Текст книги "Безликий и Чудовище (СИ)"

Автор книги: Atyra Rommant

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

– Хех, ну что, пацан, с боевым крещением тебя! Как тебе встрясочка? Мож’ еще таз так прокатишься, а?

– Нет!!!

В разгромленную хижину возвращаться не стали. Это было бы слишком опасно. Привал устроили прямо в лесу, под вековым дубом с широкой кроной. Агния рвало весь вечер. Очевидно, эта «встрясочка» ему явно не понравилась. Но ничего. Настоем напоили, в одеяло закутали, и сейчас он тихо лежал и наблюдал за уходящим в звездное небо столбом дыма, исходящим от костра.

– Ну что, лучше? – К мальчику приблизился Лейв. Агний смог лишь кивнуть. Он был невероятно слаб.

– Ну вот и хорошо! – С этими словами ясноглазый парнишка присел рядом с другом и тут же раздался приглушенный треск. Лейв как ошпаренный тут же встрепенулся и оглянулся. У бедного мальчика перехватило дыхание.

Поняв, что случилось что-то неладное, Агний приподнялся на холодных руках, подавил головокружение, и после этого несколько секунд молча, будто не до конца понимая происходящего, наблюдал за тем, что происходило перед ним. Заикающийся и чуть ли не плачущий Лейв сгребал в ладонь осколки амулета, который лишь день назад ему отдал Зигмунд, и который только что раскололся под весом мальчика. И тут внимание Агния привлекло другое; то был свернутый листок бумаги, находившийся еще совсем недавно внутри подвешенного на веревочке бутылька. Он буквально раздувался, словно намоченная губка, пока не стал стандартного размера. Как только процесс роста полностью прекратился, темноволосый мальчик взял лист и развернул его. Заметив это, Лейв подсел к другу и тоже посмотрел на листок.

Как оказалось, никаких таинственный заклинаний на том куске обработанного дерева не оказалось. Это был относительно обычный, тонкий, чуть пожелтевший бумажный лист… с детским рисунком на нем.

На рисунке были изображены, по всем канонам, в первую очередь каравая линия, заменявшая, по всей видимости, пол, и три фигуры. Первой, самой низкой, судя по всему, был улыбавшийся черноволосый ребенок с темными точками-глазками. Второй (даже по меркам рисунка ребенка неестественно огромной) фигурой был светловолосый мужчина, тело которого заменял широкий прямоугольник, разрисованный под утепленную рубаху, а на плече и мужчина сидел какой-то непонятный двуногий и беззубый крокодил с крыльями и серым оперением. Несомненно, двух персонажей мальчики сразу узнали. Но кто же этот ребенок?

Агний косо – это было заметно даже несмотря на закрывавшую лицо паренька копну волос – посмотрел на Лейва. Заметив это, мальчик замотал головой.

– Э-Это не я! Я такого не рисовал! Точно помню!

И в этот момент, под светом плясавших языков костра, сквозь тонкую бумагу стали проступать некие символы, написанные на оборотной стороне листа. Мальчики перевернули его и всмотрелись.

Там было лишь одно маленькое предложение, буквы в котором плясали, соревновались друг с другом по толщине и высоте. Агнию даже и не требовался навык чтения или же даже сощуренные глаза Лейва, начавшего читать это короткое послание вслух, чтобы определить, что написаны эти слова были с жуткими ошибками.

– Па-п-а… – Запинаясь прочитал Лейв. – Йа тибя лю… Любю? Тфу-ты! Люблю!

А снизу подпись:

«Бальтазар»

Глава 9. Диалог

– А вот это уже номер… – С полуприкрытыми губами, качая головой, пробормотал Имир после того, как рисунок с надписью оказался в его руках. После еще одного детального осмотра, парень просто хмыкнул, вновь вручил кусок бумаги в руки Лейва и вновь направился поддерживать костер, путем тыканья в бревна палкой и раздувания пламени. Агний с Лейвом переглянулись. Уж чего-чего, а такой спокойной реакции они уж точно не ожидали.

– Ты… Ты что, об этом знал? – Наконец, с нажимом на каждое слово, пролепетал голубоглазый парнишка.

– Ну, не знал. Догадывался. – Коротко отчеканил Имир. – А если серьёзно – тут даже удивляться нечему. Жил-да-был одинокий волшебник, у него появился маленький ученик, которого обижали нехорошие родственники, тот взбесился, угробил их всех, учитель мягкотелый своего любимчика, ясен пень, угробить не смог, и вместо этого умотал с доброй половиной королевства высоко в горы, коротать свои вечные деньки с таким же, как он, бессмертным дроздом. – За последние слова Имир получил знатный клевок по макушке от слетевшего с близлежащей ветки Гора, который, после своего молниеносного нападения, вновь принял своё первоначальное положение.

– Да, но… Почему он в таком случае не попытался договориться с Бальтазаром? Ну, в том смысле… Если у него и Зига были и впрямь тесные отношения, почему учитель не мог… Допустим… Просто выяснить заранее, в чем проблема, и всё уладить? – Вновь обратился к своему смотрящему злобным взглядом в сторону сапсана и нервно потирающему голову брату Лейв.

– Ты это сейчас серьёзно? – Имир, демонстративно запрокинув голову назад, надрывно усмехнулся. – Лейв, Бальтазар – псих. А с психами беседовать бес-по-лез-но. Они сами иной раз не знают, что с ними такое, чего они хотят, да и вообще… Мне-то откуда знать? Это надо у самого Зигмунда спросить… И-и да, кстати… – Имир вдруг резко помрачнел и призадумался. – А ты как узнал, что эти закорючки в твоём альбоме как-то подействуют на листву?

– Что?

– Ну, когда мы Агния ловили. – Парень кивнул в сторону всё это время стоявшего поодаль и не смевшего вмешиваться в разговор мальчика.

– А-а, ну, я чисто по рефлексу. Ты же понимаешь, всегда, когда у нас что-то в доме падало, я это «что-то» ловил. Помнишь? Вот и привык.

– Хорошо, хорошо, понял. Но… Действия альбома же распространяются лишь на предметы, на которые воздействовал Зигм-у-унд… – Последние слова по громкости шли на спад, словно по ступенькам. Очевидно было, что Имир сейчас очень сильно пожалел, что вообще начал разговор об этом. На мгновение воцарилась гробовая тишина.

– Т-Ты этим что хотел сказать? – Наконец несмело прервал всеобщее молчание Лейв, не сводя широко распахнутых глаз с брата. – Из него что, эту силу выкачали? Его там что, пытают?

– А-а-ах, Лейв, Агний, слушайте… Мы за сегодня достаточно сильно устали, так ведь? – Попытался, как смог, разрядить обстановку, и, приобняв обоих мальчиков за предплечья, продолжил:

– Ведь устали, так ведь? Во-о-от, в таком случае – спать. Здоровый сон – счастливое утро! Всё! Баю – бай!

Хоть это и было лишь спонтанным предлогом для того, чтобы отвлечь мальчиков, не прошло и десяти минут, как с самодельных лежанок послышалось сладкое посапывание, которое буквально гипнотизировало и без этого валившегося с ног Имира.

Агний заснул быстро. И снилась ему Искури. И Орландо. И Имир с Лейвом. И люди с ковчега. Они смеялись, разговаривали о чём-то и были счастливы. Как большая, дружная… семья? Но всё-таки больше всего мальчику запомнилась именно Искури. Она часто обнимала его, с увлечением о чём-то с ним беседовала, с увлечением говорила о том, какие их всех ждут великие дела и что при поддержке Агния и всех остальных рабов они точно победят, и при этом через каждые десять минут интересуясь, не хочет ли мальчик есть. У Агния было не слишком много примеров, чтобы сравнить, но он был уверен, что именно так и ведёт себя настоящая мама. И образ этой «мамы» ещё долго будет следовать за маленьким рабом в его последующих злоключениях.

Имир тем временем думал.

А если так подумать, то Лейв прав. Пусть и не договорился, но… Почему Зигмунд ничего не предпринял? Что было в этом ироде такого особенного, что величественный мудрец, живущий на земле не один век и до капилляров пальцев закаленный жестким воспитанием носившего военный чин родителя смог вот так просто оставить эту мерзость в живых? Да, сейчас Бальтазар определенно сильнее, это и объяснимо, он наверняка не один год готовился к этому вторжению, но тогда? Тогда-то что воспрепятствовало самому жесткому суду над самопровозглашенным королём? Учитель же всегда так нетерпимо относился к своим ошибкам, так чего же ему стоило просто устранить одну из них одним взмахом руки?

– Зиг, ну почему же?

Внезапно раздавшийся со стороны приглушенный клич заставил парня на мгновение потерять способность дышать. Гор сидел всё на той же ветке и внимательно глядел на своего подопечного, чуть наклонив при этом пернатую головку в сторону.

– Тфу-ты, блин… – Прошипел про себя Имир, после чего вновь бросил взгляд в сторону сапсана. – Ну? Чего молчишь? Наверняка Бальтазара еще пацаном застал, так ведь? – В ответ послышался еле слышный присвист.

– Ну, и чё? Сразу расписывал, как предков своих потрошить будет, или как? – Имир нервно усмехнулся, а потом присел на специально поставленное около костра толстое палено, перевел взгляд на танцующие в ночной мгле языки пламени и тяжко вздохнул. Тем временем Гор подлетел ближе.

– Я всё равно в жизни не поверю, что этот больной урод стоил хотя-бы сороковой доли тех жизней, которых он угробил.

После этого на несколько мгновений вновь воцарилась гробовая тишина, пока Имир, всплеснув руками, наконец, резко не поднялся с места и с короткой фразой: «Ладно, всё, на боковую» не направился к своему спальному месту.

Гор терпеливо проследил, как ворчливый юноша тушит костёр, стягивает с себя тяжелые сапоги, как укутывается в тонкий плед, некогда называемый им же «салфеткой», и медленно погружается в мир снов. Постепенно, ночная тишь обволокла поляну своими невесомыми руками. Только ему, Гору, нельзя утихомириться.

Пусть он и не простая птица, которая мало того, что прекрасно понимает человеческую речь, так еще и живет бок-о-бок со своим хозяином добрую половину его насыщенной жизни, но всё-таки, как говорил Зиг, и далеко не раз, «Гор – птиц умная, но заносчивая». И это проявлялось в том, что Гор, хоть и был обогащен опытом, но всё-таки еще решался, как неосторожный юнец в молодые свои годы, на отчаянные поступки.

Едва всё на поляне затихло, сапсан еще раз внимательно огляделся и посмотрел на звездное небо, которое выглядело сейчас словно нереальная картинка, приклеенная к простирающемуся до самого горизонта куполу. Ночь еще совсем не глубокая. Заря нагрянет не скоро. Лес дремучий, никто сюда не сунется. А мальчики, в силу событий сегодняшнего дня, проснутся в достаточно поздний час.

Авось, успеет?

Наконец, собрав все свои птичьи силы в желтую лавку и всполошив перья на крыльях и холке, Гор спикировал с ветки вниз и стрелой вознёсся в небо. Он исчез, и даже не заметил перед своим отлетом, что Имир-то вовсе и не спит.

Не подавая ни одного признака бодрствования, молодой человек в упор глядел в спину лежавшего примерно в метре от него и видящего уже девятый сон Агния.

«…Имеет право, при сокрытии врага другого…» – Имир зажмурился, подобрал под себя ноги и вперся лицом в колени. – «Нет, так нельзя! Это бред какой-то… Хотя…» – Парень опять посмотрел на худую, с проглядывавшим сквозь тонкую кожу спину бывшего раба и вновь в его голове начались титанические вычисления, схожие лишь с точным до микромиллиметров вычислением расстояния от Солнца до Земли.

«Извини, Агний. Но так будет лучше всем. Или, по крайней мере, большинству»

***

– Ну-с, вы готовы?

– Момент! – Подняв указательный палец свободной руки, Бальтазар протянул это с наигранным акцентом, который, при нынешнем состоянии царя, показался еще более нелепым и глупым. После этого был до самого дна опустошён пятый бокал второй бутылки за день. После выпитого Бальтазар сильно морщил лицо, раздувал обросшие, словно дремучим лесом неухоженное поле, густой, хоть и короткой, бородой щеки, отчего создавалось такое впечатление, что его сейчас стошнит. А это, вообще-то, было очень даже вероятно. К запланированному на сегодня допросу король подошел максимально ответственно, и начал морально подготавливаться еще с самого утра.

– Вы настолько сильно боитесь встречи с ним? – Чуть приподняв бровь спросил Внутренний Советник. Бальтазар в ответ лишь отвернул скривившееся лицо в сторону и замахал ладонью в сторону собеседника, словно маленький ребенок, отбивающийся от невкусной еды, которую в него пытаются насильно запихнуть. После этого мужчина сразу потянулся к стоявшей у подножия трона бутылке, потряс ею сначала над бокалом, потом над своей зловонной пастью, и, убедившись, что в сосуде не осталось и капли сладкого яда, зашвырнул его во тьму тронного зала и тот, разумеется, разлетелся на кусочки.

– Ладно, всё, пошли. – Еле шевеля губами, пробубнил Бальтазар и начал поднимать свою тушу со столь когда-то им желанного трона, будто она весит целую тонну. Но стоило ему сделать лишь несколько шагов на слабых ногах, как одна из них, как и следовало ожидать, подогнулась и незадачливый правитель плюхнулся на ступени мраморного пьедестала, на котором стояло место его, Бальтазара, каждодневного сидения, и издал протяжный стон, похожий больше на скрип не смазанной двери.

Тяжко вздохнув, Советник просеменил к своему подопечному, который уже успел кое-как примоститься на ступеньки, и, бурча себе под нос что-то про свою «несчастную, больную голову», в сотый раз за день уставился стеклянными глазищами в пустоту.

– Устал я чет’ сегодня… – Вновь еле слышно пробубнил Бальтазар, жалостливо шмыгнув носом. – Может, думаю, ну его?.. Ну, его… Ты понял…

– Ваше величество, вы же..!

– Да ла-а-адно, ладно тебе, шучу я. – Данное безмолвное созерцание пыльных стен в тронном зале продолжалось еще с минуту, после чего Бальтазар отважно, насколько это было возможно в его-то состоянии, скандировал: «Ладно, всё, пошли!» и резко оторвался от ступеньки. Насколько резко, что чуть снова не упал, но всё-таки сумел удержаться.

– Вам не помочь? – С некоторой долей безнадеги в голосе вздохнул Внутренний Советник. Бальтазар направил на него взгляд нездорово блестящих глаз, выглядывавших из-под спутанных и засаленных волос. Выглядело это так, будто король в принципе не понял вопроса. Но спустя секунду Бальтазар махнул рукой и продолжил ранее начатый спуск с пьедестала.

– Не надо. Я не настолько пьян.

А если говорить откровенно, то Внутренний Советник прекрасно понимал, чем обусловлено данное обострение у предводителя королевства. Идело даже не в желании отпраздновать захват столь ценного заложника, как это своему единственному собеседнику пытался объяснить сам Бальтазар, рассчитывая на то, что это гордое существо, рядом с которым он не может даже называться «эмбрионом», купится на такую глупую отговорку. Не-е-ет, всё дело было, как уже говорилось выше, в банальном волнении, которое знакомо почти каждому представителю рода человеческого. Ведь почти каждому из людей знакомо то непонятное переживание, которое преследует его при встрече с другим человеком, с которым они не виделись долгое время. Настолько долгое, что может даже показаться, что они общались последний раз в другой жизни. С одной стороны, знакомы они уже давно, знают друг друга, а с другой – кажется отчасти, что перед тобой совершенно другой человек. И у Бальтазара был повод волноваться. Они не видели друг друга десять с лишним лет…

Спускаясь в подземелье дворца, можно было без особого труда определить, что тот, кто его отстраивал, подошел к этому делу с особым шармом. Узкая лестница, закручивающаяся в «растянутую» спираль, высокие, чуть продавленные, ступени уводили далеко-далеко вниз, чуть ли не к недрам земли. Дальше желающего посетить это не самое приятное место ждал крохотный дверной проём, загороженный толстой металлической решеткой, которая отчасти чем-то на психологическом уровне напоминала злого, зубастого пса, который, совершенно невзирая на свой достопочтенный возраст, еще готов оттяпать желающему сбежать из лап закона пол руки. Обстановка в самой темнице тоже не одаривала никакими положительными эмоциями. Казалось, именно сюда Данте попал перед тем, как написать свою знаменитую «Божественную комедию», так как при оглядывании узкого, закругленного каменного коридора, полумрак которого рассеивал лишь доносившийся из самого его конца слабый свет, пропитанные сыростью, плесенью, человеческим отчаянием и нечистотами камни, составлявшие стены и пол этого жуткого помещения ничего кроме: «Оставь надежду, всяк сюда входящий» в разуме не всплывало. Отчасти даже могло показаться, что в ушах может на долю секунды прозвенеть доносящийся из другого измерения истошный крик. И не один, а сотни десятков. Это место, учитывая еще и его достаточно насыщенную жизнь за последнее десятилетие, стало вечным пристанищем последнего эха, предсмертных мук и страданий сотен несчастных, обреченных умереть от железной хватки адской перчатки нового правителя.

В темнице никого не было. Бальтазар заранее потребовал её освободить. Никакого подвоха он не ждал, ведь прекрасно понимал, что всех куриц в этом замке он зафаршировал уже отменно. Для них он сам Дьявол во плоти, которому не страшны ни огонь, ни вода, ни уж тем более тридцать шесть метров земли над головой.

Так что король совершенно не опасался остаться здесь один. Ну, как один? Он, Внутренний Советник, и их гость. А, да, кстати, вот и он! На полу огромного помещения, которое следовало сразу после коридора, с воткнутыми в его истерзанную девятихвосткой десятками жестяных проводов которые вели к подвешенному к потолку огромному генератору. Да, перетащить эту махину сюда было не просто, но и оставить гостя без дела тоже нельзя было, ведь так? А у Бальтазара давно чесались руки испробовать, какова в действии энергия, выкаченная из тела кровных магов. И чтобы у их друга также не возникло желания использовать свои специфические способности для того, чтобы сбежать, Бальтазар подсуетился и состряпал не менее специфические кандалы. Большие, тяжеленые, но зато очень эффективные.

– Ну что-ж, надо это отметить! – Хоть король очень долго мечтал, как скажет эти слова вслух, доставая из-под длиннющей мантии заранее запасённую бутылку красного вина, сейчас изрядно протрезвившее его волнение позволило ему это пролепетать одними губами. После того, как сладкое варево вновь заструилось по горлу, вновь посмелевший Бальтазар вяло зашагал к пленнику. Тот, свесив израненную голову, молча висел на букете стальных цепей, к которым были прикреплены чудо-кандалы. Видно, сил у старика ну совсем уж не осталось. Что ж, прости, Зиг, но придется тебя потревожить.

Оказавшись прямо перед поверженным чародеем, Бальтазар скривил уже успевшее покраснеть от всего влитого лицо в дибильноватой улыбке, после чего без всякого зазрения совести вылил половину бутылки прямо Зигмунду на голову. Последний сначала вздрогнул, видимо не поняв, что происходит, а потом вдруг резко закашлялся. Судя по всему, волшебное варево немного попало в рот.

– И всё-таки это-ж такая прюэлесть! – Бальтазар звучно и торжествующе расправил руки в стоны, отчего чуть не потерял равновесие. – Когда о тебе вспоминают… Правда-с, пришлось тебе поставить для этого малюсенького пинка! – Говоря это, Бальтазар всё ближе и ближе подносил к всё еще опущенному лицу Зигмунда приближенные друг к другу указательный и большой пальцы, меж жестяными когтями которых плясал маленький, искрящийся разряд, и на последнем слове этот самый разряд впился своими маленькими клыками прямо в щеку великана. Зигмунд дернулся всем телом и с рыком рванулся назад.

– А-а-а, всё-таки слышишь меня. – Заключил Бальтазар. Зигмунд, ничего не ответив, вновь начал медленно принимать своё первоначальное положение.

– Эй, эй, эй! Ну ты что, в самом деле?! – Правитель подхватил Зигмунда за предплечья, насколько позволило его пропитанное спиртом не слишком сильное тело приподнял двухметрового детину над полом, и, смачно встряхивая, заголосил:

– Ну, просни-и-ися же! Проснись! Медовые наши поля-А-а, блестят под солнцем луга-А-а! Ну, Зигмунд! Ну, родной! Ну посмотри, ну посмотри, посмотри – посмотри – посмотри – посмотри ты сюда-а-а! – Голос Бальтазара стал опускаться с бодрого клича на тароторчивый шепот. Железные когти вновь впились в лицо истерзанного пленника и заставили-таки его посмотреть невольно в это страшное, и в то же время просто нелепое всеми своими чертами лицо.

– Что? Что, Зиг? Не узнал меня?! А я тебя прекра-а-асно узнал! Прекра-а-асно! Не веришь? А ты верь, верь! На вере весь мир держится! И «Ковчег» ваш на «честном слове» держался! Так что, ладно, можешь не верить…

После этого король взалпом выпил половину того, что оставалось в тот момент во всё еще находившейся у него в свободной руке бутылке, а потом, с бодрым «Но выпить ты со мной обязан, уж не обессудь!» и сжав лицо бедняги Зигмунда в тиски, сунул горлышко бутыли последнему в рот, чуть не выбив ему зубы.

Едкое пойло обожгло горло, Зигмунд вновь закашлялся и всё-таки поднял изнуренный взгляд на своего мучителя.

– Ё-ё-ошкарный бабай, ну тебя и изрисовали! – Прокряхтел Бальтазар, стирая грязным пальцем потек крови на лице собеседника. Пленник на это в очередной раз никак не среагировал и вообще пытался сделать искренний вид, что настолько слаб, что даже говорить не в состоянии.

– И всё-таки это очень мило, – Бальтазар сделал финальный глоток из многострадальной бутыли и наконец отправил её на вечный покой одним ударом об пол – что сам великий Зигмунд… Эх-х… Б-а-а-Лин, ты прости, совсем твою фамилию забыл, столько времени прошло…

Половина разбитой бутылки приблизилась к шее Зигмунда остриём осколков, что заставило мужчину запрокинуть голову назад.

– И всё-таки мне просто в лом, когда я стою уже десять минут, распинаюсь, как кретин, а эта скотина всё молчит и молчит. – Лицо Бальтазара приближалось к лицу пленника с каждым словом всё ближе и ближе, из ускоряющего своё движение при каждом выдаваемом звуке рта забрызгала слюна, глаза короля стали наливаться кровью и на последнем слове острие одного из осколков резко и быстро полоснуло древнейшего по шее, оставив ровную, продолговатую царапину.

– Ну?! – Загудел, точно поезд перед отправкой, пока Зигмунд шипел от боли.

– Я…

– Что?! Ну! Говори же! Говори!

– Я не собираюсь с тобой разговаривать.

Бальтазара в тот момент ввергла в немое негодование не столько сама фраза, сколько сам тон, с которым она была сказана. Словно учитель нашкодившему школьнику… Ладно, старик, видать, всё еще не понял, что их статусы немного изменились.

Рука в железной перчатке хлестнула пленного по щеке, отчего на ней остались несколько глубоких царапин из-за когтей.

– Я вижу, наш гость еще немного не осознал, что его сюда привели живым и относительно целым не для этого.

– «Живым и относительно целым»? Ты мне одолжение этим сделал? – Бальтазар схватился за охапку цепей, удерживавших собеседника, и пустил ток.

– Ты хоть знаешь… – Оправившись от разряда выдохнул Зиг. – Ты хоть знаешь, насколько ты сейчас мерзко выглядишь?

– Хах, нет Зиг! Вообще не в курсе! – После этого последовал еще один разряд. – Какие же мы всё-таки дерзкие по отношению к верхушке стали! – И еще один. – А раньше моему папаше даже слова поперек не мог ляпнуть! – И еще. – Да и раз уж есть у тебя хоть какой-то характер, то чего раньше его не проявил, а? Зиг! – И еще. – Зиг, ты слышишь?! У тебя был шанс всё уладить сразу! Там! В тот день! – И еще… – Не помнишь?! Так я тебе напо-о-омню! Вот! Теперь вспомнил? Вспомнил, я тебя спрашиваю?! Тогда, почему?! Рот открой просто, и скажи! Зиг, ну же!

К моменту, когда всё это адское зрелище прекратилось, от Зигмунда уже шел дым. Окончательно размазанный чародей чуть ли не лежал от усталости, но лишь все еще висевшая на цепях и бьющаяся в жутких конвульсиях одна из рук (у второй руки лопнули цепи) всё еще держала его на вису.

Бальтазар, пребывая на пике нервов, сделал несколько шагов назад.

– Я… – Наконец послышался слабый голос.

– Чего? – Бальтазар наклонил голову к плечу и прищурился.

– Я просто хотел тебе помочь, понимаешь? У тебя был огромный потенциал. Да, твои родители этого не видели, их можно понять, Бальтазар, но зато видел я. И я захотел помочь тебе раскрыться. И это почти получилось.

Вновь зависло короткое молчание.

– «Почти»? – Нервно усмехнулся Бальтазар. – В смысле, «почти»? Зиг! Зигмунд, я с тобой говорю!

– Ты серьёзно не видишь?! – За много лет их знакомства, это был один из немногих случаев на памяти короля, когда его давний друг по-настоящему вспылил. – Всё что ты устроил здесь, всё, что ты устроил там – как это вообще можно назвать?

– Как назвать? Каждому по делам своим, Зиг, каждому по делам!..

– По де..? – Через силу подавив приступ ярости, Зигмунд размеренно выдохнул и только после этого вновь начал говорить:

– Ты же столько прекрасных вещей хотел изобрести. Столько прекрасных вещей изобрёл. Поезд, трамвай, часы механические, всё остальное – я ничего из этого не выбросил. Даже твои самые-самые ранние рисунки. – Пытаясь уловить взгляд насупившегося правителя и превозмогая боль в каждой клетке, Зигмунд усмехнулся. – Я, думаешь, не помню эту серьёзную мордашку, с которой ты выводил свои супер-чертежи в шесть лет, а, Бальтазар? Помнишь, как мы это всё еще подолгу обсуждали? Как ты бесился, если я заходил в помещение во время «рабочего процесса»? У тебя весь стол всегда был в куче уже невесть зачем нужных инструментов, записей, карандашей, кистей, и, что обязательно, у тебя там было по пять – по шесть кружек за раз. Да, да, и ты еще постоянно ворчал, когда что-то там случайно сдвинет Гор или я попрошу тебя убраться. Ты еще умудрялся засыпать за столом. Когда был маленьким – я относил тебя на руках, когда стал старше – обходился, уж извини, просто пледом. – В этот момент губ короля коснулась хоть и мимолетная, но такая искренняя улыбка… – Вот! Понимаешь? И это всё было прекрасно, и те двадцать с небольшим лет бесценны для меня, поверь. Те вещи, что ты изобрел – большая часть воспроизведена в реальности. И люди от них просто в неописуемом восторге, слышишь? И да, насчет чертежей – знаешь, почему я их храню? Потому что они дают мне надежду на то, что Реальный Бальтазар, тот, которого я вырастил, и который расцвел на моих глазах, сейчас меня слышит.

За этим вновь наступила тишина, в течении которой сказанные Зигмундом слова будто бы эхом доходили до мозга короля и тот их неспешно переваривал.

– «Реальный Бальтазар», значит? – В сердце мага что-то ёкнуло в тот момент. Зигмунду показалось, что с ним заговорил сейчас совершенно другой человек. Не было более того развязного тона, иллюзии доминирования, была лишь долгожданная честность. И это мужчина понял тогда, когда собеседник присел перед ним на колено и посмотрел на него в упор. Глаза. Эти глаза. На учителя смотрели те самые карие, чистые глаза из его далеких воспоминаний, которые сейчас будто всплыли из густого, грязного омута и смотрели на него.

– Что ты боишься принять, Зигмунд. – Какая-то детская надежда в душе великана тотчас же притихла, а Бальтазар всё продолжал размеренным и невозмутимым тоном, будто он объясняющий без тени лишних эмоций и пафоса что-то особенно важное своему ребенку родитель:

– Что? Что я больше не молчу в тряпочку, да? То, что с меня тогда было достаточно, что меня это всё уже в край доконало? Люди не оценили моих работ тогда, когда я был тихой грушей для битья для моих братьев – я пошел другим путем. Но никто даже этого не понял. Я уже давно осознал, насколько всё это было бессмысленно, Зиг, можешь даже не сомневаться, но то, что было – того не воротишь. Прошлое – это то, что надо лишь молча отпустить. И люди отпускают. И ты отпустил, Зигмунд. Я – часть твоего прошлого. Ну, что? Что ты на меня так смотришь? Ты что, думаешь, я себе совсем все мозги пропил, Зиг? Ты же тупо давишь на жалось, я этого не понимаю, по-твоему? Пытаешься мне втереть, что я тебе еще хоть немного важен. Ну, давай. Давай, пустим скупую мужскую слезу, я тебя освобожу, обнимемся на прощание, ты уйдешь к ним, вы всей ватагой сюда вломитесь, на кол меня посадите, и заживете долго и счастливо. Но знаешь, в чем вся суть, Зиг? – Зависло секундное молчание. – В моменты этого «Долго и счастливо» тебя будет волновать в последнюю очередь то, что будет со мной. Потому что я, повторюсь, часть твоего прошлого. А твоё настоящее – это та куча отморозков, с которыми вы скрылись в вашем «Ковчеге» – На последних словах голос Бальтазара, несмотря на колоссальные усилия последнего, задрожал. Глаза, которые тут же были зажаты, заблестели. Из уст донесся нервный смешок. – И за них же ты сейчас борешься, Зигмунд. И только они заставляют тебя сейчас говорить всё это, не желание вернуть меня. – Успокоившись, король продолжил:

– Вы скрылись от меня, Зиг. Ты скрылся от меня. Что такое? Давай! Давай, ну же, возрази мне! Выдави из себя еще пару слащавых аргументов. Я-то зна-а-аю… – Маниакальная улыбка вернулась на лицо мужчины, и вместе с ней он извлек из-под рубахи одну из многочисленных подвесок Зигмунда, и двух её половинах красовались этакие «метки», в виде узелков, бусин и прочего. Одна сторона была ружей, другая – синей.

– Как их зовут? Имир и Лейв, верно? Что ты, удивлен? Я мно-о-огое знаю, Зиг. – Бальтазар обернулся себе за спину и, схватив собеседника за нижнюю челюсть, вынудил его посмотреть туда же. Туда, где всё еще стоял Внутренний Советник.

– А уж тем более с такими информаторами – море по колено!

Зигмунд успел обменяться с давним знакомым лишь одним секундным взглядом, отсылая духу камня немой вопрос, но ответа на него получить не успел.

Бальтазар придвинул лицо бывшего наставника вплотную к себе и начал буквально выжигать его душу взглядом выпученных глазищ, в которых, казалось, кипело адское пламя с тонущими в нём обезумевшими от бесконечности всего этого ужаса несчастными.

– Знаешь, почему ты здесь, Зигмунд? Правильно – правильно, знаешь. Потому что кто-то нарушил наш договорчик. А раз эти двое приходятся тебе непосредственно подопечными – то, соответственно, они, как соучастники, понесут наказание вместе с тобой.

– Ба… Бальтазар, погоди, ты же…

– Тот оборванец сдохнет в любом случае. – Бальтазар поднялся с каменного пола и неспешным шагом, будто смакуя каждую последнюю секунду их с пленником диалога, направился к выходу. – А вот твои малые – это на десерт.

– Послушай меня, они ни в чем не виноваты! Ты не можешь!

– Еще как могу, сердешный мой, еще как могу! И ты уж не волнуйся – умрут, как и полагается элите, от рук самого короля! Об этом многим приходилось только мечтать! – Этими словами король небрежно швырнул подвеску на пол, смачно и с блаженством раздавил её и одним шарком сапога откинул её к коленям Зигмунда.

– Желаю хорошо отдохнуть. Был рад повидаться.

Несколько секунд в нервном беспамятстве Зигмунд взирал на куски подвески у его ног, вслушиваясь в удаляющиеся шаги.

– Б-Бальтазар!.. – Тишина. – Бальтазар, подожди!

Из-за спины послышался удар железной решетки.