Текст книги "Пораженец (СИ)"

Автор книги: Д. Н. Замполит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 2

Лето 1910

Через пару дней моего сидения в Питере, за которые я успел визитировать всех своих здешних знакомцев, прибыл порученец, прилизанный гвардейский хлыщ. Он живо напомнил мне барона фон Зальца, с кем мы закусились в самом начале моей эпопеи из-за внимания моей жены, Наташи, тогда еще барышни на выданье. Барон, кстати, при всей моей неприязни, честно сложил голову под Мукденом, за чужие спины не прятался.

В письме Столыпин извинялся (во как!), что не сможет выделить времени в ближайшие дни и спрашивал, насколько быстро я могу оказаться в столице, буде возникнет необходимость. Ну что же, я отписал, что готов прибыть на следующий день после вызова, если нахожусь в Москве и начал собираться домой.

Собирался и думал – надо же, Корнилова видел. Кого еще подкинет мне попаданческая судьба? В Вену, что ли, съездить, на одного там художника-сиротку посмотреть? Или вот, в Италию я все равно собираюсь, Горького навестить, а там водится один интересный журналист-социалист по имени Бенито Муссолини. Хотя нынче максима “не мир тесен, а слой узок” действует как бы не лучше, чем через сто лет – почитай, все сколько-нибудь известные люди знают друг друга если не через одно, то через два рукопожатия. Все ученые в переписке, все политики в парламентах-интернационалах, все журналисты из газеты в газету… Так что ничего удивительного в этой встрече у Болдырева не было – два разведчика, примерно в равных чинах, оба казаки, должен был и раньше сообразить, что они неизбежно знакомы.

Ехал я в этот раз из Питера почти по царски, в салон-вагоне. Нет, на свой еще не наработал, а вот один мой приятель-железнодорожник да, сподобился. Ему такое средство передвижения теперь по должности положено – путейский генерал, действительный статский советник, директор департамента в министерстве, вся грудь в орденах. Да не просто в орденах, на шее у него висел Владимир с мечами, чем его превосходительство Василий Петрович весьма гордился на фоне чиновной и железнодорожной братии, коим перекрещенные клинки не светили.

Было в этом некоторое лукавство, ибо носить полагалось только самую старшую награду, Станислава первой степени, которую Собко получил за вполне мирную достройку Транссиба. А вот предыдущую да, за боевое отличие – склепав несколько бронепоездов в Харбине, он с одним из них выдвинулся посмотреть на свое творение в деле. Под Мукденом попал в замес и два часа, пока не подоспел на выручку второй бронепоезд, заменял раненого заряжающего. Ну а поскольку Куропаткин все равно собирался его за блиндировики награждать Владимиром третьей степени, то просто довесил мечи. Сам Вася вспоминал об этом со смешочками, в основном упирая на то, как с его ростом непросто приходилось в тесной бронебашне, но орден все равно носил напоказ.

На короткой остановке в Окуловке секретарь принес телеграмму – со станции Бологое почтительно осведомлялись у господина директора, возможно ли задержать его поезд на два часа ввиду большого напряжения в движении.

– Телеграфируйте что у нас не экстренная поездка, нарушать движение не будем, – добродушно ответил Собко и обратился уже ко мне, – как раз ноги разомнем, прогуляемся, погоды вон какие стоят!

В Бологом нас завели на запасной путь, куда не замедлил явиться начальник станции, дабы лично предстать перед начальственными очами – правила чиновного этикета никто не отменял.

Поручкавшись, мы под извинения местного путейца, что не подали к платформе, ступили с лесенки вагона на землю и двинули в сторону озера, слушая железнодорожные новости и отчеты. Минут через десять доклад закончился, мы как раз достигли берега и наш информатор был милостиво отпущен к исполнению своих обязанностей.

– Вот что в моем нынешнем положении порой бесит, так это все эти поклоны и реверансы, – наблюдая за поспешно удалявшимся в сторону вокзала, заметил Собко. – Маньчжурские отношения вспоминаю прямо со слезами, до чего там все проще было.

– Терпите, Ваше превосходительство, – поддел я Васю.

Тот развернулся и даром что не взял меня за грудки.

– Ты меня превосходительством не попрекай! Я не за чины и награды служу, а ради дела!

– Знаю-знаю, Василий Петрович, не кипятись, пойдем-ка лучше, глянем, что там за ротонда, – махнул я рукой в сторону небольшой стройки метрах в тридцати от уреза воды.

Каменщики выкладывали арки над узкими тройными окнами крестообразного здания.

– Бог в помощь, не подскажете, что возводите? – задал вопрос Собко десятнику.

Тот повернулся к нам от работы, увидел петлицы, звезду Станислава и завис на несколько секунд – уж больно плохо вязалось обращение с генеральским рангом – но спохватился, скинул картуз и перекрестился:

– Спаси бог, поминальную часовню.

– В память чего?

– Так пожар у нас был, – насупил брови мужик, – Бологовский синематограф, может, слышали?

Еще бы не слышать, год назад тут сгорело восемьдесят человек и еще человек двадцать было обожжено. Трагедия случилась из-за взрыва газа в светильнике киноаппарата, зал имел один узкий выход… Что самое ужасное – среди погибших было много детей.

Теперь уже снял фуражку и перекрестился Собко, я счел за благо последовать его примеру.

– Спасибо, не будем мешать, – поклонился часовне генерал, и мы тронулись наверх, к Покровскому собору.

– Черт те что, – вымолвил через несколько минут Вася. – Такая катастрофа и на пустом же месте! Вот чего стоило не загромождать проход?

– Знаешь, я сам так чуть не сгорел лет пять назад, – вспомнил я историю нашего с Савинковым “похода в кино”. – Едва сел, гляжу, установка с открытым огнем, кругом дерево да нитроцеллюлоза, запасных выходов нет, плюнул на все и скорей наружу. Едва вышел – полыхнуло… Механика со всем его хозяйством обязательно надо в негорючую выгородку помещать, двери широкие делать…

– А что же ты молчал? Почему не писал, не требовал изменить правила, если все понимаешь?

– Четырнадцать прошений и докладных записок. Че-тыр-над-цать, – зло отчеканил я по слогам. – Знаешь, сколько я получил ответов?

Собко сжал зубы и посмотрел в сторону.

– Два. “Министерство не считает возможным вмешиваться” и “Канцелярия генерал-губернатора полагает существующие правила достаточными”, остальные как в песок ушли, – я плюнул и матерно выругался. – Извини, Вася, зла порой не хватает на бюрократию нашу. Пока у самих под задницей не загорится, хрен почешутся.

Пока мы в молчании шли обратно до станции, рядом с министерским поездом встали под погрузку товарные вагоны, куда крепкие мужики споро перекидывали содержимое диковинных телег. Собственно, необычным была только каркасная решетка, в ее ячейках помещались ящики, часть разгруженного ранее стояла штабелем чуть поодаль, на уклоне.

По мере приближения стало видно, что вся пирамида имеет опасный крен в нашу сторону. Грузчики, увлеченные работой, этот край не видели и продолжали свое дело, так что когда верхние ящики со скрипом начали заваливаться, кроме нас рядом никого не оказалось.

– Вася, держи! – кинулся я к стопке и успел в последний момент, когда вся конструкция уже начала движение вниз.

Собко двумя широкими шагами подскочил ко мне и удержал верхние два ящика, до которых я не мог достать.

– Эй, мужики! Падает!

Первым среагировал молодой парень, стоявший с тетрадкой в раскрытой двери вагона, бросил записи, спрыгнул на насыпь и кинулся к нам, по дороге скликая остальных.

Минута – и набежавшие грузчики разметали кривой штабель и перенесли его на ровное место.

– Никола, бурундей ты эдакий, опять поддон не подложил? Вычтем! – рявкнул учетчик на одного из мужиков и обратился уже к нам. – Вот спасибо, господа хорошие…

Но тут Вася закончил отряхиваться от стружки и предстал во всей своей красе и славе.

И точно как десятник ранее, собеседник впал в ступор – не каждый день в Бологое приезжают такие чины и уж точно носители орденских звезд не бросаются подпирать ящики.

А я углядел на ящиках знакомую эмблему – девочку с бутылкой молока.

– Союз молочных артелей? А куда отправляете?

– Сейчас в Москву, а так и в Питер тоже… – несколько заторможенно ответил учетчик и вдруг заулыбался. – Ой, вы же Скамов! Я вас на кооперативном съезде видел!

– Он самый, – протянул я руку, – будем знакомы, Михаил Дмитриевич.

– Сеня я, Семен Ляхов, – поправился парень, пожимая ее.

– Собко, Василий Петрович, – присоединился и его превосходительство, Сеня пожал ему руку с некоторой опаской. Грузчики предпочли поклониться издали и обождать, пока там начальство договорит, заодно подымить самокрутками.

– Что грузите?

– Масло, сметану, молоко.

– Молоко? А не портится? – заинтересовался Вася.

– Не, – радостно ответил Семен, – у нас тут заводик артельный, на паях, мы по методу Пастера молоко нагреваем, неделю стоять может! А отправляем быстро, утренняя дойка через сутки на продаже в столицах.

– И что, берут? Полно ведь свежего? – продолжал допытываться Собко.

– Образованные хорошо берут, – учетчик зыркнул на нас, пытаясь понять, не обидел ли, но мы не отреагировали и он продолжил.

– Молока покамест немного отправляем, еще толком с возвратной тарой не наладили. Вот, – вынул он из проволочного ящика квадратную литровую бутылку. И продолжил, предупреждая следующий вопрос: – По тринадцать копеек идет, три копейки сама бутылка с пробкой.

Вася повертел в руках бутыль, ковырнул пальцем пружинную защелку, запечатанную маркой с той же молочной эмблемой.

– Это, я так понимаю, чтобы видно было, что не вскрывалось? – потыкал он пальцем в наклейку. – А попробовать дадите?

– Никак не могу, у меня все по счету, – виновато улыбнулся Ляхов, но вдруг расцвел. – А вон, на станции лавка от союза, там наше молоко каждый день, и самое свежее! И все остальное, и даже свинина тушеная в банках есть, недавно делать начали!

– Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! – прервали нас крики, от поезда торопился секретарь. – Телеграмма из министерства!

Собко поморщился и двинулся навстречу.

– Ну, бывай, Сеня!

– Спасибо, Михал Дмитрич, – улыбнулся учетчик и не удержавшись, спросил, понизив голос, – А он правда действительный статский?

– Правда-правда, он и с паровозными бригадами ездит, и на бронепоезде воевал, и в мастерских в любой угол влезть может. Правильный человек, трудяга, его все путейцы знают и любят.

– Надо же, – недоверчиво покачал головой парень. – Ну, счастливой дороги!

– И тебе удачи! – помахал я на прощание.

В вагоне Вася выговаривал секретарю.

– Я же просил в неофициальной обстановке именовать меня Василием Петровичем!

– Прошу простить, виноват. Чай готов, прикажете подавать?

Вагон тронулся, звякнули подстаканники и ложечки, проплыл мимо перрон, где нас проводил лично начальник станции и снова застучали колеса.

Чаевничать (или кофейничать в Васином случае) мы устроились за столом. Даже министерский салон-вагон потряхивало и если сидеть на диванах, то весь кипяток мог оказаться на брюках.

– Даа, Миша, как твои артели развернулись… А скажи мне, друг ситный, как у вас насчет кулаков?

– В смысле? – оторвался я от стакана.

– Ну я знаю, что все новые предприятия на селе обычно вступают в конфронтацию с лавочниками да кулаками, того же Гарина-Михайловского вспомни.

– Ааа, вот ты о чем… Мы предпочитаем их в наши системы встраивать, сотрудничество всегда лучше, чем вражда.

– И что, получается? – спросил Собко, поигрывая ложечкой в чашке с черным кофе.

– Ну, кто поумней, понимают, особенно, как деньги начинают считать. Их ведь перекупщики да оптовики точно так же дурят, как и всех остальных, – ответил я и выпил стопочку коньяку.

– А, ну-ну, так я и поверил, что прямо все так гладко.

– Не все, конечно, но мы же co-operative, сиречь совместное действие, – закусил я лимоном. – а когда против тебя весь мир, то устоять невозможно.

– Ну, смотря кому! Вон, есть такие крестьяне, что владеют тысячей десятин земли!

– И много их? На всю Россию – несколько сотен, а нас – миллионы. Такая ответочка прилететь может, никому мало не покажется.

Так мы спорили еще примерно час, пока разговор опять не свернул по накатанной на близкую войну. Уж Васю-то я накачивал побольше остальных, начав с изложения плана Шлиффена, замаскированного под мои прогнозы. Дескать, единственный шанс Германии в войне на два фронта – в молниеносной кампании разгромить Францию и, пока Россия возится с мобилизацией, перебросить войска против нее.

И что наши бравые генералы, так блестяще показавшие себя в Маньчжурии и на которых Вася насмотрелся лично, вряд ли смогут противостоять немецкому катку. И что Министерству путей сообщения придется заниматься эвакуацией – вывозить людей, заводы, ценности, а для этого нужны и другие дороги и другая организация дела.

Поначалу Собко отмахивался, зато потом, когда я насел на него и заставил собирать данные по железнодорожному строительству в Германии, мнение свое поменял. Немцы модернизацией дорог занимались планомерно и системно, вот уж где Ordnung проявлялся в полную силу, так что стоило только обобщить информацию и опытный путеец со всей очевидностью увидел, что пропускная способность дорог увеличивается не вообще, а конкретно так в направлении запад-восток. И что способность эта у немцев российскую, скажем мягко, заметно превосходит – немцы могут гнать к фронту чуть ли не втрое больше эшелонов.

И Вася начал пропихивать наверх докладные записки насчет улучшения уже нашего путевого хозяйства и даже сумел положить такую на стол председателю Совета министров, не забыв упомянуть, что его на эти мысли навел инженер Скамов.

Вообще, после того как развеялся дым классовых сражений и стало ясно, что следующая большая задача – выйти сильнее из Первой Мировой, я долго думал, а что, собственно, я могу сделать в своем нынешнем положении? И надумал вот что.

Ахиллесова пята русской армии – связь и управление. И тут я кое-что смог, еще в 1906 году Петр Николаевич Лебедев навел меня на одну умную еврейскую голову и через два года мы с Семеном Айзенштайном основали “Общество беспроволочных телеграфов и телефонов”. Новой фирме контора Бари и питерское отделение Строительного общества спроектировали и построили целый радиозавод на Лопухинской улице – пятиэтажное здание с цехами, склады и службы. А в этом году я, опять же по рекомендации Лебедева, убедил работавшего в Страсбурге Николая Папалекси стать техническим руководителем завода и переехать поближе, на Петроградскую сторону.

Уже в прошлом году ОБТТ выдало искровую станцию, бившую на 200 километров, сейчас получило господряд на цепочку радиотелеграфов вдоль побережья Северного Ледовитого океана, а в качестве задела на будущее ускоренно велась работа над портативной рацией. Вот прям точно как говорилось в книжке “Физики шутят” – полупортативный это снабженный ручкой для переноски, а портативный – имеющий две ручки. Ничего, по нынешним временам и конно-вьючная радиостанция это большой прогресс.

И транспорт. Тут, помимо влияния на Собко, я давно задружился с Юлием Меллером, одним из первых российских автомобилестроителей и насовывал ему все свои патенты по теме. После того, как я предсказал падение популярности паровых авто и взлет бензиновых, он тоже начал прислушиваться и сейчас наш главный проект выходил на большой старт.

И медицина. Кто серьезно книжки про Войну читал, тот не мог пройти мимо организации работы медсанбатов. Сортировка и эвакуация, основные принципы сейчас лишь складываются и тут можно попробовать кое-что сдвинуть, через того же Боткина или через Веру Гедройц, она сейчас в Царскосельском дворцовом госпитале работает, с императрицей дружит, стихи пишет. Не знаю, какая из нее поэтесса, а вот военно-полевой хирург что надо.

И разведка. Ну, тут почти хорошо, Лавр меня слушает внимательно и многое принимает. Не все, конечно, но и так неплохо. Опять же, Медведник у него под боком и Зубатов в консультантах (Егор, правда, охренел, когда об этом узнал, прямо как Савинков). И очень неплохой опыт работы против японцев. Так что сводки от Болдырева уже давно работали в нужном направлении.

И животноводство! То есть артели, с ними-то как раз все понятно – развивать, улучшать, повышать, так сказать, укреплять продовольственную базу. Пусть даже мы сейчас перепроизводство устроим, но ведь с началом войны мужики на фронт уйдут, урожайность просядет, так что запас прочности очень нужен, здесь переборщить не получится.

А еще со всеми этими грандиозными планами надо перетаскивать эмигрантский центр из Швейцарии в Швецию, чтобы когда загрохочут по всей Европе пушки, не оказаться “в кольце фронтов” и потом не мараться со всякими пломбированными вагонами. И европейских социалистов пинать, чтобы в шовинизм не скатывались, а то ведь позорище какое – Интернационал сколько резолюций принял, что надо бороться против развязывания войны, а коли полыхнет, использовать ее для борьбы за социальную революцию, а толку? Стоило начаться бойне, как все наперегонки кинулись свои правительства поддерживать, ну, не прямо все, но даже самые упертые от борьбы временно отказались.

В размышлениях и разговорах мы докатились до Москвы, и стоило нам сойти на платформу Николаевского вокзала, как вокруг господина директора департамента взвился вихрь железнодорожного люда, кто по делу, кто лишний раз оказаться на глазах у начальства. А ведь действительно, сколько таких, как Собко на все железные дороги страны? Человек пять, много десять? Да, ему помогли наши проекты, но Вася и так инженер отличный и работяга, не будь сцепки, путеукладчика и бронепоездов, все равно бы карьеру сделал.

Вообще, в “генералы” многие соратники выбились, но вот не факт что смогли бы без меня. Как подумаешь, что Паша-то Свинцов, кузякинец от сохи – банкир, председатель правления Московского народного банка и теперь его звать не иначе как Павел Дормидонтович, так прямо оторопь берет. И не только природной сметкой и чутьем поднялся, за плечами финансовые курсы. Да не одни, даже в Швейцарии успел поучиться, хоть и мучался там с языком изрядно, хорошо хоть эмигранты наши помогали.

Исай Андронов заматерел, раздался вширь и руководил не только редакцией “Правды”, но и всей сетью издательства “Знание” в Европе. Ага, мы решили взять дело печати Горького и других русских писателей в свои руки, а не доверять всяким там парвусам. Несмотря на весьма высокие гонорары, издательство работало с большой прибылью и было одним из основных наших финансовых каналов – там, где ходят большие тысячи, легко спрятать маленькие. Сам Горький уехал на Капри и понемногу отдалялся от издательства, так что Исай постепенно перенимал его полномочия.

А Савелий Губанов? Был тощим и длинным как жердь сутулым студиозусом, а ныне солидный председатель Всероссийского союза льна. Причем это только видимая часть, невидимая же еще круче – фактический глава неформального Центросоюза российских кооперативов, на официальное создание которого мы никак не могли выбить разрешения от властей.

С разрешениями вообще была беда. Например, при декларированной еще Манифестом свободе, создать рабочий профсоюз было практически невозможно – то нельзя, это нельзя, ожидайте утверждения министром, а его ждать можно несколько лет. Но на всякую хитрую гайку найдется болт с резьбой, тем более, что технология резьбы была обкатана давным-давно и не кем попало, а самим Октавианом Августом.

Республика, говорите? Сенат и народ римский? Никаких верховных правителей в системе не предусмотрено? Ну и ладно. Зато Гай Гаевич может назначить себя на строго республиканские должности – принцепс Сената, народный трибун, ежегодный консул, верховный понтифик и на всякий случай главнокомандующий. Одновременно. И даже диктаторские полномочия, как у Юлия Цезаря, уже не нужны.

Вот и мы пошли проверенной древнеримской дорожкой. Профсоюз нельзя? Не очень-то и хотелось. Зато можно совет уполномоченных, больничную и страховую кассы, общество фабрично-заводского образования, просветительские кружки и много чего еще. А что правление у всех этих разных организаций на девяносто процентов из одних и тех же людей – ну так что же, это уважаемые рабочие, вот их и выбрали. Понятно, что это был эрзац со своими недостатками, но де-факто профсоюзы создавались и действовали.

Лучше всего в смысле разрешений дело обстояло в Жилищном обществе, ныне Всероссийском. Дома и кварталы его множились, в одной только Москве, помимо Марьиной Рощи, мы застроили Анненгофскую рощу, сметенную смерчем 1904 года, Хамовники, смытые наводнением 1908-го, Дорогомилово и понемногу начали продвигаться вдоль Петербургского шоссе в сторону Всехсвятского. Кроме Первопрестольной, наши кварталы уже были в Киеве, Одессе, Варшаве, Риге, Лодзи, а отдельные дома – еще в двух десятках городов, вплоть до Благовещенска. И это не считая поселков, так сказать, дочернего “Жилищного для фабрично-заводских рабочих общества”.

А рулил строительством еще один наш генерал – Саша Кузнецов, с которым мы столько часов простояли за кульманами чертежной в Марьиной Роще…