Текст книги "Пораженец (СИ)"

Автор книги: Д. Н. Замполит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Глава 4

Осень 1910

Хрен тебе, господин инженер, Франция с Морозовым и прочие Капри с Италиями – Столыпин возжаждал увидеть меня через неделю, причем в частном порядке. Такие приглашения дорогого стоят, пришлось собираться и ехать. Разослал телеграммы, в первую голову Савелию – срочно готовить цифры и статистику.

Передали мне их уже в Питере, где в гостинице “Англия” меня дожидалось приглашение прибыть назавтра к десяти часам на Аптекарский остров.

Поутру город подарил отличную погоду – ни ветерка и золотой шар в небе, такой непривычный местным. Сорок минут я и двое местных охранников колесили, любуясь питерскими красотами – Исакием, Адмиралтейством, кирпичного цвета Зимним, Петропавловкой. Проплыли мимо Городской училищный дом Петра Великого, где заканчивали отделку и памятный завод Нобеля на другом берегу Невки, Ботанический сад и вот мы у ворот дачи премьер-министра.

Извозчик уехал, ребята встали снаружи, а я двинулся внутрь, мимо проводивших меня колючими взглядами сторожей. Стоило мне поставить ногу на первую ступеньку крыльца, как из двери появился хозяин.

– Добрый день, Михаил Дмитриевич, если не возражаете, пройдемся, день уж больно хороший.

Возражения, судя по тому, что он вышел в пальто, не предполагались.

– С удовольствием.

И мы двинулись по набережной в сторону Каменного острова. Шагах в двадцати позади неспешно трюхала коляска премьера с возничим и перцем при форме, шашке и кобуре – адъютантом или как его там, а еще дальше топали мои ребята.

– Это ваши люди идут следом? – насторожился премьер.

– Да, Жилищное общество выделяет охрану.

– Даже так?

– Мне очень не понравилось, когда меня убивали.

– Извините за любопытство, но как вам удалось… – Столыпин замялся, – выжить?

– Приемный сын и господин Муравский вовремя подоспели, – ну не буду же я рассказывать про всю операцию, с засадой ребят Никиты Вельяминова? – Так что очень советую обзавестись телохранителями, буйных с револьверами пока хватает.

– Я сознаю свою правоту, и потому господа террористы меня не запугают.

– Как знаете, мертвому, конечно, спокойней, да уж больно скучно.

Премьер не стал изливать на меня сарказм и, наконец, перешел к делу:

– Я просмотрел ваши бумаги.

В ответ я поднял повыше свою сумку и потряс ей, как бы говоря, что у меня есть еще. Кстати, сумка – большой минус его безопасности, никто даже не удосужился проверить содержимое.

– У меня сложилось двоякое впечатление. С одной стороны, ваши артели устранили чересполосицу, отчего почти отпала нужда выделения участков отдельных крестьян к одному месту. Де-факто артели покупают землю и действуют как собственник, которого правительство и хочет создать.

– Именно так, нам без разницы, кто вносит землю в артель, община одним большим куском или несколько мелких владельцев.

Столыпин кивнул и продолжил.

– Ваш Московский банк облегчает деятельность банка Крестьянского, принимая на себя часть кредитования и страхования крестьянских хозяйств. Но есть и конфликты с желающими выделится из общины.

– Все так, конфликты такого рода есть везде, не только в артелях.

Это была общая ситуация – после указа с витиеватым названием “О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования” из общин в первую голову выходили либо крепкие собственники в надежде построить отдельное товарное хозяйство, эдакие потенциальные фермеры, либо голь перекатная, чтобы продать полученный участок. И такое выделение частенько вело к напряжению в деревне, а то и выливалось в разборки и хорошо, если только с кольями.

Второй бедой было то, что прежде в общину входила вся семья, а вот выделенный участок становился личной собственностью главы семейства. При том, что и раньше в деревнях был неслабый конфликт поколений, когда все горбатились на старшего, сейчас он стал еще острее, поскольку наследовал землю только один из детей, а остальным выпадал шиш.

Но эта проблема была как-то вне зрения Петра Аркадьевича, его больше волновала административная функция общины. Нас она тоже волновала, в том смысле, что на сельское общество были навешены и хозяйственные, и фискальные, и властные задачи, да еще под мелочной опекой над волостями уездных и губернских присутствий.

– Уже два года, как правительство представило в Думу проект реформы местного суда и местного же управления, – рассказывал Столыпин, вышагивая вдоль Невки. – Но когда его примут, не могу даже предположить, закон об обеспечении рабочих на случай болезни рассматривается уже три года, и конца этому не видно, Дума работоспособна только частично.

Я не стал говорить о том, что Дума в России это проклятое место, вроде АвтоВАЗа.

– Знаете, Михаил Дмитриевич, распустить первую Думу было непросто, некоторые мне в глаза называли это "авантюрой", – премьера неожиданно пробило на откровение. – Сейчас те же люди считают авантюрой мое желание сохранить Думу нынешнюю. При том, что говоря тривиально, среди депутатов сидят такие личности, которым хочется дать в морду.

Чудом, просто чудом я не заржал, хотя распирало ужасно, и внимательно слушал.

– И я себя спрашиваю: есть ли шанс на успех? Есть ли вообще смысл над этим стараться?

– Конечно, есть, Петр Аркадьевич. Все самые успешные страны, даже монархии, так или иначе стоят на демократии. Жизнь благодаря прогрессу становится все сложнее и вскоре никакое правительство не сможет контролировать все и вся, неизбежно часть управления нужно будет отдать вниз, самим людям.

– Было бы странно слышать иное от социалиста, – хмыкнул премьер.

– Я убеждений не скрываю. Только воплощать свои идеи я предпочитаю не террором и переворотами.

– Да, мне докладывали, вы склонны более к созидательной деятельности. И внедряете социалистические принципы в артелях.

– А как иначе? Артель есть коллективное хозяйство, а социализм есть не что иное, как учение о коллективном хозяйствовании. И представленные нами данные показывают, что мы немало сделали в части улучшения жизни в деревне.

И тут я поймал кураж и начал рассказывать о том, насколько выросла урожайность, какие виды консервов производят в наших деревнях, что вокруг Питера и Москвы все крупные птичники построены членами Союза птицеводства, как артели продают лен напрямую в Англию, а масло в Европу, как мы повышаем степень передела сырья и строим новые заводики и мастерские, и что нам мешает в полную силу развернуться запрет на организацию общероссийского союза кооператоров. И все время порывался достать из сумки папки со сводками. Рассказал и про политику сотрудничества, что с нами даже те, кто не входят в артели, зарабатывают больше.

– Полагаете, поголовное объединение крестьян в артели может решить аграрную проблему?

– Измельчение уделов и невысокую продуктивность – да, а вот вторую часть проблемы нет.

– Что вы разумеете под второй частью? – даже остановился Столыпин.

– В среде крестьянства, причем всего, а не только артельного, живет глубоко укорененное непризнание права собственности помещиков на землю.

– Но в этих видах изданы были законы о предоставлении крестьянам земель государственных! На тот же предмет, для обеспечения крестьянского благосостояния, Государь повелел передать земли удельные и кабинетские.

Да, честно говоря, я был удивлен, на сколь большие жертвы пошло самодержавие – одна только отмена выкупных платежей вынимала из государственного кармана порядка 100 миллионов рублей ежегодно (расходовались они, правда, без толку – на выплаты помещикам, причем на десятилетия вперед). Ну и выделение части личных царских земель для обеспечения реформы. И громадный объем работ и расходов по землеустройству. Приперло, иначе не скажешь.

– К тому же, на правительстве, решившем не допускать даже попыток крестьянских насилий и беспорядков, лежало нравственное обязательство указать крестьянам законный выход в их нужде.

– Так артели заняты тем же самым! Почему же правительство не дает нам развиваться?

– Вы имеете в виду Центросоюз? И как вы намерены его создавать?

– Законным порядком, – развел я руками, – съезд, выборы, утверждение устава. Всероссийское объединение сможет создавать крупные предприятия, на коих могу работать не унаследовавшие землю крестьяне. Даже в 1905 году нам стоили больших трудов удерживать артельных от разгрома барских усадеб, а ныне с каждым годом в деревне все больше безземельных молодых крестьян.

Тем временем мы дошли почти до стрелки Малой Невки, впереди, за территорией Императорского института экспериментальной медицины, где трудился академик Павлов, замаячили корпуса нашего радиозавода.

– Петр Аркадьевич, не желаете на производство радиостанций взглянуть?

Столыпин выудил карманные часы, взглянул на них и отказался. Но подсластил пилюлю, даже, скорее, сахаром засыпал:

– Когда вы сможете предоставить доклад по созданию Центросоюза?

– Папка у меня с собой.

– Как вернемся, передайте секретарю.

Вот свезло, так свезло, и всю обратную дорогу я заливал в высокопоставленные уши про еще один большой проект – коли уж поперло, то грех было упустить такой шанс.

Москву регулярно затапливало, река заливала Замоскворечье, низинные участки в Дорогомилове, Хамовниках и так далее. Побороть это можно было известным способом – построить в верховьях водохранилище и регулировать сток, но беда в том, что под воду при этом уходила заметная часть артельных угодий в Можайском уезде. Жилищное общество аккумулировало вокруг несколько больших владений (мы меняли неприбыльные поместья на квартиры в наших домах), кооператоры прикинули экономику, и Саша Кузнецов составил проект. В него вошли наши наработки, рекомендации ученых Петровской академии и советы кузякинских мужиков, из того самого, затеянного еще двенадцать лет тому назад первого колхоза.

Там же потихоньку складывалось и нечто вроде крестьянских Советов, решавших задачи вроде постройки школ, рекрутского набора, сбора налогов, а власть формальная, в виде старост и волостных правлений, фактически только визировала принятое в артелях решение. Принцип общей пользы крестьяне распробовали и драки деревня на деревню из-за передела покосов или там лесных угодий ушли в прошлое, во всяком случае, в образцово-показательном Можайском уезде, за которым был наш особый надзор. Нет, дрались, конечно, дрались, как без этого – но все больше ради удали молодецкой, стенками на Дмитриев день и Масленицу или в какой другой праздник, по уговору.

Наш проект предлагал комплексное решение – и перенос артелей с будущего водохранилища на новые земли, и строительство там агрогорода на основе новейших достижений науки и техники, и новая власть, и плотина с электростанцией. Но водохранилище накрывало и чужие земли – помещиков вроде фон Мекка, отруба, церкви, кладбища и так далее. А такую проблему без государственного участия нам было не вытянуть.

– И только представьте себе, Петр Аркадьевич, деревня будущего, с электричеством, с водопроводом, с новейшим производством, с базой для Сельхозакадемии, с техникой! Образец для всей России будет!

– Ну, предположим, государство поддержит этот проект, вы найдете земли для переселения, а что делать с теми, кто не пожелает переезжать?

– Когда строили Транссиб, государство нашло способы.

– У вас там мужицкая республика выйдет.

– Так Россия страна мужицкая, вот и покажем ей, какой новая жизнь… – я не договорил, потому как краем глаза увидел, что из-за Преображенской церкви, под грохот копыт несется пролетка.

Она круто свернула на набережную, с нее спрыгнули два седока: щуплый и высокий и, на ходу доставая пистолеты, кинулись в нашу сторону.

Мда, до дверей его подъезда оставалось уж немного…

Мозг удивительным образом охватил всю картину, резко, на глубину, в деталях:

Сухой стук, потом еще раз, с крестов взвилась стая галок.

Возле уха резко свистнуло, я машинально полез за оружием.

Адъютант зачем-то привстал в коляске.

Первый охранник одним плавным движением опустился на колено, второй широко расставил ноги и оба наводили тяжелые браунинги.

Заплясали веселые огоньки на срезах стволов, зазвенели по булыжникам гильзы.

Адъютант ступил на землю.

Бегущего к нам с вытянутой рукой высокого боевика будто толкнуло, он повалился на землю, нелепо разбросав ноги. Щуплый запнулся о них и кубарем полетел на мостовую.

Я тащил, тащил и тащил свой пистолет наружу.

Возчик на пролетке обернулся назад и поднял из-за облучка черный саквояж.

Адъютант судорожно скреб кобуру… “заколодило, случается и не у таких лопухов”…

Щуплый террорист хлопнулся мордой на скользкий булыжник, проехал по нему метра два, упущенный револьвер крутился и подпрыгивал на камнях.

Наконец-то адъютант расстегнул кобуру, а я вытащил ствол.

Охранники перенесли огонь на возчика – тот уронил саквояж на мостовую.

На месте пролетки вспух ослепительно яркий оранжевый шар.

Ударило по ушам, всех нас бросило на землю.

Сверху посыпались комья, каменная крошка и части пролетки.

Прямо перед носом премьера шлепнулось окровавленное человеческое предплечье в тлеющем рукаве.

Как-то сразу пропала резкость, стал слышен неумолчный ор галок.

Кучер Столыпина, держась за коляску, поднимался на четвереньки и раскрыв рот переводил взгляд с дымящейся воронки на нас и настороженных охранников, водивших стволами по сторонам.

Адъютант заполошно вскочил, кинулся к премьеру, высекая искры подковками сапог, звеня шпорами и путаясь в шашке и в полах шинели:

– Петр Аркадьевич, у вас кровь!

Столыпин приложил руку к рассеченной брови, глянул мутным взглядом на красные пятна на перчатке и пробормотал:

– Ничего, ничего, царапина, жене не говорить…

Возле обломков пролетки, метрах в тридцати от нас, лежала покореженная туша лошади, воняло порохом, гарью и почему-то свежей землей…

Твою мать, ведь могут решить, что это все подстроено, а я ведь вызвал охранников только для того, чтобы лишний раз капнуть на мозги премьеру…

На большой, обшитой досками двухэтажной даче Столыпина второй час шла суета.

Приезжали и уезжали врачи, полицейские, чиновники, фельдъегеря, какого-то черта пригнали караул из соседних лейб-гренадерских казарм и теперь в саду топорщили в небо винтовки солдаты в шинелях с синими петлицами. В комнатку на первом этаже, занятую жандармским следователем, поочередно дергали адъютанта, охранников и кучера.

Высокий террорист получил две пули, щуплый отделался ушибами, обоих уже повязали, перевязали и определили под стражу.

Приперлись пожарные, неясно только за каким хреном. Одно счастье, что газетчиков хозяин велел не допускать и они роились за оградой, на набережной.

На веранде первого этажа личный врач заканчивал накладывать пластырь на бровь Столыпина – рассечение было, пожалуй, самым большим успехом нападавших, все остальные отделались мелкими царапинами. Разве что придется списать пальто, посеченное в нескольких местах осколками булыжника, во всяком случае, в таком виде в приличное место не пустят.

Расторопные слуги, бросая в нашу сторону любопытные взгляды, быстро накрыли на столике чай и удалились, оставив нас в компании врача, который, впрочем, с удовлетворением оглядел дело рук своих и тоже откланялся, ему предстояло осматривать остальных

Тем не менее, в комнату постоянно кто-то заходил или заглядывал, пока хозяин не рявкнул и не приказал своему камердинеру встать у двери и никого не пускать.

– Коли у нас вдруг нашлось время, – поднес руку к брови премьер, но вовремя спохватился и отдернул ее, – расскажите о большой войне.

Только я раскрыл рот, как на веранду проник Крыжановский, заместитель Столыпина по министерству внутренних дел, прибывший за распоряжениями. Пока он почтительно слушал премьера, я вспоминал то, что нам было о нем известно.

Человек умный, но, скажем так, беспринципный. Он был автором множества “столыпинских” законов и указов, занимая при шефе должность вроде начальника штаба и мозгового центра, что позволяло ему обделывать свои делишки в тени фигуры Петра Аркадьевича. Загадочное свойство бюрократии в России – как толковый чиновник, так непременно нечист на руку.

Вон, чтобы далеко не ходить, второй зам Столыпина по МВД, Владимир Гурко, погорел на поставках с задранными ценами. Откат доказать не сумели, но навесили обвинение в нерадении и превышении власти, и уволили. Но человечек-то свой, папа целый фельдмаршал, не хрен собачий, уже через год высочайше помиловали, а через два и судимость сняли.

Или вот, недавнее дело московского градоначальника Рейнбота, генерал-майора Свиты. С одной стороны наладил работу полиции, закупил для нее недостающее оружие и даже велосипеды, обойдя при этом десять тысяч ограничений и предписаний, с другой создал систему получения взяток, да с таким размахом, что тоже пришлось назначать сенатскую комиссию, выпихивать с должности и отдавать под суд. Впрочем, судя по скорости процесса, дело просто спускают на тормозах, того и гляди, влепят стрррашное наказание в виде полугода под арестом, а там и вообще простят.

После короткого разговора Крыжановский убыл, а мы вернулись к теме о войне.

За прошедшие годы я свою “презентацию” отшлифовал, подобрал неубиваемые доказательства, подкрепленные статистикой, данными Собко и так далее, добавь проектор и плакаты – и не стыдно на конференции выступить. Вот это все я и вывалил на Столыпина и, надеюсь, смог произвести нужное впечатление.

Он помолчал, опять потянулся к брови и опять отдернул руку, задумчиво посмотрел за окно, где садовыми фигурами стояли гренадеры с примкнутыми штыками (очень, очень нужная мера, ага) и повернулся ко мне:

– Кстати, давно хотел спросить, мне докладывали, что вы повлияли на фракцию трудовиков в части вопроса о сооружении Амурской дороги. Какими соображениями вы при этом руководствовались?

– В первую очередь тем, что стратегическая дорога не должна проходить по чужой территории.

– Да, через семьдесят пять лет Китайская дорога переходит к Китаю по арендному договору, а через тридцать один год Китай вправе ее выкупить и наверное выкупит.

– Если будет существовать, как единое государство.

– Поясните, – потребовал Столыпин.

– Циньский порядок прогнил, но крупной, общенациональной силы заместить его пока нет, поэтому, скорее всего, страна распадется на ряд областей во главе с местными военными начальниками.

– И вы предполагаете, что Россия должна будет участвовать в китайских делах?

– Ни в коем случае, этот кусок не по зубам, нам и Корея колом в горле встала. А вот укрепить наше влияние в Маньчжурии будет более чем уместно. Две железных дороги, у нас лес, у маньчжур зерно, может выйти крепкая связка.

Потом мы перешли опять к военным делам и я попытался изложить свои соображения о радио, автомобилях и прочем, но был остановлен словами:

– Устройство армии и флота – прерогатива Государя Императора.

Видимо, пришла пора закругляться. Что ж, и на том спасибо, что выслушал.

Я поднялся, простился и доковылял до телохранителей, только что отпущенных следователем.

– Спасибо, братцы, выручили.

– Авжеж так, Михал Митрич, алэ ж воны диты якись, меньшой ажно револьвер сронил, – прогудел первый на чем-то похожем на суржик, – от конячку насправди жаль.

– Вы откуда родом-то?

– С Кубани, с Линии, здесь по ентой, как ее, ротации! – второй говорил чище, видимо, жил в Питере дольше, чем первый.

Глава 5

Осень 1910

А еще я строил. Много.

Как начал в конторе Бари, так все больше и больше с каждым годом. Разве что во время революции стройки почти замерли, не до того было. Но зато как мы развернулись после, сколько дел у Строительного общества за последнюю пару лет! Пожалуй, это были лучшие проекты в моей жизни.

Одних гиперболоидов инженера Шухова полсотни, от водокачек до маяков. Прямо сейчас натасканные на прежних конструкциях бригады возводили на выставочном поле напротив Петровского парка радиобашню высотой в сто пятьдесят метров. Хотели-то мы триста пятьдесят и вполне могли переплюнуть Густава Эйфеля, но… деньги, деньги! Дали только на уменьшенный вариант, пришлось четыре яруса срезать. Опять же, рядом летное поле, сто пятьдесят еще туда-сюда, а вдвое выше уже сильно небезопасно.

А с каким кайфом мы считали стальной каркас восьмиэтажного ЦУМа, пардон, магазина “Мюр и Мерилиз”, вставшего между Большим и Малым театрами! Поперло, поперло, городская дума перестала кривить морду при виде семи и более этажей! В Марьиной роще нам поначалу и девять не разрешили, а сейчас совсем рядом с Тверской Эрик Нирнзее строил почти что небоскреб – целых двенадцать! Обскакал, чертов немец, обскакал.

Впрочем, и мы не в накладе – в Хамовниках вдоль Москвы-реки дома подняли восьмиэтажные. И там впервые вместо замкнутых дворов применили строчную застройку, так знакомую мне по советскому массовому жилью. Двадцать пять длинных корпусов встали с севера на юг, чтобы солнце освещало квартиры утром и вечером. Пространство между расположенными в шахматном порядке кооперативами заняли клубы-столовые, детские сады, мини-парки, отличный район получился. Как достроили – началось целое паломничество европейских архитекторов, недели не проходило без гостей. Круче всех прислало делегацию берлинское бюро Петера Беренса – он сам и трое его практикантов, принимал их Кузнецов, я по стройкам разъезжал, а как потом имена узнал, все локти себе искусал, что такую возможность упустил. А так бы висела у меня в кабинете фотография – Беренс, Гропиус, ван дер Роэ, Жаннере и Скамов. Чисто “Гомер, Мильтон и Паниковский”.

Привычку иметь запертый въезд во двор-колодец мы побороли, создали общую ограду на квартал и посадили на ворота наших сторожей в знакомой всей Москве униформе. Ладно, пока так, а в прекрасной социалистической России будущего закрытые территории изведем. А то как вспомню покинутый в XXI веке город, так вздрогну – заборы, шлагбаумы, заборы, шлагбаумы… и видеокамеры на каждом углу. Решительно никакой возможности сбрасывать хвост в проходных дворах.

А мосты! Ярославский, Муромский, Финляндский в Питере (наконец-то!), Мокринский виадук – везде руку приложил. После расчетов по Кичкасскому мосту сам Белелюбский приглашал поработать с ним над проектом железнодорожного перехода через Волгу в Симбирске. Чуть не заплакал, до того хотелось, еще немного и спихнул бы подполье на Савинкова и Краснова, а сам в инженерные дела с головой, но нельзя, нельзя.

Всего ведь не охватишь, опять же, сколько наших после первой революции в тину забилось, а я эту кашу сам заваривал, сам и расхлебывать должен.

Так что лез я не во все проекты, промку Саша Кузнецов ставил почти без меня – да и то, там мы все стандартизировали, сиди себе, собирай из готовых деталей подходящий объем. А цехов и даже заводов строилось много, очень много.

Ну и дом. Свой, по собственным чертежам, на вырост, в Сокольниках, вот уж где я оторвался по полной и, так сказать, “опередил свое время” лет на сорок-пятьдесят, такое даже Баухаузу в голову не придет. Или как раз теперь и придет – не утерпит ведь эта троица практикантов Беренса, приедет смотреть.

Суровый рационализм, никаких украшательских финтифлюшек, гладкие светлые поверхности, крутые односкатные крыши, бетонный козырек наискосок над входом… Для громадных, от пола до потолка, окон и дверей на крытую террасу второго этажа дорабатывали обычные рамы – мало того, что их ставили парами, так еще каждая имела по два стекла, изнутри и снаружи, эдакий “четверной стеклопакет” вышел. Вообще, я очень тщательно отработал теплоизоляцию, насколько это на нынешних “войлочно-каучуковых” технологиях возможно.

Главный дом, гостевой флигель, хозблок и гараж стояли стена к стене буквой “П”. В солидном цоколе разместили нефтяной котел отопления и подключили к нему генератор и насос, а скважину пробурили прямо на участке. Туда же, в полуподвал, уехали чуланы, тренажеры и домашняя прачечная, для которой по моим эскизам построили стиральную машину. Под этим громким названием я разумел оцинкованную бочку с верхней мешалкой, с приводом от электромотора или просто от ручки. Ну и пара валков для отжима, ничего особенного, но почему-то поначалу именно стиралка стала самой большой достопримечательностью дома, даже большей, чем пылесос.

Да-да, но не этот кошмар с компрессором без малого на гусеничном ходу, которое я видел в Лондоне. Сидел я себе в гостинице, а тут приехал фургон, от него протянули в окна шланги метров по тридцать, прицепили к ним сопла, включили, адская машина взревела так, что стекла зазвенели… Сильно меня эта техника удивила, полез я тогда разбираться, а как разобрался – сразу запатентовал вполне привычную конструкцию с вентилятором, мешком и щеткой на шланге.

Аглаю от этих новшеств прямо-таки распирало от гордости, еще бы, у нее (у горничной! Только подумайте!) трижды брали интервью газетчики – про стиралку, пылесос и электрополотер. Ну, с полотером-то все проще простого было, моторчик крутит три щетки, всего-то делов. Были у меня мысли насчет электрофена, но не рискнул – влажные волосы, электричество, с изоляцией не все еще отработано, ну его нафиг, патент застолбил, а делают пусть другие.

Электрическую плиту тоже не стал, потому как единственный доступный ныне нагревательный элемент – открытая спираль, так что пусть пока газовая, на привозных баллонах. Ну и резервную дровяную предусмотрел, и возможность отопления печкой тоже, а то не дай бог случится “боевой восемнадцатый год” с топливным кризисом, а мы тут такие красивые все из будущего, но ничего не работает. А так с дровами переживем, коли совсем припрет – в Сокольниках деревьев много, а воду вручную накачаем.

Гараж на два места, с ямой, слева-справа от которой врыли подземные баки для нефти, полная автономия на полгода. Флигель с двумя квартирами для гостей, над хозблоком еще три, где обитали семейные пары – Ираида с Терентием да Аглая с Иваном, сторожем Жилищного общества – и наша новенькая, бонна Даша.

Ну и Скамовых пятеро – я с Наташей, Митя, трехлетняя Маня и годовалая Соня.

Митя как Дашу увидел, так и встал, как на стену налетел, до того на сестру, пропавшую лет двенадцать назад, походила, да и звали так же. Но нет, Сомовы крестьяне калужские, а Даша из тверских дворян. Семья у нее была совсем небогатая, из Выдропужска, и Даша закончила даже не институт благородных девиц, а Елизаветинский училище. Названия своего города почему-то стеснялась и краснела, когда спрашивали. А Митя к ней так и не привык пока – как видит, так мрачнеет.

Двадцать четыре месяца стройки и наладки, всего-то два года и ушло. Но зато теперь у нас было два пулемета, семьдесят пять тайников, пять мощнейших дробовиков Winchester M97 в штурмовом варианте по моему заказу – без приклада и с коротким стволом, гора пистолетов, четыре винтовки и ящик патронов. И еще две кладовые, куда влезали запасы еды на те же полгода. Не то, чтобы это все было нужно в доме, но раз начал строить “мою крепость”, то надо идти до конца. Единственное, что меня беспокоило – это сектора обстрела. В мире нет ничего более безответственного, чем неверно спроектированные окна первого этажа.

Но я надеялся, что все сделал правильно и если что, в доме можно будет продержаться.

А вообще за четыре года я насчитал всего две недели, когда не лазил по стройкам.

Лазил и вчера, совсем рядом с заводом Бари.

Большое строительство я и раньше видел, но обычно мы возводили разом один, максимум два цеха или квартала, а тут целых два завода, да еще каких, да с нуля!

Картина впечатляла, особенно размахом.

На самом краю бывшей Тюфелевой рощи стоял забор с воротами, над которыми реяла горделивая надпись “Фабрика товарищества Автомобильного московского общества”. В общем-то, пока это был единственный функционирующий объект завода. Даже построенное здание управления занимала контора строительства, а вокруг раскинулись работы гектаров на восемьдесят, а то и на квадратный километр.

Добрая тысяча людей копала котлованы, укладывала основания под внутризаводские дороги, гудел паровой кран, поднимая секцию фермы на опоры, на отводной ветке свистел паровозик, тянувший платформы с металлоконструкциями от завода Бари. Чуть в стороне пыхтел цементно-бетонный узел, где отливали фундаментные и стеновые блоки.

Впервые мы соединили все наши наработки в полном цикле строительства крупного объекта – модульную сетку, каркас из стандартных элементов, стены из легких бетонных блоков, поточную систему, отработанную на жилых кварталах, сетевые графики и почти все, что я знал из практики управления.

Притарахтел и встал на обочину “Мерседес-Симплекс”, из которого выбрались Сергей и Степан Рябушинские. Уже на втором шаге они влезли в размякшую землю и теперь с досадой посматривали на мои сапоги.

– Доброго здоровья, господа.

– И вам не хворать, – улыбнулся Сергей. – Как идет строительство?

– Опережаем график на пять дней.

– Что уже построено?

– Как обычно, жилые бараки и управление.

Братья покивали головами. “Американскую” методу теперь знают по всей стране и частенько используют.

– Следом завершаем учебные классы.

– Зачем? – нахмурился Степан.

– На завод потребуются грамотные рабочие, вот и учим тех подсобников, кто желает.

– Так это сколько же времени на автомастера учить!

– А нам много автомастеров не надо, автомобили будем собирать потоком, по способу американского промышленника Форда. Все действия разбиты на простейшие операции, каждую выполняет один рабочий.

Эх, им бы “Новые времена” показать, да жаль, Чаплин их еще не снял.

– Как работа над проектом автомобиля? – продолжил расспросы старший из братьев.

– Дорабатываем на заводе “Дукс”, там же испытываем отдельные узлы.

В конструкцию я ввалил все, что имел и знал по теме – патенты на бензиновый и масляный фильтры, реечную рулевую передачу и даже неведомый пока бампер. Сильное впечатление произвела и концепция легкосъемного колеса, а также комплект из домкрата и запаски – колоссальной головной болью автомобилистов были проколы, в основном, из-за потерянных на дорогах подковных гвоздей, а насмерть присобаченные колеса превращали замену спустившей шины в непростой силовой аттракцион.

Но больше всего испытатели оценили привычные мне органы управления.

Тут об эргономике имели весьма смутное представление и автомобиль вполне мог иметь восемь (восемь!) рычагов управления. Топливный кран и регулятор подачи могли заботливо вынести к правому заднему сиденью, зеркальце уровня воды в системе охлаждения назад, под локоть водителя и так далее.

Именно про вождение таких машины написал недавний Нобелевский лауреат Редъярд Киплинг, один из первых автомобилистов Англии: “Если бы я был лучезарным павлином, в хвосте которого две сотни воспаленных глаз, они понадобились бы мне все до единого для этой работенки!”