пришёлся им по душе.

******

Вообще-то говоря, откуда у европейцев взялась эта буквальность? Определяющим критерием приземлённого мышления является элементарное бескультурье, при котором человек всю свою жизнь довольствуется минимальным количеством знаний и умений, нередко имеющим отношение лишь к реализуемой им профессии. В этой связи не лишним будет заметить, что по количеству мелких фирм и кооперативов во всём Европейском Сообществе Стране Вечного Праздника не было равных. К их числу относились семейные отели, бары, рестораны, мясные, рыбные и фруктовые лавки, магазины, мини-фабрики, мастерские всех типов, парикмахерские, а также работавшие по частной лицензии электрики, сантехники, маляры и прочие профессионалы своего дела. При этом свободное времяпрепровождение подавляющего большинства владельцев мелкого бизнеса было на редкость незамысловатым: еда в ресторане, закладывание за воротник на выходных и ежегодный отпуск у моря. «И всё?! – удивитесь вы. – А как же посещение выставок, музеев, театров, концертных залов? Ведь в Европе всего этого полным-полно». Полностью разделяю данную точку зрения, однако, европейцы в большинстве своём считали, что поскольку зарабатываемых ими средств вполне хватает на жизнь, то заниматься повышением у себя или своих отпрысков культурного уровня не имеет никакого смысла. При этом некоторые из них довольно смутно представляли себе, что же это такое вообще – культурный уровень? Никогда не забуду, как побывавший по обмену в России знакомый мне европейский подросток, по возвращении в Страну Вечного Праздника недоуменно изрек: «Зачем у вас, русских, в каждой квартире стоит пианино? Не может же столько людей обучаться музыке? Вы его, наверное, держите для красоты, ну или… на дрова. А что? В России же зимой холодно!»

С удивлением для себя, только за рубежом я осознала, что у нас, россиян, существует масса поводов для того, чтобы собой гордиться. В данном случае во мне говорит не эмоциональное, а рациональное. К примеру, в Европе, если ваши отпрыски, помимо обычного колледжа, посещают занятия в музыкальной или художественной школе, то это автоматически выделяет вас из среды «обычных родителей». А такого понятия, как детская спортивная или танцевальная подготовка, которая была бы любой семье по карману, там попросту не существует. Скорее всего, эта мера направлена на поддержание традиционных классовых различий и формирование у детей с раннего возраста понимания того, на что именно они в дальнейшем могут претендовать, чтобы воображение у них не слишком буйствовало относительно собственных жизненных перспектив. Каждый сверчок знай свой шесток! Иначе говоря, российское образование превратило нас (не всех, конечно, но многих) в людей со светскими привычками и утонченными хобби, присущими на Западе лишь представителям высшего слоя общества. В то же время мы сами, приемники российской культуры, в большинстве своём полиглоты и всесторонне развитые личности, в себе этого почему-то упорно не замечаем, не ценим и вообще стараемся не придавать этому никакого значения, искренне полагая, что жители других стран имеют такой же доступ к образовательным и культурным ценностям. Как часто, живя в России, мне приходилось слышать от своих соотечественников: «Уж у европейцев культуры побольше будет, чем у нас!» А вот и неправда, поживите в Европе и сами это поймёте! Другой характерной особенностью россиян, на мой взгляд, является развитая способность смеяться над самими собой, в отличие от европейцев, у которых процесс материального обогащения нередко сопровождается процессом нравственной деградации. К слову сказать, типичные представители категории «новых русских», отличающиеся ограниченным кругозором, тем не менее, от души смеются над анекдотами про свою же собственную глупость. Это ещё раз доказывает, что чувство юмора по отношению к самому себе является показателем нормального человеческого рассудка, способности думать, чувствовать и прощать.

******

Существует типично российское представление о детях без детства. В данном случае речь идёт о школьниках, которые, отсидев за партой, бегут на танцы, потом на уроки английского, затем в музыкальную школу, а в выходные проплывают в бассейне поистине олимпийские дистанции либо осваивают сложнейшие техники боевых искусств. В Стране Вечного Праздника это выражение имело отношение к концептуально иной категории подрастающего поколения. Дети, которых совершенно справедливо можно было назвать лишёнными детства, как правило, не имели такового из-за чрезмерной занятости на родительских фирмах и фермах, где зачастую работали наравне со взрослыми. Представляю себе удивленные лица читателей: «Как же это? Всем известно, что европейцы прилагают большие усилия для предотвращения эксплуатации несовершеннолетних детей в странах Азии и Африки! А сами, оказывается, занимаются тем же самым». Мне же остаётся лишь развести руками и добавить, что, по-видимому, одно другому не мешает.

Как-то раз в Стране Вечного Праздника я проезжала по шоссе мимо одной деревушки и вдруг вспомнила, что должна была прихватить на обед хлеба. Припарковав машину на обочине, я зашла в небольшой сельский магазинчик, но, к своему удивлению, никого там не обнаружила, за исключением стоящей за прилавком веснушчатой девчушки, приблизительно семи лет. В магазине я взяла хлебный батон и решила немного подождать, пока подойдёт кто-нибудь из взрослых, чтобы расплатиться с ним за покупку, а сама в это время принялась разглядывать продукты на полках. Скорее всего, мой напускной интерес со стороны был слишком очевиден, и не прошло пары минут, как маленькая девочка чуть хрипловатым голосом окликнула меня из-за прилавка: «Ещё что-нибудь будете брать или Вас по кассе пробить?» На несколько секунд у меня пропал дар речи, но я взяла себя в руки и спросила малышку: «Так ты что сама покупателей рассчитываешь?» В ответ девочка смерила меня угрюмым взглядом и очень серьёзным тоном проговорила: «Ну да, сегодня я за магазином присматриваю, а позже батька мой сюда подойдёт, вот только коз сначала подоит». «А где твоя мама?» – задала я следующий вопрос, не понимая, как взрослые могли взвалить на плечи ребёнка обслуживание посетителей в магазине. «Мать в поле ушла за коровами, их надо на дойку пригнать», – деловым тоном ответила девочка. Вдруг я вспомнила, что не лишним было бы прихватить к обеду чего-нибудь мясного, и попросила малышку: «Слушай, а ты не могла бы позвать своего папу, чтобы он мне грамм двести вон той колбаски нарезал», – и указала какой. Веснушчатая девчушка недовольно хмыкнула и, пожав плечами, буркнула: «Я сама её нарежу, долго что ли?!» С этими словами она взяла огромный нож, своими размерами напоминавший пиратскую саблю, и, орудуя им как заправский повар, быстро нарубила колбасы, взвесила её на электронных весах, вытерла руки о край футболки и снова спросила: «Ещё что-нибудь брать будете?» «Нет, спасибо, больше ничего, – ответила я, и, расплачиваясь с девочкой, напоследок у неё поинтересовалась: – Неужели тебе не хочется поиграть и побегать с другими ребятами, вместо того, чтобы просиживать здесь целыми сутками?» Девочка на минуту задумалась, прикусив нижнюю губу, внимательно на меня посмотрела и без единой нотки детской непосредственности ответила: «А кто же тогда в магазине будет работать?! Чужих нанимать нельзя, начнут воровать, тогда пиши – пропало! Ничего, появится у меня свободное время и наиграюсь…» «Понятно», – кивнула я в ответ, однако, сильно усомнилась в том, что это когда-нибудь произойдет.

******

Поселившись в Перепёлках, я с удивлением для себя обнаружила, что большинство сельчан окликают друг друга по прозвищам. Помню, когда я училась в школе, мы с напарниками по классу то и дело придумывали их, однако, с возрастом это развлечение потеряло всякий смысл и интерес. Бывало, спустя годы я встречала на улице кого-нибудь из бывших учителей и одноклассников и всякий раз ловила себя на мысли о том, что никак не могу вспомнить их прозвищ, какими бы забавными они не казались мне раньше. Зато жители Перепёлок наделяли друг друга на редкость функциональными прозвищами, отличавшимися глубоким психологическим содержанием и недюжинным чувством юмора. В результате многие из них закрепились за своими носителями на долгие годы.

Супругу известного на всю округу лгуна и мошенника поселковый люд окрестил Праведницей. Но не потому, что она являлась полной противоположностью своего аморального муженька, а как раз таки наоборот, поскольку выступала в роли его наставницы, подстрекая на всякие нехорошие поступки, и при этом всегда оставалась в тени, вне прямых подозрений. Недаром говорят, что муж и жена – одна сатана. Периодически соседи приходили ей на него жаловаться, и тогда Праведница нахлобучивала поварской колпак, подвязывалась кухонным фартуком, а потом, стоя на пороге своей квартиры, выслушивала соседские жалобы, негодующе взмахивая руками и качая головой: «Ах, он засра-а-анец! Как же он такое сде-е-елал!» Правда, длилось это минут пять, не больше. Затем Праведница старательно изображала, будто вытирает испачканные руки о фартук, и спешно извинялась: «Вы уж меня простите, я к Вам потом сама загляну, и тогда мы обо всём спокойно поговорим. А сейчас я не могу, у меня суп стоит на плите, боюсь, выкипит». С этими словами она захлопывала входную дверь прямо перед носом у рассерженной соседки или соседа, а своего обещания никогда не выполняла.

Как известно, общественное мнение редко обходит стороной представительниц женского пола экзотической внешности. К их числу в Перепёлках относилась Блондинка, с виду обычная женщина средних лет, среднего роста и упитанности. Впрочем, речь идет не о какой-нибудь там блондинке, а своего рода уникальной. Ещё в юные годы эта сельчанка остановила свой выбор на цвете волос Мэрилин Монро и с тех пор его никогда не меняла. От природы Блондинка была жгучей брюнеткой, и, чтобы добиться белоснежного окраса волос, ей приходилось попеременно пользоваться, то косметическими красителями, то перекисью водорода, а иногда и тем и другим одновременно, причем зачастую они вступали в химическую реакцию, придавая волосам Блондинки редкостные фосфорические оттенки. Многочисленные наблюдения местных жителей свидетельствовали о том, что в темноте её голова переливается полупрозрачными красками: красноватой, зеленоватой, синеватой, фиолетовой, а иногда даже серебристой и золотистой. Всё это радужное великолепие окружало шевелюру Блондинки, по утверждениям одних – в виде божественного ореола, а других – наподобие скафандра у гуманоида. «Почему же тогда её не прозвали Инопланетянкой или Светящимся шаром?» – спросите вы. Да потому что указанных спецэффектов она достигла именно за счёт того, что наперекор судьбе, или вернее сказать, природным данным, систематически обесцвечивала свою шевелюру.

Если Блондинка относилась к присвоенному ей поселковым обществом прозвищу весьма снисходительно, то другая сельчанка всей душой ненавидела собственное. Жители Перепёлок за глаза звали её Яичницей, а всё потому, что эта женщина стала жертвой собственного таланта. Несмотря на то, что всю свою жизнь Яичница провела в домохозяйках, слава о её чудесном омлете распространилась далеко за пределы родного посёлка. Для лица женского пола прозвище Омлет было неподходящим, поэтому жители Перепёлок остановили свой выбор на более приемлемом варианте – Яичница. Сутками напролёт соседи придумывали совершенно нелепые поводы, напрашиваясь к ней в гости, чтобы в какой-то момент прервать милую беседу бестактным вопросом: «Слушай, а ты меня своим омлетиком не угостишь?» За долгие годы Яичница к этому уже привыкла, а потому, грустно улыбнувшись в ответ, в который раз покорно отправлялась на кухню творить свои кулинарные чудеса, чтобы осчастливить ещё одного нахлебника, за глаза называвшего её столь неблагозвучным прозвищем.

Кроме того, в Перепёлках проживало несколько человек, носивших прозвища сугубо фольклорного характера. Нужно признать, что в этом была определённая логика, учитывая историческое происхождение большинства современных фамилий. Взять хотя бы русские: Мясников, Шаров, Воробьёв, Коновалов, Пороховщиков и др. В Перепёлках одного коренного жителя народ окрестил Веслом, то ли за счёт особенностей его телосложения, то ли это было данью рыболовецкому промыслу, которому Весло посвятил более десятка лет жизни, путешествуя по всему миру на палубе огромного судна. Нестандартность внешнего вида у Весла заключалась в следующей диспропорции: при росте метр восемьдесят он весил чуть больше пятидесяти килограммов, несмотря на то, что питался объёмно и разнообразно, во всяком случае, не хуже любого другого взрослого человека. Скорее всего, проблема заключалась в его метаболизме, сжигающем калории со скоростью крематорной печи. Благодаря этой внешней характеристике Весло, одно время проживавший в столице, успешно подрабатывал на киностудии актёром массовки, исполняя роли голодных, нищих и обездоленных, а один раз даже сумел сыграть саму Смерть. Кроме него, простецкое прозвище в Перепёлках получил механик местной автомобильной мастерской, которого сельчане прозвали Корытом. Однако винить в этом механику нужно было не кого-нибудь, а самого себя. Перебравшись в Перепёлки из большого города, он устроился на работу в местную мастерскую и первое время язвительно насмехался над старенькими автомобильчиками аграриев и животноводов, заявляя при встрече очередному клиенту: «Ну что, дядька?! Всё ещё катает тебя твоё корыто?», – подразумевая под корытом транспортное средство двадцатилетней давности. Крестьяне же в ответ лишь добродушно улыбались, понимая, что недавнему городскому жителю трудно усвоить один из главнейших постулатов их философского мировоззрения, гласивший: «Богатый человек – не тот, кто много зарабатывает, а тот, кто мало тратит!» Зачем покупать новый автомобиль, если, починив старый, можно поездить на нём ещё какое-то время? Хотя фермеры пропускали мимо ушей критические комментарии приезжего механика, в конечном итоге тысячекратно повторённое им слово «корыто» закрепилось в качестве его же собственного прозвища. Впрочем, спустя годы он к нему привык и уже не обижался.

В числе сельчанок, наделённых прозвищами, была бессменная секретарша периодически сменявшихся глав поселковой администрации, которую за глаза все называли Сверлом. Почему местные прозвали её именно так, мне стало ясно, когда я с ней пообщалась. Как-то раз мне потребовалось взять в мэрии справку о регистрации по месту жительства и по приходу туда выяснилось, что их выдавала женщина-Сверло. В здании поселковой администрации она занимала наипочётнейшее место, восседая на похожем на трон, большом кожаном кресле, установленном прямо перед кабинетом мэра, и поглядывала оттуда на посетителей с нескрываемым презрением. Приблизившись к секретарше, я вежливо с ней поздоровалась и коротко объяснила, зачем пришла. «Хм, – окатила меня с ног до головы негативно оценивающим взглядом Сверло и, отложив в сторону какой-то женский журнал, процедила сквозь зубы: – Документик Ваш предъявите!» Я покопалась в сумке, достала карточку с видом на жительство и протянула секретарше. Сверло покрутила её в руках и приклеилась ко мне немигающим взглядом: «А фотография на этом документе Ваша?» «А чья же?!» – опешила я. «Ладно, ладно, я только это хотела от Вас услышать, – буркнула она и вслед за этим настойчиво поинтересовалась: – Скажите, а кто у Вас муж?» Я назвала его имя и фамилию. «Странно, я такого не знаю…» – впилась в меня взглядом Сверло. «А Вы всех в этом посёлке знаете?» – полюбопытствовала я. «Ну не всех, конечно, однако, о тех, с кем лично не знакома, тоже наслышана, а вот названное Вами имя никак не припомню. Н-да-а-а, странно… – не отрывая от меня ни на секунду своего змеиного взгляда, заключила Сверло и после короткой паузы продолжила допрос: – А где он работает?» Я ответила. Сверло: «Кем?» Я ответила. Сверло: «А вы давно здесь живёте?» Я ответила. И всё же когда она спросила у меня: «А вы оба живёте на его зарплату?», – я не выдержала и попросила её объяснить, на каком основании она задаёт мне столь бестактные вопросы. «А зачем мне какое-то основание? – цинично ухмыльнулась Сверло. – Мы здесь, девушка, всё про всех знаем и про Вас тоже всё, что нам будет нужно, выясним». Признаться, в этом я нисколько не сомневалась.

По аналогии со Сверлом, некоторые прозвища жителей Перепёлок звучали неожиданно резко и даже грубо. К примеру, владельца местной скотобойни, весившего сто пятьдесят килограммов, сельчане за глаза прозвали Мордой. Вообще-то, это прозвище создавало довольно полное представление о размерах его лица, но в то же время нисколько не отражало имеющуюся громоздкость других его телесных пропорций. С таким же успехом ему могли бы приклеить прозвище Большая Нога или Огромный Живот. Хотя в указанном направлении жители Перепёлок тоже усмотрели некоторые нюансы, выделив из общей массы пару сельчан, одного из которых прозвали Пивной Бочкой, а другого Пивоваренным Заводом. В данном случае разница не качественная, а количественная, и непосредственно относящаяся к регулярно употребляемому ими пиву. Были в Перепёлках и парные прозвища, в частности, у матери и дочери, которых звали: Большая Беззуба и Малая Беззуба. Эти достопочтенные сельчанки, потерявшие из-за периодонтита две третьих своих зубов, так и не прибегли к протезированию, вследствие чего их улыбки выглядели на редкость плачевно, а в сумерках ещё и устрашающе. Сколько бы родственники и друзья не советовали им заняться устранением столь явного внешнего недостатка, Большая и Малая Беззуба, будучи работницами молочной фермы, продолжали отмахиваться от этой, на их взгляд, совершенно бессмысленной затеи: «Зачем на свой рот столько денег тратить? Кто тут нас испугается? Коровы что ли?»

Другую синонимическую парочку представляли собой владелицы бара, известные в Перепёлках под прозвищами Палка и Скалка. Шутка ли сказать, но если бы на месте Белки со Стрелкой, которых на борту космического корабля когда-то вместе запустили в космос, очутились Палка со Скалкой, то они разнесли бы его в пух и прах ещё задолго до взлёта. «А чего им не хватало?» – спросите вы. Всего и сразу. То, что было у одной, того тут же начинало недоставать другой, и на этой почве у них постоянно возникали конфликты, нередко заканчивавшиеся мордобоем. Палка и Скалка доводились друг другу родными сестрами по матери, с разницей в возрасте в несколько лет. Взаимную ревность и зависть у Палки и Скалки, скорее всего, объясняло то, что на протяжении всего детства их забирали к себе на выходные бабушки и дедушки по отцовской линии. Поскольку девочки были рождены от разных мужчин, родственники последних настраивали сестёр друг против друга. Разумеется, это никак не способствовало налаживанию между ними доверительных дружеских отношений, а во взрослом возрасте взаимное неприятие вылилось в бесконечные склоки, жалобы и обвинения, доходившие вплоть до драки. Усугублялся этот конфликт ещё и тем, что работали Палка со Скалкой в баре, доставшемся им обеим по наследству от матери. Обе сестры считали себя полноправными владелицами указанного заведения, и, когда одна пыталась установить на рабочем месте свои порядки, это неизменно сопровождалось активным противодействием со стороны другой, причем иногда выливалось в нешуточные потасовки, свидетелями которых неоднократно становились посетители бара. Впрочем, подобное зрелище нисколько не пугало подвыпивших сельчан, а даже наоборот, развлекало и давало повод посплетничать.