Текст книги "Прогулки по воде (СИ)"

Автор книги: Chat Curieux

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Что ты хочешь узнать?

Минуту Пестель молчал, отметая десятки вопросов, которые можно было бы задать вместо этого. Совсем скоро он понял, что дело все равно проигрышное – навязчивая мысль изведет его рано или поздно.

– И все-таки, почему ты вышла за него замуж?

Виктория дернулась, как птица, попавшая в силки. Она смотрела со справедливым укором, и Пестель поспешил ее успокоить:

– Я ни в коем случае не осуждаю тебя. Мне просто надо знать.

Виктория легла обратно на его плечо, положила руку ему на грудь. Несколько секунд ворочалась у него под боком, устраиваясь поудобнее, потом затихла. Она молчала так долго, что Пестель уже думал – не ответит. Но все-таки ответила:

– Алексей Дмитрич лечил маму. Он сразу понял, что ей ничего не поможет. Болезнь дала осложнения на легкие, да и вообще…

Её голос дрогнул. Она осеклась и замолчала. Пестель уже был не рад, что завел эту тему. Он крепче прижал к себе Викторию и прижался губами к её макушке.

– Он остался в нашем городке, чтобы в случае необходимости я могла его найти. В ночь, когда мама… Когда она умерла… Была такая метель, никто бы до нас не добрался. А он пришел. И был со мной. А потом предложил уехать вместе с ним. Разве я могла отказаться?

– Не могла, – тихо ответил за неё Пестель, глядя на дорожку света на стене.

Они молчали довольно долго. Впервые за все время тишина не была им в тягость. Чувствуя тепло, исходящее от тела молодой женщины, Пестель поймал себя на мысли, что он хотел бы бросить все, забрать ее и уехать куда-нибудь, хоть на край света!.. Он был готов даже бросить свое незаконченное дело, отказаться от безумной затеи, но не мог этого сделать. Пестель знал: Его Дело навсегда, на всю жизнь, останется его тяжкой ношей. Вернее будет сказать, до конца жизни. Отказываться от него было уже поздно. Он это понимал.

Понимала это и Виктория, которая снова будто прочитала его мысли:

– Остался всего год… Так мало времени.

– Не думай об этом, – мягко велел Пестель. Одна только эта мысль невольно ввергала его в страх. Он уже думал об этом раньше, корил себя за то, что все-таки не уберег Викторию, вспоминал Наталью Рылееву и Анну Бельскую и с ужасом и сожалением представлял, что их ждет после. Пестель не раз задавался вопросом – возникают ли подобные мысли у Сергея или у Кондратия? – но ответа не находил.

Виктория слабо пошевелилась, укладывая голову так, чтобы видеть его лицо.

– Я не могу не думать, – призналась она, находя его взгляд. – Каждое утро я говорю себе, что у нас осталось на день меньше времени.

Пестель молчал, не находя слов.

– Но знаешь, – продолжала Виктория. – Я ни о чем не жалею! Мне и одного дня, проведенного с тобой, хватит на целую жизнь! И, в конце концов, мы же не навсегда расстанемся… А если… Если что-то случится… Я поеду за тобой, слышишь? Я куда угодно поеду, я найду тебя, где бы ты ни был…

Пестель молчал, не в силах отобрать у Виктории надежду. Он знал, что вряд ли выживет. А если выживет, то лишь для того, чтобы умереть потом, это лишь вопрос времени. А ссылка, на которую так уповала Виктория… Даже если его и отправят на каторгу, что маловероятно, он сделает все возможное, чтобы Виктория не узнала, куда его увезут.

Виктория помолчала какое-то время, а потом заговорила снова. Её голос звучал тихо и глухо, так, словно она говорила сквозь сон:

– Ты знаешь, я часто думаю, почему мама не поехала за папой… Может быть, тогда он прожил бы дольше. И уж точно он не умер бы в одиночестве больным немощным стариком…

– У нее была ты, – тихо ответил Пестель. – Если бы твоя мама поехала в добровольную ссылку вслед за мужем, она бы могла потерять вас обоих. В жизни приходится принимать трудные решения.

– Но это же неправильно! – горько прошептала Виктория. – Она так его любила, я же знаю!..

– Мы никогда не узнаем, какие наши решения окажутся верными, а какие – нет, – заметил Пестель, тихонько поглаживая её по спине. – Иногда мне кажется, что верных решений и вовсе не существует.

Виктория не ответила. Часы в коридоре пробили пять часов, и она обреченно подняла голову. Несколько секунд лежала так неподвижно, вслушиваясь в тишину, потом медленно высвободилась из объятий Пестеля и стала одеваться.

– Ты не опоздаешь? – спросил Пестель, наблюдая за тем, как она затягивает боковые шнурки на платье.

– Скажу, что решила прогуляться, – тихо ответила Виктория. Она стояла полубоком к нему, но даже так Пестель видел, как покраснели её шея и ухо. Ложь давалась Виктории с трудом – это было сразу видно. Скрепя сердце Пестель встал с постели и принялся тщательно одеваться. Так он пытался скрыть свое состояние.

Слова Муравьева-Апостола въелись в подкорку его сознания и никак не хотели забываться. Только теперь, с большим опозданием, Пестель понял, что все намного сложнее, чем казалось на первый взгляд. После удачи или провала восстания – для Пестеля итог, вероятнее всего, будет один и в том, и в другом случае – ей грозило не только разбитое сердце. В случае неудачи может случиться что-то намного страшнее этого. Сергей был прав: если Виктория попадет в поле зрения тех, у кого будет власть, её могут заподозрить в сговоре, и тогда простой опалой дело не обернется. Её прошлое сыграет против нее.

Допустить этого Пестель не мог.

Но найти решение – тоже.

Он думал об этом весь путь до дома Виктории. Рассеянный и угрюмый, он наверняка вызвал у нее какие-то тревожные мысли, потому что и она сама с каждой минутой погружалась в мрачное оцепенение. Они попрощались за поворотом к улице, на которой жила Виктория. Пестель остался стоять за углом дома и наблюдал за молодой женщиной, пока она не вошла в калитку своего двора. Только после этого он развернулся и побрел по весенним и ясным улочкам Петербурга.

***

Он сам не знал, как ноги вынесли его к синему дому на набережной Мойки.

Просто в один момент Пестель понял, что стоит перед кованой решеткой и смотрит на знакомые окна. Тряхнув головой, чтобы прогнать невеселые мысли, он решительно толкнул калитку и вошёл во двор. Мысль о том, что пришло время поговорить с Рылеевым, вдруг показалась ему очень правильной.

Дверь ему открыл сам хозяин дома, и Пестель сразу понял, что Рылеев кого-то ждал. Однако, при виде гостя он не выказал ни досады, ни особого удивления:

– Павел! Как я рад тебя видеть. Есть какие-то новости?

– Нет, никаких, – немного нагло потеснив товарища, чтобы войти, ответил Пестель. – Просто решил зайти. Сто лет, кажется, не виделись просто так.

– Да-да, верно… – озадаченно склонив голову вбок, заметил Рылеев. – Ну что ж, проходи в гостиную. Будешь чай?

Пестель сдержанно кивнул:

– Спасибо.

Он уверенным шагом вошёл в гостиную, зная, что, если не войдет сейчас, то уже не решится и так и уйдет ни с чем. А поговорить надо было – теперь Пестель в этом твердо уверился. В конце концов, Виктория родственница Кондратия, а значит, её судьба для него небезразлична. А это, в свою очередь, значит, что Рылеев сможет дать ему совет, в котором запутавшийся вконец Пестель так нуждается.

Они сели за стол, и Наталья Рылеева принесла им чай. По её встревоженному лицу Пестель догадался, что до его прихода супруги о чем-то спорили. Такое лицо у женщины бывало только тогда, когда её муж заводил свою излюбленную тему и пугал её прогнозами на будущее.

– Кого-то ждешь? – спросил Пестель, отхлебывая из чашки горячий чай.

– Князь Трубецкой обещал зайти около семи, – погруженный в свои мысли, ответил Рылеев.

Пестель, помрачнев, опустил чашку на блюдце.

– Он все еще против?..

– Да, – с полуслова понял его Рылеев. – Боюсь, да. Но еще есть надежда, что мы сможем договориться в следующем году.

Пестель молчал, хмурясь. Ему не хотелось говорить о политике, но он не знал, как перевести тему. Рубить с плеча он не мог. Да и не представлял себе, как об этом сказать.

Ты знаешь, мы с твоей родственницей вступили в связь, ты случайно не против?

Или:

На днях виделись с Викторией у меня дома. И ещё неделей раньше там же. И помнишь еще мартовский вечер, когда она заходила к тебе? Вот ту ночь мы тоже провели вместе.

– Виктория спрашивала о тебе, – словно прочитав его мысли, вдруг сказал Рылеев. Пестель невольно вздрогнул и подумал – а не семейное ли это у них?

С самым невозмутимым видом он поинтересовался:

– Да? И что же?

– Спрашивала, куда ты запропастился. Говорила, что тебя давно не видно и, верно, ты за что-то на меня обиделся… Но это же неправда? – полушутливо-полусерьезно спросил Рылеев, изящно опуская чашку на блюдце.

Он выглядел усталым и с момента их последней встречи как будто постарел на несколько лет – Пестель заметил это только сейчас. Отвлекшись на разглядывание его лица, он сначала не вник в смысл его слов, но, поняв их, не мог сдержать легкой усмешки.

– Что такое? – встрепенулся Рылеев, заметив её. – Я что-то не то сказал?

– Нет, я просто кое-что вспомнил… – нахмурился Пестель. Он не мог сказать ему о том, что Виктория прекрасно знала, где он был и почему уехал. Его позабавило её чисто женское умение запутать и обмануть мужчину.

Вот вроде бы и момент наступил удачный – Рылеев сам затронул опасную тему – но Пестель уже не мог даже намеком обмолвиться о том, что собирался сказать. Вспомнив Викторию, узнав, что она даже в разговоре с Кондратием думала о нем, Пестель понял, что не может её предать. Если он расскажет все Рылееву, доверие, так долго строившееся между ними, рухнет. Пестель не мог так рисковать.

Чтобы ответить хоть что-то, он сказал:

– Нужно будет её навестить. Не подскажешь, где её можно увидеть?

– Я приглашу тебя, как только она приедет ко мне в гости, – не заподозрив ничего, пожал плечами Рылеев. Потом поднял на Пестеля взгляд и серьезно добавил: – Ты же знаешь, что она вышла замуж?

– Да, – кисло кивнул Пестель. – Ты говорил.

Забыть об этом он не смог бы, даже если бы очень захотел.

Рылеев сидел в кресле напротив, понуро глядя на свое блюдце, и даже не пытался поддерживать беседу. Обычно пылкий и полный энтузиазма, теперь он выглядел измученным. Пестель хотел завести разговор о том, что на Украине все готовы выступать в любой момент, но тут же махнул на это рукой. Он все еще ждал новостей от Юшневского, проблему недостачи в полку нужно было как-то решать, через два дня ему снова возвращаться в Тульчин, и загадывать что-либо пока рано.

Пестель встал, отодвинул чашку подальше от себя и поспешил откланяться.

– Ты больше ничего не скажешь? – слегка удивленно спросил Рылеев.

– Скажу, – обернувшись к нему в дверях, ответил Пестель. – Выспись наконец. Стихи подождут.

========== -15– ==========

Дни полетели стремительным потоком. Пестель вернулся в Малороссию уже через два дня, вызванный срочным письмом Муравьева-Апостола, и это на время избавило его от принятия сложного решения.

Смотр, которого все ждали с нетерпением и страхом, был отменен. Для Пестеля и остальных это значило только одно: об Их Деле узнали. Теперь уже и нечего было тешить себя напрасной надеждой и верой в то, что каждый их следующий шаг не станет известен императору сразу же. Но неудача, постигшая Пестеля, ничуть не обескуражила его и даже не удивила. Он был готов к ней и предполагал, что все случится именно так.

Князь Щербатов прямо сказал, что император отменил смотр, к которому они все готовились столько времени, и между строк Пестель смог уловить то, что озвучено не было: Александру на них донесли. Предупредили о затевающемся восстании. Спасли ему жизнь. Никто не мог знать, чем обернулся бы их мятеж – убийство царя и его брата могло и не случится, и тогда все они пропали бы. Даром что Муравьёв-Апостол до последнего противился этому. Так что, поразмыслив над этим, Пестель пришел к выводу, что ничего страшного в случившемся нет. Да, Александр теперь знал о бунтовщиках. Да, по какой-то непонятной причине он пока оставил их без внимания. Да, это обернется ему большой бедой.

Вопрос о том, кто донес на них, все еще оставался открытым. Пестель предполагал, кто мог быть предателем, но вслух свои опасения не называл. Он молча и сосредоточенно продолжал разрабатывать план и, учитывая прошлые ошибки, запоминал преподанный им урок.

Князь Щербатов, кажется, относился к ним лояльно. Его слова – история творится в Петербурге, здесь она умирает – въелись в подсознание Пестеля и твердо уверили его в том, что следующий удар они нанесут вблизи императора и всей его семьи – в кровавой столице России.

После несостоявшегося смотра Пестель вернулся в Линчин и принялся за работу с удвоенным усердием. Он отвлекался на что угодно, лишь бы не думать о Виктории, которая осталась в Петербурге. Теперь, когда он точно знал, что их цель уже известна императору, он не мог вернуться, быть с ней и таким образом подвергать ее опасности. В случае неудачи его четвертуют. А что будет с ней?..

Письма от Виктории шли и шли, он вскрывал конверт, пробегал глазами ровные узкие буквы и клал его поверх предыдущего. За истекшие недели он сам не написал ей ни строчки – на каждое из своих писем она ждала ответ, и ни на одно он не ответил. Последнее письмо пришло восемь дней назад. Больше она ему не писала.

Каждый раз, вспоминая о ней, Пестель чувствовал тупую боль в груди. После того разговора с Рылеевым он напряженно размышлял, что ему делать дальше, и не придумал ничего лучше, кроме как уехать обратно на Украину. Сергей уже был здесь, им нужно было много обсудить… Виктория знала об этом. И, как понял Пестель, она догадалась, что есть и другая причина.

Виктория была необычайно умной женщиной, скрыть от нее что-либо оказалось почти невозможно. Пестель знал это, поэтому принял решение упорно избегать ее. Пройдет месяц, два, полгода – она забудет о нем, может быть, даже возненавидит. И через год, узнав о его гибели, лишь с грустью перекрестится, но не больше. Боль притупится. И новая боль не будет ощущаться так остро.

С этим твердым намерением Пестель и жил. Но однажды летним жарким днем случилось то, чего он никак не ожидал.

Он сидел за своим столом в кабинете, когда в двери постучали. Злой, уставший, мучимый приступом головной боли, Пестель рявкнул что-то грубое, но гостя было не остановить – дверь распахнулась и ударилась о стоявший у стены стул.

– Мне хватило бы и одного слова от тебя.

С немым изумлением Пестель смотрел на вошедшую. Виктория стояла в дверях – в сером дорожном платье и со сложенным зонтиком в руках. На голове – широкополая светлая шляпка, подол юбки – пыльный. Руки гневно сжаты в кулаки, глаза пылают праведным гневом.

Сделав над собой усилие, Пестель оторвал взгляд от женщины и вернулся к изучению сложно написанного письма.

– Тебе не стоило приезжать.

Он услышал, как зашуршали юбки – Виктория подошла прямо к столу и остановилась напротив. Не отрывая взгляд от испещренного мелким косым почерком письма, Пестель мог видеть, как тонкие пальцы женщины стискивают ручку зонта.

– Ты всё время это говоришь, – понизив голос, ответила Виктория. Она тяжело дышала. Волнуется, понял Пестель, перечитывая одну и ту же фразу уже в третий раз и все-таки не понимая ее смысла.

– Ты мог хотя бы написать, что с тобой все хорошо, – продолжала говорить Виктория. В её голосе явно слышался упрек.

Пестель сидел, она стояла. Оба молчали, но эта тишина не была похожа на ту, что устраивала их обоих, когда они встречались тайком в Петербурге. Эта тишина была напряженная, отнюдь не приятная, и дышала откровенной обидой.

Пестель сунул недочитанное письмо куда-то под бумаги и медленно встал из-за стола.

– Когда ты приехала? – холодно спросил он.

– Только что, – так же холодно ответила она.

Пестель нахмурился. Его руки дрожали – он чувствовал это и знал, о чем это его предупреждает. Головная боль усилилась – в жару ему всегда было хуже – но он никак не показал своего состояния.

– А как же твой муж? Он знает, куда и к кому ты уехала?

– Алексей Дмитрич в Рязани, – Виктория поджала губы и наконец перестала терзать несчастный зонтик. Отставив его в сторону, она посмотрела прямо Пестелю в глаза. – Ты, верно, думаешь, что я очень плохо поступила, что приехала… Да ты и прав. Мне не стоило этого делать. Не хочу навязываться.

– Так почему же все-таки приехала? – почти насмешливо поинтересовался Пестель, жадно глядя на её лицо.

Виктория пожала плечами.

– Я боялась.

– Чего?

– Что тебя арестовали. Я никак не могла найти адрес Сергея, чтобы написать ему. О тебе никто не говорил в Петербурге. Что я должна была подумать?

Пестель непроизвольно сделал глубокий вдох. Боль становилась почти невыносимой.

– И как же ты… Нашла меня? – спросил он то, что интересовало его в данную минуту меньше всего остального.

Ответ он знал заранее:

– Случайно прочитала адрес на конверте. Он лежал на столе Кондратия.

Пестель машинально кивнул. Он так упорно избегал её, что теперь, встретившись с ней лицом к лицу, совсем не был готов к этому разговору. Все навалилось, как снежный ком – смотр, Муравьёв-Апостол с его осторожностью и упреками, напряжение в частях… Приезд Виктории был невовремя. Совсем не вовремя.

Пестель уперся рукой в стол и на секунду опустил голову. В глазах потемнело. Он хотел выпрямиться, посмотреть Виктории в глаза и прямо сказать ей обо всех своих опасениях, но вдруг почувствовал страшную усталость и почти упал, завалившись на бок, на стул. Виктория, до этого момента смотревшая враждебно и почти неприязненно, взволнованно подскочила к нему, встала перед ним на колени.

– Снова? Приступ?

Она тревожно всматривалась в его лицо. Пестель не видел её – перед глазами все еще плясали черные круги – но чувствовал, что она на него смотрит.

– Воды принеси… Пожалуйста… – прохрипел он, стискивая виски обеими руками. Ему было душно и плохо. Голова словно раскалывалась на две части, донимала жара. Он не знал, сколько прошло времени, пока Виктория ходила за водой. Она принесла её и открыла окно, чтобы сделать сквозняк – совсем как в их первую встречу. Пестель усмехнулся сквозь боль. Сколько воды с тех пор утекло…

Он посидел немного с закрытыми глазами, ожидая, когда боль спадет. В кабинете было так тихо, что в какой-то момент Пестелю показалось, что Виктория ушла. Но когда он открыл глаза, она сидела на полу в его ногах, глядя на него снизу вверх заботливо и без тени недавней обиды. Пестель смотрел на нее минуту, обдумывая, что он ей скажет. Он твердо решил, что Викторию нужно отправить обратно в Петербург сразу же – иначе все было зря. Сейчас он отставит стакан в сторону, встанет и скажет ей, что разговаривать им не о чем, она ему мешает и все, что произошло между ними в Петербурге, было ошибкой.

Пестель отодвинул стакан подальше от себя. Встал. На всякий случай отошёл от Виктории на несколько шагов и, не глядя на нее, сказал:

– Нам нужно поговорить.

Виктория встала с пола и выпрямилась. Она смотрела на Пестеля так, словно впервые его видела. За те несколько недель, что они провели вдали друг от друга, он сильно изменился. Во всей его фигуре появилось ощущение тревоги. Осанка, бывшая некогда горделивой, стала напряженной. В глазах, кроме его обычного стремления идти до конца во что бы то ни стало, появилась горькая насмешка. Виктория знала, что он сообщит ей плохие новости. Она ждала и боялась его слов.

– Павел, прости меня, – попросила она тихо, глядя ему в спину. Все, что происходило сейчас между ними, напоминало ей какой-то странный сон. Еще вчера утром она была в Петербурге, провожала мужа, который должен был уехать на неделю, а теперь она стоит здесь – лишний, ненужный персонаж этой пьесы.

Отвернувшись, Виктория сложила руки на груди и вздохнула. Её взгляд упал на пачку писем, лежащую на столе. Это были её письма. Перевязанные ленточкой, они лежали рядом с чернильницей, на середине стола, прямо перед глазами Пестеля. Виктория представила, как он смотрел на них каждый раз, когда садился работать, и её сердце сжалось. Теперь, только приехав в Линчин, она поняла, для чего было это бегство. Вернее, от чего.

Пестель пытался убежать от прошлого, которое у них, к сожалению, было.

– Ты мог просто написать. Я бы поняла, – Виктория покачала головой, спрашивая себя, возможно ли любить Пестеля и не испытывать при этом всю палитру эмоций от страха до ненависти. – Я бы все поняла.

Пестель нервно тряхнул головой. Виктория искоса наблюдала за ним.

– Как же все это затянулось, – вздохнул он, и ей на мгновение стало обидно.

– Ты мог хотя бы сделать вид, что рад мне, – упрекнула она его.

Он повернулся к ней так круто, что она непроизвольно отпрянула. Его глаза смотрели пристально со смешанным чувством отчаяния и ярости. Виктория уже видела его таким. Она знала, что такой Пестель может быть опасен. Она боялась его, и все-таки она даже не вздрогнула, когда он приблизился к ней почти вплотную.

– Все очень плохо, Виктория, – сказал он так тихо, что она едва расслышала его слова. – Все очень плохо. Каждого из нас могут арестовать с минуты на минуту, у нас не осталось времени! Тебе лучше уйти сейчас. Потом будет труднее.

Виктория смотрела на него во все глаза, не понимая, говорит он это всерьез или шутит. Она приехала к нему, она готова все бросить ради него, а он говорит ей «уходи»?..

– Нет, – она покачала головой и бессознательно повторила: – Нет… Уже слишком поздно.

Они стояли друг напротив друга, яркий солнечный свет жег лицо. Еще месяц назад Виктории казалось, что все наконец осталось позади. И даже когда Пестель говорил, что они все обречены и считал назначенную дату восстания конечной точкой, Виктория верила, что это еще не конец. Даже там, в Петербурге, навещая Кондратия и общаясь с его женой, она надеялась, что все останется по-прежнему, и это лето не последнее их общее лето. Даже жадно хватая первые слухи о мятежниках в Малороссии, она гнала прочь мысль, что это как-то относится к Пестелю. Да, она боялась, что его могут арестовать. Да, она злилась и в панике металась по комнатам, отправляя очередное письмо и не получая ответа.

Нет, она не хотела верить в то, что все может закончиться так плохо.

Быть может, это в последний раз, вдруг пронеслось в голове Виктории, и молодая женщина задохнулась от потрясения – как много времени они потеряли! Скоро, уже совсем скоро случится то, что должно случиться. Точка невозврата пройдена. Пути назад нет.

Она его потеряла.

В безотчетном порыве Виктория подалась вперед, обхватила лицо Пестеля ладонями, развернула к себе. Ей хотелось прижаться к нему, отдаться – раз и навсегда, и быть только с ним, всегда! Она встала на носочки и прильнула губами к его губам. И Алексей Дмитрич, и все другие отговорки поблекли и ушли в небытие. Пестель пока еще был с ней. Остальное не важно.

– Виктория… – прошептал Пестель, когда она, задыхаясь, разомкнула поцелуй.

– Молчи! – взмолилась Виктория, гладя его волосы. – Умоляю тебя, молчи!

Он притянул ее к себе ближе, и девушка уткнулась носом ему в плечо. Знакомый запах пороха и сургуча проник в самую душу. Виктория заключила его в кольцо рук и закрыла глаза. Он рядом. С ней. Живой.

Она будет вспоминать эту секунду всю жизнь.

Уже потом, когда…

– Я тебя ненавижу! – сквозь слезы прошептала Виктория, обнимая его ещё крепче. – Ненавижу!

– Прости меня, – глухо ответил Пестель, гладя ее по спине, как маленькую девочку.

Виктория рыдала у него на груди, не в силах остановиться.

– Вам нужна только ваша виктория, – горько всхлипывала она, чувствуя разрывающую сердце боль. – Но вы хотя бы раз думали о том, что станет с вашими близкими после… всего этого? Хотя бы раз вы думали, как они будут жить уже без вас? Как я буду жить без тебя?!

Пестель отстранил девушку, чтобы заглянуть ей в глаза. Он не мог сказать ей, что в последние дни он только и думал, что о ней. Он не мог объяснить ей всего, что было у него на душе. Все, что он мог – это приподнять ее лицо за подбородок и наклониться к ней ближе.

– Мне нужно гораздо больше, – едва слышно выдохнул он, не веря своему голосу. – Единственная Виктория, которая мне нужна, сейчас плачет.

Она не выдержала его взгляда и спрятала лицо на его груди. Виктория плакала, а Пестель продолжал растерянно гладить ее по спине и плечам. Впервые в жизни он даже не предполагал, что ему делать дальше. Виктория завтра уедет обратно в Петербург, а он еще пробудет на Украине неизвестно сколько времени. Когда они увидятся снова, неизвестно.

Неизвестно, увидятся ли они вообще.

Виктория молчала, и лишь слезы тихо катились по ее щекам. Пестель держал ее в своих объятиях, глядя на освещенную ярким светом стену прямо перед собой. Он старался ни о чем не думать.

Любые слова сейчас были бы неуместны. Оба понимали, что совсем скоро им придется расстаться, и поэтому особенно остро ощущали каждую секунду. То, что еще совсем недавно казалось незыблемым и постоянным, рассыпалось в прах. Пестель слишком долго верил, Виктория слишком долго ждала. А жизнь проходила мимо, и столько шансов было упущено…

– Уезжай, – тихо попросил Пестель и добавил: – Я приеду в Петербург. Я найду тебя, как только смогу. Обещаю.

Он мимолетно коснулся губами ее виска. Виктория ему поверила.

========== -16– ==========

– Выступать только потому, что вас раскрыли, мы не станем.

Трубецкой злился, и Пестель это видел. Сидя за столом напротив него, он мог только угрюмо молчать и пытаться совладать с раздражением, которое князь неизменно у него вызывал. Незаметно сжимая пальцы в кулак, Пестель смотрел прямо на него – лицо холеное, бакенбарды обрамляют безупречные скулы, глаза смотрят с холодком. Важный, надменный и крайне неприятный человек. И как Кондратий может ему так доверять, думал про себя Пестель, следя за каждым изменением на лице Трубецкого. Он предаст их при первой возможности, это ясно, как день.

Рылеев сидел вдали от них, потихоньку отхлебывая свой чай. В первое время он не вникал в разговор вовсе – просто молча слушал, и это очень не нравилось Пестелю. В какой-то момент у него даже промелькнула мысль о том, что он догадался о них с Викторией, но вскоре эта мысль перестала его терзать. Рылеев горел только одной идеей, ничего остального он не замечал. Удивительно, как слеп он был в некоторых вещах!..

Прошло какое-то время, прежде чем он вступил в диалог:

– Лично я не верю Павлу Ивановичу, и не верю давно, – сказал он то, что Пестель меньше всего ожидал от него услышать.

Не скрывая своего удивления, он уставился на недавнего товарища, требуя объяснений. Мысль о Виктории и запоздалый страх снова пришли ему в голову. А вдруг Рылеев что-нибудь у него спросит? Может быть, он узнал, куда и для чего ездила Виктория в тот памятный летний день?..

Чтобы спрятать истинные эмоции, Пестель передернул плечом и довольно сухо поинтересовался:

– Вот как, Кондратий Федорович?

Он намеренно подчеркнул интонацией свое обращение к нему, и Рылеев, кажется, покраснел. Он звякнул ложечкой о край чашки, и Пестелю вдруг с неимоверной силой захотелось выбить эту самую чашку из рук поэта.

Рылеев что-то ему ответил, потом Трубецкой снова повторил то, что уже было сказано раньше. Пестель, чувствуя, что назревает скандал, понял, что пора уходить. В тесной комнате было душно, но окно открыть не представлялось никакой возможности – рама была плотно запечатана. Сжав и разжав кулак, чтобы наладить кровообращение, Пестель встал из-за стола и одним быстрым движением свернул карту. Это получилось у него резче, чем он предполагал, и выдало клокотавшую в нем ярость.

Конечно, и Рылеев, и Трубецкой правы – выступать сейчас было бы верхом неразумности. Пестель, отрезвленный недавней неудачей, это понимал. Как понимал он и то, что время уходит стремительно и безвозвратно.

Он вышел из кабинета, погруженный в свои мысли. В том, что никакие усилия теперь не приведут к объединению Обществ, не оставалось сомнений. Да, императору известно о том, что на юге замышляют противозаконное деяние. Да, ему еще пока неизвестно, что такой же опасный штаб расположен прямо у него под боком – в Петербурге.

Нет, ни Трубецкой, ни Рылеев не станут рисковать.

Пестель с кислым лицом стремительно миновал наводненную людьми гостиную. Кто-то из офицеров хотел остановить его, а может, ему всего лишь показалось. Он вышел в коридор и на секунду остановился, чтобы перевести дух и успокоиться. Пестель всегда был импульсивным, эмоции поглощали его целиком, а это, как он знал, чревато последствиями.

В конце концов, принятое решение было единственно верным. Пестель вел людей к победе, а не на убой – а незапланированное выступление неминуемо повлекло бы за собой много бессмысленных жертв. Они сами уже были первыми жертвами этой самой Великой войны. А значит, война уже началась. Это и утешало, и доставляло смутную боль одновременно.

Пестель собрался уйти, но замешкался у двери. Что-то словно заставило его опустить поднесенную к дверной ручке ладонь и обернуться. Краем глаза он увидел мелькнувший в дверях знакомый силуэт. Виктория, конечно же, была здесь. И конечно же, она не могла вот так – в открытую – к нему подойти.

Подумав несколько секунд, Пестель достал из внутреннего кармана пустой конверт и карандаш и, написав несколько строк, сунул записку в карман знакомого пальто. Он намеренно задержался у бокового кармана подольше, чтобы Виктория заметила его движение. Потом поправил воротник мундира и вышел из ставшей ему ненавистной квартиры.

***

Виктория выждала несколько минут и незаметно выскользнула из комнаты в коридор. Ей понадобилась пара секунд, чтобы нащупать вожделенный конверт и сунуть его под платок. В гостиную она вернулась уже с ним, сжимая его в пальцах и чувствуя шершавую поверхность бумаги. Конверт шуршал и грел душу. Она ещё не знала, что Пестель ей написал, но догадывалась, что он назначил ей дату и место встречи.

Остаток вечера прошел для нее в мучительном нетерпении. Кондратий снова, вопреки здравому смыслу и увещеваниям супруги, устроил чтения. Виктория терялась в этом бесчисленном количестве незнакомых людей и смотрела на гостей почти с трепетом. Ей всё казалось – вот сейчас ее кто-нибудь узнает. Кто-нибудь из тех, кто был в Тульчине два года назад, или из тех, кто случайно оказался в Линчине этим летом и видел ее там. Среди всех встречались и знакомые лица, и тогда Виктория старалась поскорее отойти в тень или затеряться в толпе. За два года она научилась тому, что подслушивать чужие разговоры и влезать не в свое дело очень и очень опасно.

Все время – в гостях у Рылеевых и в экипаже по дороге домой – Виктория держала конверт под сердцем и не решалась взглянуть на него. Она не замечала ничего из происходящего вокруг, все её мысли вертелись вокруг этой случайной записки. Даже сидя в экипаже на одном сидении с мужем, Виктория думала о Пестеле и с замиранием сердца представляла их новую встречу. С тех пор, как она вернулась из Линчина в Петербург, они виделись только урывками. Трижды на улице, дважды в гостях. Виктории этого было мало.