Текст книги "Wild Cat (СИ)"

Автор книги: Deserett

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

========== 6. Допрос ==========

Я перегнул палку. Очень задел его своим вопросом. Он не объясняет это, но я все вижу, не слепой. Бальтазар перестелил постель, и я вдруг подумал, что он укажет мне на дверь. Выгонит из комнаты, проведет ночь один… А все потому, что я не сдержал язык за зубами.

Я подбирал слова минуту, боясь опоздать и боясь опять накосячить:

– Знаю, ты не будешь принуждать. Я просто должен свыкнуться с мыслью о нашем… нашей связи. Сбрасывать сексуальное напряжение в твоих руках было нелегко. Объясни, это необходимо бойцам для тренировок? Или это обычное томление зверя в теле человека?

– Я жаждал тебя. И рапорт написал, потребовав именно тебя. Устроит такой ответ?

– Устроит… – я подобрал челюсть. – А компьютерные тесты?

– Не проверял. Мастер потом уже задним числом выслал электронкой аттестат с твоими оценками и листок финального экзамена.

Руки чешутся задушить его. Обвил шею, погружаюсь в непроницаемые желтые глаза, они понемногу зеленеют, теряя хищность.

– Ты солгал мне с таким прозрачным взглядом.

– И солгу еще, если понадобится, – Бэл прижался лбом к моему лбу, носом к носу, зрение накрылось, не сфокусировавшись на его лице. Я закрыл глаза и сконцентрировался на факте неожиданно наступившей близости. Секс не имеет к этой близости ровно никакого отношения.

Минута хрупкой гармонии и тщательно скрытого восторга, ведь мы стоим, обнявшись, как обычная гетеросексуальная пара.

Но как напарник ты значишь несравненно больше, чем как любовник.

Меня снедает тревога и желание плюнуть на тревогу и довериться инстинктивно. Бальтазар вызывает слишком неоднозначные чувства. А еще – манит фантастически длинными волосами¹, влажными после душа, их хочется трогать… что я и делаю, схватив его за затылок. Он позволяет, я имею право на вольности, хотя все-таки подсознательно боюсь, что появился здесь, чтобы стать его игрушкой. Ростом Бэл как я, только неизмеримо сильнее. Его внутреннюю силу ощутить легко, достаточно встать рядом. Он опасный, и при других обстоятельствах я бы от него сбежал. Но у меня нет других обстоятельств. Есть только эти, в которых меня мучают жуткие сны, я бросил девушку и вошел в порочный круг желаний другого мужчины. Я согласен быть с мужчиной? Я знаю о нем совсем немного, но кое-что сейчас угадываю.

Он – солдат, не огрубевший от приказов и крови, пролитой в таком количестве, что ее хватило бы на пару станций переливания. Убийца. Но ничего внутри у меня не вздрагивает. Убийство у нас в генах, мы хищные звери. Когда-то мы убивали своих для пропитания, наши кланы охотились на кланы оленей, зайцев и кабанов. Никаких родовых угрызений совести. Голод есть голод. Дальше…

Не надо дальше, этого хватит. Мне повезло, он не машина смерти. По крайней мере – с отстегнутым пистолетом и сброшенной формой, в домашних джинсах, добродушный и готовящий завтрак или ужин. Я не странный, я просто хочу нежности без привкуса безумия во рту и другие маленькие радости, похожие на эту, с теплым объятьем. Бэл способен их подарить.

Странно, что этот мужчина жил один. Если «диким кошкам» предписано жить вместе.

– Кто был твоим предыдущим напарником?

– Это не важно, Стю. Я разошелся с ним давно.

– Насколько давно?

– Три года назад. Откуда любопытство?

– Остановишь меня, когда захочешь. Ты был с ним близок?

– Нет, только трахался.

– Почему?

– Видимо, тебя ждал. Ждал, пока ты подрастешь.

Я залился румянцем до самой шеи. В тринадцать лет большинство из нас полностью созревает, хотя у людей этот возраст считается слишком юным, подростковым, и не рассматривается в качестве совершеннолетия. Но и в десять лет я был уже сформированным молодым лисом. Бэл мог бы… хотя это посчитали бы педофилией. Да и повестку в ELSSAD никто не шлет так рано.

– Ты меня знаешь?

– Видел пару раз. Летал по поручениям в Аркад.

– Ты подстроил все?

– Нет. Как? Я лишь молился, чтоб тебе захотелось сказать «да» медкомиссии после осмотра. А в том, что тебя зачислят, я не сомневался. Параметры отбора тебе прекрасно известны – 70-90 кг веса, 180-190 см роста и длинные волосы.

– Это ведь не все!

– Верно, не все, – он приложил ладони к моим бедрам и мягко стиснул. – У врачей хранится эталонный гипсовый слепок лица, с которым они сравнивают лицо каждого призывника.

– Чей?

– Это не важно. Слепка в кабинете нет за ненадобностью, они помнят каждую черту наизусть. И отсеивают непохожих сразу. Трудно объяснить, как придирчиво разглядывали вас на медосмотре. И что искали… Но в тебе они это нашли.

– А если бы я отказался?

– Не трагедия. Мне комфортно спать одному. Да и на кровати места больше.

– Бэл, я серьезно.

– Ты веришь во что-нибудь? Я не верю в Бога, но верю в старших командиров. И в нашего тайного покровителя. При посвящении ты услышишь его, но не увидишь. Он скажет несколько слов, от которых тебе захочется сплясать от радости… или умереть и никогда не рождаться заново. Он начертает тебе твою судьбу, опишет будущее. Для человека знать свое будущее – невыносимое бремя. Для нашего народа это бремя нисколько не легче в соблазнительной возможности что-то изменить. Понимаешь?

– Нет.

– Покровитель назвал мне тебя. Всеми правдами и неправдами я сначала открещивался от этого, мне не нужно было никакое знание, оно только умножает скорбь. Оно довлело надо мной, и я страдал, так и не выбрав, кого мне ненавидеть за открывшееся будущее. Не награда, а форменное издевательство. Ни к чему простым смертным знать о том, что их ждет впереди. Для чего это делают на посвящении, я внятного ответа не добился. И жил угрюмо и нелюдимо, никого к себе не подпуская. До тех пор, пока, отправившись с коротким донесением к Эстуолду, я не увидел тебя прогуливающимся по улице Аркада. Ты держал за руку Изабеллу, вы оживленно болтали, она раз пять назвала тебя по имени. Я остановился как вкопанный, не веря ушам. Ты родился, ты есть, заочно попортивший мне кровь… и можешь пересечься со мной однажды. Меня охватил гнев, я злобно пообещал себе, что не дам будущему наступить. И ты никогда не войдешь в мою жизнь.

– И что же тебе помешало воплотить задуманное?

– А ты в курсе. Мое упрямство было наказано тонко и элегантно. Стюарт, мне тоже снились кошмары. Но, в отличие от тебя, я просыпался взмокшим не от страха. Психолог отправил меня к психиатру, а тот послал к вышестоящему начальству. Я не захотел ходить кругами врачебного ада и сознался во всем командиру A. Он задал мне трудные вопросы, ответы на которые я безуспешно искал три года. Я больше не приходил к нему с повинной, опасаясь еще большей пытки. Осознал, что противиться будущему глупо, даже если оно мне кажется подстроенным. Я смирился и стал делать то, что мне подсказывала совесть. Сны прекратились, едва ты переступил порог моей квартиры. Взамен обрушилась реальность, в которой ты оказался совсем не таким, каким я представлял, одержимый выдуманными картинами будущего. Проще говоря – ты и знать меня не захотел. Как и сейчас не хочешь.

– Это неправда, – пробормотал я, наклоняя голову вбок, чтобы нос перестал мне мешать поцеловать его. – Тебе снился секс?

– Не один лишь секс. Длительные оргии, где с тобой проделывали вещи, заставлявшие меня проходить метаморфозу и вспарывать матрас волчьими когтями. Сны изнуряли ночью больше, чем любая работа днем, и доводили до полного неистовства. Я не высыпался, хотя на качестве службы это не отражалось.

– И ты позволил мне просто спать на… себе. После такого, – я несколько раз сглотнул.

– А что мне оставалось делать? Напугать? Сказать: «Стю, мне тут месяц назад снилось, как ты давал трем мужикам, лежа на моем обеденном столе с перерезанным горлом и разорванным животом»? Один из них погрузил член в твои внутренности, в переплетение тонкого кишечника, рычал и стонал, какие кишки холодные и синие… Другой продолбил молотком дыру в твоей груди и пытался протиснуться в сердечный клапан. Сердце билось и сопротивлялось, он сжал его в грязной руке, открывая насильно, отрывая от аорты… Его окатило фонтаном алой крови, он широко разевал рот и глотал ее, плюясь и кашляя. А третьим был я. Расширившим резаную рану в твоем горле и пробившим дыхательную трахею, чтоб засунуть в нее…

Я захлопнул ему рот трясущейся рукой. И себе зажал, чтоб не стошнило. Желудок вывернулся, комната тоже, пол подскочил, чуть не треснув меня по лбу, нужно было срочно за что-то ухватиться. И выпить. Жутко захотелось выпить.

– Вы убили меня? – непослушные губы, нездоровое любопытство. Я прочно устроился на полу, стеной зафиксировав спину от падения, хорошенько зажимаю между ног голову Бальтазара, а он лежит, вытянув далеко вперед свои длинные ноги, и моя ладонь в любой момент перекроет ему кислород… если что-то пойдет не так.

– Не сразу. Ты был жив и все чувствовал. Пока сердце не…

– Твою мать! – я ударил его по губам. Потом опомнился. Сердце так стучит, будто его сейчас действительно вынут какие-нибудь ублюдки. Некрофилы из порнограйнд-шоу. Где у Бальтазара алкоголь припрятан, не могу вспомнить. – Бэл, откуда у тебя познания в анатомии? Для таких подробных театров смерти.

– Мой брат работает в земной больнице санитаром. Недолго, но я успел насмотреться.

– А часто тебе снился этот сон?

– Он был последним в череде кошмаров. Наутро я привычно выкинул изорванную на полосы простыню, умылся ледяной водой, съел какой-то хлеб и пошел открывать, в дверь стучали. Не знаешь, кто это был, такой перепуганный и взъерошенный, с тремя чемоданами?

– Заткнись уже, а… – я обнял его лицо, хмурое и утонченное. Сердцебиение выравнивалось.

– Подожди. Самое важное. Ночью, когда мы улеглись спать, с криком от страшного сна проснулся ты. Не я.

Я поднял брови, заинтригованный до крайности. Как интересно получается.

– Цепная реакция? Ты передал какой-то редкий психоз из своего мозга в мой?

– Вряд ли. Если называть это психозом, то он наш общий. Разница в том, что я вышел из активной фазы, а ты вошел. Стюарт?

– Да пошел ты.

– Ты постоянно отказываешься рассказать, что тебе снится.

– И традиции этой изменять не собираюсь.

– Но я признался!

– А я чуть не блеванул от твоего признания. Весело было бы ползать тут, оттирая мой ужин.

– Ты не хочешь понять, что происходит, чтобы избавиться от кошмаров?

– Бэл, ты мне не поможешь.

Я встал, плохо осознавая жесткость финальной фразы. Дошло, когда я, порывшись в кухонных шкафчиках, нашел бутылку медицинского спирта. Разбавил водой на глаз и выпил один стакан. Меня сразу же развезло, сегодняшние события показались в немного другом свете. Я вышел извиниться перед Бэлом за грубость, а его нигде не было. Как хлопнула входная дверь, я не слышал. Черт. Черт, черт, черт!

Выцедил еще стакан самодельной водки и упал, где споткнулся. Свалился в открытый шкаф в комнате Бальтазара. Бережно обнял какой-то его костюм, оседая на полку с носками. Сонно подумалось, что он, наверное, удивится, вернувшись. Однако забористая же штука эта водка…

Комментарий к 6. Допрос

¹ Ниже пояса. Длина волос более семидесяти сантиметров даже у народа Изменчивых считается редкостью. Для сравнения – волосы Винсента в два раза короче.

========== 7. Шкаф ==========

Кухня. Трупы Фамке и Алехандро лежат в морозильнике. Киллер режет на разделочной доске чью-то фиолетовую руку с обломанными ногтями. Бальтазар стоит сзади и обнимает его. Зарывается в темные волосы, целуя и что-то шепча. Киллер режет молча, ловко орудуя огромным ножом. Вынимает кости, а оставшееся мясо режет на кубики. Дает Бэлу попробовать один кусок, чуть поворачиваясь и кладя в рот. Бэл как будто только сейчас видит, что именно готовит на его кухне киллер, и выплевывает человеческое мясо на стол. В его глазах шок и растерянность.

Где нахожусь я, сначала непонятно. Темно и тесно. Что-то капает, лежать мокро. Не могу пошевелиться и проверить. Холодильник открывается, желтая лампочка освещает залитую кровью полку, эта кровь сочится из локтевого обрубка… и киллер, примерившись, отрубает мне вторую руку.

*

Проснулся, больно стукнувшись головой и ухом об дверцу шкафа. Испугался, не сразу вспомнив, где я. Ведь было темно и тесно… почти как во сне. Спасительный пиджак Бальтазара упал с вешалки, стянутый моими непослушными руками, чем и успокоил. Руки на месте, руки, вот они. И ногти, впившиеся в мягкую ткань, целы. Правда, голова побаливает, и не только от удара. Больше не буду смешивать спирт ни с чем.

В комнате явственно слышны шаги. Значит, Бэл вернулся. Интересно, сколько я проспал. Он заговорил… наверное, по телефону.

– Шеф, его нигде нет. Мне беспокоиться? Он дальше хайер-билдинг никуда не ходил, ни города, ни острова не знает. Оружия при нем нет, разрешение еще не выдано, и в сейфе тоже… Мои пистолеты на месте. Винтовку, полученную для задания, я четыре часа назад вернул на склад. Мне писать докладную и рапорт на себя? Я упустил своего протеже.

Шкаф открылся. Луч света от фонарика ударил прямо в лицо, я спрятал голову в колени и сжался. Ощутил на себе неприятный буравящий взгляд. А где смех и аплодисменты? Я найден черт-те где, полусонный, полупьяный, язык противно прилип к гортани. Но как меня вычислили? Флюиды страха во сне? Или я шумел… и был услышан. Бэл, не молчи. Я сейчас себя за колено укушу.

– Вылезай? – неуверенно произнес Бальтазар. – Что ты там забыл, Стю?

– Нет, не заставляй его, – фонарик выключился с коротким щелчком. – Вылезет, когда сам захочет.

Если б я уже не сидел, и довольно удобно, в компании чужих носков, то обязательно бы грохнулся. Голос! Этот голос… В глазах мутнеет, я качнулся и нащупал под собой опору, чтобы не удариться головой вторично. Глубоко под кожу влезает холод, разбегаясь мурашками по всему телу. Голос киллера из моих проклятых иссушающих снов. Голос наяву. Это так страшно, будто ожила картина или компьютерное чудовище протянуло через экран свою волосатую лапу, чтобы схватить игрока. Нет, это страшнее… И тоненькие деревянные стенки не способны защитить от наплыва ужаса, шевелящего волосы в таких местах, где, я думал, волос нет.

Я неуклюже выпал из шкафа спиной вперед, цепляя на себя целый ворох одежды. Подскочил, как ошпаренный, стряхивая ее. Один колючий свитер долго не хотел отцепляться, я вспотел, тряся руками, чтоб избавиться от него, и боясь оглядываться назад, на то, что ждало меня в полумраке комнаты.

Наконец, я освободился. Встал, обреченно глядя в темный зев шкафа, как нашкодивший кот, посреди разбросанных футболок и штанов. Мысленно извинился и пообещал навести образцовый порядок в гардеробе Бальтазара. Попозже. При свете дня. Лишь бы не сейчас. Потому что сейчас…

Я повернулся. Грудь прострелило жгучей болью.

Двое. Простые и нестрашные силуэты на фоне светлых обоев и прямоугольника окна. Силуэт Бэла выделяется распущенными волосами, длиной примерно до поясницы. Он застыл в двух шагах от меня, он обычный, голова не отрублена… Ужас отпускает, замещаясь обыденностью. Здесь все, как и должно быть, на своем месте, даже частички пыли, взвешенные в воздухе. Я тихо подышал и ущипнул себя. Распознавание прошло неудачно. У того, кого он назвал шефом, волосы собраны в гладкий хвост, спускающийся до бедер. А ботинки не разглядеть, далеко, он направляется к выходу, уже одной ногой в коридоре. Если что-то делать, то сейчас. Решать сейчас. Догонять. Или так и томиться в неведении. Ну? Скорее. Скорее! Он уходит!

– Стойте! – выпалил я, не выдержав. – Простите! Прошу прощения. Вы не могли бы…

– Не сегодня. Увидимся на твоем первом сборе, Винсент.

Вот и все, упустил. Но одна деталь бросила в ужасающую дрожь. Он скрылся сквозь дверь, не открывая ее. Это значит… Да что это может значить, черт возьми?! Показалось! Ха-ха.

Не показалось.

Адреналин сейчас разорвет мне мозг. В висках уже трещат косточки. Вопросы, новые вопросы, их нельзя оформить, их опасно задавать. Я безумен. Я все еще пьян. И мне никто не поверит. Бэл… помоги. Я обхватил себя руками, пытаясь справиться с приступом паники. Бальтазар обошел вокруг меня и обнял сзади. Я вздрогнул, вспоминая, кого он так обнимал в моем сне не далее как пять минут назад.

– Не пугайся, – прошептал он мне в затылок. – Мы одни. И я даже выговор делать не буду.

– А я-то стихи приготовил по такому торжественному случаю, – я нервно выдохнул, не особо вникая в слова, которые плету.

– Что тебя надоумило забраться в шкаф, Стю?

– Объясню – не поверишь.

– Я постараюсь, – он коснулся губами моего ушибленного уха. Боль приуменьшилась.

– Напился я. И в шкаф попал нечаянно. Закатился, как мячик для гольфа в лунку.

– А командира зачем задержать пытался? Я оторвал его от дежурства проблемой, которая к завтрашнему дню превратится в анекдот, если кто-то пронюхает. Ведь меня отслеживают. Тогда ты станешь национальным героем и посмешищем. Пропавший стажер, уснувший в шкафу. Он пьян, а его все ищут. Мне не простят такую оплошность.

– Ты меня прости, – я сделал особое ударение на первом слове. – На остальное – как-то срать. Командир тебя не накажет за мою глупость. И он вовсе не казался раздраженным.

– Командир D. не бывает в раздражении. Впрочем, ты об этом сам узнаешь. Зачем пил?

– Фиговый из меня боец, Бэл. Испугался твоих россказней и искал поддержки на дне стакана. Нагрубил тебе. И вообще… разве ты не хочешь отправить меня восвояси?

Он тихо рассмеялся. Приложил прохладные пальцы к моей шее, нащупал учащенный пульс, спустился пониже и левее, надавил… Я рывком развернулся к нему, глаза оквадратились. Он нашел мою болевую точку. А теперь взял за подбородок, заставляя смотреть не на него, а куда-то вверх.

– Никогда не забывай, что связывает меня с тобой. Не постель, не работа и не теплые чувства, а смерть, принятая во сне. Насильственное родство, будто кто-то пустил мне кровь, а когда я упал на последнем издыхании – влил в глотку твою. Она не подходит мне ни по резусу, ни по группе, но я проглотил ее и выжил. Она вошла в мою кровь, не смешиваясь, вместе они дальше текут по моим венам. Разницу я не почувствовал, потому что она не внутри, а снаружи – мы стали похожими. Не братья, сыновья разных кланов… Две сущности, искусственно сродненные для одной цели – убивать. Что за операцию на крови я пережил, спросишь ты. Да никакую. Только сны. Теперь скажи, как пара глупых разногласий влияет на мое желание быть с тобой после перенесенной пытки?

Я призвал на свою голову горсть пепла (или хотя бы тухлые помидоры) и склонился на его плечо. Поумнею ли я когда-нибудь? Надеюсь, хоть наивность растеряю.

– Стюарт, я хочу продолжить с прерванного места. Я влезаю в твои кошмары, а ты отбрасываешь меня в кусты. Это нормально, я не виню тебя. Мне тоже было страшно. Но мои сны в прошлом, значит, я охочусь за твоими. И моя настойчивость продиктована не любопытством. Чем – ты уже услышал.

– Давай приберем раскиданные вещи. Съедим по сырному сэндвичу и ляжем спать. Можно? – я просительно потерся бедром о его бедро. – А ночью, если я проснусь с криком – спроси меня еще раз. Я все перескажу. Я обещаю.

*

Кухня после бойни. Только холодильник сиял нетронутой белизной. Киллер стоял, целуя Бальтазара, не грубо, но и не нежно врываясь в рот и обволакивая его, словно желал сожрать. Вымазывал его кожу в темно-красной слюне… или это было что-то другое. Слизь с кровью, сок из чьих-то потрохов или все это, вместе взятое, не могу знать. Оно стекало по подбородку Бэла и капало вниз, образуя пятно, отталкивающее как на вид, так и на запах.

Лицо убийцы скрыто, кто бы сомневался, эта часть декораций неизменна. Его закрывает мне сам Бэл, выставленный как щит. Но в кадр попали фрагменты губ, наполненных подчеркнутой чувственностью и развратом, высокомерных, будто выплевывающих: «Ешь, смертный, давись мной в спешке, когда еще выпадет шанс попробовать это». Попадались фрагменты выбеленной мукой кожи, тоже развратной, она сияла в контрасте с губами, казавшимися черными или, скорее, покрытыми запекшейся коркой крови. Или мне не казалось… в приступе ревности.

Большие ладони Бэла сладострастно блуждали по телу киллера, нигде не замирая надолго и стараясь охватить побольше, залезали под черную лакированную одежду (для таких целей в ней внезапно появились щели) и трогали его обтянутый лакированной кожей зад. Фу, опять я ревную. Хочу вмешаться и разнять их гнусное объятье, но кто-то заранее озаботился нейтрализовать меня, привинтив к стене длинными шурупами. Я распят, но до экстаза Христа мне далеко. Боли попросту нет, она придет потом. Боль во сне всегда похожа на призрачные щупальца медузы, которые таятся где-то до самого конца и прикасаются за секунду до пробуждения, чтобы исторгнуть из меня всего один, но душераздирающий вопль.

Конец уже близок. Руки в тонких черных перчатках, сжимавшие спину моего любовника, пропали из виду. А когда появились снова, блеснула сталь лезвия с тройным наконечником. Двух лезвий. Два гарпуна, шесть страшных, изогнутых крючьев. Он всадил их Бэлу в живот, протыкая насквозь, и они вышли через спину, пробив позвоночник. Пора кричать, но я молчу, пожирая глазами кровь, впитывающуюся в черную рубашку, Бальтазар стоит все так же прямо, его мягкие губы все так же целуют убийцу, а тот жадно отвечает на каждый поцелуй. Пальцы в перчатках трогают острия, торчащие из спины, поглаживают их и протягивают еще сквозь раненую плоть. Я онемел, а медуза медлит, продлевая мучение созерцанием. Ее жгучие щупальца медленно плывут, свернувшись кольцами вокруг моей головы, на манер тернового венца. Близко. Но не прикасаясь.

Кровь больше не течет, вся вытекла, остыла… Бэл пошатнулся, открывая мне убийцу. Миг откровения и разочарования. Потому что я вижу слишком мало. Темные очки, ниспадающие водопадом волосы, черные, запекшиеся губы и наглухо застегнутый воротник формы. Он подхватывает бездыханное тело за подмышки, не давая осесть на пол, и кривит страшный рот в улыбке. Она адресована не посуде, не холодильнику, не умершему Бальтазару… а мне, распятому.

Он улыбается, и в меня всасывается запекшаяся кровь с его рта. Улыбается гадко, сладко и многообещающе… Во мне ширится трупный яд, вползают какие-то насекомые. Улыбается, как нечистый, насадивший на вилы не тело, а трепещущую, обезумевшую от страха душу. Мою душу. А я впитываю его бесовскую улыбку, зараженный и ненормальный, прикован к ней и к белому мертвенному лицу, я так поглощен им, что не замечаю медузу, раскрывающую мои гниющие раны. На кончике одного из ее щупалец драгоценной каплей сверкало противоядие. Пустая ампула висела на другом. Киллер провел черным языком по своим губам.

– Ты отказываешься? Отказываешься стать одним из нас?

Я не отвечу. Медуза скрутила болевые жгуты вокруг моих проткнутых рук и резко затянула.

========== 8. Бардак ==========

Истошный крик вибрировал в грудной клетке, хотя я уже зажал рот обеими руками. Наверно, я разбудил весь дом. Бальтазар осторожно сжал меня в объятьях. Дикими глазами я ищу какие-нибудь следы ран на его груди и животе, но все чисто. Отпускаю рот.

– Что снилось, Стю? – вымолвил он так мягко, что ком, сидевший в моем горле, взорвался. Я быстро спрятал лицо в ладони. Я знаю, что делаю это слишком часто. Я неисправим в сильно развитом комплексе неудачника. Не плачу, но в глазах жжение.

Внимательность Бальтазара доставляет мне особенно резкую боль. С непривычки… Или из-за подспудного убеждения, что я этого недостоин. Это – нежность, не свойственная никому из нашего рода. Мой прежний опыт не блещет бриллиантами. Изабелла, например, простоватая девчонка, веселая, временами капризная и вполне способная «по-дружески» толкнуть в бок, свалив с ног. Отдубасить. Да что греха таить, она легко могла пинком отправить мордой в грязь. Такими уж небезобидными были наши игры с детства. И моя мать… в основном выражала любовь тумаками и подзатыльниками. Нас у нее уродилось восьмеро. Детство было не из приятных. Еще там, дома, в старой реальности. Так что не знаю я, что такое нежность. Угрюмый лис, видевший в своей жизни в основном серое и черное. Не белое.

– Стюарт, только не уходи в себя. Я же тебя там и с собаками не отловлю, – он лукаво улыбнулся, беря меня губами за нос. Я вздрогнул от смешанного чувства удовольствия и недоверия. Что за странный жест, еще одно проявление его нежности, вместо окрика или одергивания. Ну почему он такой, почему?! Оставил мой нос в покое, целует щеку… А я подставляюсь, чуть дыша, даже если какая-то часть меня протестует. Расслабиться всего на минуточку… полминутки. Закрыть глаза и поверить, что бывает абсолютный покой наедине не с зеркалом в ванной, не с подушкой в постели и не с музыкой в наушниках. Живой человек… и ему не все равно.

Полчаса. Пуховое одеяло прикрывает нашу наготу. Полчаса, сидя на теле «дикой кошки», в тесном объятии, в полном молчании, боясь шевельнуться, сменить позу и нарушить установившееся равновесие. Я держал ладони на его лопатках. Проводил пальцами по узкому каналу позвоночника. Пластичность его тела сводит меня с ума. Его дыхание… слышно только вдохи без единого выдоха. Он ждет. Все эти полчаса. Но я не заметил! Полминутки, как же… Нечаянно увидев, куда метнулись стрелки стенных часов, я покрылся горячим потом и судорожно вспомнил, какой был вопрос.

– Ты. Приснился дважды за день. А до этого… странная история. У меня есть другая жизнь. Начинается она на берегах реки Амстел.

Я втянул его в долгий рассказ. Торопился, перебивая сам себя, вспоминая детали, исправляя некоторые события. Фамке показал в ореоле ненависти и отвращения, которое испытывал на самом деле, а «лучшего друга» нарисовал с недоумением и толикой жалости. Описание суда в нескольких версиях затянулось на час, Бэл вставал принести воды, я нервничал, теряя его из виду, пил большими глотками, проливая воду на себя, но говорить становилось все труднее. Я устал и шептал последние сцены едва слышным голосом, привалившись к его телу.

– Бэл, я должен принять антидот. Я верю, что все кончится, когда я сломаю заранее написанный сценарий, пересилю запрограммированное движение мышц и дотянусь до лекарства.

– Не думаю, что спасение в этой ампулке. Но попробуй, – его глаза темны и необыкновенны, бархатная зелень, облачные тени… Я поборол робость и поцеловал их. Бэл улыбнулся кончиками губ и лег на спину, притянув меня к себе. Я обвил его торс ослабевшими ногами и приложил горячую щеку к его плечу. Горло побаливает от многословия, и голос сел. – Все еще ревнуешь меня к нему?

– Было ошибкой говорить тебе это. Но да, ревную.

– А почему? Обоснуй мне это чувство.

– Да какое тут может быть обоснование?! Он – всесильный король кошмара. Его боятся, и ему поклоняются. По мановению его руки происходит что угодно, любая пакость. Но самое страшное – ты сгораешь от страсти, прикасаясь к нему, – я поморщился. – Ты хочешь его во сне. Мне трудно, не заставляй признаваться в вещах, которые непосредственно кошмара никак не касаются.

– Еще как касаются. Предпочитаешь тащить на себе тяжелые камни? Мечтаешь о горбе на спине? Или трупный яд пришелся по вкусу?

– Не убедил, но ладно, скажу. Просыпаясь, я боюсь… что ты хочешь его и наяву. Несмотря на смертельный исход, на жуткие казни, которые он дарит вместе с благосклонностью.

– Я докажу тебе, что это не так, докажу очень скоро. Сейчас нам нужно определить план действий. И пойти по следам кошмаров. Следующее задание будет заказным, я подберу в картотеке. Амстердам и пара трупов в знаменитом квартале красных фонарей.

Я не стал спорить. Бальтазар служит «дикой кошкой» более семи лет, я верю в него. Но в сияющую ампулу с антидотом я верю еще охотнее.

*

Бэл ушел ранним утром, оставив мне на сковородке мясо с фасолью в остром соусе. Уплетал его и радовался, что наши вкусы совпадают. Расправившись с завтраком, сел за книгу, которую он приказал мне прочесть накануне. Сосредоточиться сложно, но как иначе убить время? Бэл строго запретил выходить куда-либо до его возвращения. Я намешал себе большую чашку кофе с молоком и забрал тонкий романчик с ночного столика.

Да, это нельзя было назвать даже романом. Шестьдесят девять страниц, и близко не похожих на учебную программу, не касавшиеся ни истории, ни биологии, ни философии. Может, немного психологии… Но умные рассуждения были заправлены ошеломляющим количеством эротических подробностей. Смелость насмешливого автора вызывала то возмущение, то зависть. Зачитавшись, я опрокинул недопитый кофе и залил кресло. Стою теперь с тряпкой, оттираю коричневое пятно.

О чем шла речь? Мне попалась самая странная детективная история, которую только мог родить чей-то воспаленный ум. Немолодой музыкант попадает в фамильное гнездо демонов, глава семейства ведет свой род от самого Люцифера, но его детишки похожи на вполне земных существ. Они не стремятся к власти и не ищут наживы, не охотятся на души мирных граждан, не творят зло в том классическом варианте, обрисованном священнослужителями, удивительно, но они… просто живут. Им нравятся развлечения, вкусная еда и излишества вроде наркотиков. Они гомосексуальны, но автор пишет об этом бесстрастно и безударно, хотя и не делает нормой. Сценарий построен на исчезновении одного из дьявольских сыновей, однако в доме остается его брат-близнец, который внушает новоиспеченному следователю наибольшие подозрения. Понимание книги затрудняется двойными именами всех героев, повествование заворачивается в нелогичные повороты, ход мыслей музыканта, никогда не учившегося на полицейского или сыщика, вызывает восхищение и ступор. Злодея он вычислил, но его предательски убили! Горя желанием узнать, что было дальше, я переворачиваю страницу с надписью «конец второй части» и натыкаюсь на твердый переплет. Действительно, тоненький том I—II кончился. А где же остальные?!

За раскопками в книжных полках меня застал Бальтазар. Я перелопатил шкаф, но ничего не нашел. Грязная тряпка так и осталась валяться в кресле. Я забыл дотереть, теперь пятно въестся в обивку. Спохватился я обо всем этом, к сожалению, в момент, когда Бэл спросил:

– Стю, что за бардак? – и повертел в руке мою чашку, тоже грязную, я не помыл, я забыл… Господи, еще чайник, я грел кипяток, и джезва, в которой я варил кофе.

Я втянул голову в плечи. Был почти уверен, что стремительно приближающийся Бэл ударит меня сейчас. Сзади, по голове, даст подзатыльник. В ушах почудился свист рассекаемого воздуха, перед глазами почти мелькнула рука Хендрики с длинными красными ногтями. Рука матери. Стыд и унижение, тварь, ненавижу, ненавижу…

– Стю! – Бэл стоял сзади, поддерживая мою голову за затылок. Я опирался на него всем телом, я… кажется, падал. Поглядел растерянно на наши отражения в стеклянной дверце книжного шкафа – мой «дикий кот» нахмурен, светло-русые волосы слегка растрепались, но все так же хороши, пахнут медовым шампунем и табаком. Ну и я… Гордость Бухенвальда с грязновато-каштановой шевелюрой, висящей как пакля, в глазах тоска, в руках непонятный клочок бумаги. А на полу какая-то книга с оторванным уголком, наверное, я держал ее последней и уронил. Называется…

Назад к карточке книги "Wild Cat (СИ)"