Текст книги "Exciter (СИ)"
Автор книги: Deserett
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
– Ты всегда всем делаешь только плохо. Хоть раз принеси удовольствие без пригоршни боли в придачу.
– Я не могу. И делаю только то, что могу. И того факта, что я урод, не исправить.
– Тогда хоть притворись другим. Поцелуй его, – Энджи расправил длинные спутавшиеся волосы Ла и раздвинул в стороны, освобождая шею. Демон приник к ней губами… и они оба услышали тихий блаженный стон.
– Ты никогда меня не целовал, когда трахал, – в голосе Ла были отчетливо заметны новые слезы. Ангел одарил братишку новым взглядом, от которого передохла бы вся рыба в Арно.
– Заканчивай. Нежно. Так, чтобы он сумел зачеркнуть все предыдущее твое насилие.
– Если ты поможешь.
– Подними голову, малыш.
Ла поднял… и Энджи осторожно просунул ему в рот язык. Ощущения от этого влажного поцелуя на миг заглушили все, что происходило между ног, Ла Нуи задрожал, задыхаясь и ловя его губы, но они ускользали, перемещаясь на его мокрые щеки и глаза, мягко укололись об отяжелевшие ресницы и вернулись к нему солеными… нет, не солеными, их сладость ничем нельзя было перебить. Ла жадно обхватил их, поддавшись неистовому желанию укусить, возобладать, взять верх, хоть раз оттолкнуть от себя бессилие… Ангел выгнулся назад, увлекая его ниже, обратно на постель, на себя, и спокойно соглашаясь с натиском. Шокированный, Ла Нуи быстро отпустил его, возвращаясь в полную власть холода. Андж скривил губы в полуусмешке. Его подопечный не хочет выздоравливать. Но выбора не будет, и Демон это тоже прекрасно знает. Он поманил их обоих к себе, характерным жестом, будто приглашал на танец.
– Почему ты помогаешь мне? – Ла Нуи тихо вздохнул, потирая немеющие руки.
– Я всегда закрываю собой дыры, которые он ошибочно оставляет в сердцах людей. Дыры от пуль из этого списка самые пустяковые. К счастью, он крайне редко делает ошибки. Иначе бы мне приходилось колесить по многим странам, исправляя его необдуманные поступки. А ты… ты просто особый случай. Второй человек, в которого он влюбился так сильно.
– А первый – ты?
– О нет, – Андж невольно засмеялся, – в меня он не влюблялся. С этой любовью он родился.
========== Capitolo diciannovesimo. Прошлое ==========
Я проснулся ранним утром, очнувшись от крайне тяжёлого сна. Ничего не запомнилось, но во рту стоял омерзительный вкус крови и неизвестного горьковатого снадобья. Странно, я не пил на ночь никаких лекарств. Шторы «гуляли» по всей комнате от сильного сквозняка. Должно быть, Соланж открыла окна настежь, драит дом. В воздухе витала пыль и запах мятного порошка. Мать всегда затевает уборку, когда волнуется. Конечно, ведь это Особенный День! Щекотание в желудке, немного приглушенное завтраком для чемпионов, старый рюкзак на плечи и я еду во Флоренцию. Да, я сделал невозможное, я вырвал одно из полсотни бюджетных мест в UNIFI¹, кафедра искусств.
Вчера неожиданно пришло письмо о зачислении, но сегодня уже нет времени на пустые восторги и празднования, я должен отправиться туда, осмотреться и выбрать жилье. Квартирный вопрос волнует мать больше всего. Университетская общага? Все что угодно, только не общага, отрезала она. Значит, я найду комнату. Ну, хоть полкомнаты. Неужели никто не согласится приютить бедного студента?
Я побежал на остановку, заметив, что опаздываю, рассидевшись с завтраком, и едва успел вскочить в автобус. Чуть не прищемил рюкзак. В боковом кармане тут же заверещал телефон не своим голосом. Да кто это может быть в такую рань?!
– Клайд! Раньше тебя проснулись только птицы, – я прошел турникет, оплатив проезд, и уселся на единственное пустовавшее место. Телефон прижал к уху плечом. – И звонишь ты как всегда, выбрав самый удобный момент. Я ещё омлет дожевываю, бекон между зубов застрял.
– Ла, соня, ты все проспал. Я затусил ночью с интересными людьми, они перекинулись со мной парой дельных слов. Короче. Совсем коротко. Я нашел тебе дом! Офигенный, дорогущий, но тебе он не будет стоить ни гроша. Соглашайся сейчас, пока они не ушли. Мы тут дружно блевали в туалете, били кафель и ломали биде, они мне уже как родные.
– Кто «они»?
– Американцы. Особенно, один, высоченный, пьяный, и волосы красные-красные! – я слушал, как Клайд буквально захлебывается от восторга, и мрачнел. В рот возвращался привкус горького лекарства. – Приезжай скорее, нужно подписать бумаги, другого варианта не найти, я навел справки. Во Флоренции все очень дорого, тебе не сдадут даже сарай без рекомендаций. А эти ребята классные и дали добро на заселение хоть завтра.
Я отнял трубу от уха и посидел так с минуту, отдыхая. Динамик трещал непрерывно, Клайд выкладывал ещё и ещё, какие-то новые подробности о веселых ночных посиделках, но я не хотел ничего знать. Американцы – это круто. Но что-то мне дурно при мысли о сделке. И если больше вариантов нет…
– Клайд?
– Да!
– Знаешь, я тут подумал – сэкономлю-ка я мамины гроши и поживу в общаге. Может не так это и страшно. Вольюсь в коллектив, приобщусь к новой жизни. А Соланж… не узнает ничего пока.
– Ты что, рехнулся? Там антисанитария полная, а ты чистоплюй и аккуратненький маменькин сыночек… – он спохватился, затыкаясь. Я поджал губы в ожидании продолжения. – Слушай, извини, а? Ла, ты ещё на линии? Эй, я не хотел. Просто ты и вправду зверски поддерживаешь чистоту, а там будет вино, шлюхи, горы немытой посуды, неисправный душ, насекомые в полу и под плинтусом, закопченные окна, заблеванный сортир…
– Как тот твой сортир сейчас, да?
– Мы в ресторане! – он вспыхнул, хоть я и не вижу этого. Ухо вспотело, я приложил телефон ко второму. – Ла, я был не прав. Делай как хочешь. Но тебе там не понравится, честно.
Я отключился. Упрямо вздернул голову. Все ужасы общежития меркнут на фоне нашей идиотской ссоры. Я обязательно с ним помирюсь. А пока рейсовый автобус везет меня во Флоренцию, прибытие в одиннадцать утра. День полон дел и волнений.
Сходил в администрацию оформляться и заселяться. Получил форму первокурсника и плоский ключ от комнаты №13 в третьем корпусе. Будем считать это число счастливым. Теперь самое время пообедать и познакомиться со всеми потенциальными друзьями. Столовая откроется в сентябре, но через дорогу есть дешевая траттория, там собралось большинство иногородних. Счастливые вчерашние абитуриенты, и я среди них. Такой же, как они. Ну, может, я немного бледнее, чем всегда. Выбрал столик и увидел свое отражение в огромной зеркальной витрине. Немного солнца исправит этот ужасный цвет лица. А часы можно снять, чтоб загар ровно лег на руки и не оставил некрасивые белые полоски. Стоп, какие ещё часы? Откуда у меня часы?! И почему они… такие… дорогие.
Резко подкатила тошнота. Ошибки быть не может, наручные часы, незаметно выплывшие из ниоткуда, стоят целое состояние. Гравировка швейцарского дома Ulysse Nardin, мягкий кожаный ремешок, платина высшей пробы. И крупная буква D под сапфировым стеклом. Если я продам их, то выручу кучу денег. А если меня обвинят в краже? Откуда, ну откуда они взялись?!
– Ух ты! – ко мне незаметно подсела девушка. Стройная, загорелая… симпатичная. Наверное, из восточной Европы. Наверное, воровка. Она тоже смотрела на часы. – Какие крутые! И красивые! Чей-то подарок?
– Э… ну… – я совершенно не мог вспомнить, где прошел дождь из аксессуаров класса люкс и как я под него попал. И не мог на ходу соврать, в каком магазине купил и когда. Я понятия не имею, каким образом приобретаются такие часы! Специальный предварительный заказ? Перевод денег банком? Черт, она сейчас уйдет. А я мычу что-то невнятно, как идиот. Улыбнулся девушке, втайне надеясь, что она не воровка. – Ты права, дед подарил. Я – Лучиано Ла Нуи ди Фраммио. Обычный парень. Поступил на кафедру искусств, надеюсь стать художником и модельером. А ты?
– А я Розамунда, и фамилия у меня не такая клёвая, как у тебя, – она смущенно спрятала руки в карманы джинсовой юбки. – Из Румынии я. Экзамен провалила, но родители заплатили уже за первый семестр. А ты вовсе не обычный парень. Хорошо выглядишь. Дома я таких не встречала.
– Спасибо. А ты здорово говоришь по-итальянски.
– Наверное. Будешь кофе? Его тут готовят довольно паршиво.
– Его везде готовят паршиво, – мы дружно рассмеялись, и я сделал заказ на два эспрессо.
Розамунда перестала стесняться. Одна её рука нашла себе местечко на моем плече. Я узнал, что у неё три брата, и все они на заработках в Польше и в Италии. В кафе работал кондиционер, и все же она расстегнула верхнюю пуговку на своей блузке. Я подмечал изменения краем глаза, стараясь при этом смотреть в чашку. Встревожился, когда молния сбоку на её юбке внезапно разошлась. И не выдержал, когда она, оборвав себя на полуслове, полезла целоваться.
– Извини, – я резко отклонился вбок, плеснув в неё нечаянно кофе.
– Нет, ты извини! – Розамунда растерянно посмотрела на свою испачканную блузку, вдруг разревелась, схватила сумочку и убежала в дамскую комнату.
Я расплатился и вышел из ресторана, решив никого не ждать. В голове каша, застрял последний сумбурный диалог с незнакомкой, обрывки сновидения, дурацкий разговор с Клайдом… и снова этот сон, я медленно припоминаю его. Кривые картины, окутанные темнотой, а в темноте – шепот, жар и блеск хищных глаз. И неуемная жажда. Тяжесть, прочно осевшая в желудке. Привкус горечи в моем горле… он никак не проходит, даже залитый крепким кофе.
Розамунда выплыла из траттории, надменно, как королева. Правда, королева без царства и без блузки, в одной тоненькой майке. Машинально отметил, какая короткая у неё юбка. Группа парней у общаги уже бросает на неё откровенные взгляды. Алжирцы… животные. А она смотрит на меня и поправляет волосы, видимо, взвешивая все за и против. Конечно, сравнения в мою пользу. Розамунда колеблется для виду, с коварной улыбкой на устах. Стреляет глазами в стороны, виляет бедрами. И стучит каблуками, приближаясь. Она очень хороша собой, но точно ли я знаю, чего сам хочу? И этого ли я хочу?
Времени на раздумья больше нет. Она ринулась в атаку. Отступать было некуда, спина натолкнулась на холодное стекло витрины. Девушка, практически оседлавшая меня, агрессивная, возбужденная, с ненормальным румянцем… кладет руку на мою шею и шепчет:
– Может, попробуем ещё раз познакомиться, красавчик? Просто поцелуй меня, я не влеплю тебе пощечину в ответ.
– Я не умею, – нехотя выдавил я. Посмотрел вверх, затылком тоже стукнувшись о стекло, выражаю деланное безразличие. Почему она не смеется надо мной? Я ни с кем ещё не встречался, меня никто не хотел так откровенно. А если и хотел, то не осмеливался подойти и швырнуть свое желание вот так в лицо. Как это сделала она, сейчас.
Розамунда нетерпеливо передернула плечами, её руки побежали по моему телу, но вместо сладкой дрожи я чувствую что-то вроде недоумения. Это все? Её грудь почти вырвалась из одежды, большая, тяжелая, соски рельефно проступили сквозь лифчик, я ощутил что-то вроде нездорового интереса, но, когда прикоснулся, они меня разочаровали. Два неровных бугорка, торчащих на полушариях, которые сплошь покрыты синеватыми прожилками. Отталкивающая кожа, прозрачная, как рыбья чешуя. Я лишь коснулся, а она уже застонала, мгновенно выгибаясь. Что происходит, черт возьми? Она хватает мои руки и тянет вниз, под свою юбку, а там…
– Нет. Прошу, не здесь, – с большим трудом я выговорил это, а не что-то другое. К горлу совсем явственно подкатила тошнота. Если меня вырвет сейчас… покрываясь холодным потом, я трогал ее, она заставляла меня, она была без трусиков, она, должно быть, сняла их в дамской… А может, изначально пришла без них?
Знаешь ли, все мокрые щелки нашего класса хотели тебя на выпускном балу.
Дьявол… теперь я понял, что ты имел в виду, Клайд. В ужасе я отдернул руки, спихнув с себя похотливую девчонку раньше, чем меня стошнило.
Она громко заверещала, на потеху толпе, собравшейся у хостела, но поздно спохватилась, что улица не альков, а небо – не балдахин. Скороговоркой залопотала что-то на своем языке, явно нелестные отзывы в мой адрес и пожелания здоровья моим родственникам до десятого колена. Поправила юбку, покрутила пальцем у виска и быстро зашагала прочь.
Скатертью дорога. Плевать, что она сказала. Надеюсь, я больше никогда её не увижу.
Я стоял или лежал на витрине, крепко зажав себе рот обеими ладонями, и старался просто не думать. Ни о чем. Рвотные позывы не уменьшались, пока из сознания не убралось ощущение… то самое ощущение, я испытал его, когда трогал девицу между ног. Неприятие, отторжение, щепотка страха, острое желание отдернуть руку, стряхнуть с неё липкое нечто, помыть… будто я замарался в болотной жиже. Меня мутит. Что это значит? Я болен? Со мной что-то не так? Ведь это была девушка, а не жаба.
У меня нет тяги к девушкам? Я ни капли не возбудился.
Ну и что это значит? У кого спросить совета? Доктор, священник, палач?.. Поможет мне кто-то, как же. Осмеют и заклеймят. Я как назло один, но и в Ареццо я не побеспокоился обзавестись друзьями. Мать в такие вещи не посвящают, не будет она меня слушать, скорее, испугается и из дому выгонит. Значит… есть только Клайд. Но он надулся на меня. Да и как я скажу?! ЧТО я скажу? Что меня чуть не вывернуло на крепкие женские сиськи? Он ответит то, что отвечает всегда. Что я сам как девчонка. Выгляжу как они, ресницами хлопаю. И что мне нужен…
Я дернулся, выпрямившись и в третий раз стукнувшись о витрину. Потер затылок, соображая быстро, очень быстро. Это не катастрофа, но нужно действовать молниеносно. Пока я верю в свое безумие, пока не передумал. Нет времени ждать, пока Клайд отойдет, протрезвеет и сам наберет меня с предложением помириться. Но ведь гордость аристократа никогда не позволит мне шагнуть навстречу первым…
Спустя пять минут гордость сдалась и очень даже позволила. Я звоню ему, набрасывая на ходу свой гениальный план.
– Привет алкоголикам Ареццо. Дополз до дома, отсыпаешься после ночного загула?
– Иди ты! – он захрипел и сплюнул. – Такое выгодное дельце проворонили. Забугорные гости уже простились со мной. А ты чего хотел?
– Слушай, я уже в общаге. Ознакомился с нравами здешних обитателей. Осмотрел комнату и прилагавшиеся к ней трупы. И, знаешь, не метнулся спасаться под мамину юбку.
– Эй, я рад. Я бросался словами, я больше не буду. Давай замнём.
– Это ещё не все. Помнишь, однажды ты спрашивал, почему я шатаюсь без девушки?
– Не помню, не спрашивал. С хрена ли мне интересоваться твоими пассиями. И что дальше?
– Да то! Только что я встретил, кажется, самую красивую из них. И понял. Я не люблю… ну, не люблю я это.
– Что – «это»?
– Ну… секс я не люблю! С ними. И все такое. Не нравится мне. Не до полного отвращения, конечно, но я не могу представлять без содрогания, как буду целовать ее. И дальше, все самое интересное. Оно такое противное… – я понизил голос, опасаясь быть услышанным прохожими. Вещи, которые я выкладывал другу, нормальные люди держат при себе, но по необъяснимой причине меня безудержно несло вперед, язык сам выговаривал слова, выстреливая автоматной очередью. – Понимаешь, она мне показала. Почти все показала. Юбку задрала выше головы. У неё там, ну… все готово было. Бери и жарь. А я как представил, что буду засаживать в нее… короче, меня чуть не стошнило. Все эти складки, эта кожа, эти мокрые штуки… фу, – я скривился, переводя дыхание. – Хотя сиськи, не спорю, нравятся. Но на них лучше просто смотреть, не трогая. Поэтому я тут подумал и решил. В топку девушек.
– Всех? Из-за одной?
– Да.
– Ну и дурак же ты, – я услышал, как он садится и обеспокоено взъерошивает себе волосы. Вздыхает, должно быть, гадая, обо что я стукнулся и не стукнуть ли меня ещё разок, покрепче. – Ты от обыкновенной шалавы пострадал, сочувствую, друг, но это не конец света. Они не все такие. Иногда девушки бывают нормальными.
– Иногда девушки бывают нормальными, – я передразнил. – Врезать бы тебе, Клайд, хоть раз хорошенько, сломав петушиный гребень.
– Я сам тебе врежу, не боись, зайчик, – он ухмыльнулся, перейдя на издевательский шепоток. Но что за чёрт. Меня торкает от его изменившегося голоса. Ещё этот петушиный гребень, его ирокез, я хочу…
Я вдруг полностью представил, чего хочу, и выпалил:
– Можно я буду встречаться с тобой, Клайд?
Вызов завершен, короткие гудки. Клайд, наверное, разбил свой сотовый и четвертует меня. И мысленно, и вслух. Что на меня нашло? Я задумал лишиться последнего? Или неудачно пошутил? Розыгрыш удался на славу, я сам себя превзошел в остроумии…
Правда, чем больше я думаю о глупости, которую сморозил в конце, тем больше опасаюсь, что сказал её вовсе не в шутку. Невпопад можно выдать лучшему другу все, что угодно, он посмеется и забудет. Мы даже посмеемся вместе. Но, вперившись расширенными глазами в свое отражение в прямоугольной витрине, я понял, что мне совсем, совсем не до смеха.
*
Клайд бросил трубку и громко выругался. Ругался долго и смачно, полчаса, не меньше, с короткими перерывами и красочными повторами всех слов и выражений. Курил, плевался и жестикулировал, злой и сбитый с толку. Потом сам набрал номер:
– С одним условием, Ла. Я буду сверху.
– Так далеко я в своих мыслях о тебе не заходил. Но…
– Я сейчас приеду, готовь вазелин!
– Ты шутишь.
– Нет!
– Шутишь…
– Тебе катастрофически не хватает хорошей взбучки! Я уже еду, все устрою!
– Клайд… я рад, что ты оценил мой тонкий юмор.
– Рехнулся ты, Ла! Языком болтаешь не думая. А мне разгребать! Вот что мне с тобой делать?
– Ну, может, правда…
– Что?! Врезать тебе?
– Нет. Трахнуть меня, – Ла Нуи незаметно для себя почти простонал это, – меня это больше успокоит. И меня заводит твой ирокез. Он очень твердый, будто деревянный. И длинный. Как ты его делаешь? Не надо, не отвечай. Мне нравится его щупать, хоть ты и злишься всякий раз, когда я делаю это. Ты становишься горячим, когда злишься. Горячим и беспомощным…
Клайд снова бросил трубку. Его трясло. Ругательства кончились, как и контраргументы. Был только билет на автобус во Флоренцию, один билет на три поездки. Нужно ехать и разбираться на месте. Что-то произошло с его другом. Резко, в одночасье.
Комментарий к Capitolo diciannovesimo. Прошлое
¹ UNIFI – флорентийский университет (Università degli Studi di Firenze), основанный в 1321 году, второй старейший университет Италии (после Болонского).
========== Capitolo ventesimo. Будущее ==========
Шпиль хайер-билдинг скрывается в облаках, на головокружительной высоте, где очень чисто, потому что не летают птицы, где наступает обморок, потому что дышится с трудом и через раз. И где сдохнуть можно просто от попытки посмотреть вниз, перегнувшись через чугунные перила и стараясь рассмотреть землю в отблесках окон-зеркал трехсот пятидесяти этажей. Там холодно, как в адской морозилке, и если кто-то рискнет туда подняться, то увидит только две, всегда одни и те же, персоны. Бессмертные потомки демона, элегантно одетые садомазохистами, ведь иначе не описать их черную лакированную форму, такую тесную, что она кажется нарисованной на их телах. Глаза одного всегда доброжелательно смотрят на мир, глаза второго обращены в себя. Они могут наслаждаться покоем и обществом друг друга весь остаток дня и жизни, но отдыха отведено ровно три минуты: дольше командирам «диких кошек» отсутствовать в здании нельзя.
Мощный воздушный поток мешает говорить, и один наклоняется к самому уху второго, касаясь губами, в поцелуе-укусе… знойное дыхание, выбивающее из равновесия, дрожь и мурашки под ледяной кожей.
– Зачем ты подарил ему часы?
– Меня полностью вывести из его организма все равно нельзя. Пусть хоть что-то останется.
– На память? – Ангел насмешливо провел ножом по его волосам. – Ты все-таки был к нему неравнодушен.
– Прекрати это. Пусть будет счастлив.
Демон развернулся, одарив его быстрым поцелуем в неплотно сжатые смеющиеся губы, и скрылся по пожарной лестнице. Бегло осмотрел лифты, но ни в один не сел. Спустился вниз в лифтовой шахте, легко скользя по тросу ладонью, обтянутой кожаной перчаткой. Она разогрелась от сильного трения, и он скинул ее, приземлившись сверху на кабину лифта. Внутри кто-то был. Киллер открыл люк, спрыгнул и очутился в компании невысокого молодого человека с гитарой.
Они не обменялись ни единым словом. Но юноша снял гитару, аккуратно поставил её на пол и вытянулся в смирном ожидании. Демон подошел к нему вплотную и тесно прижал к стене кабины. Прикрыл глаза, касаясь его худых и бледных щек, поймал губы, чуть прикусил за нижнюю, отпустил, обхватил верхнюю, снова отпустил… черкнул зубами по лилейной щеке, и она немного порозовела. Юный гитарист едва слышно вздохнул, не отвечая на осторожные ласки. Тогда Демон грубо прихватил его за талию, отрывая от пола, и вгрызся в рот, брызнув кровью, его… и своей.
Киллер облизал его сливочный подбородок от алых потеков и начал расстегивать одежду. Лифт остановился, свет в нем погас. Осталась тусклая синяя подсветка шахты, видимая из открытого люка. Мануэль боролся с желанием нарушить молчание, но довольно скоро сдался.
– Ты спал с другим.
– Я вижу, новости отменно расходятся по проводам, – Демон невозмутимо скинул форменную куртку и ослабил пряжку ремня. – Тебя беспокоит тот другой или я?
– Я не хочу подбирать за ним остатки.
– Что ты называешь остатками?
– Пепел в твоих глазах. Ему же достался огонь.
– Ему не досталось даже воспоминаний обо мне. Он вернулся в свое прошлое, в поворотную точку до встречи со мной. Теперь мы не встретимся. Он никогда не узнает о моем существовании.
– Но ведь знал! Всё равно что знал, но забыл. Каково трахаться с тобой… – Ману ревниво покривил рот, и Демон снова впился в него искусанными и изрезанными, очень нетерпеливыми губами. – Мне больно. И противно. Остановись. Поговори со мной, черт возьми! – он отдышался от глубокого поцелуя. – Я не хочу тебя делить с половиной мира. Достаточно и того, что я делю тебя с твоим братом.
– Не ты с ним делишься. А он с тобой.
– Ах да, как я мог забыться. Великая милость и снисхождение, я по гроб в долгу перед ним. Зачем я тебе, Юлиус? Зачем?! Почему ты не останешься в Италии, почему не привезешь сюда своего драгоценного макаронника, почему не отлюбишь в этом лифте его и ещё пару десятков молодых людей смазливой внешности и неопределенной ориентации?
– Потому что они слабые. Они гнутся и прогибаются. Я ломаю их, калечу, отравляю, лишаю последних крупиц воли. А ты стальной. Ты не дал себя сломить в двенадцать лет. И уж точно не дашься сейчас. Ты всегда манишь меня, упрямый, злой и несломленный. Единственный, кто получает от меня объяснения и оправдания. Единственный, кто орет на меня, обвиняет и остается после всего этого в живых, – Демон улыбнулся одним уголком рта, спуская его рубашку с одного плеча.
– Не был я стальным, – хмуро пробормотал оборотень, – ты заставил меня. Закалил. Ну не хотел я свалиться очередной жертвой твоей силы и черного обаяния. Хотел выпендриться, что я не такой, что я выдержу. А выдержки не было, только упрямство и детское нежелание проиграть. Я сам себя взял на «слабо», и поздно было отступать. Юс, я чуть не сдох, ребенком играя во взрослую игру. Я этого не понимал, я ведь так хотел казаться взрослым. То есть быть, а не казаться. А ты, вместо того, чтобы поставить зарвавшегося сопляка на место и вернуть обратно в школу, зачем-то принял его в свой дом. Зачем, зачем?! Я расплачиваюсь теперь за эту дурость… – Ману оттолкнул его руку. – Да, я осознавал немногое. И не придавал значения по-настоящему важным вещам. Не ты, а я лишил себя девственности, нормального образования, друзей и перспективы. Не ты, а я завел себя в ловушку. Ты просто был приманкой на дне этой ямы. И вот я стою в недрах адского небоскреба, втиснутый в четыре квадратных метра дурацкой кабины, внутри которой ты меня отымеешь, как делаешь это всегда, по своему обыкновению. Но знаешь, что? Иди ты нахрен, Юлиус. Я выхожу на следующем этаже.
– Никуда ты не выходишь, – тихо возразил Демон и провел языком по его напрягшейся шее. – Я люблю тебя и никуда не отпущу. Ты променял весь мир на право быть сейчас в этой кабине, и в ней ты и останешься. На ближайшие полчаса.
– А потом? – Ману раздраженно глянул в его глаза.
– Делай со мной, что хочешь.
– Ты дьявол. Ты всегда знаешь, как выкрутиться, – оборотень горько вздохнул и покачал головой. – Но нет, Юс, сегодня все пойдет не по плану, расписанному тобой до минут. Убери руки и запускай лифт. Я ухожу.
– Если бы я всегда всё знал, то предугадал бы такой поворот. И не стал бы с ним спать. Ни за что, – Демон скрипнул зубами, поранив десны. – Скажи, что я должен сделать. И я сделаю это.
– Лифт, – напомнил Ману мягко, с иронией. – Включи мне его.
– Нет! Что я должен сделать, чтоб получить твое прощение?!
– Ну, попробуй сымпровизировать. Пообещай, что не будешь больше изменять. Встань на колени, посыпь голову пылью, поклянись мне в верности. И получи в ответ заранее заготовленную реплику: «Лживый ублюдок, холодный и расчетливый». Продолжи импровизацию, придумай что-то свежее.
– Садист, – бесстрастно ответил киллер и поправил на нем рубашку. – Я заберу у тебя гитару и отправлю твой аттестат вместе с рекомендацией в Йелль, Гарвард или Принстон, куда скажешь. Ты знаешь, что с данной рекомендацией тебя примут куда угодно. Ты больше меня не увидишь. А если этого мало, то размахнись и ударь меня. Пни по яйцам, если угодно. Ты ведь этого желаешь, не так ли? Отомстить мне, за все. Мы никогда не выясняли отношения, Ману, надеюсь, это первый и последний раз. Достаточно?
– Нет, – Мануэль потянул его за ремень, притягивая к себе, и расстегнул тяжелую пряжку. – Теперь ты выслушаешь меня. Ты никогда не давал мне права говорить. И я замалчивал миллион мыслей и ощущений, которые хотел выразить и не мог. Я обожаю твои узкие, неприлично узкие бедра. Задницу, на которую смотрю, но боюсь лапать. Я обожаю твою худую и прямую как выстрел спину, её безобразила татуировка, я рад, что Хэлл изобрел атомные иглы и лазерное выжигание и убрал с вас с Ангелом все лишнее. Я обожаю твою шею, я обнажаю её с трепетом, я облизываю твои ключицы, пока ты спишь, ты закрываешь все длинными волосами, а я хочу это, всегда хочу видеть. Я обожаю твои руки, они всегда больше заняты оружием, чем мной, но я сижу в студии, перебирая гитарные струны, и представляю, как эти руки трогают меня. Я обожаю твой голос, я слышу его редко, но все же чаще, чем слышит остальной мир, он выше голоса Энджи, но в нем высокомерие и хриплые нотки, от которых у меня дрожат колени и все волоски на коже встают дыбом. Я обожаю твое лицо, так сильно, что хочу ударить, от твоего невнимания, от безразличных взглядов, от равнодушия в глазах, показного или настоящего. Я обожаю твои прикосновения, я доверчиво тянусь к тебе, вместо объятий получаю по носу, но все равно тянусь, в искренней надежде. Когда-то ты ненавидел любые контакты со мной, ведь я был всего лишь «одним из этих», ты любил своего брата и на дух не переносил кого бы то ни было еще. И я плакал, лежа на твоей постели, запертый в твоей комнате, пока ты пропадал месяцами хрен знает где и хрен знает с кем, я ждал тебя, хотя ты всегда цинично обещал не возвращаться и просил не ждать. Демон, я дождался тебя и внедрился в тебя, ты больше не бежишь от чужой плоти, как от чумы. Но, приучив к себе, я приучил тебя любить и любого другого, кто сможет похвастать хорошей фигурой и свежим лицом. Я проклинаю себя за то, что захотел и сделал невозможное. Я проклинаю и тебя, но это бесполезно, ты рожден бездушной тварью, ею ты и останешься. А теперь проваливай к своему итальянцу. Бегом. Он же издохнет, не получив очередную дозу тебя.
– А я сдохну, не получив дозу тебя, – лакированные штаны хрустнули, резко сгибаясь. Киллер опустился на колени, задрал голову и поднял волосы. – Вот моя шея. Сверни её, если хочешь.
– Ты действительно меня любишь?
– Нелепость какая-то, но мы даже женаты. Ману…
– Говори что-нибудь, мне всё равно что, только не затыкайся.
– Мануэль, кабина уже пришла в движение. Сейчас она откроется на 119-ом этаже, и вся лаборатория увидит, что я стою на коленях и держу тебя за руку, полуголый, в расстегнутых штанах. Мне почему-то кажется, что они будут ржать. До колик.
– Одевайся, – Мануэль примирительно фыркнул и надел гитару. – Не подарю я им такую роскошь – умереть от смеха. Чего уставился своими льдинами? Ну да, не получилось меня сегодня оприходовать, какая досада. Хочешь, позовем Дэза? Серафим умеет налаживать телесные контакты получше тебя.
Створки лифта бесшумно отворились. Оттуда вышел мрачный командир «диких кошек», бережно вынося на руках оборотня с растрепанными золотистыми волосами. Тот хихикал и громко шептал что-то вроде: «А может, в этот кабинет? Смотри, там никого нет… Эй, поосторожнее с гитарой, ты же не хочешь засунуть её в меня. Лучше засунь что-нибудь другое… А запрёмся как? Ключ есть? Что, ВСЕ ключи есть?! Юс, ну круче тебя только уборщица…»
*
Клайд стоит на автобусной остановке недолго, минут семь-восемь, курит и озирается. И замечает Ла Нуи в толпе идущих по улице людей, высокого и стройного, с копной развевающихся светлых волос. Тщетно давит волнение, руки нервно мнут пачку и не успокаиваются от затяжки к затяжке. Он привык ничего не бояться, но до сегодняшнего дня опасности исходили извне. А теперь он не знает, чего ждать от самого себя. Ла приучил его к странным вещам. Давно уже… к своим прикосновениям, к непрошеным объятьям. К отсутствию дружеской дистанции, что никогда не казалось опасным. Никогда. Потому что он обожает Ла, за своеобразный способ дарить свет и прогонять скуку. И сейчас это обожание становится с ног на голову. Толкает его на какие-то неправильные мысли и действия.
Клайд вздохнул, соглашаясь с внутренним возмущением. От Ла невозможно оторвать глаз, отрицать поздно и бесполезно. Он то похож, то не похож на девчонку, с каждым его шагом лицо все различимее, оно почему-то очень довольное. И да, застрелите его, очень красивое. Это тоже невозможно отрицать. Наконец, он дошел, и Клайд понимает, что стоит с разинутым ртом, что Ла подходит чересчур близко, что…
Долгий и сладкий поцелуй. Затыкает рот и все голоса в его голове. Тело немеет, сдавая от одного неожиданного удара ниже пояса… Удар электрошоком и то был бы менее страшен. Клайд стоит убитым изваянием и слушает. Шепот прямо в губы, серьезный и тихий, похожий на вздох.
– Ты всегда был рядом. Как сейчас, достаточно близко. Но недостаточно, раз я не прозрел раньше. Я устал, день выдался слишком насыщенным. Я позвал тебя, потому что соскучился. Я полон страхов и беспокойства, и ты заберешь их у меня, как забирал раньше. Я хочу этого. Я хочу тебя. Пойдем.
