Текст книги "Черный Король (СИ)"
Автор книги: Demon Karol
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
– Странный? – растерянно переспросила Анна, которую с каждым шагом все больше волновал остающийся позади конь. – Да нет, они все так выглядят – грязные, немытые, да еще и воры. Глазом моргнуть не успеешь, как кошелька лишат. О, посмотри, как тебе этот?
ГЛАВА 12
И девушка подвела жениха к загону, где бил копытом статный каурый конь, будто красуясь перед возможными покупателями. Но сама все сдерживала желание обернуться и еще раз посмотреть на оставленного в руках цыгана красавца.
– Если хочешь, то мы его купим, – Верон оглянулся назад и нахмурил брови. Только бы Анна не передумала. Неужели она не видит, что бесовское животное этот конь. И веет от него льдом.
– Нравится? – девушка улыбнулся жениху. – Тогда запомним и дальше посмотрим. Хотя вряд ли, – Учинни окинула барственным взглядом весь небольшой житный рынок. Предлагаемый цыганом конь был явно лучшим, но в Анне то ли гонор взыграл, то ли еще что, но уступать она не собиралась, как ни манил черный жеребец.
Верон не стал спорить. Раз Учинни взялась упорствовать, теперь обязательно получит черную бестию, которая смотрела алым взглядом и гривой мотала так, что, казалось, искры посыплются во все стороны. Нет, нужно увести подальше невесту от запретного коня.
– В другой раз еще придем... Вдруг отыщется твой подарок.
Анна едва успела кивнуть, как позади раздалось злое ржание, испуганные выкрики и топот копыт. Девушка развернулась и увидела мчащегося прямо на них коня. Как он сумел вырваться из рук цыгана, оставалось непонятным.
Но Анна едва успела прижать Верона к хлипкому ограждению, как жеребец промчался мимо – как исчадие ада на черных крыльях, именно такое впечатление оставалось от развивающейся гривы и хвоста. Казалось, они жили собственной жизнью, и от этого веяло потусторонней жутью.
Однако конь, как только смог, остановился, чудом не сбив никого на своем пути, и, развернувшись, смирной собачкой потрусил к Учинни. Замерев статуей рядом с девушкой, ткнулся той мордой в плечо, напрашиваясь на ласку и какую-нибудь сладость.
Анна, сердце которой продолжало неистово колотиться, сглотнула и осторожно погладила жеребца по морде. Тот негромко заржал и довольно ткнулся в плечо еще раз.
И тут Верон не выдержал и, видя, что у девушки совсем потемнели глаза и сделались невменяемыми, попытался оттянуть ее от адского животного, но то имело власть над Учинни куда более сильную, чем весь окружающий мир. Оно влекло вскочить на спину и помчаться прочь – прямо по заснеженным улицам, за город, вдаль, не оборачиваясь и не вспоминая о прошлом.
Конь завораживал и звал, манил... опалял мглой, от которой уже не отказаться, которая пришла с Черным Королем из бесконечного лабиринта смерти.
Анна тонула в агатовом взгляде, все больше привораживаясь бархатом шерсти под руками, игрой сильных мускулов под кожей, и когда жеребец в очередной раз ткнулся мордой в плечо, девушка, не раздумывая, обняла его, и пробормотала, продолжая гладить как домашнего доверчивого зверя:
– Я буду звать тебя Агат…
– Сейчас явится его хозяин и заберет, – Верон нервно дернулся, а конь фыркнул и ответил на ласку девушки, как будто оба они принадлежали друг другу.
– Не заберет, – рассеянно откликнулась Анна, которая постепенно начала слышать происходящее вокруг. Тот мир, который принято называть реальным, постепенно возвращался к ней, вытягивая из омута – сказать так было бы неправильно. Два мира накладывались друг на друга, как прозрачная черно-белая картинка на цветную, припорашивая все вокруг пеплом. И девушке начинала нравиться эта картина. – Агат, – она с улыбкой погладила черныша по морде и оглянулась вокруг в поисках цыгана.
Тот показался из-за поворота и сразу понял, куда вырвался конь. Разговоров не повел, а только протянул грязную ладонь, ожидая вознаграждения и щурясь, как будто лицо его стало маской.
Анна, не раздумывая, выгребла из внутреннего кармана несколько монет и кинула их цыгану. Девушку не волновало сейчас ничего, кроме приобретения. Но нужно было отвести в замок Верона – нельзя бросать того одного. Это знание царапало и не давало насладиться моментом.
– Пойдем, – Учинни перехватила узду коня так, чтобы тот шел рядом, и протянула жениху руку.
Холодная дрожащая ладонь легла в руку девушки. Верон боялся коня. Боялся находиться с ним рядом, и всю дорогу он молчал... Словно знал, что Анна сразу захочет остаться наедине с адским отродьем, приобретенным в подарок, но пришедшим сюда специально.
Так и случилось.
Как только они в полном молчании добрались до замка, Учинни торопливо приобняла жениха под неодобрительный всхрап коня и пробормотала, что хочет немного покататься. Быстро оседлав Агата, девушка дала ему полную волю.
И тот сразу помчался в тени деревьев, в мир, где гаснут последние краски, а день становится серым и глубоким, как будто вся смерть спустилась, чтобы заманить в свою обитель. Агат уносил Учинни и не собирался больше отдавать человеческому миру, поглощая ее сознание и все ее помыслы занимая только собой.
Цвета смещались больше и больше, пока все вокруг не стало даже не черно-белым, а черно-серым, затянутым дымчатым пеплом с пятнами провалов вникуда, и только тут девушка очнулась и огляделась по сторонам.
Ее конь остановился на высоком кургане, и до горизонта вокруг теперь простиралась бесконечная туманная мгла, в которой проглядывали старинные надгробия и склепы, окруженные цветниками, что зачахли и почернели от постоянной влажности.
Анна придержала жеребца, натянув поводья. Беспокойство царапающей змеей вползало в сердце вместе со знакомой промозглостью, продирающей до костей.
Девушка спрыгнула на землю, и ее сапоги тут же утонули в тонком слое праха, вспухшим облаком серых спор. Она замерла в ожидании знакомого звука голоса.
Но ничего не происходило. И дальний лес, черная каемка горизонта уже начинала ускользать, покрываясь белесыми обрывками облаков. Тишина потустороннего мира очевидностью смерти навалилась на Анну, а сзади нее внезапно обхватили серые безжизненные руки. Король явился. Мертвый король.
Острый момент осознания пронзил Анну ужасом, заставив сердце колотиться, как бешеное, и вернув обычное, человеческое зрение, убрав колдовское, почти полностью захватившее ее во время бездумной скачки.
Жеребца действительно прислало чудовище, как и говорил Верон, и теперь Анна находилась неизвестно где и полностью в его власти. Хотя даже дома она оставалась под властью вызванного по детской глупости короля.
Спеленутая ужасом лучше всяких пут, девушка застыла мухой, окончательно запутавшейся в паутине громадного паука, приближающегося с неумолимостью времени.
И этот паук развернул к себе долгожданную гостью, чтобы они смотрели друг на друга через трещины ползущего между ними отражения.
Живая и мертвый, реальная и несуществующий. Чудеса – они бывают темными, они бывают холодными. Они иногда осыпаются белым снегом.
Король, в черном длинном пальто и совершенно белой сорочке, которая почти сияла и ослепляла, в высоком цилиндре, из-под которого ниспадали длинные черные змеи волос, в черных брюках и высоких сапогах... Он стоял так близко... А стекло трескалось, и стеклом были границы, разрушенные между ними. В какой-то момент король отломил кусочек и бросил вниз.
Анна вздрогнула, и вслед за осколком осыпалось блестящим крошевом все стекло, окончательно отрезая возможность отступления и укрепляя связь между неживым и проводником.
– Покажешь мне ваш город? – спросил тихим голосом тот, кто когда-то был кошмаром, его длинная ладонь без линий жизни открылась, предлагая сойтись окончательно.
Девушке хотелось развернуться и броситься прочь, как можно дальше и быстрее, прочь от кошмаров, прочь от ужасов, ей так хотелось вернуться в нормальную жизнь… Но теплое дыхание Агата, ерошившее волосы, держало от этого желания. И Анна сама толком не могла ответить почему. Как будто бы этим она предала своего коня. Смешно… до жути смешно – оставаться в одном шаге от того, кто мучал и унижал в детстве, кто только вчера сотворил с ней такое непотребство, какое бы не смог сделать ни один человек, только лишь из-за какого-то только что купленного жеребца… подосланного, чтобы привезти в этот белесый мир…
Анна смотрела в черные глаза и понимала, что именно их она видела, когда гладила Агата, не желая отпускать. Этот взгляд затягивал, выдергивая из реальности.
– Ты… – девушка судорожно вздохнула, но так и не подала руки. – Я покажу… Отпусти Верона… пожалуйста…
– Если ты отпустишь себя... – белое лицо почти призрака не улыбалось. – Не бойся меня. Я давно мог лишить его жизни, но ничего не сделал. Он – гарантия, что ты останешься навсегда со мной. Что не станешь больше убегать...
– Хорошо, – пробормотала Анна, проглотив стоящий в горле ком боли, и положила свои пальцы на ладонь Короля. И – ничего не произошло. Никаких громов и молний, боли, внезапных вспышек или откровений – ничего. Лишь туман начал потихоньку рассеиваться, обнажая черные покореженные остовы деревьев.
Белое молочное небо и черные плиты под ногами, черные ветви кривых громадин и серые камни надгробий, черная тень короля и белое его лицо, белая его ладонь одной картиной запоминались, запечатывались сознанием, как картинка из книги.
– Я буду зваться Атоли Немусом. И ты назовешь меня самым близким другом, – мертвый король пошел по дорожке между могил, уводя девушку все дальше от реального мира. Земля расступалась, спускаясь под захоронения.
– Хорошо, – отозвалась Анна. Страх нарастал, но мыслей о побеге, так ярко сиявших всего несколько минут назад, не было и в помине. Девушка покорно шла рядом с королем, однако эта покорность, хоть и не была мнимой, не превратила Учинни в безропотную овцу. Просто сейчас не существовало ни выбора, ни выхода, но эта данность не сломила, скорее даже закалила.
Окружающее манило взгляд – как нечто тошнотворное, но на редкость притягательное. Анна и сама не понимала, как такое может быть, когда при виде некоторых картин к горлу подступает тошнота, но и прекратить разглядывать не можешь. Тропка ощущалась островком безопасности, а вот за ней... Казалось, стоит только ступить с нее, как попадешь в объятия гротескных фигур, глядя на которые невозможно сказать, то ли они получают удовольствие, то ли пытают и мучают и издеваются друг над другом.
Молчаливый спутник тоже менялся. Его одежда тлела, его кожа облезала клоками, обнажая кости, его обычная одежда сменилась черным балахоном, повязанным веревкой. В глубине царства похитителя мертвые твари удерживали живых... Иногда их тела, иногда – их сознание, что прозрачными фигурами томилось в объятиях смерти.
С этом царстве был только один светоч – Анна. Она светилась как призрачная теплая лампада, невольно привлекая взгляды чудовищ, и только лишь присутствие Короля удерживало их от неумолимого желания подойти ближе, попробовать на вкус этот свет. Девушка не была праведницей, чье яркое белое сияние режет глаза до боли и отпугивает мерзких тварей. Она была всего лишь человеком – со своими страстями и слабостями, и мягкий желтоватый свет манил одним из лучших лакомств.
Ужас Анны от созерцания сливающихся в экстазе мучений тел нарастал и, в конце концов, она не выдержала и хрипловатым шепотом поинтересовалась:
– Это ад?
– Это часть мира, о котором люди не знают, – шепнул король таким же тишайшим шепотом, укрывая Учинни длинным пологом плаща, от которого веяло могильным холодом. – Из этого места живым не выбраться, здесь обитают пожиратели, что поклоняются еде, плоти... И любят особенно погубленную юность, – острые зубы прикоснулись к мочке уха.
Анна вздрогнула от неожиданности, и ей в голову ярким всплеском ударила очередная волна страха, обновив все чувства, сделав их искрящимися и пронзительными – как никогда ранее.
– Не бойся, – король остановился перед входом в темноту, в черную дыру, за которой таилась полная тишина. – Я бы опутал тебя тленом, целовал бы плесенью, проникал бы внутрь слизью...
И как ни странно, эти слова девушке уже не виделись такой мерзостью, как еще день назад – по сравнению с тем, что творилось за тропами, по которым вел ее король. Тот хотел дышать со своей жертвой, а не извращенно пожирать ее утробу и душу. Верила ли теперь Анна своему мучителю? Она не знала, но увиденное крепко отпечаталось на душе.
Свет и звук вокруг постепенно меркли, даже стук копыт Агата превратился в глухое войлочное эхо.
В бархате, где глаза уже не нужны, пальцы сжались на руке девушки сильнее. Конь остановился и отстал от идущей парочки, и вскоре та оказалась перед темным ложем, которое ощущалось чем-то странным – смесью сухой травы, листьев и пуха. Король сдернул с Анны пальто, сдернул ткань с плеча и припал льдом губ к плечу, разъедая ткань.
Дрожащая девушка чуть не вскрикнула от боли и прикусила губу, чтобы не издать ни одного лишнего звука. Она помнила о тварях и не хотела их ничем привлечь, поэтому только кусала губы и жмурилась, стараясь сдержать невольные слезы, текущие из глаз.
– Твои слезы такие соленые, – острота укусов сменялась мягкостью языка, слизывающего кровь. Дрожь души, дрожь тела возбуждали короля все сильнее, и трепещущий мотылек в его обители пах все вкуснее жизнью и страстью.
Анна всхлипнула в ответ на странную ласку. Она боялась боли, но творимое королем нельзя было назвать обычной болью, как от пореза ножом, к примеру. Она была ярче, насыщеннее, сильнее и одновременно казалось, что чудовище, получив первый всплеск, каким-то образом гасит солнце внутри тела, ведь даже от самых ярких вспышек сознание не уплывало в спасительный мрак, и Учинни продолжала все чувствовать.
Еще немного, и ткань поползла вниз, будто ее разрезали острыми лезвиями. Запомнила ли Анна, что сопротивляться невозможно или только замирала, каждый раз ждала момента смерти, король не знал. Но он с удовольствием темной, древней выдержки, хотел смешать молодую кровь и густое мертвое варево магии. А потому неспешно уложил девушку и лег рядом.
Анна дрожала, как лист на ветру, но знание того, что последует дальше, делало ожидание не столь мучительным, хоть и более страшным. Она со странным отчаянием желала продолжения, а в груди теплилась надежда, что все будет не так, как вчера.
– Не больно, – голос мучителя успокаивал, с одной стороны, а с другой – завораживал скрипом, несовершенством, словно из длинной трубы раздается тихое подвывание ветра, который трогает ржавое железо и заставляет дребезжать. В холодной кровати пахло кровью, плесенью и еще чем-то мерзостным, но король не превращался в чудовище, как прошлой ночью, а продолжал держать форму человека, только очень странного, как будто его кости сложены неправильно и могут меняться местами.
Девушка не поверила, просто не смогла, но кивнула – так, будто точно знала, что ее мучитель увидит, ведь для него не существовало темноты, в которую погрузили саму Анну.
– Больно, когда не можешь терпеть, когда разрывает на части, – сообщил мучитель ровно, надрезая ткань на бедрах. – Так... не больно... И так, – еще один разрез, – и даже так, – юбки превращалась в лоскуты, а сущность воплощенной смерти и не собиралась останавливаться.
Может быть, тому, кто пришел с той стороны, от подобного и не становилось больно, но тонкие раны, будто сделанные остро наточенным стилетом, постепенно наполнялись каплями крови и начинали саднить. Анна лежала, не смея пошевелиться, борясь с желанием сжать пальцами самые сильные надрезы, а воздух пропитывался железистым запахом эссенции жизни.
Твари в коридорах принюхивались, и ветер шумным дыханием пугливо касался кожи Анны, как будто ее могли уволочь эти мертвецы и не отдать больше господину страшной сказки.
– Я хочу исполнять твои желания, – король прошелся языком по груди и судорожно опадающему и поднимающемуся животу.
«Тогда отпусти меня!» – отчаянно кричало сознание девушки, но сама она лишь прошептала, утопая в миазмах, пропитавших все вокруг и оседающих на коже мелкими почти неощутимыми каплями.
– Сейчас отпустить? Ты уверена, что правильно поступишь? – капли крови звали тварей под землей на свежую жизнь. И муки от них Анна бы не выдержала.
Девушка всхлипнула и забормотала:
– Нет… Я не права… Прости…
– Ты не права. Ты не права, когда думаешь так болезненно и так остро, – тело короля навалилось на Учинни тяжестью, распластывая по темному ложу и подминая под черную массу, которая липкой субстанцией обволакивала ноги и бедра.
Объятая первородным ужасом, Анна рванулась вверх, прочь от чего-то, что ее собиралось поглотить, навстречу чудовищу, которое же сама в неразумном возрасте и призвала.
Но ее не отпустила тьма, ее опутали паутиной остановившегося времени, е пожрали тишиной и вечным разложением, в котором не знаешь, дышишь или уже умер, а потом подняли вверх и показали, что произойдет, если Анна и дальше станет сопротивляться – ее съедят заживо.
Вновь мир перед глазами девушки становился расплывчатым и ненастоящим, размазывая границы человеческого восприятия, обращая новыми гранями, показанными вчера. Король раскрывал свою жертву медленно, как отгибают лепестки розы, чтобы добраться до самой ее сердцевины, но не для того, чтобы поломать, а лишь вдохнуть настоящий аромат цветка.
Он не спрашивал, нравится ли подобное обращение Учинни, он отдавал, а не забирал силы. Только отдавал холод и тишину, мрачное спокойствие и рассудительность монстра, впутывая в горячие желания юности ростки черной травы, которая будет колоть окружающих смертельными ранами.
Измученная страхом, ожиданием, внезапными вспышками боли Анна изо всех сил давила любые вспышки бессознательного сопротивления и вскоре, пребывая на грани сознания и бессознательного, покорно выполняла любую прихоть короля, совершенно забыв про шепот: «Хочу выполнять твои желания».
За гранью тьмы их пальцы переплелись, и длинные острые ногти врезались в ладони Анны, а губы в поцелуе оказались вовсе не отвратительно-солеными на вкус, а сладкими, как ветер, унесший все мечты и иллюзии и подаривший аромат густого розового варенья, в которое щедро насыпали тростникового сахара и заморских трав. Черные волосы короля пологом укрывали их интимный мрак, в глазах светилось запредельное ожидание, что Учинни позволит себе отвечать на ласку.
Разум девушки постепенно погружался в дурман от поцелуев, разжигающих не хуже уколов, которыми ее пытали прошлой ночью. Но сейчас не было вспышек боли и сладострастия, от которых все тело выворачивает похотью и мучительной мольбой. Нет. Мягкий жар – именно так можно было охарактеризовать творящееся с Анной. Всепроникающий, заставляющий кровь бежать все быстрее, наполняющий стуком виски и алыми каплями порезы на теле. Потерявшаяся во времени и пространстве, она становилась беглянкой от реальности в тьму, которая на этот раз виделась манящей для слепца, каковой стала пленница.
Темнота, сладость, милость легкой боли, жар, жажда, наполняющая похотью чресла…
Анна застонала, и это оказался первый звук, кроме сдерживаемых всхлипов слез боли и страха.
– Еще, – попросил король, приближаясь, не осыпая поцелуями, как ранами, а только дыша прохладой в полуоткрытые губы и забирая себе теплое дыхание, теперь открытое, словно лепестки расцветающего цветка. В этот час, на краю рассудка, вдали от разумных объяснений происходящего, вдали от существующего мира Учинни стонала для него одного, выгибаясь навстречу и желая так, как никогда раньше, как будто ее манило нырнуть на дно омута и остаться в безграничной власти.
Король развязал ленту, туго стягивающую шею, освобождая и оглаживая взглядом венку, бьющуюся в ожидании первого прилива страсти. Поднял глаза на подбородок, на линию губ и тонкие очертания крыльев носа, которые судорожно вдыхали воздух, на дрожащие ресницы... и вновь попросил:
– Еще!
Анна всхлипнула, с трудом втягивая в себя воздух, ставший вдруг невообразимо плотным. Оставшаяся одежда шершаво терлась полосками ткани о тело, причиняя муку, и от нее невообразимо хотелось избавиться, особенно от юбок, казалось, сжимавших все плотнее.
Не смеющая произнести ни слова девушка потерлась о мучителя. Она помнила, знала, что будет после этого, но одурманенный рассудок и тело требовали сейчас только одного – разрядки.
Короля не пришлось просить дважды. Желания овладевали девушкой все сильнее, и требовалось как можно благоразумнее обойтись с земной одеждой, чтобы потом вернуться в мир живых, а потому пришлось действовать осторожно и кропотливо, ласкать поцелуями и оглаживать ноги, прикасаться к бедрам, подталкивая их вверх, пока одежда была выброшена.
Эта мягкость и нежность так контрастировали со всем, что было до этого, что Анна даже забыла, с кем она сейчас находится. Король не мог так поступать – сидело накрепко в голове, вбитое условными рефлексами еще с детства. Но с кем она? Невольнице тьмы, каковой стала Учинни, было все равно. Главное то, что происходило прямо сейчас, и девушка, уже не скрываясь, постанывала и кусала губы, помогая себя раздевать.
А потом король подсказал девушке движениями обнять себя и вошел в нее, чувствуя, как и вчера, трепетную дрожь, наполовину смешанную со страхом ожидания и сладострастием, затопившим болезненные ощущения. Они сменились темными бутонами страсти, пронизывающими насквозь, как опасные сквозняки, навсегда заражающие лихорадкой похоти и желания получать все больше.
От ощущения члена, раздвигающего неизбежной неторопливостью ягодицы и медленно входящего в тело, у Анны всколыхнулись все воспоминания. Но тут же пропали, растворились в очередной пульсации сладкой боли, что вдруг пошла из узора, проступившего над сердцем, и вышитого на живую на руке. Девушка заерзала тазом, невольно напрягая все мышцы, и обхватила посильнее ногами пленителя, побуждая того на активные действия. Прерывистое, нетерпеливое дыхание лишь подчеркивало и так явно чувствующееся состояние Анны.
Теперь сшитое красной нитью стало частью общих вен, соединением их экзистенциального, неземного существования. Король двигался все резче, медленно обволакивая щупальцами, которые оставляли на коже много слизи, а потом стали толкаться в рот, заполняя знакомыми ощущениями. Скорее даже привычными, чем знакомыми. Казалось бы, небольшое смещение акцента отношения – и восприятие изменилось. В Анне не цвела дикая ненависть, которую не мог заглушить даже страх. Откинув голову, девушка облизывала щупальце, которое сейчас несло сладость поцелуя, а не мерзостную гнилость, неумело пыталась двигаться, потому что просто лежать было невыносимо, и цеплялась пальцами за короля, судя по слепым ощущениям – за плечи.
Тот ответил жадно, изменяя ритм их близости, который обретал все больше смысла. То заполнял до отказа, то отпускал, то опалял огнем, то раздвигался в теле жарким пламенем, которое вспыхивало и прокатывалось по крови.
Щупальце проникло в рот и гладило язык Учинни, которая отвечала теперь с желанием и постепенно увлекала и самого короля, пившего страстное дыхание.
Несмотря на страсть, охватившую Анну и разгоняющую кровь, ее сердце билось все медленнее, будто подстраиваясь под пульсирование тьмы вокруг. Девушка дышала все чаще, пытаясь наполнить кровь кислородом, но это не удавалось, и перед глазами начали распускаться призрачные видения, вряд ли имеющие отношения к реальности.
В них Король представал не чудовищем, несущим боль и унижение, а кем-то другим. Нет, он не превращался в свет или ангела, но качающаяся на иллюзорных волнах девушка, откровенно отдаваясь подземному монстру, начинала видеть в нем что-то глубинное, изменяющее представления, сложившееся с детства.
В тех представлениях, сказочных, нарисованных скупыми иллюстрациями кошмара проявлялось бледное лицо с глубокими черными глазами без белков, с бледным лицом и черными, как крылья ворона, волосами. Оно выглядело почти маской, только умеющей менять выражения.
И каждое из них сейчас овладевало Учинни, уволакивая все глубже, на самое дно, где смерть видится не разложением, а почти искусством перевоплощения во что-то новое, пусть и непонятное, но, несомненно, более прекрасное, чем жизнь.
Король позволял видеть людей, окружающий мир словно изнутри, выворачивая наружу тела и души и скрепляя их скрепками, как порой соединяют листы бумаги. Исписанные черновики чужих судеб были замараны грязью, потом, кровью... И Король хотел, чтобы Анна видела... с ним.
Девушка терялась в масках, неведомый хоровод целовавших ее, не пытаясь следить за ними глазами – от этого сразу начинала кружиться голова и подступала тошнота. Она была всего лишь человеком, только-только ступившим на странную дорожку во тьму, которую разостлал перед ней Король. Извиваясь от страсти в объятиях чудовища и умоляя его голосом и движениями, Анна все больше открывала разум, добровольно, но неосознанно позволяя менять себя, получая дар истинного зрения, доступного только потусторонним тварям. И не только ту малость, что в детстве, что-то намного большее.
Маски все быстрее кружились перед глазами. Боль, удушье, тошнота и блаженство мешались, обретая общую нить и основу, и довольно скоро Анна жалобно замычала и кончила, теряя сознание. И напоследок на периферии сознания мелькнула мысль, что она забыла о чем-то очень важном…
А потом – так неожиданно и робко – словно кто-то решил чуть дернуть Анну из долгого сна, которая сомкнула веки. Вокруг клубился туман среди старинного кладбища. Каменные надгробия густо поросли в некоторых местах мхом, сиреневые цветы у старинной ограды вились через ржавые прутья, а к Учинни склонился бледный молодой мужчина с темными волосами и бездонными черными глазами.
ГЛАВА 13
Анна медленно моргнула, возвращая размытому миру ясность. Земля или что-то, на чем она лежала, впивалась холодом в спину, но это не шло ни в какое сравнение со стужей логова Короля.
– Кто ты? – медленно, еле ворочая языком, прошептала девушка и протянула руку, касаясь лица незнакомца. Холодное.
– Твой друг... – чудовище протянуло руку Учинни и помогло сесть, сжало сильнее пальцы, переплетая их так знакомо. – Верон будет волноваться, и нам лучше вернуться до темноты в твой мир, – совсем не похожий больше на монстра, молодой король мог стать приятелем, близким другом, кем угодно, но не потусторонним существом.
– Верон? – переспросила Анна. Воспоминания, затертые темными тропами, возвращались с трудом, точно нехотя.
Верон, ее жених…
Агат…
Анна во все глаза смотрела на мужчину, постепенно полнясь узнаванием.
– Ты – Атоли Немус. Черный Король… – прошептала девушка немеющими губами.
– Я Атоли Немус, твой друг, – поправил незнакомец, поднимая на ноги Анну и отряхивая ее одежду от лепестков и травы. – Агат совсем рядом, я привязал его у входа на кладбище. Мраморное лицо вновь изменилось, мимикрируя и проявляя что-то похожее на человечность. – Так ли плох наряд, что ты смотришь на меня с ужасом?
Анна покачала головой. Ее Король, ее чудовище теперь действительно выглядел человеком, только лицо было слишком застывшее, но и такое не редкость. Правда, обычно оно застывает спесью или брезгливостью, как у отца, а не полным отсутствием чувств.
Просто девушка знала, кто на самом деле скрывается под маской, и это знание полнило ее привычным ужасом, от которого уже не было так страшно… Парадокс? Возможно. Но Учинни сама не понимала толком, что с ней происходит, что она чувствует, что делать, путаясь бабочкой в искусно сплетенных сетях, проступающих еле заметным следом на руке.
– Ты Атоли Немус, мой друг, – послушно повторила Анна. Боже, но что она скажет Верону? Он же не поверит! Этот взбалмошный юноша, который только утром (всего лишь этим утром? казалось, прошли годы…) заявил, что будет защищать от Короля.
Девушка оглянулась, пытаясь понять, где же они находятся. Кладбище выглядело вполне настоящим, но очень заброшенным, а так как она не знала окрестности поместья Верона, то не могла понять, где же находится дом.
Низкие серые тучи застилали небосвод, и Анна затруднялась определить время суток.
– Я… я скажу Верону, что ты мой друг со школы… – горькая ирония фразы чуть не вырвалась скорбным изгибом улыбки. Действительно – «друг» со школы. – Что мы встретились случайно в городе, и я тебя пригласила пожить… – к концу фразы голос девушки почти затих. Обычно приглашают на пару дней, максимум – на неделю. Это в пределах приличий. Но сколько собирается прожить с ней, вернее, в доме у Верона Король? Спросить Анна не решилась. – Он будет спрашивать о школе. Ты сможешь рассказывать? Что-нибудь… человеческое?
– Я попробую, – Атоли ступал по земле, словно деревянная кукла, которая очень быстро учится двигаться самостоятельно. Остроносые сапоги хрустели старыми ветками, и фигура Короля выглядела тощей и совершенно черной, словно тень. Его длинные волосы шевелились, как будто жили отдельно, а колени сгибались с явным усилием. – Не волнуйся о том, что произойдет, – голос был решительным, с металлическими нотками. – Поедем на Агате. И будем к ужину дома.
Анна молча, с ноткой обреченности кивнула, не решаясь продолжать разговор.
К поместью они подъехали действительно к ужину, о чем свидетельствовали зажженные в зале свечи и накрытый стол – это Анна разглядела, когда вела Агата под уздцы на конюшню.
Сидевший в одиночестве за столом Верон казался очень несчастным, и девушка невольно задержалась, наблюдая за женихом. Сердце щемило непонятной жалостью и желанием сделать что-нибудь, как-нибудь помочь. Велеть ему уехать как можно дальше? Так ведь не послушает, да еще выпытает о причинах столь странной просьбы.
Старый согбенный слуга, обряженный в засаленный смокинг, шаркая, внес еще один большой пятирожковый подсвечник, и Верон отвлекся от своих дум, показывая изящной рукой, куда именно тот поставить. Темно-синий платок, защищавший от холода, сполз с плеча, и Анна сглотнула, вспомнив вдруг, как она в темном углу обнимала жениха на последнем балу и целовала его губы, сладкие от пьяной вишневой настойки. Какой он теплый и живой, в отличие от…
Агат заржал и толкнул девушку мордой в плечо. Анна сглотнула, воровато огляделась – не видел ли кто, и быстро повела коня в стойло. Король мог рассердиться, что она задержалась.
Но, кажется, гостя больше интересовал не дом, а окружающий сад. Он так и не приблизился к дверям, а ходил среди деревьев, по дорожкам, чтобы потом опуститься на каменный край старого фонтана и опустить в воду белую руку с длинными тонкими пальцами, которые иногда казались почти веточками, а порой превращались в хваткие клешни.
