Текст книги "A Thin Veil (СИ)"

Автор книги: Chrmdpoet

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

========== Глава 1: В молчании ==========

Мы молча шли бок о бок, только Генри и я, пробираясь сквозь ровные ряды из мрамора и камня. Он крепко держал меня за руку, и, хотя у меня не было слов для него в данный момент, я могла предложить ему эту физическую поддержку, поэтому сжала его руку в ответ, надеясь, что этого пока будет достаточно. Мне больше нечего было ему дать. Слова уже подвели меня. Мой голос только ломался каждый раз, когда я пыталась сказать что-то утешительное или ободряющее, тело сильно дрожало, ладони потели каждый раз, когда я пыталась заговорить с ним о случившемся, что все-таки произошло. Я ничего не могла сказать. Я знала это и он знал это, потому что черта с два я собиралась ему врать.

А другие уже сделали это. Люди приносили ему свои соболезнования и говорили, что станет лучше, что он будет чувствовать себя лучше или, что смерть всего лишь естественная часть жизни. Но я с ними не могла согласиться. Потому что я знала… я знала, что лучше не станет. По крайней мере, в течение очень долгого времени. Не говорите ребенку, который только что потерял мать, что смерть является естественной частью жизни, или что скоро станет легче. Не говорите таких вещей, потому что эти вещи – полное и абсолютное дерьмо. Потеря родителя… это не заживает. Боль от потери не уменьшается, потеряли вы родителей из-за старости или любых других причин. Эта боль – она никогда не уйдет.

Наши ноги погрузились в недавно посаженную траву, как только мы приблизились к склепу. Он был виден еще издалека и напоминал дом с привидениями. Меня до сих пор трясет, хотя я бываю здесь каждый день с того дня…с того дня, как все изменилось, с того дня, как моя жизнь и жизнь моего сына полетела в самую темную, в самую болезненную пропасть, которую мы когда-либо испытывали.

Это ранило меня, потому что я потеряла… друга? Да, думаю я могу сказать, что мы с ней развили некоторую форму дружбы, хоть и странной дружбы, иногда оскорбляя друг друга, иногда сексуально заряжая, но мы были теми, кем мы были, и это было, тем не менее, дружбой. А Генри? Он потерял мать. Он потерял человека, которого знал дольше всех, человека, который лучше, чем кто-либо другой знал его или мог когда-либо узнать, человека, который заботился о нем всю его жизнь, и неважно, что они прошли через трудные времена, или что бывали дни, когда он совсем не хотел ее видеть или даже утверждал, что ненавидит ее, потому что, в конце концов, она все равно была его матерью и не смотря на то, что он говорил или делал, он любил ее. Он любил ее больше, чем когда-либо признавался ей в этом и больше, чем когда-либо он уже сможет ей сказать. И это разрывало меня больше, чем собственная потеря.

Я оглянулась на своего сына, когда он сжал мою руку еще сильнее. Мои глаза пытались рассмотреть каждый его дюйм: от расчёсанных шоколадных волос до заплаканных глаз, от мокрых от слез щек до опущенных уголков губ, от поникших плеч до дрожащего живота и трясущихся ног, одетого в свой лучший костюм. Он настаивал на том, чтобы мы одевались официально каждый раз, когда приходили сюда, и он настаивал, чтобы мы приходили сюда каждый день. Мое сердце сжималось от боли, когда я смотрела на него. Он был сильным парнем, сильнее, чем вы могли бы ожидать от сына мэра, получающего все, или почти все, чего он хотел. Я имею в виду, что тоже была сильным ребёнком, но я выросла в системе. Там ты должен быть сильным, чтобы выжить… но кто знает? Может быть, это просто в его крови.

Мы приходим сюда каждый день вот уже в течение недели, и каждый раз я чувствую дыхание полного разрушения. Я не могу объяснить это. Как будто весь мир крутится слишком быстро, и я пытаюсь, черт возьми, удержаться, но каждую секунду чувствую, что меня куда-то уносит. Я чувствую, что распадаюсь на куски или взрываюсь, но даже не могу понять, это из-за моей собственной потери – потери, оплакать и принять которую, у меня даже еще не было времени – или из-за потери Генри. Но если честно, я думаю…я думаю это скорее страх. Реджина была сильной, понимаете? Она была мамой. Я всегда была больше похожа на крутую тетю Генри, которой посчастливилось поделиться с ним ДНК, чем на настоящую мать. Я не знаю, как быть мамой полный рабочий день, и думаю, что именно ее отсутствие тяжелее всего для меня. Это убивает меня сейчас, когда я думаю о Генри, что я – все, что у него осталось. Это заставляет меня осознать, что я ужасно боюсь делать это без нее. Каждый день на прошлой неделе, каждый день ее отсутствия не сделал ничего, кроме как показал ключевой момент в моей жизни (кроме, конечно, тех, когда Генри появился на пороге моего дома в Бостоне и сказал «Привет, леди! я ваш сын» и выпил весь мой сок в доме и, о да, когда я узнала, что мои родители чертовые Белоснежка и Прекрасный Принц, моей лучшей подругой оказалась Красная Шапочка и приемная мать моего сына Злая Королева, но, эй, что ж с этим поделаешь, верно?): как я нуждалась в ней. Я нуждалась в Реджине. Я все еще нуждаюсь.

«Можно я зайду сам на секунду, Эмма?», – я слышу, как Генри тихим голосом спрашивает меня, робко уткнувшись взглядом в землю. Он ни разу не назвал меня «мама» или «ма» с момента аварии и от этого немного больно, но я понимаю. Я могу представить, что он, должно быть, чувствует себя в какой-то мере преданным. И отчасти я тоже могу его понять в этом. Реджина была его «Мамой» и, господи, она была хороша в этом. По сравнению с ней, большую часть дней я провела, чувствуя себя не более, чем донором яйцеклетки, но я научусь…Я должна и я хочу этого. Я знаю, что Реджина хотела бы, чтобы Генри остался со мной, чтобы я позаботилась о нем. Не смотря на то, сколько мы спорили и сколько она пыталась оттолкнуть меня, когда мы впервые встретились, нам удалось сформировать связь, и эта связь всегда была в первую очередь основана на том факте, что обе из нас сделали бы что угодно, чтобы защитить нашего сына, и теперь, когда Реджина уже не сможет этого сделать, вся ответственность лежит на мне. И я не имею права на провал. Я не подведу Генри, не подведу ее. Кивнув в знак согласия, я наблюдала, как Генри проскользнул в склеп, где богато украшенная урна, заполненная прахом женщины, которую мы оба любили по-своему, ждала его. Теперь, когда ее не стало, я могу признаться в этом. Не знаю, почему я никогда не могла сделать этого раньше. Я определенно любила ее. Я до сих пор…я имею в виду, что я никогда сама даже не подозревала насколько сильно. Она стала для меня самым близким другом и даже когда мы ругались, я все еще чувствовала себя с ней комфортно. У нас была одна хорошая особенность, у Реджины и у меня, она была только нашей – мы дразнили друг друга и ругались друг с другом, но мы объединялись, как только это было нужно, и мы уважали друг друга. Я должна была ей сказать, когда она была жива. Я должна была сказать ей, что эта связь, которая у нас была, что бы это ни было, безусловно, больше, чем просто Генри, и она была для меня особенной. Я должна была сказать, что лелеяла эту связь, эти отношения. Я лелеяла ее. Я должна была сказать ей намного больше. Не передать словами, как бывает больно осознавать все так поздно, не имея возможности что-то исправить.

Когда Генри вернулся, я ничего не сказала, просто протянула ему руку, и он вложил в нее свою. Обратно между надгробьями мы шли молча, но когда достигли дороги, где стоял наш крайслер, мальчик остановился и дернул меня за руку, поворачивая к себе лицом. Он посмотрел на меня с широко открытыми, полными слез глазами и прошептал:

“Я хочу домой, Эмма”.

«Хорошо, пацан», – сказала я, мой голос дрожал против моей воли. – «Все хорошо. Я думаю, твоя бабушка уже что-то приготовила и мы оба могли бы немного подкрепиться».

«Нет», – сказал он, качая головой, от чего несколько слезинок покатились по его бледным щекам. – «Я имел в виду, что хочу домой, домой».

«Ох…» – это было все, что я смогла выдавить.

«Я хочу жить в своем доме. Я хочу быть там, Эмма, со всеми своими вещами, и всеми ее вещами. Я думаю, что это то, чего бы хотела она. Мы можем переехать туда?»

«О, Генри, я даже не…» – я даже не знала, что пыталась сказать или что должна была сказать. Мы не были в особняке со дня аварии и это могло стать тяжелым испытанием для Генри, да и для меня. Это могло стать адом. Но все, что я видела – его большие, полные надежды и мольбы глаза, просящие, чтобы я отпустила его домой жить в окружении воспоминаний о матери, которую он только потерял, и как, черт возьми, я могла сказать ему «нет»?

«Пожалуйста», – прошептал он и моя решительность дала трещину. Я склонила голову и тяжело вздохнула, прежде чем кивнуть в знак согласия. Мы могли сделать это и я могла только надеяться, что мои родители поймут. Это было для моего ребенка. Это было то, что ему нужно, и, честно говоря, какая-то часть меня тоже в этом нуждалась. Генри пару секунд неловко переступал с ноги на ногу, а потом неожиданно уткнулся мне в живот, обнимая так крепко, как только мог. А я просто стояла, обнимала его и поглаживала по волосам, надеясь, что мы сможем преодолеть это вместе.

Некоторое время мы молча стояли посреди кладбища, крепко обнявшись и беззвучно роняя слезы. А потом сели в крайслер, пристегнулись и поехали к месту, которые так сильно пугало меня сейчас, потому что оно уже не было тем местом, что я знала раньше. Оно было пустым. Не подавалась на обед прекрасная лазанья Реджины. Не было игривых споров после бокала крепкого сидра Реджины. Не было Реджины. От осознания этого я чувствовала, как мое сердце трещит по швам. Как, черт возьми, я смогу пережить все это?

Когда мы подъехали к особняку, мое сердце отстукивало бешеный ритм, угрожая вырваться из грудной клетки. Я взглянула на Генри, но он казался совершенно спокойным. Не теряя времени, парень выпрыгнул с крайслера и побежал к входной двери. Я наблюдала, как он вытащил из кармана ключ и сунул его в замок, прежде чем зайти в дом, в свой дом. Мне потребовалось много времени, прежде чем выйти из этой проклятой машины, и я не могла понять, почему я так не уверена, почему я так боюсь зайти туда. Если ребенок смог сделать это, почему не могу я? Таким образом, после нескольких глубоких вдохов, успокаивающих дыхание, я закрыла машину и пошла в сторону белого особняка по адресу улица Миффлин 108. Когда я зашла в дом, Генри нигде не было видно, но я знала, где смогу его найти. Вдохнув я поняла, что даже коридор напоминает мне о Реджине. Как ни странно, тут пахло ею. Как только запах проник в меня, впитался каждой клеточкой моего тела, меня как будто огрели гребаным молотом Тора, я чуть не потерялась прямо там. Слезы катились по моим щекам и желудок вот-вот угрожал вывернуться наизнанку. А затем я удивленно поняла, что смеюсь, потому что первое, что сразу пришло в голову – не блевать, Реджина будет в ярости, если что-то пролить на ее идеальный мраморный пол. Но как только я осознала это, то снова задохнулась в рыдании. Это было неправильно. Все было неправильно. Все было так…чертовски…неправильно. Тяжело вздохнув, я поднялась по лестнице на второй этаж, где, знала, найду своего сына. И, конечно, толкнув дверь спальни Реджины, я нашла его там. Он лежал, свернувшись клубочком, на ее кровати, плача в подушку и вдыхая аромат покойной матери. Мое сердце опять разлетелось на тысячи осколков. Я была полностью раздавлена, не знала, что делать, как утешить его. Так что я сделала единственное, о чем могла подумать: подошла к кровати, наклонилась, обвила руками его маленькое тело и подняла его на руки. Он мгновенно развернулся в моих руках, обнял за шею и, уткнувшись в плечо, заплакал. Я понесла его из комнаты Реджины вниз. Безмолвные слезы скатывались по моим щекам, но я молчала и убаюкивала его всю дорогу. Когда я уложила его в постель в его комнате, он забрался под одеяло и повернулся на бок спиной ко мне. Я села рядом с ним и стала рисовать пальцами небольшие круги на его спине, и, наконец, примерно через десять минут, дыхание Генри выровнялось и стало глубоким, он заснул. Вздохнув, я укрыла его одеялом, поцеловала в висок, прошептав, что люблю его, и покинула комнату, тихо закрыв за собой дверь.

Я остановилась в коридоре, сомневаясь, куда же мне направиться. Это не был мой дом. Это был дом Реджины, но часть меня хотела находиться здесь, находиться одновременно в каждой комнате этого дома. Наконец, я приняла решение и направилась обратно по коридору в комнату Реджины. Тихо закрыв дверь в комнату, я снова засомневалась. Я стояла посреди комнаты и внимательно осматривала ее. Реджина была везде в этой комнате. Ее одежда, ее стиль, ее мебель, ее вещи, только она… везде. Сохраняя последние остатки самоконтроля и борясь с подходящей истерикой, я неловко переминалась с ноги на ногу и обнимала себя за плечи, стараясь успокоиться.

Наконец, приняв решение, я подошла к кровати, быстро сняла ботинки и забралась под одеяло. Я повернулась и уткнулась лицом в подушку, все еще влажную от слез Генри. Запах Реджины нахлынул на меня, как летний дождь. Я не могла понять, мне хочется как можно быстрее и дальше убежать отсюда или просто расправить руки и дать ему впитаться через мою одежду, в мою кожу и напомнить мне, почему я так люблю лето. Перестав себя контролировать, я разрыдалась в подушку Реджины, хватаясь за наволочку так, как будто от этого зависела моя жизнь.

«Эмма?»

Чуть не закричав вслух, я дернулась всем телом и запуталась в ворохе из одеяла и простыни. О боже, этот голос. Я бешено закрутила головой, осматривая комнату. Конечно, у меня галлюцинации и я просто услышала то, что хотела сейчас услышать больше всего на свете, но нет. Широко открытыми глазами я уставилась на видение предо мной – знакомые очертания загорелых рук и ног, шоколадные локоны и горящие глаза, и полные, чувствительные губы. Это… не… возможно.

«Р-реджина?»

Комментарий к Глава 1: В молчании

Автору всегда интересны эмоции читателей после прочтения)

========== Глава 2: Такая как я ==========

Я чувствовала свои губы, свои конечности, свое сердце. Каждая частичка меня дрожала. Я поднялась на подкашивающихся ногах, мой взгляд был прикован к видению передо мной. Я смотрела в ее глаза, самые бездонные глаза цвета шоколада, которые я когда-либо видела. Вы знаете, это всегда были глаза, которые захватывали меня в плен. Они всегда были настолько переполнены эмоциями. Когда она была спокойной, порочной, холодной или отстраненной, глаза у нее всегда были такими разными. Они были настоящими, глубокими и полными тайн. Я так много могла прочесть по ее глазам – страх, беспокойство, одиночество, любовь. Их взгляд опалял мою душу, и я поняла, сколько всего пропустила, пока смотрела в них снова. Забавно, что такие вещи стали очевидными только после трагедии. Это было то, что бы вы хотели замечать, хотели бы сказать об этом, то, что вы бы просто ценили чуть больше.

Мое сердце взорвалось в груди, когда эти глаза снова пленили меня, но я знала… знала, что это не возможно. Реджина умерла. Она ушла, а люди не возвращаются из мертвых. Даже с помощью магии. Какую злую игру затеял со мной мой рассудок? Мне хотелось закричать. Мне хотелось убежать. Мне хотелось заползти в нору и спрятаться от всего мира, потому что я знала, что как только проснусь – это все окажется всего лишь больным сном. Реджина умерла и мне придется опять привыкать к жестокой реальности. Но вместо того, что бы бежать, вместо того, чтобы кричать, вместо того, чтобы опомниться и не позволить чувствам захлестнуть себя, не позволить привязаться к этому видению, я просто проглотила свой страх и открыла свое сердце.

Я сделала несмелый шаг вперед. Слезы дорожками полились вниз по щекам. Загипнотизированная ее взглядом я прошептала:

«Пожалуйста, скажи мне, что ты действительно здесь».

«Я не знаю», – прошептала она в ответ, и я заметила в ее глазах слезы, превращающие их в глянцевые поверхности. – «Я не думаю, что это так, Эмма».

«А Генри… он видит?» – я пыталась собрать слова в предложение, но глядя в глаза человека, кого вы считали мертвым, это сделать совершенно не просто, особенно, если это Реджин… Боже, она выглядела точно так же. Красивая, сильная, готовая ко всему, но глаза показывали совсем другое, как обычно. Она боялась. И грусть этих ясных глаз передалась мне через воздух, разлилась по всему телу, проникла прямо в душу.

«Нет», – ответила она, и одинокая слезинка скатилась вниз по ее щеке. – «Я пыталась, но он не видит меня. Он не слышит меня. Так что, думаю, меня здесь и нет».

Долгое молчание воцарилось между нами, и я почти могла расслышать звук собственного сердца, которое неистово билось в груди. Реджина просто стояла, сцепив руки, и смотрела на меня. И наконец, когда молчание стало совсем невыносимым, ее шепот донесся сквозь плотный воздух в комнате и разбил мое чертово сердце:

«Я была в этой комнате в течение нескольких дней. Я так и не могу уйти».

Мое сердце пропустило удар, когда я увидела, как поток слез хлынул из ее глаз. Только сейчас я поняла, что никогда не видела, чтобы Реджина так легко плакала, так открывалась перед кем-то, и какая-то странная часть меня хотела видеть ее такой. Отчасти мне было жаль, что я никогда не видела ее такой открытой при жизни, дающей себе право быть слабой. И сейчас, оглядываясь в прошлое, я хотела быть с ней в такие моменты, чтобы сказать ей, что она чертовски красива, даже когда так беззащитна и сломлена.

Когда же я осознала все это? Почему я никогда прежде не понимала глубину своих чувств к этой женщине, которая так много значила для меня? Боже, где черт возьми мое сердце пряталось раньше?

«Эмма, я умерла?»

Это была последняя капля. Всего несколько слов, один короткий вопрос и я сломалась. Боль. Дикий крик разорвал мое горло и вырвался через мои губы. Поток слез водопадом падал из глаз. Руки мгновенно поднялись, чтобы заткнуть рот. Я продолжала беззвучно рыдать, глотая слезы, текущие по рукам, сквозь пальцы, на запястья. Я чувствовала, как мое сердце готово взорваться и разлететься на триллионы мелких осколков, как мои легкие собирались лопнуть или сгореть дотла, и я отчаянно старалась набрать в них хоть немного воздуха. Это был первый раз, когда я действительно позволила себе разрыдаться, и мгновенно пожалела об этом. Реджина была последним человеком, перед которым бы я хотела показаться в таком виде, но я просто ничего не могла с собой поделать. Она умерла. Господи, она же действительно умерла.

Наконец я смогла успокоиться и встать лицом к лицу к призраку, или кем он там была, к матери моего сына. Щеки Реджины пылали, а брови были нахмурены. На лице застыли абсолютное непонимание и растерянность.

«Да», – прошептала я. Мой голос сломался об одно короткое слово, но я продолжила. – «Здесь мы нашли тебя».

Ее выражение лица не изменилось. Она просто стояла: с нахмуренными бровями, закусив зубами нижнюю губу, с мокрыми от слез щеками и взглядом, прожигающим меня насквозь.

«Скажи что-нибудь», – я больше не могла это выносить, мой голос едва был слышен.

Она подняла руку и медленно вытерла щеки, прежде, чем произнести:

«Ты плачешь», – как будто это было самое поразительное и удивительное зрелище, какое она когда-либо видела. Я могла только смотреть на нее и ждать продолжения. – «Ты скорбишь по кому-то… такому как я… », – тихо сказала она. Мое горло сдавило от боли. Проглотив еще один крик, я сделал шаг ей на встречу.

Я была так потрясена в тот момент. Мои чувства обострились, эмоции были на пределе. Осознание ее слов и удивления обрушилось на меня с такой силой, что я едва могла стоять. И что еще больше удивило меня, внутри все пылало от гнева. Я была в ярости, услышав эти слова, которые были сказаны с такой искренностью, таким неподдельным удивлением. Я была в ярости, что все на свете заставили поверить ее в то, что она никому не нужна, что она не заслуживает быть любимой, не достойна человеческого уважения. И больше всего я злилась на саму себя, за то, что никогда ей не говорила этого. Она заслужила, чтобы ее оплакивали. Она заслужила гораздо большего, чем когда-либо получала при жизни.

«Нет, не по кому-то, такому как ты, Реджина», – отрезала я. Огонь ярости отражался в моих глазах, и, казалось, он скоро охватит всю комнату. – «По тебе, Реджина. Черт возьми, по тебе! Я оплакиваю тебя!»

Она сделала шаг назад, шаг от меня и я тут же пожалела, что мои эмоции взяли верх надо мной. Я не хотела оттолкнуть ее. Я хотела, чтобы она стала ближе, хотела протянуть руку и прикоснуться к ней, но я боялась убедиться в том, что она была не настоящей, была всего лишь моей галлюцинацией.

«Извини меня», – прошептала я, опустив голову и чувствуя, как слезы стекали по щекам, свободно капая на пол.

«Почему?» – услышала я.

«Я не должна была так выражаться, мне жаль»

«Нет», – сказала она. Я взглянула на нее в надежде на объяснения. – «Почему ты скорбишь по мне?» – спросила она. Мне стоило больших усилий опять не впасть в ярость от этих слов.

Тяжело вздохнув, я решила быть честной с ней и просто сказать правду:

«Потому что я забочусь о тебе, Реджина. Я заботилась о тебе».

И вот опять тишина обволакивает нас, угрожая высосать весь кислород из комнаты. Реджина делает шаг ко мне, а затем еще один и еще, пока не останавливается так близко, что, клянусь, я могла почувствовать ее запах, ее тепло. Моя рука дернулась. Пальцы свело от желания прикоснуться к ней.

«Ты никогда ничего мне не говорила», – сказала она. Невысказанные слова в моей голове обрушились на сознание дождем сожаления. Слезы опять предательски появились в глазах.

«Я много чего никогда тебе не говорила»

Затаив дыхание я наблюдала за ее рукой, неуверенно потянувшейся ко мне. По инерции моя рука потянулась к ней, сокращая расстояние, отделяющее нас друг от друга. Я чуть не потеряла сознание, когда моя рука прошла свозь нее, как свозь воздух, как будто она там и не стояла вовсе. Я не понимала, как такое может быть возможно, ведь она стояла прямо передо мной, и она казалась такой настоящей, реальной, такой живой.

Мы стояли так в течение длительного времени, стараясь схватить друг друга руками, понимая, что не сможем прикоснуться, но не оставляя наши попытки сделать это. Наконец я решилась озвучить вопрос, который мучал меня с того самого момента, как я услышала свое имя в пустой комнате.

«Как такое возможно, Реджина? Как…почему ты здесь?»

«Я не знаю», – ответила она и тут же удивленно задала свой вопрос:

«Почему ты?»

Казалось, прошла вечность, прежде чем я прошептала хриплым голосом:

«Думаю, я просто не готова тебя отпустить».

Она медленно кивнула, несколько слезинок скатились по ее щекам:

«Думаю, я тоже».

Комментарий к Глава 2: Такая как я

Автору всегда интересны эмоции читателей после прочтения)

========== Глава 3: Сон или реальность ==========

«Эмма?»

Почему когда люди хотят, чтобы вы проснулись, они вас трясут? Достаточно всего лишь несколько раз позвать по имени. Если я не проснулась после этого, значит, я просто не хочу вставать. Всегда думала, что если я притворюсь спящей, то в конечном итоге человек уйдет, позволив мне и дальше спокойно спать.

… но кто-то продолжал меня активно трясти. Господи.

«Что?» – пробормотала я, отказываясь открывать глаза и пытаясь оттолкнуть руками невидимого для меня нарушителя спокойствия.

«Эмма, проснись», – снова раздался голос. Ой, черт, это Генри. Надо вставать. Я даже не помню, как вообще заснула.

«Ладно, ладно, малыш», – проворчала я, яростно потирая глаза. – «Я не сплю, не сплю. Перестань трясти меня».

Когда я услышала его тихий смешок, мое сердце мгновенно растаяло. Господи, такое чувство, что я не слышала этого звука целый год. Наконец я открыла глаза. Губы растянулись в улыбке, как только взгляд сфокусировался на моем сыне.

«Привет», – прошептала я и ласково погладила его рукой по волосам, прежде чем окинуть взглядом помещение. И тут мое сердцебиение участилось, желудок сдавило и все начало плыть перед глазами. Я была в комнате Реджины. Реджина!

Я поднялась с кровати и чуть не потеряла равновесие. Голова упрямо не хотела дружить с телом. Дико озираясь вокруг, я для надежности еще раз потерла глаза, но увидела только пустую комнату, не считая в ней мальчика с каштановыми волосами. Глаза защипало от появившихся в них слез. Это был сон. Господи, это был всего лишь сон.

«Эмма, ты в порядке?» – спросил Генри. В его голосе слышалась искренняя забота.

Я прижала дрожащую руку к груди и нервно сглотнула, прежде чем посмотрела на него сверху вниз и ответила:

«Да-да, Генри. Я в порядке. Просто забыла, где мы».

Не могла же я рассказать ему настоящую причину своей паники, причину своей душевной боли. Мне оставалось держать это в тайне и надеяться, что внешне мое состояние было не очень заметно.

«Ох…» – печально сказал Генри, оглядывая комнату вокруг себя. Мы молча стояли несколько минут, вдыхая одиночество, которое так явственно витало в воздухе. Тоска тяжелым грузом заполнила все помещение. Обняв сына за плечи, я подтолкнула его к двери.

Взглянув на часы, я с удивлением обнаружила, что уже вечер. Мы проспали с Генри несколько часов. Должно быть, Генри был голоден, ведь он не ел нормально в течение последних нескольких дней, и я действительно начинала беспокоиться за него, хотя и понимала, что такие вещи как сон и питание кажутся совершенно не важными, когда вы скорбите по кому-то, когда чувствуете, что жизнь просто разваливается. Мне оставалось только надеяться, что со временем его боль притупится.

«Давай, малыш», – тихо сказала я, закрывая дверь за собой и пытаясь стереть образ Реджины, все еще стоящей у меня перед глазами. – «Давай прокатимся к нашей бабушке за едой».

«К тому же, мне нужно забрать свои вещи, раз уж мы решили остаться в этом доме», – добавила я, тяжело вздохнув.

Он кивнул и, ничего не говоря, просто вложил свою маленькую ручку в мою ладонь, позволяя себя провести через весь особняк, по тропинке к дороге, где стояла наша машина.

Я кинула последний взгляд на особняк позади нас, на окна спальни Реджины и мое сердце пропустило удар, дыхание на мгновение сбилось. Одинокая слеза скатилась по щеке, но я быстро смахнула ее, пока ее не заметил мой сын. Я села в машину с чувством, что только что распрощалась со своей мечтой, которая была так чертовски реальна еще пару часов назад.

Выдержав мучительно тихий ужин со Снежкой и Дэвидом, я попросила Дэвида сходить с Генри прогуляться в конюшню. Мне нужно было время, чтобы собрать свои вещи. К тому же, мне требовалось немного времени, чтобы привести свои мысли хоть в какое-то подобие порядка.

Я была удивлена, как легко мои родители восприняли новость о переезде. Ни один из них даже не попытался оспорить наше с Генри решение. Несколько слезинок упали с глаз Снежки, но она ничего не сказала. Хотя я видела, что какая-то часть ее тоже умерла вместе с Реджиной. У них были так тесно связанные друг с другом судьбы, что я могла только догадываться, каково это должно было быть для нее внезапно потерять часть истории своей жизни. Я думаю, Снежка в какой-то мере всегда любила Реджину. И это было взаимным. Сейчас мне казалось совершенно глупым, неправильным и нелепым то, что ни одна из них не смогла откинуть в сторону десятилетия вражды и просто признать это. А теперь уже никогда не смогут.

Я ожидала, что Снежка будет ходить за мной по квартире, помогать собирать мои и Генри вещи. Но она просто прошла к себе в комнату, так ничего и не сказав. Мне оставалось молча начать собираться. Погрузив все в машину, я направилась к особняку Реджины. Господи, это молчание, оно уже сводило меня с ума.

Когда я вошла в особняк, дом встретил меня гробовой тишиной и мрачной атмосферой, моментально передавшейся мне. Отнеся вещи Генри в его комнату, я вернулась за своими коробками. Надо было отнести их в одну из гостевых спален. Но я застыла в нерешительности посреди коридора, держа вещи в руках. С одной стороны, было неправильным так нагло переезжать в комнату Реджины, но с другой стороны, мне так отчаянно хотелось быть именно там, засыпать в ее комнате каждую ночь и просыпаться там каждое утро. Я пыталась убедить себя, что это не правильно. Но сердце упрямо кричало, что я не могу быть нигде больше. Так я и стояла перед открытой дверью в ее комнату, пытаясь хоть на что-то уже решиться.

Тяжело вздохнув, я все же сделала шаг вперед. Поставив коробки в угол комнаты возле шкафа Реджины, я осмотрела комнату, гадая, какого черта я здесь забыла и что мне делать дальше. Что мне делать с вещами Реджины? Избавиться от них? Сердце в груди заныло от таких мыслей. Ни за что на свете я не избавлюсь от ее вещей. Я так нуждалась в ее одежде, ее косметике, ее духах и в этом чертовом ее шампуне. Это были маленькие кусочки Реджины, те мелочи, которые я не могла заставить себя забыть.

«Ты вернулась»

Я резко обернулась, сердце бешено заколотилось в груди, глаза чуть не выпрыгнули из орбит, когда я увидела Реджину, стоящую посреди комнаты. Она была такой красивой, великолепной, настоящей. И ее глаза, такие печальные, но с огоньком надежды глубоко внутри. У меня перехватило дыхание. Это было реальностью. Господи, это все было реальностью. И прежде, чем я смогла открыть рот, чтобы что-то сказать, перед глазами все поплыло, в голове затуманилось, и вдруг все погрузилось в темноту.

Комментарий к Глава 3: Сон или реальность

Автору всегда интересны эмоции читателей после прочтения)

========== Глава 4: Несказанные слова ==========

Я очнулась от звука собственного телефона. Потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя, прежде чем я вытащила телефон из кармана джинсов. Не открывая глаз, я поднесла аппарат к уху:

«Да», – невнятно пробормотала я, все еще не до конца придя в себя. Что-то пушистое и сухое так и норовило залезть ко мне в рот, а голова раскалывалась от адской боли.

«Эмма? Это Дэвид», – услышала я папин голос. Даже через телефон было слышно, что он взволнован. Мои глаза моментально открылись, и я заставила себя сесть.

«Что случилось?» – спросила я. Паника уже назревала внутри меня. – «Что-нибудь с Генри? С ним все хорошо?»

«Успокойся, Эмма», – мягко сказал Дэвид. – «С Генри все хорошо. Мы все еще на конюшне. Думаю, мы тут еще немного задержимся, а потом пойдем в кафе «У бабушки» и выпьем какао».

Я медленно вздохнула, заставляя сердце сбросить темп. Не привыкла паниковать. Тем более вот так, с полуоборота. Но с тех пор, как Реджина…

«Ладно, хорошо», – ответила я, в ожидании, что Дэвид скажет что-то еще, но он молчал. Даже через телефонный разговор, а точнее молчание, я чувствовала, как он напряжен, практически читала его мысли.