Текст книги "Холодный воздух подземелий (СИ)"

Автор книги: chandei

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

При упоминании Хеллоуина все обернулись на Квирелла и по очереди послали ему презрительный осуждающий взгляд. Тот сделал невинное слабоумное лицо, выдавая свой стыд лишь покраснением щек и усилившимся тремором. К слову, в своей причастности к инциденту с троллем он так и не признался.

Но как бы то ни было, очевидно, что этот феерический косяк не мог иметь никакого отношения к истории с Поттером: здесь все было намного глубже – так я полагал.

– Мы еще обсудим это, Северус, – многозначительно сказала Минерва, намекая на более приватный разговор, и кивнула мне, – сейчас нужно решить, как Поттер будет отрабатывать свое дисциплинарное взыскание, ведь я назначила ему недельные отработки по два-три часа в день.

– Пусть Аргус с ним нянчится, – зевнула Синистра, – замок можно драить хоть до окончания школы – все равно не отмоешь без магии.

Минерва досадливо пожевала губу.

– У нас заминка с Филчем, – неохотно пояснила она. – На этой неделе он принимает и проверяет обширную поставку ингредиентов и оборудования для Хогвартса. Я спрашивала, можно ли навесить ему в помощники студента, на что он ответил, что в таком случае не ручается за качество полученного товара.

Каждый из нас слету понял, к чему клонит Минерва, и в кабинете повисло напряженное молчание.

– Поэтому, дорогие коллеги, – заискивающе продолжала та, – я хотела бы узнать… нет ли у вас какой-то полезной работы или хотя бы свободного времени, чтобы просто посидеть с мальчиком после уроков, пока он, например, будет писать строчки?

Дураков в нашем полку не водилось, и мы по-прежнему молчали, не проявляя никакой инициативы. Брать «чужих» студентов на отработки в свое свободное время не любил никто. Теоретически работу всегда можно было найти, но перспектива двухчасового торчания с засранцем априори не могла привлекать.

Поэтому стоило Минерве многозначительно изогнуть бровь в мою сторону, как я послал ей в ответ самый категоричный и свирепый взгляд, на который был способен. Идиотов на собственных отработках мне и так хватало сверх меры. Нет уж, пускай декан Гриффиндора сама мучается с собственными воспитанниками.

Безуспешно проскользив взглядом по лицам коллег и не найдя в них сочувствия и стремления помочь, Макгонагалл тяжело вздохнула. Но вдруг она заметила Квирелла, закатывающего глаза так, словно он пытался заглянуть себе в голову изнутри. Минерва враз повеселела: козел отпущения был найден.

– Квиринус, – обманчиво доброжелательно проговорила она, – вы кажется, говорили, что у вас не было времени разобрать учебные отчеты ваших предыдущих коллег, так как их накопилось слишком много за предыдущие годы?

Квирелл нервно задергался, пытаясь сообразить, какой ответ от него ожидают.

– Д-да, – прокаркал он, – кажется, уп-поминал.

– Какая удача! – воскликнула Минерва, и весь преподавательский состав облегченно вздохнул. – Наконец-то у вас появилась возможность привести их в порядок! Поттер всю неделю сможет приходить к вам после уроков и помогать разбирать бумаги!

По кислой, лишенной энтузиазма реакции Квирелла было ясно, что в свободное от уроков время он предпочел бы куда охотнее плевать в потолок или трясти тюрбаном в «Кабаньей голове». Однако его безвольный разочарованный взгляд загорелся ликованием, едва он осознал, что у него в кабинете будет протирать штаны не Моргана знает кто, а сам Избранный собственной персоной!

Убожество! Мерлин, какое же убожество! На старости лет он небось по пять раз на дню будет рассказывать соседям и выжившей из ума жене, как один год давал по шеям самому великому Гарри Джеймсу Поттеру.

Хоть бы засранец напортачил ему как следует!

***

На этот раз наказание Макгонагалл оказалось эффективным, и Поттера с тех пор ни разу не ловили ночью. При этом спустя неделю непыльного перебирания бумажек щенок совсем захирел и выглядел так, будто его истоптало стадо кентавров. Учиться при этом продолжал прилично и вел себя впредь аки агнец невинный. Может собратья по факультету отлупили его за потерянные баллы, и он активно принялся их возвращать?

Мне бы давно уже наскучило наблюдать за мальчишкой и ломать голову над его угрюмой странностью, если бы не та разительная перемена, которая произошла с ним с начала года. В сентябре я видел другого Поттера: бесшабашного, вертлявого, даже порой хамоватого, но при этом какого-то живого – по крайней мере его легкомыслие и тупость соответствовали его возрасту. Тот Поттер был мне остро неприятен, потому что слишком явно напоминал своего покойного прохвоста-отца.

Теперь же он нисколько не походил ни на Джеймса, ни даже на себя прежнего. Поттер не переносил людей. В среде студентов он избегал любого, кто пытался заговорить с ним или пойти на контакт; при общении с преподавателями, в частности со мной, в его глазах помимо страха вспыхивала затаенная мучительная злоба. Я начал сомневаться в том, что он ничего не знал о моем прошлом. Вопрос в том, кто мог посвятить его в подробности моих отношений с бывшими однокурсниками? Его тетка не могла рассказать ему о моей роковой ошибке, которая обернулась гибелью четы Поттеров, вряд ли нашлось три или четыре волшебника в магическом мире, которые были бы настолько осведомлены об этой темной истории. Были ли у его ненависти личные мотивы или банальной причиной являлось мое критичное отношение к мальчишке? Черт его знает, и вряд ли меня должно было это волновать.

Я был уверен лишь в одном – если Поттер задумал что-то запретное, я так или иначе об этом узнаю. Моя интуиция никогда еще меня не подводила.

Комментарий к Глава 1

Не бечено.

========== Глава 2 ==========

Моя неуемная энергия требовала сложной высокопродуктивной деятельности, но жизнь распорядилась иначе, и моя работа заключалась в том, что я варил скучные стандартные зелья для больничного крыла, патрулировал коридоры и преподавал, растрачивая свой талант и профессионализм на безмозглых детей, которые никогда в жизни не оценят моих стараний.

Однообразие школьной жизни и, возможно, разочарование в идеях Темного Лорда убили мои стремления и амбиции еще в молодости (сейчас мне был всего лишь тридцать один год, но этот факт не мог изменить того, что состояние, называемое «молодостью», прошло для меня давно).

Поэтому теперь мне оставалось лишь грезить мечтами о будущем, в котором я однажды смогу заниматься лишь тем, что мне самому будет интересно, и которое вероятнее всего никогда не наступит. Опять же проклятая интуиция.

Я много раз пытался понять, как дошел до такой скучной жизни, что моим единственным развлечением стало беспокойство о сыне бывшего врага (бывшего – потому что мертвого, а не потому, что я перестал считать его врагом).

Поттер пребывал в анабиозе и жил словно по инерции, все больше заворачиваясь в свой кокон и зарабатывая себе репутацию отщепенца.

Все свободное время его единственными приятелями были пыльные библиотечные книги, в которых он не то чтобы души не чаял, а скорее пытался спрятаться от ненавистного ему мира.

У него случались редкие проблески в те моменты, когда его ноги отрывались от земли, а сам он носился на метле над квиддичным полем. Тогда Поттер, словно очнувшись ото сна, ненадолго приходил в себя, и я вновь видел в нем ребенка, а не то безвольное дрессированное животное, которое он напоминал мне последние месяцы. Когда его пальцы касались снитча, мальчишка выглядел так, будто в ту же секунду становился счастливее всех на свете: он беспечно смеялся, но его улыбка никогда не предназначалась шумным трибунам, скандирующим его имя – он нежно смотрел на трепыхающиеся крылышки бездушного золотого мячика, к которому, казалось, был привязан больше, чем к любому из живых.

Квиддич был единственной нитью, которая связывала Гарри Поттера со школой и магическим миром. Он был в нем настолько хорош, что даже Минерва, которая, к несчастью, неравнодушно дышала к этой игре, сменила по отношению к Поттеру свой гнев на милость.

– Мистер Поттер! – однажды особенно расчувствовавшись после победы львов, она подбежала к ловцу Гриффиндора, как какая-то девчонка-третьекурсница.

– Поздравляю с успехом! Без преувеличения могу сказать, что я горжусь своей сборной!

Я с удивлением наблюдал, как вместо благодарности на ее слова лицо мальчишки перекосилось от презрения и ненависти. Лишь на мгновение он дерзко взглянул декану в лицо, но тут же опустил глаза и, ничего ей не сказав, почтительно кивнул и ушел прочь с поля. Минерва долго и задумчиво смотрела ему вслед.

Поттер оказался злопамятным малым: за свою жёсткую позицию в вопросах дисциплины, профессор трансфигурации попала в список нежелательных лиц.

***

Стоило мне однажды порадоваться, что в Хогвартсе в последние месяцы стало спокойнее, чем в пансионате благородных девиц, как произошел неслыханный по своей наглости случай.

В мою личную лабораторию пробрался вор.

Я не представлял, кому пришло в голову так рискнуть и совершить это самоубийственное деяние – лишь почувствовал, что сработали сложные сигнальные чары, после чего сразу же бросился в подземелья.

Взломщик все еще был внутри, когда я рывком распахнул прикрытую для вида незапертую дверь и, влетев в лабораторию, замер посреди нее в удивлении.

В кабинете было пусто. Я ощутил лишь сквозняк, ворвавшийся вместе со мной из коридора.

Но чары не могли обмануть!

На факт незаконного проникновения указывали зажженные в лаборатории свечи и распахнутые дверцы шкафа с дорогими и редкими ингредиентами!

– Кто здесь? – прорычал я, обшаривая взглядом каждый угол. Ублюдку было негде от меня спрятаться.

В лаборатории стояла звенящая тишина, лишь пламя свечи колыхнулось один раз от случайного потока воздуха.

Я не мог поверить, что пронырливый гад был способен меня опередить. На всякий случай, чтобы убедиться, я навел Хонум Ревелио, и действительно! Слабое свечение, сразу же растаявшее в воздухе, было индикатором недавнего присутствия вора. Но как ему удалось ускользнуть от меня, если в момент моего появления он все еще был здесь, о чем мне сообщили те же самые чары?

Я подошел к открытому шкафу, чтобы понять, что было украдено. На первый взгляд все вещи находились на своих местах в идеальном порядке, и мне пришлось сверяться со списком и прочесывать полку за полкой в поисках похищенного ингредиента. Первая попытка не увенчалась успехом: я не обнаружил никаких следов хищения или же просто копания в шкафу. Выкрасть что-либо с помощью Акцио похититель не мог: так как многие ингредиенты были крайне дорогими и опасными, на них лежало заклинание Непритягиваемости для дополнительной защиты.

Я повторил проверку дважды и снова не нашел никаких признаков кражи. Это наблюдение обескуражило меня. Я начал размышлять.

Кто-то пробрался ко мне в лабораторию с определенной целью, но ничего не украл. Почему? Потому что не нашел того, что искал, или не успел найти? С момента оповещения до моего появления прошло не больше пары минут, значит, у злоумышленника особо не было времени на поиски.

Но как он успел так быстро исчезнуть – аккурат за секунду до того, как я открыл дверь?! Это было немыслимо. В Хогвартсе нельзя было трансгрессировать – это могли делать только эльфы. Но если бы взломщик был эльфом, а не человеком, Хонум Ревелио не ощутил бы его присутствия.

Я подозревал студентов старших курсов – это было очень в их стиле: пытаться украсть какую-либо вещь, чтобы потом продать ее незаконным путем или сварить что-то запрещенное. Почему старших? Да потому что младшекурсник просто не смог бы взломать мои защитные чары.

На занятиях раз за разом я вглядывался в лица своих учеников, пытаясь уловить в ком-либо из них тень нервозности или страха перед разоблачением. Но в кои-то веки давление моего авторитета осложняло прояснение ситуации, а не наоборот – в обычном условиях студенты и так боялись меня и нервничали в моем присутствии.

Одна мысль о том, что какой-то паршивец осмелился нарушить мое пространство таким дерзким способом, вызывала у меня ярость.

Но еще большую ярость у меня вызывало осознание, что в моих руках не осталось ни единой зацепки, ни единой улики, которые помогли бы мне найти наглеца и схватить его за горло!

Теперь каждую минуту я был начеку, ожидая, что инцидент произойдет снова. Но видимо, запала смельчаку хватило ненадолго, так как повторить свой номер на бис он не осмелился. Больше к моей лаборатории никто даже не приближался.

***

По сравнению с посягательством на мое имущество эмоциональное состояние Поттера казалось мне сущей мелочью. Наверное, именно поэтому я пропустил момент, когда мальчишка вновь переменился.

Поттер как-то повеселел, если подобное описание в его случае вообще могло быть уместно; он стал опять каким-то вертлявым, в его глазах появился интерес к происходящему. У мальчишки как будто в жизни появилась цель, недоступная никому, кроме него самого, и он уверенно шел к ней, прилагая интеллектуальные и физические усилия. Даже его вертлявость приобрела теперь какой-то деловой характер: он передвигался по замку уверенной торопливой походкой и постоянно таскал с собой то какие-то неподъемные талмуды из библиотеки, то папки с выписками из них.

Поттер вполне соответствовал ярлыку Избранного, который я своими же ироничными замечаниями на него и навесил: он прекрасно учился, причем не только по моему предмету, а вообще, был звездой в квиддиче и хорошо себя вел. Все свободное время он просиживал теперь над книжками и методично что-то из них выписывал.

Теперь он был настолько одержим своим образованием, что уделял ему похоже все свободное время. Сначала я видел в его руках один и тот же длинный свиток пергамента, затем их стало два; прошло две или три недели, и мальчишка таскал с собой объемную папку, в которую он все вкладывал и вкладывал новые листы, исписанные мелким почерком. Все это выглядело так, словно Поттер на первом курсе пишет дипломную работу по магической зоологии или древним рунам, что, разумеется, было невозможно, а потому весьма и весьма подозрительно для меня.

Помимо странной поттеровской папки у юнца была еще одна книжонка интригующего содержания. Узнал я о ней совершенно случайно, так как Поттер никогда не доставал ее на глазах других людей.

Я подсмотрел однажды издалека, как мальчишка в холодный весенний день сидит на бревне у Черного озера и стремительно пишет что-то в раскрытой тетрадке у себя на коленке. Было не похоже, что он делал уроки – он записывал свои мысли слишком торопливо и нервно, при этом выражение его лица ежесекундно менялось: он морщил лоб, хмурился, кривил губы, тер нос и дергал себя за волосы. В один момент он остановился и начал пробегать глазами по строчкам, проверяя написанное. Мальчик тяжело дышал, сжав губы в тонкую полоску. Дочитав до точки, он прошептал что-то, захлопнул тетрадь, воровато оглянулся и вместо того, чтобы положить ее в сумку, оттянул ворот свитера и спрятал книжку у себя на груди под одеждой.

Тогда-то меня и осенило: у мальчишки есть личный дневник, который он прячет от других и только ему доверяет свои секреты за неимением иных друзей.

Мысль о том, что мне, профессору со стажем и декану целого факультета, хочется заглянуть в дневник какого-то первокурсника, была противна до тошноты. Я не настолько себя не уважал, чтобы копаться в грязном белье детей и придавать значение их глупым несущественным тайнам.

Но опять же моя интуиция подсказывала мне, что ответы на многие мои вопросы, касающиеся странного поведения Поттера, кроются именно в этой исписанной каракулями тетрадке. Любопытство точило меня, как червь, а я ничем не мог его унять.

***

В этом году я планировал немного изменить ЖАБА по зельям для выпускного курса, заменив одни зелья на другие, более полезные для изучения на мой взгляд, о чем написал соответствующее письмо в Министерство. Мое предложение было рассмотрено и одобрено, о чем я сразу же известил Альбуса. Директор не возражал против моей инициативы, так что мне оставалось только подобрать нужную литературу и сформировать новый чек-лист с экзаменационными зельями, которые студенты должны будут выучить до лета.

Я набросал предварительный план экзамена и отправился в библиотеку, планируя перелопатить все учебные издания по практическому зельеварению за последние лет пятьдесят.

Старая кошелка Пинс попыталась пожаловаться мне на малолетних вандалов, от которых ее ненаглядным книгам совсем не стало житья. Но я, быстро взяв то, что мне было нужно, поспешил покинуть библиотеку и вернуться в подземелья. Коршун в женском обличье бросилась провожать меня до выхода.

– О, Северус, вспомнила, – встрепенулась она как раз в тот момент, когда я уже планировал с ней попрощаться. – Ты случайно не брал из Особой секции трактат по ядам в прошлом месяце, не сообщив мне?

Я недоуменно поднял бровь.

– Какой еще трактат?

Пинс нетерпеливо махнула рукой.

– Ну, этот, как его… «Полный реестр магических ядов и токсических веществ» Брунлинга. Знаешь?

– Разумеется, знаю, – ответил я, – но я и не думал брать его ни в прошлом, ни в каком-либо другом месяце.

Пинс помрачнела и закусила губу острыми желтыми зубами, усиленно о чём-то размышляя. Догадавшись к чему она клонит и опережая дальнейший разговор, я спросил напрямую:

– Он что, пропал?

– Похоже, что так, – ответила она, подозрительно щурясь. – Я никогда раньше не проверяла Особую секцию, потому что никто не мог проникнуть в нее без моего ведома. А тут проходила мимо стеллажей и случайно заметила, что на полке с зельеварением недостает одной книги.

– Как интересно, – многозначительно протянул я, чувствуя, что наконец-то напал на след. – Вы уверены, что кроме реестра ядов ничего больше не пропало?

– Да, я проверяла, не достает только его. Потеряться в библиотеке он не мог – книгу взял либо кто-то из преподавателей, пока я была занята и меня на месте не было, либо…

– …либо студент, незаконно проникший в Особую секцию, – закончил я за нее, уже скрипя зубами от злости. Мой распахнутый шкаф с опасными ингредиентами и пропавший сборник ядов складывались в моей голове в единый пазл.

Не добившись больше никакой полезной информации, я распрощался с библиотекаршей и отправился к себе.

Надо же, как занимательно. В школе появился неуловимый похититель – если от меня он улизнул, опередив меня всего на несколько секунд, то куда уж его было поймать этой стареющей курице.

Но теперь у меня появилась зацепка: у кого-то из старшекурсников на руках находилась запрещенная книга – надо было лишь вычислить у кого.

Мой личный экземпляр Брунлинга стоял на одной из верхних полок в моем кабинете. Я провел целый вечер за его внимательным изучением. Спустя несколько часов я нашел три сложных многокомпонентных яда, которые больше не упоминались ни в одном доступном для студентов издании.

В течении следующей недели пятый, шестой и седьмой курсы получили задание написать эссе о ядах, характеристики и свойства которых я указал на доске. Все было просто. Три курса – три яда. По сути, им оставалось только найти этот яд и написать его название – студент, у которого на руках был «Полный реестр», должен был справиться с этим заданием без малейшего затруднения.

Затруднения у него возникнут потом – когда он будет объяснять предо мной на ковре, каким образом к нему попал такой опасный специфический источник знаний.

***

Стоило мне порадоваться своей находчивости, как мой план провалился в тот же день, когда я задал старшекурсникам эссе с подвохом.

Вечером в кабинете на своем столе я нашел записку от Пинс.

«Северус, все нормально. Пропавшую книгу вернули на днях на место, правда, я опять не поняла кто. Книжка в полном порядке. Ирма Пинс.»

Я ругнулся сквозь зубы.

«Все нормально, книжка в порядке»! Дура! – воскликнул я в сердцах и швырнул скомканную записку в камин.

Итак, я лишился каких-либо доказательств в отношении неизвестного злоумышленника, потому он избавился от единственной улики, которая могла его выдать.

Мои руки опустились, и я понял, что теперь мне едва ли удастся призвать подлеца к ответу.

***

Когда первый гнев, вызванный сложившейся ситуацией, прошел, и способность мыслить холодно вновь вернулась, я посмотрел на имеющиеся факты более глубоко и аналитически.

Студенты время от времени с переменным успехом варили разную дрянь для своих мелочных корыстных целей. Как правило, это была повсеместно запрещенная бурда, типа любовных зелий или варева, вызывающего видения и галлюцинации. Как правило, эти эксперименты приводили к плачевным последствиям и в случае успеха, и уж тем паче в случае провала – в больничном крыле хранилось достаточно средств для приведения подобных идиотов в чувство.

Мотивы учеников обычно были низменными и приземленными, и они брались варить любое опасное зелье, вплоть до абортивного или Оборотного – лишь бы существовала вероятность, что они получат ожидаемый эффект, а не умрут от своей затеи.

Но каков мотив был у юного таинственного зельевара, которому понадобился сборник ядов? Признаться, я сам еще в школе варил все подряд, в том числе и опасные смертоносные зелья; но мои стремления имели чисто научный интерес – воспользоваться лично сваренной отравой мне пришлось лишь однажды на службе у Темного Лорда. Впрочем, знать об этом студентам Хогвартса было не обязательно.

Предположение о том, что кто-то на досуге мог читать трактат по ядам для общего развития, казалось мне несостоятельным. Паразит явно планировал что-то варить, и искал недостающие компоненты рецепта у меня в лаборатории.

Какова была его цель? Зачем студенту было иметь смертельный сильнодействующий яд под рукой? В моей голове одна за другой рождались разнообразные версии – от банальных до совсем немыслимых.

Я начал обдумывать произошедшие события с самого начала.

Кому-то понадобился рецепт ядовитого зелья, и в Особой секции исчезла книга по данной тематике. Где-то за пару недель похититель определился с выбранным ядом и ему потребовались специфические ингредиенты. Тогда он пробрался в мою лабораторию и ничего не украл! Сохранность моего имущества не могла не радовать, но теперь, понимая всю глубину намерений взломщика, я знал, что по пропавшему ингредиенту было бы возможно установить состав яда (интересно, удалось ли нарушителю изготовить его на данный момент?).

Тем более, сам факт взлома был весьма и весьма занимателен: вор нарушил защитные чары, вошел внутрь, провел там не более минуты, открыв дверцы шкафа, и сбежал настолько стремительно, что когда подоспел я, чары все еще отображали чужое присутствие.

А что если взломщик не был вором и пришел туда не украсть, а наоборот – подбросить что-то?

По спине пробежали противные мурашки. Моя мнительность так же, как интуиция, развилась за долгие годы явно не от хорошей жизни. Я никогда не любил детей, всегда помня, что все они превращаются в способных на жестокие поступки взрослых, а некоторые и вовсе становятся редкостными подонками – я, как правило, не ошибался на их счет. И теперь в моей душе всколыхнулось муторное давно забытое чувство нависшей опасности.

При своем скромном статусе я был довольно известным зельеваром в некоторых кругах и, разумеется, единственным зельеваром в Хогвартсе. Более того, только у меня могли храниться редкие ингредиенты, доступ к которым я получал исключительно по министерской лицензии преподавателя зельеварения. Я нес ответственность за все происшествия, которые случались на моих уроках во время приготовления зелий и обращения с их компонентами. Если в школе происходит нелепая оплошность с приворотным зельем, то дело обычно заканчивается применением антидота в больничном крыле и припугиванием незадачливого героя-любовника исключением из школы. Но если Хогвартс потрясет громкая история с криминальным подтекстом, в которой будет фигурировать яд, за дело возьмутся уже не преподаватели, а авроры, и первый, с кого начнется проверка, буду я. Обыщут мой кабинет, покои и, разумеется, лабораторию. И тогда моя дальнейшая судьба будет зависеть от того, что там найдут…

В моей жизни было несколько эпизодов, когда мне удавалось спасти свою жизнь и дальнейшую судьбу посредством собственной предусмотрительности и интуиции. Я руководствовался своим главным жизненным принципом: никогда не недооценивать низость и мерзость людей. В том числе, если речь шла о детях.

Я провел в лаборатории полночи. Я вновь и вновь пересматривал, перетряхивал и перепроверял свои полки и ящики, заглядывал под столы и шкафы – я искал сам не зная что, но делал это так, как если бы на моем месте был не я, а какой-нибудь болван из аврората, который сочтет меня довольно подозрительным, чтобы начать под меня копать. Под утро мое внимание рассеялось и я уже плохо соображал что-либо. Предыдущие часы работы не дали мне никаких результатов: все вещи в лаборатории были моими – я не нашел среди них ничего подозрительного, что привлекло бы мое внимание. Но это совершенно не успокаивало меня. Видимо с возрастом я стал превращался в параноика.

***

Прошла неделя и старшекурсники четырех факультетов принесли мне готовые эссе по ядам, причем, в каждом классе атмосфера звенела от неприкрытой неприязни: студенты должно быть поносили меня оскорблениями и проклятиями за невыполнимое домашнее задание.

Я проверял эти работы без особого энтузиазма, потому что особого смысла в них теперь не было: студент, который похищал “Реестр”, вернул его обратно до того, как получил задание и, следовательно, использовать его для написания эссе не мог. Я читал свиток за свитком, черкал, исправлял, иногда ставил хорошие оценки, но при этом думал совершенно не о работах. К слову, среди них попадались неплохие: описание было весьма размытым, не хватало конкретики, но классификация была определена верно и суть прослеживалась. Обнаружить стопроцентное попадание я не рассчитывал – для этого надо было оказаться гением и выучить наизусть шестисотстраничный “Реестр” за один месяц, что едва ли было возможно сделать даже полгода. А я не мог припомнить, чтобы я когда-либо подозревал кого-то из своих учеников в скрытой гениальности. В умственной отсталости – да, в сволочизме – возможно, но чтобы в гениальности… Было бы странно, если бы тайный вундеркинд, доучившийся до пятого-шестого-седьмого курса обнаружил себя только сейчас, размышлял я, клюя носом над тридцатым по счету свитком. И каково же было мое изумление, когда тот самый невероятный вундеркинд все-таки нашелся.

***

Передо мной на уроке сидели пятые курсы Гриффиндора и Когтеврана. Если кто-нибудь спросил бы меня однажды, что хорошего в пятых курсах, я бы без промедления ответил, что лучшее, что есть во всех пятых курсах – это то, что начиная со следующего года основную часть присутствующих здесь болванов я никогда в жизни больше не увижу на своих уроках. Об этом, я впрочем ежегодно сообщал студентам с величайшим воодушевлением. Но в этот раз все было немного иначе.

– …насколько вы помните, через два с лишним месяца вы все сдаете СОВ, и от результатов этого экзамена будет зависеть ваше дальнейшее обучение. Все вы пойдете на экзамен с тем багажом знаний, который приобрели за прошедшие пять…

Я распинался не хуже своих коллег, только делал это не с тщетной надеждой на то, что патологические разгильдяи возьмутся за голову за пару месяцев до экзамена и начнут что-то учить, а лишь разминался перед оглашением главной новости, подводя к сути.

– …проверка мной последнего домашнего задания показала мне, что лишь у некоторых из вас есть задатки, но даже им предстоит впереди колоссальная работа…

Я заметил несколько студентов, которые вскинули голову, поняв, что я упомянул их. Как правило, это были старательные амбициозные ученики, которые наверняка придут ко мне в следующем году на продолжение курса зельеварения.

– …но среди вас есть студент, – интригующе продолжал я, – который сумел поразить меня и выполнил работу на “Превосходно”.

Класс замер, ожидая услышать заветное имя. Я не стал тянуть книззла за хвост и, вытащив одну работу из стопки, продемонстрировал ее аудитории.

– Мистер Вуд, – провозгласил я, – решил впервые за пять лет блеснуть своими глубочайшими познаниями в зельеварении и написал столь невероятно точное эссе по яду “точечных зрачков”.

Сидевший на третьей парте Оливер Вуд гордо выпятил вперед широченную мускулистую грудь и обвел класс победным взором. За пять лет обучения я знал об этом гриффиндорце всего лишь одну вещь: в зельях Вуд был так же силен, как и я в квиддиче, с одним только преимуществом в мою пользу, что я не был обязан в него играть. Вероятность того, что вратарь сборной мог узнать про редкий сложный яд от приятелей в раздевалке или на кухне от бабушки, была нулевая.

– Мистер Вуд, задержитесь после урока на пару слов.

Он пока еще не понял, где кроется его прокол и радуется, что сумел меня обставить. Гриффиндорец, не чувствуя подвоха, активно кивнул и принялся весело трепаться с соседом по парте. Боюсь, что если снять голову Вуда с плеч и водрузить на ее место квоффл, особой разницы никто и не почувствует. Иначе как объяснить его беспечность при фактической поимке на воровстве запретных книг?

– Профессор Снейп, – Вуд подошел ко мне после занятия, расправив могучие плечи.

– Ах, да, мистер Вуд, – елейным голосом проговорил я, зная, что через пять минут здесь может произойти все, что угодно. – Хотел задать вам пару слов по вашему эссе.

Капитан сборной Гриффиндора вытянулся передо мной в струну.

– Мне было очень любопытно, – продолжал я, – какой литературой вы пользовались для столь глубокого раскрытия темы?

Несмотря на груду мышц Вуд сейчас в моих глазах выглядел белым кроликом, смотрящим в глаза питону.

– Я… брал учебники в библиотеке, сэр, – солгал Вуд, и глаза его беспокойно забегали. Он начал осознавать, что его оставили после урока не чай пить за разговорами о квиддиче.

Я вперился насмешливым взглядом ему в лицо.

– Правда? И какие же именно? – продолжал допытываться я. – Вот смотрите, вы тут пишете «Токсин гриба Amanita aureus является необратимым ингибитором фермента ацетилхолинэстеразы…». Ваши познания впечатляющи. Но вот проблема: эти данные не приводятся ни в одной из доступных вам библиотечных книг.

Мальчишка нервно сморгнул. Ситуация больше не казалась ему забавной.

– И вот же совпадение, мистер Вуд, – я медленно затягивал на шее глупца петлю своих выводов. – В Особой секции не так давно пропадал опасный сборник ядов, и в нем как раз слово в слово приводилась эта фраза…

Наконец-то осознав, что попался как первокурсница, Вуд поспешно распахнул рот и перебил меня.

– Я ничего не брал в Особой секции, клянусь, сэр! – затараторил он, надеясь опередить мои последующие обвинения. – Я не имею отношения к пропавшей книге и никогда в глаза ее не видел!