Текст книги "Черная Принцесса: История Розы"

Автор книги: Дана Ви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Ты учишься жить с «нового листа». Лишь, изредка заглядывая в «прошлое». И учишься привыкать жить без «него». «Самокопание» – отныне твое «хобби». И ты идешь вперед, уже с новыми «жизненными принципами». «Подкрепляя» свои знания о том, насколько важен и нужен, мужской «авторитет» в семье. Насколько важно мужское лицо. Насколько важно и нужно, чтобы в семье было «мужское начало», «продолжение» и «конец». Поддержка и «оберег», от всех бед.

Но, не успев до конца «восстановиться», ты вновь «летишь с горы». Так и не сумев грамотно «закрепить страховку». «Прицелился» точно и точно «попал». Но этот «снайпер»… Этот «снайпер», «пасет» тебя всю жизнь. Изредка, «прерываясь на обед»…

«Болезнь». Как «апперкот».

После удара в челюсть с «правой» и «поддых» с ноги, ты сплевываешь кровь и сжимаешь губы, вместе с веками и кулаками. Ты «подбит» и «ранен»… Но не «убит»! Еще, нет. Ты держишься! И все, ради нее. Той, которая и «передала» это… Но не предала!

Вышло же, что «высшее» и «низшее существа», «портят» род. «Портят» кровь! Редко, когда «такие» выживают или живут долго. Получая иммунитет от «высшего» и его же «подобие» от «низшего».

Передалось! Да. Рак! И такое бывает… А поверх, со всеми «стекающими» и «вытекающими». На первый взгляд, «легкие болячки» обретают другую «амплитуду». Имея «поле для развития», в виде полностью отсутствующего организма. То есть… Он есть, но… Не «такой», какой мог быть и каким мог бы быть.

И в тот момент, мне так захотелось… Продолжить это. Забиться в «усмерть» и не лечиться. Не вылечиться и не излечиваться. И просто… «Уйти» с ней и за ней. За той, кто породил и вырастил меня! Кто любил и верил, надеялся «на» и «в» меня!

«Смотри, мам! Я такой же, как ты тогда. Только, я сейчас».

Она ж, «заменила» мне отца и «окутала» материнской заботой. Она! Никто! К чему это все, без нее?

И будто, сам дьявол «раскрыл объятия», предлагая «лучший» и «легкий выход». Чтобы, спустя такой промежуток времени, ты отдал ей свою заботу. Свою любовь передал лично, из рук в руки.

Но этого ли она хотела? Оставляя меня… Никому? Борясь, перед этим, вначале, за мое рождение и за мое существование? За мою жизнь? Вряд ли!

Я должен был стать не «бабочкой», «летящей на маяк». А «маяком», на который «полетят». На который «прилетят»! Ведь, я же на то и «исключение»! «Исключение» из «правила»! Чтобы «исключать» любые подобные мысли. Любые пагубные мысли! Не только, в своей голове, но и в «чужих», «таких» же головах! «Потерянных» и «больных», во всех смыслах.

Теперь, я должен был быть тем «маячком», каким была для меня была мама. Тем «светом», на который «полетят» эти «пораженные болезнью мотыльки». Со всего света! Какой бы «степени» это «поражение» ни было. И какой бы болезнь ни была! Я не должен «опалить» их «крылья». Не должен дать повод, для «опускания» рук и «накладывания» их на себя. Должен «согреть»! И обеспечить максимальный «приток тепла». Должен дать надежду на то, что темнота «рассеется». Что все пройдет…

И даже, тем более, если никто не спасет и никто не поможет! Надо провести остаток жизни с гордостью и силой. Провести ее человеком-демоном, каким-никаким. Не поддающимся на превратности судьбы, с честью и достоинством. Подхватывая «налету», «падающих» и «пикирующих».

Готовясь к худшему, и все равно, надеясь на лучшее… На то, что «маяк», «привлечет» жизнь. Твою жизнь и жизни всех… Спасет жизнь и жизни…

***

И он привлек! Он спас! Но сначала, ты спас. А после уже, спасли тебя. Ты «цеплялся» за жизнь и «цеплял» ее, держал и держался до «последнего». И пусть, жизнь тебя, так не возлюбила, но ты полюбил ее назло! И во что бы то ни стало, решил доказать. Раз, те «разы» тебя не «сломили», то и этот не «сломит» и подавно.

«Проблемы с кровью» – «гадость семейная». Но ты не «опускал рук». И «шел» к здоровью, их и «своему», с уверенностью! С верой в то, что нельзя сдаваться и нужно жить! Жить, назло и вопреки! Ценить жизнь! И не пускать ее, «сквозь пальцы». Проживая каждый день так, как будто он – «последний». И «завтра» – не будет.

А благодаря ситуации с «горой», ты смог подкрепить свое знание. И научился, еще больше ценить, не только жизнь, но и время. «Которого» нельзя терять, ни секунды! Нужно жить: «здесь и сейчас». Не откладывая на «потом».

И возвращаясь к теме «негатива»… Его «пагубного влияния» на жизнь человека, в общем…

Не стоит позволять ему выплескиваться на «своих», близких и родных. На семью и друзей, детей… Никогда! Если началось «рождение» его внутри, не «топить» в этом «других». Они не заслужили этого. Стоит поверить, а после и проверить. Я знаю, о чем говорю.

Им гораздо больнее, чем кому бы то ни было. Во-первых, от того, что страдают «сами». А во-вторых, что заставляют страдать «других». Они, ведь не виноваты в том, что у них «самих» проблемы. Какие б они ни были! Зачем выпускать это все на людей, которые, даже «неповинны» в этом? Тем более, на детей, которые берут «пример». И принимают все на «свой счет»? За «чистую монету»?

Крики и ссоры, они… Они не забываются, как правило. Они «копятся», в «маленьком сердечке», до поры и до времени… И «травят» малыша изнутри. Зачем «это»? Не надо «выносить ссор» на его «суд», надо войти в «положение». В положение того, кем каждый был. «Ребенком»! «Детьми»!

Вспомнить самим, какого это: когда ссорятся близкие. Когда кричат, в процессе, и на всех? Не дать «повзрослеть» раньше времени тем, кто еще не стал «взрослым». И не знает того, что знают уже все, кроме них. Быть благоразумными!

***

И тут, не просить, а уже умолять, в пору! Потому, что знаю, какого это. Если расти с одним из родителей, жить с ним. Тут и понимать нечего, что растить в одиночку, порой, «непосильная задача». И случаются «срывы». Не на себя. Казалось бы, да? На ребенка, как «причину срыва»… А он ли, причина? Настоящая ли?! Трудно понять, особенно ребенком. Так было и со мной…

Будучи ребенком, уже под «покровительством» Александра. Возвращаясь с ним под руку, из очередной больницы, я имел совесть (читай – не имел!), подслушать. И даже подсмотреть, «сцену» между матерью и дочерью.

Все было, так «сумбурно» и не понятно. Я не сразу сориентировался и понял, что именно привлекло мое внимание. И что, именно это, привлекло мое внимание и заслужило его, как нельзя кстати.

Женщина, одетая в черное длинное пальто по колено. Поверх темно-серых классических брюк со стрелками. С черным беретом на голове и в черных коротких сапогах на небольшом каблуке. Руки ее были в черных перчатках, правой из которых, она держала левую руку поменьше, в белой перчатке. Она нервно дергала ею, похоже, как ругая девочку за что-то. Оценки, возможно или поведение. Что-то подобное.

Казалось бы, начальная школа и начальные классы… Как и я. Пусть, я и часто прогуливал по «семейным обстоятельствам» и состоянию здоровья… Что меня, конечно, очень расстраивало. И всякий раз, возвращаясь не в школу, а домой, после очередной госпитализации, я очень сильно корил себя. И обещал наверстать. Обещался и Ксандеру. И он мне верил! Обещаясь, всячески, «подсобить» и помочь в этом.

Ксан никогда не ругал меня за подобное. Да и ни за что! Привлекал внимание к проблеме? Да. Помогал решать? Да. Но не повышал голос. Имея правило, объяснять все с толком и с расстановкой. Тихим и спокойным голосом. Даже, шепотом. Так, лучше слышалось и воспринималось. И «галдеж», «сникал» автоматически. Не слыша ничего, все начинали прислушиваться, только тогда…

И я ему ничего подобного, в «тон», никогда не отвечал. Сам не повышал голос.

И этой девочке, не стоило говорить все то, что она говорила. Но я, не зная предыстории, подумал, что она, в какой-то мере, в каком-то своем мире и в своей Вселенной, имела на это право.

Она имела неосторожность, как по мне, сказать: «мне не нравится с тобой и не нравится учить уроки с тобой».

Мама была – человеком, а дочь… Дюже, походила на ангела. Каким-то своим, как внешним, так и внутренним «светом». Но я, уже и не помню, дотошно и точно, по «ощущениям».

Она была в белой вязанной шапке с коричневым, словно хвост зайца, помпоном. В белой куртке, из-под которой торчала юбка кремового платья, до колена. И в белых сапогах, по колено.

А не нравилось, почему? Как я понял, потому, что бывало, когда мать поднимала и «прикладывала» руку к ней. «Срывалась» на ней. Но это не доходило до настоящего «рукоприкладства» или насилия. Со слов самой матери, это было, исключительно, в «воспитательных» и «преподавательских целях». Ей казалось, что так, до нее быстрее и лучше «дойдет». Но «выходило», «обратное» и «выходило», наоборот… Девочка была этим, явно, недовольна.

На что мать, после этого. Со словами: «тогда не живи со мной, раз я такая плохая!». Просто, «откинула» ее руку… И «выпрыгнула» на дорогу.

Мы шли за ними, около дороги и к машине Александра. Параллельно и находящемуся по правую сторону от нас, зданию трехэтажной белой каменной больницы. С серыми бетонными ступеньками, с серыми деревянными окнами и дверьми.

Она «выпрыгнула» на проезжую часть. Я просто, представить себе не мог, какого это, увидеть силуэт родного человека в свете желто-белых фар.

День сменялся вечером и уже достаточно хорошо потемнело. Черная матовая машина…

Модель ее я не разглядел, да и не запомнил. Не старался! Не столь, это было и важно. В сравнении с тем, что происходило, вообще и помимо!

Практически приблизилась и «гудела», заметив «препятствие». Малышка еле успела «дернуть» мать обратно. На пешеходную серую дорожку, со слезами и соплями. С криками и воплями, просьбами о прощении…

Я тут не понял, но я и подслушивал. Так, что, изначально, не имел права, сначала на это, а уже после чего и лезть.

Они продолжили путь к дому, в тишине. А я…

Тот момент навсегда «отпечатался» в моей памяти. Запомнившись больше левой рукой Ксандера. Ее сильным сжатием, моей же правой руки. Дабы обратить, на свои слова, особое внимание: «ты не можешь и не сможешь спасти всех! Но всех и понемногу, вполне. Только, после того, как «погрузишься» в суть дела и проверишь все свои догадки! Не останутся ли они таковыми, не став ничем большим и значимым, значительным! Не руби сразу и с плеча, после исправлять будет уже поздно и нечего!».

Глава 18

– Ксандер? – спросонья подорвался с кровати Никита и протер глаза.

Не сразу осознав и распознав в темноте, где он находится и что здесь делает. Брюнет, только спустя минуты две-три, наконец, обнаружил себя в своей комнате. Размяв шею и взлохматив волосы руками. Он надел темно-зеленые спортивные штаны, с белыми полосками по швам. И направился на выход из комнаты, дабы перекусить. А точнее, съесть и доесть остатки с их ужина.

Начал «ребенком», так будь «ребенком» до конца. В отличие от остальных «взрослых», проживающих с ним. И окружающих его, так или иначе. Никита не был приверженцев «здоровой демонической пищи». Как например, Влад или Александр. Они не брезговали, заказывая еду на дом. Не столько, ради самой еды, сколько ради тех, кто ее приносили. Будь то, курьеры или «обслуживающий персонал по уборке и ремонту».

Работать могли все и работали. В независимости от «видовости». Но «закреплялись» и оставались, не многие. Людям, это было куда нужнее, чем тем, кто мог получить все. Без зазрения совести и минимальной затраты «сил» и труда.

Брюнету хватало и той «энергии», «человеческой», которые получали сами люди. От еды и питья. Бывало, конечно, когда и ему приходилось «потсбивать» свой «режим». И не «отделяться», «выделяться» среди всех. Дабы сохранять «дружескую атмосферу» внутри «коллектива» и «семейное благополучие» в «семье», без розни еще и на эту «тему». Равно, как и не «иссушаться» совсем.

Кровь давала, куда больше «сил», чем ее «заменители». Чем те же, еда или питье. Или передача той же «силы» и «энергии», касаниями к телу и по телу, «контакта» с ним. Чем «иные» жидкости организма, не «выделительными», но «выделяемыми».

Подчас, химический состав крови, при «соитии». И передаче силы в его «процессе» и в моменте. Не уступал «составу» того же семени.

Никита, так не извращался, как те же «взрослые», в сравнении. Но и не брезговал. Пробовал, остановившись на «традиции». Обращаясь к ней, он мог спокойно полагаться на Егора. Который, будучи его «кумиром» в отстаивании своего «я» и не принятии «темного я». Держал его, в какой-никакой, но «узде». Их свобода была «с ограничениями» и никак не мешала нормальной, если так можно было сказать, «жизнедеятельности». Не выходя за «рамки приличия».

Их придерживался и Александр, но скорее, как «статьи и подстатьи закона». Нежели, как само желание в чем-либо себя ограничивать. Но он поддерживал ребят в «альтернативе». Будь то, донорская кровь, которая стояла в небольшом холодильнике в их кладовой. Или алкоголь, который мог «притупить» и «загнать зверя обратно в клетку». Параллельно с тем, еще и нагреть организм, если температура падала «ниже нормы».

Проходя по коридору второго этажа, выполненного в «противовес» первому. И как главной комнаты в квартире, гостиной. В тех же черно-белых тонах. Только, с черными стенами и белым натяжным потолком. Свет был тот же. Встроенный и «холодный» белый, но погашенный, на данный момент времени. Двери комнат, из темного дерева, но без стеклянных вставок. «Сливались» со стенами, выдавая себя, разве что, серыми металлическими ручками. И встроенными в них, того же цвета и материала, замками.

Бросая взгляд, мимоходом, на комнаты ребят. Никита видел, только темный пол под ними. На «контрасте» с тем, по которому он шел. Тот же самый ламинат из гостиной, только не покрытый ковром. Который можно было рассмотреть, разве в прихожей, меленьким «островком» и на втором этаже.

Отсутствие света означало и само собой подразумевало, что свет в них не горит и они все спят. В отличие от него, кого пробрал «ночной жор». А перед этим, воспоминания о детстве, «хороший сон». Хотя, «осадок» и остался.

Опустив взгляд через перила, на первый этаж, он усмехнулся и подошел ближе, опершись о них руками. И водрузив на раскрытые ладони «моську объевшегося сметаной кота». Любоваться, да и только. А чем? «Компроматом»! На ковре, в свете одного только камина, «почивали» двое. Влад и София.

Посетовав в очередной раз, что телефон в его руках «обнаруживается», только в «неподходящие» для него. И «подходящие», для обстановки, моменты. В сравнении, с «этим», к примеру, когда его не было.

Он пошел дальше и только тогда, заметил свет под дверью «мастерской» Александра. Нахмурившись и сверившись с часами над плазмой на камине. И в заставке самого телевизора, погруженного в «спящий режим». Он понял, что уже «далеко за…». «За»! За «нормальное время», когда стоило работать. Стоило спать, а через час-два и вообще вставать. Но зная его «чуйку» и «жилку». Его «неотрываемость» от какого-то затягивающего и затянувшегося проекта. Был не удивлен, что эти три, начала четвертого, часа утра, он проводит не в комнате, а именно в «мастерской».

Стоило признать и понять, что проекта – не «затянувшегося», а «незаконченного». Александр никогда не оставлял ничего «на потом». Доделывая сразу, пока «Муза не ушла». А «затягивало и не отпускало» его, все.

Этот мужчина, вполне, мог, и имел право. Следя, по сей день, за распорядком дня ребят. И важной его частью – сном. Как и не менее важной частью, питанием. Засесть до утра, а там и до обеда, с ночи, за очередным творением. Как вполне, могло быть и сейчас.

И Никита продолжил бы свой спуск в «царство еды», если бы не услышал вторичные голоса, на «фоне» самого голоса Александра. В которых узнавались все, кроме него самого. И Влада, с Софией и Полиной, конечно. Они, в отличие от того же Никиты, как нормальные и единственные, в этой квартире, спали. Хоть, и не все в «нормальных» и «оборудованных» для этого, местах.

Пройдя к двери мастерской Александра, Никита прижался к ней левой стороной головы, но главное ухом. Решил удостовериться, что его не «глючит», все еще после сна. Не «глючило»! И за ней, действительно, говорили, но без него! Не порядок, как решил он сам, за себя и про себя. Тут же, поднял левую руку и постучал. Сначала, тихо. После, чуть громче, но и не так, чтобы разбудить «спящих» внизу. И чуть дальше по коридору. Затем – подождал некоторое время, чтобы ему открыли и занес руку снова.

Голоса затихли и спустя минуту-две, дверь плечом открыл сам хозяин и творец, вытирая кисти о тряпку. Держа, при этом, дверь левым локтем. Чтобы не испачкать ее и не испачкаться самому. Из-за его спины выглядывали все собравшиеся, в сей поздний час. Кого он узнал, еще до того, как увидел.

– Заходь! – коротко проговорил Александр и отошел от двери, пропуская гостя. Закрывая за ним, а после проходя внутрь и ведя его собой.

– Секретничаем? – усмехнулся Никита. И то ли от обиды, что его не позвали раньше, то ли от желания «поиграть на нервах». Что вытекало «одно» из «другого». Сразу же «пошел с козырей». – Надеюсь, о чем-то поинтереснее, чем о Владе и Софи. Лежащих на ковре в гостиной, у камина? И мирно сопящих в четыре дырки. На пару, рядом и вдвоем…

– Чего?!

– Не понял!

Женя и Егор переглянулись, но не стали, более, ничего добавлять. Ожидая продолжения от Никиты.

Все втроем были слегка взбудоражены и «растормошены». Но при этом, был соблюден один и тот же «дресс-код» – спортивные штаны на завязках. Которые никак не «спасали положения», если вошла бы та же София или Полина. Держа ткань на «честном слове». А именно, на тазовых костях.

Черные длинные, но поднятые чуть выше щиколоток, за счет резинок на концах штанин, у Жени. И темно-серые, опущенные до конца, «фиксированные» на щиколотках теми же «утяжками», у Егора.

Все трое, опять же, с голым торсами и с босыми ногами. Все! «Сонный лук» был готов и собран на них всех!

Один Александр встречал и находился средь них, в более-менее, целостном и собранном виде. Хоть и в краске, почти весь. Белая кофта, с три четверти рукавом и «v-образным вырезом». И черные вытертые джинсы. Были измазаны и «разнузданы», все. Целиком и полностью! Не маленькими капельками, а большими пятнами. Что до обуви, правда, пока не добрались. Но опять же, пока. Светло-серые сетчатые кроссовки, старые и уже давно «домашние». Видавшие и повидавшие виды. Вполне, ждала та же участь, с минуты на минуты. И они дождались!

Сняв картину с мольберта, Александр, чуть потряс ее перед собой. По большей части вниз, чтобы, «естественным образом», убрать лишнюю влагу. И лишнее количество краски. Оставив стекать ее в «свободном падении» и в «ниспадении». Разводами и каплями, дорожками краски. Которые, тут же, не «преминули» оказаться на обуви и «отпечататься» на ткани. Оставить свой «след»… «Искусство на искусстве».

Перенеся творение поближе к отрытому окну. У которого, по бокам и углам подоконника, расположились ребята. Он вернулся на свое, изначальное, место. Перед этим, бросив под ноги серую старую тряпку и пройдясь ей, по «неостывшим» своим «следам». Выбросив ее в серую металлическую урну, в самом углу у шкафа. Со всеми «черновиками» и «никудышными» набросками.

Он размял спину с руками, потянувшись и покрутив ими, как и ногами. От нахождения в одной и той же позе, некоторое время подряд. Облокотился на пустую «подставку под холсты» и взглянул на парней.

– Все «чинно» и «цивильно»! «Расстояние в метр», соблюдалось, – хихикнул брюнет, осматривая комнату, как в первый раз.

А если учесть, что для него, как «ребенка» сия «семейства», все «в новинку» и «впервые». Все, как «в первый раз». Еще и наравне с тем, что Александр менял картины на стенах на «старые», пока «стыли новые». А после, на «новые», пряча «старые» в стопки к стене. Комната каждый раз выглядела по-разному и «иначе». Хоть ремонт, в бежевых по стенам и темно-каштановых тонах по мебели, с белым потолком и расположение других элементов, оставалось прежним.

Мужчина любил оставлять за собой пространство, поэтому работал с мольбертом и специальным держателем для холстов, не «посередке». А почти у самой левой стены, в самом начале комнаты. Рядом с первым, из двух белых пластиковых окон. Их зрительно и не зрительно, как саму комнату, делила белая пластиковая дверь. Выход на балкон.

Там же, у стены, покрытой однотонными бежевыми обоями, стоял и темно-коричневый шкаф. Из темного, ближе к черному, дерева. Во всю длину стены и со стеклянными дверьми, на круглых деревянных, в цвет самого шкафа, ручках. За которыми, на полках, лежали все его «принадлежности», в моменте.

Деревянные рамы и холсты, отдельно, для «натяжки». Готовые холсты и чистые листы бумаги от ватмана формата А1 до блокнотного и «стикерного» листа формата А5. Банки для воды: пластиковые или железные, стеклянные. Акварельные и гуашевые, масленые краски… Цветные и одноцветные, однотонные грифели, как «сухие краски». Цветные карандаши и фломастеры. Старые тряпки, где-то, как сами, а где-то и из старых, поношенных и не нужных вещей. И «черновики» с палитрами: пластиковыми и бумажными. Из тех же «черновиков». И всем остальным, что могло понадобиться, в процессе работы. Вроде губок, чтобы подтереть или стереть лишнее, «растушевать». Серых металлических или цветных и пластиковых кнопок. Для простых набросков на обычных листах. Там, было все. Проще было сказать, чего там «не было». Ничего!

На него облокачивались сами картины. А по правую сторону и у другой стены, стояла белая ванна с серой глиной. Белые фарфоровые сосуды с разноцветным и однотонным серым пластилином. И бюсты, мужские и женские. В профиль и в анфас. «Аверсом» и «реверсом». Какие-то, были уже закончены. Какие-то, только в «процессе» и только начаты. С видным металлическим каркасом из серых прутьев. А какие-то, только начаты и представляли одни «металлические скелеты». В свете дополнительных ламп.

Не столько, из-за темноты в помещении. Освещенном с потолка и достаточно не маленькими окнами. Как и, порой, открытой балконной дверью. Сколько, из-за тех же самых «вечерних», перетекавших в «ночные», работ, как сейчас. Ему казалось, что если он выключит «основной свет». И включит «дополнительный», в виде трех-четырех, а то и пяти, отдельных черных металлических светильников. Расставив их по углам комнаты и возле мольберта. Он меньше привлечет к себе внимания и никого не разбудит.

Но есть ли разница «мотылькам», на какой именно свет лететь? Разница была для «Икара», но и тут, «если захотеть…». Можно и тонкий красный лазер, маленькой точкой на стеклянном здании напротив, рассмотреть. Человеку! А куда там, ангелу и демону. «Обращенным»! Тьма уступала свету и тянулась к нему же. Пусть и «искусственному», заменившему сейчас «натуральный» и «естественный».

– Так… О чем вы, тут и без меня? – выпятил нижнюю губу парень, не скрывая, все той же обиды.

Но дабы не стоять без дела посередине, как какое-то «изваяние». Или не «тесниться» втроем, у того же окна, как Егор и Женя. Начал «шерудить» картины, откидывая их одну за другой на себя, смотря стоящую за ней и так далее.

– О творчестве, – дернул плечами Женя, вызвав шок на лице Никиты, который вмиг сменил «угол обзора». И уставился на Егора, чуть ли не со слюной у рта и ей же капая на пол. – Я чего-то не знаю?

Александр рассмеялся на реакцию «младшего», но на вопрос Жени промолчал, просто покачав головой. Не придавая этому такого уж значения. И давая понять, что это – обычная его, то есть Никиты, реакция на… Все! Все «новое» и «новоприбывшее», «появившееся». А еще и «обещанное», но не «данное», как сейчас.

– Он «зажимает» и «торчит» нам всем «музло»! – бросил в обиде брюнет, жалуясь Жене, будто тот мог что-то с этим сделать. Никто не мог, а он сможет! – Что такое? Что за несправедливость?! Я с Ксандера, только недавно «слез», «уламывая» снять «старье» на выставке и вывесить «новое», «новье»! Он же столько нарисовал и тоже «жмотится». Но его я понял, он работает один. И «добивает» до «последнего» и «победного»! Каждый штришок! Как самый настоящий «больной» и «умалишенный», «дотошный перфекционист»! Сам решит, когда «все». Когда «окончательно» и когда будет доволен всем и вся. Но вы! Вдвоем! Как Влад-то терпит?

– Куда он денется, «влюбится и женится», – усмехнулся Егор, подходя к парню, и берясь за другую стопку картин. Под внимательным и серьезным взглядом Никиты. – Скажи «спасибо», что Владик не такой «перфекционист». И вообще, не он. Ни разу! И что, там, пока и в «своем», «лиходею» только я. Немного осталось! Пользуйтесь с Александром тем, что сейчас – «ваше время». Дальше, о вас могут и не вспомнить, после нас! Не в обиду Софии, – не получив никакой реакции, блондин тяжело вздохнул и с хрипом выдохнул. Зная, что увидит, все такой же заинтересованный и ждущий, как у Хатико, взгляд Никиты. – Что?

– Ой-ой… Конечно! Ты который месяц, так говоришь? А год? Век?! И я не помню! «Явишь свету», тогда и посмотрим. Действиями, слова «подкрепляй»! А не повтором слов. И вообще! Начинай сначала, – ткнул указательным пальцем левой руки, в первую стопку, Никита. – Я их просмотрел, а эти – нет. Ты с середины начал!

– Тут, нет «структуры»!

– Но мне ж, потом неинтересно будет, – «простонал» брюнет. – Я ж, так или иначе, вижу те, что ты смотришь. Как мне их, после тебя смотреть? «По-новой» и самому? Следом за тобой?! Егор! Ну, не будь ты таким засранцем!

– Ладно! Буду «не таким», – хохотнул блондин и перешел к следующей стопке, под уже, «вой» Никиты. – Буду «другим»! А хуже или лучше, реши сам. Смотри перед собой! Или тебе «шоры» найти? Чтоб, как «лошадка», в одну сторону и без отвлекающих моментов и «маневров»!

– Может и не стоило, так долго Владика «скрывать». Точнее… Его и «скрывать» от Софии. И Софию – от него, – решил подумать о «главном» Женя, подпрыгнув и присев на подоконник. – Я имею ввиду… Может, она бы и «вскрылась» раньше. Я в хорошем смысле! – поднял руки он, словив на себе сразу три удивленных и даже нервных, с подергиванием правого глаза, взглядов. – Все же, их истории, как оказалось, капец, как похожи! И вместо «радуги» и «единорогов». В качестве поддержки, которую она могла «вылить» на него, и «потопить» в ней же. С его «барского плеча», потопить себя. Она могла «вылить горючие» слезы и признаться! Рассказать все и… Не доводить до «такого».

Уставившись взглядом в свои руки, парень не сразу заметил того, что, как все «замерли», так и остались. Только, уже с понурыми взглядами. Он только услышал, как перестали «хлопать» полотна. А после, почувствовал, как рядом оказался Александр, положа свою правую руку на его правое плечо.

– Стоит признать, что она, так до конца и не призналась… Мы, все еще ждем, как и одобрения к какому-то действию или действиям, с «верхом». Либо, «бездействию»! Так что… Говорить о том, что могло быть, а что не могло, на сегодняшний момент. На момент всего произошедшего уже, не имеет смысла, как и корить себя. Что сделано, то сделано. «Работаем» с этим…

– С*кины дети! – ругнулся Егор, извлекая из «стопки» одну из картин, уже в светло-коричневой деревянной раме. С позолотой вензелей, на ней. И демонстрируя ее всем. – Точнее, «дете»! Ксан, если ты сейчас не скажешь, что ты ее забрал сам и сюда поставил, чтобы она глаза не «мозолила». А не этот «юродивый» ее сюда занес, как Дед Мороз подарок. Чтобы она, именно это и делала нам! Я пойду и сожгу ее при них. Перед этим, разломав ее об его же «умнейшую из умнейших» голову. И разогнав эту «голубятню», ака «богадельню», к чертям собачьим!

– Так, спокойно! – подошел к нему мужчина и забрал картину в свои руки, от греха подальше. Унося ее в другой угол комнаты. – Это – был не я. Но и то, что это был он, не дает тебе права воплощать все это в жизнь, Егор. Он – твой «брат», в конце концов. Мы – одна «семья»…

– Да-да, – закатил глаза блондин, отворачиваясь, дабы, если не слышать, то не видеть эту «пластинку», в который раз. Но теперь, еще и в его глазах. А точнее, душе и на лице. Во всех эмоциях, чувствах и ощущениях! Что: «они должны быть добрее друг к другу, возлюбить ближнего своего». – А в ней, «не без урода». Пора, переписать сказки с темой «трех братьев»! Там, далеко не «младший» – дурак! Далеко не он!

– Спасибо, «брат», – хлопнул его правой ладонью по спине Никита.

– Обращайся! – фыркнул блондин, «отмирая» и продолжая рассматривать картины. – А на счет, «не стоило»… Не стоило «ударяться в ностальгию». Или, хотя бы брать с собой Карину! Полину, в свете ее «положения», мы бы быстренько сплавили в «люлю» и дожали «малышню»! Заметьте, я ничего не говорю про «воровство» Ксана! Но брать «защитницу» тела и души Софи «наголо»? Было перебором и ошибкой, явной. Пусть, она и не позвонила тебе, позвонил я. Но фиг знает, на какой «отметке», ее «максимум» и «выдержка»! Выдержала бы она то, что выдержали бы мы?

– А «выдержали» бы? – хмыкнул Никита. – Я не переношу женских слез…

– Сам бы «заревел», да? А мы этого и не узнаем теперь, Никитос! И как правильно сказал Александр: «что сделано, то сделано». Вот, только эта «прогрессия» мне, вообще никак не «заходит» и не нравится, совершенно! «Прогрессия роста» действий, в никуда, как и их итогов и решений! Вместо того, чтобы грамотно использовать время, мы его «тянем». А дальше, что? Опять, ее отдаем? Снова?! Но, да… Зато, в «белом саване» все и увидим, что было «скрыто»…

– Егор! – рявкнул мужчина, в попытке остановить парня и не доводить Женю.

Хотя, лучше было бы сказать: «не доводить обоих». Подерутся? Нет. А «самосуд», на «двоих» и против «третьего», устроят? Да!

– Что, «Егор»! Жендос со мной согласен! Правда, Жек? Не дело это, «ждать у моря погоды». Или когда у вашей «матушки», «крышечку», окончательно, «снесет». И «тарелкой НЛО», «прилетит» не куда-нибудь, а в кого-нибудь. И ладно, просто в кого-нибудь. А не у кого-нибудь и в «полете» же, «сорвет». Под себя «подстроит»! «Мама и дочка». Только, она ей – не мать и…

Пауза. Все уставились на Егора. Точнее, в его спину. Когда же он, оборвав сам себя, вновь уставился на одну из картин. Теперь, без рамы и просто холст.

– Только не говори, что там еще одна. Только, уже копия! – фыркнул Александр.

– Нет, Ксан. Это… Это что? – изъял полотно из «колонны» парень. – Не похоже на «твое»… Даже, близко.

На белом холсте, без карандашного наброска и «макета». Без «миниатюры», в правом верхнем углу. Было изображено одно лишь пятно. Красное и «кровавое». Почти, «алое»!

Не знающим, вполне могло было показаться, что это и есть кровь. Кровь, размазанная по холсту… С легкими мазками и «примесью» бордовой, «винной». Будто, «венозной крови»… Вместе, с такими же черными, но и еле «уловимых».

А на правом углу самого холста, с «боковины». На небольшом сером металлическом гвозде, висела тряпка. Того же цвета, что и рисунок. Будто, ей и… Рисовали!