Текст книги "Прогулки по воде (СИ)"

Автор книги: Chat Curieux

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

========== -1– ==========

Петербург, зима 1823 года.

Павел Пестель заметил ее сразу же, как только вошёл в гостиную квартиры Рылеева. Она сидела в углу на софе, вдали от беседующих за столом мужчин. Почти полностью растворившись в тени большого серванта, незнакомка, однако, не смогла укрыться от глаз Пестеля – в ученическом сером платье, с собранными на затылке волосами, она казалась не старше семнадцати лет. Девица подняла голову как раз в тот момент, когда Пестель перешагнул через порог и кинул мокрый от растаявшего снега плащ на спинку стула. Их взгляды встретились – всего на секунду – и она снова опустила голову.

– Пестель, друг мой! Наконец-таки Вы к нам добрались! Мы уж думали, вас снегом занесло по дороге! – приветствовал старого друга сам хозяин квартиры.

Он выглядел, как всегда, безупречно: безупречно-белая сорочка, безупречно-отутюженный жилет, на лице – безупречно-спокойная улыбка. Женатым быть, наверно, даже неплохо, с каким-то разочарованием подумал Пестель и подал Рылееву руку.

– Нет уж, любезный друг, снег нам точно не преграда! – в своей обычной манере отмахнулся он, пытаясь поймать какую-то мысль, возникшую на периферии сознания. Снег, снег… Дорога… Он о чем-то забыл…

Вслед за Пестелем в гостиную один за другим вошли Волконский и Муравьев-Апостол. Оба кинули одинаково недоумевающие взгляды на незнакомку в углу, и, так же, как и их товарищ минутой ранее, не стали останавливать на этом свое внимание.

Обменявшись приветствиями и несколькими обязывающими фразами о погоде, все расселись кто где. За окном бесновалась вьюга, металось от ветра пламя свечи. Стоя у окна и глядя на выкованные морозом узоры, Пестель почувствовал, что начинает млеть от благословенного тепла комнаты. Еще один-два бокала вина – и о цели, ради которой он, не отдохнув с дороги, приехал в квартиру дома на набережной Мойки, можно будет забыть.

Пестель услышал шорох юбки и обернулся на звук. Незнакомка покинула свое место в уютном углу и теперь стояла рядом с Рылеевым. Она крепко сжимала в руках тетрадь в синей обложке и отдавать ее поэту явно не собиралась. Пестель наблюдал за ними с минуту, дивясь тем, как Рылеев, будучи человеком семейным, умудряется так ловко вести разговоры с другими женщинами. В том, что Кондратий Федорович обожал свою жену и души не чаял в маленькой дочке, Пестель не сомневался. Но сцена, наблюдаемая им в данную секунду, заставляла поверить в то, что с этой девушкой Рылеев, мягко говоря, хорошо знаком.

Где-то слева вполголоса спорили Волконский и Бестужев. Никита Муравьев сидел за столом и, кажется, дремал. Каховский уже сгреб со стола бутылку вина и, так же как и сам Пестель, ждал, когда Рылеев проводит гостью и по обыкновению запрет дверь. Последний отчаянно дергал себя за воротник сорочки. На лбу – испарина, на щеках – предательский румянец. Ай да Кондратий Федорович, усмехнулся про себя Пестель, окончательно уверовав в то, что дело здесь нечисто.

Все закончилось в следующую секунду. Незнакомка вложила тетрадь в руки расстроенному поэту, наклонившись к нему вплотную, сказала что-то короткое и, судя по тому, как сжались губы Рылеева, неприятное, и покинула комнату. Мгновение спустя гнетущую тишину нарушил звук откупориваемой бутылки.

– Ну что, друзья, теперь мы можем приступить к… Кхм… Беседе? – нетерпеливо спросил Каховский.

– Еще нет Трубецкого, – расстроенно откликнулся Рылеев, но тот решительно отмахнулся от друга.

– Начать можно и без него, – заявил он, беря сразу два бокала в руку и разливая вино; хрусталь звякнул мелодично и печально. – Ведь, как я понимаю, начинать мы будем с того же, чем закончили в прошлый раз?

Взгляд проницательных глаз уперся в Пестеля. Каховский всегда был горяч. Рубил с плеча. А ведь Пестель был такой же, только старше. Выдержке он научился за последние годы. Выдержке и способности промолчать, когда это необходимо.

Снова завязался разговор, все о том же, что и в последние встречи. С тех пор, как распался их общий негласный Союз и образовались новые Общества, им стало труднее договориться. Вот и сейчас – пусть не всерьез, пусть не доходя до крайностей – сидящие в гостиной поделились на два лагеря. Уже крепко засевшие в подсознании устои разных Обществ вбивали между собеседниками клин противоречий. Одних смущали методы, которыми предполагалось осуществить задуманное, других – результат. Общей была лишь конечная цель, и это было единственным, что собирало их здесь – в синем доме на набережной Мойки.

– А я говорю, что императора оставлять в живых нельзя ни в коем случае! – уперто повторял Каховский, со звоном опуская опустошенный бокал на стол. Снова разгорелись споры.

– Обойтись можно и без цареубийства, – возражал ему Волконский.

– Будем смотреть по ситуации! – решительно заявлял Муравьев-Апостол.

– Но, надо думать, если мы оставим его в живых, все наши действия могут так и остаться бесплодными, – неожиданно взял сторону Каховского Никита Муравьев.

– Милый друг, потише! – увещевал товарища Рылеев.

Пестель молчал, сжимая пальцами край подоконника. По вискам снова начинала бить тупая боль, и на лбу выступила испарина. Судорожно выдохнув, он всего на мгновение закрыл глаза и тут же почувствовал, как волной накатывает на него боль и сжимает голову, словно в тисках. Он, должно быть, побледнел, потому что оказавшийся рядом Муравьев-Апостол вдруг наклонился к нему и, осторожно сжав его локоть, спросил:

– Павел, тебе плохо?

– Сейчас пройдет, – сквозь зубы ответил Пестель, чувствуя – пройдет не скоро. – Я выйду на минуту.

Не вслушиваясь больше в горячие споры, Пестель резким шагом миновал расстояние до двери и вышел из душной гостиной. В тесном коридоре было не лучше. Глотая воздух ртом, он ослабил узкий воротник сюртука. Сквозь мельтешащие круги перед глазами заметил смутное движение рядом с собой, но не придал этому значение. Ноги не держали. Не предпринимая даже попытки найти стул или скамью, Пестель шагнул назад и прислонился спиной к благословенно холодной стене. Боль потихоньку начала уходить.

– Возьмите.

Пестель услышал голос, но не сразу понял, кому он принадлежит. Лишь спустя несколько мгновений, когда зрение восстановилось, он увидел прямо перед собой незнакомку в сером платье. Она протягивала ему стакан воды. Ее внимательные глаза без стеснения оглядывали его лицо.

Пестель принял стакан и сделал несколько глотков. Отер со лба выступивший пот.

– Благодарю Вас.

Незнакомка без спроса забрала стакан и указала кивком головы на соседнюю дверь:

– Вам нужен свежий воздух. В кабинете Кондратия окно не запечатано.

Она ушла, оставив после себя едва заметный шлейф духов. А Пестель остался стоять, провожая ее фигуру холодным взглядом. Её тон и то, как она вела себя в доме Рылеева, внезапно оскорбили его, заставили почувствовать себя слабым и уязвимым. Он устал с дороги, головная боль, о которой он уже успел почти забыть, в последние недели снова стала напоминать о себе, и меньше всего он желал, чтобы кто-либо узнал об этом.

Но возвращаться в гостиную отчаянно не хотелось. Пестель опасался, что приступ повторится, знал, что выглядит плохо и вполне даже сходит за больного человека, поэтому, поколебавшись еще мгновение, все-таки вошёл в кабинет. Не тратя времени, обогнул большой стол у окна и приоткрыл податливую раму.

Тихие шаги раздались за его спиной – Пестель знал, что незнакомка обязательно зайдет в кабинет вслед за ним. Все женщины по характеру сердобольны – им только дай жертву, которую можно окутать своей заботой. Пестель с досадой предчувствовал вопросы о его самочувствии, однако тусклой лампе, которую девушка внесла в кабинет, был искренне рад.

Он вдохнул морозный воздух и повернулся к вошедшей.

Незнакомка словно только этого и ждала. Она уже поставила лампу на стол и, опустив руки вниз и переплетя пальцы, смотрела теперь на стоявшего перед ней мужчину. Голова чуть наклонена набок, на лоб упала короткая прядь, взгляд прямой и открытый.

Она заговорила, но с ее губ слетело совсем не то, что Пестель ожидал услышать:

– У меня будет к Вам просьба, – секундная заминка, словно для того, чтобы подобрать правильные слова. – Вы не могли бы просить Кондратия о том, чтобы он не устраивал чтений в это воскресенье? Меня он не послушает.

– Отчего же я должен просить его об этом? – скрывая удивление, осведомился Пестель.

Незнакомка отвела взгляд, но лишь на секунду. Как бы уверенно она ни держалась с ним, Пестель не без удовлетворения заметил, что ей не по себе от того, что приходится вести разговор с незнакомым мужчиной, да к тому же мужчиной в звании.

– Понимаете, он, конечно же, будет читать свои последние стихи…

– Не вижу в поэзии ничего дурного, – довольно резко перебил девушку Пестель. Ему уже порядком надоел едва начавшийся разговор, немного раздражали довольно бесцеремонные манеры девушки, и вообще ему давно пора вернуться в гостиную.

– Поэзия заканчивается там, где начинается политика, – ровным голосом сказала незнакомка. – Кондратий человек осторожный, но даже он может оступиться. Вы же знаете, Павел Иванович, сейчас у государя… повышенный интерес к роду вашей деятельности. Не думаю, что будет разумным проводить такое мероприятие днем, да к тому же в воскресенье.

До Пестеля не сразу дошла суть сказанных девушкой слов. Стоило ей только произнести его имя, как в его памяти возник давно забытый образ – зима 1815 года, дорога, случайная знакомая в маленьком литовском городе. Конечно же, это не она, только взгляд напоминает ту, другую. Взгляд и этот серьезный, деловой тон. Сейчас той, другой, должно быть уже за двадцать пять…

– Вам сколько лет? – зачем-то спросил Пестель, и девушка заметно растерялась:

– Двадцать два.

И – заливаясь предательским румянцем:

– Я прошу прощения за то, что потревожила вас, – глаза опущены в пол, пальцы правой руки нервно сминают рукав платья. – Но от своих слов я не отказываюсь. За последний месяц было четыре ареста. Один из них – в доме напротив.

Теперь настала очередь Пестеля пристальнее вглядеться в лицо девушки. Она не выглядела на свой возраст. Высокая и по-девичьи хрупкая, с волосами, заколотыми так, что ни один локон не спадал на плечи, она была похожа на лицеистку. Но взгляд ее больших глаз тут же заставлял менять мнение. Кто она? Откуда взялась? Она говорила о политике так легко и свободно, словно всю жизнь только и занималась тем, что строила заговоры и плела интриги. Почему она заговорила с ним? Ни одна из женщин, которых ему довелось знать, не говорила с ним так. Это было неправильно, не соответствовало их статусу, в конце концов было просто неприлично. Женщины в дела мужчин лезть не должны. Особенно в такие дела.

Разговор пора было заканчивать.

– Приму к сведению, – Пестель ударил каблуком о каблук и наклонил голову в знак прощания. – А теперь вынужден откланяться.

Он закрыл окно и вышел из комнаты. Одновременно с этим открылась входная дверь, и на пороге появился Сергей Трубецкой – весь в снегу и с покрасневшими от мороза щеками. Он посмотрел сначала на Пестеля, потом – на вышедшую вслед за ним из кабинета девушку. Стряхнул с себя снег и ничего не сказал.

***

Просьбу незнакомки Пестель выполнять не стал. Более того – в воскресенье ровно в два часа дня он уже стоял в гостиной Рылеева, невольно высматривая в толпе серое платье. Но вокруг него кружили одни зеленые мундиры. Не видно было даже Натальи Михайловны, которая обычно суетилась вокруг мужа. Сегодня Рылеев встречал гостей один – задумчивый, молчаливый, растерянный.

Гостиная потихоньку наполнялась людьми. Приглушенные разговоры долетали до Пестеля со всех сторон; квартира поэта гудела, как улей. Рылеев подходил то к одному знакомому, то к другому. Пестель наблюдал за ним издалека, следя за изменениями на его лице. Вот он растерян, вот оживлен, вот снова брови его съехались к переносице и губы сошлись в тонкую линию…

Чтения, как обычно, начались с краткой сводки новостей. Со своей речью выступил как всегда сдержанный Трубецкой, потом добавили несколько слов Якушкин и Матвей Муравьев-Апостол. Их речи встретили восторженно.

– Так не отступим же от правого дела! – выкрикнул кто-то из собравшихся, и эта фраза почти мгновенно потонула в одобряющих рукоплесканиях.

Наконец все стихло, и на середину гостиной вышел Рылеев. Горделивая осанка, пламенный взгляд черных глаз – милый и робкий в быту, Кондратий Федорович преображался мгновенно, когда говорил о России, об их правом деле…

Он начал читать свои стихи, и вокруг воцарилась тишина.

– Не ожидала Вас здесь увидеть, – раздался рядом тихий голос, и Пестель вздрогнул. – Вы решили задержаться в Петербурге?

Она стояла рядом, как ни в чем не бывало глядя на Кондратия. Серое платье незнакомка сменила на темно-зеленое, но такое же простое. Волосы так же собраны заколкой. Пестель развернулся к девушке всем корпусом и наклонил голову в знак приветствия.

– Рад Вас видеть здесь, сударыня! – вежливо ответил он, решив поддержать игру. – Я, так же как и Вы не ожидали увидеть меня, совсем не думал, что снова смогу удостоиться встречи с Вами.

Незнакомка быстро взглянула ему в глаза и опустила голову, скрывая смущение. Она, очевидно, услышала насмешку в его голосе и с опозданием осознала, насколько вызывающим было ее поведение. Но, похожая на неразумного упрямого котенка, она не отступила и осталась стоять рядом как ни в чем не бывало.

«…Уже воспрянул дух свободы

Против насильственных властей;

Смотри – в волнении народы,

Смотри – в движеньи сонм царей!..»

– Скажите, Павел Иванович, – большие глаза снова были обращены к нему, и Пестель вдруг снова почувствовал себя уязвимым. – Только честно скажите… Какие у вас шансы осуществить то, что вы задумали, и остаться в живых?

– Практически никаких, – сухо ответил Пестель, ни на секунду не отводя взгляда от побледневшего лица девушки. – Почему Вы интересуетесь?

Она едва заметно пожала плечами.

– Я просто хочу понять, что движет такими людьми, как вы. Если бы…

Окончание ее фразы потонуло в рукоплескании офицеров. Рылеев закончил читать и, разгоряченный, взъерошенный, ушел с центра, слившись с толпой. Мгновение – и он оказался рядом с ними.

– Павел! Несказанно рад видеть тебя! – тут он заметил притихшую девушку и, словно только теперь до конца избавившись от опьяняющих революционных мыслей, спохватился: – Разреши мне представить тебе мою дальнюю родственницу, Викторию.

Виктория присела в легком реверансе. Пытливые глаза смотрели исключительно на Кондратия, словно девушка утратила интерес к бывшему собеседнику и решила избегать его во что бы то ни стало.

– Рад знакомству, – из приличия ответил Пестель и, почти не пытаясь скрыть иронии, добавил: – Твоя родственница, Кондратий, совершенно очаровательна! Я давно не бывал в обществе столь милой дамы.

Кондратий улыбнулся, не разобрав в словах друга скрытого подтекста. Взглянув на часы и будто вспомнив что-то, извинился и исчез за дверью. Едва он ушел, Виктория посмотрела прямо на Пестеля и, улыбнувшись, предложила:

– Может, останетесь на чай?

Пестель вежливо улыбнулся в ответ. Конечно, он не собирался задерживаться здесь ни минуты дольше.

– Отчего не остаться, – сказал он противоположное тому, что собирался сказать.

========== -2– ==========

В жарко натопленной гостиной не смолкали оживленные разговоры. Взбудораженный и сжигаемый жаждой деятельности, Рылеев все говорил и никак не мог остановиться. Он то тихо порицал себя за свои грешные мысли, то вдруг забывал об этом и с горящим взглядом выдавал хлесткую правду об укладе ненышней России. Взгляд его горел тем же огнём решимости, и именно такого Кондратия Рылеева Пестель любил больше всего. Поэт говорил, Пестель слушал его пламенные речи и невольно проникался тем же жаром. Сидящая рядом с мужем Наталья Михайловна молча стискивала пальцами фарфоровую чашку.

– Довольно, Кондраша, – мягко остановила она мужа, когда тот неосторожно затронул в разговоре имя императора. – Пора Настеньку укладывать.

Рылеев словно очнулся. Недоуменно глядя перед собой, опустил чашку на блюдце. Фарфор звякнул печально и мелодично. Потом поднял взгляд на жену. Наталья Михайловна встала из-за стола и теперь складывала салфетку.

– Прости, душа моя, я, кажется, увлекся, – он поймал ее тонкие пальцы и на мгновение прижал к губам. На лице женщины промелькнула улыбка. Она не могла долго сердиться на мужа.

Пестель смотрел на то, как нежно и трепетно относится Кондратий к супруге и не мог понять, как он, имея семью, рискнул пойти на такое дело. Ведь в случае его смерти и его жена, и его маленькая дочка останутся без малейшего шанса на существование. Рылеев осознавал угрозу и все же решился на отчаянный шаг. Конечно, он мог бросить начатое в любой момент. Но Пестель вспоминал тот пылающий огонь на дне темных глаз и понимал – не бросит. Погибнет, душу свою погубит, но от задуманного не отступится!

Наталья Михайловна вышла из гостиной и мягко притворила за собой дверь. За столом остались сидеть трое. Неловкое молчание, повисшее между ними, нарушало лишь редкое звяканье посуды, доносящееся из кухни – служанка вытирала бокалы.

Пора было уходить. Пестель тихо отодвинул от себя свой прибор и поднялся из-за стола. Рылеев встал вслед за ним.

– Стало быть, уже уходишь? – спросил он, зачем-то поправляя манжеты на рукавах.

– Пора, – коротко ответил Пестель, боковым зрением замечая на себе пристальный взгляд Виктории.

– Когда отбываешь из Петербурга? – оглянувшись на дверь и понизив голос, спросил Рылеев.

Пестель поправил сюртук и пробежал взглядом от окна до стоявшей на краю стола хрустальной сахарницы.

– До февраля еще пробуду.

Они обменялись рукопожатиями. Виктория встала из-за стола и по своей привычке переплела пальцы.

– Была рада знакомству, господин Пестель.

На её лице – вполне искренняя милая улыбка. Если не вспоминать об истинных обстоятельствах их знакомства, можно подумать, что на уме у этой девушки нет ничего, кроме рукоделия и прочих чисто женских занятий.

Попрощавшись и поблагодарив за чай, Пестель вышел из гостиной. Он был уже в плаще и собирался покинуть гостеприимную квартиру Рылеева, когда Виктория сняла с вешалки свою шубку и с обезоруживающей улыбкой спросила:

– Вы не проводите меня до почты?

Они вышли из подъезда вместе. Уже заметно стемнело. Глядя на фонарь, можно было заметить падающий мелкий снег. Виктория шла рядом, едва поспевая за широким шагом Пестеля, и путалась в длинной юбке. Задумавшись о своем, Пестель почти забыл о спутнице. О ее присутствии он вспомнил, когда проезжавший мимо экипаж круто занесло на льду – девушка отшатнулась и, оступившись на снегу, задела спутника плечом. Машинально Пестель подхватил ее под локоть, помогая удержаться на ногах.

– Бога ради, извините! – крикнул прямо из окна экипажа мужчина в летах и, не дождавшись ответа и даже не удостоверившись в том, что с девушкой все в порядке, поспешил покинуть место происшествия.

– Даже выйти не соизволил, – хмуро обронил Пестель, глядя вслед уезжающему экипажу. – Все в порядке? – спросил он уже у своей спутницы, окидывая ее быстрым взглядом.

Виктория молча кивнула. Она не смотрела ему в глаза, старательно пряча взгляд. Ее лицо было мокрым от растаявшего снега. Девушка плотнее укуталась в тонкую шубку и спрятала нос в воротник. Скосив глаза на Пестеля, возобновила свой путь, оставляя за собой узкие и непривычно маленькие следы.

Он нагнал ее у поворота улицы.

– Не понимаю, зачем Вам был нужен провожатый, – хмыкнул он, глядя на Викторию сверху вниз с внимательным прищуром.

– В Петербурге одной ходить страшно, – со всей серьезностью ответила спутница, все так же не поднимая головы. Ей было тяжело идти по рыхлому снегу. Улицы надо бы чистить, сварливо отметил про себя Пестель, словно ставя в своей голове еще один минус в пункте «все для народа».

– Вам надо быть осторожнее, – неожиданно нравоучительно заявил Пестель, стараясь шагать не слишком широко. – Идти по темной улице с мужчиной, которого едва знаете, так же опасно, как идти по этой улице в одиночку.

Виктория высвободила нижнюю часть лица из-под воротника и перевела дыхание. Из ее рта вырвалось облачко пара.

– Почему вы так мне доверяете? – с искренним любопытством поинтересовался Пестель.

Виктория остановилась и подняла голову. В свете уличного фонаря ее лицо было совсем бледным, почти прозрачным.

– Я не скажу, Павел Иванович, иначе вы обидитесь, – со всем присущим ей прямодушием ответила она.

Пестель непроизвольно хмыкнул.

– Однако же теперь мне стало еще интереснее узнать ответ.

Виктория вздохнула снова. На мехе ее воротника застыли капельки влаги.

– Ну хорошо, я скажу, – решив что-то про себя, выдохнула она в морозный холод. – Для таких, как Вы, Павел Иванович, женщины всегда на втором месте. Они вас не интересуют. Для таких, как Вы, дело всегда на первом месте, а остальное мешает. Единственная женщина, которая Вам нужна – это Революция.

Она помолчала и, что-то решив, добавила:

– Поэтому мне с Вами не страшно.

– Угу, – Пестель склонил голову вбок и, крепко сжав челюсти, прищурился. – Угу, – повторил он задумчиво, рассматривая девушку уже без всякого стеснения.

По ее словам получается, что он и не мужчина вовсе, а орудие Российской Революции. Или, по ее мнению, выходит, что революционеры – не люди? В любом случае, как расценивать слова Виктории, Пестель не знал.

– Сомнительный комплимент, – наконец сказал он, подставляя лицо снегу.

До самого почтамта они не проронили ни слова. Виктория шла рядом с ним, постоянно увязая в снегу и тяжело дыша. Пестель думал о том, что Рылеев так толком и не объяснил, откуда она взялась и кто она такая. Сказал лишь, что девушка приходится ему родственницей по материнской линии, что приехала она издалека и ненадолго, но Пестелю этой информации было мало. С опозданием он начал переживать о разговорах, которые вёл с Викторией, и о вопросах, на которые отвечал. Конечно, разведчицей она быть не могла – слишком молода, да и эмоции до конца скрыть не умеет. К тому же, Рылеев – человек крайне осторожный в подобных вопросах – не допустил бы ее к их делу, если бы не был уверен в ней.

И имя это странное – Виктория. Пестель не знал никого, кто еще носил бы такое имя. Необычное, звучное, режущее слух русскому человеку. Символичное. Пестель усмехнулся. Решив считать эту встречу добрым знаком, предпочел забыть о недавних словах девушки и перевел тему:

– Так значит, Вы не из Петербурга? – спросил он.

Виктория покачала головой, но отвечать не стала.

– А откуда, если не секрет? – не отставал Пестель, решив идти до победного конца.

– Издалека, – неопределенно обронила Виктория, всем видом показывая, что этот разговор она продолжать не собирается.

Пестель тихо цокнул языком и вздохнул. Было досадно – впервые за несколько лет он решил завести беседу с женщиной, но её не поддержали. На душе осадком осталось и странное чувство отчужденности, понять которое Пестель пока не мог. В том, что Виктория его заинтересовала, он не признался бы никому, даже самому себе. Но факт оставался фактом.

Догадываясь, какую тему девушка поддержит наверняка, Пестель решился на опасный маневр.

– Кондратий многое рассказывал Вам? – кардинально переменив течение беседы, поинтересовался он.

– Не понимаю, о чем Вы говорите, – обескуражила его своим ответом Виктория.

Зачем я это делаю? – спросил сам себя Пестель, невольно прибавляя шаг и с тайным удовольствием замечая, что его спутнице теперь приходится почти бежать рядом с ним.

– Все Вы понимаете, – сквозь зубы ответил он и остановился так резко, что Виктория почти врезалась ему в плечо. – Не знаю, что за игру Вы затеяли, но будьте любезны хотя бы не менять ее правила.

Виктория выглянула из-за его спины и, понизив голос, быстро пояснила:

– За нами следят. От самого начала улицы. Может быть, и совпадение, но осторожность ведь не помешает?

Пестель ей не поверил, решив, что таким образом девушка сбегает от ответа. Твердо решив больше не поддаваться ее большим невинным глазам, он клял себя за глупость. Говорить о политике с женщиной – еще неделю назад он бы не поверил, что падет так низко.

– Если Вам не очень трудно, можете подождать меня пару минут? – придав своему лицу самое жалкое выражение, попросила Виктория и, дождавшись хмурого кивка, скрылась в здании почтамта.

Оставшись стоять на улице, Пестель только теперь заметил, как сильно похолодало с утра. Чтобы не замерзнуть зря, он прошел от места, где стоял, до стены серого здания и вернулся обратно. Снегопад усилился – того и гляди, завьюжит метель. Викторию обратно нужно проводить обязательно, не то застрянет в каком-нибудь сугробе.

Какое-то движение почудилось Пестелю слева от себя, но, обернувшись, он не увидел никого, кроме одинокой мужской фигуры, стоящей на углу улицы. Человек стоял, засунув руки в карманы, и не двигался с места. Он был в темном сюртуке, на ногах – блестящие черные сапоги, на голове – высокий цилиндр. Лица не разглядеть.

На ум отчего-то сразу пришли слова Виктории:

За нами следят. С самого начала улицы.

И:

На этой неделе было четыре ареста. Один из них – в доме напротив.

Это простое совпадение, – убеждал себя Пестель, нет-нет, да и поглядывая на мужчину, который без сомнения чего-то ждал и поэтому не уходил.

Но вдруг не совпадение?

О государе-императоре слухи разные ходили, и в то, что он мог установить слежку за подозрительными ему людьми, Пестель верил охотно. Себя он как раз относил к разряду таких людей, и, сделав этот вывод, уже не считал слова Виктории такими уж глупыми. В конце концов, она права – осторожность сейчас не помешает.

Виктория вышла из почтамта через несколько минут и, торопясь и поэтому спотыкаясь еще сильнее прежнего, подошла к своему провожатому.

– Прошу прощения, что задержала Вас, – вполне искренне извинилась она.

– Не страшно, – успокоил ее Пестель, снова возвращаясь взглядом к мужчине на углу улицы. – Я провожу Вас.

Они пошли обратно. Стоило им только сдвинуться с места, как фигура мужчины шелохнулась, словно от ветра, и исчезла за поворотом. На всякий случай Пестель нашарил рукой пистолет. На месте. В случае, если кто-то встанет у них на пути, он будет готов защищаться.

Спустя два квартала, когда преследование неизвестного стало совсем уж явным, Пестель резко сменил направление, свернув в один из дворов, не забыв при этом поймать свою спутницу за руку.

– Павел Иванович, нам прямо, – попробовала возразить девушка, но Пестель посмотрел на нее так остро, что она не посмела сказать что-то еще.

Пестель опустил свою двууголку так, чтобы тень падала на лицо. Наклонился к Виктории, словно бы для того, чтобы смахнуть снег с воротника ее шубы.

– Возьмите меня под руку и говорите о чем-нибудь постороннем, – тихо сказал он, улыбаясь легко и непринужденно.

Виктория прикусила губу.

– Я не знаю, о чем говорить, – прошептала она, и Пестель сам взял ее ладонь и положил себе на сгиб локтя.

– Придумайте что-нибудь.

Он вёл ее узкими улочками, сбивая преследователя с толку. Вёл к себе на квартиру. В своей старенькой шубке Виктория вполне сойдет за одну из тех женщин, которых военные иногда водят к себе на квартиру. Унизительно – да, но возвращаться в дом Рылеева с хвостом за собой Пестель права не имел, хотя бы из-за его жены и дочки. Он пошлет ему записку. Через час или, может, через два, когда убедится, что за его квартирой никто не следит.

Виктория, поняв, наконец, что от нее требовалось, обхватила локоть Пестеля обеими руками и, грея замерзшие ладони, говорила о всякой ерунде. Она рассказывала о том, как ходила утром на церковную службу, и о том, как смешной маленький мальчик смеялся в храме, глядя на капающий со свечей воск, а его все никак не могли успокоить. Пестель слушал ее вполуха.

Они дошли до дома, где временно проживал Пестель, и зашли в подъезд. Молча, как заговорщики, поднялись на второй этаж. В углу, облокотившись о перила, стояла безликая мужская фигура.

Раньше, чем Виктория успела что-то сообразить, Пестель толкнул ее себе за спину и выхватил пистолет. Фигура выпрямилась и вытянула вперед руку.

– Не стреляй, Павел! Это я!

– Сережа? – узнав в неизвестном Муравьева-Апостола, переспросил Пестель.

– Ты не один? – заметив Викторию, уточнил Сергей.

– Это Виктория, родственница Кондратия, – Пестель убрал пистолет и подошел к двери своей квартиры, чтобы открыть ее. – Я потом объясню. Что-то случилось?

– И да, и нет, – неоднозначно ответил Сергей, приветствуя девушку легким поклоном головы. – Нужно поговорить.

– Прошу, – распахнув дверь, сказал Пестель. – Нам действительно есть о чем поговорить.

========== -3– ==========

– Тайная полиция?

На предположение Муравьева-Апостола Пестель лишь пожал плечами. Кем был тот шедший за ними незнакомец, теперь можно было только догадываться. Сейчас, за стенами относительно безопасного дома, произошедшее казалось плодом разыгравшегося воображения. И хорошо бы, если бы это было так. Только вот Пестель не мог позволить себе такой роскоши – оставить дело, как оно есть, и списать все на случайность. В конце концов, он сам видел следовавшую за ними фигуру, да и Муравьев-Апостол выглядел встревоженным.

Они сидели в комнате Пестеля и переговаривались вполголоса. Света было мало; две тусклые лампы в противоположных углах, одна – на столе в центре, да почти догоревшая свеча на комоде рядом с Викторией. Занавески на окнах тщательно задернуты, двери плотно прижаты.

– А может, агент? – гадал Сергей, задумчиво трогая подбородок. – Или кто-то со стороны?..

– Надо было сразу ему пулю в лоб! – с сожалением процедил сквозь зубы Пестель. – Не ломали бы сейчас голову, чем нам эта слежка обернется…

– Павел! – с упреком воскликнул Сергей и кинул быстрый взгляд на притихшую Викторию. Последняя сидела на стуле в углу маленькой комнаты и, так и не сняв шубку, грелась о стоявшую рядом с ней свечу.

Проследив за взглядом товарища, Пестель хмыкнул.

– Ты не думай, Сережа, что эту дамочку могут смутить мои слова, – ядовито произнес он. – Если хочешь знать мое мнение, то я считаю, что данная мадемуазель сама не погнушится взять в руки револьвер и сделать выстрел. Не удивлюсь, если окажусь прав.

– Павел, что ты говоришь? – с искренним изумлением перебил Пестеля Муравьев-Апостол. – Такие слова в присутствии…

– …в присутствии рьяной политикантки, – закончил за товарища Пестель. Усмехнувшись, он наблюдал за отобразившимся на лице Сергея недоумением. Понять его было легко – Муравьев-Апостол относился к девушкам трепетно и постоянно рвался защищать их честь – до дуэлей порой не доходило лишь чудом. Именно поэтому слова Пестеля он принял в штыки.