Текст книги "Верная Чхунхян: Корейские классические повести XVII—XIX вв."
Автор книги: Автор неизвестен
Соавторы: литература Древневосточная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)
Хоннён встала, поклонилась и на журавле поднялась в облака. Правитель уезда с ее слов понял наконец, что был обманут женой Пэ Муёна. Гнев обуял его...
Утром он приказал стражнику привести Пэ Муёна и Хо. Ничего не сказал им правитель, только велел немедленно доставить «мертвого младенца». Он внимательно осмотрел «младенца» и тотчас же понял, в чем дело.
– Разрежь ему брюхо! – приказал он чиновнику.
Чиновник вспорол брюшко крысы, и всем стала ясна гнусная проделка подлой Хо. Все, находившиеся в управе, плюнули в ее сторону и пролили слезы в память невинно загубленных Чанхва и ее сестры.
Правитель уезда взял в руки меч и грозно проговорил:
– Ты, гнусная тварь, сотворив подлое дело, пыталась лживыми речами отвести от себя подозрения. Может быть, ты и теперь будешь изворачиваться? Ты преступила закон, свершила неслыханное злодеяние – убила невинных падчериц! Если сознаешься во всем, я смягчу тебе наказание.
Свидетель всего происходящего – Пэ Муён – окончательно понял, что дочери его погибли невинными. Горько заплакал он:
– Это Небо покарало меня! Как я, безумный глупец, не мог распознать крысу?! Покойная госпожа Чан была умная женщина, но она, на мое горе, рано покинула этот мир. Остались две дочери. Как они любили друг друга, как радовали меня! Не задумываясь о будущем, я женился второй раз – новая жена родила мне трех сыновей, и я был счастлив. Однажды я вошел в дом, а жена, вне себя от гнева, говорит: «Вы вечно носитесь со своей Чанхва, а знаете ли, до чего она докатилась? Пойдите, полюбуйтесь!» В глазах у меня потемнело. Пошел я в комнату к дочерям, поднял одеяло – «мертвый младенец!» О, как глупо я был обманут! Забыл наставления первой жены, дал провести себя этой гадине... Убейте меня, но все было именно так!
Пэ Муён зарыдал. Правитель уезда приказал ему успокоиться, а на преступницу велел надеть колодки и приступил к допросу. Не снеся батогов, злодейка призналась во всем:
– У отца моего была большая семья. Отец разорился, и мы стали бедствовать. Тут как раз посватался правитель волости, Пэ Муён, и я сделалась его женой. У мужа было две дочери от первой жены – хорошие скромные девочки. Двенадцать лет они росли вместе с моими детьми, и все было хорошо. Но потом они изменились, начали скрытничать, ни ласки, ни привета от них не дождешься... Ну, меня, конечно, досада взяла! Уж я их и ругала, и по-хорошему внушала – хотела сделать как лучше! Однажды ненароком я подслушала их тайный разговор. И надо же – оказывается, со старшей случилось именно то, чего я всегда так боялась! Ужаснулась я в душе, сердце мое закипело... Ну, думаю, если сказать мужу, он во всем обвинит меня. Пришлось пойти на обман – поймала я крысу, обмазала кровью и положила Чанхва под одеяло. Пусть, мол, муж думает, что это мертвый младенец... Потом я рассказала о своих планах сыну. Он-то, провожая Чанхва к дяде, и утопил ее в Лотосовом озере. А сестра Чанхва, Хоннён, испугалась, что и на нее падет гнев родительский, и тоже убежала из дома. Знаю, я заслужила сурового наказания. Но Небо уже покарало меня: мой сын стал калекой. Смилуйтесь, господин правитель!
Чансве и его братья – все трое – в один голос взмолились:
– Мы ничего не просим, позвольте лишь нам умереть вместо родителей!
Выслушал правитель уезда жену Пэ Муёна, не прервал речи и сыновей ее. Мерзость и отвращение вызвали в нем Хо и Чансве.
«Это преступники особого рода, – подумал он, – одной своей властью я не могу решить их судьбу!»
И правитель передал дело в суд. Судья ознакомился с делом и подивился:
– Да-а! Мир еще не знал подобного!
С таким заключением он и послал дело в королевский дворец.
Его величество лично изволил просмотреть доклад и высказал сожаление по поводу печальной участи Чанхва и ее сестры. За сим последовал королевский указ:
«Преступлению мачехи нет прощения во веки веков. Злодейку обезглавить и четвертовать публично, дабы предотвратить подобные проступки в будущем. Сына ее – Чансве – повесить. Сестрам Чанхва и Хоннён соорудить памятник с эпитафией, где было бы сказано об их безвинной смерти. Отца убиенных оправдать».
Получив королевский указ, судья направил его в Чхольсанскую управу. Правитель уезда немедленно вызвал стражников – злодейка была отправлена на плаху, Чансве – на виселицу.
А Пэ Муёна правитель уезда поставил на колени и отчитал:
– Как ты мог, дурная голова, не разгадать замыслы злобной твари?! Гибель невинных дочерей – вот твое наказание. Их души просили за тебя, и король решил: так тому и быть. Ты прощен!
Пэ Муён горячо поблагодарил правителя уезда за милосердие и с двумя оставшимися сыновьями побрел домой.
Правитель уезда же в сопровождении чиновников отправился на Лотосовое озеро. Когда откачали из озера воду, увидели: обе девушки, будто живые, лежат рядом, тесно прижавшись друг к другу. Они были прекрасны, как юные феи, и казались спящими на яшмовом ложе. Правитель был растроган...
Сестер положили в гроб и захоронили на священной горе. На могиле соорудили каменный обелиск, на котором была высечена следующая надпись:
«Памятник невинно погубленным Чанхва и Хоннён, дочерям Пэ Муёна из уезда Чхольсан провинции Пхёнандо в Стране утренней свежести, что на востоке у моря».
После похорон правитель вернулся в управу – его ждали дела.
Как-то раз правитель, утомившись, прилег отдохнуть и незаметно уснул. А во сне ему явились Чанхва с сестрой и, преклонив колена, обратили к нему слова благодарности:
– Светлейший правитель внял нашим отчаянным мольбам, разыскал наши тела, оказал милосердие батюшке. Ваши благодеяния величественней Тайшаня, необъятнее безбрежного моря! В Царстве умерших вам будут вязать травы! Знайте же, в скором времени вы удостоитесь высокого поста!
Сказали – и исчезли. В изумлении очнулся правитель. Он записал чудесный сон во всех подробностях и много лет спустя заглянул в свои записки: действительно, с того дня он начал быстро продвигаться по службе и вскоре получил должность начальника морских и сухопутных войск трех южных провинций.
Казалось бы, злодейка Хо понесла заслуженную кару, дочери отмщены, но Пэ Муён не находил себе покоя – день и ночь он оплакивал Чанхва и Хоннён. Он был словно не в себе – то ему мерещились их лица, то чудились их голоса... Тяжело ему приходилось одному: некому еду приготовить, не с кем словом перемолвиться. И он решил жениться в третий раз. Выбор его пал на дочь поместного дворянина Юн Гванхо, восемнадцатилетнюю красавицу, скромную и умную девушку. К радости Пэ Муёна, его предложение было принято, и вскоре супруги зажили в мире и согласии...
Однажды Пэ Муён до глубокой ночи ворочался, не мог заснуть – все вспоминал своих дочерей. Потом задремал, и во сне ему явилась старшая дочь Чанхва. Отвесив низкий поклон, Чанхва приблизилась к нему и повела такую речь:
– Судьба моя была несчастна: видно, много у меня было прегрешений в прошлом рождении. Я рано потеряла матушку, и на мое горе вскоре ее заменила мачеха. Она опозорила меня, и мне пришлось покинуть отчий дом. Оскорбленная незаслуженной обидой, я поведала о своей беде Нефритовому владыке, и он, выслушав меня, сказал: «Участь твоя достойна жалости, но не сетуй на нее. Отец твой оправдан перед людьми. Пусть начинает он жизнь сначала, пусть сочетается узами брака с женщиной и живет с ней в любви и согласии!» Нефритовый владыка велел мне сообщить вам об этом, и я не могла ослушаться его воли.
Пэ Муён хотел было удержать дочь, поговорить с ней немного, но пропел петух – и она исчезла. Долго не мог успокоиться Пэ Муён, ходил по дому сам не свой, словно потерял что-то.
Жене его, госпоже Юн, тоже привиделся сон: будто спускается с облаков фея и, протягивая ей два цветка, говорит:
– Это Чанхва и Хоннён. Нефритовый владыка, тронутый их печальной судьбой, решил подарить вам дочерей. Растите их и будьте счастливы!
Очнулась госпожа Юн и видит: в руке у нее два цветка, комната наполнена благоуханием... В предчувствии чего-то радостного она позвала мужа и поведала ему свой сон.
– Кто это – Чанхва и Хоннён? – спросила она.
Выслушал ее муж, взглянул на цветы, а они, словно ласкаясь, тянутся к нему... Прослезился он – почудилось ему, будто увидел он своих дочерей. Рассказал он госпоже Юн их печальную историю и добавил:
– Когда-то моей первой жене приснился такой же сон: теперь он приснился тебе. Это, я думаю, знамение: у нас будут две дочери!
Супруги обрадовались. Они поместили цветы в драгоценную вазу, поставили на шкафчик и ежечасно любовались ими. Постепенно стали рассеиваться печальные думы правителя волости...
С этого месяца госпожа Юн готовилась стать матерью. Прошло десять лун, и стан ее округлился необыкновенно – было ясно, что она принесет двойню.
Как-то раз, когда уже приближались сроки, госпожа Юн, утомившись, прилегла отдохнуть да как бы невзначай и родила двух девочек. Находившийся во дворе муж тотчас же прибежал посмотреть на новорожденных: и лицом и сложением они были чудо как хороши – будто высеченные из драгоценного камня, будто сотканные из тоса!
Супруги несказанно обрадовались, кинулись взглянуть на цветы – но где же они? Тут они поняли, что это цветы лотоса превратились в девочек. Родители назвали новорожденных Чанхва и Хоннён и стали лелеять их, как сокровище.
Шли годы, девочки росли. В пять лет они выделялись среди сверстниц примерным поведением и необыкновенной дочерней почтительностью. К пятнадцати годам они превратились в обаятельных, необычайно красивых девушек. Родители любили их беспредельно.
Настало время подумать о женихах, и правитель волости с супругой обратились к свахам. Однако время шло, а достойных женихов не находилось, и это огорчало их.
Как раз в это время в Пхеньяне проживал некто Ли Енхо – человек богатый, но бездетный, без конца сокрушавшийся из-за отсутствия наследника. Уже на закате жизни ему явилось видение, и жена его вскоре разрешилась от бремени двумя сыновьями, которых назвали Юнпхиль и Юнсок. Юношам минуло шестнадцать лет. Это были отменные красавцы, наделенные ко всему прочему недюжинными литературными способностями. Не один горожанин, отец взрослых дочерей, мечтал породниться с Ли Енхо, да и родителей юношей заботили поиски невесток. Прослышав о достоинствах дочерей Пэ Муёна, Ли Енхо послал к нему свах. Дело было быстро слажено и выбран благоприятный день – последний день последней декады девятой, осенней луны.
Это было время, когда в Поднебесной царили мир и благоденствие. Юнсок записался в список претендентов на государственный пост и успешно выдержал экзамен. Король соблаговолил отметить Юнсока и пожаловал ему звание придворного академика. Юноша выразил его величеству глубокую признательность и попросил дать ему несколько дней отсрочки. Король милостиво согласился, и молодой человек в тот же день отбыл домой. Отец отличившегося, господин Ли Енхо, созвал родственников, старых друзей и устроил величественный пир. Отцы города прислали музыкантов и узорные ковры для гостей. Судья и попечитель подымали чаши во здравие Юнсока. Пир удался на славу!
Подошел день свадьбы. Торжественно, с музыкой вступили братья в дом своих невест. По окончании свадебной церемонии молодые супруги отправились в отведенные им покои, почтительно откланявшись родителям. Родители не могли нарадоваться на молодоженов, так они были прекрасны. Одна пара – словно две жемчужины, другая – словно две капли алмазной росы...
Обе невестки свято почитали свекра и свекровь, ни в чем не перечили мужьям. Вскоре Чанхва принесла в дом двух сыновей и дочь. Старший ее сын дослужился до высокого чина, стал вельможей; младший вышел в большие начальники по военной линии. Хоннён родила двух сыновей: старший уже занимал высокую должность при дворе, а младший, обладая недюжинными способностями к науке, удалился на лоно природы – там он подружился с ветром и луной, услаждал себя книгами и игрой на комунго.
Правитель волости дожил до девяноста лет, и ему был высочайше пожалован титул старшего помощника Председателя правительственного совета. В этом звании он и скончался. Через несколько лет за ним последовала и госпожа Юн. Чанхва и Хоннён безутешно оплакивали дорогих родителей.
Юнсок после смерти родителей поселился с братом, и они вместе стали растить внуков. Чанхва с сестрой покинули этот мир одновременно в возрасте семидесяти лет, Юнсок с братом – семидесяти пяти лет. У их внуков было много потомков, и жили они, наслаждаясь всеми благами жизни.
Приключения зайца
Четыре больших моря есть в Поднебесной: Восточное и Западное, Южное и Северное. И в каждом из четырех морей – свой государь-дракон. В Восточном море – Гуанъюань-ван, в Южном море – Гуанли-ван, в Западном море – Гуандэ-ван, в Северном море – Гуанцзэ-ван.
Из четырех государей четырех морей бессмертны трое. Смертен лишь правитель Южного моря Гуанли-ван. Случилось так, что он заболел. Не помогали государю-дракону сто лекарств, и он уже едва дышал. И тогда государь созвал всех своих подданных и сказал:
– Как все прискорбно! Если я, недостойный, умру, в глухих горах Бэйманшань «мои белые кости станут прахом», а нынешние почести и слава, счастье и богатство воистину окажутся тщетой мирскою.
Ведь было же и до меня, что самому императору Цинь Ши-хуану, объединившему шесть царств, понадобилась трава бессмертия с Трех священных гор, и он послал за ней пять сотен юношей и девушек. Да только с тех пор о них никто ничего не слышал.
А ханьский император У-ди, грозно потрясший Поднебесную, он ведь тоже, желая достичь бессмертия, воздвиг Террасу с балками из кипариса и на ней в особую чашу собирал чудесную росу.
И что же? Рассветная луна над горой Лишань – свидетель погребения Цинь Ши-хуана, и осенний ветер, веющий над могилой У-ди в Маолине, говорит о том, что даже от великих государей остается пригоршня праха. А если так, чего же мне ждать, ничтожному правителю?
Ведь мне придется навек оставить престол, который в нашем роду передается из поколения в поколение, и распроститься с жизнью. Знаменитого лекаря, что ли, попытаться найти, начать внимательно следить за пульсом и принимать лекарства?
И тут же государь-дракон распорядился:
– Ввиду того, что болезнь моя стала так опасна, вы, подданные, докажите свою преданность, найдите прославленного лекаря и верните меня к жизни. И тогда мы возрадуемся вместе.
Тут выступил вперед один из приближенных:
– Слыхал я, в землях У и Чу знамениты три великих мужа: первый советник Фань из царства Юэ, посланник Чжан[321] 321
Посланник Чжан. – Возможно, имеется в виду Чжан Хань, живший при династии Цзинь (265—420).
[Закрыть] из царства Цзинь и достойный ученый Лу[322] 322
Ученый Лу. – Вероятно, имеется в виду комментатор классических книг и поэт Лу Гуймэн, живший при династии Тан (618—907).
[Закрыть] из империи Тан. Не лучше ли будет призвать всех троих и с ними посоветоваться?
И все увидели: то был старый тысячелетний карп, издревле преданно служивший государю.
Государь-дракон внял его словам, распорядился приготовить подарки и пригласить троих великих мужей. Несколько дней спустя, когда все было готово, он принимал гостей в Хрустальном дворце. Восседая на яшмовом троне, он обратился к ним с такими словами:
– Вы, почтенные, «не сочтя тысячу ли за большое расстояние», ради меня удостоили своим посещением наше захолустье. Как же мне благодарить вас!
Трое великих почтительно ответили:
– Жизнь в мире суеты бессмысленна. Поэтому мы распростились с синими облаками и багряной пылью и, послушные велению сердца, блуждали по дивным тихим уголкам уделов У и Чу. Так проходили понапрасну безжалостные годы. Нежданным было ваше повеленье, государь, и вот мы осмелились предстать пред вами и трепещем.
Государь-дракон, радуясь речам гостей, промолвил:
– Судьба моя несчастна: я занемог. Годами точит болезнь мои кости, без счета съедено и выпито лекарств, а пользы ни на волос. Как в живых остаться? Если бы вы, оказав великую милость, вернули меня к жизни! За такое благодеяние, великое, как Небо, мне не воздать вам и тысячной доли.
Трое великих выслушали и, помолчав, сказали:
– Известно, что вино – отрава, от которой недолго помутиться человеческому разуму, а увлечение женщинами – верный способ сократить дни жизни. И сейчас, великий государь, вы расплачиваетесь за то, что слишком увлекались вином и женщинами. Расплата наступила сама собой, и винить тут некого. Хотя и говорится, что вино и женщины – обычные забавы в молодые годы, недуг, приобретенный именно тогда, не вылечишь, зови хоть Хуа То[323] 323
Хуа То – знаменитый врач периода Троецарствия, одним из первых в мире произведший трепанацию черепа; покровитель лекарей.
[Закрыть] или Бяньцяо[324] 324
Бяньцяо (Цинь Юэжэнь) – выдающийся лекарь периода Борющихся царств; лечил многие болезни, разработал ряд методов диагностики.
[Закрыть]. Траву небожителей и траву бессмертия ешь охапками – все без толку, глотай хоть день и ночь жэньшэнь и панты – конец один. Будь ты богат, сокровищами не откупиться от болезни, а если ты сильнее всех – все равно силой ей пути не преградишь. Как ни раскидывай умом, к несчастью для государства, жизнь ваша подошла к концу и повлиять на ход болезни невозможно.
– Как это горько! – расстроился государь-дракон. – Если я покину этот мир и похоронят меня в тихом уголке средь гор и рек, обратно уже не вернуться. И тогда я больше не увижу, как цветут персики и сливы в разгар весны, пышно зеленеют ароматные травы в конце весны и начале лета, как с наступлением осени краснеют клены и распускаются желтые хризантемы, как зимой средь снега расцветает дикая слива. А к тому же тридцать тысяч придворных красавиц с бровями-бабочками бросить, словно стоптанный башмак, и сделаться гостем загробного мира! О, это уже слишком!
Но как бы то ни было, вы, почтенные отцы, прибегнув к вашим необыкновенным познаниям, назовите мне лекарство. Пусть не поможет оно и я все равно умру, но будет мне не так горько.
И слезы дождем полились из его очей.
Трое великих выслушали слова дракона и с легкой улыбкой ответили:
– Проявления вашей болезни, государь, необычны. Вообще же от каждой хвори есть свое средство. И если уж об этом говорить, то знайте, что при брюшном тифе пьют настойку володушки, от малярии дают «лекарство, умеряющее мужскую силу и укрепляющее дух», при сильном жаре употребляют настойку из корней конопли и пуэрарии, при упадке сил помогает «настойка из шести снадобий», при несварении желудка принимают желудочные капли, от ломоты в ногах исцеляет отвар из коленных чашечек вола, больным глазам полезна «настойка, очищающая печень и просветляющая зрение», от нервного расстройства избавляют порошки из гладыша. И ни одно из названных лекарств не подойдет вам, государь. Но есть одно чудодейственное средство: печень живого зайца. Если ее отведать еще теплой, можно исцелиться.
– Почему, вы говорите, мне должна помочь печень живого зайца? – спросил государь-дракон.
И трое великих ответили:
– Заяц – живая тварь, в которой от сотворения Земли и Неба гармонично соединены светлое и темное начала Ян и Инь[325] 325
Ян и Инь – понятия древнекитайской космогонии и натурфилософии, ян – светлое начало, инь – темное; из взаимодействия и борьбы этих начал рождаются пять первоэлементов мира – огонь, металл, вода, земля, дерево и все сущее на земле.
[Закрыть]. Существует закон: недуг исцеляется, когда пять элементов взаимно возникают друг из друга или взаимно друг друга побеждают. Горы – светлое начало, реки – темное начало. То, что именуется печенью, находится посередине и к тому же соотносится со стихией дерева. Поэтому как только вы, государь, отведаете печени живого зайца, светлое и темное начала друг с другом соединятся и наступит исцеление.
Сказав так, они простились с государем-драконом:
– У нас уговор с друзьями зеленых рек и гор встретиться в персиковых садах Улина. Поэтому на душе у нас неспокойно, и мы спешно прощаемся. Просим об одном, великий государь, берегите свою драгоценную особу.
С этими словами они спустились со ступеней и, направившись к горе Белых облаков, вдруг исчезли без следа.
Между тем государь-дракон, проводив гостей, созвал весь двор и обратился к подданным:
– Ни одно лекарство мой недуг не исцеляет. Говорят, только печень живого зайца способна мне помочь. Кто из вас отважится, отправясь в мир людей, живьем доставить зайца?
– Я, бесталанный, берусь исполнить волю государя, – сказал кто-то из придворных.
Все увидели: то был старый тысячелетний осьминог с головой, похожей на кисет, и восемью хвостами.
– Мне ваше мужество давно известно, – обрадовался дракон. – Вас ожидает щедрая награда, если вы доставите живого зайца.
Уже собирались осьминогу пожаловать чин полководца с почетным званием «Просвещенный, отмеченный удачей», как выскочил один придворный и громогласно начал поносить осьминога:
– Говорят, что ты велик и даже важен, но молвить слова ты не умеешь, и разумом ты не горазд. Тебе ль болтать о подвигах! Да тебя люди сразу схватят, раскромсают на куски, вырежут цветочки слив и хризантем. На свадебном пиру или на пиру в честь шестидесятилетия хозяина, на праздничных столах, в мисках для рыбных яств ты будешь красоваться. Иль на столах у красавиц и благородных юношей во время пира, или, быть может, в знатном доме тобой украсят стол для дорогих гостей. А то детишкам на забаву от тебя пойдут кусочки, а может быть, придешься на закуску гулякам-стражникам. И ты ничуть не грозен и не страшен! Вот если б я отправился, я б проявил себя, как Чжугэ Лян, семь раз пленивший и семь раз отпустивший Мэн Хо. Я бы хитростью такой, что «войду богом, чертом выйду», поймал бы зайца. Это для меня так же просто, как повернуть ладонь!
Так говорила древняя тысячелетняя черепаха по прозванию «Архивариус».
Осьминог, услышав черепашьи речи, распалился гневом: глазами засверкал, щупальцами зашевелил, бурой башкой затряс и заревел громоподобным голосом:
– Эй ты, глупая черепаха! Послушай, что я тебе скажу! Младенцу ли в пеленках презрительно взирать на взрослых! Ты подобна щенку, еще не видевшему тигра! Да если перечесть твои грехи, Тайшань горой казаться перестанет и обмелеют реки и моря! А разглядишь тебя – со смеху лопнуть можно! Со всех сторон ты плоская, точно деревянное блюдце. Ты слишком мала, чтобы служить вместилищем благородного ума! Стоит людям тебя увидеть, как вцепятся они в тебя обеими руками, бросят в кипяток и сварят. Черепаховый бульон отменно вкусен! Отведают его дети знатных. Каким же это образом ты рассчитываешь избежать смерти?!
А черепаха ему в ответ:
– Ты – лягушка в колодце![326] 326
Лягушка в колодце – образное выражение для обозначения невежественного, ограниченного человека: лягушке на дне колодца небо кажется маленьким и квадратным.
[Закрыть] Где уж тебе понять! Смелость У Цзысюя – и та перед сверканием меча померкла, а отважный чуский правитель потерпел поражение в битве под Гайся. Равняться ли твоей дурацкой храбрости с моей мудростью! Послушай лучше, что я расскажу о своих талантах! По глубоким и бескрайним лазурным водам я, словно облако по небу, словно листок, гонимый ветром, поколыхаюсь на волнах и выплыву. Когда я, поджав лапы, втянув в панцирь шею, попадусь кому-нибудь под ноги, круглая как арбуз, чуть плоская, как крышка от котла, не узнают меня ни мальчишки-дровосеки, ни старцы-рыбаки. Я высока, как Тайшань, я ровна, как каменная плита! Тайком, меняя бесконечно облик, я разыщу зайца и придумаю, как его поймать. Я перехитрю его, как Ли Цзочэ[327] 327
Ли Цзочэ (III—II вв. до н. э.) – советник правителя княжества Чжао, ловкий дипломат.
[Закрыть] перехитрил чуского правителя. Только я способна поймать его, а тебе нет расчета тягаться со мною, хитроумной!
Как услышал это осьминог – а здесь каждое слово было правдой, – с досады почесал затылок и удалился, плавно раскачиваясь.
Дракон же взял черепаху за руку и поднес ей чашу вина:
– Ваш разум и красноречие удивительны! Когда вернетесь, совершив свой подвиг, знатность и богатство, почести и слава станут уделом вашего рода.
– Я, смиренная раба ваша, весь век прожила в государевом дворце. Заяц живет в горах, и мне не приходилось его видеть. Не лучше ли будет, государь, велеть живописцам нарисовать его портрет? – попросила черепаха.
Дракон счел разумными слова черепахи и отдал приказ художникам нарисовать портрет зайца. И вот собрались художники. Уселись они вокруг несравненного портретиста Мао Яньшоу, бесподобного пейзажиста У Даоцзы и Ли Сысюня[328] 328
Мао Яньшоу (I в. до н. э.), У Даоцзы (VIII в.), Ли Сысюнь (651—716) – придворные китайские живописцы.
[Закрыть], прославившегося искусным изображением драконов, и приготовились рисовать зайца.
Принесли четыре сокровища кабинета ученого[329] 329
Четыре сокровища кабинета ученого – тушь и тушечница, бумага и кисть.
[Закрыть]. Взгляните на тушечницы! Тут и тушечница из черепахи, живущей на золотом песке у осенних вод, и тушечница в виде дракона из нампхоского лазурного камня, тушечница из монастыря Махаёнса, что в Алмазных горах, тушечница цвета алого персика. А вот лучшие сорта туши: «тушь певцов ветра и луны», «тушь из лотосового зала», тушь «месяц зимнего цветения сливы в горах Шоуяншань», тушь «отрыжка дракона».
А кисти! Кисть из шерсти ласки, из овечьей шерсти, кисть стилиста Цзян Яня[330] 330
Цзян Янь (443—504) – каллиграф и литератор-стилист.
[Закрыть] для литературных трудов, кисть историка Бань Гу[331] 331
Бань Гу (32—92) – выдающийся китайский историограф, автор «Истории династии Хань».
[Закрыть] для исторических хроник, кисть, которой пишут иероглифы для печатей, колонковая кисть.
А сколько сортов бумаги! Бумага «белый хлопок», «снежный цветок», толстая и плотная бумага, бумага «бамбук зеленеет» из Чонджу, бумага «веер» из Сунчхана, бумага для писем из Чхонпхуна, китайская в свитках, из Чолладо в свитках, бумага для стихов и писем, бумага для книг и карт, бумага Се Тао[332] 332
Се Тао (IX в.) – певица и поэтесса; по преданию изобрела цветную бумагу с узором.
[Закрыть] и «яшмовая дощечка для письма». И все это разложено вокруг.
А как хороши краски различных оттенков! Вот малиновая из сафлора, вот китайские – красная и молочно-зеленая, а вот бледно-зеленая, темно-зеленая, ярко-зеленая, изумрудно-зеленая, краски из камня «петушиный гребень», апельсиновая и желтая. А вот и киноварь! А тут порошок цвета персика, порошок, разведенный в воде, листы золота и серебра, ивовый уголь.
Художники, собравшись в круг, сообща рисуют портрет зайца. Рисуют глаза, любующиеся дивными красотами Поднебесной; рисуют уши, внимающие пенью попугаев и кукушек; рисуют рот, поедающий орхидеи, ароматные цветы и травы; рисуют шерсть, защищающую зимой от студеного ветра; рисуют ноги, обгоняющие средь облаков десять тысяч журавлей и тысячу грифов; два глаза шныряют туда-сюда, передние лапы коротковаты, задние – длинноваты, уши насторожены, – живой заяц, да и только!
Государь-дракон посмотрел, остался очень доволен, одарил художников золотом и шелком, а портрет вручил черепахе. Затем, трижды наполнив яшмовую чашу до краев вином, опьяняющим на тысячу дней, поднес черепахе с такими словами:
– Я отправляю вас в дальний путь и не могу сдержать глубоких чувств к верному подданному. Превозмогая боль, я напишу на прощанье стихи, и они расскажут вам о моих думах.
Тут дракон начертал высочайшей кистью на свитке шелка стихотворение, в котором говорилось:
Вы нынче в путь из-за меня
торопитесь чуть свет.
Весною пышен у ручья
подсолнечников цвет.
Ведет за реки дальний путь,
белеют облака, —
Лекарство привезите мне,
чтоб жил я много лет!
Черепаха благоговейно приняла высочайшее сочинение, отвесила поклон и тотчас же на те же рифмы сочинила стихи и поднесла их своему государю. Там говорилось:
В дорогу царь велит послу
отправиться чуть свет.
Часы ночные истекли,
уже встает рассвет.
Я размышляю без конца
о будущем пути —
Ведь без лекарства для меня
назад возврата нет.
Дракон принял стихи, лик его озарился радостью, и он похвалил черепаху:
– Ваша беззаветная преданность выделяет вас среди прочих подданных. Я могу быть спокоен: вы непременно поймаете хитрого зайца.
Затем он дал прочесть стихи приближенным. Те восхищенно расхваливали сочинение черепахи.
И вот черепаха простилась со своим государем. Всячески старалась она примостить на спине портрет зайца, но сообразила, что он может размокнуть. Тогда она вытянула что есть мочи свою сморщенную шею и спрятала портрет под панцирь. Ну вот, так спокойнее!
Вернулся «Архивариус» домой, простился с женой и детьми. Жена, заливаясь слезами, умоляла мужа:
– Мир людей опасен, будьте осторожны! Желаю вам свершить подвиг и благополучно возвратиться. Желаю радостной встречи и долгих лет жизни!
Муж успокаивал:
– Долгая жизнь и ранняя смерть, добро и зло – все это во власти Неба и не зависит от нашего желания. Пока я странствую, ухаживай за престарелыми родителями, следи за малышами и обо мне не беспокойся.
Черепаха снарядилась в дорогу. Над бездонной глубиной, по бескрайним синим волнам барахтается, плывет черепаха: то ее ветром отнесет, то волной отбросит, а она плывет себе и плывет, загребая лапами. И попала она в горы.
А была в самом разгаре весна, когда деревья, травы и все живое радуется жизни. Источает аромат буйный цвет рододендронов, тут и там в весеннем восторге парами порхают бабочки, склоняются над ручьями зеленые ивы. Золотая иволга приятным щебетанием зовет дружка, радуясь сиянью весны. Журавли, спящие среди цветов, взлетают, испугавшись шороха шагов. Перекликаются кукушки среди ветвей. Сказочная красота! Сяосянский гусь кричит на прощанье: «Улетаю!» Ласточка из Цзяннани щебечет: «Прилетела!» В таволге распевает соловей. Среди пионов шмель жужжит. Заливается птичка «колокольчик». Кукуют кукушки, каркают вороны, воркуют голуби. Это ли не дивная красота!
Тысячи гор и десятки тысяч пиков словно окутаны блестящей красной пеленой, а на ручьях как будто белый шелк разостлан. Здесь сосны и зеленые бамбуки – вековая низменность, цвет персиков и абрикосов – мимолетная весна. Уступами вздымаются причудливые скалы, водопадами меж гор звенят потоки, вобравшие в себя ключи всех расщелин. Поистине прекрасна бесконечная причудливость природы!
Черепаха, наслаждаясь окружающей ее красотой, поднималась вверх по ручью. Проглядела все глаза, разыскивая заячьи следы. Видит: пробегали здесь белка, косуля и олень, шакал и волк, медведь, кабан, енот и еж, тигр, лев и обезьяна, слон и барсук с лисой. Но среди многочисленных следов не видно заячьих. Вытянув сморщенную шею, озирается по сторонам черепаха. А сзади между тем она заметила какого-то зверя. Зверь на картинке и зверь живой – одно и то же! Ну конечно, это он! Обрадовалась черепаха и, чтобы лучше узнать повадки зайца, стала наблюдать за ним. Вот он выискивает травку, пощипывает молодые побеги акаций. Меж высоких круч и скалистых обрывов скачет, вертится колесом.
И черепаха учтиво обратилась к нему:
– Повезло же вам: живете высоко в горах. Не вы ли будете господин заяц? Я вижу, вы герой средь гор! Повсюду я ищу себе подходящего друга и вот сегодня встретила вас. Я бесконечно рада приветствовать господина зайца. Вам не придется жалеть, если согласитесь дружить со мной.
Заяц выслушал ее и в изысканных выражениях заговорил:
– Кто ты, ищущий меня? Горы высоки, ущелья глубоки, и в этих дивных местах ты меня ищешь. Кто же ты?
Как Бои и Шуци в горах Шоуяншань искали папоротник, – так ли меня ты ищешь?
Как Сюй-ю омыл уши водами реки Инчуань, – так ли меня ты ищешь?
Как Янь Цзылин пахал в горах Фучуньшань, – так ли меня ты ищешь?
Как Цзе Цзытуй в горящем ковыле в горах далеких остался, – так ли меня ты ищешь?
Как сановник ханьского государя Чжан Цзыфан на свирели играл, – так ли меня ты ищешь?
Как четверо друзей[333] 333
Четверо друзей. – Имеются в виду четверо конфуцианцев, отказавшихся служить при императоре Шихуан-ди, удалившихся в горы и, по преданию, увлекавшихся игрой в шашки.
[Закрыть] – шаншаньских старцев – играли в шашки, – так ли меня ты ищешь?
Как Цюй Юань, бросившись в воды Мило, молил о спасении, – так ли меня ты ищешь?
Как царь поэтов Ли Бо сочинял стихи, – так ли меня ты ищешь?
Как Лю Лин[334] 334
Лю Лин (III в.) – поэт, воспевавший природу и вино.
[Закрыть] в своих стихах прославлял вино, – так ли меня ты ищешь?
