Текст книги "Эмигрантка в Стране Вечного Праздника"

Автор книги: Диана Луч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Лично я с данным утверждением не согласна, поскольку считаю, что как раз в этом мы нисколько не отличаемся от братьев наших меньших. Иначе говоря, без пищи протянешь ноги, поэтому ее должно быть достаточное количество. Что же касается процесса дегустации, то расскажу об одном интересном факте. Знаете ли вы, каким способом производители сыра проверяют свои продукты на предмет вкусового качества? Эти европейцы отправляются в лес, а там, устроившись на целую ночь в кустах, неусыпно следят за тем, какому из сыров дикие лисы отдадут наибольшее предпочтение. Указанная традиция сложилась после того, как европейские учёные обнаружили у лесных лисиц утончённые дегустационные способности. С тех пор владельцы сырных фабрик взяли себе за правило собираться на какой-нибудь лесной опушке раз в год. Поздним вечером они выставляют там ряд пронумерованных тарелок с кусочками своих сыров, а сами прячутся в кусты, надев шлемы с приборами ночного видения. На протяжении ночи опушку с сырами посещают вышедшие на охоту рыжие лисицы, которые, обнюхав по очереди все кусочки сыра, первым пробуют тот, который на их взгляд является самым вкусным. Нетрудно догадаться, что в этом конкурсе побеждает сыр, вызвавший у ночных дегустаторов наибольший интерес. Да что там европейцы! Мы, россияне, уже давно догадались об этих способностях у животных, используя вместо лисы обычную кошку или собаку. Зачем далеко ходить, когда подобный эксперимент можно провести у себя дома? Чтобы протестировать колбасу на предмет съедобности, всего-навсего нужно отрезать от неё маленький кусочек и угостить им своего четвероногого друга. Если домашний любимец, понюхав её, решительно отвернётся и отойдёт в сторону, то это означает, что она не очень или совсем несъедобная, поэтому никому не рекомендуется употреблять её в пищу.

******

Полагаю, настало время рассказать о ресторанном бизнесе европейских сельчан на примере уже известных вам Перепёлок. В этом посёлке заведения общепита были семейным бизнесом, в котором одни родственники готовили еду, другие наводили порядок в помещениях ресторана, третьи закупали продукты, четвёртые обслуживали посетителей в зале, а иногда эти обязанности между ними чередовались. Рабочая обстановка местных ресторанчиков была очень шумной, поскольку поселковые официантки постоянно друг с другом перекрикивались, причём некоторые из них орали так, что посетители внезапно давились пищей. По аналогии с тем, как одна из песен А. Б. Пугачёвой посвящалась женщине, которая поёт, про официанток в Перепёлках можно было сказать: «Та, которая орёт», – поскольку кричали они зычно и по любому поводу. Только вооружившийся ножом и вилкой посетитель проглатывал первый кусок пищи, как у него над ухом раздавалось: «Капитолина, ты что?!» В следующую секунду с другого конца зала в ответ доносился мощный рокот грудного женского голоса: «Ты сама-то, Сабина, что, э-э?!» «Я-то? Я ничего! А ты?!» – отвечала гулом несущегося на всех парах паровоза Капитолина. «И я ничего!» – вторила ей Сабина, перекрывая своим криком звук телевизора, по которому транслировался футбольный матч в тот самый момент, когда в ворота забивали гол и на трибунах неистовствовали болельщики.

Самый посещаемый ресторан располагался на главной площади посёлка. Недостатка в посетителях в нём никогда не наблюдалось, и от большого объёма работы у шефа данного заведения сами собой развились удивительные способности. Его отличала исключительная быстрота речи, вкупе с молниеносной реакцией, за счёт которой ему удавалось одновременно диктовать меню и вписывать в блокнот заказы клиентов с четырех рядом стоящих столиков. Другим его талантом было цирковое жонглирование, которому он нигде не обучался, но, как говорится, жизнь заставила овладеть этим навыком. Во время работы он лихо подбрасывал в воздух тарелки и мог удержать на каждой руке одновременно по пять блюд, а, собирая со столов грязную посуду, умудрялся складывать из нее башни по двадцать тарелок каждая, которые легко и небрежно уносил на мойку. За это сельчане окрестили его Жонглёром. Надо было видеть, с какой быстротой он разливал напитки! Со стороны казалось, будто бокалы находятся в свободном аэродинамическом движении, не касаясь ни его рук, ни бутылки, из которой энергично им наполнялись, но при этом каждый напиток попадал в бокал нужного калибра в исключительно точной дозировке. Немудрено, что непрерывная работа в бешеном ритме обессиливала Жонглёра, и тогда ему требовалось немедленное расслабление. В такие дни к концу смены он находился в состоянии ощутимого алкогольного опьянения, и это в первую очередь сказывалось на его ручной координации. Вошедшее в привычку жонглирование давало осечку, и количество таковых иногда составляло две, три, четыре… и более десяти за вечер. При этом далеко не все уроненные им бокалы заканчивали своё существование на полу. Как нарочно, какой-нибудь из них выскальзывал из рук Жонглёра и выплёскивался прямо в лицо стоявшему за стойкой клиенту, заказавшему тот или иной напиток. Впрочем, проблем на этой почве обычно не возникало. Облитый клиент высовывал язык изо рта настолько, насколько это можно было сделать, старательно облизывал им прилегающую часть лица и пьяненьким голосом мямлил: «Шеф-ф-ф, другую нал-л-лей… Э-э-эта была за счёт заве-е-еде-е-ения». Да и кто является в бар поздно вечером, чтобы принять на грудь рюмку-другую чего-нибудь крепкого? Разумеется, только тот, кто уже выпил. По этой самой причине среди вечерних клиентов Жонглёра не было никого, кто обиделся бы на пролитый на него бокал спиртного.

Чуть поодаль от того ресторана находился другой, с детсадовским названием «Ёлочка», кстати говоря, нисколько не соответствовавшим своему напыщенному декоративному оформлению, состоявшему из большого количества неудачно подобранных громоздких вещей, которые в совокупности поражали редкостной деревенской безвкусицей. Около входной двери в металлических подойниках прошлого века произрастали удивительной колючести розы, настойчиво цеплявшиеся за любого посетителя. В ресторанном зале тонкие белые занавески, вышитые крестиком, украшали свисающие до пола длинные кисти, донельзя засаленные и почерневшие от грязи. Там же вдоль стен стояли колёса от старой деревянной телеги, попахивающие прогнившей колодой; а на широких полках, о которые посетители, вставая из-за столов, периодически задевали головами, горделиво возвышались старинные граммофоны. Владельца этого заведения жители посёлка окрестили Вруном за то, что он постоянно придумывал, как о себе, так и о блюдах своего ресторана что-нибудь эдакое, залихватское и неправдоподобное. Одно время Врун без устали расхваливал «экзотическое» происхождение своих стейков и шницелей. «Да я такую дичь в своём ресторане подаю, как ни у кого! – поколачивая себя в грудь кулаком, кичился он. – Заказываю местным охотникам. Так им и говорю, ребята, несите мне только свежатину. Как подстрелите птицу или зверя, так сразу давайте их ко мне на кухню! А потом всех этих куропаток и кабанов мои повара разделывают, снимают шкуры, ощипывают, в общем, всё по высшему классу». Однако вскоре Врун был пойман на лжи, причём по причине собственной непредусмотрительности, поскольку не учёл того, что новости в посёлке распространяются со скоростью ветра. Выяснилось, что мясо, подаваемое в его ресторане, на самом деле было обычной свининой, да ещё с истекшим сроком годности, которое регулярно поставляла ему за треть цены хозяйка одного местного супермаркета. Впрочем, такого рода огласка нисколько не смутила Вруна, и он по привычке продолжал врать на каждом слове, обманывая даже там, где, казалось бы, это не имело никакого смысла, причем всякий раз забывал, что, кому и когда говорил, а потому одну и ту же новость преподносил всем по-разному. Однажды в сельском супермаркете я стояла в очереди перед кассой за Вруном и стала свидетельницей его беседы с местными жителями, поинтересовавшимися, где он провёл свой отпуск. Одному из них Врун самодовольно сообщил, что отдыхал в Египте, другому – что съездил в Париж, а когда очередь дошла до кассирши супермаркета, то он стал рассказывать ей о том, как этим летом замечательно провёл время на солнечном побережье Бразилии.

Следующий ресторан находился в средней части Перепёлок, в глубине жилых домов, табличка на его входе гласила: «Длиннорукие». Владельцами и одновременно работниками этого заведения были мужчины, отец и сын, одинакового роста и комплекции. Оба они с виду напоминали бурых медведей средней пушистости, которая равномерно распределялась по их могучим телам: голове, большей части шеи, груди и рукам. Словом, почти всё, что не было прикрыто одеждой, имело изоляционный слой в виде густого тёмно-коричневого пуха. Детали внешнего облика обоих владельцев ресторана сочетались в них на редкость гармонично, как если бы о буром медведе можно было сказать: всё при нём. Вообразите себе двух широкоплечих и толстопузых мужчин среднего роста, с походкой, свидетельствующей о косолапости крайней степени. Впрочем, это нисколько не мешало их резвому перемещению по ресторанному залу с тарелками в руках. Лишь иногда, пробираясь в противоположных направлениях, они застревали между столами, упершись друг в друга круглыми животами, а в следующую секунду быстренько втягивали их внутрь, благодаря чему благополучно расходились без ущерба для себя и столовой мебели. Набор подаваемых в этом ресторане блюд свидетельствовал о неиссякаемом желании его владельцев накормить своих клиентов сытно, плотно, до отвала. Несмотря на то, что размеры тарелок для первых и вторых блюд были обычными, количество положенной в них еды превышало объем среднестатистического человеческого желудка. Супы подавались на стол в гигантских кастрюлях вместе с половниками; салатницы, помимо овощей и зелени, вмещали в себя около десятка дополнительных ингредиентов, таких как яйца, бекон, колбаса, кукуруза, креветки и т.д.; куски сыра можно было катать по столу колесом, а рыбой в порции на одного усмирить аппетит большой и голодной акулы. Даже десерты были настолько объёмными, что, глядя на них, хотелось не есть, а стонать, предвкушая последующие желудочно-кишечные страдания. Помню, как отобедав в этом ресторане первым и вторым и будучи уже не в силах подумать о куске торта, я заказала себе на десерт яблоко. Но когда официант положил его передо мной на стол, из недр моей души вырвалось: «М-м-ма-ма!!!», – поскольку этот фрукт был величиной с голову двухгодовалого ребёнка. Невольно закрались сомнения: «А это точно яблоко?», – и сразу после этого: «Да я его и за три дня не съем!» Впрочем, если бы в доисторические времена яблоки на деревьях были такого размера, вряд ли змей-искуситель сумел спровоцировать прародительницу Еву на библейский первородный грех. Просто-напросто потому, что это яблоко он не сумел бы донести до неё ни во рту, ни на хвосте.

Прямой противоположностью этому ресторану была располагавшаяся на окраине Перепёлок харчевня с затёртой вывеской на входе: «Крестьянка». Случайные посетители проваливались в неё, как в тёмную нору, в которой перво-наперво бросалась в глаза редкостная неухоженность. Стены харчевни были завешаны разнообразным хламом, от сломанных часов, потускневших открыток и фотографий, до почерневших стволов каких-то засушенных ещё в позапрошлом веке растений, а на столовой мебели лежал толстый слой никем никогда не вытираемой пыли. Взирая на всё это, было яснее ясного, что пожилая хозяйка нисколько не заботилась о внешнем виде своего заведения. Криво улыбнувшись своим посетителям, она настойчивым тоном предлагала им присесть за стол, на поверхности которого непременно красовались большие липкие пятна то ли жира, то ли грязи, и без капли смущения прямо на их глазах протирала его своим фартуком и скрипучим голосом спрашивала: «Ну что, соколики, проголодались? Ничего, сейчас я вас накормлю», – и, не давая им опомниться, диктовала меню, которое на протяжении всего существования харчевни было одним и тем же. Состояло оно из трёх блюд. На первое хозяйка «Крестьянки» подавала суп с макаронными изделиями, на второе – жареную рыбу с картошкой, а на десерт – сливочное мороженое. Даже когда на улице температура снижалась до минусовой отметки, и клиенты от этого десерта категорически отказывались, владелица харчевни, и она же повар, никогда не пыталась предложить взамен что-либо другое. В ответ она лишь недовольно пожимала плечами: «Не хотите, как хотите! Воля ваша». Пока же посетители были заняты поглощением первого и второго блюда, хозяйка «Крестьянки» периодически подходила к ним и подгоняла: «А ну ешьте, как следует, не размазывайте по тарелке! Всё у меня хорошее, свежее, вкусное, пальчики оближешь!» Если у кого-нибудь в тарелке оставались недоеденными суп или рыба, то она настойчиво требовала: «Почему не съедено?! Давай, милок, кушай до конца, чтобы ничего не осталось! А то ишь!» Разумеется, после такого обслуживания, отягощённого отсутствием кулинарного разнообразия, все, кому довелось побывать в харчевне «Крестьянка», больше туда не возвращались.

Следующий ресторан в Перепёлках назывался «Стол». Им заправлял худой и дряхлый старичок, жена которого занималась приготовлением пищи на кухне. Сам он в это время обслуживал посетителей в зале, а по выходным, когда работы было невпроворот, на помощь им приходили собственные дети, точного количества которых в посёлке никто не знал, а потому в беседах на эту тему нередко можно было услышать: «Никак не припомню, сколько их… То ли семь, то ли десять, в общем, что-то вроде этого». Внутреннее убранство «Стола» поражало фольклорным своеобразием. Каких только предметов домашней утвари и аграрного назначения там не было! Котелки, сковороды, коробы, топоры, утюги, корзины, утятницы и т.д. – всё это, начищенное до блеска, украшало стены и потолок ресторана, придавая ему исключительно уютный вид, и одновременно напоминало музей традиционного домоводства и земледелия. По правде говоря, любоваться на этот дизайн было гораздо приятнее, нежели размышлять о последствиях того, что будет, если какой-нибудь из крючков, удерживающих косу, граблю или пятидесятилитровую кастрюлю, вдруг сломается, и один из этих предметов свалится на голову посетителю ресторана. Наибольшей популярностью «Стол» пользовался среди молодёжи. Во-первых, потому что подаваемые в нём спиртные напитки стоили дёшево, а, во-вторых, в любое время суток там предлагался широкий ассортимент свежайших закусок, которые, как известно, поглощаются не столько ртом, сколько глазами. В те дни, когда от посетителей не было отбоя, супруга хозяина этого ресторана оставляла одну из своих дочерей на кухне, а сама занималась нарезкой овощей и колбас в углу ресторанного зала, неподалёку от барной стойки. Даже тогда её дряхлый муженёк, обслуживавший клиентов в качестве официанта, несмотря на свою сверхзанятость, находил возможность уделить своей супруге заслуженное внимание, одобрительно похлопав её по плечу или ущипнув мимоходом за заднее место.

Ещё был в Перепёлках ресторан, которым местные жители чрезвычайно гордились и не упускали возможности похвастаться приезжим, мол, вот какая у нас гастрономия высшего класса, не смотрите, что село, глубинка! Заведовал им мужчина с удивительно развитым чувством вкуса, не только гастрономического характера, то есть вкусом вообще, и за это в посёлке, с чьей-то лёгкой руки, его прозвали Дизайнером. С уверенностью можно сказать, что ему удавалось сочетать не сочетаемое и украшать, казалось бы, ничем не украшаемое. Помещение ресторана, доставшееся Дизайнеру по наследству, изначально представляло собой унылого вида закусочную, заставленную длинными деревянными столами и лавками, меню которой на протяжении многих десятилетий составляли сосиски в тесте и бутерброды. Принимая в учет, что эта гастрономическая точка располагалась на самом краю Перепёлок, в доме между проезжей частью и глубоким оврагом, становилось понятно, почему её путь к процветанию был тернист и сложен. Тем не менее, Дизайнер, получивший в полновластное владение эту закусочную, решил не предаваться унынию и приступил к её многоплановому преобразованию. С этой задачей он в рекордные сроки успешно справился, прежде всего, благодаря своим незаурядным поварским способностям. Он обожал импровизировать, создавая что-нибудь новое и аппетитное. Вскоре в ресторан повалили толпы желающих отведать изобретённого Дизайнером многослойного салата; супа из помидоров, тушёной брюквы и ирландского сыра; спагетти с креветками и сливовым вареньем; и другие очень вкусные и эксклюзивные блюда. К изумлению видавших виды городских пижонов, Дизайнер сумел преобразовать безликое помещение закусочной в ресторан с оригинальной модной обстановкой. Всё бы ничего, вот только он неустанно развивал у себя чувство вкуса, фиксируя внимание на положительных свойствах не только предметов неживой природы, но и человечества, а точнее, его женской части. Вскоре от слов Дизайнер перешёл к делу, и результатом этого явилось успешное оплодотворение десятка своих помощниц по кухне, всякий раз покидавших его ресторан с громким скандалом.

Полагаю, что кто-то уже порядком устал от моих рассказов о нестандартных заведениях общепита и уже приготовился задать вполне логичный вопрос: «Неужели в Перепёлках не было ни одного обычного ресторана?» Конечно же, таковой там имелся. В нем посетителям предлагались комбинированные блюда по типу свинины с картошкой, риса и винегрета, жареных яиц с беконом, и т.п. Вывеска на его входе гласила: «Полёт полосатого шмеля», однако, среди местного населения он был известен, как «Ресторан мужика, который отсидел» (подразумевается, на зоне). Было ли это утверждение правдоподобным? Как знать, однако, основывалось оно вот на каком факте. Появился этот человек в Перепёлках неожиданно, свалившись как снег на голову, да ещё с такой суммой денег, которой ему с лихвой хватило на покупку большого каменного дома с рестораном на первом этаже. За приобретённое имущество он расплатился с бывшими владельцами наличными, даже не оформив ипотечного кредита, и это моментально насторожило обитателей Перепёлок. Они наперебой стали спрашивать у приезжего, откуда у него взялось столько денег, а тот кому-то отвечал, что выиграл их в лотерею, а кому-то, что они достались ему по наследству.

Кстати сказать, подозрения сельчан в криминальном прошлом хозяина «Полёта полосатого шмеля» не были такими уж беспочвенными. Наиболее распространённая схема мошенничества в Стране Вечного Праздника была следующей. Ловкий бизнесмен организовывал фирму, которая в течение нескольких лет безостановочно процветала, но в один прекрасный день, на пике своего экономического благополучия внезапно становилась банкротом, а все имевшиеся на её счетах средства разом куда-то исчезали. Пострадавшие работники и клиенты подавали в суд на владельца фирмы, и, если у того было недостаточное количество хороших адвокатов, судебные власти сажали его в тюрьму. Правда, никто из бизнесменов-ловкачей надолго там не задерживался и покидал место заключения в кратчайшие сроки по досрочному освобождению. Такого рода истории происходили в Стране Вечного Праздника не только с бизнесменами, но и с чиновниками, особенно губернаторами, которых правоохранительные органы ловили на краже государственных денег. Когда это происходило, каких только небылиц не рассказывали мошенники! Один застуканный с поличным чиновник «честно признался», что пропавшая сумма денег в несколько миллионов евро была отправлена им в качестве подарка на свадьбу своей бедняжке-племяннице, проживающей в Латинской Америке; другой уверял, что дал деньги взаймы своему лучшему другу, а тот отказался их возвращать; третий – что в его кабинет прокрались грабители. В общем, чего только мошенники на судах не врали, даже когда было совершенно очевидно, что их всё равно посадят. Впрочем, вскоре вороватые бизнесмены и чиновники оказывались на свободе, отправлялись в банки государств оффшорной зоны, в которых хранили награбленные деньги, снимали со счёта энную сумму и уезжали строить новую жизнь туда, где местные жители о них ровным счётом ничего не знали.

Имело ли это какое-то отношение к владельцу «Полёта полосатого шмеля», для жителей Перепёлок осталось тайной за семью печатями. Однако в процессе длительных за ним наблюдений сельчане заметили кое-что компрометирующее и настораживающее. Во-первых, он никогда не позволял официанткам самостоятельно рассчитывать посетителей ресторана и занимался этим только сам, а, во-вторых, был нечист на руку, так как вносил в счёт блюда, которых клиенты на самом деле не заказывали и на своих столах в глаза не видели. Иногда посетители ловили его на мошенничестве, и, тогда ловкач вскидывал вверх руки, будто хотел добровольно сдаться в плен, и с лживой интонацией в голосе в гротескной форме извинялся: «Опять официантки напутали! Да чтоб их! Простите, ради бога! Просто зла не хватает! Да когда же они у меня работать научатся?! С таким персоналом скоро на бизнесе крест придётся поставить!» Как лаконично выразился на этот счёт Мустафа из фильма советской эпохи «Путевка в жизнь»: «Ловкость рук и никакого мошенства!»

******

По правде говоря, из-за отсутствия фиксированного рабочего графика, тружеников общепита в Перепёлках справедливо было бы удостоить звания Героев труда. Судите сами. Практически все поселковые рестораны открывались в полдень. Посетители продолжали приходить на обед вплоть до четырёх часов дня, а запозднившиеся трапезничали до пяти часов вечера, когда повара уже приступали к приготовлению ужина. Несмотря на то, что в течение суток ни один из ресторанов не закрывался на перерыв, у работников общепита стресса почему-то не наблюдалось. Вероятнее всего, это объяснялось размеренным образом жизни, столь характерным для жителей небольших населённых пунктов. Служащие ресторанного сервиса работали не торопясь, да и их клиенты тоже никуда не спешили. Некоторые жители Перепёлок имели привычку проводить по часу, а то и больше, за чашечкой кофе и чтением газет, а, встретив кого-нибудь из знакомых, принимались подолгу с ним беседовать. Одним словом, безразличное отношение у сельчан к тому, на что потратить своё свободное время, было скорее правилом, нежели исключением.

К этому выводу я пришла на основе собственных наблюдений, сделанных в первые месяцы проживания в этом европейском посёлке. Однажды по пути в супермаркет я обратила внимание на двух сельчанок, игравших у киоска в моментальную лотерею. Это когда наличие выигрыша или проигрыша обнаруживается путём соскрёбывания наружной поверхности лотерейного билета. Следуя намеченному плану, я дошла до магазина, набрала в сетку продуктов, отстояла длинную очередь в кассу и, расплатившись, отправилась в булочную; купила там свежего хлеба; затем свернула в переулок, дошла до аптеки и взяла нужное лекарство; выпила чашку кофе в баре, пробежала глазами свежую прессу и только после этого отправилась к себе домой. Каково же было моё удивление, когда на обратном пути перед моим взором предстали те же сельчанки, скребущие у киоска монетками лотерейные билетики, выкидывая проигрышные в урну и обменивая выигрышные на новые. Глядя на них, в памяти у меня всплыло определение безостановочного круговорота веществ в природе из школьного учебника по биологии.

Со временем к такому поведению местного населения я привыкла и перестала обращать на это внимание. Были у сельчанок в Перепёлках и другие виды типичного времяпрепровождения. Как-то раз мне нужно было найти замену пришедшей в негодность сковороде, и с этой целью я зашла в поселковый магазинчик «Товаров для дома». Выбрав новую сковородку, я подошла к кассе и мимоходом поинтересовалась у продавца: «Для чего в вашем магазине домашней утвари развешено большое количество всяких поясов и сумочек, украшенных перьями, стразами, бисером? Извините, но вид у всего этого какой-то нелепый, напыщенный, оперетточно-кардабалетный… Неужели кто-то эти вещи покупает?» В ответ продавец добродушно усмехнулся: «Честно говоря, никто, зато примеряют чуть ли не ежедневно. Здешним тёткам делать-то нечего, больше половины на работу не ходит. Вот и торчат здесь поселковые домохозяйки целыми сутками, перебирая и примеряя на себя всю эту ерунду. И хотя в конечном итоге ни сумок, ни ремешков этих не берут, зато мимоходом прихватывают что-нибудь полезное для хозяйства. А нам-то ведь всё равно, что продавать, лишь бы торговля шла!» «Ага… – понимающе кивнула я. – Это у вас, значит, такой завлекающий коммерческий манёвр». «Ну да, а что? – пожал плечами продавец. – И им развлечение, и нам польза».

******

Чем дольше я жила в Стране Вечного Праздника, тем чаще испытывала ощущение духовного одиночества. Самым неприятным в этом чувстве было осознание его истинной причины, заключавшейся в моём неевропейском происхождении. Это негативно сказывалось не только на моих профессиональных перспективах, но и распространялось на ситуацию ежедневного общения. Те, на кого я возлагала надежды, рассчитывая, что они станут моими друзьями, продолжали общаться со мной весьма поверхностно, вяло и не заинтересованно – так, как обычно беседуют при встрече с малознакомыми людьми. В итоге у меня развилось ощущение собственной дефектности и невозможности соответствовать выведенному кем-то «правильному» человеческому стандарту. Хотя, если рассматривать эту проблему с данного ракурса, то всё должно быть как раз таки наоборот. Люди с небольшими физическими несовершенствами, как правило, вписываются в коллектив гораздо лучше знойных красавцев или красавиц, особенно тех, кто, помимо безупречной внешности, обладает незаурядными интеллектуальными способностями. По-видимому, это обусловлено тем, что в присутствии эдаких суперменов и суперменш обычному среднестатистическому человеку становится за себя как-то неловко. Кому же захочется по чужой вине обрастать новыми комплексами? Можно даже сказать, что все мы, люди, любим друг друга за какие-нибудь недостатки. Взять хотя бы человека, у которого длинный нос. Глядя на него, другой подумает: «Ну и что, у меня, между прочим, тоже пропорции не идеальные, голова слишком крупная и ноги коротковаты…» Если у кого-то занудный характер, то всегда найдется человек, готовый за него заступиться: «Подумаешь… а что, разве лучше, когда транжирство в крови или бесшабашное разгильдяйство? Это, знаете ли, для кого как…» Если сослуживец по работе, с прискорбными нотками в голосе пожалуется, что тёща у него – зверюга, жена – крохоборка, а дети – вампиры из фильма ужасов, то практически кто угодно захочет иметь с ним дело, понимая, что перед ним – совершенно нормальный человек, пребывающий в состоянии повседневного стресса. Ну не выдержал, наградил своих родственничков крепким словцом, с кем не бывает. Следуя этой логике, эмигрантское происхождение тоже можно рассматривать в качестве недостатка, который должен посодействовать приезжему в том, чтобы гармонично влиться в любой коллектив. Однако на деле это было не так. Мои российские корни выглядели в глазах коренного европейского населения не маленьким и едва заметным дефектиком, а чем-то вроде выраженного физического уродства.

К слову сказать, негативное отношение европейцев помогло мне в осмыслении того, как ощущают себя люди маленького роста. Будучи эмигранткой, я неоднократно чувствовала себя неприметным человечком, у которого (в подсознательном восприятии людей нормального, а также высокого роста) проблемки и жизненные задачки такие же мизерные и незначительные. Как правило, разбушевавшийся спорщик в первую очередь пытается оказать давление на низкорослого оппонента, а потом уже принимается за всех остальных. В такие моменты подсознание подсказывает ему, что проще всего выместить зло на человеке, не представляющем для него реальной физической опасности. Впрочем, люди маленького роста тоже в долгу не остаются. По моим наблюдениям, невысокие стараются окружать себя друзьями и знакомыми приблизительно такого же роста, а если дослуживаются до начальственных постов, то среди подчинённых отдают предпочтение низкорослым работникам, поскольку высокие оказывают на них психологическое давление. Их присутствие в жизни людей маленького роста служит вечным напоминанием о том, что они не в состоянии дотянуться рукой до какой-нибудь вещи на верхней полке или до поручня в общественном транспорте, не могут стать профессиональными игроками в баскетбол, победить на конкурсе красоты, выбрать себе партнёра по браку, независимо от его роста, и т.д. Наверняка стоящим в толпе низкорослым людям спины окружающих кажутся чем-то вроде огромной стены, отделяющей их от остального мира. Вместе с тем, маленький рост имеет свои бесспорные преимущества. У низкорослых практически никогда не бывает сколиоза и двойного подбородка, так как при разговоре они вынуждены смотреть вверх, выпрямив спину. Что же касается предметов быта, то и это для них не проблема. Одежды маленьких размеров и малогабаритной мебели в магазинах – полным-полно, к тому же всё это нередко продаётся за полцены. Все же, как правило, проблема откровенного недолюбливания низкорослыми высокорослых сопровождается обидой на матушку-природу, поскольку она лишила их нормальных человеческих прав, которые ничем нельзя скомпенсировать. Если с помощью пластической хирургии со своим лицом и фигурой можно произвести какие угодно эксперименты, то рост – это то, что есть, и изменению не подлежит. Казалось бы, вкупе с отличным здоровьем, рассудком и приятной внешностью он должен быть внесён в набор перечисленных качеств, которые даны при рождении, но, к сожалению, именно его кому-то иногда не достаёт. «А почему у них есть, а у меня нет?» – «Потому что не дано». – «Кем?» – «Да какая разница! Не дано!»

Вот и я в эмигрантский период своей жизни точно также не сумела найти ответа на вопрос, почему мне не дано тех же самых человеческих прав, которыми обладали коренные жители европейских стран. Хотя эти права фигурировали в сводах различных законов, на практике отношение европейцев к эмигрантам оставалось в лучшем случае безразличным, а в худшем, напоминало басню И.А. Крылова «Волк и Ягнёнок» с расхожей фразой: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Будучи эмигранткой, я ощущала себя, как низкорослый человек, отдающий себе отчёт в том, что и в двадцать, и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят лет его рост останется прежним, и вместе с тем никуда не исчезнут сформировавшиеся по этой причине проблемы и комплексы. Если кого-то природа обделила ростом, то для меня камнем преткновения в европейской среде стало положение эмигрантки, и при этом было бесполезно рассчитывать на уважение окружающих.