Текст книги "Волчье логово (СИ)"
Автор книги: Aurelia1815
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
Отец Франсуа снова остался наедине с трепещущим язычком пламени… Всей своей благочестивой жизнью, своими милосердными поступками и служением Иисусу он пытался искупить этот тяжкий грех, совершенный в далеком прошлом. Но только в эту минуту, в одиночестве лежа на постели, он понял, что все это было напрасно… Чтобы он ни делал, с ним всегда оставался запах восточных цветов, жар гранатовых уст и тень колеблющегося от тихого ветерка длинного, белого покрывала…
========== XXXIX Жестокие признания ==========
Я говорю тебе: ты – Петр, и на камне
сем Я создам церковь Мою, и врата ада
не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства
Небесного.
Библия. Евангелие от Матфея. 16
После разговора с Жозефом аббат призвал к себе всех братьев. Странную картину представляла собой полутемная, холодная келья. Бледный и утомленный настоятель неподвижно лежал в постели. Его строгий, четко очерченный профиль выделялся на фоне серой стены. Свеча уже угасла, и сквозь маленькое окошко проникали в келью бледные лучи рождающегося дня. Черные и редкие силуэты монахов выступали из сумерек, все еще наполнявших вторую половину комнаты. Руки были сложены в жесте смирения и послушания, но лица были суровы и насторожены…
– Мои силы иссякают, – слабым голосом начал аббат, не глядя на своих подчиненных. – Они уходят, как песок, который просачивается сквозь пальцы… Мой жизненный путь подходит к концу. Эта несчастная обитель нуждается в новом пастыре. По старинному обычаю это я должен его назначить.
В келье стало так тихо, что, казалось, можно было услышать чужое дыхание.
– Я хочу, чтобы после моей смерти кресло настоятеля занял брат Жо-зеф.
Слова отца Франсуа были встречены все той же гробовой тишиной.
– Если, по какой-то причине, Жозеф не сможет занять мое место, вы сами изберете себе разумного и мудрого пастыря, который будет управлять вами вместо него… Да благословит вас Бог в нашем трудном деле и горькой жизни, дети мои! Вот все, что я, несчастный и слабый старик, могу вам сказать, находясь у порога вечности…
Настоятель с трудом приподнял руку, одновременно благословляя собравшихся и отпуская их.
Монахи молча покинули келью. Однако, брат Колен задержался у ложа аббата.
– Вы хотите мне что-то сказать перед долгой разлукой, друг мой? – спросил отец Франсуа, поднимая удивленный взор на стоящего у его изголовья человека.
– Многое, – ответил Колен, и странная, печальная улыбка пробежала по его спокойному и замкнутому лицу. – Все то, о чем так долго молчало мое сердце…
– Так говорите. Я всегда готов выслушать исповедь моего старого друга.
– Что же, она не покажется вам сладким утешением. Зато станет правдивым и полезным напутствием на дороге в Царствие Небесное. Безумию, которое вы только что совершили, нет равных. Вы поставили во главе этой забытой Богом обители сумасшедшего сарацина! Человека без веры, без совести и здравого смысла… Неужели вы настолько лишились рассудка, что действительно думаете, будто такой человек способен управлять монастырем?
– Я делаю это из любви. Я хочу защитить Жозефа…
– В том-то и дело! Все ваши поступки продиктованы мимолетными вспышками чувств и глупой жалостью! Но разве об этом должен думать настоятель, в руках которого жизнь целой обители?!
– Вы правы, в моих руках была целая обитель. Но за то время, пока я управлял ею, на моих глазах не угасла ни одна из жизней…
– Зато наш монастырь медленно, но верно катится в пучину безвестности и тлена, – горячо и убежденно возразил брат Колен. – По вашей вине мы лишились покровительства монсеньора де Леруа! По вашей вине теперь нашим братством будет править потерявший человеческий облик безумец! Всю свою жизнь вы толковали о любви и милосердии… И где плоды ваших возвышенных проповедей?! Я вижу вокруг одно лишь разрушение и тьму… Ваши бессмысленные и вредные грезы привели к увяданию Господней славы и влияния Церкви в этом глухом и мрачном месте!
– Разве Господь, искупивший кровью своей страдания рода людского, не предпочел бы, чтобы к его ногам приносили раскаявшиеся души и добрые поступки, вместо лживых восхвалений и позолоченных алтарей? – со вздохом спросил аббат.
– Если бы все слуги Господни руководствовались вашими красивыми, но пустыми словами, величие и мощь нашей Матери Церкви давно бы превратились в жалкий прах! – с нетерпеливым жестом воскликнул брат Колен. – Если бы святые епископы и миссионеры постоянно думали о милосердии и жалости, сколько бы народов им удалось окрестить? Они не поймали бы в свой невод ни одной рыбы!
– Если бы все слуги церкви чаще думали о жалости и человеческих слезах, сколь многих деяний, запятнавших нашу веру кровью и грязью, удалось бы избежать! И тогда бы даже души язычников сами устремились к кресту, ища у него защиты и милосердия. Ведь когда-то так оно и было…
– Так говорят и еретики, не признающие нашей святой веры! – возмущенно перебил его монах. – Но сколь невероятно слышать такие кощунственные речи из уст настоятеля Божьего храма!
– Я говорю лишь то, что написано в моей исстрадавшейся душе… И верю, что Господь, перед которым я вскоре предстану, не осудит меня за эти искренние слова.
– Вы безнадежный и слепой мечтатель! Таким, как вы, надо проповедовать среди нищих, а не управлять землями и храмами. Вы все испортили своей чудовищной снисходительностью и преступной мягкостью.
– А вы хотели бы, чтобы я, как брат Ульфар, не прощал ни единого греха и наказывал всякого оступившегося? – с печалью в голосе обратился к нему настоятель.
– О нет, – задумчиво произнес Колен. – Мне нет дела до грехов и добродетелей. Еретики и грешники заслуживают наказания вовсе не за то, что они иначе истолковали какую-нибудь несчастную строчку из Евангелия, а потому что они разрушают здание. Здание, которые наши предшественники возводили веками, крестя варваров, захватывая земли сеньоров, борясь с бунтовщиками и вольнодумцами… И только после долгой и тяжелой борьбы великое здание Церкви засияло во всем своем победном блеске!
– Это меня и пугает, – едва слышно отозвался отец Франсуа.
– О чем вы говорите?
– Разве вы не боитесь, Колен, что огромное здание, выстроенное на несправедливостях и насилии, однажды может обрушиться на головы его создателей?
– Оно обрушится, если такие восторженные и опасные мечтатели, как вы, будут медленно источать его изнутри. Нет, зря я трачу драгоценное время! Вы ничего не хотите слушать… И почему мне было суждено всю свою жизнь прожить среди художников и безумцев? Наш прежний настоятель ценил в людях только бесполезные таланты и вредную способность поддаваться чувствам. Поэтому он и сделал вас своим преемником. Поэтому он любил Жозефа. Но я… я, в котором всегда было столько рвения и здравого смысла, почему никто никогда не подумал обо мне?..
Его голос дрогнул, и он продолжал все тем же глубоко искренним и скорбным тоном:
– О да, мне неведомы безумные причуды! Я не способен поддаваться слепым порывам чувства… Всем вам было нужно что-то исключительное, что-то гениальное, из ряда вон выходящее! А что было делать такому разумному и уравновешенному человеку, как я, среди сверкающих глаз и затуманенных голов, которые меня окружали?! Объясните мне! Если сможете… Разве я виноват в том, что не могу поддаваться минутным порывам?! Разве виноват, что Господь пожелал дать мне это простое лицо?! Эту заурядную внешность и холодную душу, до которых никому нет дела! Он дал мне великие замыслы, но не потрудился наградить ни красивым лицом, ни талантами, всем тем, что так легко пленяет воображение людей! Долгие годы я трудился в этой проклятой, затерянной в глуши обители, которую я ненавижу всем сердцем! Я поддерживал могущество Церкви, я управлял хозяйством и проделывал чудеса дипломатии… Без меня этот чертов монастырь давно бы сгнил и рассыпался в пыль при первом дуновении весеннего ветра! Мне место среди могущественных епископов, при дворе государей, на вселенских соборах, а я сижу в глухом лесу, среди волков и сумасшедших! Ужасная, несправедливая участь! Так, оказывается Господь вознаграждает за усердие!
Он умолк. Некоторое время слышалось только его взволнованное, нервное дыхание. Отец Франсуа в глубоком удивлении смотрел на своего старого друга и видел, как сквозь серый и невзрачный его облик проступали мучительные, похороненные на дне души давние страсти. Так бывает во время пожара, когда огонь, бушевавший внутри здания, наконец выбирается наружу и начинает неистово лизать окна и кровлю.
– Не думайте, что я сдамся так просто и скоро, – вновь заговорил Колен, немного успокоившись после своих тяжелых признаний. – Годы борьбы и трудов закалили мою волю и сделали ее железной. Наступит время, и эта бедная обитель пойдет по пути, который я ей предназначил…
– Да простит вам Господь ваше жестокое ослепление, – с глубокой горечью и состраданием произнес отец Франсуа. – Ибо страшны те жертвы, которые несете вы к престолу его…
Но брат Колен уже не слушал его. Он быстро набросил на лицо капюшон и вышел из кельи, неся под своей сутаной огромную тяжесть и разочарование всей своей безрадостной жизни…
Аббат чувствовал, что силы его иссякают с каждым мгновеньем. Он знал, что должен был в эти последние часы читать молитвы или обращаться к распятию, которое висело в его изголовье. Но вместо этого отец Франсуа поднял глаза и обратил свой взор к крохотному окошку, сверкавшему в ярко-розовых, заливающих всю комнату, лучах рассвета… Потому что она всегда обращала свой лик к солнцу. И он вспомнил укрывавшие его пылающее лицо черные волосы. Вспомнил безумный шепот и откинутое покрывало. Ее глаза. Ее руки. Ее алые, как гранат, губы. Единственные, короткие мгновения, которые имели смысл посреди холода и пустоты человеческой жизни… Вдруг ему показалось, что дивные волосы вновь касаются его щек. Всепоглощающая волна света и радости залила все его трепещущее существо, и в этом торжествующем потоке утонул мрачный, жестокий и ничего больше не значащий мир…
========== XL Государь и девушка ==========
Не удивляйтесь. Я люблю исповедоваться
женщинам. Это моя слабость. И к тому же,
мне нужно попытаться себя убедить, что мне
еще доступны чувства, хоть я уже не чувствую
ничего. Мир уже почти не прикасается ко мне.
И это возмездие, ведь я сегодня вижу, что в
продолжение жизни я едва касался мира.
А. де Монтерлан «Мертвая королева»
Каждый год весна одна и та же, но мне
кажется, что каждый раз она приходит впервые.
А. де Монтерлан «Мертвая королева»
Taaffe:
Du hast dich selber ums Glück gebracht!
Mary:
Fahr’n Sie zur Hölle, mein Herr!
Ich bin zu allem bereit!
Wenn das Schicksal ihn ereilt. Rudolf
Тааффе:
Ты сама у себя отобрала счастье!
Мэри:
Провалитесь вы в ад, мой господин!
Я ко всему готова!
«Когда судьба его настигнет». Мюзикл «Рудольф»
Гордый, изящный и блестящий монсеньор Гильом де Леруа медленно и задумчиво расхаживал по небольшой приемной зале в замке де Сюрмон. Рассеянным взглядом он окидывал унылый пейзаж, открывавшейся за окном, и старые, выцветшие шпалеры, украшавшие стены.
Странные мысли мелькали в голове надменного государя. Ему доложили, что мадемуазель де Сюрмон хочет ответить отказом на его почетное предложение. Это казалось графу до того нелепым и забавным, что легкая улыбка невольно трогала уголки его тонких губ. Несомненно, эта бедная и невоспитанная девушка еще ребенок. Она толком не понимает, чего от нее хотят. Сеньор де Леруа всегда был любезным и изящным кавалером. Он привык вызывать восторженные улыбки на лицах прекрасных дам. Только поэтому он снизошел до свидания и разговора с этим прелестным и наивным созданьем.
Дверь в залу тихо отворилась. Граф обернулся и увидел молодую девушку в простом, светлом платье. Она была небрежно причесана, на лице не было красок. Словом, девушка никак не приготовилась к приему столь важного и высокого гостя.
Подойдя к государю, она поклонилась спокойно и просто, без тени восхищения и без тени страха. Ее глубокие, темные глаза смотрели сосредоточенно и печально. Улыбка не трогала юные губы.
Изысканным, придворным жестом граф пригласил девушку сесть. И только потом сел напротив, глядя на нее мягким и чуть насмешливым взглядом.
– Вблизи мадемуазель кажется мне еще более прелестной, чем на балу.
Надеясь расположить к себе это дикое дитя, эту настороженную птичку, сеньор де Леруа начал беседу с искреннего и приятного комплимента.
– Это странно, – просто и так же искренне ответила Бланш. – Потому что государь кажется мне таким же, как и был. Однако, в тот вечер на празднике я не думала, что нам доведется познакомиться ближе…
– Я очень рад нашему знакомству. Мы могли бы стать добрыми друзьями и узнать друг друга получше… Для этого у нас будет много времени.
– Иногда людям не удается узнать друг друга и за целую жизнь, – серьезно возразила она.
– Не делайте вид, что не понимаете меня, милое дитя, – с нетерпеливым жестом прервал ее государь. – Я говорю вам о том, что вскоре вы поселитесь в моем замке и станете мне доброй и послушной дочерью.
– Я уже сказала, монсеньор, и повторяю еще раз: это невозможно.
Темные глаза смотрели спокойно и пристально. Голос был недетским и серьезным. На мгновенье в зрачках государя молнией промелькнуло что-то похожее на удивление.
– Мадемуазель, – медленно и задумчиво произнес он, – должно быть, вы не понимаете, о чем идет речь. Вы обязаны согласиться.
– Этого не будет, – все так же решительно прозвучало в ответ.
Сеньор де Леруа решил сменить тактику:
– Хорошо. Но объясните мне, что же вас удерживает от заключения такого выгодного и блестящего брака? Вы войдете в знатную и безупречную семью, вы возвысите вашего старого отца…
– Мне все это известно, монсеньор, – мягко остановила его девушка. – Но у меня уже есть мой повелитель и возлюбленный…
Легкая тень пробежала по красивым чертам графа.
– Вот как… И кто же этот счастливый человек, которому удалось похитить сердце такой очаровательной и милой девушки?
– Его зовут Юсуф, – мечтательно проговорила Бланш, и ресницы ее затрепетали, а лицо странно просветлело.
– Неужели вы говорите о сарацине, о брате Жозефе? – воскликнул государь, не в силах подавить первого порыва удивления.
– Каждое мгновенье я говорю и мечтаю лишь о нем, – тихо отвечала она.
– Поистине у женщин бывают странные причуды, – глядя в пустоту заключил сеньор де Леруа. –Дитя мое, мне нет дела до того, кого вы любите. Любить можно хоть сарацина, хоть монаха, хоть оруженосца. Но благородная девица должна выйти замуж за равного ей сеньора. А это значит, что вы будете женой моего сына. Я милосерден и мягок. Я легко прощаю людям (а особенно юным девушкам) их грехи и глупости. Я даю вам слово, что ни разу не вспомню о вашем прошлом, каким бы оно не было, и ни разу ни в чем вас не упрекну. Так же поступит и мой сын.
– Государь, благодарю вас за великодушие. Но мне не нужно ваше прощение. Я люблю Юсуфа и не чувствую в этом никакого греха. Напротив, грехом было бы стать супругой вашего сына, не испытывая к нему любви…
– Мадемуазель Бланш, – с состраданием и искренним участием произнес граф Леруа. – Вы наивная девушка. Вы еще ребенок. Вы ничего не понимаете. Вы не понимаете, как все сложно и несправедливо устроено в этом мире. Я правитель великого и обширного графства. Я много повидал и много пережил. Я гожусь вам в отцы, и вы можете поверить моему опыту. Безумные влюбленные сгорают от любви, совершают невероятные поступки… Но приходит новый день, и что остается от вчерашнего пламени страсти? Лишь холодный и мрачный пепел… Вы молоды. Вам кажется, что ваши детские грезы будут длиться вечно. Но это не больше, чем манящий туман над рекой. Предрассветный ветер развеет его в клочья… И тогда вы останетесь лицом к лицу с холодной и жестокой действительностью.
– Монсеньор, – с полубезумной и печальной улыбкой отвечала девушка, – мне неведомы те краткие, волшебные грезы, о которых вы говорите. Да, быть может, другие люди и живут ими, и они проходят… Но моя любовь к Юсуфу… о, я чувствую, как она глубока и бесконечна! Вечность не сможет поглотить ее, даже если пожелает. Скажите, неужели вы не слышали о людях, которые бросались с высоких башен, умирали у могил своих возлюбленных… О женщинах, которые до последнего вздоха хранили верность давно погибшим мужьям? О влюбленных, которые предпочитали погибнуть вместе, смешивая свое замирающее дыхание, чем расстаться навеки? Почему же вы говорите мне, что это проходит?.. Когда перед этим в ужасе отступает и бездна вечности… Я знаю, мое место среди таких людей, и то, что я чувствую, не может закончиться…
– Но ведь это безумие, желать для себя такой страшной участи!
– Огонь, который пылает внутри меня, не станет меня спрашивать…
Граф Леруа опустил голову, и на некоторое время в зале воцарилась тишина. Он собирался с мыслями. Разговор с бедной девочкой оказался куда тяжелее, чем он рассчитывал…
– Пусть так… Но скажите мне, мадемуазель, почему вы думаете, что со временем доброе отношение моего сына не сможет вытеснить из вашего сердца образ вашего возлюбленного? Мне известны такие счастливые браки… Тьерри мягок и кроток. Он сумеет быть внимательным и заботливым. Что вы имеете против него? Он красивый, образованный и вежливый молодой человек… Любая девушка в наших краях была бы счастлива назваться его супругой…
– Но он не Юсуф. А все, что не является частью Юсуфа, не имеет для меня смысла в этом мире…
– Вы упрямы и одержимы! – потерял терпение государь. – Вы не слушаете добрых и разумных советов! Но подумайте вот о чем. Ради укрепления моих владений и славы моего прекрасного графства мне нужно получить в свое распоряжение земли вашего отца. Я хочу сделать это через вас. И я это сделаю! Что за невиданная картина! Как может судьба целого огромного и великого графства зависеть от мимолетного каприза неразумной девчонки?! Неужели же вы полагаете, что ваша жалкая, бесполезная жизнь и никчемные чувства важнее вековой славы и земель, политых кровью моих доблестных предков?! Какой безумец вздумал бы кинуть на одни весы империи и королевства и существование ничтожной женщины, которая весит не больше крохотной пылинки!
– Монсеньор! – с глубокой силой воскликнула девушка. – Моя безграничная любовь в тысячу раз важней, чем все ваши графства и королевства, о которых я ничего не знаю! Скажите, разве это тело, эти губы, эти волосы не принадлежат мне, чтобы я могла их отдать тому, кому пожелаю?! Разве мое дыхание, мое сердце… оно ваше?! Разве я родилась для того, чтобы вы играли моей жизнью?! Нет, только я вольна отдать мою пылкую любовь и восторги тому, кого изберет мое сердце! Так при чем здесь государи и графства?!
– Не будьте такой легкомысленной и жестокой. Подумайте о ваших будущих подданных. Подумайте о величии наших владений. Вы думаете, мне самому не приходилось приносить тяжелые жертвы на алтарь долга и обязанностей? Вы думаете, я не проливал горьких слез обиды и сожалений? Не жертвовал своими мечтами, чувствами надеждами? Но поймите, я государь. А у государя не может быть своей жизни… Я должен был принести ее в жертву своему графству! Но кто вернет мне все, что безвозвратно умерло в моей душе? Кто вернет мне спокойный сон и чистые радости?.. Где искать мне пролитые в юности слезы?..
Красивые черты графа исказились. Он закусил нижнюю губу и впился в открытое окно пустым, горящим взглядом…
Вдруг он почувствовал прикосновение тонких пальцев к своим изящным рукам.
– Мне от души жаль вас, монсеньор! Но скажите мне, к чему все эти горькие жертвы? Они были принесены только ради расширения ваших земель? Ради блеска вашего великолепного двора? Ради славы вашего прекрасного графства, чтобы ветер разнес ее по чужим краям и королевствам? Но что это? Пустой звук… Умирающее эхо… Разве ценою ваших усилий нищие получили золото с небес? Голодные дети перестали плакать? Вытерли ли вы своим графским рукавом хоть одну слезу? Разве от ваших великих стараний хоть один человек в ваших владениях стал счастливее?..
Государь поднял голову. Он смотрел в это странное, безумное и вдохновенное лицо и не мог понять, о чем она говорила… Что такое простое и щемящее звучало в словах несчастной девочки, чего он не мог постичь и принять? Какую удивительную, пугающую истину скрывали от его глаз блестящие наряды придворных и позолоченная мечта о славе?..
– То, что ты описываешь, похоже на рай, – пожал плечами могущественный сеньор.
– Государь, если вы не хотите построить рай, тогда зачем вообще начинать что-то строить?..
– К чему я говорю вам все это? – спросил граф, как бы очнувшись от тяжкого сна. – Не юной девушке судить о делах государей… Но вы удивительно располагаете к тому, чтобы люди открывали вам свои душевные раны… Однако, я вижу, что тратил время впустую. Я хотел уговорить вас по-хорошему. Я ненавижу насилие и принуждение. Но, кажется, мне придется в день свадьбы увезти вас в мой замок силой…
– Монсеньор, – с пугающим спокойствием отвечала она, – эта свадьба не состоится.
– Клянусь честью, мадемуазель, я ее сыграю, – резко бросил граф де Леруа, задетый ее непонятной дерзостью и упрямством.
– А я еще раз повторяю вам: легче будет вашим воинам завоевать Гранаду, чем получить согласие невесты. Вы увезете мое тело, но мою душу вы никогда не получите!
– Мне ни к чему ваша беспокойная душа.
– Но без души тело мертво, государь… Это все равно, что покинутый дом без яркого света…
Граф де Леруа слабо улыбнулся и слегка поклонился на прощанье.
Так расстались государь и девушка. Каждый уверенный в своем торжестве.
Государям не отказывают… Сможет ли жалкая соломинка устоять против могучего и беспощадного ветра?..
========== XLI В клетке ==========
Nur mein Gift macht dich gesund.
Gott ist tot. Tanz der Vampirе
Лишь мой яд способен исцелить тебя.
«Бог мертв». Мюзикл «Бал вампиров»
Ночь была тихой. Небо было темным. Редкие огоньки звезд вспыхивали на черном небосклоне. Бланш сидела в старой башне и застывшим взором смотрела на просветы между облаками, в которые время от времени был виден тонкий, умирающий месяц.
Она чувствовала, как огромное море тьмы нависло над ее хрупкой жизнью. Оно было повсюду. Она падала. Она тонула в этой бескрайней тьме. И не было ни единого путеводного огонька, не было ничьей руки, которая могла бы поддержать и спасти ее… Все ее существо пронизывал мертвящий холод. Она была нечеловечески одинока на своем скорбном и запутанном пути. Иногда Бланш хотелось просто заснуть и не увидеть следующего утра. Бывали мгновенья, когда она сожалела о том, что однажды пришла в этот мрачный мир, полный холода и несчастий…
Вдруг она очнулась от своих тяжелых грез. В дверь тихо постучали. Мгновенье – и она бессильно прижалась к его плечу, шепча бессвязные и горячие слова:
– О, Юсуф, я знала, что вы придете! Не могли вы не прийти… Иначе погас бы последний светильник, который освещает мрак моего существования…
– Да, да, я здесь, я рядом с тобой, – торопливо отвечал он. – Я увезу тебя. Я исполню все, о чем ты мечтала… Но сегодня… сегодня я пришел сказать тебе не это… Я пришел сказать тебе самое важное в моей жизни! О, я оставил в монастыре дорогого мне человека… Он был мне почти, как отец… и быть может, в эту самую минуту его сердце перестало биться… Но это меня не останавливает. Ты же видишь, Бланш, это меня не останавливает! Сегодня я стою рядом с тобой, потому что нет в моей жизни ничего дороже и драгоценней, чем ты… Я думал, ты всего лишь несчастная девочка, но ты дороже, чем все бессмысленные годы, которые я прожил… Ты единственное, что способно привязать меня к жизни! Помнишь, я говорил тебе, что ничто не в силах утолить мою безмерную тоску? Так вот, я не хочу знать, что со мной будет! Я смотрел на закат, и он не имел смысла… Ничего в жизни не имело смысла. И вот теперь я понимаю, что закатные лучи будут радовать мое сердце, если ты будешь смотреть на них вместе со мной! Я не знаю, пойму ли я тебя когда-нибудь… Разгадаю ли… Но сегодня… сегодня мне это неважно! Я хочу только, просыпаясь каждое утро, видеть твои сверкающие глаза… твои любимые глаза, без которых новый день больше не наступит! Я не знаю, сколько продлится моя жизнь, и сколько боли мне еще суждено вынести… Я понял только, что больше не хочу искать смыслы и ценность в этой жизни… хочу лишь до самой смерти держать твою тонкую руку…
И море тьмы рассеялось в единое мгновенье. На сердце у девушки стало так легко, как будто с него упала тяжесть, равная тысяче грехов… Она забыла весь мир. Все поплыло перед глазами… Бланш бессильно поникла в объятиях своего господина.
В это мгновенье раздался резкий щелчок и стук опущенного снаружи засова. Два сердца одновременно вздрогнули. Они подняли головы, и смертельный холод объял их души. Дверь в башню была накрепко заперта. Они стали пленниками… Снаружи донесся торжествующий голос:
– Наконец-то я поймала тебя, ведьма! Прикидываешься тихим ангелом, а сама бегаешь по ночам на свидания к любовнику. Бесстыжая, спуталась с проклятым язычником! Но ничего… твой отец все узнает и живо положит конец твоим безобразным похождениям!
Как раненная птица, Бланш стремительно бросилась к двери и закричала:
– Пощадите меня, мадам Жанна! Что я вам сделала?.. Позвольте нам уйти! Вы больше никогда меня не увидите…
– Еще чего! Не в моих правилах покрывать вопиющие грехи!
– Открой, старая дрянь! – тихим, угрожающим голосом произнес сарацин. – Если не откроешь, весь этот замок будет наутро залит кровью…
Но шаги служанки быстро удалялись, пока наконец не затихли в ночи. Они остались одни.
Бланш соскользнула вниз и села на пол. Все было кончено. У нее не осталось ни капли надежды…
Юсуф метался, как дикий зверь в клетке. Он осыпал ударами тяжелую дверь, бросал блуждающие взгляды на маленькое окошко под потолком, кидался из угла в угол в поисках какого-нибудь оружия… Все его существо, вся его неистовая сила взбунтовались против этого насильственного заточения. Но бессмысленно было биться о стены, издавать отчаянные вопли и в бессилии раздирать себе руки… И хищные звери в ярости грызут железные прутья своей клетки, но кто из них смог вырваться на свободу?
Видя его пугающее неистовство, видя, что он напрасно ранит себя, а глаза блестят надвигающимся безумием, Бланш нашла в себе силы обратиться к нему:
– Юсуф, молю вас, успокойтесь! Придите в себя. Вы убиваете меня зрелищем вашего отчаяния! Пощадите свои несчастные руки и мое истерзанное сердце… Вы были правы. Из этого мира нет выхода. А я, неразумная, думала, что на этой земле возможно счастье… Как же я ошибалась! Не мучьте себя понапрасну. Идите ко мне. Я обниму вас в последний раз и буду до рассвета бороться с вашей тоской… До утра они не придут.
В ее тихих словах было столько печали и искреннего сострадания, что этот неистовый и безумный человек послушался. Он медленно подошел к Бланш и бессильно опустился на пол рядом с ней. В темноте они прижались друг к другу, как испуганные дети, которых гроза застала в поле в самом разгаре игры. Он тихо и нежно гладил ее волосы, она покрывала поцелуями его исцарапанные руки. Мерцающий лунный свет лился из маленького окошка на их искаженные, бледные лица. Летели часы, а они все продолжали сидеть неподвижно, как осужденные, не говоря ни слова, стараясь навеки напиться жаром своих умирающих сердец…
Когда Бланш подняла глаза на окно, она увидела, что горизонт едва уловимо светлеет. Тогда она закрыла лицо руками и из глубины ее онемев-шей души вырвался отчаянный крик:
– Юсуф, сейчас они придут! Сейчас они отберут меня у вас, и я больше никогда вас не увижу! О, кровь леденеет у меня в жилах от одной этой мысли! Я больше не увижу вас! Как я смогу прожить даже час, зная, что рассталась с вами навеки! Какие ужасные люди! Почему они не хотят оставить меня с моим богом! С тем, без кого я не мыслю ни единого дня своей жизни! Что такого я сделала?! Чем так страшно провинилась перед Всевышним, что он отбирает у меня больше, чем жизнь! Он отбирает у меня свет и воздух! О Юсуф, что они со мной сделают! Они схватят, они увезут меня, они толкнут меня в объятия чужого человека! Можно ли это вынести?! Я не смогла бы стерпеть чужого прикосновения и взгляда, даже когда не знала вас! Как же я вынесу, если кто-то коснется этой кожи, которая покрыта вашими трепетными поцелуями?! Как я вынесу, если незнакомый человек заключит меня в свои холодные, отвратительные объятия после того, как я горела и умирала в ваших?! Я не переживу этого! Мое сердце разорвется в тот же миг! Спасите меня, Юсуф! Спасите от этого жестокого кошмара! Я вся дрожу от ужаса! Спасите! Пусть даже ценою моей несчастной жизни! Я стану мертвой в ту же ночь, как совершится этот проклятый брак! Вы видели женщин с потухшими глазами? Тех, у кого ничего не осталось… Которые потеряли себя навеки! Неужели вы хотите, чтобы ваша бедная девочка стала мертвой при жизни?! Я знаю, вы этого не допустите! У вас есть смертельный яд, избавляющий от мучений этой ужасной жизни! Отдайте мне его! Умоляю, отдайте!
Юсуф сидел неподвижно. Он не смотрел на нее и ничего не отвечал. Только рука продолжала машинально скользить по ее распущенным волосам…
– Скажите мне, где он? Отдайте мне его!
– Здесь, в рукаве моей сутаны, – упавшим голосом ответил сарацин. – Возьми его, бедное дитя, если это тебя успокоит… Увы, ты не понимаешь, о чем говоришь! Бездна смерти страшит и самых мужественных. Нет такого ада в этом мире, которого бы человек не предпочел бездне вечности… Да, ты будешь жить, как и сказала. С мертвыми глазами. Но будешь жить.
Бланш изо всех сил сжала в руке спасительный флакон. Странный холод сосуда отозвался дрожью во всем ее разбитом теле.
В это мгновенье снаружи послышались голоса и звон мечей. С треском упал тяжелый засов, и дверь стремительно распахнулась.
Ворвавшийся в комнату яркий луч света казалось в единое мгновенье придал сарацину нечеловеческой силы. Он вскочил на ноги и, прижимая к себе девушку, как добычу, дерзко бросил толпе вооруженных вассалов:
– Не отдам ее вам! Она моя. Попробуйте, отберите у меня этого несчастного ребенка! Я безоружен, но я умею впиваться в горло моим врагам! Вам не помогут все ваши мечи и доспехи!
На минуту воины остановились в растерянности. Этот обезумевший, оскаливший зубы язычник и вправду был чудовищно страшен!
– Мадемуазель, – нерешительно начал один из вассалов, – нам приказано отвести вас в замок монсеньора де Леруа. Идемте с нами.
– Она не пойдет с вами! – в бешенстве крикнул сарацин и выхватил меч из рук стоявшего рядом с ним стражника.
На несколько мгновений он превратился в древнего, чудовищного демона, который в одиночку отражал удары целого вооруженного отряда. Это дикое существо с рычаньем металось по зале, напоминая неистовый и яростный дух самой битвы… На минуту у потрясенной Бланш мелькнула слабая надежда, что на глазах у нее произойдет чудо, и ее гений все-таки защитит ее от этих протянутых рук…
