Текст книги "Wild Cat (СИ)"
Автор книги: Deserett
Жанры:
Эротика и секс
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Обо мне вспомнили. В палату въехал столик на колесиках, а за ним притопали с шарканьем ноги санитара в мягких войлочных туфлях. На столике негромко гремит посуда. Завтрак? Ужин? Шприц с лекарством?
Ни то, ни другое. И даже не третье. Санитар выглядит невыспавшимся, мужчина средних лет, небритый и недружелюбный. Улегшись с его помощью обратно в неудобную кровать и свернув шею, я охнул от разочарования. Все судки пустые и грязные, в объедках, он делал обход, забирая их у плотно откушавших пациентов. Мне же не принес ни шиша. Хотя нет, одна алюминиевая тарелка выглядит чистенькой. На ней лежит сложенная вдвое записка.
– Герр, вы меня не видели, ясно? – санитар протянул мне эту бумажку и загремел со столиком на выход. Конечно, мне все ясно. Записка от Бальтазара. Я не видел раньше его почерк, и подписи у послания нет, но я уверен, что это Бэл. Безуспешно сглотнул ежовый ком. Кто бы еще, наплевав на конспирацию, в порыве нежности назвал меня «дружок» и превратил важную директиву в любовное письмо.
«Пощупай матрас у изголовья – в нем спрятан тот самый антидот из сна. Это смесь атропина с гликопирролатом, двадцать пятая лекция твоего вводного курса, вспомнишь детали. Выпей его, а ампулу разбей. Осколки ссыпь в кислородную маску. Потом ступай по больничному коридору налево до лифта и лестницы. Поднимись на последний этаж. Найди там палату №606. Не заходи в нее. Послушай, что говорят. И загляни в замочную скважину. Не выдай свое присутствие, дружок».
*
Я сделал все, как он велел. После приема противоядия чувствительность к ногам вернулась. Каким бы ни был наркотик, который я купил, как последний придурок, у уличного пройдохи-дилера, похоже, что теперь он окончательно нейтрализован. Мозг превратился из взорванного склада обратно в детский концентрационный лагерь. И память вернулась в объеме, несовместимом с жизнью. Как-то некстати захотелось орать и драться. По пути я встретил своего врача, он проехал со мной в лифте до пятого этажа. Вернуться в палату не убедил, как ни старался. На пятом был ссажен с вывихнутой челюстью. На шестой, то есть последний этаж, я прибыл один. Под дверь 606-й палаты подкрался на цыпочках. И чуть не потерял самообладание.
Из замочной скважины мне приветливо улыбнулись монструозные ботинки. Те самые, из кожи варящихся в адских котлах первосвященников, на экстремальной подошве, с неповторимым переплетением застежек, молний и ремешков. Их обладатель сидел на больничном стуле, закинув ногу на ногу. Напротив стоял еще один стул, но собеседник предпочел стоять. Его одежду или обувь я не увидел, угол обзора не позволил. Зато я его услышал. Потрясающий голос, однажды уже нечаянно подслушанный по громкой связи. Но вживую и без телефонного эха голос командира A. заставил меня сесть с корточек на задницу: колени подкосились.
– Подготовка бойца окончена?
– Проверяю отчет, – шелест переворачиваемых страниц и щелканье компьютерной мышки. Комментировать распознавание второго голоса отказываюсь. У меня глаз дергается, налитый кровью. – Установленная программа перенастройки сердечно-сосудистой и центральной нервной систем воспроизвела не все возможные комбинации напряжения и риска. Но продолжать нет смысла. Я свернул её. Приедем домой, и Аморес вытащит из его затылка чип.
– Я это понял и без длинного нудного вступления. Меня интересует, что по результатам?
– Отрицательно. Замечены нарушения в варолиевом мосту. Тройничный мозговой нерв начал отслоение. Отсюда проблемы с дыханием. Ну и сам понимаешь. Перебои в связи спинного мозга с головным.
– И?
– Что «и», Энджи? Как оклемается, соберет вещички и уедет восвояси. Слабакам у нас не место, – имя услышано, все встало на свои места. Иконы собора марсианской Богоматери. Знала бы Мария… стены ее храма покрылись бы лишайником и пятнами гнили. Я приоткрыл дверь, она была на моей стороне и не скрипнула. Я хочу видеть обоих братьев. От красоты уже не ослепну. Только от ярости.
– Вы зашли слишком далеко. Вы никому так сильно не выламывали психику, как ему. Почему, Юлиус? Да, нервно-паралитическая атака – это часть нашей подготовки, да, все «дикие кошки» принудительно проходили ее, частенько даже не заподозрив о существовании невидимого полигона. Но проходили они проверку не так. Не так! В других условиях. Стюарт – неокрепший юноша с очень чистым ранимым сердцем. Вы приведете, то есть вы уже привели его от нездоровых испытаний к частичному саморазрушению. И страдал он незаслуженно долго, прожил в полном непонимании кошмара больше месяца. Ты сам лично расстроил его психическое здоровье, и теперь ты говоришь, что он непригоден к службе? Юс! Это предвзятая и преступная жестокость. Я исцелю его. Но сначала ответь – зачем?
– Бальтазар необыкновенно силен и вынослив. Он блестяще прошел у меня стажировку много лет назад и заслужил особое отношение. И ему нужен особый напарник. Такой же стойкий, сдержанный и несгибаемый. Не тюфячок с мягкими косточками, как этот Винсент Ван Дер Грот, испускающий дух в седьмой палате от вполне невинных забав.
– Ты не понимаешь, Юс, и ты не сможешь понять! Потому что ты – это ты… а я просто объясню, не играя в дурацкие загадки. Бальтазар уйдет, если ты выгонишь Стюарта. Уйдет, потому что любит его! И Стюарт для него важнее службы.
– Что ж, выгоню обоих. Потеря будет ощутимая, но я найду другого Бэла.
– Не найдешь. Дорогой, очнись! Бойцы ELSSAD на дороге не валяются, и не рождаются они с железными нервами, и с неба тоже не падают. Их воспитывать и выращивать нужно, долго и терпеливо. Прояви же, наконец, терпение и дальновидность. Я буду милосердным вместо тебя, если это нужно. А это нужно, опять. Стюарт не мягкокостный, он думающий и чувствующий. Может быть, иногда он слишком много думает и чувствует, но тебе ведь этого тоже никогда не постичь, дрянному бесчувственному монстру, – Ангел зло сверкнул глазами и сгреб брата в охапку, стискивая в мощных объятьях, не щадя, с жуткой надсадной болью, до громкого хруста. Демон выгнулся, не возражая, чтоб ему ломали кости. Взглянул на брата-близнеца поверх очков с каким-то необычным, но, наверное, характерным выражением… в тот момент мне показалось, что его чувство, его любовь к Ангелу можно пощупать, кристаллизованную в похолодевшем воздухе. А я – свидетель, тихо фонареющий от собственной беспардонности. И хоть я неумышленно заглянул в чужую тайну, больничная рубашка противно прилипла к спине. – Ну так что? Ты позволишь?
– Да. Он останется.
– Пересмотри все нормативы по стажировке и подготовку к их сдаче. Поставь туда больше времени, прошу тебя. Я знаю, что ты абсолютно не ведаешь жалости и считаешь, что месяца в твоем лагере смерти более чем достаточно. Но даже самая гибкая душа сломается, если гнуть ее так сильно, как сгибаешь ты. Бойцам нужно успеть привыкнуть к нагрузке. Напарник для Бальтазара – это очень серьезно, я не поспорю, вообще ни слова против не выскажу. Ты лучше знаешь наших бойцов, и именно ты вылепливаешь из них непобедимую армию. Программу, которую ты внедрил в мозг Стю, Ксавьер вчера прогнал по мозгу среднестатистического Изменчивого. Знаешь, к концу эксперимента тот гипотетический несчастный поседел. С собой не покончил лишь потому, что Кси заблаговременно удалил из среды опцию суицида. А Стюарт выдержал! Не сдался безумию, хоть и убежал. И я выдвигаю новое условие для нашей дальнейшей совместной работы.
– Все, что пожелаешь, – голос Демона стал глубоким и грудным. Услышав его, Ангел ослабил мертвую хватку.
– Ты всегда внедрял чипы программ по собственному усмотрению, ни с кем не советуясь и никогда не тестируя до живого объекта. Ты никогда не ошибался. И в этот раз не ошибся, хотя дело могло кончиться трагедией. Прошу две вещи. Доверяй себе, но отдавай чип на проверку мне. Иначе его у тебя свистнут. И не увольняй перевертышей за то, что они немного люди. Я всегда встану между ними и тобой. Это мое место, понимаешь? Стюарт заслужил быть «дикой кошкой». И я знаю, почему ты хотел изгнать его. Любви Бальтазара он не добивался. Получил сразу и ни за что. Получил легко, за свои красивые перепуганные глаза и дрожащие губы. Хотя даже не за них. Тебе ведь тоже… знакома ревность.
– Не преувеличивай. Я равнодушен к подчиненным.
– И поэтому ты три года подряд спал с Бальтазаром.
– Я был его наставником.
– Всего месяц. А потом – просто любовником.
– Мануэлю хоть не говори.
– С чего вдруг я должен проболтаться сейчас? Хотел бы – еще до вашей женитьбы сказал.
– Спасибо… что никогда не хочешь плюнуть мне в лицо, – Демон поднялся со стула. На нем другие темные очки, в полукруглой оправе. Когда же я взгляну ему в глаза, мать вашу, он всегда их скрывает, всегда! – Ненавидишь?
– Отказываю себе в таком удовольствии, знаешь ли. Без толку ненавидеть самого себя. И презирать бессмысленно. А перевоспитывать поздно. Юлиус…
– Ты можешь не исправлять никакое зло. Мир от этого не потускнеет и не умрет.
– Но я умру, – тихо выдохнул Эндж, закручивая свои волосы вокруг его шеи. – И мир тогда обосрется. Юс, послушай. На полигоне ты не был пристрастным. Несмотря на ревность. Но ты захотел для Бэла такого несокрушимого воина, каков есть ты сам. А это равносильно манифесту, что у него никогда не будет напарника. Если ты не сделаешь другим поблажки. Ты не делаешь! Чем ты думаешь, льда кусок?! Ты проявил ревность сегодня, сейчас. Когда признал тест провалившимся. Ты не хочешь видеть их вместе?
– Хочу. Но я должен убедиться, что ты не ошибаешься. Стюарт сломался.
– Стюарт разозлился и выбыл ненадолго из игры. Он не ломался, а вырвал с мясом тайм-аут, чувствуя, что вот-вот сломается. Это свидетельство хорошей тактики, а не проявление слабости. А теперь моя очередь злиться. Отвечай четко на поставленные вопросы. Ты ревнуешь Бэла?
– Нет.
– Ты остыл к нему?
– Я не нагревался.
– Ты любил его?
– Трахал.
– Ты испытываешь неприязнь к Стюарту?
– Нет.
– Тебя раздражает человечность?
– Нет. Она игнорируется.
– Ты доверяешь мне?
– Полностью.
– Ты полагаешься на меня?
– Полностью.
– Ты поцелуешь Стюарта?
– Зачем?
– Вопросы задаю я. Ты поцелуешь Стюарта?
Пауза. Я успеваю избавиться от ярости и восхититься командиру A., хотя откровенно не въезжаю в логику его допроса. Его глаза мне тоже никак не удается увидеть, довольствуюсь тем, что есть. Или, правильнее сказать – наслаждаюсь. Его волосы похожи на зеркало, его ноги…
– Да.
– Ты переспишь со Стюартом?
– Да.
– Зачем?
– За углом. От скуки. По твоей просьбе. И по его просьбе.
– Почему ты не отказываешь? Ты никогда не отвечал на подобное предложение отказом.
– А какой смысл хранить себя запечатанным в сейфе под цифровым замком? От жадности? У меня ее нет. От целомудрия? Что это? – он жутковато рассмеялся. – Знаю, что ты скажешь. Есть обет. После принятия я нарушил его лишь раз. Понадобится – нарушу во второй раз. Но при условии, что ты придешь к Мануэлю вместо меня. Побудешь с ним. И побудешь мной. Потом я вернусь и сожру его боль.
– Не нужно ни с кем спать. Я лишь проверил. Ты не изменился, я могу быть спокойным. Но иногда я предпочел бы не понимать тебя, Юлиус. И не вникать в столь сложные процессы в твоей дурьей башке.
– Иногда, но не сегодня, – ладонь Демона зарылась в пышноволосый затылок, поворачивая брата для поцелуя. Сообразив, что за этим последует мое разоблачение и четвертование, я сдал норматив по спринтерскому бегу к лифту.
========== 16. Бегство ==========
Отдышался без опаски после того, как убедился, что лифт привез меня на первый этаж, а не в шахту или рудники преисподней. Добрел до палаты на полусогнутых. Щеки давно сгорели к хренам, пылают лоб и уши. Мои командиры – не люди и не перевертыши, а какие-то неизвестные науке сильнодействующие грибы. У меня наступила передозировка. Голая эйфория и начальная стадия галлюцинаций. Необдуманные слова о соборе Аркада беру обратно, иконы висят там не зря. Моя новая религия предполагает наличие Бога и Сатаны. Ну вот… я только что повстречал обоих. Аминь.
Я вернулся в койку. Трогаю нервными руками не сходящую с лица улыбку дебила. Я увидел их. Легендарных братьев, сыновей демона. Их умы заняты мной. А Бальтазар… солгал мне о своем давнишнем напарнике. Подумать только. С кем он встречался. Они, не сговариваясь, описали свои отношения одним и тем же словом. Почему? Охотно верю, что со стороны командира это был секс без чувств. А со стороны Бэла?
Меня снова побеспокоили. Незабвенный небритый санитар пришел без столика, но с большой спортивной сумкой, будто собираясь в отпуск, мягкие туфли сменил на армейские сапоги, а угрюмость – на молчаливое топтание и загадочную жестикуляцию.
– Можно вслух? Словами, – я лениво потянулся и зевнул. На кой-черт он пришел, прерывает кайф, а я только начал привыкать к запретным удовольствиям. И глаза у него странноватые. Может быть, укуренные? То желтые, то зеленые. Так… дышим глубже.
Услужливое сознание опомнилось и подбросило цитату.
«Мой брат работает в земной больнице санитаром. Недолго, но я успел насмотреться».
– Как вас зовут? – я постарался не выдать свое волнение, хотя кровать громко заскрипела.
– Нэйтан, – он волшебным образом потерял голландский акцент. И широко улыбнулся. Боже мой, я знаю эту улыбку, похожие губы дарили мне ее десятки раз. – Нэйтан Локхорст. Кое-кто попросил присмотреть за тобой.
Он вытащил из сумки две хорошо запечатанные черные коробки с эмблемами корпорации, они пахли свежей типографской краской. Сбоку я нашел наклейки со штампами складов Гонолулу.
– Что смотришь? Давай распаковывай и одевайся! Времени в обрез.
Да… да. Бальтазар прислал мне форму. И новые ботинки. Они отличались от предыдущих, выглядели намного более монструозными и приближенными к обуви командира D. Форму я надел с трепетом и бесконечным чувством вины. Я испортил костюм бойца, стоивший не одну тысячу баксов и не один час работы своим создателям. Я сам бы себя за такое выгнал из отряда. А Бэл вместо позорного столба и расстрела… делает такие подарки.
– Почему он не пришел? Через вас все передал. Он так сильно сердится на меня?
– Он в изоляторе, ведется следствие. У него было право на один звонок. Он набрал меня, сказав кодовую фразу: «Лопата и ногти». На случай различных неприятностей мы создали этот и пару других паролей. Услышав его, я немедленно вскрываю ноутбук брата и нахожу последние указания. Подсказки к действию, так сказать. У тебя сегодня самолет, значит, ты должен на нём улететь. Билет и документы здесь, – Натаниэль вытащил из нагрудного кармана тонкую огненно-оранжевую книжечку и протянул с изысканным поклоном. – Найдешь между страниц. Ну и заодно развлечешься на борту воздушного судна.
«Revenge», четвертая часть интригующего порноромана о семейке демонов и немолодом музыканте.
Испытываемую мной благодарность способна перебить только безумная тревога.
– Что с ним, мистер Локхорст? Почему он в изоляторе?
– Его роль в твоей подготовке окончена, Стю. Он изолирован, чтоб больше не влиять на твои поступки. Кроме того, он нарушитель, рассказал тебе о скрытой программе стажировки, чего делать не должен был категорически. Его накажут, возможно, выгонят со службы. В любом случае – ты рискуешь с ним больше не увидеться.
– Но как же… – я поспешно замолчал. Никто не знает, что я подслушал разговор верховного командования. И что командир A. на моей стороне. Я могу и ошибаться, если они разыграли эту сцену специально для меня, предупрежденные, что я обязательно приду. Я же не представляю, до каких пределов распространяется их осведомленность и коварство плана, в котором я выполняю унизительную работу подопытного кролика. Где грань, где потолок?! Даже Нейтан может быть актером и частью страшного спектакля. Если он – простой санитар, откуда ему известно так много о службе бойцов в ELSSAD?! Тайна стажировки, информация о наказании. – А почему я должен вам верить?
– Осталось меньше пяти минут, на перекрестке слева от входа в больницу тебя ждет такси. Ты сматываешься, спасая свою шкуру, или будешь валять дурака, непременно требуя ответ?
– Буду. Требую.
Натаниэль помог мне затянуть ремень и сел на тумбочку.
– Бальтазар – наш младшенький. Как и ты, он рос без отца. Я заменил ему отца. Санитарная работа служит обыкновенным прикрытием. Я руковожу коллегией адвокатов, сотрудничающей с вашей корпорацией. Решаю правовые вопросы, улаживаю конфликты. Официально с именем не отсвечиваю, главой коллегии по уставу является совсем другой человек. От формальностей освобожден, законами пренебрегаю, по надобности исполню любую роль. Меня очень хотели завербовать в «дикие кошки», но я по возрасту не прошел, чистая отбраковка. Мне тридцать четыре года, и я не горю желанием учиться стрелять и красиво петлять в кустах. Но я очень люблю Бэла и уважаю его выбор профессии. Он делился со мной каждым успехом, посвящал во все детали. Он знал, что мне пригодится эта информация однажды. И не прогадал. Например, мне известно, что вас обучали искать точку наибольшего напряжения в кованых металлических изделиях и ломать их. Открывай окно, вылезешь наружу через решетку. Не сломаешь, так просочишься.
Сломал, я не слабак. Правда, ладони теперь болят очень. Я почти побежал вприпрыжку по зеленому газону, но обернулся, с надеждой глядя в скуластое небритое лицо.
– Вы ведь встретитесь с ним как адвокат? Или как брат… Пожалуйста, передайте. Мне без него плохо. Паскуднее некуда.
*
Я успел на рейс. Впереди шестнадцать часов полета. Книги хватило только на сорок минут. Правда, в конце ждало приятное дополнение. На обложке после оглавления владелец томика выполнил домашнее задание по литературе, разобрав по косточкам образы всех главных героев. Мелким почерком, с усердием, достойным ботаника. Неужели Бэл?
Я достал походную лупу и принялся разбирать строчки, попутно сопоставляя его выводы со своими соображениями. Финал романа открытый и какой-то нерадостный, злодей побежден ценой жизни самого сильного из сыновей демона. И чем дольше я размышляю о персонажах Энджи и Ди, тем сильнее меня мороз продирает по коже. Неужели автор описал реальные события? Открыл их настоящих, показал внутри настоящей жизни? Их страсти, их горе, их потери и… секс. Тогда получается, командир D. спустя неизвестный промежуток времени, оставшийся за занавесом книги, вернулся из небытия? И стал еще непостижимее, чем был.
Бальтазар пишет, что в сущности истинного дьявола преобладает безучастность к делам людским и принцип невмешательства в чужое счастье или несчастье. Однако в роду у них встречаются очень темпераментные и увлекающиеся персоны. Взять хотя бы Дезерэтта. Безобиден до поры до времени, а потом вскрывается, что он страшнее и могущественнее древнегреческого бога Ареса. А может, это с него греки срисовали свое блеклое божество войны? Серафим погряз в излишествах, но величие не утратил. Кто упрекнет его в любви к удовольствиям? Но совсем не таков Асмодей, хозяин дома. Он воспитывает сыновей в строгости и не приходит на помощь в ответственный момент. Позволяет Ангелу травиться наркотиком, покинуть дом и искать истину где угодно. Позволяет врагу захватить в плен прекрасный хрупкий цветок и подвергнуть практически насилию. Ксавьер выживает чудом и отчаянной любовью Питера Стила. Питер умирает, согласный положить к его ногам всё-всё, но воскресает, потому что в противном случае небеса обрушились бы на землю в новом всемирном потопе. А Демон… движим единственной страстью, которая дана ему по проклятью нерушимой связи с близнецом. Если автор не лжет, и Демон ценит в своем постылом бессмертии его одного, Ангела, то у меня нет никаких оснований не верить разговору, подслушанному под палатой №606. Одной шестерки не хватило для полноты картины. Дьявол не любит Бэла, но любит ли Бэл дьявола? Формулировка другая, а суть та же.
И если он все-таки любит меня… зачем согласился участвовать в моей еженощной травле?
Есть рискованный способ проверить. Но как же он мне не нравится.
Я бросил книжку и прислонился к спинке сиденья щекой. Руку запустил в волосы, ищу ответ на поверхности головы. Нужно уснуть. Поверить в злого гения, может, откопать его внутри себя.
Что сказал сатана на букву «D» о чипе с программой? Он все еще сидит во мне.
*
Я мертв. Прекрасно, хотя бы боль кончилась. Они попирают мой труп ногами, я лежу под дощатым полом чьей-то комнаты, я не похоронен, а гнию со всеми «почестями», причитающимися самоубийце. Мой дух сконцентрировался вокруг камина, от головешек угля исходит тепло, я греюсь и не улетаю. Наблюдаю, скрежеща зубами и заламывая руки. У духа нет костей, только память о них, тем приятнее выворачивать себе призрачные суставы.
Они возятся на кровати, киллер толкает Бэла в грудь, они такие голые, что у меня кровь сочится из глаз от вида их страстной, живой и остро пахнущей наготы. Переплетаются телами, Бэл так жадно тянет его на себя, сжимает между ног, в горячке и нетерпении, врывается с неописуемым восторгом в рот моего мучителя, ест его, приглушенно стонет и выгибается, подставляясь под…
Я прикрыл веки. Мне хватит и звуков, да. Однако… сквозь веки призрака я вижу кое-что, чего не видно с открытыми глазами. Комната преобразилась в колышущееся черно-белое нечто. Линии, где проложен водопровод, кажутся светлыми, электрические провода невидимы, но время от времени по ним пробегает ток, и он черный! Густой чернильной тьмой окутана фигура убийцы, эта его аура простирается во все стороны, как тяжелая грозовая туча, немного вытягиваясь по вертикальной оси. Бальтазар, которого эта черная гадость облепила со всех сторон, выглядит ослепительно белым, но в глубине его груди, в месте, где соприкасаются легкие с его сердцем, образовался черный сгусток, похожий на свернувшуюся кровь. Он бьется вместе с сердцем и наползает на него постепенно. Что это вообще такое? Что это может быть?
Движимый любопытством, я подлетел к ним, тяжело дышащему Бэлу, лежащему плашмя под киллером, заставил себя не смотреть на грубые движения и просунул руку в белоснежную грудную клетку. Сопротивления плоти не было, зато я подцепил ногтем эту страшную дрянь. Задел, но не вытащил. Она слишком крепко прилипла. По консистенции похожа на мазут, такая же вязкая и противная. Я потянулся снова, тщетно стараясь оторвать ее от околосердечной сумки, и задрожал всем своим призрачным телом. Убийца решил меня подбодрить. Часть чернильного мрака отделилась, оформившись в отталкивающее лицо с пустыми глазницами.
– Так ты не достанешь мою скверну, милый жалкий дух умершего. Сдохни безвозвратно, пожертвуй ничтожным куском астрального ситца, облепившим твою душу, отдай его мне и лети прочь, в объятья равнодушного Создателя. Я сверну твою кружевную тряпку в компресс и приложу к его раненому сердцу. И кто знает – поможет. Или не поможет. Гарантий тебе сам Люцифер не даст, – и он расхохотался.
Я полетел кувырком, отфутболенный в воздух волной ураганного смеха. Собрался с силами, не на шутку разозлившись, и ринулся в грудь Бальтазара всем своим сомнительным весом. Уплотнился в шар в глухой и безотчетной надежде выбить точным ударом кусок этой грязи. Чем не боулинг? И, может быть… я займу это место… лягу, расплющенный, рядом с сердцем.
От столкновения со сгустком тьмы меня пришило мгновенной болью, как от ста тысяч вольт электрошока, сознание тотчас же попрощалось со мной и отвалилось. Всё, что я ощутил в секунду перед соприкосновением – как сотрясается земля. То есть не земля, то было тело, в нем с оглушительным грохотом закрывались сердечные клапаны, выталкивая кровь дальше, в желудочки и в артерию. Мне показалось, что я обнимаю этот клапан невесомыми бессильными руками, и он забирает меня, вышвыривая вместе со всеми клетками в горячее кровяное русло…
========== 17. Теракт ==========
Проснулся. Весь мокрый, как всегда. Несколько минут вспоминал, почему я в самолете, ощупал мягкое сиденье и убедился, что лечу в Гонолулу заказным рейсом без пересадки в Сан-Франциско. Стюардесса принесла крепкий кофе, я выпил его залпом, не чувствуя ни вкуса, ни аромата. Вывернул карманы, оттуда выпал мобильный, я вспомнил, что забыл его выключить.
На экране высветились два пропущенных вызова с неизвестного номера. Я зачем-то решил непременно перезвонить, но сеть в небесах не ловила. Стюардесса вернулась, заметила и чуть не отобрала телефон. До посадки восемь-девять часов, а я в истерике, ржу, как полоумный. Мной ненавязчиво заинтересовалась бортовая охрана. На свою беду я доверху начинен оружием и баночками с психотропным препаратом: сумка, переданная Нэйтаном, ломилась от разнообразных улик. Нужна срочная импровизация. И новая голова. Старую продам за 42 доллара, торг уместен.
Я нажал на кнопку вызова персонала, хотя стюардесса стояла в соседнем проходе. С кислой миной, которую не могла перебить дежурная улыбка, она протиснулась между пустыми креслами, желая попасть ко мне быстрее, за что и поплатилась. Я быстро прочитал имя на ее криво висящем бейдже и вытянул SIG-Sauer P226 с неестественно длинным дулом. Да, на этот раз меня снабдили глушителями, и я привинтил их заранее. Голос не отрепетирован, импровизация, мать ее.
– Оставайтесь на своих местах. Этот самолет захвачен. В заложники я беру… вас, мадам, – и я схватил за грудки стюардессу Лайонеллу Хьюз. – Я не собираюсь взрывать наших уважаемых обделавшихся пассажиров или менять курс на Вашингтон и грабить государственное казначейство. Я всего лишь хочу, чтоб мы полетели немножко быстрее. Передайте пилотам. У меня все.
Пассажиры подняли меня на смех. Пришлось встать из кресла и продемонстрировать пистолет всем без исключения обитателям салона бизнес-класса. Смех поутих, большинство лиц вытянулось, две нервные мамаши поспешили развернуть своих раскормленных детей мордами в иллюминаторы, а какая-то необъятная дама бальзаковского возраста тонко заверещала:
– Боже мой, я ведь не застрахована!
– Успокойте своих визгливых клиентов. Вперед, смелее. Это ваша обязанность, в конце концов, – я подтолкнул миссис Хьюз к плачущей толстухе.
– Чем прикажете их успокаивать? – прошипела Лайонелла, пятясь обратно под дуло.
– Спиртным, – я ободряюще ударил прикладом пистолета по ее заднице, плотно обтянутой форменной юбкой. – Несите все, что есть, и угощайте бесплатно. И доложите уже пилотам, что мы должны увеличить штатную скорость вдвое.
– Вы в своем уме?! – она сорвалась в крик, и я пристукнул ее посильнее.
– Тихо. Повинуйтесь. Пусть сообщат диспетчерам, что выполняют требования террориста, и запросят воздушный коридор до самого острова Оаху.
– Вас посадят, вы не успеете на землю одной ногой ступить.
– Что из моих слов вам было непонятным? – я развеселился и приобнял ее свободной рукой. – Могу повторить по-французски, ма шерри. Валите уже.
Она ушла, и я снова попытался набрать незнакомый номер. А чтоб бортовые охранники не спали и не зря ели свой хлеб с арахисовым маслом, я взял одного из них в заложники, усадил рядом, пристегнув к сиденью, и надел на него вместо кляпа кислородную маску. Разгерметизации салона не было и не предвидится, я просто развлекаюсь.
Верхом на тележке с крепкими напитками приехал неопрятный стюард со съехавшим на спину галстуком, надеюсь, его не уволят за нарушение дресс-кода. Вскоре после того, как воздух в салоне стал напоминать атмосферу в придорожной пивнушке после полуночи, засветилось красное табло «пристегнуть ремни», и нас хорошенько тряхнуло. Молодцы, ребята, не обманули, скорость заметно подросла. А насчет проблем после приземления… есть у меня кое-какие соображения.
Лайонелла вернулась через три часа, когда мы начали снижение, ее заметно шатало. Судя по амбре, она не отказалась пригубить отборного шотландского виски.
– Вы довольны? – спросила она, громко икнув.
– Ага, всю жизнь мечтал прокатиться на семисотместном аэротакси. Мадам, упадите где-нибудь, скоро посадка. Упадите рядом! Не надо на меня ложиться, у вас ревнивый муж, да и я не свободен.
Пьяные женщины так противны… я оттолкнул ее, стараясь не задеть уснувшего охранника. Да, если человек устает на работе, даже кислородная маска не помеха крепкому здоровому сну.
– Откуда вы знаете, что у меня ревнивый муж? – она свалилась в проходе, я видел только задранную ногу в белом чулке и синей туфле. Брр, что за убогое сочетание.
– Догадался по длине вашей юбки. Стюард, эй! Принесите мне шампанского. И не говорите, что его не осталось.
Остался целый ящик. Я взял две бутылки, надел сумку через плечо, пистолет с взведенным курком аккуратно зажал в зубах и покинул уютное место у окна 11F. Следующая локация – кабина пилотов. По-моему, мне нравится быть террористом.
– Привет, парни, – я поставил шампанское и сумку на пол, а оружие вернул в левую руку. – Не отвлекайтесь, я вас не обижу. Запросили свободную полосу?
– Да, для нас выделили Reef Runway¹.
– Прекрасно, прогнозируемое время посадки?
– Десять минут, сэр, – первый пилот потянул за какую-то гашетку, ни разу не оглянувшись на приставленный к его затылку пистолет. Впереди виднелся город в белой дымке, за ним – изогнутая береговая линия Вайкики. Но гораздо раньше посреди синего залива длинным прямоугольником замаячила полоса 8L/26R.
Второй пилот пугливо покосился на мое лицо, потом на форму. Надолго задержал взгляд на ботинках. Я взял его за оголовье переговорной гарнитуры и деликатно развернул к лобовому стеклу.
– Вы не хотите вернуться в салон? – смелый мужчина этот первый пилот. Я отстегнул с его пиджака пластиковую карточку.
– Сожалею, но не могу, – я интимно наклонился к нему, невозмутимому, осторожно оторвал от уха один его наушник и шепнул. – Капитан Риверс, вы нравитесь мне больше, чем ваш малоопытный товарищ. Поэтому, пожалуйста, не откажите в удовольствии быть моим заложником после приземления. Я не причиню вам вреда и не выстрелю ни при каких обстоятельствах.
Он молчал. Я расценил это как согласие. Отпустил наушник и огрел его напарника тяжелой бутылкой шампанского. Не убил, конечно, отправил в вынужденный отпуск на полчаса.
– Надеюсь, вы мастерски умеете сажать самолет в одиночку, – я оттащил незадачливого второго пилота в угол кабины и занял его место.
Мы продолжили снижение и торможение, я наблюдал за приборами невнимательно, не спуская глаз с нахмуренного профиля капитана воздушного судна. Я был уверен, что, едва выпущенное шасси коснется бетона аэродрома, он выкинет какую-нибудь штуку. И не ошибся.
Риверс нажал на безобидный коричневый тумблер, активируя невидимую кнопку тревоги и разгерметизации всех четырех аварийных выходов. Почти нажал. Я заметил, как менялось напряжение в линии его скул и подбородка, и успел перехватить руку. О назначении тумблера я догадался чуть ранее, проследив, куда регулярно направляются его взгляды. Мимику первый пилот контролировал великолепно, а вот о своей секретной кнопке перестать думать не мог.
