Текст книги "Мы, аристократы - 4 (СИ)"

Автор книги: Бастет Бродячая Кошка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

  – Кто ещё здесь за свободу домовых эльфов? Кто хочет вступить в ГАВНЭ?

  Народ переглянулся и стал разбегаться по делам.

  8.

  После ужина Тед опять куда-то запропал. Впрочем, я точно знал, куда именно и с кем именно, и с немалой долей уверенности догадывался, зачем именно. Он почти перестал отрабатывать на мне свои штучки по отъёму заботы и внимания – то ли повзрослел, то ли практикует их на Диане. Во всяком случае, если он ставил целью приучить меня считаться с его мнением и чувствами, он своего добился. Теперь я обязательно их прогнозировал и по возможности учитывал.

  Перед сном я вызвал Фиби, чтобы выпросить её, не перестарался ли я с бойкотом членов ГАВНЭ. Домовичка выскочила передо мной совершенно несчастная, с виновато поникшими ушами и с огромным ожогом на щеке.

  – Фиби? – встревожился я. – У вас что-то случилось на кухне?

  – На кухне всё хорошо, мистер Поттер. Там ничего не случилось.

  – Тогда откуда у тебя это? – я кивнул на ожог.

  – Фиби очень виновата, мистер Поттер. Фиби много лет не наказывала себя, но теперь Фиби заслужила наказание. Фиби должна была наказать себя.

  Я неверяще посмотрел на домовичку. Видно, я чего-то еще не понимал в этих существах, потому что считал, что наказывают себя только отдельные бестолковые особи. В здешней общине умница Фиби была чем-то вроде заместителя старейшины и пользовалась огромным авторитетом среди остальных домовиков. Даже если она в чём-то ошиблась, неужели обязательно было травмировать себя?

  – Фиби, зачем так строго? Ты очень хороший и полезный эльф, и я уверен, что ты не заслужила такое суровое наказание.

  – Фиби нарушила приказ мистера Поттера, – грустно ответила она. – Фиби при всех назвала его милордом.

  – Так ты обожгла себе щёку из-за этого?! Но у тебя была причина – ты была очень расстроена словами Грейнджер.

  – Причина – не оправдание, мистер Поттер. Фиби должна была лучше владеть собой.

  – Но зачем жечь себе щёку, если ты могла просто извиниться? Ты меня давно знаешь, я тебя напрасно не обижу.

  – Когда эльф делает плохо, у него болит вот здесь. – Фиби стукнула себя кулачком в область сердца. – Эльф делает себе больно, чтобы убрать боль отсюда. Если здесь её накопится слишком много, эльф может умереть. Поэтому, если вина велика, нужно делать раны. Глупый эльф ранит руку или ногу, а Фиби умная, она ранит лицо. Руки и ноги нужны Фиби, чтобы быть полезным эльфом.

  Только теперь я понял, почему маги никогда не запрещают домовикам наказывать себя. Но лечить-то их можно?

  – Фиби, ты уже наказала себя. Может, залечим твой ожог, чтобы он поскорее зажил? Давай, я попрошу заживляющее зелье у мадам Помфри.

  – Нет, не надо, мистер Поттер. Вина Фиби еще болит. В Хогвартсе сильная магия, у Фиби всё само заживёт, когда придёт время.

  Я сообразил, что лучшей помощью будет уговорить чувствительную совесть домовички.

  – Фиби, ты нанесла мне мало вреда. Если ты один раз случайно назвала меня милордом, ты еще не проболталась. Одни ученики подумают, что это потому, что я потомок Годрика Гриффиндора, а другие не разбираются в титуловании. Постарайся как можно реже оговариваться, но если это иногда случится, то ничего страшного.

  Домовичка мгновенно приободрилась. Её уши поднялись кверху, глаза ожили и заблестели, а жуткого вида ожог стал затягиваться у меня на глазах.

  – Фиби постарается, мистер Поттер.

  Я собирался уточнить у неё, что домовики делают для учеников, потому что среди этих дел могли оказаться и невыполнимые в условиях Хогвартса, наподобие приготовления пищи. Но после того, как я увидел Фиби в таком жалком состоянии, первым у меня возник другой вопрос.

  – Фиби, а домовики должны наказывать себя за то, что не обслуживают Грейнджер и её последователей? Ведь услуги домовых эльфов прописаны в уставе школы.

  – Нет, не должны, мистер Поттер. Эльфы не нарушают устав, потому что приказы Лорда выше устава.

  – Кого ещё она завербовала в своё ГАВНЭ?

  – Никого, мистер Поттер. Со значками ходят только мистер Лонгботтом и мистер Рональд Уизли.

  – Что вы делаете для учеников?

  – Эльфы готовят еду, моют посуду, застилают постели, делают уборку в общежитиях, стирают одежду, кормят питомцев, приносят почту из совятни.

  – Понятно. Если у кого-то из членов ГАВНЭ есть питомцы, кормите. Вы что-нибудь у них уже бойкотировали?

  – Мисс Грейнджер, мистер Уизли и мистер Лонгботтом оставили немытую посуду после ужина, – сообщила домовичка. – Согласно вашему приказу эльфы не стали мыть её.

  – Посуда осталась в Большом зале? – не хотелось бы, чтобы грязные тарелки привлекли внимание преподавателей.

  – Нет, её убрали в кухню, а завтра её выставят им немытую.

  – Хорошо, Фиби. Если кто-то из них станет жаловаться вам, разъясните, что вы будете его обслуживать, когда он откажется от членства. Кроме мисс Грейнджер – её отсылайте ко мне. Всё понятно?

  – Да, мистер Поттер.

  Пока мы разговаривали, ожог полностью исчез с личика Фиби. Даже следа не осталось.

  На следующее утро все трое членов ГАВНЭ во главе с Грейнджер понесли мыть свои вчерашние тарелки под хихиканье всего Большого зала. Смеялись даже грифы, а особенно веселились близнецы Уизли, воспринявшие это как великолепную шутку в своём стиле. Рональда хватило ненадолго – уже за обедом он публично отрёкся от ГАВНЭ и вернул значок Гермионе, после чего его посуда мгновенно стала чистой. Невилл пока терпел, его неумение говорить 'нет' оказывало ему дурную услугу. Гермиона всячески подбадривала своего единственного последователя и говорила, что теперь он научится многим полезным вещам, в отличие от здешних белоручек. Говорила она громко, на публику, поэтому её слышал весь Большой зал, в том числе и мы. Наскоро пообедав, она с Невиллом снова встала в коридоре агитировать.

  Не прошло и недели с начала учебного года, как у Слизерина прорисовалась проблема. Снейп стал мстить нашему факультету так же неутомимо, мелочно и злобно, как на первых курсах он цеплялся ко мне. Он перестал снимать баллы с грифов, зато они посыпались с нас – хорошо зная свой бывший факультет, Снейп был вполне осведомлен, где и на чём нас ловить. Не привычный к здешним манипуляциям дисциплинарными взысканиями, Ранкорн очень скоро обнаружил, что его факультет неуклонно сползает на последнее место, и собрал внеочередное собрание, на котором вплотную ознакомился с некоторыми неприглядными сторонами директорской политики. После полутора часов бурных обсуждений мы единодушно признали, что качать права и бороться за баллы в таких условиях бессмысленно, и приняли решение не обращать внимания на межфакультетский счёт. Злоупотреблять этим решением у нас было некому, потому что всех любителей хулиганства ради хулиганства Шляпа отправляла в Гриффиндор.

  Прежде расписание занятий составляла МакГонаголл. Она занимала должность заместителя директора – то есть, львиную долю своих обязанностей Дамблдор переваливал именно на неё. Теперь её не было в Хогвартсе, поэтому нам поставили прошлогоднее расписание четвёртого курса, что означало совместные занятия с грифами по зельеварению и ЗоТИ. Первое занятие по зельеварению прошло как обычно, если не считать того, что баллы летели не с грифов, а с нас, а преподавание ЗоТИ ожидалось непохожим на предыдущее. Ровно настолько, насколько полусумасшедший отставной аврор, искалеченный душой и телом и подвинувшийся на привычке держать и не пущать, отличался от совестливого оборотня, самовлюблённого фанфарона и одержимого духом злого чёрного колдуна.

  Придя на ЗоТИ, мы обнаружили, что все грифы уже сидят там с предвкушающими лицами и с учебниками наготове. Видно, кто-то что-то наплёл им про нового преподавателя. Вскоре из коридора донесся клацающий стук протеза, и в дверях появился Грюм.

  – Эти ваши книжки можете убрать, – пророкотал он, подходя к преподавательскому столу. – Они вам не понадобятся.

  Грифы завозились, убирая учебники. Наверняка они попались на очередную шуточку близнецов Уизли. Грюм раскрыл журнал, откинул седую гриву с обезображенного шрамами лица и стал вызывать учеников по фамилиям. Его уцелевший глаз не отрывался от строчек, а волшебный осматривал класс подобно локатору, останавливаясь на каждом вызванном.

  – Превосходно, – сказал он, закончив перекличку. – Насколько мне известно, обращение с тёмными волшебными существами вы изучали в прошлом году. Но вы изрядно отстали – совсем ничего не знаете – по части тёмных проклятий. Это и будет темой нашего учебного года, в течение которого я буду преподавать у вас.

  – Как, разве вы у нас не насовсем?! – выпалил Уизли.

  Волшебный глаз уставился на Уизли. Грюм улыбнулся – должен заметить, зрелище не для слабонервных. Рональд вздрогнул, но затем догадался о назначении преподавательского оскала. По его лицу разлилось несказанное облегчение.

  – Сын Артура Уизли, так? – опознал его Грюм. Рыжие волосы, неряшливый вид и задиристо-идиотское выражение лица Рональда не оставляли никаких шансов на ошибку. – Нет, я здесь всего на год – возраст, здоровье... Дамблдор попросил меня об одолжении, надо было срочно подыскать кого-то из наших, – его волшебный глаз повернулся в сторону, на которой сидели мы. – А за год мы с ним подберём кого-нибудь ещё.

  Он издал хриплый смешок и удостоил класс взглядом другого, уцелевшего глаза.

  – А теперь – к делу. Согласно распоряжению Министерства, я должен научить вас только контрзаклинаниям. Но бесполезно учить вас им, если вы не знаете самих заклинаний. Их должны вам давать только на шестом курсе, но мы с Дамблдором считаем, что чем раньше вы ознакомитесь с ними, тем лучше. Нельзя же учить вас защищаться от того, чего вы совсем не знаете. Враги не станут церемониться с вами, поэтому вы должны быть готовы. Помните – постоянная бдительность!

  Грюм выдержал паузу, чтобы все прониклись его последним восклицанием, и продолжил:

  – Итак, кто из вас знает, какие заклинания являются непростительными?

  Вот, значит, чему он собрался нас учить. Что ж, я не отказался бы узнать контрзаклинание от Авады. Да и от Круцио тоже.

  Кое-кто из грифов поднял руки, в том числе Уизли и Грейнджер. Грюм ткнул пальцем в Рональда.

  – Э-э... – неуверенно начал тот. – Папа что-то говорил мне о заклинании подчинения...

  Он прикидывается или вправду ничего не знает о непростительных?

  – Всё правильно. – Грюм одобрительно кивнул. – После Первой Магической это заклинание доставило много неприятностей Министерству. Нашлось достаточно Пожирателей, которые сослались на него, чтобы избавиться от заслуженного наказания.

  Его волшебный глаз остановился на Малфое, туда же уставился и другой. Все головы повернулись по направлению взгляда преподавателя. На лице Драко застыло холодное и надменное выражение, точь-в-точь как у отца. Винс нахмурился, в глазах Грега зажёгся ледяной огонёк. Грюм удовлетворённо отвернулся и полез в тумбочку преподавательского стола. Извлекши стеклянную банку с тремя мелкими акромантулами, он выставил её на стол и выловил оттуда одного из пауков.

  Грюм показал акромантула классу, затем направил на него палочку и пробормотал: 'Империо'. Паук спустился по паутине с его ладони на стол и стал выделывать акробатические номера, затем встал на задние лапы и исполнил чечётку.

  Грифы засмеялись.

  – Профессиональный контроль, – шепнул мне Тед. Он был прав – это человеку хватило бы сказать 'пляши чечётку', а у паука нужно было контролировать каждое движение. Такое мастерство достигалось только очень большой практикой.

  – По-вашему, смешно?! – рыкнул Грюм, оставив паука. – А если бы это сделали с вами? Я мог бы заставить его полезть в огонь или в воду, залезть любому из вас в глотку!

  Да, заимперенный акромантул – это уже боевое применение.

  – Тем не менее, заклинанию подчинения можно противостоять, хотя это требует настоящей силы духа, которая есть не у каждого. Лучше избегайте ситуаций, в которых вы можете попасть под Империо. Постоянная бдительность!!!

  Он кинул паука обратно в банку.

  – Кто может назвать другие непростительные заклинания?

  Руку вытянула Грейнджер – кто же ещё? Впрочем, вслед за ней поднялась и рука Лонгботтома. Обычно тот решался вызваться только на гербалистике, которую знал лучше всех на курсе.

  – Да? – кивнул на него Грюм.

  – Круцио, – тихо, но отчётливо произнёс Невилл.

  – Что ты о нём знаешь?

  И тут Невилл удивил всех, кроме меня, подробно выложив всё, что ему известно про пыточное заклинание. Грюм тоже был удивлён.

  – Откуда ты столько знаешь о Круцио... как тебя там?

  – Лонгботтом, сэр. Согласно заключению лекарей Святого Мунго, от этого заклинания пострадали мои родители. Поэтому я... интересовался.

  – Понятно, – буркнул Грюм. – Садись. А теперь я продемонстрирую его в действии.

  Он выловил из банка паука, поместил на стол и указал на него палочкой:

  – Энгоржио. Круцио.

  Паук, увеличившийся в несколько раз, перевернулся на спину и стал извиваться от боли. Потянулись мгновения, во время которых Уизли сделал попытку спрятаться за своим столом и выглядывал поверх его края. Паук корчился, дети смотрели на него, как завороженные. Лонгботтом весь побелел и болезненно сморщился. Неприятно было всем, разве только Грег наблюдал происходящее с анатомическим любопытством.

  – Перестаньте же! – вскричала наконец Грейнджер.

  Грюм отменил оба заклинания и отправил обратно в банку акромантула, уменьшившегося до первоначальных размеров.

  – Так... – оглядел он класс. – Кто мне назовёт последнее непростительное?

  Побледневшая Грейнджер снова подняла руку, на этот раз едва заметно дрожащую. Нервы нервами, но баллы превыше всего.

  – Слушаю, – повернулся к ней Грюм.

  – Авада Кедавра, – прошептала она.

  – Именно, – лицо Грюма перекосилось в отталкивающем выражении, означавшем у него улыбку. – Да. Последнее и самое ужасное.

  В силу магловского воспитания я никогда не понимал, что такого ужасного в Аваде. Пистолет гораздо хуже. Грюм вынул на стол следующего акромантула, направил на него палочку и проревел:

  – Авада Кедавра!

  Ядовито-зелёный луч вырвался из палочки и упёрся в паука. Тот ожидаемо сдох.

  – Вот так, – хладнокровно сказал Грюм. – И никакого контрзаклинания, защититься от Авады нельзя. Её пережил только один человек, и он сейчас сидит передо мной, – он, а вместе с ним и весь класс, уставился на меня. – Авада Кедавра требует огромной колдовской силы. Даже если все вы направите на меня палочки и скажете это заклинание, самое большее, у меня пойдёт кровь из носа.

  – Я бы так не зарекался... – сквозь зубы прошипел Драко, сидевший за моей спиной. Грюм предпочёл его не услышать.

  – Но я здесь не для того, чтобы обучать вас этому заклинанию, а для того, чтобы предупредить вас, – продолжал он, не сводя с меня обоих глаз, обычно живших каждый своей жизнью. – Вы должны знать всё, вплоть до самого худшего. Постоянная бдительность!!!

  Класс уже был на взводе после демонстрации непростительных, поэтому от его рёва всех подбросило на месте. Кроме нас с Тедом, потому что я оставался невозмутимым, а Тед рядом со мной не боялся ничего. Хотя я заметил, что наблюдать за пыткой паука мне было неприятно. Не потому, что жалко акромантула – мне было неприятно видеть старого урода, самозбвенно мучающего живое существо.

  – Вопросы есть? – обратился Грюм к классу. Запуганные ученики косились друг на друга и всячески старались выглядеть незаметными.

  – У меня есть, – сказал я.

  Отставной аврор посмотрел на меня с плохо скрываемым изумлением, словно я сделал нечто такое, чего он не ожидал.

  – Ну? – кивнул он мне.

  – Почему все считают, что я пережил именно Аваду? Разве она оставляет шрам в виде молнии?

  Грюм не сводил с меня глаз, на его лице отобразилось нечто вроде задумчивости.

  – Потому что Авада отразилась от тебя в Вольдеморта и развоплотила его, – сообщил он после некоторого размышления.

  Ответ феноменальный. Грюм вообще сколько-нибудь понял, о чём я спросил его? Или не захотел понимать?

  – Но я никогда не слышал, чтобы Авада развоплощала. Это ментальное заклинание, отделяющее душу от тела, которое остаётся целым и невредимым. Мои родители были убиты Авадой и их тела остались на месте. Никаких молний на лбах у них не было. Да и пример у нас перед глазами демонстрирует именно это, – я указал на дохлого акромантула, всё еще лежащего на преподавательском столе.

  Грюм издал сухое осуждающее хмыканье. Посмотрел на акромантула, затем снова на меня.

  – Авада была отражённой, поэтому сработала необычно, – пояснил он мне терпеливо, как маленькому. – Так сказал Дамблдор, а он в этих вещах разбирается.

  – Но если в меня попала обычная Авада, с чего бы на мне она сработала необычно?

  – А с того... с того, что это не твоего ума дело, Поттер. На то есть причины, которые нельзя разглашать и о которых известно только посвящённым. Другие вопросы имеются?

  Так, он не только знает о пророчестве, но и верит в него. Значит, до его рассудка не достучаться, потому что тот сдался уже тогда, когда его потеснила вера.

  – Имеются, сэр.

  – Что там у тебя ещё? – с очевидным недовольством выговорил он.

  – Почему вы не сказали, что от Авады можно защититься любым твёрдым предметом подходящей толщины и размера?

  – Я добавлю это, когда класс будет записывать за мной под диктовку. Вы еще дети и ваше дело – не подставляться под непростительные.

  – Кстати, а почему они называются непростительными?

  – Потому что это очень злые и тёмные заклинания. Чтобы исполнить их, колдун должен развивать и укреплять в себе самые дурные качества человеческой натуры. Он должен упиваться насилием над личностью, наслаждаться болью других существ и с удовольствием отнимать у них жизнь. Способность к непростительным напрямую зависит от жестокости и испорченности их исполнителя.

  – Вы хотите сказать, что у добропорядочного колдуна они не получатся?

  Грюм проследил мой устремлённый на паука взгляд и понял намёк.

  – Я не добропорядочный колдун – я аврор, – рыкнул он. – Это моя работа, Поттер. Все взяли перья и пергамент, сейчас будем записывать, что вы услышали сегодня о непростительных. И чтобы к следующему занятию выучили всё назубок – у нас будет практика.

  Я плохо представлял себе, как будет выглядеть практика по Круцио и Аваде. Значит, Грюм имел в виду Империо. Способность противостоять заклинанию подчинения напрямую зависела от ментальной защиты мага, поэтому подготовка к практике заключалась не столько в заучивании наизусть лекции старого аврора, сколько в тренировке окклюменции. Согласно методическим пособиям, окклюменции рекомендовали обучать с пятнадцати лет по той же причине, что и заклинанию патронуса – считалось, что до этого возраста у детей не хватает концентрации внимания. Как и в любом правиле, здесь бывали исключения, но в целом так оно и было. В нашей компании, например, окклюменцией владели только мы с Тедом, а Драко с парнями еще и не начинали осваивать её.

  После ЗоТИ у нас была первая лекция по истории магии, которую читали сразу для всего курса. На этот раз никто не спал, потому что профессор Норма Ранкорн, обнаружившая, что нам слишком много рассказывали о гоблинах и слишком мало обо всём остальном, начала учебный год с краткого обзора истории других нечеловеческих рас магического мира. Рассказывала она чрезвычайно интересно, а в конце занятия дала список дополнительной литературы для желающих углублённо ознакомиться с темой.

  Несмотря на то, что в Хогвартсе пока еще ничто не напоминало о предстоящем Тремудром турнире, многие ученики жили его ожиданием. Это мы летом целый месяц разъезжали по Европе, но такая возможность была не у всех. Для учеников из небогатых семей турнир был приятным шансом поближе познакомиться с иностранцами, а кое-кто не сбрасывал со счётов и славу победителя турнира с прилагающейся к ней тысячей галеонов. По школе ходили слухи, что близнецы Уизли придумали, как обойти возрастное ограничение и принять участие в отборе кандидатов – предупреждение о повышенной смертности чемпионов было для них пустым звуком и пережитком далёкого Средневековья.

  Предстоящая практика по ЗоТИ очень встревожила Малфоя, который тоже без труда вычислил, что Грюм будет практиковать Империо на учениках. За годы учёбы в Хогвартсе Драко выслушал немало подколок от грифов по поводу своего отца, Тёмного Лорда и заклинания подчинения, поэтому его буквально корчило от мысли, что он окажется заимперенным на глазах у грифов. Он давно знал, что мы с Тедом освоили окклюменцию, но, будучи неусидчивым и непредусмотрительным, даже и не подумал обучаться ей сам. Вечером после ЗоТИ Драко насел на меня и потребовал, чтобы я немедленно научил его защищать рассудок.

   Не знаю, чему он надеялся выучиться за несколько дней, оставшиеся до следующего занятия по ЗоТИ. Раньше надо было об этом думать – так я ему и сказал. Малфой не умел надолго сосредотачиваться на чём-то одном, тогда как способность к концентрации и удержанию внимания на объекте была основой окклюменции. Все эти воображаемые каменные стены, озёрные глади, чёрные болота и прочие защитные ментальные конструкции были только опорой для сосредоточения, хотя достаточно было бы ни о чём не думать и не ловиться на стимуляцию ассоциаций во время легилиментной атаки.

  Но Драко не отставал, и мне пришлось начать учить его, предупредив, что скорого результата не будет. Окклюментом он был никаким, но это по крайней мере успокоило его. На всякий случай я рассказал слизеринцам, что у маглов есть похожая техника – гипноз, применяемый маглорожденными сквибами, о существовании которых догадались Грег с Винсом – и что подчинить с помощью гипноза можно только некоторых маглов, хотя ни у кого из них нет окклюментной подготовки. Сопротивление гипнозу у них зависело от склада личности – маглы, склонные следовать авторитетам и некритически воспринимать информацию, были более подвержены внушению, и наоборот. Было весьма вероятно, что это правило относилось и к Империо.

  За истекшие годы Малфой повзрослел достаточно, чтобы научиться уважать своих вассалов. Может, Крэбб с Гойлом и не вели беседы о прекрасном, но они были сильны, преданы сюзерену и обладали практичностью и житейской мудростью, которые нередко бывали полезнее любой эстетики. Перед следующим ЗоТИ он счёл необходимым предупредить их:

  – Помните, вы обязаны подчиняться только моим приказам. И больше ничьим.

  Грег и Винс согласно закивали. В Теде я был уверен, поэтому не стал предупреждать его. Когда мы пришли в класс, я заметил, что грифы тоже нервничают – возможность быть заимперенными радовала их ничуть не больше, чем слизеринцев. Все они явились на урок заранее и непривычно тихо просидели на местах до прихода Грюма.

  Как и в прошлый раз, профессор ЗоТИ известил о себе клацанием протеза по каменному коридору. В начале занятия он объявил, что наложит Империо на каждого, чтобы ученики могли ощутить действие заклинания и прикинуть, как сопротивляться ему.

  – Но, профессор... вы же сами говорили, что это незаконно... – не утерпела высунуться Грейнджер.

  – Дамблдор пожелал, чтобы ученики прочувствовали Империо на себе, – снизошёл до пояснения Грюм, сверля её уцелевшим глазом. Его волшебный глаз в это время вовсю гулял по аудитории. – Впрочем, если ты такая ревностная сторонница законности, я не настаиваю на твоём присутствии на уроке. Дверь вон там.

  Он указал корявым пальцем на дверь. Гермиона покраснела и невнятно пробормотала, что она не имела в виду, что хочет уйти.

  – Тогда, девочка, для чего ты сказала это? – неприязненно поинтересовался Грюм. – Хотела унизить преподавателя или показать, что ты умнее его?

  Она уткнула взгляд в стол перед собой и покраснела ещё гуще.

  – Извините, профессор...

  – Вот с тебя я и начну. Как тебя там?

  – Грейнджер.

  – Выходи сюда, Грейнджер. – Грюм указал палочкой на свободное пространство перед преподавательским столом. – Империо!!!

  Ученики подпрыгнули на местах. И чего он всё время так орёт свои заклинания?

  – Давай-ка, Грейнджер, станцуй нам что-нибудь, – приказал он.

  Гермиона неуклюже затопталась на месте. Танцевать она не умела. По следующему приказу Грюма она спела классу детскую песенку, продемонстрировавшую полное отсутствие у неё музыкального слуха. Грюм даже разочарованно крякнул:

  – Я думал, все девочки это умеют.

  – А мы и умеем, – возмутилась с места Лаванда Браун. – Это же Грейнджер!

  – Ладно, ты и покажешь. Иди сюда.

  Он снял Империо с Гермионы и наложил на Лаванду. По его команде та запела популярную в этом сезоне песню 'Ведьма на прогулке' и закружилась под неё в танце. Голос у неё был приятный и двигалась она грациозно. Грюм с довольным видом заулыбался. За Браун последовала Патил, затем была вызвана Милли, показавшая себя очень неплохо с точки зрения вокала и отвратительно с точки зрения противостояния подчинению. Наконец Империо подверглась Дафна, и на ней профессор впервые потерпел поражение. Гринграсс встряхнула красиво уложенной причёской, словно избавляясь от наваждения, и глянула Грюму в лицо.

  – Я. Не. Танцую. Где попало. И. Перед. Кем попало, – с вызовом выговорила она.

  В хриплом смешке профессора прозвучала странная смесь одобрения с осуждением.

  – Садись, Гринграсс. – Грюм воззрился на класс, дожидаясь полной тишины. – Вы только что убедились на её примере, что заклинанию подчинения можно противостоять. Старшекурсники-слизеринцы у меня показывают неплохие результаты, и хотел бы я, чтобы гриффиндорцы были не хуже. Но для девочки твоего возраста это отлично, просто отлично. Скажи, Гринграсс, как у тебя получилось преодолеть Империо?

  – 'Вы', и 'мисс Гринграсс', – бешеной гадюкой прошипела Дафна. – Я уже ответила, что не делаю того, чего не считаю нужным делать. Пока я в силах сопротивляться всяким позорным приказам, я буду сопротивляться.

  – Вы слышали, – обратился он к классу. – Гринграсс считает позорным подчиниться мне и выполнять мои приказы. С одной стороны, это кое-что говорит об её воспитании, с другой – именно это помогло ей преодолеть заклинание. Так, девочки у нас уже попробовались, а теперь, пареньки, очередь за вами.

  Дафна мазнула по нему взглядом – словно плюнула. Грюм уставился на грифов, выбирая следующего подопытного.

  – Вот ты, парень – вставай и иди сюда.

  Это был Дин Томас, которого Грюм заставил прыгать по классу и распевать национальный британский гимн. За ним последовал Симус Финнеган, который стал прыгать по классу и распевать национальный ирландский гимн. Затем настала очередь Рональда Уизли, который попрыгал по классу, изображая зайчика и распевая песенку про лесных зверюшек. Затем Невилл Лонгботтом стал исполнять армейскую последовательность 'лечь-отжаться-встать', пока не выбился из сил – это случилось на пятом отжимании. Следующим пошёл отжиматься Забини, сумевший-таки оказать некоторое сопротивление – Грюму пришлось повторить приказ несколько раз, пока мулат не подчинился. Нечто похожее получилось и с Винсом, который пытался сопротивляться, но в конце концов сдался.

  С Грегом вышло совсем по-другому. Сначала он, как и Забини с Крэббом, пытался сопротивляться, но наконец сдался и пошёл выполнять приказ. Вдруг он начал материться – хорошо так, экспрессивно и образно, аж все девчонки покраснели, съёжились и зажали уши – и остановился на полпути, извергая такие выражения, что даже Грюм заслушался. Когда Империо, уподобившись стыдливой девице, не выдержало потока брани и развеялось, Грег замолчал.

  – Кхм... – Грюм хрипло прокашлялся. – Как ты до этого додумался, парень?

  – А никак, – растерянно ответил Гойл. Похоже, он и сам хотел бы знать, как его пробило на такое. – Само получилось.

  – Да тебе, парень, прямая дорога в авроры... – Грюм явно запамятовал, что перед ним слизеринец.

  – А чего я там забыл?

  По классу пронеслось хихиканье. Оно усиливалось, пока не перешло в громовой хохот. С самого начала урока все сидели в напряжении, да и предстать в унизительном положении перед классом было немалым испытанием для нервов, поэтому смех оказался необходимой разрядкой. Остановить его было невозможно, оставалось только дождаться, пока ученики не выдохнутся сами. Грюм крутил головой, хмыкал, кряхтел, прокашливался, но не вмешивался, пережидая ситуацию.

   Было очевидно, что он оставлял нас с Драко на сладкое. Сейчас предполагалась очередь Драко, но, встретившись с яростным взглядом Малфоя, профессор вдруг надумал проявить благоразумие. Зато моя безмятежная физиономия не внушила Грюму никаких дурных предчувствий, и его волшебный глаз остановился на мне.

  – Поттер, – сказал он. Класс затих, словно на него наложили Силенцио.

  – Да, – отозвался я.

  – Выйди сюда, к столу.

  Когда я остановился у преподавательского стола, Грюм направил на меня палочку:

  – Империо!!!

  Я поморщился от рёва профессора. А ведь он, наверное, глуховат.

  Ничего не случилось. Я готов был сопротивляться ментальному внушению, но сопротивляться было нечему. Я вопросительно посмотрел на Грюма.

  – Отжимайся, Поттер.

  – А Империо где?

  Профессор снова направил на меня палочку и проревел ещё громче:

  – Империо!!!

  Мы уставились друг на друга. По выражению моего лица Грюм догадался, что заклинание снова не подействовало.

  – Громкость произнесения заклинания не влияет на его исполнение, – процитировал я фразу из первой главы учебника по чарам за первый курс.

  Мы оба подозрительно посмотрели на его палочку, затем снова друг на друга.

  – И что это значит, Поттер? – озадаченно спросил Грюм. Я тоже пребывал в недоумении.

  – Ну, если от меня даже Авада отразилась...

  – Точно. Это значит, Поттер, что непростительные на тебя не действуют.

  Грюм успокоился – в его мировоззрении всё стало на свои места. А класс, похоже, только что повысил меня с Мальчика-Который-Выжил до Мальчика-Который-Выживет-Где-Угодно. Хорошо им всем, а как быть мне?

  9.

  Драко был трудным учеником.

  Нет, защитную картинку он визуализировал легко. Мгновенно, достоверно и с мельчайшими подробностями. Проблемы начинались, когда от него требовалось удерживать её в памяти. Он был способен к сосредоточению на ней в течение нескольких секунд, а затем непременно забывался, отвлекался на что-то другое и при малейшей неудаче начинал истерить и обвинять меня, что я его нарочно сбиваю. Любой на моём месте давным-давно мечтал бы удавить этого непоседу. Я спокойно и терпеливо раз за разом повторял одно и то же, подбадривал упавшего духом Малфоя – и всё повторялось снова.

  Несмотря на капризный и заносчивый нрав, Драко не был ни упорным, ни независимым. Он любил полагаться на других: во мнении и взглядах – на родителей, в защите – на Грега с Винсом, в учёбе – на меня с Тедом. Он искренне не понимал, зачем что-то делать самому, когда это можно поручить кому-то ещё. Родовым наследием Малфоев была способность находить подход к людям и чувствовать их слабые струны, а это означало умение не только с лёгкостью задобрить и подружиться, но и мгновенно вывести из себя. К сожалению, второй стороной родового таланта избалованный жизнью Драко пользовался гораздо чаще, чем первой. Его подвижная психика естественным образом подстраивалась к поведению других людей, и от этого он был уязвим для заклинания подчинения.