Текст книги "Волчье логово (СИ)"
Автор книги: Aurelia1815
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Но их было слишком много. У него выбили из рук оружие, и поверженный на колени сарацин оказался в окружении направленных на него острых, смертоносных клинков. Единый миг, и эти клинки вонзились бы в его сердце.
Но в смертельный круг проскользнул тонкий силуэт, и пылкий голос произнес:
– О, опустите ваши мечи! Я пойду за вами тотчас, как только вы пожелаете!
Потрясенные вассалы замерли, безотрывно глядя на девушку. Она шагнула вперед, не думая, что сама может стать первой жертвой удара. Ее лицо было полно боли, но в нем не было страха. Храбрым воинам много раз приходилось видеть, как бросались вперед, навстречу верной смерти, их доблестные противники. Но никто не делал этот шаг с такой пугающей легкостью, как эта хрупкая девочка. Она шагнула так, будто выбежала на солнечную лужайку, будто вошла в открытую часовню… Так, как будто позади у нее ничего не было…
Мечи опустились, а она, как предрассветная тень, выплыла из комнаты, бросив последний взгляд тому, кому навеки отдала каждую каплю своей живой крови…
Сломленного и убитого горем Юсуфа заключили под стражу и отправили обратно в монастырь.
Роскошный, сверкающий портшез графа де Леруа ждал невесту. По широкому двору шла беззащитная, юная девушка в темном платье в сопровождении отряда воинов, вооруженных острыми тяжелыми мечами…
========== XLII Полет ==========
Ces deux mondes qui nous séparent
Un jour seront-ils réunis?
Oh! je voudrais tellement y croire
Meme s’il me faut donner ma vie
Donner ma vie
Pour changer l’histoire.
Vivre
Pour celui qu’on aime
Aimer
Plus que l’amour meme
Donner
Sans rien attendre en retour.
Aimer
Comme la nuit aime le jour
Aimer
Jusqu’a en mourir d’amour
Jusqu’a en mourir d’amour.
Vivre. Notre-Dame de Paris
Эти два мира, что нас разделяют,
Придет ли день, который их соединит?
О! Я так хотела бы этому верить!
Даже если мне придется отдать мою жизнь,
Отдать мою жизнь,
Чтобы изменить историю!
Жить
Для того, кого любишь.
Любить
Больше, чем сама любовь.
Давать,
Ничего не ожидая взамен.
Любить,
Как ночь любит день.
Любить,
Пока не умрешь, любя,
Пока не умрешь, любя!
«Жить». Мюзикл «Нотр-Дам де Пари»
Как погребенная заживо, сидела Бланш в великолепных, роскошных носилках. Она не видела ничего, кроме темных, давящих стен. И ничего не чувствовала, кроме равномерного покачивания портшеза. У нее не было даже желания приподнять тяжелую занавеску, чтобы взглянуть на восходящее солнце. Она была холодна и бессильна. Подобно восковой кукле, сидела она, равнодушно опираясь спиной о стену и не открывая глаз. Море тьмы все-таки поглотило ее. Сомкнулись холодные волны…
За всю дорогу она не сделала ни единого жеста. Только один раз уронила голову на оконную раму, ибо она смертельно устала…
Но вот легкие толчки и мерное колыхание прекратились, и Бланш поняла, что они прибыли в замок графа. Воины отворили перед ней дверцу, и она вышла из темноты портшеза на белый свет. Замок государя был прекрасен. С рассвета он сиял праздничными огнями, и был полон шумного веселья. Но Бланш не смотрела на него. Она шла по саду, по сверкающим коридорам, подобная ночному призраку, затерявшемуся в море дневного света. Для нее больше не существовало ни огней, ни человеческих лиц, ни праздничного блеска…
Когда блистающий роскошью и величием монсеньор де Леруа увидел девушку, он невольно вздрогнул, так была она непохожа на существо из мира живых. Ее бледное лицо застыло в неподвижности и равнодушии. Тонкая фигурка выражала безмерную усталость и отстраненность от окружающего блеска…
– Мадемуазель, я сожалею, что мои суровые приказы стерли последние краски с вашего юного лица, – с состраданием обратился к ней сеньор де Леруа. – Наверное, вы считаете меня очень злым…
Бланш спокойно и серьезно посмотрела на графа, и слабым голосом ответила:
– Вы не злы, монсеньор. Вы очень несчастны. Потому что тот, кто причиняет зло, гораздо несчастнее того, кто это зло терпит…
– Счастье? – презрительно улыбнулся блистательный государь. – Что вы знаете о нем? Это пустая химера! Все хотят свободы и счастья, но никто их не получает…
– Мне неизвестно, что хотят все. Я же хотела только раствориться в Юсуфе. Но вы мне не позволили.
– Идите, мадемуазель. Ваша комната готова. Прислать вам прислужниц, чтобы они помогли вам облачиться в свадебный наряд?
– Благодарю вас, государь. Мне никто не нужен.
Она поклонилась, как сломанная кукла, и оставила графа наедине с гостями и его мыслями.
Бланш вошла в великолепную, богато убранную комнату. Стены были украшены дорогими, искусными шпалерами. Из огромного, высокого окна лился теплый утренний свет. Посреди комнаты стояла большая кровать с резными спинками и с расшитым серебряными узорами тяжелым занавесом. На постели кровавым пятном пламенело прекрасное алое платье невесты…
Девушка притворила дверь и без сил опустилась на постель. Вот ее последний дом, последняя тюрьма, последнее убежище. А там, за дверью, конец всему… В этой роскошной, давящей комнате кончилось время, кончилась сама жизнь.
Через четверть часа она, облаченная в свадебное алое платье, спустится в шумную и радостную толпу гостей. Чужая рука коснется ее руки, и она, мертвая и холодная, пойдет к сверкающему золотом алтарю… Но она знала, что она этого не сделает.
Ночью чужие руки коснутся ее тела, чужие руки будут распускать длинные волосы… Но пока в мире существовал тот, кто так любил играть с ними, пока в мире существовала она, пока существовал сам мир, этого не могло случиться.
Чужие холодные поцелуи касались бы ее вздрагивающей от отвращения кожи. Она должна была бы смотреть в чужие, незнакомые, страшно далекие глаза… В то время, когда существовали те, что жгли огнем всю ее душу… Жить с небьющимся сердцем, с мертвой кровью под холодеющей кожей… Разве она смогла бы каждый день открывать глаза и просыпаться?..
Но то сердце, которое сгорало рядом с ее сердцем, то дыхание, которое наполняло ее жизнь смыслом, у нее отобрали навеки! Бланш хотела биться головой о стены, выпрыгнуть в окно, раня себя острыми осколками стекол, бросаться на железные прутья решеток, лишь бы вырваться из этого холодного, сверкающего ада и, умирая, упасть на грудь того, к кому изо всех сил рвалась ее окровавленная, содрогающаяся душа… Ни мгновенья без него! Свет убивает! Нет воздуха! Не выдержать этой дикой пытки!
Бланш разжала онемевшую ладонь, схватила ледяной флакон, и в отчаянии выдернув крышку, выпила все до дна. Она не почувствовала ничего. Ни запаха, ни вкуса, ни боли. Ничего.
В то же мгновенье, смертельно испуганная тем, что натворила, она вскочила с постели и начала метаться по комнате. Она хотела бежать отсюда, звать на помощь, молить о спасении. Ведь она теряла жизнь, дыхание, свет, звуки и ощущения… Но это были последние судороги страдающей души. Внезапно она замерла и совершенно успокоилась.
Бланш медленно, слегка пошатываясь, подошла к огромному окну и распахнула его. В лицо ей дохнул свежий, прохладный ветерок. Она обвела усталым, растерянным взглядом синеющий горизонт, зеленые весенние равнины, бескрайнюю небесную лазурь и убегающие вдаль быстрые, вольные облака… Скоро все это исчезнет. Она не увидит больше ни колышущихся на ветру ветвей, ни весенних лугов, ни сияющего утреннего света. Не вдохнет этот свежий, холодный ветер… А ведь она еще так молода. Она прожила так мало…
Стоя возле открытого окна и предаваясь этим тяжелым мыслям, Бланш почувствовала легкое головокружение и слабость.
Тогда странная мысль пришла ей в голову. Девушка медленно вернулась к кровати, сбросила свое старое, темное платье и облачилась в красный свадебный наряд. Белая и застывшая стояла она посреди комнаты в своей пламенеющей одежде…
Потом легла на постель и закрыла глаза. Веки сами смыкались под неведомой тяжестью. Стены комнаты давили своей мрачной и бесчеловечной роскошью… Куда идет душа, в какую неизведанную бездну? Возьми меня, мой господин, я твоя единственная невеста… По ту сторону всего мы будем вместе навеки. В кругах ада никто не разлучает грешников! Возьми меня, мой ангел, мой бог, мой гений, мой император, мой великий, прославленный Саладин. Возьми меня, мой обожаемый Юсуф, и больше вовеки веков не отпускай мою руку… Какое глубокое море тьмы! Оно заливает собой все, оно покрывает собой Вселенную… Нет больше людей, нет больше мира. Только всепоглощающее море тьмы. Но даже если исчезнет мир, он, единственный, существует! Это всепоглощающее море тьмы и есть Юсуф…
Недовольные голоса. Быстрые шаги на лестнице. Скрип тяжелой двери и море света. Поздно! Не помогут ни мечи, ни решетки, ни угрозы… Птичка упорхнула из раскрашенной клетки…
========== XLIII Государь и мертвая девушка ==========
Улыбка странная застыла,
Мелькнувши по ее устам.
О многом грустном говорила
Она внимательным глазам:
В ней было странное презренье
Души, готовой отцвести,
Последней мысли выраженье,
Земле беззвучное прости.
Напрасный отблеск жизни прежней,
Она была еще мертвей,
Еще для сердца безнадежней
Навек угаснувших очей.
М. Ю. Лермонтов «Демон»
Она лежала на роскошной постели, раскинув руки. Ее хрупкий и тонкий силуэт в рассветных лучах смутно напоминал очертания креста… Алые краски, пламеневшие на платье, казались озерами пролитой крови. Яркая ткань отбрасывала красноватые отсветы на ее мертвенно-бледное лицо. Опущенные ресницы бросали темные тени на бескровные щеки. В неподвижном лице девушки не было ни боли, ни страха. Только темный, чарующий свет… Что она видела перед тем, как навеки ушла отсюда?..
Возле свадебного ложа, превратившегося в ложе смерти, в тяжелом, резном кресле сидел государь. Он медленно раскачивался из стороны в сторону. Оба были одеты в алое. Их лица были неподвижны.
Когда монсеньор де Леруа понял, что девушка не лишилась чувств, а умерла, он впервые в жизни вышел из себя, отослал всех слуг, выгнал капеллана и, крикнув, что сам прочитает над покойной положенные молитвы, затворился с ней наедине.
Но он не читал молитвы. Он продолжал сидеть в кресле и безотрывно смотреть в это мертвое, просветленное лицо. И странные мысли и чувства рождались в душе государя…
Он не знал, что он делает здесь. Он должен был поговорить с сыном и с гостями, исполнить другие обязанности хозяина дома, а тело Бланш оставить на попечение капеллана и тут же забыть об этом нелепом и диком происшествии. Но вместо этого он сидел здесь, и какая-то таинственная сила не позволяла ему оторвать растерянный взор от мертвой невесты.
Ничего не случилось. Это происшествие ничтожно. Может ли смерть какой-то упрямой девчонки помешать его великим замыслам? Он видел множество смертей, и не одна жизнь была принесена в жертву возводимому им невиданному зданию… Но если в борьбе за власть и могущество погибали знатные и сильные сеньоры, какое значение может иметь жизнь такого никчемного и жалкого существа, как эта бедная девушка? Много ли она весит на весах истории?..
Ему не о чем беспокоиться. Его важный замысел будет исполнен. Она не смогла расстроить его планы. Она ничего не понимала. Он сейчас же пошлет за ее сестрой и обвенчает ее с сыном. Владения старого де Сюрмона все равно будут принадлежать ему, что бы ни случилось. Но ведь ничего не случилось… Всего лишь умерла девушка. А это такая малость в этом мире, где каждый день гаснет множество жизней.
И все же, он не среди гостей, не отдает приказы слугам, а сидит в этой комнате… В том, что она сделала, было что-то, что безумно раздражало графа! Вся кровь вскипала у него в жилах, когда он смотрел на ее спокойное, безмятежное лицо… Несмотря на толстые стены и железные решетки, несмотря на вооруженных вассалов и пышный двор, она не подчинилась, сбежала… «Но без души тело мертво, государь… Это все равно, что покинутый дом без яркого света…» Так вот о чем она говорила! Государям не отказывают… Так как посмело это сделать это хрупкое, беззащитное создание?! К его ногам склоняли головы знатные и могущественные сеньоры, а она не подчинилась. Она была ничтожной соломинкой на пути шумящего потока, каким было его великое дело. Что она по сравнению со славой и могуществом, с величием и памятью потомков? Несчастное, жалкое существо… И вот это ничтожное существо отвергло все здание обязанностей, великих понятий и долга, отбросив его, как дитя бросает надоевшую игрушку… Но в чем тогда могущество этого здания? К чему мечи и сила, двор и пышность, слава и государи, если все это не способно победить упрямство одной полусумасшедшей девчонки?..
Здание прочно. Его нельзя сломать. Но оказывается его можно отвергнуть, выпрыгнув из этого душного мира… Но если есть то, что не подчиняется власти, тогда какой в ней смысл? Она была дана ему, чтобы одерживать победы. А если он не одержал победу, значит потерпел поражение… И от кого? От беспомощного созданья, которое могло быть уничтожено одним его легким жестом…
Граф почувствовал приступ невыносимой тоски и усталости. Какая-то тайная, невысказанная боль тихонько царапала его сердце. Всего лишь день назад она сидела напротив него, он слышал ее голос, касался носком башмака подола ее платья… Час назад она поклонилась ему, такая бледная и измученная… но все же живая… Час назад в ней теплился огонь жизни. Она дышала, видела мир и слышала его радостные звуки. А теперь она лежит тут, холодная и неподвижная. Мертвая. И никогда больше не услышит пение птиц и шум веселого праздника…
Как легко она это сделала! Как будто перешла из одной комнаты в другую… Мысль, что можно вот так легко и просто отказаться от жизни в расцвете юности, приводила графа Леруа в ужас. Так неужели это правда, и на свете существуют такие безумцы, которых мрачные страсти толкают на жуткие и необъяснимые поступки?.. Ведь ко всему можно привыкнуть. Что могло быть у нее такого драгоценного и дорогого, что она пожелала скорее расстаться с жизнью, чем утратить это?.. Неужели в мире есть что-то дороже владений, власти и славы, за что люди умирают так же просто, как падают с неба сверкающие звезды?..
Час назад она в последний раз поклонилась ему. Поклонилась, чтобы ослушаться. Она была жива. Он говорил с ней. А теперь она лежит здесь, холодная и мертвая. Лежит по его вине. Ничего не случилось. Всего лишь умерла несчастная девушка. Каждый день их умирает так много. Еще одна смерть не имеет никакого значения… Она такая бледная. Лучи рассвета такие яркие. Не имеет никакого значения… Но почему же тогда… здесь так холодно?..
========== XLIV Вечер ==========
Но я любил ее, как сорок тысяч братьев
Любить не могут!
У. Шекспир «Гамлет»
…участь единого существа не менее важна,
чем судьбы миллионов; одна живая душа
стоит королевства.
А. де Монтерлан «Мертвая королева»
Бледный, шатающийся, полумертвый Жозеф вошел в церковь монастыря Сен-Реми в сопровождении вооруженных стражников сеньора де Леруа. Церковь сияла яркими огнями зажженных свечей и синеватыми, траурными бликами витражей. На возвышении стоял гроб с телом настоятеля, озаренный тысячью мерцающих точек. Зрачки сарацина расширились, и он сделал шаг к гробу. Но путь ему преградил брат Колен с каменным и суровым лицом. Он набросил на плечи Жозефа великолепную белую ризу и произнес с почтительным поклоном:
– Аббат мертв. Вы наш новый настоятель. Смиренные братья приветствуют вас.
Ослепленный и растерянный стоял брат Жозеф посреди холодной церкви. Все окружающее казалось ему абсурдным, фантастическим кошмаром. Тяжелая, раззолоченная риза камнем давила на грудь, яркие огни слепили глаза… Он чувствовал мучительное, смертельное головокружение, но не мог вымолвить ни слова…
Сарацина подвели к сверкающему алтарю, и началась торжественная месса. Под звуки радостных песнопений монахи увенчивали всеми знаками достоинства аббата этот живой труп, равнодушно повиновавшийся бессмысленным приказам…
Застывший взгляд Жозефа был безотрывно прикован к лежащему в гробу спокойному и бледному отцу Франсуа. Но душа его была далеко отсюда… С губ машинально срывались ледяные латинские фразы, но Жозеф не слышал их. Он думал о той несчастной девочке, которую он покинул сегодня утром. Вот так же и она будет произносить бессмысленные фразы перед позолоченным алтарем. Вот так же будет задыхаться под тяжелыми одеяниями. Пройдут годы, но они ничего не узнают друг о друге. Никогда больше не увидят друг друга. Каждый из них, вдали от другого, превратиться в мертвую куклу, будет тихо тлеть и холодеть под своим сияющим покровом… Будет делать безжизненные движения и существовать с мертвым взглядом и небьющимся сердцем… Боже, как долго тянется эта нелепая месса! Как тяжело стоять здесь на коленях! Сколько прошло времени?.. Минута или столетье?.. А впереди огромное море этих невыносимых, бесчисленных минут… Как хочется закрыть глаза и упасть пылающим лбом в обжигающий, ледяной снег!..
Когда торжественная церемония завершилась, Жозеф, не говоря ни слова, поднялся с пола и, не снимая сверкающего парадного облачения, отправился во двор. Там он сел под раскидистым деревом и просидел весь день, пока небо не стало лиловым, и не сгустились первые сумерки…
Под вечер его воспаленный взор различил вдали, за распахнутыми монастырскими воротами, какие-то неверные силуэты. Сарацин встал и, подобно выходцу из могилы, не разбирающему дороги, направился к воротам. В потоке бессмысленной, застывшей во времени действительности это странное зрелище необъяснимо повлекло к себе его болезненный дух.
– Куда вы? – крикнул ему Колен, ни на мгновенье не терявший его из виду.
Но Жозеф ничего не ответил. Он подошел к брату Ватье, ковырявшемуся во дворе, и хриплым голосом спросил:
– Что там?
– Да черт их знает, – равнодушно отвечал тот, кинув беглый взгляд за ворота. – Какое-то похоронное шествие.
Сарацин медленно вышел на дорогу. Так оно и было. Мимо монастыря двигалась пышная похоронная процессия. Редкие, красноватые звезды факелов освещали вереницу безмолвных теней. Среди них были мрачные плакальщики, лица которых тонули в глубоких капюшонах. Замыкали призрачное шествие благородные, великолепно одетые сеньоры и дамы. Блуждающий взор Жозефа узнал в толпе монсеньора де Леруа с сыном, Сесиль, сеньора де Сюрмона, юную Клэр… Бледные лица были залиты слезами, слышались подавленные всхлипывания и вздохи, горькие жалобы на судьбу и мольбы, полные черной печали… Над головами собравшихся, подобно огромной лодке на тихих волнах, плыли погребальные носилки с пышным, траурным покровом…
Словно во сне, Жозеф поднял остановившийся взор вверх… И тогда в мире наступил страшный, леденящий холод. Рушились империи и царства. Небо падало на землю. На пыльной дороге стоял язычник в белой ризе с мертвой маской вместо лица. А на погребальных носилках лежала бледная девочка в алом платье…
Чей это чудовищный вопль, похожий на рев раненного зверя, перевернул сердца внутри людей?.. Нет, он вырвался не из человеческой груди… Человеческому существу не снести той невыносимой боли, которой он был рожден…
Голубоватые лучи луны освещали застывшие в ужасе человеческие фигуры. На земле сидел язычник с искаженным, изуродованным жестокой мукой лицом, прижимал к себе хрупкую, мертвую девушку, заглядывал ей в лицо, разбирал дрожащими пальцами ее волосы, выл, как дикие волки, плакал и смеялся…
– Разве это ты, моя маленькая? – нежно обратился он к ней, устроив мертвую Бланш у себя на коленях. – Да нет же! Вся эта дорога, эта процессия, этот душный вечер… все это мне снится! Если бы и вправду я держал тебя мертвую на коленях, то этих звезд, этого неба не было бы перед моими глазами… Боже, дай мне поскорее проснуться! Еще ни разу ты не посылал мне такого нестерпимого кошмара! Ее прозрачные пальчики… Какие они холодные! О нет, мои поцелуи больше не согреют их, хотя бы я сидел здесь над тобой целую вечность… О, ответь мне, ответь мне, бедняжка: как ты могла?! Зачем ты это сделала?! Она не отвечает! Мог ли я допустить, мог ли помыслить, что она решится, что она это сделает! Если бы я знал, если бы я только знал, я бы с наслаждением позволил пронзить себя тысячью мечей!.. Что же ты натворила! Растаяла, как облако на рассвете… Выпрыгнула из мира и оставила меня выть от нестерпимой боли! О, как же это больно, видеть ее такой! Холодной и неподвижной… А ведь ее глаза сверкали, как факелы в тумане! Милосердный боже, дикие звери разрывают мне внутренности своими острыми когтями! Прошу тебя, девочка, еще один взгляд в этой страшной ночи мира!.. Почему мое сердце не разорвалось и кровь не хлынула у меня изо рта в то мгновенье, когда твои губы коснулись проклятого яда! Я животное, я демон, я могу сносить пытки! Но она… почему, Господи?! Разве ты не видел, что она всего лишь невинный ребенок?! Даже голодные звери не посмели бы причинить ей зла…
Он наклонился к ней, покрыл куском своей ризы, и, тихонько погладив по голове, продолжал:
– Спи, моя девочка, спи… Больше я тебя не покину. Мы останемся на этой дороге, пока не кончится мир… Я буду охранять твой сон. Помнишь, ты хотела, чтобы мы просыпались вместе?.. Теперь ты вечно будешь спать у меня на коленях… Ночь превратится в день, а время – в вечность, но мы больше не расстанемся… В Аль-Андалусе круглый год сияет весеннее солнце… Ад только под этими небесами. Но ты ушла из ада! Зачем ты не взяла меня с собой?! О, я больше не буду прижимать к сердцу ее сердце! Оно не бьется… Мои виски… как они пылают! Разве это еще не конец, Господи?! Как же жестоко твое наказание!
Он бросил страшный, блуждающий взгляд на немые фигуры, застывшие перед этой чудовищной сценой.
– Взгляни на них, Господи! Ты наказываешь меня, отобрав жизнь у этого невинного ангела… Скажи мне, разве среди них я худший?! Вот этот великий государь ведет к алтарю женщину, мужа которой он убил собственными руками! Разве его руки не в крови, Господи?! Или вот этот сеньор… бедная девочка еще не остыла, а он уже облачил вторую дочь в свадебные одежды! Так где же их наказание, ответь мне! Ты говорил: «Если грехи ваши красны, как кровь, сделаю их белыми, как снег». Так почему же не сделал мои, милосердный Боже?! Ныне они стоят перед тобой чистые, а я один проклят! Но чем провинилось перед тобой это несчастное дитя, не ведавшее зла, чистая слеза которого могла искупить грехи всей Вселенной?! Ныне все они будут в золоте и радости, а она будет спать в холодном склепе! Что мы сделали?! Вовеки не будет нам прощения! Мы воевали за жалкий клочок земли, за разрушенный замок, мы захлебывались ненавистью, мы вгрызались друг другу в горло… и вот мы все живы, а страшная вражда пала на голову этого невинного ребенка! Жалкий клочок земли! Да знаете ли вы, что один ее вздох стоит больше тысячи королевств! В вашей уродливой клетке… она одна была живая… Жизнь несчастной девушки! Как это много! Как это безмерно много! Это больше, чем все ваши цепи и замки, обычаи и феоды! Это больше, чем все ваши знатные предки! Венцы государей и даже престол Господа ничто перед ее единым взором! Посмотри на меня, девочка… Нет, этот взор погас навеки… Но вся роскошь и власть мира не вернет мне сияния ее любящего взгляда! Она мертва! Но неужели вы не видите, что только она и была живая! А мы… «раскрашенные гробы»… К чему нам свет и воздух?! Мы полны праха! Мы сгнили изнутри… Мы отравляем своим дыханием все чистое и сверкающее, что упало в этот мир! Зачем ты пришла сюда, девочка?.. Лучше бы ты оставалась на небесах… и я никогда не знал тепла твоей души и тела… тогда бы не было так больно! Так мучительно больно! «Раскрашенные гробы»… Она одна живая… Только в ее сердце билась живая кровь! Но что же вы с ней сделали?!
Ослепленный, пугающий, дикий, он крепко держал свою добычу. Но сеньор де Сюрмон все же осмелился шагнуть к этому неистовому демону.
– Верните мне мою дочь, – сдавленным от слез голосом попросил он. – Я расторгаю оммаж, принесенный сеньору де Леруа… Отныне я больше не буду его вассалом…
Сарацин с рычанием повернулся к нему и еще крепче вцепился в тело Бланш своими сильными руками. Он жутко расхохотался и закричал в лицо мессиру Анри:
– Не будет вассалом… Она не дышит! О чем вы говорите, сумасшедшие?! Разве вы еще не поняли?.. К чему ваши замки и феоды?! Ее глаза закрыты, и сердце больше не бьется… Она не ваша дочь! Она моя! Ведь правда, мое дитя?.. Ведь правда, моя единственная возлюбленная?.. Она вас не знала! Вы убили ее! А я был ей и отцом, и учителем, и мужем… О, как же я люблю ее! Вся моя душа изорвалась в кровавые клочья от этой мучительной страсти… Разве это вы смотрели, как она тихо шевелила губами, разбирая арабские буквы?.. Разве вы играли с ее мягкими волосами?.. Разве у вас на груди она прятала свое пылающее личико?.. Бланш, мой трепетный ангел, я не вынесу жизни без твоего чудесного голоса! Дитя, я больше его не услышу! Я больше не осыплю тебя поцелуями! О, твой крохотный ротик… я больше не смогу его коснуться!..
– Пойдемте, – с усилием произнесла баронесса де Кистель. – Оставим это уродливое чудовище…
И, словно толпа черных теней, люди медленно стали покидать суме-речную дорогу. Угасли последние факелы, и кромешная тьма нависла над миром.
– Неужели вы не видите, что это вы чудовища! – крикнул обезумевший сарацин им вслед. – Женитесь! Радуйтесь! Стройте на ее смерти ваше черное счастье! Ваши дети возненавидят друг друга! Волчье Логово и их отравит своим вековым ядом! Вы не люди, вы звери и призраки! И ваши дети станут такими же! Все мы навеки прокляты! Только у меня было единственное дитя… И вот я держу ее холодный прах… Так будет и с вами! Единственное дитя, как же я люблю ее, Господи!
Он снова наклонился к безжизненному телу, покоившемуся у него на коленях и, поцеловав ее в лоб, тихо зашептал:
– Здесь мы будем спать с тобой, девочка… Я буду охранять твои сны. Мы увидим солнечный Аль-Андалуз… Там так красиво! И там никогда не бывает холодно…
Он осторожно снял ее с колен, лег рядом с ней, устроил голову девушки у себя на груди и закрыл глаза. Было темно и тихо. Их обступали чарующие и пугающие звуки ночи… Холодные лучи луны серебрили пустынную дорогу, на которой спали нечеловеческим сном безумный сарацин и его мертвая невеста…
========== XLV В склепе ==========
Он подошел ко гробу, с робостию
посмотрел в лицо умершей и не мог
не зажмурить, несколько вздрогнувши,
своих глаз: такая страшная, сверкающая
красота!
Н. В. Гоголь «Вий»
Любовь долготерпит, милосердствует,
любовь не завидует, любовь не превозносится,
не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не
раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде,
а сорадуется истине; все покрывает, всему верит,
всего надеется, все переносит.
Библия. Первое послание к коринфянам, 13.
Любить ее со всем неистовством, чувствовать,
что за тень ее улыбки ты отдал бы свою кровь,
свою душу, свое доброе имя, свое спасение,
бессмертие, вечность, жизнь земную и загробную;
сожалеть, что ты не король, не гений, не император,
не архангел, не бог, чтобы повергнуть к ее стопам
величайшего из рабов.
Виктор Гюго «Собор Парижской богоматери»
Альф, меч поднявши, встречи ожидает,
Но вдруг бледнеет, голову склоняет,
О подоконник оперся, шатаясь,
Но – знак магистра – плащ срывает пышный,
Ногами топчет, гордо усмехаясь:
«Вот грех мой, да простит его всевышний!
Готов я к смерти, что ж еще услышать
Хотите?..»
Адам Мицкевич «Конрад Валленрод»
От сырых стен монастырского склепа веяло жутью и потусторонним холодом. Мерцающий огонек единственной свечи, стоявший на каменном надгробии, освещал застывшее лицо девушки, лежавшей в темной гробнице. Черты ее заострились, кожа пожелтела, под глазами лежали чудовищные черные тени. Но в круге света, отбрасываемом на него свечой, это спокойное и просветленное лицо все еще хранило в себе что-то непостижимо прекрасное. И даже первые следы разрушения и дыхание смерти не могли уничтожить странный внутренний свет, исходивший от этого полудетского, невинного и порочного лица…
Рядом с открытым гробом на коленях неподвижно стоял Юсуф в изорванной, испачканной ризе и пристально смотрел в лицо умершей.
С той минуты, как он принес ее сюда, он не сделал ни жеста, не произнес ни слова. Мертвая Бланш крепко приковала его к себе. Сильнее, чем живая…
В разрушенном, потрясенном рассудке сарацина непрестанно возникали одни и те же образы, но воспаленный мозг не мог подолгу сосредоточиваться на них, и минутами Юсуф впадал в тупое, сонное состояние без единого проблеска чувств и мыслей… Все его существо было разбито и безвозвратно сломлено в то ужасное мгновенье, когда он увидел Бланш на погребальных носилках…
Изо всех сил он старался понять, почему это несчастное дитя оставило мир?.. Но понять он не мог. Годами он хранил у себя страшный яд чужестранного настоятеля, и ни разу не решился заглянуть в мрачную бездну… Но она сделала это в единое мгновенье. Почему она не цеплялась за жизнь, как все смертные? Почему в ней не было страха? Тысячи женщин живут с нелюбимыми мужьями, тысячи тлеют под своими роскошными одеждами. Но она единственная предпочла черную бездну вечности роскошной клетке графского двора… И никто из людей не смог удержать ее в мире! Неужели он был дорог ей так сильно, что она без колебаний предпочла смерть вечной разлуке с ним?.. А он… он ничего не сделал, чтобы остановить ее…
Не отдала… так и не отдала своей загадки, единственная женщина на земле! Она любила его, она отдала ему всю себя без остатка, она умерла ради него… Но он так и не смог понять почему… Что было такого непостижимого в этой странной девочке, что она умела любить сильнее, чем тысячи женщин?.. Что было такого, раз она смогла уйти так же легко, как тают облака на рассвете?.. И почему она отдала все, что имела уродливому и безумному язычнику, ничего не прося взамен?..
Кем она была? Ангелом, звездой, упавшей на грешную землю? Нет, ее глаза сверкали темным огнем неизведанной силы… Призраком? Но призраки не приносят себя в жертву людям… Да, она была простой девушкой. Но разве человеческим существам знакомы такие удивительные, самоотверженные порывы?..
Она любила его. Она отдала ему все. А он не мог задержать ее здесь даже на мгновенье… Она все время ускользала от него, и вот исчезла навсегда, а он ничего так и не понял… Как могла она ценить любовь и свою свободу выше самой жизни? Ведь без жизни нет ни свободы, ни любви… Нет ничего. И все же она бесповоротно отвергла жизнь, в которой не могло быть счастья. Не нужна ей была эта клетка. Все томятся в клетках, покорные своим мучительным страхам. Но она не захотела…
Юсуф смотрел на ее детское лицо в обрамлении светлых, прекрасных волос, и вдруг в голову ему пришла странная мысль. Для того, чтобы удержать ее в мире не надо было думать о дворцах и клетках, не надо было копаться в глубоких смыслах и искать конец дороги… Нужно было быть таким же простым, как дети. «Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него». Простым, как дети. Как дети, которые просят луну с неба, боятся темноты и радуются лучу солнца, больше, чем всем богатствам мира… Если бы он был таким, она осталась бы!
