Текст книги "Холодный воздух подземелий (СИ)"

Автор книги: chandei

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Подойди сюда, Поттер, – приказал он.

Я подчинился. А дальше произошло то, о чем я еще не знал в свои одиннадцать лет. В общем, он поставил меня на колени и… и…

Поттер запнулся, не зная, как произнести это вслух, но я и так понял, что он имел в виду. Честно признать, я изначально предполагал, что в его истории мог присутствовать акт сексуального насилия, но до последнего момента надеялся, что с мальчишкой случилось все, что угодно, но только не это. Теперь же когда мои самые отвратительные догадки подтвердились, под ложечкой неприятно засосало.

– Гарри, – тихо произнес Альбус, – в том, что произошло, не было твоей вины. Прости, что тебе приходится переживать это вновь, но ты должен рассказать нам все, чтобы мы ничего не упустили.

Мальчик кивнул, пытаясь подобрать нужные слова.

– Он распахнул мантию, – с усилием продолжил он, – сказал открыть рот и засунул мне в него… это. Он схватил меня за волосы и притянул, из-за этого вышло очень глубоко, и у меня потекли слезы. Он делал все очень быстро, и едва я успел испугаться, что задохнусь, все закончилось. Тогда он приказал мне подняться, и сказал, что, если я буду впредь вести себя плохо, то в Хогвартсе обязательно узнают о том, что я делал только что, и тогда все будут презирать меня до окончания школы. Он мог даже не говорить этого – я и так прекрасно это знал. И я, разумеется, задавленный стыдом и угрозами, пообещал, что буду вести себя хорошо, и никому ничего не расскажу.

Не знаю, почему он выбрал именно меня, а не любого другого ребенка – возможно, из-за того, что я был сиротой, а быть может, меня выдавала моя наивность; или же, возможно, все дело было в известности моего имени, и именно оно делало меня для него особым трофеем… Теперь-то никто уже не узнает правды.

Быть может, если тогда мне хватило ума пойти рассказать все профессору Макгонагалл, возможно, все сложилось совершенно иначе. Но я был маленьким идиотом, для которого не было ничего важней, чем учиться в волшебной школе. Я даже не понял, что со мной произошло – от одноклассников в маггловской школе я был наслышан, что мужчины и женщины иногда вместе делают непристойные вещи, но это было совсем непохоже на то, что делал со мной Квирелл.

Естественно, я никому ничего не сказал.

С этого момента я постоянно переживал, достаточно ли хорошо я себя веду, и не рассказал ли Квирелл кому-то про меня. Вроде никаких предпосылок подозревать его в этом не было, но мне все равно было очень тревожно.

Спустя пару недель я вновь оказался с профессором в его кабинете наедине, и вот тогда-то я понял, что первый раз – это были еще цветочки. Квирелл был страшно зол, кричал, что я плохой и заслуживаю наказания (я не осмеливался даже спросить, в чем был виноват, опасаясь, что мой вопрос вызовет у него еще большую ярость). Я молча выслушивал его обвинения и переносил его пощёчины, а потом так же молча терпел самое страшное унижение в моей жизни. Тогда он даже не раздел меня полностью – просто нагнул и заломил мне руки. Я вел себя тихо, боясь, что нас кто-то услышит. На этот раз Квирелл не был так тороплив, и все происходило небыстро, отчего моя пытка, казалось, длилась бесконечно. Я сдерживался изо всех, чтобы не заплакать, потому что мне еще никогда не было так больно и страшно – шок не позволил мне этого сделать.

Когда же он получил то, что хотел, его ярость иссякла, он даже потрепал меня по волосам и сказал:

«Для первого раза неплохо, Гарри, но ты недостаточно стараешься.»

И я понял, что это было только начало моих мучений.

После этого случая существование личности Гарри Поттера, как разумного существа, имеющего право на уважение, для меня закончилось. Я был омерзителен сам себе и ненавидел себя больше, чем кого-либо. Мне казалось, что теперь я грязный, что я действительно плохой, раз со мной можно было так поступить. Никто не догадывался, что произошло между мной и Квиреллом, но у меня началось помешательство – мне казалось, что все перешептываются у меня за спиной, обсуждая то, что со мной случилось. Мне казалось, что мои новые друзья как-то странно на меня смотрят, и я перестал с ними общаться, боясь, что если они узнают, то возненавидят меня и расскажут об этом остальным.

Профессоров я теперь тоже опасался, боясь представить, на что способны остальные, если один безобидный на вид Квирелл причинял мне такие страдания. Он как-то раз обмолвился, что все преподаватели в этом замке заодно, и если я вздумаю жаловаться или, как он говорил «трепаться», он непременно об этом узнает, и тогда мне лучше не знать, что он со мной сделает. Я верил ему безоговорочно, даже не допуская мысли проверить его слова. Я окончательно уверился в его правоте после того, как Макгонагалл отправила меня к нему на целую неделю «на отработки» – стоит ли говорить, что к концу этой недели я едва мог сидеть – о том, что каждый поход в туалет превращался в пытку, я и вовсе молчу. Я понял, что в этой школе не существовало ни одного человека, способного защитить меня.

Поэтому при первой же возможности я бежал от людей, прятался по закоулками замка, бродил по окрестностям школы, но Квирелл как будто невзначай находил меня и раз за разом насиловал, принуждая делать всякие омерзительные вещи. Поначалу я держался, как оловянный солдатик, и сносил издевательства молча, но однажды не смог вынести боли и расплакался в процессе. В тот момент я лежал на спине, и лицо моего мучителя было мне прекрасно видно – никогда не забуду то выражение исступленного восторга, которое возникло у него при виде моих слез.

«Мальчику очень больно, не правда ли?» – жарко прошептал он с горящими глазами и, услышав мое тихое судорожное «да», со стонами забился в экстазе.

Я интуитивно понял, что больше всего на свете его возбуждал вид моего страха и моих слез; наблюдать, как я мучаюсь, ему нравилось намного больше, чем то, что он со мной непосредственно делал. Потому я, всячески стараясь ему угодить, больше не отказывал ему в этом удовольствии, и каждый раз кричал и плакал, чтобы он поскорей дошел до пика и отпустил меня.

В первое время я ужасно страдал от того, что меня так часто и грубо использовали. Я отсиживался все свободное время в гостиной Гриффиндора над книжками – там Квирелл не мог меня найти и увести с собой. Но тот был ненасытен. Не желая дать мне передышку ни на неделю, он просто начал назначать мне отработки в любое время в любой день, а я не мог ему не подчиниться.

Я считал, что моя жизнь была отвратительна, и я сам был отвратителен, но я ни разу не задумался о самоубийстве, потому что у ничтожного Гарри была великая цель. Я страстно мечтал стать великим, сильным волшебником, чтобы другие любили меня за мои талант и могущество, и в своем стремлении овладеть магическим искусством я отдавал учебе все свободное время и методично постигал волшебные науки. Сейчас вспоминая тот период, я всерьез полагаю, что тогда учеба спасла мне жизнь, не дала сломаться, хотя и не удержала меня от совершения преступления.

Шло время. Человек, знаете ли, удивительное существо в некотором смысле – умеет адаптироваться к любым условиям и ко всему привыкает. Вот и я за несколько месяцев постоянного страха и унижений смог привыкнуть даже к насилию и смирился со своей участью, воспринимая новые наносимые мне оскорбления уже не так остро.

«Вчера Квирелл снова сделал со мной это», – оставлял я будничные записи в своем дневнике, будто сообщал о прогулке с друзьями.

Я заметал следы наших с Квиреллом «отношений», беспрекословно подчинялся ему во всем и даже демонстрировал свою признательность, чтобы заслужить его расположение.

Стыдно признаться, но я каждый раз, как собака, ластился к этому чудовищу, целовал ему руки и говорил, что люблю его, в надежде, что за это он сжалится надо мной и перестанет мучить. Я вел себя как маленькая шлюха, притворяясь, что мне было приятно его общество, и заверял в своей любви в то время, как на самом деле ненавидел его. Тогда я слишком плохо понимал психологию таких людей. Ему не была нужна ни моя любовь, ни моя преданность – ему приносили наслаждение только слезы и боль. Разумеется, он не верил ни в мою привязанность, ни в мои чувства к нему, или быть может, просто не обращал на них внимания, так как на меня самого ему было плевать. Я был объектом его похоти, обезличенным ребенком, от которого при первой же угрозе разоблачения он без сожаления бы избавился.

Меня методично и со знанием дела ломали, все глубже втаптывая в грязь, и я никогда не посмел бы просить кого-либо о помощи. Но даже моему терпению однажды пришел конец.

В один из разов Квирелл, утоляя свою порочную страсть, как будто сорвался с цепи и совсем озверел. Уже почти ночью он затащил меня сонного в ванную для старост и больше часа избивал и насиловал различными способами. Его толчки были слишком грубыми – он сильно порвал меня тогда и, испытав максимальное удовольствие от моих рыданий и криков, бросил голого посреди ванной в луже собственной крови. Несколько часов я один лежал на холодном мокром полу без движения и не мог встать. Казалось, что после такого можно желать только смерти, но именно в тот момент во мне запоздало проснулись ярость и желание мести, и я принял решение его убить.

Квирелл сам заложил мне в голову мысль о том, что я был дурен и испорчен, а у меня не было причин сомневаться в его словах – уже тогда для меня не существовало никаких моральных запретов, которые я не мог позволить себе нарушить.

К вопросу убийства я подходил скрупулезно и вдумчиво. Я искал такой способ, который обеспечит моему тирану длительные предсмертные мучения, поэтому простые способы, вроде удара ножом в грудь или шею, я даже не рассматривал. Я мечтал увидеть, как он извивается в агонии и умирает на моих глазах – так сильно я его ненавидел! Я лишь не знал, как заставить его это сделать и при этом не навлечь на себя подозрения.

Первым способом расправы, пришедшим мне на ум, была идея сжечь Квирелла. Зверства католической церкви, про которые нам рассказывали на Истории магии, очень вдохновляли мое больное жестокое воображение, и подобная казнь – страшная, мучительная, представлялась мне хорошим способом отомстить уроду.

Должно быть, вам сейчас дико слушать такие вещи из уст своего студента, но тогда мне, одиннадцатилетнему идиоту, который даже не мог представить, каково это – играть роль палача, мысль о сожжении живого человека не казалась чем-то ужасным и недопустимым. Единственное, что заставило меня отказаться от этой идеи, так это техническая сторона вопроса. Едва ли я бы смог привести свой замысел в исполнение незаметно для окружающих. Вопли Квирелла, которые я несомненно хотел услышать, привлекли бы множество ненужных свидетелей и могли помешать свершению акта возмездия.

Поэтому я оставил идею испробовать себя в роли инквизитора.

Сейчас несмотря на то что я спокойно рассказываю вам это, меня тошнит от самого себя, потому что теперь осознаю весь масштаб и ужас принятого мной решения, но в тот момент, планируя свое злодеяние, я еще совсем не знал, каково это – быть убийцей. Тогда в моей жизни существовала только эта новая маниакальная цель, я бы даже сказал, миссия – я думал о своей мести день и ночь, перебирая в голове варианты и составляя сценарий. Теперь все в моей жизни было подчинено этой безумной алчной цели – даже мои добровольно-принудительные походы на заклание к Квиреллу приобрели для меня иной смысл: я был послушен и таким образом целенаправленно усыплял его бдительность, по-прежнему, лицемерно уверяя в своей преданности и любви.

Прошло совсем немного времени, когда у меня родился новый изящный план. Изюминкой этого плана являлась возможность отомстить сразу двум ненавистным профессорам, которые в разной степени издевались надо мной в тот год. Первым, разумеется, был Квирелл, а вторым, как уже можно было догадаться, был профессор Снейп. -

Поттер на мгновение посмотрел на меня, и наши взгляды встретились. Я не увидел в его глазах ни малейшего смущения или замешательства. После признания в том, как его насиловал взрослый мужчина, заявление о желании отомстить мне за мои подначки прозвучало почти что по-детски. Я прищурился, но не счел нужным прервать его и с интересом ждал, что последует дальше.

– … Мне казалось, что профессор Снейп специально придирается ко мне, несмотря на то что я хорошо варил зелья и был лучшим по ним в своем классе. Поэтому я изучал их самостоятельно, как хобби, и не обращал внимания на замечания своего преподавателя. Мой новый план вырос из моего увлечения этой наукой. Я придумал отравить Квирелла, а в минуты, пока он будет расставаться с жизнью, зачитать ему заранее подготовленную предсмертную речь.

Но все было не так просто, как казалось на первый взгляд: план содержал много нюансов, которые было необходимо соблюсти, чтобы моя месть была выполнена в полном объеме, а сам я остался с незапятнанными репутацией и руками после того, как все свершится. Во-первых, мне был необходим совершенно особый яд. Он должен был не чувствоваться на вкус и приносить человеку перед смертью максимальные страдания. Во-вторых, в его состав должны были входить компоненты, которые можно было найти в кабинете у профессора Снейпа.

Однажды ночью я стащил в библиотеке большой трактат по ядам и принялся его изучать. Я разделил все описанные яды на группы по длительности действия и вывел общие принципы их приготовления. Из их бесчисленного количества я выбрал сорок семь рецептов, чье действие подходило под продуманный мной сценарий, а из этих сорока мне нужно было определиться только с одним ядом, который впоследствии должны будут идентифицировать следователи из аврората.

Мне нужно было проникнуть в кабинет к профессору Снейпу. Я ничего не собирался у него красть – все опасные ингредиенты я планировал заказывать из-под полы в Лютном. Я лишь хотел знать, что именно хранил у себя профессор зелий, чтобы в дальнейшей у авроров оказалось достаточно против него улик. Мой расчет был прост: даже если причастность Северуса Снейпа к отравлению не докажут, из-за разразившегося скандала он так или иначе будет наказан: его должны были уволить за халатное отношение к своим обязанностям и за грубое нарушение правил хранения опасных ингредиентов. Таким образом я избавлялся от обоих ненавистных профессоров. -

– Браво, Поттер, это было придумано чертовски умно, – мрачно усмехнулся я и демонстративно хлопнул пару раз в ладоши. Меня шокировало спокойствие, с которым тот делился своими преступными планами на мой счет в моем присутствии; но еще больше меня поражала изощренная изобретательность одиннадцатилетнего мальчика, еще несвойственна детям его возраста.

– Мне тоже тогда так казалось, – безэмоционально согласился со мной Поттер. – Но едва я приступил к исполнению, с первых шагов все прошло не по плану.

Моя вылазка в кабинет декана Слизерина оказалась неудачной. Как только я взломал пароль и проник внутрь под мантией-невидимкой, не прошло и двух минут, как на месте оказался профессор Снейп. Я успел только отворить дверцы шкафа с ценными ингредиентами и изучить первые две полки, как дверь распахнулась и внутрь влетел разъяренный хозяин кабинета, видимо, оповещенный о присутствии постороннего в его владениях. -

– Сигнальные Чары, – пояснил я, вторгаясь в монолог Поттера.

– Я так и думал, – кивнул мальчишка и продолжил, – тогда вы не могли меня видеть, скрытого мантией, но я все равно обмер от страха, испугавшись, что могу быть пойман. Несмотря на то что меня прошибал холодный пот и подкашивались ноги, я все же сделал над собой усилие и буквально просочился под вашей рукой к выходу и сбежал через распахнутую дверь.

Вернувшись в спальню, я быстро записал те ингредиенты, которые успел прочесть и запомнить, намереваясь в ближайшее время определиться с рецептом яда. Но на следующий день со мной произошла еще более досадная оплошность. Я по рассеянности забыл свою рукопись с ядами в парте на Защите, а спохватился только через сутки. Прежде чем сорваться с места и бежать за ней сломя голову, я сел и как следует подумал. После урока у моего класса на Защите побывало еще несколько курсов, и если никому не пришло в голову пошарить в парте рукой, то возможно, моя рукопись лежала нетронутая на том же месте. Но если кто-то нашел ее и отдал Квиреллу, была велика вероятность, что он полистал ее и прочел мои пометки, сделанные к каждому рецепту. В таком случае прийти и спросить о ней было равнозначно признанию в том, что она моя. А это могло вызвать подозрения со стороны моей предполагаемой жертвы касательно моих намерений и поставить меня под удар. При таком раскладе мне стоило думать уже не о мести, а о том, как спасти свою жизнь, ибо Квирелл, даже не отличаясь выдающимся умом, мог разоблачить мои планы.

За рукописью я не пошел, а восстановить рецепты у меня не было возможности, так как к тому времени я некстати успел вернуть ворованный Реестр ядов в библиотеку. Мне оставалось лишь бездействовать и кусать локти, надеясь, что мне по счастливой случайности удастся стащить свои записи у Квирелла в одну из наших приватных встреч.

Он позвал меня к себе через несколько дней, но когда я пришел, я имел честь лицезреть весьма странную картину: профессор Снейп держал Квирелла за шиворот и размахивал у него перед носом моей рукописью с ядами! Узнать, что собственно происходит, я не успел, потому что профессор зелий приказал мне убираться, что я и поспешил сделать. Из-за двери я услышал, как декан Слизерина обещал следить за Квиреллом, после чего невозмутимо выплыл из его кабинета с моими записями под мышкой и ушел, даже не заметив меня за дверью.

Я был в бешенстве. Мало того, что месяц работы с ядами пошел коту под хвост, так еще и образовалось большое затруднение в лице профессора Снейпа, который отныне пристально следил за моей целью и совал в чужие дела свой нос! А это было, Мордред знает, как нежелательно!

Я начал искать информацию о декане Слизерина, чтобы понять, кем был мой соперник в этой охоте на кролика. Я отправил в лондонский магический архив письмо и заплатил десять галлеонов, чтобы мне прислали все доступные материалы, в которых упоминалось имя Северуса Снейпа. На мое удивление у профессора была крайне скудная биография – его имя не встречалось ни в каких научных журналах, связанных с его родом деятельности. Мне прислали лишь скучные факты о его семье, учебе в Хогвартсе и квалификационных курсах в Академии зельеваров. Я махнул на это дело рукой, но через некоторое время работник архива, который выполнял мой заказ прислал мне крошечную статью из «Пророка», датированную годом гибели моих родителей, в которой сообщалось, что Пожиратель смерти, Северус Снейп, оправдан Визенгамотом с неопровержимыми доказательствами его невиновности, которые предоставил в суде Альбус Дамблдор.

Тогда я понял, что совершил ошибку. Переходить дорогу зельевару было с моей стороны, мягко говоря, неумно, потому что я совершенно не представлял, какие преступления таились в его собственном прошлом; в отличие от Квирелла он был умен и потому – особо опасен. Я отбросил идею подмочить ему репутацию – по крайней мере тогда. -

Поттер вздохнул и ненадолго прикрыл глаза, чтобы перевести дыхание, а затем вновь продолжить свой рассказ. Некоторое время тишина нарушалась лишь моими тихими шагами, которыми я мерил расстояние от стены до стены. Через какое-то время мальчишка снова открыл глаза и заговорил.

– Весной того года, пока я усиленно размышлял, как отправить Квирелла на тот свет, последний похоже окончательно убедился в надежности моего молчания и все чаще начинал терять бдительность в моем присутствии. Каждый раз, вдоволь насладившись моим скулежом и стонами, он, будучи в хорошем настроении, начинал болтать о своем прошлом, а именно об эпизодах жизни садиста и педофила.

Он рассказывал мне историю про пятилетнего соседского мальчика, который стал первой жертвой Квиринуса, когда ему самому было шестнадцать. В то лето он насиловал ребенка на протяжении двух месяцев и каждый раз стирал ему память, в результате чего детская психика не выдержала, и мальчик сошел с ума. Более поздняя история произошла с двумя девочками. После того, как он изнасиловал их, он убил их тем же самым заклинанием, которым Волан де Морт убил моих родителей, а затем сжег и уничтожил тела.

– Даже если бы я стер им память, это могли обнаружить и вытянуть из них воспоминания, – объяснял мне Квирелл так спокойно, будто мы говорили о погоде, – после нашей игры они плохо выглядели, что могло вызвать подозрения, и к тому же постоянно плакали и просили отпустить их к матери. Они были глупые, Гарри, совсем не такие как ты – вот ты у меня послушный умный мальчик… Я не мог поступить с ними иначе, понимаешь?

Я кивал и говорил, что понимаю, говорил, что он, Квиринус, ни в чем не виноват, и доверчиво обнимал за шею, заставляя себя вкладывать в этот жест все свое сочувствие и нежность, на которые я был способен. Я всегда был для него самым понимающим и всепрощающим существом – родная мать не смогла бы простить ему столько, сколько якобы прощал и сносил я. В глубине души Квирелл знал, что он – чудовище, которое никак нельзя простить, а уж любить тем более. Но с течением времени он неотвратимо поддавался на эту ложь, становясь все менее и менее осторожным. Теперь он запирал дверь лишь за тем, чтобы нам не помешали в процессе, а не для того, чтобы я не сбегал. Он перестал вылавливать меня по школе – ему стоило только намекнуть, что он хочет меня видеть, как я приходил по первому же зову и делал все, что мне приказывали. Я притворялся, будто мне нравилось то, что он делал со мной. Он перестал угрожать мне и запугивать меня. Каждый раз после наших извращенных отработок я специально оставался, чтобы провести с ним время. Я тоже рассказывал ему о себе – пересказывал глупые или смешные моменты детства: о тете с дядей, о двоюродном брате, об одноклассниках, которые когда-либо обижали меня…

Квирелл очень эмоционально реагировал на эти истории.

– Твой брат представляется мне совершенно отвратительным ребенком, – говорил он, пока я сидел у него на коленях, – и те мальчишки, которые макали тебя головой в унитаз в школе… Я бы жестоко наказал их за это! Уж я бы поступил с ними очень сурово за то, что они обижали моего хорошего умного мальчика!..

Под «моим» Квирелл естественно подразумевал меня, как его личную собственность, на жестокое обращение с которой имел право только он. Но меня это не беспокоило. Я целенаправленно приручал его. Он должен был полностью доверять мне, чтобы однажды не заметить подвоха и оказаться в ловушке. Даже ситуацию, которая сложилась у него с профессором зельеварения, я использовал в своих целях.

– Будь осторожен, – сказал я ему, – Снейп за нами следит. Он лезет не свое дело и хочет причинить нам вред.

Квирелл должен был думать, что я – на его стороне. Каждый раз находясь с ним наедине, я лицемерил настолько, что иногда в подобные моменты мне начинало казаться, будто я и впрямь его люблю, и я никакая не жертва, а по-настоящему его мальчик. Квирелл был холодным уродливым психопатом, который никогда никого не любил, но я был терпелив и ласков с ним, умело играя на его эмоциях, и через несколько месяцев он неизбежно начал привязываться ко мне. Я понял это по едва уловимым изменениям в его отношении ко мне. Разумеется, он продолжал иметь меня по полной программе, но теперь прежнего яростного запала в нем уже не было. Даже мое имя он стал произносить с какой-то иной интонацией. Я переставал быть для него бесчувственным объектом, и это означало то, что ему становилось все сложнее и сложнее причинять мне боль.

Новый план убить Квирелла возник в моем сознании совсем неожиданно. Один раз бесцельно шатаясь перед уроком зельеварения в подземельях, я к своему неудовольствию наткнулся на компанию Малфоя в сопровождении Крэбба и Гойла.

– Фу, Потти, а мы идем и думаем, чем так завоняло в подземельях – неужто опять выпустили тролля, – сострил Малфой, и его дружки заржали.

Я обогнул их и попытался скрыться.

– Зря бродишь здесь в одиночку, Потти! – весело крикнул мне Малфой вслед. – Забредешь в подземный лабиринт – тебя месяцами будут искать, прежде, чем найдут твой труп!

Меня как громом поразило. Мысль была совершенно невероятной, но она прочно въелась в мое сознание. А что если мне не нужно было казнить Квирелла, чтобы убить его? Что если его можно было просто бросить одного в пустом замкнутом пространстве и сделать так, чтобы он никогда больше не вышел наружу? Этот вариант очень походил на жестокую детскую шалость, и был элементарно прост.

Малфой сказал, что, если человек заблудится в подземельях, его придется долго искать, и тот успеет умереть от голода и жажды прежде, чем дождется спасателей. Но что, если пропавшего там человека, никто не будет даже искать?

Я вновь должен был все продумать и составить план.

В подземелья я отправился уже с мантией-невидимкой. Я долго бродил по коридорам и залам, пока не отыскал вход в тот самый лабиринт – в самое сердце подземелий…

– Как ты туда вошел? – изумился Дамблдор. – Лабиринт запечатан особой магией, чтобы студенты не могли попасть внутрь!

– Просто попросил дверь впустить меня, и она открылась, – удивленно ответил Поттер и задумался. – Правда я сказал это на змеином языке, – добавил он так буднично, словно речь шла об умении ходить или дышать.

– Ты говоришь… со змеями? – настороженно спросил я, приближаясь на пару шагов к мальчишке.

– Да, – кивнул Поттер и пожал плечами, по-прежнему не понимая, чем вызвано наше удивление.

Мы с Альбусом многозначительно переглянулись.

– Хорошо, продолжай, – сказал директор, и мы принялись дальше слушать исповедь мальчишки.

– … Много ночей, свободных от встреч с Квиреллом, я посвятил изучению лабиринта. Я бродил вдоль толстых каменных стен и оставлял на них пометки, чтобы не заблудиться самому. Постепенно я составил приблизительную карту, по которой мог хорошо ориентироваться. В первый же день в одном из туннелей я наткнулся на маленькую комнату, вход в которую располагался на одной из стен. Она была совершенно пустой – одни голые стены, ни окон, ни вентиляционных отверстий – там даже присесть было не на что, кроме пыльного пола. Возле входа к стене была приставлена огромная каменная плита, которая легко могла закрыть вход в эту комнату. В лабиринте я хорошо выучил путь к этому месту, чтобы однажды привести сюда своего пленника и оставить здесь уже навсегда.

Прежде чем воспользоваться этой комнатой, как местом заточения, я решил для начала разработать схему действий с момента, когда мы с Квиреллом оба должны оказаться внутри. Наиболее простым вариантом было оглушить его или обездвижить, а затем замуровать, передвинув тяжелую плиту к выходу. Но мне было важно, чтобы в момент истины мой мучитель имел возможность ясно видеть и слышать меня, и, если уж на то пошло, умолять меня о прощении. Я хотел не просто сделать ему гадость и сбежать – мне было необходимо придать моменту возмездия ритуальный характер. Я хотел напоследок сорвать маску и показать Квиреллу свое истинное лицо, которое он навсегда запомнил бы перед смертью.

Поэтому я нашел крепкую толстую веревку и часами упражнялся на ней в трансфигурации, превращая в прочную железную цепь. Я потратил на это много времени и сил, но в конечном итоге мне удалось: я наконец-то вывел идеальную формулу, по которой веревка в мгновение ока становилась цепью и не расколдовывалась обратно. В одну из ночей я отнес ее ту комнату и, превратив в цепь, оставил в углу дожидаться своего часа.

На все приготовления я потратил чуть больше двадцати дней, и еще десять дней мне понадобилось, чтобы придумать прощальную речь и собраться с силами совершить задуманное.

Квирелл все это время спокойно себе жил, ни о чем не подозревая. Словно чувствуя наше скорое расставание, он стал удивительно, я бы даже сказал, несвойственно мягок и начал как никогда охотно принимать от меня ласку.

Однажды он сделал нечто совсем необычное. Как-то раз я пришел к нему в начале лета, как я полагал уже тогда, в один из последних разов. Он привычно раздел меня, но вместо того, чтобы поставить меня раком и взять на том же месте, он отнес меня в расстеленную кровать и полностью разделся сам. Он лег со мной и вдруг начал целовать – нежно, тягуче, как будто я был девчонкой или какой-то хрупкой игрушкой, которую он боялся ненароком повредить. Он никогда прежде этого не делал, и я был крайне удивлен, узнав, что так тоже можно. В тот день он брал меня долго и медленно – так, что мне совсем не было больно. Он трогал меня за гениталии и шептал на ухо всякие ласковые слова, советуя мне расслабиться. И тогда мне, которого к тому моменту уже ничего не шокировало и не возбуждало, вдруг стало как-то стыдно и приятно, и впервые в жизни я испытал удовольствие от близости с мужчиной.

– Тебе понравилось? – спросил меня Квирелл после того, как все закончилось, и мы расслабленно лежали в его постели.

– Да, – искренне и немного удивленно ответил я.

– Я хотел, чтобы тебе было приятно, мой маленький, – улыбнулся он, обнимая мое бедро рукой.

Я ушел от него какой-то растерянный. Но мне было не до того, чтобы задумываться о произошедшем: близился конец учебного года и экзамены, я должен был действовать незамедлительно. Профессор зельеварения с его подозрениями очень стеснял меня в действиях, а оттого страшно злил – теперь мне вечно казалось, что у Квирелла за спиной возвышается высокая мрачная фигура, которая не позволяла мне незаметно увести его с собой и совершить возмездие. Все свалилось на меня в одночасье: экзамены, Квирелл с его странной переменой ко мне и Снейп на хвосте. Я почти дотянул до момента, когда тянуть было уже совсем нельзя.

Я проснулся в одно утро и твердо осознал, что сегодня все должно окончательно решиться. Неотвратимость предстоящего события странным образом успокоила меня и придала сил.

И тогда, прокрутив в голове последовательность действий, я приступил к выполнению плана.

========== Глава 8 ==========

В тот день на уроках я только и делал, что проговаривал про себя обвинительные слова, которые намеревался высказать Квиреллу в момент расплаты.

«Ну, что ж, тварь, вот и пришел твой час умереть! – крутилось у меня в голове, пока Флитвик рассказывал что-то про практическую часть на экзамене по Чарам. – Неужели ты, тупое похотливое животное, и впрямь думал, что твои преступления останутся безнаказанными?»

Патетика моей речи вдохновляла меня. Я вспоминал все унизительные жестокие моменты, все грязные обидные слова, всю испытанную мною боль, все слезы – от каждого из воспоминаний я переполнялся ненавистью; на мой взгляд, одной их трети было достаточно, чтобы отправить тирана на тот свет. Я испытывал нетерпение, предвкушая момент, когда совершу нечто очень смелое и жестокое.