Текст книги "Прогулки по воде (СИ)"

Автор книги: Chat Curieux

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Виктория подняла голову, но не проронила ни слова. Она молчала все время, пока мужчины беседовали, сидела понурая и непривычно тихая. Сначала Пестель думал, что она напугана слежкой. Потом решил, что девушка всего лишь устала после долгой пешей прогулки по сугробам. Теперь же, глядя на её поникшие плечи, он отчетливо осознавал – дело в чем-то другом…

Изогнув в усмешке губы, он собирался добавить что-то еще, но вдруг замер. Настороженно вгляделся в съежившуюся у слабого огня девичью фигурку. В его глазах промелькнула внезапная мысль. Как Виктория смогла заметить слежку раньше него? И почему сообщила о ней не сразу? Говоря о ней, она выглядела спокойной, но сейчас, когда самое страшное для нее осталось позади, она вдруг побелела, как мел, и молчит, глядя в пол. Почему?

Вопросы роились в голове, порождая самые разные догадки. И самой навязчивой из них была мысль о том, что Виктория ведет какую-то свою игру. Может, следил за Пестелем вовсе не тот человек? Может, все это лишь часть чьего-то плана? Нет, Пестель не верил в то, что Рылеев попросил свою родственницу выведать у руководителя Южного тайного общества какую-либо информацию – в конце концов, они, пусть и разными методами, но занимались одним делом. Но Пестель верил в то, что и самого Кондратия могли провести вокруг пальца. Осторожный с незнакомцами, он был открыт перед близкими и никогда не таил того, что лежало у него на душе.

Пестель медленно встал со своего стула и, выпрямившись во весь рост, повернулся к Виктории.

– Что тебе рассказывал Рылеев? – очень тихо повторил он вопрос, который уже задавал ей этим вечером.

Виктория замерла, следя за мужчиной своими большими глазами. Она как будто даже еще сильнее вжалась в спинку стула и плотнее запахнулась в полы шубки. Губы слегка дрожат. Взгляд, как у оленёнка.

Пестель ей не верил.

– Павел! – предостерегающе позвал товарища Сергей. Напрягшись, поднялся со стула вслед за ним.

Пестель склонил голову набок. Медленно сокращая расстояние между ними, не спускал с Виктории глаз. Он видел, что она не на шутку напугана – девушка вцепилась в шубку так, словно ее собирались отобрать, и взгляд бегал, как у затравленного зверька.

– Павел, сядь!

В интонациях Муравьева-Апостола явственно слышался лед. Пестель крепко сжал челюсти. Преодолев последние сантиметры, он практически навис над Викторией. Уперевшись одной рукой в стену рядом с ее лицом, замер в ожидании ответа. Почему она молчит? Это же такой простой вопрос.

Голову сжало, словно в тисках, и перед глазами на мгновение стало темно. Пестель тряхнул головой, словно желая отмахнуться от боли, которая пришла так невовремя. Крепко сжав кулаки, чтобы не выдать её, Пестель заставил себя не отвести взгляд от глаз Виктории. По ее лицу было ясно, что выглядел он в эту минуту устрашающе.

– Что именно Рылеев тебе говорил?! – теряя терпение и почти срываясь на крик, спросил он.

Боль накатывала волнами, отвлекая, заставляя забыть обо всем, кроме главного – ему нужно добиться правды любой ценой. Взбешенный, Пестель готов был схватить девушку за плечи и трясти, трясти до тех пор, пока она не скажет ему все, что утаила до этой минуты.

– Павел, успокойся! – Сергей схватил его за плечо и одним резким сильным движением развернул к себе. – Что с тобой творится?!

– Пусть она просто ответит, – упрямо повторил Пестель, прожигая Сергея горящим взглядом. Узнать правду, узнать, что Виктория здесь ни при чем, вдруг оказалось для него жизненно важным.

Ему будет достаточно всего пары слов. Он готов поверить в то, что Рылеев не ошибся и не подвел их всех. Он хочет поверить в это, только пусть она скажет сама.

– Выйди, – сухо приказал Сергей. – Выйди и успокойся.

Весь пыл и вся ярость слетели с Пестеля в один миг, словно на него вылили ушат воды. Муравьев-Апостол стоял перед ним, готовый среагировать на любое движение. Его глаза сверкали льдом. Пестель сжал ладонь в кулак и снова разжал пальцы. Вздохнул глубоко и медленно, выравнивая дыхание. Сердце билось где-то в горле. Он уже и сам не понимал, отчего вдруг кинулся на девушку, перепугав ее до смерти. Фанатик, вспомнил он ее слова. Одно это слово – хлесткое, безжалостно правдивое. Оно эхом отдалось где-то в подсознании.

Пестель круто развернулся на каблуках и вышел из комнаты. На лестничной клетке он остановился и, оперевшись на перила, опустил голову вниз. Глубокий вдох. Выдох. Сейчас боль пройдет.

Он слышал приглушенные голоса, доносящиеся из-за приоткрытой двери. Говорил Сергей. Очевидно, Виктория всерьез решила играть в молчанку. Помедлив еще минуту, чтобы убедиться в том, что приступ не начнется, Пестель вернулся в квартиру и плотно прижал за собой дверь.

Виктория стояла у окна спиной к нему; Муравьев-Апостол в растерянности сжимал в руках свернутый вдвое лист бумаги. При звуке шагов он поднял голову. Во взгляде его карих глаз – молчаливый упрек и сожаление. Оглянувшись на девушку, Сергей положил записку на комод и подошел к Пестелю почти вплотную.

– Она решила остаться на ночь здесь, хотя я предлагал ей свободную квартиру по соседству, – вполголоса и очень сухо сказал он. – Проследи за тем, чтобы ей ничего не угрожало. И, прошу тебя, Павел, без эмоций.

– Уже уходишь? – бесстрастно уточнил Пестель, наблюдая за тем, как Сергей натягивает перчатки. – А как же тот разговор, с которым ты пришел ко мне? Ты же так и не рассказал мне то, что собирался.

– Я расскажу тебе обо всем завтра, – коротко бросил Муравьёв-Апостол. – А сейчас я зайду к Кондратию, сообщу, что с Викторией все в порядке.

Пестель устало кивнул. Он был рад тому, что Сергей уходит. Он так и не узнал ничего из того, что собирался узнать в этот вечер, но сил решать оставшиеся вопросы уже не было. Сейчас он ляжет спать. Со всем можно разобраться после.

Сергей остановился в дверях и снова обернулся на товарища.

– Павел? – позвал он и, дождавшись, когда тот поднимет в ответ голову, напомнил: – Без эмоций. И без того проблем хватает.

***

Пестель церкви не любил. И даже не по той причине, что с детства воспитывался в лютеранской вере, а из-за самой атмосферы русского храма. Эта глубокая тишина, в которой были слышны лишь гулкие шаги да редкие вздохи, эти строгие лики, глядящие на тебя так, словно знают обо всех твоих грехах, этот запах ладана – все здесь напоминало Пестелю о том, что мысли, ежедневно наполняющие его сознание, неправильны, грешны, разрушительны. Поэтому утром, найдя записку Виктории, он решил идти сразу к Рылееву, чтобы убедиться в том, что с его родственницей все в полном порядке, и объясниться за случившееся.

Зачем идти в церковь в понедельник утром, Пестель не понимал. Как и то, почему он не проснулся, услышав, как она уходит. Почему она не сказала ему ни слова, оставив лишь сухую записку, он как раз понимал отчетливо – после вчерашнего девушка вряд ли захочет здороваться с ним при встрече, не то что разговаривать. Вспомнив об этом, Пестель со злости порвал записку и, бросив обрывки в жестяную плошку, поджег. Он думал, что наконец научился держать себя в руках, но снова сорвался на эмоции. Это было неприятно и тревожило его по-настоящему.

Весь путь до дома Рылеева Пестель думал о Виктории. Ему, конечно же, не стоило вчера на нее кричать. Сергей прав – в конце концов, она всего лишь женщина. Да, она отличается от других женщин, с которыми раньше общался Пестель, но она все равно ею оставалась – неспособной за себя постоять, слабой перед мужчиной. Извиняться Пестель вовсе не собирался. Говорить с ней тоже. Убедиться, что с ней все в порядке – вот что побудило его сделать крюк и зайти в синий дом на набережной Мойки.

Пестель открыл тяжелую входную дверь и, поднявшись по лестнице, остановился у квартиры Рылеева. Он не знал, что именно рассказал Кондратию заходивший вчера Сергей, и поэтому никак не мог решиться постучать и войти. Простояв так несколько секунд и разозлившись на себя, Пестель поднял руку и решительно постучал. Дверь открылась сама.

Предчувствие беды захватило Пестеля с головой, и, не думая ни секунды, он распахнул дверь настежь и вошёл. Он знал, что поступает неправильно. В квартиру к Рылееву могла заявиться полиция – с арестом или нет, но появляться в ее присутствии было бы верхом неразумности. Самым правильным было бы уйти и подождать снаружи, но Пестель ничего не мог с собой поделать. Мысль о том, что Наталья Михайловна вынуждена в бессильном одиночестве наблюдать за тем, как арестовывают ее мужа, не позволяла Пестелю оставаться в стороне.

Он минул быстрым шагом коридор и остановился на пороге гостиной. Его взгляд, напряженный до предела, сразу же выхватил фигуру Рылеева – в домашнем халате поверх сорочки, взъерошенный, заспанный, он говорил с человеком в темном плаще. Спустя секунду Кондратий тоже увидел товарища, и по его взгляду Пестель сразу понял, что ему сейчас лучше не вмешиваться. Продолжая наблюдать за ним, он отступил назад, шагнув за открытую дверь и таким образом скрывшись от посторонних глаз.

Рылеев ответил незнакомцу что-то короткое и, судя по всему, резкое и вышел из комнаты. Остановившись у вешалки и делая вид, что ищет что-то в карманах, сказал едва слышно:

– Ничего не спрашивай у меня и не говори. Если вдруг тебя спросят о чем-либо, отрицай.

Он, очевидно, нашел то, что искал и, шепнув тихое: «уходи», вернулся назад в гостиную. Ни разу не взглянув на него и ничем не выдав его присутствия, закрыл за собой двери. Все, что оставалось Пестелю – уйти в тревоге и смутном ощущении, что случилось что-то плохое.

Торопливо он спустился по лестнице и вышел из дома. Это не арест, здесь что-то другое. Рылеева допрашивали, но не как обвиняемого, а как свидетеля. Может, что-то произошло по соседству с его квартирой? Или Кондратий увидел что-то, что ему видеть не следовало? Но почему он тогда приказал ему все отрицать? Пестель пошел прочь от дома, решив, что лишний раз светиться возле него не стоит. Рылеев не арестован – это главное. Остальное он может объяснить потом.

Пестель вышел к каналу и посмотрел по сторонам. К синему дому, увязая в снегу, шла девушка. Узнав в ней Викторию, Пестель следил за тем, как она открывает чугунную калитку и входит внутрь. Неловкая, маленькая – даже с такого расстояния видно, как покраснели от холода ее руки – она устало брела по снегу домой, где как раз в эту минуту…

Суть происходящего Пестель понял слишком поздно. Вчера следили вовсе не за ним, а за Викторией. И в дом к Рылееву сегодня пришли вовсе не за тем, чтобы арестовать его, а из-за нее. Пестель еще не понял, для чего именно им нужна девушка, но отчетливо осознал, что ей нельзя заходить в дом сейчас, после того, как Кондратий дал ложные показания.

Он догнал ее у самого входа – спасибо тяжелой двери, которую девушке не удалось открыть с первого раза! – и крепко взял за локоть. Виктория вздрогнула, но, увидев Пестеля, успокоилась.

– Там сейчас полиция, – опередив девушку, сказал он. – Надо уходить. Срочно.

Он увлек ее за собой, и Виктория пошла за ним следом, как послушный ягненок. Она ничего не спросила и ни на секунду не усомнилась в верности его слов. Такое доверие удивило и ранило Пестеля, которому было бы легче, если бы девушка не поверила ему или хотя бы выдернула свою руку. Но Виктория как будто забыла все, что он ей вчера наговорил, и доверчиво держалась за его плечо. Ей приходилось практически бежать, чтобы успеть за его широким шагом, а Пестель спешил увести ее от опасного дома, поэтому не сбавлял хода.

Остановился он, только когда они дошли до места. Не придумав ничего лучше, он снова привел ее к себе домой.

– Послушай меня, – Пестель развернул девушку к себе и строго посмотрел ей в глаза. – Мне сейчас надо уйти. Когда вернусь, не знаю. Но ты отсюда никуда не уходишь и ждешь меня. Это ясно?

Виктория кивнула.

– И когда я приду, ты мне все расскажешь, – добавил он, с трудом пряча неловкость. Девушка смотрела на него без малейшего намека на обиду, и от этого взгляда вдруг проснулась совесть. – Поняла? – резко спросил он, за грубостью скрывая истинные чувства.

– Я поняла, – тихо ответила Виктория и в избытке чувств вытянула руку, чтобы погладить плечо мужчины. – Спасибо.

Пестель уклонился от ее прикосновения и указал рукой на дом.

– Ключ под порогом, – сухо сообщил он и, развернувшись, пошел прочь.

Ему было досадно за то, что девушка ведет себя с ним, как ни в чем не бывало. Слишком свободно. Так, словно они были знакомы как минимум с детства. Отсюда напрашивалось два вывода: либо за этим стоит какая-то неведомая ему цель, либо Викторию попросту не учили светским манерам и она не знает, как нужно вести себя с едва знакомым мужчиной. Пестель даже не знал, умеет ли она говорить по-французски – с ним она говорила исключительно на русском языке.

Забот мне мало, думал Пестель, шагая обратно к набережной. И до этого времени у него было много проблем, теперь же прибавилась еще одна. Я не буду оборачиваться, твердо сказал он себе и обернулся назад через секунду. Виктория уже вошла в дом – заснеженный двор был пуст.

Пестель поправил воротник и уверенно свернул на широкую дорогу. Впереди его ждал разговор с Сергеем, и, судя по всему, неприятности только начинались.

========== -4– ==========

К вечеру, вернувшись домой, Пестель не чувствовал ног от усталости и холода. Весь день ему пришлось провести на морозе, начиная встречей с Сергеем и заканчивая плановым смотром у Петропавловской крепости.

Он уже успел забыть о Виктории, которая ждала его в квартире, и поэтому первые несколько секунд был крайне удивлен теплу обычно не прогретой комнаты. Когда он вошёл, Виктория суетилась у окна, переливая молоко из кувшина в жестяную кружку. Заметив его, девушка вздрогнула от неожиданности.

– Ты вернулся, – она поставила кувшин под окно и улыбнулась. – Я не слышала, как ты вошёл.

– Надо быть внимательней, – хмуро бросил Пестель, стягивая с ног мокрые от снега сапоги и задаваясь вопросом, когда они успели перейти на «ты». – Я провожу тебя домой чуть позже, – добавил он, тяжело опускаясь на стул и откидываясь назад. Тело странно ломило, и глаза болели от яркого света стоявшей на столе лампы.

Он услышал шаги – Виктория подошла ближе и встала напротив.

– Но я думала, что останусь здесь на ночь, – сказала она, очевидно, глядя прямо ему в лицо. – За домом еще несколько дней могут следить, и…

– …и ты решила, что моя комната – самое подходящее место для того, кто прячется от полиции? – ядовито поинтересовался Пестель, растирая пальцами переносицу.

– Да?.. – робко предположила Виктория, и Пестелю вдруг очень захотелось открыть глаза и увидеть, какое сейчас у девушки выражение лица.

Растерянно-ждущее.

– Нет. – Твердо обрубил Пестель, глядя на Викторию тем взглядом, после которого люди обычно ему не возражают.

Она простояла напротив него с минуту. Потом вздохнула, отошла от стола и, подойдя к окну, обернулась назад через плечо.

– Будешь ужинать?

– Нет, – снова повторил Пестель, прекрасно зная, что на ужин все равно нечего есть.

– Я нашла немного крупы и купила молока, – словно читая его мысли, пояснила Виктория. – Надеюсь, ты любишь кашу.

Пестель посмотрел на нее с нескрываемым удивлением – он не понимал, как можно не уловить такой простой намек. Виктория поймала его взгляд, и вся ее оставшаяся уверенность тут же сошла на нет.

– Прости, – тихо сказала она и поджала губы. – Думаю, мне стоит уйти прямо сейчас.

– Нет, – в третий раз выдохнул Пестель, опираясь локтями о стол и выжидательно глядя на девушку. – Сначала ты расскажешь мне все с самого начала и объяснишь, кто и почему тебя ищет.

Он устал. После встречи с Сергеем и его отнюдь не приятных новостей о том, что, возможно, на Украине их ждет предатель, он чувствовал себя выжатым, как лимон. Ему хотелось забыть обо всем хотя бы ненадолго, не контролировать в разговоре с кем-либо каждое свое слово, просто уснуть и проспать много часов подряд. Пестель желал решить нависнувшие над ним проблемы и приступить к основной задаче. Он чувствовал, как уходит время, корил себя – за вынужденное промедление, других – за их нерешительность. У него болела голова и спина, а ног он почти не чувствовал.

Пестель хотел, чтобы Виктория наконец ушла и больше никогда не появлялась, но в то же время он боялся ее отпустить, потому что она уже успела увидеть и услышать столько всего, что хватит на пожизненную ссылку всем, кто собирался в гостиной Рылеева. Он отодвинул от себя лампу, чтобы не так ярко било в глаза, и напомнил о себе:

– Я слушаю.

Виктория села на стул в углу и, сложив руки на коленях, опустила глаза в пол.

– Меня ищут, потому что я не должна находиться в Петербурге.

– Почему? – спросил Пестель, совсем не удовлетворенный таким коротким ответом.

Виктория на секунду подняла голову, кинув на мужчину опасливый взгляд из-под дрожащих ресниц. Она словно взвешивала каждое свое слово, прежде чем ответить ему.

Пестель не торопил ее. Он сидел, глядя прямо на девушку, и ему отчего-то было то жарко, то холодно. Растирая мокрые ладони в попытке согреть их, Пестель мучительно пытался сконцентрироваться на разговоре. Виктория медлила. Когда она наконец заговорила, ее голос звучал тихо и холодно, так, словно каждое слово доставляло ей боль:

– Мой отец прошел три войны. В войне с Наполеоном был дважды ранен, но не покинул поле боя. Сражался за Россию против врага… а потом был отправлен на вечную каторгу за измену Родине, которую не совершал, – Виктория замолчала, и лишь ее глаза смотрели упрямо и горели странной решимостью. – Мама пыталась добиться аудиенции с императором, просила его о милости… Моего отца оговорили, он всего лишь был в плену… Все закончилось тем, что нас выслали из Петербурга. Не вслед за отцом, но без права вернуться назад.

Последние слова долетели до Пестеля очень глухо, как будто из-под воды. Он тряхнул головой, скидывая с себя холодное оцепенение, и молча отвел взгляд. Очень хотелось пить – губы были жаркие и сухие.

Он встал и медленно подошел к окну, где Виктория оставила кружку с молоком. Выпив ее залпом, прислонился спиной к холодной стене и сверху вниз посмотрел на сидевшую у окна девушку. Война, император, Наполеон… Он не понял ни слова из того, что она сказала.

– Так значит, ты скоро уедешь из Петербурга? – спросил он единственное, что уловил из ее рассказа. Одеревеневшими пальцами он дергал непослушную застежку, ослабляя воротник мундира, который в одно мгновение превратился в настоящую удавку.

– Мне придется уехать, – ответила Виктория, следя за ним пристально и настороженно. – Но пока это возможно, я буду оставаться здесь… Я хотела лишь увидеть Александра… Увидеть того, кто волен распоряжаться судьбами других людей так легко, словно это ничего не значит! Но теперь я хочу большего.

– Интересно знать, чего же, – хмуро высказался вслух Пестель, не ожидая, впрочем, ответа, но Виктория встала со своего места и, глядя ему в глаза, горячо прошептала:

– Я хочу доказать ему и другим, что он такой же человек, как и все мы.

Пальцы соскочили с воротника мундира и зависли в воздухе. Пестель смотрел на девушку и молчал. Её глаза были так близко, что он мог видеть свое отражение в её зрачках. Губы слегка вздрагивают от переполнявших её эмоций, грудь поднимается тяжело и медленно, тонкие пальцы мнут юбку. Виктория стояла перед ним, гордо откинув голову назад, и даже не подозревала, как была прекрасна в эту секунду. Даже в своем простом и некрасивом платье она выглядела лучше, чем любая из всех придворных красавиц, виденных Пестелем за его жизнь. Он должен был догадаться, чем вызван её интерес к революции и императору. Должен был понять, почему она носит недорогие наряды и говорит с ним так, словно она его товарищ по полку.

Война, Александр, ссылка… Так значит, она хочет спасти отца?

– Весьма странный способ помочь своему отцу, – заметил Пестель. – Тем более, прошло уже столько лет…

– Отец умер, – выпалила Виктория, отводя взгляд от лица мужчины.

– Значит, это месть? – чуть наклонив голову набок, уточнил Пестель.

Кусая губы, Виктория тряхнула головой.

– Нет. Я просто не хочу, чтобы это повторилось… С кем-нибудь еще.

Пестель кивнул, показывая, что все понял. Девочка, впечатлившись смертью отца на чужбине, приехала в Петербург, чтобы установить в России справедливость. Сама того не заметив, девочка заигралась в политику и попыталась влезть туда, куда ей уж точно лезть не стоит. Определенно, эту девочку нужно отправить домой, и как можно скорее.

– Ну вот что, – Пестель положил руки на плечи Виктории и, отодвинув ее от себя, уверенно заявил: – Во вторник я уезжаю из Петербурга – изменились планы, и мне нужно срочно возвращаться на Украину. До границы поедешь со мной, потом я найду надежного человека, который согласится отвезти тебя, куда скажешь. Кондратий сам бы сказал тебе об этом самое большее – через неделю. И уж точно через две недели он сам повез бы тебя назад. Так что я облегчу ему задачу. Не благодари, – заметив, что Виктория пытается что-то возразить, добавил Пестель.

Девушка поджала губы, но сказать что-то еще не посмела. Он наблюдал за ней еще несколько секунд. Кротко потупив взор, Виктория молчала. Пестель уже успел изучить ее за эти несколько дней знакомства и знал: за этой мнимой покорностью скрывается что-то большее.

– Я поняла, – наконец ответила девушка, вздыхая глубоко и печально. – Я ценю Вашу помощь.

Пестель не мог не заметить этот нарочито официальный тон, к которому до этого момента Виктория прибегала крайне редко. Подавив тяжелый вздох, он прошел мимо Виктории и вышел из комнаты. Мысль о том, что придется вести ее домой этим вечером, вдруг показалась ему слишком гнетущей. Решив, что не случится ничего страшного, если он позволит ей остаться у себя еще на одну ночь, Пестель вновь заглянул в комнату и коротко распорядился:

– Сегодня ты спишь здесь. Если что-то случится, я буду в соседней комнате.

Теперь, когда в разговоре была поставлена точка, он мог спокойно выдохнуть. На коротком диване, конечно, как следует не отдохнешь, но сейчас Пестель чувствовал себя настолько разбитым, что готов был уснуть даже на голом полу.

Он снял мундир и лег на диван, поджав под себя ноги. Болела голова, было холодно, но второго одеяла не было. Не придумав ничего лучшего, Пестель укрыл ноги своим плащом и закрыл глаза, пытаясь уснуть.

Не получалось.

Его мысли то и дело возвращались к Виктории, которая, наверно, уже видела седьмой сон. Лишь бы не наломала дров, хмуро подумал Пестель, вспомнив, как подозрительно легко согласилась девушка с его словами о том, что ей надо уехать.

Он перевернулся на другой бок, гоня размышления о том, что Виктория задумала что-то плохое. В конце концов, все скоро кончится. Послезавтра он будет уже в пути, в нескольких милях от Петербурга, еще через сутки он передаст ее под ответственность кому-нибудь из своего полка, а через неделю и вовсе забудет о девушке, как о маленьком недоразумении.

С этими мыслями он забылся в тревожном, лихорадочном сне.

***

Дорога, дорога, дорога. Много миль уже позади, но впереди еще столько же.

Пестель сидел в кибитке, укутанный до самого носа в непонятно откуда взявшийся шерстяной платок, и угрюмо смотрел перед собой. Взгляд – осоловевший и измученный. Он все-таки заболел. Но не простудой или гриппом, как полагал сам Пестель, а невыносимыми мыслями об окончательной и бесповоротной гибели России. Когда Пестелю было плохо, он всегда думал об этом, в сотни раз прокручивая в голове одни и те же мысли и решая, что бы он изменил в первую очередь. Собственно, именно так и родилась его «Русская правда». Не сразу, но планомерно, от первой до последней строчки. Пестель думал об этом постоянно, его ум ни секунду не находился в покое. Вот и сейчас он лихорадочно пытался понять, кто из Южного общества работает на два фронта.

– Выпей воды, – услышал он слева от себя навязчивый голос. Виктория сидела рядом, то и дело задевая его локтем или ногой, и всю дорогу не спускала с мужчины взволнованного взгляда.

Пестель ответил что-то тихое и неразборчивое – он сам не вник в суть сказанного, так сильно болела голова. Девушку этот ответ встревожил еще больше.

– Тебе нужно пить воду, ты болен! – с жаром воскликнула она, суетясь рядом и этим мельтешением доставляя еще больший дискомфорт.

Пестель хотел ответить ей, что он совершенно здоров, только устал немного, но почему-то не смог выдавить из себя ни слова. Тогда он ограничился взглядом – таким лютым, что Виктория сразу же замолчала и даже догадалась отодвинуться в сторону, к краю сиденья. Очевидно, обидевшись на то, что ее заботу отвергли таким грубым способом, она отвернулась от своего спутника и молчала до конца пути.

Кибитку безбожно трясло и бросало на поворотах. Измученный дорогой, Пестель бессильно откинул голову назад и смотрел в низкий потолок. От температуры клонило в сон, но уснуть как следует не получалось. Стоило ему только забыться в полудреме, как кибитку заносило в сторону, и притупившаяся было головная боль снова давала о себе знать.

Сквозь неясный гул в растревоженном сознании пульсировала одна-единственная мысль.

Кто же предатель?

Поджио? Помнится, он недавно выступал на собрании с тем, чтобы отказаться от радикальных решений… Нет, он слишком многое вложил в их дело, он не может быть предателем…

Давыдов?.. Нет, об этом и речи быть не может… Он один из тех немногих, кому Пестель может доверять. О братьях Муравьевых-Апостолах и вспоминать не приходилось. Значит…

…значит, кто-то из расквартированных. Но кто?..

Пестель провалился в вязкую темноту, когда они уже миновали границу и въехали на территорию Украины. Он не слышал, как один из офицеров его полка спрашивал о Виктории, не знал, что кибитка проехала мимо станции, на которой должна была сойти девушка. В лихорадочном ознобе он иногда различал движение возле себя и обрывки разговоров. По большей части – тихий женский голос, который часто повторял: «все хорошо».

…Виктория не остановила кучера там, где ей сказал Пестель. Она знала, что ей потом придется объясняться за этот поступок, но даже страх перед мужчиной и вина за нарушенное обещание оказались не такими сильными, как чувство, побудившее ее остаться. К концу пути Пестелю стало совсем плохо. Виктория не могла уйти, бросив его в лихорадке в сотне миль от конечного пункта. В дороге могло произойти все, что угодно. А если учитывать тот факт, что Пестель, насколько знала девушка, имел при себе компрометирующие бумаги, этот путь был вдвойне опасным.

Именно поэтому она зашторила окно прямо перед носом обескураженного всадника и приказала короткое:

– Едем!

Боже праведный, что бы сказала мама, если бы узнала, что ее дочь без долгих раздумий уехала неизвестно куда с едва знакомым мужчиной?.. Вспомнив мать, Виктория судорожно выдохнула. Буквально на днях она получила от нее письмо – короткое, искреннее, залитое слезами и воском таявшей свечи. Мама просила ее вернуться. Она не знала, для чего дочь отправилась в Петербург. Она думала, что Виктория просто хочет забрать кое-какие вещи, оставшиеся на их старой квартире. Бедная старая мама. Она не знала, что квартиру уже давно отдали, а вещи распродали.

Бедная старая мама.

Она даже не догадывалась о том, что ее дочь затеяла противозаконное, преступное деяние.

В Тульчинском районе их встретили удивленно – явно не ждали, что Пестель вернется так скоро, да тем более с женщиной. Пересуды велись несколько дней – все время, которое Пестель провел в постели, не выходя из крошечной мазанки на отшибе села. Первые сутки он лежал в беспамятстве, и Виктория не отходила от него ни на шаг. Она отпаивала его чаем и обтирала мокрым полотенцем горячий лоб. А потом гладила взмокшие волосы и пыталась успокоить его:

– Все хорошо.

Он бормотал что-то невнятное, часто повторял ее имя. Сначала девушка терялась и отчаянно краснела, молясь, чтобы этот громкий шепот не услышали за дверью. Потом поняла, что для Пестеля Виктория – совсем не имя. Ей уже приходилось слышать раньше это звучащее, как молитва, слово. Даже в бреду, на грани между сном и явью, он думал только об одном.

Пестель пришел в сознание под утро в четверг. Его дыхание стало ровным, исчезли хрипы, и Виктория, утомленная бессонной ночью, задремала. Проснулась она от пристального взгляда. Пестель смотрел на нее в упор со смешанным чувством, понять которое было невозможно.

Виктория замерла, как будто ее застали врасплох. Только теперь пришло осознание неловкости всей ситуации – она провела столько времени наедине с посторонним мужчиной, да к тому же без его ведома. Сгорая от стыда, Виктория зачем-то потушила единственную свечу, и комната погрузилась в полумрак. Единственный свет теперь падал только из-за приоткрытой в сени двери, но даже так девушка могла видеть каждое изменение на лице Пестеля.

Судорожно сглотнув, Виктория выпрямилась и, подняв руки к груди, попросила:

– Только, пожалуйста, в-выслушай меня.

Пестель видел ее силуэт размыто и нечетко, но сомнений у него не возникло: перед ним совершенно точно сидела Виктория. Волосы свободно спадают на грудь, на плечах – шерстяной платок. Глаза смотрят с опаской.

Пестель поднялся на локтях и, подождав, пока голова перестанет кружиться, посмотрел вокруг. Темно, но очертания вполне различимы. Комната не та, в которой он жил в Петербурге.

Дорога, дорога, треск колес и неясный гул голосов…

– …ты приехала сюда со мной, – догадавшись, убито сказал Пестель. Голос хриплый, губы сухие и потрескавшиеся.

– Прости меня, – замирая, прошептала Виктория. Она конечно же, боится его реакции.

Пестель откинулся на подушку и изможденно закрыл глаза.

– Когда мы приехали?

– Два дня назад.

Плохо.

Предатель, кем бы он ни был, наверняка догадался, что Пестель вернулся назад не просто так. Значит, застать его врасплох уже не получится.

Пестель услышал звук отодвигаемого стула и открыл глаза. Виктория уже была у двери.

– Не уходи, – позвал ее Пестель, и девушка вздрогнула от неожиданности. – Тебе не стоит ходить здесь одной. Все-таки…

Он осекся, сам не зная, для чего остановил девушку. Офицеры армий вряд ли бы представляли для нее опасность, но почему-то одна мысль о том, что Виктория будет находиться в их обществе одна, вызывала у Пестеля отторжение. Наверно, это из-за Кондратия, решил он. Потому что Виктория – его родственница, а сам он – его друг. Значит, Пестель несет за девушку ответственность.

Виктория вернулась обратно и вновь заняла свое место у его постели. Пестель нащупал рукой ее маленькую ладошку и некрепко сжал ее. Чтобы видеть ее, нужно было напрягать зрение, а так он мог чувствовать ее присутствие, и от этого было спокойнее. Пока она рядом, он может быть уверен, что она никуда не влезет и с ней ничего не случится.