Текст книги "Wild Cat (СИ)"

Автор книги: Deserett

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Вы сосёте друг у друга, голубчики? – мда, это было внезапно. Сильно поддатый джентльмен у бара, еле сидевший на высоком стуле, свернул себе шею, разглядывая наши напряженные лица сквозь отходы табачной индустрии.

– Сам себе отсоси, кровавый выкидыш шлюхи-сифилитички, – а это ответ Бальтазара. Голос не узнать, сильный и твердый. И вежливый, предельно, не подкопаешься. Он не сводит с меня глаз. Что бы такое сказать и не опозориться…

Ничего не придумалось. Схватил его за затылок и всосался в раскрытые губы. Давненько мы не целовались. Тревога улетучивается по мере того, как я валюсь на спинку дивана под весом его тела. Я, наверное, согласен на секс в баре (и на пляже), хотя за это тоже полагается штраф. Все, все, не думаю ни о чем. Наслаждаюсь Бэлом, хозяйничающим под одеждой. Он горячий и волнующий, как и всегда. Выгибает меня над диваном легкими обжигающими прикосновениями, ослабляет широкий ремень моей формы… Я застонал, ощутив его тонкие пальцы сжавшимися вокруг моего члена. И медленно поднял голову, шокированный. Мы что, действительно займемся тут сексом?!

– Бэл? – я ткнулся носом в его нос. Знакомый до боли жест нашего единения. – Ты рехнулся?

– Нет пока, но работаю над этим, – он провел языком по моим ключицам. Просунул колено мне между ног, и я сжал его, повинуясь требовательному взгляду. – Ты знаешь, как зовут охранника на входе?

– Понятия не имею. Отвратительный тип.

– А того болтливого пьяницу у барной стойки?

– Нет, – у меня проснулись смутные подозрения. – А сейчас ты спросишь об официантке без бейджа, имя которой ты тем не менее называл? Твое бегство сюда было спланировано?

– Именно, – он холодно сверкнул глазами. Взгляд Бальтазара-убийцы я обожаю больше, чем что-либо еще в своей недолгой жизни. – Стю, засунь руку в мои штаны и достань анкеты. Твое задание началось.

========== 11. Задание ==========

Мы жадно целуемся, задыхаясь все больше и больше, параллельно я читаю три листка с характеристиками, читаю пальцами рельефные буквы, я обучен письму для слепых. Я много чему обучен, на самом-то деле. И я помыслить не мог, в каких странных ситуациях может пригодиться то или иное умение. Я вычитал настолько любопытные вещи, что, если бы Бэл не целовал меня с огромным вожделением, жестко зафиксировав в одной позе, я бы обязательно спалил контору своими наивными воплями удивления.

Полное имя официантки – Хелена Фамке Фойхтер, в прошлом – порноактриса и модель с витрины магазина на аллее удовольствий Амстердама. Пьяница и оскорбитель, налакавшийся в баре – латиноамериканец Алехандро Бернабе, безработный, проживал в Сантьяго (Чили), оказался в Нидерландах транзитом, завтра улетает в Швецию к родственникам. А охранника зовут Винсент Лодевик Ван Дер Грот, 1985 года рождения. Ростом не вышел, но весом – как раз под семьдесят пять кило, совпадая с данными из моего сна. Тупой жирный козел. Биография не отличается новизной и свежестью. На станцию переливания крови пришел только на сто двадцать часов и принудительно, отбывал наказание, выполняя общественно-полезную работу. Из индустрии порно выгнали за бездарность и маленький крючок. Тюремному врачу нравился, потому что тот тоже оказался редкостным уродом. Женат никогда не был, никто бы не позарился.

Эти трое не знакомы друг с другом, но объединены одним и тем же грешком. Детскими смертями.

Фамке незаметно умертвила своего годовалого ребенка, задушив во сне, а на материнский капитал успела заиметь новую грудь. Факт убийства никем, кроме ELSSAD, не зафиксирован.

Алехандро избил шестилетнюю соседскую девочку за то, что та нацарапала рисунок на капоте его автомобиля, она умерла в больнице от кровоизлияния в брюшную полость. От суда откупился, семья девочки очень бедствовала, и дело замяли. Но из Чили ему пришлось уехать. Не далее как позавчера. В Швеции он надеется залечь на дно.

Ван Дер Грот изнасиловал несовершеннолетнего. Мальчику едва исполнилось двенадцать, через сутки после случившегося он покончил с собой. Факт насилия был доказан, но Винсенту удалось разыграть временное помешательство на почве затяжной депрессии и навязчивых психозов, отсидеться несколько месяцев в психушке на тяжелой наркоте и отделаться потом общественными работами. К детям ему с тех пор приближаться запрещено, поэтому он устроился охранником в бар для взрослых. Что, впрочем, не помешало ему мысленно поиметь меня несколько раз подряд, я не сомневаюсь.

Не люди, а дерьмо, но ведь это еще не повод для их убийства. Или я ошибаюсь? Пора отделываться от приступов ничем не подкрепленного гуманизма.

Я закончил чтение и обвил Бальтазара за талию.

– Неужели эта троица валялась в картотеке? Как ты их нашел, признайся честно.

– Я знал, кого искать, Стю. Ты дал мне имена. Теперь плавно оттолкни меня и сядь ровно. Съешь сэндвич. Хелена идет сюда, мы сейчас попросим счет.

– А план, план какой?!

– Стюарт, в твоей работе самое основное – это спокойствие. Ты можешь быть искусным стрелком, выработать молниеносную реакцию, разбивать башкой кирпичные стены и укладывать красоток штабелями у своих ног. Но если ты будешь нервничать, все усилия пойдут прахом. Мы уйдем отсюда, и я помечу задание на балл «E», как проваленное, если твое сердце сейчас же не застучит помедленнее.

– А если оно колотится так из-за тебя, а не из-за работы?

Мы расселись по углам дивана, как хорошие приятели. Меланхолично жую свой хлеб с помидорами и сыром. Хелена забрала у Бэла пластиковую карту. Напарник взял меня за руку под столом и мягко, необыкновенно завлекающе улыбнулся. Смотрел при этом на оранжевую кляксу, служившую картиной на стене, но я же знаю, кому адресована его адово соблазнительная улыбка. Он нарочно… чтобы распалить меня еще больше. Чтоб я сопротивлялся.

Я начал думать об овсянке, кашалотах и почтовых марках.

– Вернемся к причине сердцебиения потом. Научи себя полному самоконтролю. Ты – мозг, и не в крестцовом отделе позвоночника, ясно?

– Яснее некуда, – я расправил плечи. Вдох-выдох, вдох-выдох… Овсянка в глиняной миске на почтовой марке Англии. Кашалоты в Северном море. Бескрайние льды и полярный день. Марки выполнены в светло-коричневой гамме, глянцевые, с белыми зубчиками. Киты дремлют стадом в нейтральных водах. Бэл щупает мой пульс. Его лоб впервые за долгое время разглаживается.

– План прост. Вспомни каждый из многократно повторявшихся снов. Вспомни людей, которые были тебе там важны, центральные фигуры. У каждого из них была какая-то деталь, вещь, бросившаяся в глаза. Только одна. Эти вещи ты у них отнимешь. И когда соберешь все – квест будет пройден.

– Как ты можешь быть уверен?

– Ну я же прошел свой. Я нашел тебя и впустил. Но твоя задачка будет посложнее моей, Стю. Подумай и скажи. Есть минута, две от силы.

Я погрузился в раздумья. По поводу личностей сомнений нет, всё очевидно. Преступная троица, вычисленная Бэлом, и четвертый – мой воображаемый киллер. А с вещами трудновато.

– Разрешишь порассуждать вслух?

– Да, но негромко.

Я не воспользовался разрешением. Ответы пришли внезапно, я выплюнул их готовыми.

– У Лодевика Ван Дер Грота должна быть где-то в одежде игла. Или шприц с дрянью припрятан, а на шприц надета игла. Когда киллер нашел второго меня в моем сне, то лишил чувств, впрыснув какую-то дрянь в шею через иголку. Если бы не это, второй я не попал бы в беду, – я забарабанил пальцами по столу. – С Хелены нужно снять чулки. Вторая Фамке долгое время снималась в порно, ноги, задранные на стену, были ее визитной карточкой. А у Алехандро плохие зубы. Надо выбить хотя бы два передних. Когда он умолял пощадить его на суде, то эти гнилые, пораженные множеством болезней зубы жутко бросились мне в глаза.

– Ты назвал не всех.

– Да, верно. Но король кошмара, он же… не существует? Анкеты нет, он не включен в мое задание.

– Включен. Просто скажи его примету.

– Очки. Я ужасно хотел, чтобы он снял очки. И если бы я увидел его в реальной жизни, то первое, что сделал бы – украл эти чертовы очки.

– Ты готов. Принимайся за дело, – Бэл отстегнул кобуру и отдал пистолеты. – Напоминаю, у тебя двадцать четыре патрона. Хелена несет мою карту. Я жду тебя в нашем номере через пятнадцать-двадцать минут. Через полчаса я отправлю в штаб донесение об успешной или неуспешной операции по зачистке. А потом мы поговорим о твоем киллере без короны. Развлекайся, Стю.

Он покинул бар. Я думаю об овсянке и вспоминаю главную инструкцию. Устраивая резню, убивать только свои мишени. Остальных людей можно легко ранить, но не более. Бэл не сказал, что я получил разрешение. Но это лишнее. Я прочитал в изгибах его губ. Он доверяет мне смерть. Он доверяет мне.

– Хелена? – зову официантку спокойно. Чарующая улыбка далась без труда. Она расцвела и подбежала, вытирая руки об передник. – Я хочу сделать еще один заказ. Вы не присядете?

– Мне нельзя, юный герр. Нельзя обслуживать клиентов сидя.

– А лежа? – я толкнул ее на диван. Навис над круглыми силиконовыми сиськами. Теперь я вижу, что они не настоящие. – Я хочу заказать ваши чулки. Во сколько вы их оцениваете?

– О… – она лишилась дара речи. Что ж, цену определю я.

– Двадцатку. За каждый, – я расправил банкноты. Еврокупюры замечательные. Замечательно большие. Красиво вошли в карман ее передника. Она все еще немая. Я прикасаюсь к ней. Отрываю резинки чулок от ее ног. С внутренней стороны резинки тоже покрыты тонким слоем силикона. Я снимаю с нее ботфорты, стаскиваю чулки и скатываю в два маленьких комочка. Прижимаю к пистолетам. Один комочек – к одному прикладу. – Здесь шумно, Хелена, не правда ли?

Выстрелы прогремели одновременно. Были похожи на праздничные хлопки шампанского. За соседним столиком его как раз открывали. Немного громче, чем обычно, только и всего. Хелена лежит на диване, отдыхая. На ней ботфорты, передничек и широкое пятно крови между грудей. Силикон вытек из правого имплантата и вылился на пол. Не беда, вытрут. Еще двадцать два патрона.

Я иду к барной стойке.

По дороге опускаю на себя нечаянный взгляд. Брызги крови на форменной черной майке, и немного попало на руки. Но никто не обратит внимания в такой темени. А если и обратит – трезвых и вменяемых тут нет. Да даже если и есть…

Я упрямо иду к барной стойке.

– Вы Алехандро, не так ли? – я притушил улыбку и придержал стул, на котором он сидел. Бернабе напился до поросячьего визга, мне нужна осторожность. А также марки и овсянка. – Вы меня не помните?

– Не имею сомнительную честь быть знакомым с чьей-то подстилкой, – он обнажил зубы и расхохотался. Мне нужно больше овсянки. Больше, больше овсянки. – Чего тебе, сосунок?

– Пойдем, поговорим, – я отпустил стул и ткнул ребрами ладоней ему под дых. Выждал пару секунд и ткнул еще раз, в почки. Бальтазар учил меня драться. Правда, всего один месяц, но у него нет ни малейшего повода стыдиться ученика. – Скажем… в туалете?

Алехандро не стоял и не сидел, мешком валясь мне под ноги. Я крепко схватил его за грудки и поволок в сортир. Он бессмысленно улыбался и кивал. Потратил свое дружелюбие зря, по дороге нам никто не встретился.

Я пристроил его в кабинке, в самой удобной позе – на согнутых коленях, головой в унитаз. Аккуратно поставил подбородком на ободок, наметил точку на его шее и ударил платформой огромного ботинка. Какой приятный хруст. Но надо убедиться, что я не промазал. Подбородок триумфально возвращается на пьедестал, удар… Четыре выбитых зуба отлетели к сливному бачку. Я дружески похлопал несостоявшегося эмигранта по сломанной шее, надел перчатку и собрал гнилые трофеи. Запер кабинку изнутри и перемахнул через невысокую стенку в соседнюю. Надеюсь, Алехандро расплатился за выпивку. Нехорошо надувать бармена.

Двадцать два патрона. Я прощаюсь с заведением и иду на выход. Меня заждался однофамилец.

– Молоком не угостили, – поделился я игриво, встряхнул чулки и показал ему. – Зато дали это. У вас когда намечается перерыв?

– В полночь пересмена, – у охранника прям руки затряслись. Вот радости привалило-то, да. – Но я бы мог отлучиться с вами, юноша, на полчасика. У меня тут подсобка, в коридоре за углом. Кушетка мягкая, журнальчики…

– А наручники есть? – я похлопал ресницами. Фу, убил бы себя сейчас… Овсянка!

– Конечно есть. Всегда ношу при себе, – он брызнул слюной, чуть не захлебнувшись. Тошнотворный, липкий и отвратно пахнущий кусок плесени. Ну как этот недочеловек может носить мою фамилию?

Я пошел за ним в подсобное помещение. Думал неторопливо, подбирал нужный тембр голоса. Никогда еще не был таким спокойным и уравновешенным.

– Дверку на ключик клац-клац, а? – кушетка обита ядовито-зеленым бархатом, стопка журналов склеилась от… Бороться с тошнотой в таких условиях нелегко. Овсяночка. – Давай, ну что ты жмешься… И где твои симпатичные браслетики? Ты ведь хочешь, чтоб я тебя арестовал?

Он подбежал, как собачка, прыгая и заливая меня слюной, не хватало высунутого языка. Я на последнем издыхании отобрал у него наручники и приковал к железным кольцам, торчавшим из обивки. Отошел, виляя задницей, повернулся. На журналах лежал резиновый кляп. А может, это была анальная пробка, столь любимая всякими грязными одинокими извращенцами. Возможно, ее никогда не мыли. Не важно. Я заткнул ему рот и помедлил, заглянув в собачьи преданные глаза. У меня нет глушителя. А лобби отеля в десятке шагов. Выстрел обязательно услышат. Если я в ближайшие тридцать секунд не придумаю, чем еще убить жирного Ван Дер Грота. Жирного, хм…

– Пора показать мне все, сахарочек, – не уверен насчет стирки носков, но свои ноги он точно никогда не мыл. И не нюхал, не дотянулся бы. Я намотал его штаны и куртку на кулак, получилось четыре-пять слоев плотной ткани. Кулак вынул, подставив вместо него пистолет. Прижал руку к волосатому пузу. Лодевик замычал и задергался, в маленьких глазках заметалось понимание и дикий страх. Поздно спохватился, я спускаю курок. – Аве Мария. Господу ты не нравишься.

Я не закончил. Нужен контрольный в голову. Второй выстрел получился немного громче, чем первый, направленный в его раздутые кишки, не беда. В инструкции на двадцати пяти языках написано обеспечить объективную смерть, а не кому с реанимацией.

Обыскал карманы куртки, карманы штанов, посмотрел за подкладкой, за кушеткой, по запыленным углам… а нашел между склеенных страниц журнала. Шприц с засохшим содержимым и заветная иголочка. Оторвал ее и забросил в пакетик к гнилым зубам. Свернул чулочки Фамке, сложил туда же. Куртку и штаны красиво порвал и разбросал, шприц засунул в правый поросячий глаз. Дверь тщательно запер, а ключ оставил торчать в замочной скважине. Так загадочнее. И интимнее, да.

Закончил. Осталось двадцать патронов.

Когда я дошел до нашей комнаты, то неуклюже занес одну ногу и споткнулся на пороге. Растянулся на полу, проклиная свою беспечность, я расслабился на секунду раньше, чем должен был. Сотрясение что-то противно сместило внутри, желудок подпрыгнул, сдавая, нет, пожалуйста, только не это! Я ведь сейчас провалю свой экзамен…

Меня сложило пополам и вырвало.

========== 12. Награда ==========

Бальтазар уносил меня в ванную. Промывал горло, вытирал угрюмое лицо. Чувствую себя совершенно пустым и несчастным. Это полный отстой. Позор и неудача. Я пил из его рук теплую воду с солью и сгибался над раковиной, еще два раза стошнило. Устал, мне плохо, внутренности горят. Все плохо. Хуже некуда.

Лежу в постели, разбитый и раздетый, натянув одеяло до бровей. Разговор не клеится. Бэл изучил мои трофеи. Сложил в чемодан и сел где-то в комнате, я не вижу. Мне все равно. Мне сдохнуть хочется.

– Стюарт, – нет, он нигде не сидел. Бесшумно подкрался и отогнул мое одеяло. Я спрятал лицо в подушку. – Я отправил донесение в штаб. Ты справился. Операцию по зачистке заканчивает отряд наших санитарных крыс. Стю, ты слышишь меня? Все получилось. Ты сделал это. Ты смог.

– Я расстался с ужином! И с мечтами о карьере. И о нормальной жизни.

– Стю, не глупи. Нас всех выворачивало наизнанку после контрольного теста.

– Только не тебя.

– И меня тоже! Я обнимал унитаз в отеле на три звезды ниже этого, и рядом никого не было. Вообще никого! Я убил шестерых. Меня рвало всю ночь. Наутро я желал только одного – наложить на себя руки. Вышибить мозги, чтобы ничего не помнить. Но я не мог, просто не имел права. Не мог никуда позвонить. Мне не с кем было поговорить. Только вернувшись в Гонолулу, я получил какое-то подобие отдыха. Шесть часов ужасного сна, по часу за каждый труп. А в награду за свои старания – бумажку. Маленькую желтую бумажку с новым заданием. И больше ничего.

– Ты… ты не лжешь, Бэл? – я оттолкнул подушку и посмотрел на него, ища в глазах хоть малюсенький намек на неискренность.

– Моим наставником был командир D., – он поджал губы. Что ж… Значит, нет. Он не лжет.

Я потупился, смущаясь. Тяну к нему руки. Хотел бы попросить вслух, чтобы он лег ко мне, но язык отнимается. Одно слово я все-таки выдавил из себя.

– Разденься.

Смотрю сквозь некрепко сжатые пальцы, как он снимает форму. Стоит, отвернувшись, не торопится никуда ложиться. Ну я понял, понял. Я должен это сказать. И я говорю.

– Иди ко мне, Бэл. Дважды не попрошу.

Дважды и не понадобилось. Я обнял его могучее тело, обвился весь, оплел руками и ногами. Слепо нашел его губы, но они не ответили на поцелуй. Ну в чем еще проблема?

– Ты подслушал разговор, – нехотя отвечает Бэл на мои возмущенные мысли.

– И теперь ты не хочешь со мной спать?

– И теперь я боюсь с тобой спать.

– Ты ничего не боишься. Ты же «дикая кошка».

– Я просто мужчина.

– Наполовину. А на вторую половину – волк. И самец, – я зарылся в его волосы, вдохнул их, сладкие и ароматные, запутал и забрал в рот несколько прядей. – Бэл, что я должен сказать, чтоб ты опять доверял мне?

– Я доверяю.

– Тогда что изменилось?

– Да ничего, – он отстранился. Я привстал над постелью на локтях. Так. Момент не самый подходящий, но я обязан совершить какой-то незаурядный поступок. Героический. Легендарный. Ну или хотя бы не катастрофически глупый.

– Ты любишь меня, я в курсе. Но узнал я это не из твоего телефонного разговора с шефом. Бэл, я нахально предположу, что ты лучший наставник корпуса ELSSAD. Лучший боец. Лучший психолог. Лучший утешитель. Еще ты классно готовишь мясо. И омлет. И острый суп с красной фасолью. Но в вопросах своей личной жизни ты слепой, неповоротливый и косолапый. Как слон в посудной лавке. Ну?

– Что? – он растерянно развел руками.

– Тормоз ты, – миролюбиво отозвался я и убрал ему волосы за уши. Крепко обвил за шею. – Смотри. Смотри… – я продолжил шепотом. Наши тела медленно сближались, его широкая гладкая грудь, великолепный рельефный живот, его член… Все прижимается ко мне. Я тщательно давлю стон. – Месяц я провел под твоим крылышком. Целый месяц, Бэл. Ну прозревай. Хватит жить вслепую.

Я взял его за подбородок. Удержал, когда он попытался отпрянуть. Кивнул и улыбнулся. Удержал еще раз, перехватив под талией. Я набрался силы. Способен остановить Бэла, когда он вырывается. И мышечная масса тут вообще ни при чём.

Его губы задрожали. Я обвел их пальцами, обвел влажным языком и забрал, обнял своими губами. Удержал его в третий раз и легонько ударил в спину, между лопаток. Я не дремлю и не ослаблю хватку. И мы на равных. Забудь о сопротивлении.

– Хватит. Больше никуда не удерешь, ясно?

– Почему?

– По кочану. По кабану и по клубничной грядке. Я люблю тебя, Бальтазар, ты успешно вытряс из меня все внутренности. Но спасибо, что отмывал не в унитазе. Не слушай. И не смотри. И забудь все, что я сказал, – я смеялся. – Люблю тебя… Проснись.

Трогаю его лицо немного суетливо. Не знаю, куда деть себя в этот переломный момент. Подозреваю, что смеюсь, как идиот. Неважно. Погружаюсь в его мягко зажегшиеся глаза. Ну наконец-то, проснулся. Свалил меня в постель, сам свалился сверху. Я сжал его между своих бедер, успокоенный. Он молчал, только перебирал в руках мое тело, гладил, ласкал, пробовал губами и держал на кончике языка. Будто заново узнавал. Я медленно поворачивался, ложась то на бок, то на живот… Подставлял ему все новые и новые участки. Пока он не перетрогал меня всего до последней родинки. Остановился на моем затылке. Сунул нос в волосы, прижался горячим ртом к шее. Похоже, это его любимая поза. Сверху на мне, обвив руками за задницу. Я вздохнул, прогибаясь под его тяжестью.

Я удрал от пытки, молчание больше не в тягость. Развязал узел, в который были завязаны мои неуклюже раздавленные чувства. Хватит запинывать их под плинтус и делать вид, что мне интересно быть ботаником на задании и бревном в твоей постели. Ты напарник, но обожать тебя не запрещено. Ну и вот что ты делаешь? Воспользовавшись моим признанием…

Я подозревал, что уснуть спокойно он бы не смог. Я хотел разрешить ему. Но он начал сам, без разрешения. Сволочь. Начал с тесного объятья, мягких осторожных поглаживаний и длинного поцелуя. Оставил мне мокрые дорожки на щеках, на губах, на шее… на груди. Странное волнующее ощущение от его рук, блуждающих между моих коленей, острый развратный язык, лижущий мои вставшие соски, блестящая кожа, нетерпеливо трущаяся об меня и ищущая отклика, мускулы, дрожащие от перенапряжения, чтобы не сжать до боли и не переломить мое тело пополам… Все это – лишь легкие наркотики. Но ему нужны тяжелые. Нужен возбужденный я, он еле сдерживается, чтобы не отыметь меня сейчас же…

– Постепенно, – я скользнул по его животу вниз, ласкающим движением, раскрыл ладонь, прижимая к паху. Убрал. Опустил глаза… проверить, каким сокровищем владею. И, чуть помедлив, туго оплел его член, – Бэл. Мы займемся сексом. Займемся.

– И тебе не будет противно?

– А должно? – я выдавил из его твердого пениса немного смазки. Прижал к своему, тоже мокрому и тоже твердому. – Разве похоже, что меня сейчас стошнит? Опять?

– Ты говорил, что это грязь и скверна.

– Хм, я сказал, что это дерьмо. Ты недостаточно убедительно играешь в злопамятность.

– Я забыл твой вкус, Стю, – настойчивый голос, не просящий, а требующий. Но я ведь уже поддался. Он голоден мной, я не хочу отказываться… И я хочу его. Бэл вводил в меня свои тонкие чувствительные пальцы, разрабатывая узкое подрагивающее отверстие. Да, оно опять сжалось и поддавалось даже больнее, чем в первый раз. Я глубоко дышал в короткие перерывы, когда он не закрывал мне рот жадным ненасытным языком, шарил по моему телу, грубовато сжимая и вонзая ногти, а потом отпуская и зализывая красноватые следы на коже. Ловил мои стоны, ловил капельки пота, капельки липкой смазки, смаковал головку моего члена, обсасывая и тесно обхватывая губами, из нее брызгало на его лицо, но он не вытирал, продолжая сосать меня… Вытирал я, и он слизывал прозрачную жидкость с моих рук. Я млел и сходил с ума, от его грязных выходок, от тихого одомашненного разврата, он так сильно возбуждает меня, каждым новым выпадом, жарким поцелуем, языком, продетым в мое тело… Я изогнулся, подставляясь под его нетерпеливо натянутую плоть, твердую, налитую кровью до предела. Сладко вздохнул, когда Бэл поставил меня на колени и резко прижал к себе, распрямляя и насаживая на ровно пульсирующий пенис. Несколько минут тесного проникновения, маленькой жестокости, контактной злости и сбитого дыхания. Он взял меня. Двинулся осторожно, сминая под пальцами мой член и расправляя мои плечи успокаивающим дыханием. Запечатлел горящий огнем поцелуй между лопаток. Я тихо стонал, просил сумасшествия и скорости. Чтобы он владел не просто моей задницей, даже и очень соблазнительной… и не сгибающимся от предвкушения телом. А пробрался в вены, проник в кровоток, ранил меня, подмешав себя, чужеродного. Я хочу этого, я хочу его, обнимающего все мое естество, обволакивающего и оберегающего. И причиняющего боль, не специально, а потому что я хрупкий… Я не хочу быть сломанным. Только совсем чуть-чуть изнасилованным. Испытать пару пугающих секунд противоестественную нежность маньяка, крик и слезы от агрессивного вторжения в глубину тела. Трещины в уголках губ от слишком грубых поцелуев, царапины и легкие ожоги… Отголоски зверя в нас. Разве можно это чем-то заменить или на что-то променять? Это похоже на болезнь, от которой я не хотел бы лечиться.

– Ты – мое антитело, – вырвалось у меня сдавленным шепотом. Бэл двигался быстро, сильными и уверенными толчками, подложив руки под мой живот, чтобы меня не бросало в постель при каждом ударе. Низко свесил голову, его волосы мягко ласкают мою спину, скользят по моим волосам. Я двигаюсь вместе с ним, тихо вскрикиваю, растекаясь от томления, покорной добычей его гибкого хищного тела. Глаза заливает пот, его руки, твердо держащие, врезаются в ребра, оставляя синяки. Кровь мечется, кидаясь невыносимыми колючими волнами то в голову, то в пах, где копится, концентрированное, мое удовольствие. Впивается болью мне в отвердевший член, пытается вырваться из натянувшихся на нем вен, просит выхода, умоляя, угрожая взорваться и убить меня… Но я оттягиваю этот момент, сколько хватает сил, желая пробыть подольше в плену у Бэла. Не кончить раньше него.

Нет, я не могу, я сдаюсь во второй раз. Не выдерживаю и кричу под неослабевающим напором его плоти, он трахает меня, пока я кончаю, трахает после, обессиленного, я содрогаюсь от остаточного оргазма, переполненный ощущениями, которые больше ни с кем не хочу разделить. Он вгоняет в меня член в последний раз, успевая попробовать мою сперму с моих же запачканных пальцев, и выгибается, замирая, изливается в мое истерзанное тело, жадно принимающее от него все. Все без остатка. Падает на меня, выжатый, полной тяжестью, не давая отдышаться. Да он и сам не сможет отдышаться. Еще долго. Еще много… много времени. Опустошенные, мы валяемся друг на друге до скончания века. Или пока не позвонит шеф. Или наступит утро… Короче, не буду ломать кайф. Все равно нет ни сил, ни желаний, ни намека на связные мысли. Чистый восторг. Бэл. Я. Медленно остывающая звериная кровь. Тело. Снова я. Все лежит по отдельности, разорванное и пропитанное спермой. Что-то нас много, почти групповуха…

Я пошевелил пальцами ног, убедившись, что лежу живой и не расплющенный. Бальтазар скатился с меня, но далеко не ушел, я поймал его за руку и притянул обратно.

– Ты упоминал о санитарных крысах.

========== 13. Инструкция ==========

Мы забрались вдвоём в душевую кабину. Там скользко и довольно тесно, стоять можно только обнявшись. Бэл открыл воду на максимум, в режиме «тропический ливень», вернее, тропический потоп. Хохотал, глядя, как я уворачиваюсь от сшибающего с ног потока, пока не вывалился из кабинки: я галантно и мстительно отдернул дверку. Ещё он получил по морде. От удара мы оба поскользнулись, грохнулись с шумом, свалив полотенца и зеркальную полочку, и побарахтались немного в луже: воду ведь никто не закрыл. Я хочу что-то сказать, растянувшись на нём, мокром и ржущем, но Бэл щекочет меня под мышками, и я извиваюсь с нечленораздельными воплями, я жутко боюсь щекотки. Ванную комнату быстро заволакивает пар, ничего не видно. Надо вставать, приводить всё в порядок, мы умудрились перевернуть даже коврики.

– Лежи смирно, – это почти приказной тон. Я удивлённо посмотрел в его лицо. – Мы в отеле. Здесь убирают горничные. За полтинник, оставленный на туалетном столике, они выдраят номер до потолка и вдобавок споют и спляшут в неглиже. Отдыхай. Наслаждайся.

– Ты всерьез считаешь, что я так просто возьму и расслаблюсь по команде?

– Ты солдат. Тебе большую часть жизни предстоит выполнять команды.

– Впервые слышу. Зачем пытаться контролировать личную жизнь?

– Это не контроль. А проверка готовности. Ты не умеешь расслабляться, Стю, поэтому и заспорил со мной. Упрямец, – он звонко шлепнул меня по ягодицам, слишком неожиданно, я вздрогнул от боли, не успев сгруппироваться. Секс был всего полчаса назад, черт, за что мне этот стыд! Глаза-предатели наполняются слезами.

Я заставил себя встать, постаравшись не морщиться, и спрятался обратно в кабинку. Жаль, дверка не закрывается на замок. Переключил воду на обычный режим и прислонился к полукруглой стенке. Запотевший пластик, а на нем кривые полосы, проложенные сконденсированными каплями. Все они устремляются вниз. Вниз…

Бэл зашел следом, никуда не глядя, и встал под душ. Голова чуть опущена, волосы облепили спину. Я сдвинулся в сторону, в безотчетном желании знать, с каким выражением лица он моется. Не узнал. Горячие струйки стекают по его щекам и подбородку, губы крепко сжаты, а глаза закрыты. Я ощутил в груди теплый толчок, сердце трепыхнулось, заметив что-то, чего замечать не следовало. Мокрые ресницы, склеенные по две-три и четко прорисованные на бледноватой коже. Смотрятся и странно, и притягательно. Как что-то новое и неизвестное. Я не сразу понял, что подался вперед, рассмотреть их поближе. Раньше я не особо осознавал, что на свете есть красивые вещи, способные на самом деле приносить радость. Да и не заботила меня красота как таковая. Картины в музеях, модели на подиумах… какой-то фальшивый глянец, картон и заносчивые куклы. Гротескный образ чего-то прекрасного для пластилиновых дур и праздных, ужасно скучающих богачей. А я был занят выживанием и удовлетворял свои потребности на самом примитивном уровне. Сон, еда, тренировка… ну и чтоб в покое оставляли хоть иногда.

А тут вдруг – ресницы. Почему всё изменилось? Зачем я обращаю внимание на внешние черты и случайное сплетение линий, подаренных природой ни за что? Какой смысл, если это цвет и форма, а не содержание? Бэл незаметным движением стряхивает с ресниц круглые капельки, а они съезжают не сразу по длинным тонким дугам, висят на кончиках, не желая падать. Отражают перевернутого меня. Смеются над моим невежеством и наивным восторгом. Наконец, лениво срываются и шлепаются мне на ступни. И так много раз. Я могу смотреть вечно. Я даже затаил дыхание, чтоб ничего не пропустить.

– Прости, – он произнес это, не разжимая губ. Ресницы дернулись вверх, потеряв все капли.

– А если я заслужил?

– Не заслужил.

Конечно, я знал, что будет дальше. Он привлечет меня к груди, поцелует, и противоречия чудесным образом исчезнут. Нет, ни хрена. Пусть дано, что я – очарованный придурок, тогда он кто? Возможно, в его возрасте я точно так же буду кружить голову тринадцатилетним новичкам. Я же с ума схожу. Зачем заставлять кого-то чувствовать так много и так глубоко?!

Бэл не обнял меня. Остался неподвижно стоять под душем. Я вышел из ванной, наспех оделся и пошел в лобби-бар. Там пусто, я единственный полуночник. Скучающий бармен вмиг встрепенулся и налил мне текилы. Похоже, он предвкушает разговор по душам. Я разочарую его.