Текст книги "Холодный воздух подземелий (СИ)"

Автор книги: chandei

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

В обеденный перерыв я просочился к Квиринусу в кабинет и заявил, что сегодня ночью «хочу поиграть», потому что наконец нашел место, где нам никто не помешает. Квирелл был удивлен – ведь я никогда самостоятельно не назначал ему встреч. Но усыпить его подозрительность оказалось не сложно: я давно заложил ему в голову мысль о том, что я с ним по собственному желанию, а не по принуждению – тем более, с того раза, когда он тискал меня в постели, Квирелл и впрямь мог думать, что его общество мне приятно. Видя, как я извиваюсь ужом и строю ему глазки, он погладил меня по волосам и сказал «Хорошо, я поиграю с мальчиком сегодня, раз он так сильно хочет». Я изобразил ликование и удовлетворенно покинул кабинет, усмехаясь про себя, как легко оказалось заманить этого идиота в ловушку.

Я был глупцом, раз не понимал, что добровольное согласие на близость отбивало у Квирелла всякое желание этой близости – его возбуждало насилие в самых уродливых формах, а страх и боль, которые испытывала жертва, заводили его намного сильнее, чем, что он непосредственно с ней делал.

Но в тот момент мне казалось, что я очень хитер, и все складывается по плану.

До самой ночи я был словно на адреналине: не чувствовал ни голода, ни жажды, а об усталости не шло и речи. Я раз за разом прокручивал в уме предстоящую сцену и возможные изменения в придуманном мною сценарии. Я учел даже тот вариант, если нападение на Квирелла окажется неудачным и он окажет сопротивление – вырвет у меня палочку или я не смогу обезоружить его. Я положил в карман штанов складной нож, чтобы в случае нападения не остаться без защиты – ради спасения своей жизни я был готов пожертвовать мечтой о мести и убить Квирелла без всякого пафоса и пламенных речей, как животное. Я был готов к угрозам, обещаниям жестокой расправы, слезам, стенаниям и немыслимым сделкам, которые подонок предложит мне в обмен на свою жизнь. Я знал, что не сдамся и завершу начатое, даже если Квирелл пообещает отгрызть себе ногу, за которую будет прикован цепью.

Проиграв весь спектакль про себя еще раз, я взял мантию-невидимку и отправился к нему.

Профессор ждал меня полностью одетый, правда без тюрбана, который в обычной жизни придавал ему нелепость и обманчивую безобидность.

– И где же находится то самое «безопасное» место? – поинтересовался он, едва капюшон мантии упал с моей головы. Я отметил, что вопрос прозвучал без должного энтузиазма, да и сам Квирелл выглядел каким-то уставшим.

– Прямо у Снейпа под носом. В подземельях Слизерина есть местечко, где ему нас никогда не достать, потому что ему даже мысли не придет искать нас там.

Лицо Квирелла исказила издевательская улыбка.

– Я смотрю, ты не сильно-то любишь нашего строгого Северуса.

– Да я вообще его ненавижу, – ощерился я и мысленно добавил:

«Не меньше, чем тебя, урод».

Я взял Квирелла за руку, он наложил на себя Дезиллюминационные чары, и мы отправились в подземелья.

Мое сердце ухало так, что мне казалось, что его стук эхом разносится по коридорам и отдает пульсацией в ладони, но мой спутник ничего не замечал. Пока мы шли я ощущал нереальность происходящего. Вся эта ситуация была до чертиков абсурдна: я добровольно спускался в темный безлюдный лабиринт с насильником и убийцей и не испытывал при этом страха, потому что знал, что в ту ночь мы должны поменяться ролями – Квирелл был моим белым кроликом, а я – удавом, который намеревался его сожрать.

Как только за нами закрылась дверь, запечатывающая лабиринт, я поднял с земли приготовленный факел и зажег его. Можно было воспользоваться Люмосом, но оранжевый свет пляшущего пламени обладал своей собственной магией и навевал средневековую атмосферу. Похоже от запаха копоти и мрачных теней на стенах у Квирелла слегка поубавилось уверенности, и, пока мы шли, он не сделал ни одной попытки до меня дотронуться.

Мы зашли в маленькую каменную келью, и она моментально озарилась желтым трепещущим светом; я закрепил факел на стене и огляделся. Мы стояли в тесном закутке глубоко под землей, пределы видимости не достигали даже нескольких футов. От этого места в обе стороны уходили бесконечные черные туннели лабиринта, наполненные непроглядной тьмой, которая не рассеивалась здесь ни днем, ни ночью. Было холодно и по-загробному тихо – едва слышный треск пламени на конце факела раздавался в моих ушах ревом сверхзвукового самолета, несущимся по взлетной полосе. Видел Мерлин, мне самому было неуютно в этом месте.

Квирелл видимо чувствовал то же самое: эти подземелья навевали мрачную тоску, которая едва ли способствовала возбуждению. Он нервно озирался и не спешил со мной «играть». Мне это не нравилось. По плану он должен был возбудиться и попытаться меня взять. Это было нужно по двум причинам: во-первых, для увеличения моей ярости и решимости, а во-вторых, так было легче застать его врасплох… Но отчего-то Квирелл медлил. Я тоже начал нервничать, потому что знал, что времени у меня было совсем немного.

Я бросил мантию-невидимку у входа и подошел к нему совсем близко.

– Давай, – с придыханием сказал я и встал перед Квиреллом на колени, пытаясь правдоподобно изобразить покорность и обожание.

Я ожидал, что, увидев мои пресмыкания, он сразу же возбудится и расстегнет штаны, понося меня грязными ругательствами, но Квирелл вновь меня разочаровал. Он как-то криво и вымученно улыбнулся и по-отечески погладил меня по голове. Я удивленно посмотрел на него и, занервничав еще больше, потянулся к застежке на его штанах.

– Т-с-с, Гарри, не стоит, – Квирелл перехватил мое запастье, не позволяя притронуться к нему.

– Что такое? – психуя, спросил я. – В чем дело?

– Слушай, Гарри, – он поднял меня с колен и притянул к себе, внимательно заглянув в лицо, – ты у меня очень хороший ласковый мальчик… Я решил, что мы больше не будем играть с тобой так, как раньше.

– П-почему? – недоуменно спросил я, уже тогда прекрасно зная, что Квирелл без этого не может.

– Я больше не хочу делать тебе больно, – объяснил он просто, – мы найдем кого-нибудь другого в следующем году.

Я уставился на него с открытым ртом.

После всех издевательств и мучений, которые я перенес, сделавшись опасным свидетелем, Квирелл отпускал меня на волю, и я не мог в это поверить.

Я хотел было спросить, с чем связана эта перемена, но вместо этого спросил совершенно другое.

– Я тебе больше не нравлюсь? Ты не хочешь меня? – вырвалось у меня прежде, чем я успел подумать.

– Ну, что ты! – он обнял мое лицо руками. – Ты у меня самый дорогой, самый любимый мальчик. Теперь мы с тобой вместе – ты будешь так же приходить ко мне, а я буду делать только то, что тебе приятно.

Я застыл в его руках, как восковая кукла. Все шло совершенно не по плану. Это был какой-то сюр, какой-то нелепый чудовищный бред. Мой насильник держал меня в объятьях и обещал меня любить прямо в тот момент, когда я собирался убить его. От абсурдности ситуации у меня заболела голова и заныли зубы. Все было ужасно неправильно, и я не знал, как это остановить и повернуть все на круги своя.

Квирелл, заметив мое замешательство, погладил меня по щеке и снисходительно улыбнулся.

– Пойдем обратно, Гарри, – сказал он понимающе и ласково. – Мы еще обсудим это завтра, но теперь нам пора спать.

Я чуть не ляпнул, это было невозможно. У Квирелла не могло быть никакого завтра – равно как и следующего года, и другого ребенка, который должен был заменить меня на холодном кафеле с размазанной на нем кровью. От мысли, что добыча ускользает из рук, на меня нахлынула паника, которую я еле подавил усилием воли. Я просто стоял не в силах сдвинуться с места. Еще несколько мгновений – и Квирелл заподозрил бы неладное, и тогда исход нашей встречи оказался бы непредсказуем. Но я не дал ему этих секунд.

Я отошел от него на пару шагов и, незаметно вытащив палочку, направил ее на него. Раз – и палочка Квирелла, выбитая Экспеллиармусом, оказалась зажата в моей ладони; два – железная цепь с клацаньем рванулась из угла и намертво сжала профессорскую лодыжку. Он вскрикнул от болезненного удара тяжелого металла о кость.

– Гарри, что ты делаешь? – испуганно спросил он. По его враз побелевшему лицу стало ясно, что такого поворота он не мог представить.

– Все кончено, Квиринус, – тихо произнес я, стоя в проеме.

Я неожиданно вспомнил, что должен произнести прощальную речь, но высокопарные слова застряли у меня в горле, показавшись теперь глупыми и неуместными. Торжественный момент был смазан. Я молчал, чувствуя себя неловко и глупо.

– Что это значит? – истерично воскликнул Квирелл. – Что ты делаешь?!

Я все так же молча поднял мантию с пола и неуклюже накинул ее. Затем снял со стены факел и направился к выходу.

– Гарри, умоляю, перестань, – до него кажется стала доходить вся жестокость моего замысла, – отпусти меня, прошу.

– Нет, – еле слышно произнес я.

Не для того я планировал свою месть так долго, чтобы теперь просто взять и отпустить своего пленника.

– Стой! – Квирелл кинулся ко мне с вытянутыми руками: я испугался, что он схватит меня за одежду и дернулся назад, но его пальцы схватили лишь воздух – цепь делала непреодолимыми те полметра, которые разделяли нас в крошечной комнате.

Я выскользнул прочь из кельи подальше от пойманного мною монстра, облачаясь в мантию-невидимку.

– Гарри, умоляю! – Квирелл был на грани отчаяния, но все еще не терял надежды разжалобить меня. – Не делай этого! Это какая-то шутка, да? Я знаю, что ты добрый мальчик и не можешь причинить мне зла! Но прошу, останови это!

– Боюсь, что могу, – глухо ответил я, вновь доставая палочку. – Прощай, Квиринус.

– Гарри, подожди! – метался профессор. – Давай поговорим!

Но я больше не слушал. В одной руке я держал факел, а другой – палочку, которую направлял на каменную плиту, стоящую рядом. Заклинание Левитации заставило ее сдвинуться с места и медленно со скрежетом поехать в сторону зияющего проема. На моих глазах отесанная глыба начала закрывать вход в комнату.

Вопль, огласивший лабиринт, был настолько пронзительным, что я испугался, что кто-то из жильцов подземелья мог слышать его отзвук. Квирелл кричал без перерыва, даже когда плита полностью замуровала келью, я слышал его приглушенные рвущиеся наружу вопли. Последним, что я видел в сужающемся проеме, было его белое перекошенное лицо с горящими глазами.

Как только основное дело было сделано, и каменная глыба превратилась в надгробие, я спокойно переломил палочку Квирелла в руке и, сложив ее в карман, быстрым уверенным шагом направился прочь из подземелий. Оттуда я сразу же отправился в комнаты уже бывшего профессора ЗОТИ. Заперев за собой дверь и сняв мантию, я разжег камин и начал выдвигать ящики и вышвыривать содержимое шкафов на пол. Я уменьшал вещи заклинанием и без разбору швырял их в огонь. Я не оставлял и не жалел ничего: одежда, бумаги, ценности, дорожные сундуки и чемоданы, артефакты и фотографии отправлялись в камин и сгорали там, превращаясь в пепел. Туда же отправились палочка Квирелла, его тюрбан и все его книги. Я занимался этим три с половиной часа. На рассвете комнаты выглядели так, словно профессор, собираясь второпях, оставил после себя лишь пустые ящики и прогоревшую золу в камине. Но для полной имитации его скоропостижного отъезда мне было необходимо сделать еще одно важное дело.

Из всех вещей на столе я оставил лишь перо и лист бумаги.

«Дорогой Альбус…», – фамильярно начал я письмо, обращаясь к директору. У профессора Дамблдора не должно было возникнуть сомнений, что к нему обращался сам Квирелл. Прочитав написанное несколько раз, я счел, что текст выглядит достаточно убедительно.

Заря уже окрасила небо на востоке в розовый цвет, поэтому я поспешно бросил перо в тлеющие угли и побежал в совятню.

Когда я прокрался обратно в спальню, был еще очень ранний час, и все естественно спали. Мое письмо директор должен был прочесть за утренней чашкой кофе, и тогда в исчезновении профессора не увидят ничего подозрительного.

Я упал на кровать, чувствуя себя совершенно изможденным и измотанным. Никакого торжества и триумфа я не ощущал – было лишь какое-то тупое опустошение и смертельная усталость. Осмыслить произошедшее я не успел, потому что моментально заснул прямо в одежде.

Проснулся я через несколько часов с тяжелой головой и муторным чувством тревоги, которое затопило мои внутренности изнутри, едва я открыл глаза. В спальне было пусто – наверняка, завтрак давно закончился, и никому не пришло в голову позвать меня с собой – уже тогда никому не было до меня дела. Не поднимая головы с подушки, я резко вспомнил произошедшее ночью. Страх пронзил меня, как острие гоблинского клинка. А что, если пока я спал, Квирелл сумел выбраться из своей темницы и сбежать?! Или кто-то из обитателей замка услышал его вопли и нашел его, выпустив на волю? Если это так, он непременно расскажет о том, что я натворил, и тогда меня вышвырнут из школы. Какой же я идиот, надо было просто заколоть его ножом, и все!

Трясущимися руками я надел очки и вышел из спальни. Нож по-прежнему оттягивал карман моих брюк, но теперь я знал, что ни за что не расстанусь с ним.

На носу были экзамены, но я не мог даже думать о том, чтобы что-то учить. До обеда я слонялся по замку и территории около него. Все выглядело таким обыденным: однокашники были привычно шумны и беспечны и кажется даже не подозревали о запертом в подземельях чудовище. Я принюхивался к воздуху, чтобы уловить хоть какие-то изменения, произошедшие в это утро, но все было пугающе спокойным.

На обед в Большой зал я пришел с единственной целью проверить профессорский состав. Я сел на привычное место, пододвинул к себе тарелку и сделал вид, что ем, хотя уже вторые сутки кусок не лез мне горло. Я незаметно разглядывал стол преподавателей. Место Квирелла ожидаемо пустовало. На соседнем стуле сидел профессор Снейп и что-то жевал, не обращая внимания на студентов. Остальные преподаватели ели, переговаривались и выглядели какими-то расслабленными (наверное, под влиянием жары) – ни в одном из лиц я не разглядел никакой настороженности или сосредоточенности, которая выдавала бы их подозрения. “Наверное, Дамблдор уже сказал им, что Квирелл уехал ночью”, – подумал я.

– Давай, Фредди, гони галлеон, – услышал я рядом с собой и обернулся.

Близнецы Уизли опять решали свои денежные споры.

– Я всегда знал, что ты нехороший человек, Джордж, обдирать родного брата на целый галлеон из-за какого-то вшивого бурундука в тюрбане – не это ли проявление скотского жлобства?

– Я просто учу тебя отвечать за свои слова, – Джордж спрятал золотую монету в карман и довольно хмыкнул, – говорил я тебе: Квирелл не протянет даже до экзаменов, а ты мне не верил.

– Не думал, что эта водяная крыса окажется слабее Уилсона – тот и то продержался до чар!

Близнецы продолжили обсуждать свой собственный рейтинг профессоров Защиты за последние годы, но я их уже не слушал. Я знал, что должность проклята и не один преподаватель не задерживался на ней больше года, но в тот момент меня поразила превратность судьбы, которая распорядилась так, что тем самым обстоятельством, лишившим настоящего профессора его места оказался я. В этом была какая-то злая ирония: мой план оказался солидарен с действующим проклятием, и я, наивный глупец, узрел в своем поступке неведомую мне фатальную предопределенность.

Казалось, никого в замке не волновало неожиданное исчезновение Квирелла: слух о его трусливом побеге разлетелся очень быстро и не вызвал ничего, кроме насмешки и презрения. Вокруг меня бурлила и кипела жизнь, но я этого не замечал. Время для меня как будто остановилось. От страшной мучительной тревоги я не ел и не спал. Стоило мне забыться недолгим поверхностным сном, как из темноты на меня набрасывался оскаленный рычащий Квирелл, обезумевший от ярости, вызванной моим предательством, и начинал рвать меня голыми руками на части, ломая мне кости и выворачивая наизнанку. Каждый раз я вскакивал в ледяном поту с выпрыгивающим из груди сердцем в полной уверенности, что мой мучитель вновь на свободе. И каждый раз мне требовалось время, чтобы успокоиться и убедить себя, что это было невозможно – я лично сжег его палочку и завалил его темницу тяжелым камнем. Никто не стал бы искать его в подземельях в школе. Но страх все равно никуда не девался. Я сходил с ума. О том, чтобы вновь спуститься в лабиринт и проверить своего пленника не могло быть даже речи – я знал, что больше никогда, никогда в жизни не вернусь в то проклятое место, чтобы вновь пережить ту ночь, когда на меня в последний раз из темноты посмотрело это знакомое ненавистное мне лицо!

Я не помню, как начались и прошли экзамены, я даже не помню, как собрал вещи и вернулся в Лондон. Все было, как в плотном удушливом тумане, в котором я прятался от собственных кошмаров.

Живя летом у Дурслей, я проклинал себя каждое утро за то, что рассказал Квиреллу о своих тете и дяде и о том, где те живут. Долгими летними днями я читал тетины романы, чтобы как-то отвлечься от переживаний, но мне это плохо помогало. К моему несчастью, в моих руках оказался знаменитый «Парфюмер»: в книге убийца проникал в дома своих жертв почти что магическим образом, а на утро родственники находили мертвые тела девушек без волос и одежды в собственных постелях. Моему взвинченному воображению этого было более, чем достаточно. Каждый день я ждал, что в Литтл-Уингинг семенящей походкой войдет сутулая фигура в тюрбане и, роняя слюни, как бешенная собака, слащаво скажет “Ну, здравствуй, Гарри, вот мы и встретились.” Порой мне впрямь казалось, что я – не жилец: настолько реальным мне представлялось зловещее бегство профессора из ловушки и последующее за ним возмездие.

Но шли дни, и никто не приходил по мою душу на Тисовую улицу и не шептал мое имя в темной комнате. Я знал, что у моего поступка было два возможных исхода – либо Квирелл сумел спастись, и тогда моя участь была незавидна, либо он по сей день находится в своей темнице, и в этом случае по расчетам он давно должен быть мертв. Факт его смерти был для меня абсолютной абстракцией – я ни разу так и не ощутил того, что причинил ему боль. Вопреки распространенному заблуждению, месть не была сладка – если честно, я вообще не понял, что произошло: как я жил в страхе и ненависти до заточения Квирелла – так и продолжил жить после него.

Однажды после жаркого летнего дня я перед тем, как отправиться спать, пренебрег возможностью вдоволь напиться воды, и спустя несколько часов жестоко пожалел об этом. После моего возвращения из Хогвартса, Дурсли взяли привычку запирать меня в комнате на ночь, полагая, что теперь я особо опасен, и могу причинить им вред, пока они спят. Они великодушно обеспечили мне удобства, снабдив ночным горшком под кроватью, если до утра у меня возникнет необходимость посещения уборной. Но об источнике питьевой воды они не позаботились, и ту ночь я провел, изнывая от жажды в темной душной комнате, мечтая больше всего о том, чтобы поскорее наступило утро, и я добрался до ванной, где прямо из-под крана напился холодной воды. От обезвоживания голова разболелась и как будто увеличилась в размере, в глаза как песка насыпали, а наличие горшка раздражало – при всем желании я ничего не смог бы в него отлить. Я ворочался в кровати и не мог думать ни о чем кроме воды, размышляя, как быстро умру, если утро так и не наступит.

В ту ночь я впервые задумался о том, как умирал Квирелл в течении тех нескольких дней, пока я ходил по земле прямо над ним. Я представлял, как он сидел в кромешной тьме, потерявший счет времени, и от тотального обезвоживания не мог даже плакать. Как с трудом разлеплял тяжелые веки и вновь закрывал глаза, потому что не мог видеть ничего, кроме окружавшей его черноты; как водил сухим языком по потрескавшимся губам и хрипел, мечтая, чтобы его мучения поскорее закончились. Едва ли в последние часы он мог думать о мести – в его мозгу не могло существовать ни единой мысли, кроме мечты о воде. Наверное, под конец он бредил и звал меня, до самой смерти надеясь, что я все-таки приду – ведь его мальчик всегда был так добр к нему…

Под утро я задремал и мне вновь приснился Квирелл, но в этом сне он был совсем другим: не было ни клыков, ни когтей, ни горящих глаз на его лице – он был совсем обычным и человеческим – сторонний наблюдатель, посмотревший на него такого, никогда не заподозрил в нем любителя насиловать детей. Даже я, глядя на него теперь, не испытывал ни ненависти, ни страха, будто встречал своего старого знакомого, с которым не виделся уже много лет.

– Что же ты натворил, мой маленький глупый мальчик? – ласково и слегка печально сказал он мне.

Во сне он казался мне таким же, как в тот день, когда мы занимались любовью на его кровати.

– Ты живой? – удивленно и недоверчиво ахнул я.

Квирелл посмотрел на меня с грустной нежностью.

– Конечно, дурачок. До сих пор не могу поверить, что ты и вправду хотел меня убить.

– Прости, – сказал я и заплакал во сне.

– Не плачь, малыш, все хорошо, я на тебя сержусь…

Я проснулся, не веря, что видел всего лишь сон. Слезы текли у меня по лицу. “Что же ты натворил”, – эхом звучало у меня в голове. “Что же я натворил?”. Горечь от совершенного мной злодеяния затопила меня, заставляя мое сердце снова и снова обливаться кровью. Впервые за все это время я вдруг страстно захотел, чтобы Квирелл и вправду был жив.

Но когда первое впечатление, произведенное этим видением, улеглось, реальность постепенно вернулась ко мне, и я вновь обрел способность холодно мыслить. Небольшая вероятность спастись у Квирелла все же существовала, и в моей душе поселилась слабая надежда, что в течении нескольких дней кто-то нашел его и незаметно отпустил на волю. Я прекрасно отдавал себе отчет, что Квиринус был крайне опасен, и в этом случае моя жизнь каждую минуту находилась под угрозой; но даже это не казалось мне теперь столь существенным по сравнению с тем преступлением, которое я возможно сумел совершить.

Проверить жив бывший профессор или нет было очень просто – если темница в подземельях окажется пуста, значит, ему все же удалось избежать смерти. Однако я ни за что не решился бы проверять это сам – подобного испытания я был не в силах вынести. Я решил, что попрошу об этом то существо, которое свободно может перемещаться по Хогвартсу и при этом не боится смерти. Ответ пришел сразу – мне нужно было договориться с призраком. Я поклялся себе, что, если окажется так, что Квирелл жив, я сразу же пойду к профессору Макгонагалл и расскажу ей всю правду от начала до конца, чтобы она и другие профессора знали, что опасный убийца на свободе, и тогда они возможно примут меры, чтобы защитить мою жизнь. О том, что делать, если худшее все же случилось, я не хотел даже думать.

Призрачная надежда грела меня в последние дни лета и, возвращаясь в школу на Хогвартс-экспрессе, я не мог дождаться прибытия, чтобы как можно скорее договориться с привидением, которое прояснило бы мои смутные догадки. Я так мечтал, чтобы Квиринус был жив, что почти поверил в придуманную мной версию его чудесного спасения, по которой призраки, привлеченные его воплями, находили место его заточения и сообщали об этом кому-то из профессоров, а уже те вызволяли глупого Квирелла из беды. Я был практически убежден в том, что все именно так и было, и оттого страшно разочаровался, когда Кровавый барон, которого я посвятил в свою тайну, заявил, что не слышал никаких воплей. Я все равно слезно просил его обыскать подземелья – у меня все еще оставалась слабая надежда, что Квиринус выбрался каким-то другим, неизвестным мне способом.

Призрак бродил под землей три дня, а на четвертый сообщил мне, что глубоко под замком в одном из темных туннелей есть плотно затворенный склеп, в который никогда не проникал луч солнца, где на каменном полу лежит мертвое человеческое тело, прикованное железной цепью. Но в том склепе так холодно и сухо, что мертвец практически не гниет – влага испаряется с поверхности его тела, и оно усыхает, не разлагаясь, как сорванные листья в жаркий день…

Надежда покинула меня. Я осознал, что стал преступником. Убийцей. В точности таким же, как Квирелл.

Мне было не место в этой школе, в этом замке, в мире нормальных людей. Меня окружали обычные дети и взрослые, которые жили без всяких темных пятен в их биографии, а их руки не были замараны кровью. Тяжесть моего проклятия была так невыносима, что в первое время я хотел даже предать свой поступок огласке, а затем либо понести наказание в тюрьме, либо покончить с собой… Я даже спланировал свою смерть, перед которой отправлял свой расколдованный дневник кому-то из профессоров, а затем протыкал грудь себе ножом в закрытом классе. Но со временем я отбросил эту мысль.

Надо было как-то жить дальше: учиться, взрослеть, искать свое место в обществе. Единственным выходом было скрыть произошедшее и постараться забыть все, как страшный сон. Но сон не хотел забываться.

Еще летом я узнал, что восставшие мертвецы – не сказка, и из трупа человека можно сделать послушного раба, который будет способен убивать даже будучи при этом сам мертвым. Подробности об инферналах я узнал из купленной книги, и немного успокоился: обращение должно было происходить в момент смерти, следовательно, стать инферналом Квирелл уже не мог. Но я все равно боялся, что покойный профессор мог быть для меня опасен: мне потребовались неоднократные заверения Кровавого Барона, что призрак Квиринуса не вернулся в замок после смерти, чтобы мстить мне до скончания дней. Я попросил привидение Слизерина не разглашать мою тайну, и в одиночку отправился на очередной круг ада, который приготовила мне жизнь…

А дальше вы и сами знаете. Я жил, мучился, плакал, по-прежнему чурался людей. Но потом постепенно понял, что время идет и теперь я, пожалуй, даже смогу с этим жить. Прошел год. В последние месяцы я был как никогда спокоен: мой дневник с прошлого года так и лежал у профессора Снейпа непрочтенным – я решил, что он никогда так и не расшифрует его. Ни у кого не было против меня ни единой улики: Квиринуса никто не искал – в Хогвартсе ни разу не появились ни родственники, ни знакомые, обеспокоенные его пропажей. Была вероятность, что через десять лет никто не вспомнит даже его имени, не говоря уже о предполагаемой связи со мной. Доказательством моей вины было лишь его тело, спрятанное здесь, в Хогвартсе. Я решил достать его и уничтожить. Мне по-прежнему было невыразимо страшно даже спускаться в подземный лабиринт, уж не говоря о том, чтобы вскрыть гробницу убитого мной человека. Но не смотря ни на что это нужно было сделать. Если бы мне удалось выполнить задачу, я скорей всего отодвинул бы ночью каменную плиту и, не подходя к телу, трансфигурировал бы его в любую другую вещь, которую впоследствии закопал или сжег. Но я так боялся встречи со своим преступлением лицом к лицу, что решил немного выпить «для храбрости». Стоит ли говорить, что в тот вечер я изрядно перестарался, и, отправившись доставать тело без мантии-невидимки, при входе в подземелья сразу же попался профессору Снейпу. Кажется, тогда я чуть не проболтался по пьяни…

– Я думал, что вы шли выпендриваться перед Малфоем, – впервые за долгое время вставил ремарку я.

– Нет, – мотнул головой Поттер. – В тот вечер он был ни при чем. И конечно, Драко ничего не знал о нас с Квиреллом.

Он вздохнул.

– Вот собственно и все, – подвел итог он. – Кто знает, я мог бы годами жить, не раскрывая себя – учиться, работать, завести семью и друзей. Но боггарт выдал меня. И вот я здесь, рассказываю вам эту историю.

Повисло молчание. Я стоял и по-прежнему смотрел в огонь, подпирая плечом каменную кладку. С прихода мальчишки прошло уже несколько часов, но я так ни разу и не присел. Альбус за моей спиной вертел в пальцах какую-то свою безделушку, которыми был завален его кабинет. Поттер сидел тихо, но мы знали, что он ждет нашей реакции.

– И ты ни разу так и не обратился к кому-нибудь за помощью за все это время? – спросил Альбус, подняв брови.

– К кому? Я не знал ни одного человека, в чьем молчании я был уверен. Пока Квиринус был жив, я боялся, что кто-то узнает, чем мы с ним занимаемся; после того, как я убил его, я вновь боялся, что об этом узнают и предадут дело огласке. Я не считал, что другие профессора – такие же преступники, как и он, но, узнав, что я сделал, они оказались бы не на моей стороне, и тогда меня ждало наказание, которое я впрочем несомненно заслужил.

– Думаю, учитывая твой возраст и сложившуюся ситуацию, никто из преподавателей не стал бы предавать дело огласке… Я слышал, что с тобой пытались побеседовать профессор Макгонагалл и профессор Люпин.

– Да, – подтвердил Поттер, – профессор Люпин предлагал мне зайти к нему, но я ни разу не пришел. Не знаю, возможно, он неплохой человек, но теперь я с некоторым предубеждением отношусь к преподавателям ЗОТИ – особенно к тем, кто интересуется моей жизнью и приглашает в кабинет для разговоров наедине.

– Понимаю, – со вздохом прикрыл глаза Альбус.

– А профессор Макгонагалл – совсем другое дело; она умна, справедлива, деликатна и отнеслась ко мне очень тепло и по-доброму, когда я… когда мне было особенно плохо. Конечно, я не заслуживал ее расположения, но я был так одинок и потерян, что не мог от него отказаться, рассказав ей правду. Она ничего у меня не спрашивала и относилась ко мне, как к другу – я не хотел, чтобы она знала, кем я на самом деле являюсь.

– И кем же ты являешься по собственному мнению, Гарри? – спросил директор, блеснув глазами из-под очков.

– Убийцей, – мальчишка пожал плечами. – Квирелл был тогда беззащитен.

– Ты не смог бы сразиться с ним в равном бою и победить, – заметил я, но Поттер не обратил на мои слова внимания.

– Он меня любил, – еле слышно прошептал он, и его голос задрожал. – И доверял мне. А я все равно убил его, зная это.

И впервые за все это время мальчик закрыл лицо и заплакал.

– Ты готов простить ему все, что он с тобою сделал лишь потому, что Квирелл обещал тебя не мучить? – тихо спросил его Альбус.

– Нет, – пробормотал Поттер, закрывая рот ладонью, – вам не понять. Меня никто никогда не любил, я и не знал, каково это. Долгие месяцы я обманывал Квирелла, интуитивно чувствуя, что моя ложь должна помочь мне. А он слишком в нее поверил и привязался ко мне. Он был единственным человеком, который когда-либо меня любил, понимаете? Лишь за это мне следовало оставить ему жизнь…

Мальчишка начал яростно тереть глаза, чтобы остановить текущие слезы.

– Ты ошибаешься, принимая привязанность Квирелла к тебе за любовь, Гарри, – спокойно, но твердо произнес Дамблдор. – Ты был сродни кошке или собаке, которая преданно лижет хозяину руки, но что стало с тобой, если бы твое притворство раскрылось, и ты перестал быть молчаливым и удобным, как прежде? Его любовь помешала бы ему убить тебя, если бы он понял, что ты можешь его разоблачить? Ты был совершенно прав, полагая, что Квирелл уничтожит тебя, если выживет после твоей выходки. Такие люди не прощают обид.