Текст книги "Холодный воздух подземелий (СИ)"

Автор книги: chandei

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

========== Глава 1 ==========

Грядущий год моей педагогической деятельности не сулил ничего приятного, как впрочем все предыдущие годы, которые я имел неудовольствие провести в стенах этой школы. Однако конкретно для меня он обладал двумя отличительными особенностями: сыну Люциуса в этом году исполнилось одиннадцать, и это означало, что Драко с первого сентября начнет учиться в Хогвартсе под моим руководством. А вместе с ним на первый курс должен поступить никто иной, как Опора и Надежда магической Британии, Золотой ребенок, переживший Аваду Темного Лорда, родной сын небезызвестного для меня Джеймса Поттера.

Имя этого ребёнка у всех магов современности на устах, но лично мне абсолютно наплевать на его имя – одной фамилии достаточно, чтобы понять, что за наследственность несет в себе этот мальчишка помимо своей известности.

Несмотря на то что я преподаю в Хогвартсе уже девять лет и меня не должны беспокоить отпрыски давнишних, а тем паче мертвых подонков, я невольно задумывался над тем, каким окажется малолетний Поттер, и оправдаются ли мои худшие предположения на его счет: если его отбитый папаша от собственной мании величия был явно не в себе – что же в таком случае сделается с его сынком, который еще до того, как научился самостоятельно вытирать сопли, уже так впечатляюще и незаслуженно прославился?

На распределении этого года я с затаенным волнением внимательно вглядывался в толпу серой ученической массы, а не умирал от скуки, как это обычно бывало в предыдущие годы. Минерва дошла до половины списка фамилий, после чего мой крестник, Драко Малфой, поступил на факультет Слизерин, в чем я ни на мгновение не сомневался. Среди голов несортированной одиннадцатилетней посредственности я неожиданно выхватил черноволосого растрепанного мальчишку в круглых очках, который, как воробей, вертел головой в разные стороны и явно нервничал. Я моментально узнал его, хотя и видел последний раз лишь мельком, когда ему было не больше года. Сомнений быть не могло: это безошибочно был его сын. Поэтому я ни на мгновение не удивился, когда после выкрика Минервы «Поттер Гарри!» лохматая уменьшенная версия Джеймса проковыляла к табуретке со Шляпой и ожидаемо отправилась на факультет, достойным представителем которого (без тени иронии) в свое время был ее биологический создатель.

Я, кажется, совсем задумался, мрачно наблюдая, как мальчишка пьянеет от восторга и купается во внимании, которое ему уделял стол гриффиндорцев, поэтому пропустил вопрос, который задал новый преподаватель ЗОТИ, сидящий рядом со мной.

– Что? – рассеянно, но холодно переспросил я.

– Вы уже познакомились с маленьким По-Поттером, Сев-Северус? – с набитым ртом, лыбясь, переспросил Квиринус Квирелл, которого я не смел называть профессором исключительно из чувства уважения к данной профессии.

– Не имел удовольствия, – сухо ответил я, чувствуя, как раздражение подступает к горлу.

– А я уже вст-встречался с…с ним в Кос-Косой Аллее! – заикаясь, не иначе как от счастья, сообщил мне мой вынужденный собеседник да с таким видом, будто этим фактом можно было гордиться.

– Такой хор-хороший вежливый мальчик, Северус, – продолжал он рекламировать мне Поттера, словно впрямь думал, что мое мнение о студентах формируется на основе чьих-то рекомендаций, – жаль его только – совсем сирота, представляете?

– Полагаю, с его-то славой он не будет страдать от дефицита внимания и любви, – презрительно отрезал я и принялся за еду, не собираясь отвечать Квиреллу до конца вечера.

В нашем преподавательском полку ежегодно прибывало и убывало на одну единицу профессорской массы, так как ни один соискатель места преподавателя ЗОТИ не задерживался на нем больше года, а Альбус с поистине гриффиндорским упрямством отказывал мне в этой должности из года в год под разными предлогами. В итоге на протяжении последних десятков лет многие поколения студентов были вынуждены наблюдать текучку непрофессиональных кадров, негодных не только для преподавания, но даже для несложной умственной работы (лично я не доверил бы многим из них даже мытье полов в своих классах).

Квирелл, судя по всему, обещал солидарно присоединиться к этому ряду бездарностей, которым выпало измываться (по-другому не скажешь) над предметом, касающимся защиты от Темных искусств, от знания которого в иной раз могла зависеть жизнь студентов.

Я подавил гримасу отвращения, слушая нудный рассказ новоявленного «профессора» о его приключениях с вампирами в Румынии, который, не сомневаюсь, он придумал не позднее двух часов назад. Весь вид этого существа сигнализировал мне о его физической и интеллектуальной ущербности: цыплячье телосложение, лицо деревенского недоумка, который однако для придания себе загадочности нацепил тюрбан и мантию азиатского покроя; на каждом слове Квирелл заикался и нервно дергал руками, словно его незаметно для окружающих били током; видимо, единственной защите, которой это недоразумение могло обучить – разве что защите от санитаров в отделении для душевнобольных в Мунго.

Я пообещал себе не обращать на него внимания – да будет благ всесильный Мерлин, даже если реки потекут вспять, Квирелл все равно неизбежно вылетит отсюда в конце года и избавит нас от своего раздражающего присутствия, освободив вакантное место для очередного пройдохи.

***

Я давно научился абстрагироваться от ежедневного потока сменяющихся передо мной студенческих лиц – все они были лишь объектами моей обстановки, в которой я существовал. Мои ученики были слишком глупы и бездарны, чтобы стоить моих нервов – даже если кто-то из них и ненавидел меня за мою резкую критику, то эта ненависть не могла оказаться взаимной лишь потому, что мне было на них плевать. Моя власть и интеллектуальное превосходство, а также страх и уважение, которые я умел внушать этим юным паршивцам, делали мою работу выносимой для меня все эти годы, и со временем я даже приобрел что-то похожее на внутреннее спокойствие.

Но приезд отпрыска Поттеров пошатнул мое душевное равновесие, потому что я не знал, что за характер несет в себе этот юнец и с чем при ближайшем рассмотрении мне предстоит столкнуться. Минерва упоминала, что после смерти Поттеров Альбус отдал ребенка родственникам матери, которые судя по ее наблюдениям были не сильно благосклонны к мальчишке. Я сам помнил Петунью, как истеричную неуравновешенную девчонку, и, если Минерва не лгала, та и впрямь не сильно изменилась с годами – лишь разжилась уютным магловским гнездышком и приобрела целлюлит на тощих боках. Не думаю, что в этом доме у мальчишки была райская жизнь, но по моему мнению, для его адекватности это было полезнее, чем общество его аморального папеньки и его полоумных друзей.

Я всегда гордился умением себя контролировать, поэтому дал себе слово относиться к Гарри Поттеру максимально непредвзято, но на первом же занятии не смог подавить неконтролируемый приступ неприязни, когда на меня с первой парты высокомерно вылупился чертов Джеймс!

Разумеется, это был не он, в чем я убедился присмотревшись к малолетнему Поттеру внимательнее. Усилием воли я заставил себя продолжать урок как ни в чем не бывало и, лишь взяв себя в руки и успокоившись, я вдруг понял, что мальчишка смотрит на меня со странным воодушевлением, которое я сначала принял за издевку, и похоже готовится записывать высокопарные избитые фразы, которые я ежегодно произношу на первом занятии у первокурсников, заранее зная, что большинство из них – безнадежные болваны. Но, видимо, моя вступительная речь смогла произвести на мальчишку впечатление. Было совершенно очевидно, что он не знал, кто я и какую роль его отец сыграл в моей судьбе; он не мог знать, за что я могу его ненавидеть или предвзято относиться. Я безошибочно узнал в нем ребенка из мира маглов, которые всегда разительно отличались от детей из семей волшебников: поначалу все происходящее кажется им волшебством, сказкой, они стремятся к познанию. Но вскоре очарование рассеивается, новый дивный мир приедается, и вчерашние восторженные мечтатели становятся посредственностями, а их глаза потухают и отражают лишь скуку и лень.

Я вижу это превращение из года в год и не собираюсь тешить этих детей несбыточными иллюзиями. Единственную мысль, которую они должны усвоить на моих уроках – чтобы добиться результата, они обязаны выполнять мои рекомендации и вкалывать, как домашние эльфы.

Именно поэтому я стираю бессмысленный восторг с лица Поттера всего лишь тройкой несложных вопросов. Юнец меняется в лице, и едва до него доходит, что я не пытаюсь с ним миндальничать под стать остальным, как паршивец сразу же осмеливается мне нахамить! Я чувствую приступ ярости, но быстро ставлю зарвавшегося щенка на место. Мои худшие предположения насчет мальчишки подтверждаются: он всего лишь тупоголовый напыщенный индюк – Джеймс Поттер номер два. Но слава Мерлину, теперь преимущество не на его стороне: Нюниуса больше нет – есть только Северус Снейп, который больше никогда не позволит безнаказанно над собой издеваться.

***

На первом педсовете ожидаемо обсуждают главную новость этого года – приезд Золотого Мальчика. Я не желаю участвовать в обсуждении и высказывать свое мнение: многие из присутствующих здесь в курсе моих прежних отношений с Поттером-старшим, и, стоит мне сказать, что мальчишка нахал и болван (такой же как отец!), как они не преминут ткнуть меня носом в мое нелицеприятное прошлое, обвинив в предвзятости. Поэтому я молчу, делая безразличный скучающий вид.

Помимо Поттера на курсе обнаруживается еще три всадника Апокалипсиса – все четверо учатся само собой на Гриффиндоре. Первый из них самый разрушительный – Лонгботтом; если это фантастическое существо доучится до седьмого курса не погибнув по неосторожности и не убив кого-нибудь по той же самой причине, я до конца своих дней с поседевшей головой буду пить Умиротворяющий бальзам и считать, что страшная беда обошла меня стороной.

Второй – девчонка из семьи маглов Грейнджер. Нет, она не взрывает котлов, не дерзит и никоим образом не нарушает правила. Но ее манера скакать с вытянутой рукой и высокомерно умничать, озвучивая элементарные вещи, не вызывает у меня ничего кроме отвращения и раздражает похлеще тупости Лонгботтома.

Еще один – Уизли. Нет, не тот, который староста и даже не один из близнецов, которые правда сами по себе те еще отвратные экземпляры. Это другой, еще один Уизли, который, судя по жалким потугам в области зельеварения, звезд с неба не хватает и навряд ли когда-нибудь начнет. Я бы никогда не обратил на него внимания, если бы не тот факт, что буквально с первых дней он становится верным подпевалой Поттера, и теперь, когда они сидят вдвоем на моих уроках, я вынужден беспрестанно усмирять их совместное безудержное веселье, результатом которого становится порча ингредиентов и оборудования.

Из-за этих четверых каждую пятницу у меня с утра начинается изжога на нервной почве, потому что я привык работать с одним – максимум двумя идиотами на класс; здесь же концентрация раздражающих факторов увеличена в два раза при допустимой норме. Несмотря на то что половину класса составляют Слизеринцы, в числе которых мой крестник (довольно способный кстати), присутствие Драко ситуацию не уравновешивает, а скорее наоборот – характер у Малфоев довольно сложный, младший наследник не исключение. Плюс ко всему Драко взял манеру цепляться к Поттеру при любом удобном случае, что ясно дело, тоже не способствует улучшению дисциплины.

Поначалу паршивец со шрамом пробовал дерзить в ответ на мои замечания, но всего полсотни снятых баллов и пары отработок хватило, чтобы Поттер с Уизли приуменьшили свой пыл и стали вести себя на уроках более-менее сносно. Прошло совсем немного времени, и я даже признался себе, что Поттер вовсе не то чудовище, каким показался мне на первых порах. Все было намного прозаичнее – он как раз-таки был классической образцово показательной посредственностью, которых я снисходительно презирал и на которых не обращал внимания, если те не приносили мне беспокойства. Каждый раз Поттер умудрялся наскрести себе лишь слабое «Удовлетворительно», потому что вместо того, чтобы сосредоточиться, он вертелся на стуле, как нюхль в поисках золота, непрестанно улыбаясь то ненаглядному Уизли, то остальным товарищам по развитию; на контрасте с ним Лонгботтом пыхтел так, что я каждый раз опасался, что тот может помереть от перенапряжения извилин, но его результат никогда не заслуживал больше «тролля», который я уверенно ставил ему на каждом занятии.

Но как выяснилось несколько позже, талант Поттера был вовсе не в учебе. На Хэллоуин произошел маленький подозрительный инцидент – кто-то, а точнее не кто-то, а идиот Квирелл, как я сразу же догадался, запустил в подземелья горного тролля, видимо, с целью героически усмирить его на глазах многих зрителей и тем самым поднять свой авторитет среди коллег и студентов. Но что-то пошло не по плану, и тролля пришлось усмирять не Квиреллу, а кому бы вы думали? Одиннадцатилетней беззащитной бестолочи Поттеру! Беззащитной, потому что палочка не в счет – он пока умел ею только книззлу в глаз тыкать. Так что Квирелл нашел свой несостоявшийся поверженный трофей на полу туалета, окруженный тремя первокурсниками, у которых очевидно на троих мозгов было еще меньше, чем у одного среднего тролля. Оказалось, с опасным агрессивным существом пошла сражаться Грейнджер, а Поттер с Уизли – ее спасать; а весь преподавательский состав в это время бежал сюда с затаенным страхом найти здесь помимо тролля еще парочку размозженных дубиной черепов, чье содержимое нам пришлось бы неизбежно лицезреть…

Услышав эту версию событий на месте происшествия непосредственно от Грейнджер, я испытал в глубине души смутное сожаление, что безмозглое существо (это я о тролле) не приложило для профилактики эту рыжую гриффиндорскую голову разок своей дубиной. Краем глаза я заметил, как у Минервы на лице заходили желваки от досады, что все три недоразумения учатся именно на ее факультете. Я подумал, что сюда бы еще Лонгботтома и все – картина маслом. Квирелл, увидав плоды своей идиотской затеи, лишился чувств и упал на пол (ниже пола в наших глазах ему было уже некуда падать); поднимать и приводить его в чувство никто не ринулся.

Из-за этого глупого рискованного стечения обстоятельств два малолетних болвана теперь почивали на лаврах, и с того вечера к дуэту Поттера-Уизли присоединилась еще и Грейнджер. Я решил сварить Минерве к Рождеству как минимум пять галлонов Умиротворяющего бальзама.

***

В начале ноября произошел по-настоящему уникальный случай. Нет, за окном не наступило лето, Трелони не завязала с пьянством, и даже не уволили Квирелла, хотя я и настаивал на этом варианте во время приватного разговора с Дамблдором.

Просто на одном из занятий Поттер сварил лучшее зелье в классе.

Я не мог в это поверить – даже если каждое его действие было продиктовано зудящей на ухо Грейнджер, то как его зелье могло оказаться лучше зелья мисс Зубрилки, которая теперь наверняка не переживет подобного унижения?

– Как вам это удалось, Поттер? – изумленно спросил я, зачерпывая латунным ковшом кристально прозрачную настойку гвоздикоцветной эписции, тонкий горьковатый аромат которой не оставлял сомнений в качестве приготовленного зелья. Для сравнения – у Финнигана плавали белые плотные хлопья на поверхности, у Грейнджер на первый взгляд все было хорошо, но накипь на стенках котла портила впечатление; зелье Уизли было мутным, у Малфоя на дне выпал серый осадок – про остальные экземпляры молчу, потому что смотреть там было не на что.

Я с подозрением смотрел на Поттера, ожидая ответа, до которого тот все же снизошел через некоторое время.

– Не знаю, сэр, – с глупым выражением лица проговорил он. – Я просто внимательно читал инструкцию в учебнике…

Оказывается Поттер умел внимательно читать, о как. Класс замер в ожидании вердикта, переводя взгляды с Поттера на меня и обратно – с меня на Поттера. Я собрал все свое самообладание в кулак…

– Десять баллов Гриффиндору, – с усилием произнес я, полагая, что сразу же наткнусь на самодовольное победное выражение, написанное на лице мальчишки, которое не вызовет у меня ничего кроме раздражения, но ошибся.

Мальчишка вообще никак не отреагировал на мою скупую похвалу и продолжал сидеть с прежним глупым выражением лица, нахохлившись как воробей. Я подумал, что это явно не в стиле Поттеров, и, отойдя к своему столу, окинул звезду сегодняшнего урока внимательным взглядом.

Мальчишка выглядел каким-то невыспавшимся и еще более рассеянным, чем обычно. Уизли тыкал его в бок, советуя поторопиться на обед, и Поттер нехотя подчинился, собирая свои вещи, при этом не говоря своим приятелям не слова. Томас с Лонгботтомом решили, что обязаны поздравить его с блестящим успехом, и принялись хлопать его по плечу, очевидно, надеясь доставить удовольствие герою. Но к моему величайшему удивлению, Поттер лишь кисло улыбнулся своим почитателям и смылся из класса. Слава, оказывается, может быстро осточертеть!

Так или иначе, я был уверен, что блестящее зелье сынка Джеймса было не более, чем удачей – такой же, как и победа над троллем неделей ранее. Я решил понаблюдать за ним на следующем занятии.

Через неделю все повторилось.

Полтора часа я не спускал с паршивца глаз и не мог поверить в то, что видел. Проклятый Поттер ни разу не оторвал взгляд от парты, и стоило Уизли попытаться отвлечь соседа какой-либо идиотской ерундой, как Поттер еще яростнее и угрюмее утыкался в учебник, игнорируя реплики своего самого ревностного подхалима! Грейнджер сидела рядом и высокомерно выдавала замечания исключительно по делу, но юный победитель темных лордов и троллей также не обращал на нее никакого внимания.

Я усмехнулся про себя: судя по тому, как Поттер ударился в учебу, дорогие товарищи-подпевалы достали его до почечных колик, иначе с чего бы он предпочитал их бессмысленную трепотню книжкам?

Спустя пару недель замеченные успехи Поттера начали нахваливать на педсовете.

– Удивительный ребенок, коллеги! – кудахтала Спраут. – Сам тише воды ниже травы, а пишет такие замечательные полные эссе! С ним пока может соревноваться только мисс Грейнджер…

Я едва удержался, чтобы закатить глаза. Таких тихонь-отличников было, как правило, по три-четыре на каждом курсе, но мы никогда их не обсуждали, во-первых, потому что у них не было героического прошлого; а во-вторых, если они не доставляли проблем – какого черта нам вообще нужно было их обсуждать? Но Поттер – это ж особый случай, так и будем до седьмого курса разбирать каждый его чих, аж думать противно…

– Как тебе Гарри, Северус? – небрежно спросил меня Альбус, когда мы остались с ним в кабинете наедине. Он блеснул на меня глазами с плохо скрываемым любопытством.

Я сделал бесстрастное лицо.

– Едва ли я могу удивить вас своими выводами, – ответил я, усмехнувшись, – это совершенно обычный мальчишка, ничем не отличающийся от других.

– Это хорошо, – Дамблдор вздохнул, – быть может, вы сумеете найти с ним общий язык.

– Это вряд ли, – я внутренне скривился, – он учится не на моем факультете, все его проблемы должна решать Минерва, а специально втираться к Поттеру в доверие я не собираюсь. Я буду оценивать его только по успехам в моем предмете, иных причин относиться к нему по-особенному у меня нет.

Конечно, сказав это, я слегка покривил душой; но я и не был расположен откровенничать с директором, как в былые времена. Тем паче, что и прежде мне приходилось делать это скорее от безысходности и отчаяния. Альбус был большой любитель влезть в душу и покопаться там, поэтому я с неудовольствием ждал, когда он напомнит мне, чьим сыном был малолетний Поттер. Но в этот раз Дамблдор проявил деликатность.

– Рад это слышать, мой мальчик, – только и сказал он и отпустил меня.

Правильно сделал, подумал я. Потому что изменить мое отношение к мальчишке не мог даже тот факт, что он был ее сыном.

Больше мы к этой теме не возвращались.

Но отчего-то я стал усиленно следить за Поттером – сперва неосознанно, а затем совершенно сознательно, причем с пристальным вниманием ко всем незначительным мелочам и изменениям, которые происходили у меня перед глазами. Спустя несколько недель мне пришлось признать, что с мальчишкой происходит что-то странное: едва ли я мог вразумительно объяснить, что именно – я просто чувствовал это, руководствуясь своим мрачным опытом.

Внешне я ничем не выдавал своего подозрения и никогда не отказывал себе в порыве пройтись по недостаткам Поттера, которые заключались и в его растрепанном внешнем виде, и в отсутствующем выражении лица, и самое главное, его глупой бесполезной для него известности. Видимо, в один момент я слегка перестарался, и мальчишка начал меня шугаться – едва завидев меня, начинал искать глазами свободный угол, в который можно было забиться с наивной надеждой, что я его не замечу. Глупец! От этой картины мне становилось даже смешно – знать бы мне лет двадцать назад, что существо с фамилией Поттер будет прятаться от меня по щелям, ни за что бы не поверил. В любом случае, я не собирался щадить нежные чувства мальчишки, кем бы тот ни являлся.

Между тем, Поттер дичал с каждым днем все заметнее: он больше не ходил с составе свиты, состоящей из Уизли и Грейнджер, а на моих занятиях взял привычку сидеть за партой в гордом одиночестве, уделяя внимание только учебнику и котлу; по тому, как угрюм был мальчишка, и его убитому виду, я не мог думать, что это было из-за высокомерия. Прежние друзья и однокурсники поглядывали на него сначала удивленно, а затем неприязненно – интересно, что за ссора могла произойти между простыми смертными и избранником судьбы, из-за которой тот сидел теперь одинокий и не понятый?

Я видел много раз маленькую фигурку, которая скучающе болталась по окрестностям и коридорам замка в полном одиночестве. Стоило этому щуплому существу в очках увидеть меня издалека, как его праздная расслабленность испарялась в тот же миг, Поттер напрягался и сразу семенил в противоположную сторону, стараясь всеми силами избежать столкновения.

Поначалу меня это забавляло, но вскоре начало раздражать.

Однажды я заметил его в выходной день в коридоре по обыкновению шатающимся без дела. Кажется, Поттер разглядывал картины и что-то подобное, точно сказать не могу. У меня в голове сразу же возникла уместная в данной ситуации реплика, которой я намеревался припечатать попавшегося под руку мальчишку. Я направился в его сторону, собираясь сделать это неожиданно: юнец как раз зазевался и до сих пор не обнаружил моего присутствия. Но мою задумку испортил поганый кретин Квирелл! Он опередил меня на десять шагов, появившись с другого конца коридора, и позвал Поттера по имени.

Малолетний растяпа от неожиданности дернулся всем телом и оцепенел; на его лице отразился затравленный страх, который придурок в тюрбане, ну, никак не мог внушать! Я осознал, что мальчишка избегает не меня конкретно, а в принципе любого из преподавателей.

Я сухо ответил на приветствие этой ущербной парочки и прошел мимо.

«Ты пом-помнишь пр-про отработку в суб-субботу, Пот-Поттер?» – услышал я за спиной мерзкий голос Квирелла и неразборчивый лепет мальчишки в ответ. Я не удержался и таки закатил глаза: недопрофессор сообщал об отработке таким подобострастным тоном, будто напрашивался на творческий вечер, который Поттер устраивал для поклонников. Мерлин всесильный, откуда у Альбуса такая тяга собирать сирых и убогих по всей Британии и делать из них преподавателей?!

Я мог бы бесконечно рассуждать на эту тему, но тогда мои мысли были заняты куда более важными вещами. Мое наблюдение сделало мои предположения более обоснованными.

Поттер боялся преподавателей – взрослых влиятельных на территории этого заведения людей, которые следили за дисциплиной и успеваемостью. С успеваемостью у мальчишки все было на удивление гладко, значит, дело было совершенно не в ней. Паршивец явно что-то натворил, либо неоднократно совершал нечто, что было запрещено правилами школы. Он боялся, что об этом узнают и накажут его, иначе, с чего бы ему было так нервничать? Интересно, что должен был совершить поганец, чтобы это заставило его перестать общаться с друзьями? Почему он ходит везде один? Я должен был разобраться в этом. Если мои предположения верны, мы должны будем принять меры и наказать Поттера – я лично буду настаивать на том, чтобы Альбус не проявлял никакого расхолаживающего снисхождения.

Мой план был прост: незаметно проследить, куда мальчишка ходит в одиночку и что за пакость скрывает у нас под носом. Поймать такого юнца, обведя вокруг пальца, для меня было плевым делом, но поганец словно подслушал мои мысли, и вскоре его одинокие шатания полностью прекратились. Я видел его лишь в Большом зале, на уроках и на квиддичном поле (да, он играл в квиддич уже на первом курсе – гены безмозглого папаши расцветали пышным цветом!). В остальное время его было не видно и не слышно – наверное, отсиживался в башне Гриффиндора все свободное время.

Поттер становился откровенно странным, а от этого еще более подозрительным: он ни с кем не общался, не реагировал на похвалы преподавателей и, как ни странно, теперь нигде не появлялся в одиночестве – с урока на урок он молчаливо и насупленно плелся в группе однокурсников, которые разговаривали между собой и не обращали внимания на прибившийся балласт. Если бы я не был преподавателем зелий и смотрел на ситуацию со стороны, я бы решил, что Поттер – имбецил, и ему не место среди детей с нормальным развитием. Но кому как не мне было знать, какие превосходные талантливые работы он писал по зельям! Причём каждый раз дополняя эссе примерами и сведениями, которые не изучались в основном курсе; из чего я делал вывод, что его интересует мой предмет, и он читает по нему огромное количество дополнительной литературы.

Как профессиональный зельевар я стопроцентно знал одну вещь: не существует никакого таланта к зельеварению, который в свое время так воспевал Слагхорн – есть только усидчивость, старательность и колоссальное количество знаний, которое однажды перерастает в качество и превращает обычного волшебника в зельевара.

Кажется, Поттер догадался об этом уже на первом курсе, поэтому каждое новое зелье, которое мы начинали варить, было для него выученным уроком прошлого раза – я не мог придраться ни к одному из них.

И это наблюдение беспокоило меня больше всего.

Мальчишка был успешен в учебе и в спорте; я был готов поклясться, что у него были все шансы стать всеобщим любимчиком и без всякой «избранности». Но все было наоборот: он был изгоем, собственные успехи его не радовали, похвалы – раздражали; то, что мои коллеги воспринимали за скромность, было ничем иным как забитостью и неуверенностью. Казалось, что мальчишка ненавидел себя.

Время шло, а я не мог ничего вынюхать, потому что Поттер ничем себя не выдавал. Продолжаться вечно это естественно не могло. Моя догадка все-таки попала в цель: мальчишка попался на дисциплине!

Его пару раз поймали в замке после отбоя глубокой ночью – первый раз это был Аргус, второй – Минерва. Оба раза по словам коллег мальчишка говорил, что направляется в в башню Гриффиндора, но на вопрос, откуда он шел, не мог ничего ответить и упорно молчал. На первый раз Поттер отделался только двадцатью баллами, на второй Минерва уже рассвирепела и сняла пятьдесят баллов и назначила отработку.

– Поттер меня разочаровал, – призналась она на педсовете на следующий день, – представляете, поймала его ночью в коридоре, а он мало того, что не объяснил происходящее, так еще и надерзил! На вопрос, почему он не в своей постели, заявил, что хотел остаться там, но у него не было выбора! Будто ему приходится патрулировать Хогвартс, а не нам!

Вектор хмыкнула, а я мысленно присвистнул: попадись мне Поттер ночью, на утро он оказался бы перед директором и попробовал бы тогда не объяснить, по какой причине он шлялся по ночам!

– Ума не приложу, что понадобилось первокурснику ночью за пределами спальни, – недовольно проворчала Макгонагал, тряся головой.

– А как при этом выглядел мальчик, Минерва? – пискляво спросил Флитвик, и весь профессорский состав уставился на декана Гриффиндора, ожидая услышать что-то из ряда вон выходящее.

– Совершенно обычно, – та непонимающе пожала плечами, – так, будто только встал с постели: растрепанный, в пижаме и чем-то очень недовольный.

– У него была с собой палочка? – поинтересовалась Хуч.

– Нет, – отрезала Минерва, – ему было некуда ее положить, в пижаме не было карманов. У него в руках был только носовой платок, куда он сморкался, – она задумчиво потерла переносицу, вспоминая, – кажется, Поттер чувствовал себя неважно и был простужен.

– Т-так он наверняк-ка ш-шел в больничное крыло! – решил поразить нас своей догадливостью Квирелл, но ему не удалось.

– Так зачем было скрывать этот факт и оба раза утверждать, что он идет обратно в спальню? – раздраженно спросила Минерва. – Тем более, я тоже думала об этом и разговаривала с Поппи – она клялась, что ни разу не видела Поттера в больничном крыле!

Уловив логическую нестыковку, Квирелл погрустнел и заткнулся.

– Не знаю, как вам сказать, коллеги, – вдруг неуверенно начала обычно резкая и крикливая Хуч, – но мне кажется, что Гарри довольно странный…

Надо же, одуплились! Я вытянул ноги под столом, готовясь слушать блестящие версии собратьев по преподаванию.

– Я тоже думала об этом! – патетически заломила руки Спраут, будто сознавалась в чём-то непристойном. – Нет, он, конечно, очень способный мальчик, но такой нелюдимый и угрюмый, наверное, сказывается недостаток материнской любви и привычка к одиночеству!

– Между нами, коллеги, – понизив голос проговорила Минерва и наклонилась к столу. Она на мгновение бросила недоверчивый взгляд на Квирелла, но его отупевший мечтательный вид убедил ее, что тема разговора уже давно перестала его интересовать, – я еще десять лет назад говорила Альбусу, что жизнь с этими маглами непременно скажется на психике ребенка! Потому что ничего бесследно…

– Маглы здесь ни при чем! – я оборвал ее наверное слегка грубовато. Все как по команде замолчали и обернулись на меня. Я выдержал театральную паузу.

– Мальчик не был таким в начале года, – уже мягче пояснил я спокойным тоном, стараясь подавить внутреннее волнение.

Пара-тройка человек преподающих у первых курсов согласно закивала, подтверждая мои слова. Их поддержка мне была без надобности – я и так был уверен в своей правоте.

– Он изменился где-то после Хеллоуина, – сообщил свои наблюдения я и замолчал. Потому что собственными предположениями на этот счет я пока делиться не собирался.