Текст книги "Волчье логово (СИ)"
Автор книги: Aurelia1815
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
========== XX Старинные предания ==========
От одной крови он произвел весь род человеческий.
Библия. Деяния Святых апостолов. 17
Если бы твой Господь захотел, то Он сделал бы
человечество единой общиной верующих.
Коран. Сура «Худ». 118
Миновал праздник Рождества, и бесконечное время снова вернулось в свою привычную колею. Утихло праздничное веселье, прекратились хлопоты, и старый замок опять погрузился в туман длинных, серых, бессмысленных дней…
В то солнечное, светлое утро, когда девушки должны были вернуться к учению, Бланш была особенно бледна и молчалива. Она вся была охвачена беспокойным ожиданием встречи с сарацином. Она жаждала видеть его сильнее, чем верующий желает созерцать образ божества. Ее дни без Юсуфа стали мертвыми и темными. Но она и боялась встречи. Сможет ли она найти подходящие слова утешения? Ее слабые силы представлялись ей ничтожны-ми по сравнению с его огромным горем…
Вся зала была залита теплым солнечным светом, в желтых лучах которого медленно плясали мелкие пылинки. Учитель был уже здесь. Он показался Бланш все таким же усталым и задумчивым, как раньше. Но как счастлива была она, видя его измятую сутану, смуглое, небритое лицо и рассеянный взгляд! Ей казалось, что на свете не было более знакомого и родного лица. И хотя они познакомились так недавно, его таинственный образ уже вызвал в душе у Бланш тысячу разнообразных впечатлений, которых хватило бы, чтобы заполнить целую жизнь…
Сегодня она не могла дождаться конца урока. Возле ее трепещущего сердца покоились старые листы, вместившие длинную историю страданий и пролитой крови. Бланш чувствовала прикосновение жесткой бумаги к своей нежной коже, и это странное ощущение наполняло ее смутным восторгом и впечатлением причастности к его жизни.
Когда занятие было наконец окончено, и Клэр радостно упорхнула из залы, Бланш медленно подошла к учителю и, вынув из-за корсажа листы, заботливо перевязанные веревочкой, протянула их ему.
– Ты уже прочла? – удивился сарацин, пристально глядя на нее.
– О да! – отвечала девушка. – Я не могла от них оторваться! Я почти не спала… Мне не выразить словами, как меня потрясли ваши несчастья! Мне больно даже думать о том, как вы страдаете! Увы, что я могу сделать, чтобы хоть немного облегчить ваши муки? Это ужасно! Это несправедливо! Сколько горя обрушилось на вас! Как вы одиноки и несчастны!
С этими словами Бланш порывисто схватила руки сарацина и прижалась к ним пылающим лбом, окутав их своими мягкими, светлыми волосами.
Он смотрел на нее с глубоким удивлением, и в первую минуту даже забыл отнять руки.
– Невероятно! Что с тобой? Почему ты так сильно жалеешь меня? Твоя жизнь полна беззаботных забав и детских шалостей… Какое тебе дело до моих страданий? Я безумец и убийца. Что тебе до меня? Да и к чему мне твоя пустая жалость? Что она может изменить в моей горькой жизни?..
Бланш подняла на него глаза, в которых застыла глубокая тоска, и тихо проговорила:
– Неужели же ничто на свете не сможет излечить вашу жестокую боль? Если бы я только знала, как это сделать… Я отдала бы все, что у меня есть, за то, чтобы в ваших глазах хоть однажды сверкнула радость…
– В мире нет того, что могло бы утолить мою тоску, – отвечал сарацин. – Я сам не знаю, что мне нужно… Я знаю только, что я несчастен. Но никому из людей неизвестно, как сделать меня счастливым… Даже самому Богу.
– Что это? – вдруг спросила Бланш, глядя на его руку.
Все пальцы и ладонь монаха были покрыты мелкими ранками: порезами и ожогами. Некоторые раны были еще свежими, другие, напротив, уже затянулись и превратились в едва заметные шрамы.
– А, это, – улыбнулся он. – Это витражи. Я очень люблю их. Но они, видно, не платят мне тем же. Они, как капризные дети, которые не слушаются своей заботливой матери…
– Те, кто любят, тоже иногда причиняют боль любимым существам, – задумчиво ответила Бланш. – Скажите, святой отец, могли бы вы рассказать мне о той дивной стране и о вашей вере еще больше, чем поведала мне ваша трогательная повесть?
– О той стране.., – его взор остановился на каких-то далеких, незримых образах. – Как давно никто не просил меня об этом…
Они сели на холодный, пыльный подоконник. Бланш приготовилась слушать, время от времени поднимая глаза на учителя. Он был погружен в дорогие сердцу воспоминания, и странные, мимолетные выражения, сменяя друг друга, быстро пробегали по его строгому лицу. Они сидели неподвижно. Сияющие солнечные лучи освещали их сосредоточенные лица.
– Это одно из самых прекрасных мест на земле, – наконец начал сарацин. – Я отдал бы полжизни, чтобы хоть на час увидеть тот дивный край. Быть может, рай находится именно в Аль-Андалусе. Его веселые площади залиты солнцем. Холодные капли фонтанов касаются пересохших губ. Благоухающие, цветущие деревья дарят путнику долгожданную и желанную тень. Женщины там носят белые покрывала. Должно быть, они похожи на ангелов… Изящные, хрупкие башни мечетей возносятся к необъятному небосводу и тонут в белых хлопьях облаков. Мать часто говорила, что там так много простора и света, что душа теряется в нем, блуждая между далекими, неземными мирами… Там люди суровы, жестоки и прекрасны. Они читают намаз на рассвете, в час, когда тают последние звезды…
Он умолк, созерцая нарисованные им чудесные картины. В потухших глазах засветился огонек восторга и вдохновения. Бланш слушала, боясь глубоко вздохнуть, чтобы не разрушить этот дивный, невероятный сон.
– Мой отец был в той великолепной стране, – сказала она, очнувшись от волшебного видения. – Но я не решалась расспросить его об этом… Если бы мне выпало счастье оказаться там, я бы никогда не вернулась обратно… Тот край прекрасней самого безумного видения! Но расскажите мне, почему эта чудесная земля проклята Господом? Отчего ее жители блуждают во мраке страшных суеверий? Почему отвергают Спасителя? Об этом читал нам отец Готье. Как странно… Все священники говорят это. А между тем, в ваших за-писках сказано совсем другое… Я не понимаю…
– Христианам ничего неизвестно о последнем откровении, – прервал ее сарацин с надменной нотой в голосе.
– В «Песне о Роланде», которую читал отец Готье, все время говорится о «язычниках» и «неверных»…
– Мне это хорошо известно. Какое безумие! Мы вовсе не язычники. Мы верим в одного лишь всемогущего Аллаха. В его руках наши ничтожные жизни…
– А как же Магомет, которому поклоняются сарацины? Но у вас я прочла, что он разрушал идолов… Однако, нам всегда говорили, что неверные идолопоклонники.
– О ужас! Люди Писания безнадежно слепы! Они возводят хулу на последователей Пророка. Их глаза закрыты. В последний час они откроются, и они ужаснутся своему невежеству… Мы не идолопоклонники. Гробница Пророка потрясла христиан своей пышностью, и они решили, что мы поклоняемся идолам. Безумцы! Аллах же – единый и всемогущий Господь, в которого верят и христиане…
– О! – воскликнула потрясенная Бланш. – Так значит мы с вами верим в одного и того же Бога! Как же мало нас разделяет! Я думала, что между нами черная пропасть, а нам всего лишь надо подать друг другу руки, чтобы стать ближе… Но как же Магомет? Отец Готье называл его Антихристом и описывал, как ужасного вероотступника…
– Такова участь праведников, – со вздохом отвечал ей учитель. – Мухаммед был великим Пророком, мудрым и благочестивым человеком. Многие хулили и поносили его еще при жизни, ибо он нес людям великую истину. Страшно подумать! Ваши хронисты писали о нем, как о вероотступнике, пристрастившемся к вину, и даже, как об убийце! Да простит им великий Аллах! Они ничего не ведают. Пророк был самым благочестивым и праведном человеком на земле, не знавшим порочных и преступных человеческих наслаждений. Но его чистота и величие вызывали у людей злобу. Многие проклинали его за то, что он принес миру последнее откровение. Но мы не отступимся от гонимого. В Священном Коране сказано: «Мухаммед только посланник. Нет уже теперь посланников, которые были некогда прежде него; если и он умрет или будет убит, то ужели вы обратитесь вспять?» Таким же великим Пророком был и Иса, который даровал вам Писание.
– Иисус? – переспросила Бланш.
– Да, у вас зовут его так.
– Но Иисус был сыном Бога, а не пророком. Так нам говорят священники…
– В Священном Коране сказано, что это выдумки христиан. У великого Аллаха нет детей. Не может он породить себе подобное. Он единственный совершенен. Иса был всего лишь праведником и Пророком. Но христиане вознесли его и своих первосвященников, как Бога.
– Но ведь Иисус творил великие чудеса, – с сомнением начала девушка. – Не будь он сыном Господа нашего, как такое было бы возможно?
– Мусульмане говорят, что это тоже выдумки христиан, – отвечал он. – Но в «Библии» описаны его великие чудеса. Не знаю, что и думать… Мне неизвестна истина.
Бланш приложила тонкий пальчик ко лбу и надолго задумалась. Потом она медленно заговорила:
– Но почему мусульмане так жестоко ненавидят нас? А христиане призывают беспощадно сражаться с ними в Крестовом походе? Ведь оказывается, что между нашей верой и вашей так много сходства!
– В Священном Коране нет указаний на то, что нужно враждовать с христианами. Им было даровано Писание. Они не знают лишь последнего откровения. Но между людьми стоит плотная завеса невежества и мрака. Ваши хронисты и монахи знают о нас слишком мало, а наши праведники, в свою очередь, не знают всего о христианах. Кроме того, государям слишком мил запах войны и человеческой крови! Люди слепы и жестоки. В Священном Коране сказано, что нужно воевать лишь с язычниками и безбожниками, подобно тому, как у вас велят казнить еретиков.
– И вы смогли бы поступить так? – воскликнула Бланш, снова хватая его за руки.
– Я никогда больше не стану убивать, – твердо произнес сарацин, и пламя мрачной решительности вспыхнуло в его глазах. – К тому же, чем я, несчастный безумец и отверженный изгнанник, лучше любого еретика? Моя душа полна отчаяния и сомнений…
– О, – прошептала Бланш, – вовеки я не смогла бы отнять чью-нибудь жизнь… Я простила бы и самого падшего еретика. Я рыдала бы и над муками Люцифера в пылающем аду! Каждое творение Господа, даже самое заблудшее, достойно пролитой над ним слезы…
– Но мне пора уходить, – спохватился монах, взглянув в окно. Солнце уже стояло высоко в небе, было за полдень. – Меня ждут в монастыре.
– Еще мгновенье! Я хочу просить вас о милости.., – девушка опустила глаза. – Могу я отныне звать вас Юсуфом?
При волшебных звуках этого имени по бледному, измученному лицу сарацина пробежало странное, непередаваемое выражение. Какой-то далекий, внутренний свет мгновенно вспыхнул в его глазах. Губы задрожали. Тысячи воспоминаний разом нахлынули на него. И сквозь искаженные разочарованием и горем черты сурового монаха внезапно проглянул юный и забытый образ прежнего Юсуфа.
– Да, – ответил он еле слышно.
========== XXI Праздник ==========
О времена соблазнов, горьких слез,
Век зависти, гордыни и мученья,
О времена тоски, ушедших грез,
Век, чьим недугам нету излеченья,
О времена конца, ожесточенья,
Век, в коем страх и зависть мы познали,
О времена к бесчестному влеченья,
Век нашу жизнь снедающей печали.
Эсташ Дешан
Wir haben davon niemals je genug.
Nicht macht uns satt.
Die Gier kommt nie zur Ruh,
denn die Leere in uns drin
wächst jeden Tag.
Die Angst vorm Nüchtern sein
Verflogt uns immer zu.
Tanzsaal. Tanz der Vampire
Нам никогда не бывает слишком много.
Ничто не насыщает нас.
Жажду никогда не утолить,
Ведь пустота в нас самих
Растет с каждым днем.
Страх иссохнуть
Преследует нас всегда.
«Бальный зал». Мюзикл «Бал вампиров»
В веселые предрождественские дни Гильом де Леруа устроил большую, шумную охоту. На нее собрались сеньоры и дамы из всех окрестных замков. На белом снегу, изрезанном причудливыми тенями черных, тонких ветвей, костюмы знатных гостей сверкали яркими красками, подобно первым цветам на весеннем лугу. Слышался заливистый лай собак, нетерпеливое ржание лошадей и восторженные возгласы.
Дикая, древняя забава заставляла играть кровь благородных сеньоров не хуже, чем жаркая битва. Как отрадно предаться бешеной скачке по темным лесам и холодным равнинам после скучных, серых дней, проведенных в сырых стенах старых замков. Морозный ветер бил в лицо, заставляя щеки пылать ярким румянцем, волосы дам выбивались из причесок и падали на пылающие лица, сердце, как обезумевшая птица, бешено скакало в груди… С жестокой страстью праздные люди преследовали какое-нибудь бедное, загнанное животное, раз нельзя было преследовать несчастное человеческое существо…
Такое великолепное развлечение, как графское охота, было редкостью в скучной и пустой жизни местных сеньоров. И поэтому прекрасные дамы, желая продлить краткое, но чудесное веселье, упросили сеньора де Леруа устроить после Рождества роскошный праздник с представлениями и танцами. Сеньор де Леруа охотно дал согласие. Его пышный двор славился добрыми пирами и незабываемыми празднествами, которые подчеркивали величие и могущество гордого сеньора.
Весть о предстоящем празднике разнеслась по всей округе, и в назначенный день к великолепному замку графа съехалось множество разодетых гостей из соседних владений.
Невероятно прекрасный замок графов де Леруа не имел ничего общего с убогими, полуразрушенными, древними замками остальных сеньоров. Это монументальное, огромное здание сияло чистотой и новизной и подавляло своим пышным величием. На фоне окрашенного закатными лучами неба вырисовывались массивные башни с черепичными крышами и длинные зубчатые стены. Багряные лучи ласкали новую, яркую черепицу, одевая крыши пылающим золотым покровом. Гуляя по толстым, крепким стенам, можно было видеть чудесные, мирные пейзажи: спокойные воды реки, в которых зимой отражались голые, черные ветви деревьев, а осенью падали высохшие, умирающие листья; убегающие вдаль тихие равнины, теряющиеся в море пушистых, белых облаков; далекую, едва различимую синеву таинственного, полного ночных чудес леса… Тяжелые ворота замка были покрыты вычурной, искусной резьбой. Над островерхими крышами, подобно стае диковинных райских птиц, парили и плескались на ветру бесчисленные, разноцветные штандарты и знамена. Графский замок был похож на чарующее, волшебное видение. Его капризный силуэт отражался в зыбких водах реки. И нельзя было понять, какой из двух замков настоящий. Ибо жилище знатного сеньора было так прекрасно, что казалось порождением самой дерзкой фантазии или сладкого сна!
Внутри гостей встречал такой же удивительный блеск, как и снаружи. Начищенные полы и высокие потолки были расписаны яркими узорами. Стены были увешаны чудесными шпалерами, выполненными руками искусных мастеров. На каждой из них зрителей встречал драматичный библейский сюжет, нарисованный с потрясающим изяществом. О чудо! Здесь можно было увидеть даже толстые книги в драгоценных, усеянных сверкающими камнями, переплетах. Их страницы покрывали очаровательные миниатюры, изображающие сцены из крестьянской или, напротив, придворной жизни, и наивные пейзажи с картинами разных времен года. Утром огромные залы были пронизаны золотистым солнечным светом, вечером их освещал дрожащий, неровный огонь факелов и свечей.
В главной зале, на высоком троне с резной, изящной спинкой торжественно восседал сам Гильом де Леруа, милостиво принимая приезжавших гостей. Он был облачен в великолепное алое одеяние, сверкавшее роскошью и пламенеющей красотой. Длинные рукава небрежно падали на подлокотники кресла, поза графа была полна пленительной грации и непринужденности. По губам скользила тонкая улыбка. За троном сеньора де Леруа скромно стоял его сын, повсюду сопровождающий графа, как тень.
Благородные гости съезжались отовсюду. Казалось, замок Леруа привлекал разодетых дам и сеньоров подобно тому, как яркий светильник влечет к себе ночную мошкару. В числе приглашенных прибыли и барон с баронессой де Кистель. Приехал сеньор де Сюрмон со своими юными дочерьми, одетыми в простые белые платья, в сопровождении воспитателя девиц, брата Жозефа. Из монастыря Сен-Реми прибыл только сам аббат со своим молодым гостем, Жилем дель Манжем. И еще множество других жителей этих мест.
Как только все приглашенные оказались в сборе, Гильом де Леруа знаком велел начать праздничное представление. Под благосклонные приветствия на середину залы выбежали актеры, облаченные в длинные светлые костюмы, усеянные дешевыми безвкусными блестками. Они представляли куртуазную мистерию, в которой трое благородных рыцарей добивались любви Прекрасной Дамы. Они горячо пререкались, доказывая силу своих чувств, сражались на деревянных мечах и пускались в бесконечные странствия, чтобы подвигами и немыслимыми обетами заслужить благосклонность своей избранницы. На все эти бесчисленные приключения с наигранной улыбкой взирала миловидная актриса в синем плаще и с невероятно высокой короной на голове. Актеры торжественно декламировали напыщенные, тяжеловесные стихи и делали преувеличенные, картинные жесты, пытаясь изобразить ужасные страдания влюбленных.
– Это так красиво! – восклицала Клэр де Сюрмон, восторженно сверкая глазами, и дергая за рукав стоявшего рядом с ней Жиля. – Их костюмы такие блестящие! О, каждая дама мечтала бы, чтобы ее любви добивались с таким рвением!
– Это пустяки, дорогая Клэр, – мягко улыбался горожанин. – В Валансьенне я видел куда более красивые представления. Там были танцующие струи фонтанов, спускающиеся с небес ангелы и огнедышащие драконы!
– О, что вы говорите! Да неужели?
Равнодушно взиравший на мистерию граф Леруа жестом подозвал к себе брата Жозефа и тихо спросил:
– Как вы находите это зрелище?
– Монсеньор граф хочет услышать похвалу своим актерам или правду? – улыбнулся монах.
– Мой дорогой Жозеф, у меня есть множество придворных льстецов, от которых я каждый день слышу пустые и лживые похвалы. Если я обратился к вам, значит мне понадобилось правдивое суждение об этом представлении.
– Я нахожу, что стихи ужасны, а костюмы актеров настолько безвкусны и нелепы, что на них тошно смотреть, – искренне ответил сарацин.
– Признаться, я и сам так думаю, – согласился граф де Леруа. – Что поделать… В этой глуши трудно найти порядочного рифмоплета.
– Их везде трудно найти, – отозвался монах.
Тем временем, бесконечное представление подошло к концу. В итоге выяснилось, что одного из рыцарей звали «Желание», а другого – «Сладострастие». Дама же досталась третьему, звавшемуся «Небесной любовью», ибо она представляла собой аллегорию Девы Марии. Высокая мораль мистерии гласила: «Не следует искать земных, обманчивых наслаждений. Нужно обратить свои помыслы к Небесной любви. Лишь это способно принести человеку спокойствие и счастье».
Доиграв представление, актеры покинули залу, сопровождаемые возгласами всеобщего восторга и восхищения.
Их место тут же заняли музыканты, и начались долгожданные танцы. Граф Леруа сам открыл бал, пригласив блистательную баронессу де Кистель. Красивые, изящные и грациозные, они составили прекрасную пару.
Многие молодые сеньоры обратили свое внимание на девиц де Сюр-мон. Но Бланш упорно отвергала все приглашения, и скоро ее оставили в покое. Клэр, напротив, с радостью бросилась в водоворот музыки, смеха и развлечений, упиваясь волшебной атмосферой вечера.
Неровный свет свечей, мешавшийся с последними лучами заката, скользившими по зале, озарял это странное зрелище. Серебристые искры время от времени пробегали по полустертой позолоте провинциальных нарядов. Платья отличались безвкусной, кричащей роскошью. Движения дам и кавалеров поражали изяществом и механической размеренностью. Равнодушно встречались потухшие взоры и холодные руки. На бледных лицах играли натянутые улыбки. Наигранный смех и оживленная беседа прикрывали бездонную пустоту и жестокую, пожирающую умирающие сердца, скуку… Они были похожи на блестящих кукол, внутри которых сломался странный, искусный механизм. И теперь в их движениях нет ни прежнего огня, ни жизни… Застывшие лица напоминали раскрашенные маски актеров, прячущих под фальшивыми драмами подлинную, глубокую тоску своей опустошенной души… Изящные кавалеры и дамы кружились по зале, подобно ярким опавшим листьям, которые злой осенний ветер стремительно уносит неведомо куда…
После танцев хозяин любезно пригласил всех к ужину. В соседней зале большие деревянные столы ломились под тяжестью различных угощений. Здесь было множество блюд с зажаренной дичью, высоких, увенчанных искусными фигурками, пирогов, ароматных сладостей и доброго вина. Граф собственноручно разрезал самый красивый пирог, и из него выпорхнула стайка маленьких птичек, что очень позабавило и насмешило гостей.
Потом начался шумный и веселый пир. Сеньоры брали куски мяса прямо руками, проливали вино на стол, шутили с дамами и развлекались от души.
Сесиль что-то с улыбкой шептала графу. Внезапно сидевший рядом с ними барон де Кистель воскликнул громовым голосом:
– Что ты там плетешь? Я не согласен на это! Волчье Логово принадлежит тебе, а значит и мне тоже. И монсеньор граф тут ни при чем. Если это неправда, пусть черти хорошенько поджарят меня в аду!
Веселый шум и шутливые голоса мгновенно смолкли. Воцарилась напряженная тишина. Все взгляды обратились на барона, лицо которого заволокли мрачные тучи обиды и гнева. В воздухе собиралась гроза.
– Вы забываете, – ледяным тоном произнес граф де Леруа, – что Волчье Логово является моим фьефом, и что я законный сюзерен этих земель.
– Не хочу ничего знать об этих путанных обычаях! – рявкнул сеньор де Кистель, стремительно вскакивая из-за стола.
От его резкого движения стол пошатнулся, один из серебряных кубков перевернулся, и красные капельки вина побежали по белоснежной скатерти, забрызгав широкие рукава роскошного графского наряда… Страшная бледность покрыла надменное лицо Гильома де Леруа. Его взор остановился, губы дрогнули. Дрожащим от неслыханного оскорбления голосом граф медленно и отчетливо проговорил:
– Сеньор де Кистель, я требую немедленного извинения за нанесенную мне обиду и за вашу невероятную дерзость. Вы должны помнить, что я ваш сеньор, и вы клялись мне в глубокой верности. А также помнить то, что оскорбления, нанесенные мне, вашему государю, равны оскорблению самого Господа! Берегитесь, быть может вам будет мало всей вашей крови, чтобы смыть эти несколько капель вина, коснувшиеся моих рукавов!
Он говорил негромко, но в зловещей тишине, спустившейся на залу, его голос далеко разносился по комнате, порождая смутное, странное эхо.
– Монсеньор, разве вы не видите, барон просто-напросто пьян. Он про-лил вино нечаянно! – воскликнула Сесиль, хватая государя за руки. – Проявите великодушие! Простите его!
Сеньор де Леруа холодно отнял руки.
– Я хочу услышать извинения от самого барона, – настойчиво повторил он.
– Простите, – недовольно буркнул сеньор де Кистель, усаживаясь на место. – Сегодня сила не на моей стороне… Но мы еще поглядим.., – зловеще пробормотал он себе в усы.
Тучи ссоры быстро рассеялись, и пир продолжался с еще большим неистовством, чем прежде. Лица раскраснелись, зазвучал непристойный смех и грубые песни.
Брат Жозеф не вмешался в спор из-за своего старого владения. Он не слышал и не видел происходившего вокруг. Сидя за самым дальним концом стола, он в отчаянии пил вино, осушая стакан за стаканом и мрачно уставившись в одну точку. Внезапно чья-то тень легла на стол прямо перед ним. Сарацин медленно поднял голову. Возле него стояла баронесса де Кистель в тяжелом, лиловом платье. То ли от траурного оттенка ткани, то ли от зыбкого освещения, ее лицо казалось еще бледнее, чем обычно. Ярко накрашенные губы пламенели на лице, как кровавая рана.
– Что я вижу, Жозеф? – начала она, разыгрывая удивление. – Теперь ты утоляешь свои горести вином? Как это непохоже на тебя. Ты ведь так часто говорил, что из-за твоей мазни у тебя не остается времени на развлечения.
– Чего ты хочешь? – спросил он хриплым голосом, глядя на кузину затуманенным взором.
– Хочу посмотреть, до какой глубины дошло твое падение. Как же ты жалок! Как ничтожен. У тебя ничего не осталось. Ты тонешь в своем ужасном безумии. Ты будешь опускаться все ниже и ниже. Ведь ты и сам чувствуешь, как медленно разлагается твоя плоть и кровь… И с каждым днем это будет происходить все быстрее и быстрее. Неумолимое разрушение! Вот что стало твоим жестоким уделом. Ты наказан по заслугам. К чему ведет твое дикое упрямство? Ты все еще не хочешь уступить мне…
Взгляд сарацина был холоден и равнодушен.
– Чему ты радуешься? – бесцветным голосом спросил он. – Разве и ты не мертва при жизни, как я? Как и все в этой зале. Что есть у тебя? Твой сын? Но может ли это дать женщине полное счастье? Ты не знаешь, что значит любить мужчину. Вспомни, как сказано в Библии: «А ты, опустошенная, что станешь делать? Хотя ты одеваешься в пурпур, хотя украшаешь себя золотыми нарядами, обрисовываешь глаза твои красками, но напрасно украшаешь себя: презрели тебя любовники, они ищут души твоей».
Жозеф умолк и снова опустил голову. Черты Сесиль были искажены от горькой обиды.
– А ты? Разве тебе дано любить? – воскликнула она, сдерживая готовые пролиться слезы. – И ты никого не любишь… Тебе тоже не дано узнать, что значит любить женщину…
– О, я не хочу этого знать. Не хочу…
Сесиль больше не хотелось говорить. Она стремительно отошла от стола, прижимая руки к груди, точно там пылала только что нанесенная рана…
Жозеф остался один. Он окинул залу блуждающим взглядом. Все вокруг были пьяны и безумны. Ужасные проклятья и богохульства мешались с грубым хохотом. Кто-то еще вел беседу заплетающимся языком, кто-то уронил голову на стол. Лица пылали, взоры были мутны, великолепные наряды измялись и испачкались, и при красноватых отблесках факелов предстала во всем отвратительном убожестве полустертая и тронутая тлением позолота. Жозефу казалось, что яркое вечернее освещение обнажило не только жал-кую, обманчивую роскошь нарядов. На искаженных, пьяных лицах, под слоем облупившихся румян или под выступившим потом проступали черты скрытых, уродливых пороков, дикой вражды, забытых страстей и беспросветного отчаяния… Он будто бы видел перед собой восставших из могил мертвецов, с которых клочьями свисала их истлевшая одежда и источенная временем кожа… Да, он сказал правду: все в этой зале были мертвы еще при жизни! «Раскрашенные гробы»…
Внезапно взгляд его остановился на каком-то светлом пятне возле окна. В огромном кресле, поджав под себя ноги, сидела хрупкая девушка и чертила тонким пальцем какие-то таинственные узоры на пыльном, каменном подоконнике. Она ничего не слышала и не видела. Ее здесь не было.
Он узнал Бланш. Она снова возникла перед ним, как странное, болезненное видение, как молчаливый и загадочный призрак. Она и вправду была здесь совершенно чужой и лишней. Это бледное, печальное создание было настолько чуждо всему окружающему фальшивому блеску, что Жозеф почувствовал нестерпимое удушье в этой роскошной, уродливой зале. Оно было настолько сильным, что он с радостью бы выбросился в окно, лишь бы покинуть этот жуткий, полумертвый пир!
Он стремительно вскочил с места, неверным шагом пересек комнату, схватил за руку испуганную девушку и бросился прочь. Через мгновенье кошмар остался позади. Они вновь оказались на свободе…
========== XXII Ночная прогулка ==========
Eine Schönheit in den Augen der Nacht,
ein verwunsch’nes Sternenkind,
zärtlich wie der Wind
und für mich bereit,
verzaubert unser‘n Mitternachtsball!
Tanzsaal. Tanz der Vampire
Красота в глазах ночи,
Заколдованное звездное дитя,
Нежное, словно ветер,
Готовое для меня,
Очаровывает наш полуночный бал!
«Бальный зал». Мюзикл «Бал вампиров»
О, что за трепет душу мне объял,
Когда я обернулся к Беатриче
И ничего не видел, хоть стоял
Вблизи нее и в мире всех величий!
Данте Алигьери «Божественная комедия»,
Рай, песнь XXV
Поодаль я заметил Саладина.
Данте Алигьери «Божественная комедия»,
Ад, песнь IV
Высоко в ночном небе сверкали далекие звезды. Оно было похоже на бездонную черную пропасть, опрокинутую на головы людей. Ветра не было. В неподвижном морозном воздухе медленно кружились редкие, крупные хлопья снега и тихо ложились на землю. Огромный, желтый диск луны окружали рваные лиловые облака и прорезали корявые, черные ветви. Где-то вдалеке слышался тихий лай собак. Ноги увязали в снегу, а ночной холод оставлял на губах свежий, колючий привкус.
Юсуф шел быстро, по-прежнему не выпуская руки Бланш, и не говоря ни слова. Наконец, устав от быстрой ходьбы, она отважилась спросить:
– Скажите, куда вы меня ведете? Вы меня напугали. Я задумалась, а вы так внезапно схватили меня за руку и даже ничего не сказали…
– Мне было не до долгих размышлений. Я хотел уйти. Мне необходимо было бежать оттуда! От этого места веяло тяжелым запахом тления… Я отведу тебя в замок, а сам вернусь в монастырь.
– Но ведь вы могли бежать и без меня…
Он резко остановился и впился в ее лицо сверкающим от волнения и выпитого вина взором. Тени проплывавших по небу облаков время от времени пробегали по их неподвижным лицам.
– Нет, я не мог, – с усилием ответил сарацин. – Не мог. Когда я случайно взглянул на тебя… Ты не должна была там оставаться! Среди всей этой толпы мертвецов ты была, как сверкающая, серебряная звезда, упавшая с небес в Преисподнюю! Ты была, как светлый ангел в аду. Как призрак, среди людей из плоти и крови.
Он схватил ее за плечи и притянул к себе, пристально и сосредоточенно рассматривая ее лицо.
– Но я ведь знаю, ты не ангел, у тебя ужасные глаза! В них пылает огонь ада… Но ты и не ведьма, не демон, не призрак. В тебе нет зла и мрака. Это чудовищно! Я не понимаю… Скажи мне наконец, кто же ты?!
Он резко дернул Бланш, приблизив ее лицо к своему. В его расширенных зрачках плясал огонь отчаяния и страха.
Она не опустила глаза, а, все так же спокойно глядя на него, ответила:
– Я не знаю, о чем вы спрашиваете. Я просто смертная девушка.
Черты сарацина болезненно исказились, и, как бы потрясенный внезапным откровением, он с жаром воскликнул:
– О, в том-то и дело, что ты не просто! Не просто…
Его волнение усилилось, и он снова потащил девушку за собой. Но тут уже Бланш взяла его за плечи и попыталась повернуть к себе. Сарацин остановился.
– Что с вами, Юсуф? – дрожащим голосом начала Бланш. – Что случилось? Вы выпили слишком много вина. Вы расстроены. Вы ведете меня в ночь. Нет, мне не страшно за себя… Но я едва успела захватить с собой плащ, а вы даже не взяли свой. Разве вам не холодно? Ваше лицо кажется мне таким бледным и растерянным… В чем дело? Часто вино доводит вас до такого состояния?
