Текст книги "Замкнутый круг (СИ)"

Автор книги: Arne Lati

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– Как? Ты же дохлый, – хрипит Денис, старея вместе со мной.

– А ты попробуй ребра распили, или череп вскрой – быстро мышцы накачаешь. Да не важно все это. Итог сей басни таков: я подписал признательное, улик на меня полно, вы идете как соучастники, пошедшие на преступление в состоянии аффекта. Срока не избежать, и мне очень жаль, что не могу сделать большего…

– Да ты и так дохуя сделал, – медленно, очень медленно встает Вадим, и сейчас я его полностью поддерживаю. Пиздить. Пиздить так, чтобы, сука, раскаялся. Чтобы выл, головы не поднимая от колен. Чтобы понял наконец, как нас всех подставил. Зачем? Зачем, блядь?

– Лесь, у тебя всегда все можно было по лицу прочитать. Усмири чудовище и я закончу. Времени осталось не так уж много. Через десять минут меня увезут в дурку.

– Боюсь признать, но туда тебе и дорога, – хрипит Денис со своего места и устало трет глаза.

– Да кто бы спорил. Так я продолжу? – смотрит на каменным изваянием застывшего Вадима. Мент сдается и садится на край стола, не спуская с него глаз, будто тот может испариться.

– Для начала я хочу, чтобы вы… все вы знали, что я вас безумно люблю.

– Да чтоб всех так, блядь, любили! – Шикаю на Дениса. Все, сдали нервы. Долго держался. Дольше нас с Вадькой. Нас так уже об реальность размазало.

– Не злись, прошу – я не из корысти или злого умысла. Вы не должны были пострадать. Просто эта дура ментам подкинула фотки и на Леся информацию. Не смогла его так оставить.

– Ты человека убил.

– Не убил, а воткнул ножик, я на работе этим постоянно занимаюсь.

– Ты спровоцировал убийство.

– Ой, все не без греха.

Денис ошалело открыл и закрыл рот, как-то нервно икнул и заткнулся. Ладони вспотели, тру их о штаны, Август следит за моими движениями и хмурится… И как же у него все волнение-то искреннее, как по-настоящему. Ну не могу я его от себя оттолкнуть. Даже после всего, будто не знаю истины, будто игра все это, но зачем? Этим вопросом я задаюсь уже очень давно. Кровь убитой, ее глаза и тот Ад, через который прошли бок о бок, никогда меня не отпустит. Почему он? Лучше бы Вадим, Денис, я бы хоть понял, а этот… Он же безобидный, зачем с нами так?.. Быстро моргаю, стараясь высушить злые слезы – помогает плохо, перед глазами все плывет.

– Я заранее прошу вас не переживать и не делать из этого трагедии, – опускает голову, впервые с начала разговора пряча взгляд. Улыбается немного пьяно и, тяжело выдохнув, смотрит на Дениса. – Ты был прав, родной, я немного приболел. Точнее… совсем пиздец.

– Что именно?

– У меня рак… – сердце падает вниз, хватаю Вадима за запястье, пока он не подскочил на месте. Сжимает мои пальцы в ответ, до боли, до скрипа суставов, но так легче, проще пережить боль.

– Чего рак? – откуда в Денисе взялась эта уверенность, не пойму, он даже трястись перестал. Кажется, у него шок.

– Рак мозга. Да, я скоро умру. Четвертая стадия, безвыходное положение. Самый страшный рак – глиобластома, который образуют звездчатые клетки. Опухоль в четвертой степени развития дает шансы прожить не дольше года. Я прожил уже половину.

– Почему ты молчал? – его голос глохнет, теряя всякие краски жизни. Как врачу ему тяжелее всех это признавать. – Почему не сказал. Мы бы вылечили…

– Брось. Это слишком дорого и не эффективно.

– В деньгах дело? – не узнаю Вадима, просто не узнаю. Он отпускает мою руку, опираясь обоими на стол перед собой. – Думаешь, мы бы денег не нашли? Или бросили тебя? Ты так считаешь?!

– Нет, конечно. Послушайте, я прожил достаточно, много больше некоторых. Мне хватит. Я не хотел последние дни жизни задыхаться от химиотерапии или подохнуть на реанимационном столе. Уж простите, – начинает нервничать, злится, психует, но все еще улыбается, – но я не хочу остаться лысым после химиотерапии и подыхающим стариком в тридцатку… если бы дожил до нее. Это мой выбор, мое право, как умереть. Вам остается только смириться. Вадим, не перебивай! Я знаю, что ты бы сделал многое, что все бы страдали, искали деньги, разрывались между мной и работой. А знаете, почему? ПОЧЕМУ? Потому что только я связываю нас воедино. Не будь меня, вы бы уже давно перестали общаться. Вадим бы отталкивал Леся, Лесь бы, как всегда, ни черта не понял и пустил все на самотек. Денису нет ни до чего дела, он болен работой, и Лесь сам всегда тянул его за собой. Рано или поздно вы бы потерялись в этом мире. А я не хочу. Не могу вас так оставить. Вы должны были понять, как нужны друг другу. Как каждый из вас дорог и важен. И я заставил вас дорожить дружбой. Да – жестоко. Да – неправильно, и права такого не имел, – тяжело дышит, сжимая футболку на груди, и, проморгавшись, разом успокаивается. – Я не хотел, чтобы вы ненавидели друг друга до конца дней за то, что произошло со мной. А так бы было. Знаете же. Денис вообще бы бросил медицину, что помочь не смог, Вадька спился, про Лесю молчу – как и я, загнулся бы рано или поздно от СПИДа или наркоты. Да, Вадим, он еще и таблетки жрет периодически. Я просто хотел, чтобы вы друг у друга были, потому что безумно вас всех люблю. Простите меня. Не окажись вы в одной яме, в этом положении, вы бы не поняли… – затихает, будто слова разом кончаются.

Денис, притянув к себе мелкое чудовище, гладит его по голове, пока Август, улыбаясь, смотрит на нас. Вадим, уткнувшись в сцепленные замком пальцы и пряча лицо, плачет, глядя на Августа с неподдельной теплотой и безграничной любовью. А я… да что я… сдохнуть хочется. А еще понять, как наше чудовище смогло в одиночку перенести то, что первым раскусил виновного. И виду же не подал. И не сдал бы его никогда. Даже если бы точно был уверен, что Август убийца. Что он пережил за все это время и почему сейчас плачет? Потому что узнал правду, или потому что скрыть эту самую правду не смог?..

Августа забирают через пару минут, за которые никто так и не смог произнести ни звука. Разве что Малой что-то напевал, расшатывая и так раскрученные нервы. Уходя, он сжал обеими сцепленными руками плечо Вадима, будто прощаясь, подмигнул мне, попросив беречь наше Чудовище, и ушел. Его перевели в больницу для умалишенных и поставили диагноз: шизофрения. Через две недели состоялся суд: Денису дали два года условно, мне – четыре, с исправительными работами и подпиской о невыезде. Августа на суде не было.

Как только меня выпустили из-под стражи, я поехал в больницу, устроил настоящий скандал под ее дверьми, просил впустить меня, дать мне с ним поговорить… Тогда Вадим чудом уберег меня от повторного ареста, привез домой и отпиздил так, что встать два дня не мог. А потом узнал, что Мелкий наш повесился, написав слова песни на своей руке, что-то про дружбу, не вспомню уже, после этого апатия и полнейшее нежелание жить затопили меня с головой.

Прошло уже полгода с того рокового дня, когда я очнулся в луже крови у машины с трупом. Если бы мне кто рассказал заранее, что так может быть, я бы рассмеялся ему в лицо. Не бывает так. Но случилось. И это изменило меня, всех нас поломало.

Как ни хотел Малой, чтобы мы оставались вместе, не достиг своей цели. И дело вовсе не в том, что мы перестали дружить, наоборот, мы стали еще ближе, много ближе. Просто, уйдя на тот свет, он забрал тех нас, беззаботных отчасти, молодых, таких, какими мы были десять лет назад, при первой нашей встрече… он забрал нас с собой, туда, откуда не возвращаются.

Я пытался на него злиться, пытался возненавидеть, пытался в его жестокости найти тот отторгающий меня фактор – и не мог. Передо мной все также, как живой стоял молодой невысокий худощавый парнишка, с ярко-красными волосами и искристым, полным жизни взглядом. Пускай и умирал он душой очень давно, он навсегда останется для меня другом. Человеком, которому бы доверил свою жизнь даже после того, как он чудом чуть не просрал мою.

Быт наш тоже пришлось поменять. Квартиру у меня родители отобрали, последний раз я их видел на похоронах Августа, да и тогда мне было не до них. Все мое внимание забрал Вадим. Дождь шел, почти ливень, нам толком-то и попрощаться не дали… Не знаю, откуда тогда взялись силы, но заломать Вадьку удалось не сразу. Он кидался на гроб, не понимал, что происходит, звал Августа, шаря безумным взглядом по живым. Уткнув его мордой в грязь, я просил его прийти в себя, умолял не сдаваться, принять выбор Мелкого. Он больше двух часов просидел под ливнем в тонкой куртке прямо в луже грязи перед новеньким деревянным крестом. Он звонил Малому, удивлялся, почему тот не берет трубку, писал СМС, говорил, что убьет его, если он не обнаружится… а потом в один момент затих, выдохнул неестественно резко и улыбнулся. Понял, что его больше не вернуть и не услышать его мелодичный говор, в холодильнике не будут вечно пропадать продукты, а вещи перестанут перемещаться по квартире по желанию безумного авангардиста. После того дня я ни разу не видел слез Вадима, будто и болеть за что-то так сильно, чтобы душа рыдала, ему уже было не за что.

Дениса конечно уволили, даже не уволили, а мягко попросили. Он у нас оказался парень упертый. Медицину не бросил. Сейчас работает водилой на Скорой помощи, а по выходным в платной клинике врачом подрабатывает. Там же, по сути, пациентам все равно, кто их лечит, главное, чтобы за свои отданные деньги получали квалифицированную помощь, а уж в умениях Дениса сомневаться не стоило.

Я сам написал заявление на увольнение. Не смог больше сидеть в офисе. Забросив юридический красный диплом на дальнюю полку и присыпав горкой пыли, устроился замом на склад. Работы много, тяжелая, да и нервы жрет не дай Бог никому, но мне нравится, помогает отвлечься.

Вадим… А что Вадим? Сука он, одним словом! Между нами ничего же не изменилось. Ну да, признаю, что-то у меня к нему есть, и это что-то никак не удается классифицировать. Когда его нет – я скучаю, когда же он рядом – мне его убить охота, сильно, прям до дрожи. Все наши конфликты заканчиваются одинаково: либо он меня пиздит, либо трахает, и я уже не могу ответить точно, что из этого лучше. Взрыв адреналина, буря эмоций и безумный драйв – в обоих случаях, и также, в независимости от финала, болит все тело. Он не привязывает меня к себе, не стремится ограничить, просто, перед тем как ебнуть мне в челюсть, стоя на пороге МОЕГО дома, уточняет: трахался я с кем или нет? А так как врать я ему так и не научился, отвечаю честно: “Да”. Наказания долго ждать не приходится. Но он по-прежнему не называет это ревностью, скорее – воспитанием.

Внутри меня произошел надлом. Денис говорит, что я помешался, стал гиперзаботливым. А как ему объяснить, что Малой наш преподал мне хороший урок. Я же не видел ни черта, погряз в своем коконе так, чтобы мне хорошо было, а их проблемы не замечал, поэтому теперь стараюсь реабилитироваться, хоть так отблагодарить того, кто ради меня пошел на такой безрассудный шаг.

Мы часто собираемся вместе, на полке в зале у Вадима также стоит наша совместная фотография, где восемнадцатилетний Малой висит на моей шее, а Вадька обнимает за плечи Дениса. Она хранит память о прошлом, хранит наши воспоминания, которые редко выпускаем наружу. Но если выпускаем… Вадим никогда не пьет, зная, что может сорваться, Денис неторопливо перебирает струны старенькой отцовской гитары, вспоминая, как было. И мы не замолкаем, когда в разговоре появляется Август. А он не может не появляться, он часть нас и навсегда останется с нами маленьким, пульсирующим в дальнем углу сердца теплым комочком, помогающим нам найти общий язык даже после своей смерти. И мы смеемся, как и при нем, смеемся так, что голос садим, а потом бывает плохо, без Него плохо…

– Что? – не такого приветствия я ожидал.

– Тут такое дело, – мнусь на пороге Вадима. Он заспанный, помятый, видно, с суток недавно пришел, хотя же и день на дворе, и почему-то кажется, что он очень теплый.

– Короче, – перебивает меня, зевая во всю пасть.

– Я у тебя поживу, можно?

– Нет.

– Че это?

– Мне лишний мусор в квартире не нужен.

– Я мусор?!

– После тебя всегда мусор. Иди к Денису.

– Не могу. Он сказал, что еще пьяного тебя среди ночи ему не хватало.

– Оно мне зачем?

– Вдруг по мне соскучишься.

– Это вряд ли.

– Ему объясни, – возмущаюсь, но все же пытаюсь оставаться милым, насколько вообще это возможно в моем возрасте. – Это на пару дней, не больше. Меня выгнали со съемной хаты, я быстро найду новую…

– Лесь, если ты сейчас сюда войдешь, то больше не выйдешь. А мне не нужны эти нервотрепки. Вот честно – не хочу, – кривит лицо так, будто я у него вместо приюта попросил почку и лучшие годы его жизни. Хорошо что хоть вещи из машины брать не стал, а то бы обратно тащить. Стало погано-погано, даже не описать.

– Окей, нет проблем, что-нибудь придумаю, – пожимаю плечами, делая вид, что не сильно-то и расстроился. Развернувшись, собираюсь уйти.

– Тебе самому-то это надо? Ты же меня знаешь, – спрашивает спокойно. Откуда в нем столько спокойствия взялось, мне бы хоть одолжил, а то я опять закипать начинаю.

– Знаю, к несчастью. Все, забей, сам разрулю, – отмахиваюсь от него, и почти готов признать, предварительно прикрыв глаза ладонью и заткнув собственное достоинство, что я обиделся.

– Ну-ну, – ухмыляется так поганенько, аж руки чешутся поближе познакомить его нахальную морду с первой бетонной стеной. – Я это уже слышал. Тащи свои вещи, и не забудь в аптеку зайти, – торможу возле лифта, оглядываясь через плечо. И мне очень не понравился его потемневший взгляд.

– В аптеку зачем? Болит что? – как бы не старался, но беспокойство берет надо мной верх.

– Ага, – кивает лениво. – Купи успокоительного и бинты, а то у меня закончились.

– Че?

– У тебя засос на шее, любовник страстный попался? – и смотрит, сука, прямо в глаза, душу жрет. И как ему объяснить, что это аллергия? Я весь в таких засосах.

– О, да, куда горячее некоторых, – копирую его интонацию и сбегаю вниз по ступеням, слыша его, приглушенный хлопком двери, смешок. Звоню Денису, прошу приехать, упоминая, что меня сейчас будут убивать. Друг ворчит после суток, но все же скоро собирается и уже через десять минут помогает мне затащить вещи на восьмой этаж.

Вадим пинает меня по лодыжке, когда Денис не видит, шипит что-то угрожающее, показываю ему фак, но стоит только Дену повернуться и окинуть нас снисходительным взглядом, оба улыбаемся аки долбоебы, и разве что за руки не держимся, насвистывая, запрокинув головы.

Сейчас Чудовище успокоится, остынет, напьется, быть может, и, вполне вероятно, утихнет. Да, точно, вон, уже шары выпучил, пока Денис орет что-то про аллергию и забирает у меня из рук апельсин. А я что? Ничего. Обнял друга, показал Вадиму средний палец, сообщив, что вещи разобрать я не смогу, так как почти при смерти, и вылечит меня только покой и вон та подарочная бутылка коньяка. Этот гад ржет, кидает в меня подушкой, Денис орет на него, Вадим утаскивает мои вещи, надеюсь, не для того, чтобы сжечь.

– А зачем вещи разбирать, если ты на пару дней? – уточняет Денис, присаживаясь рядом, мажет мне спину вонючей дрянью от сыпи, оставаясь все это время предельно серьезным.

– Не уверен, что захочу съезжать. Может, пора взрослеть? – оборачиваюсь к Денису, цепляя взглядом застывшего в дверном проеме Вадьку. Он улыбается, качает головой, и в его улыбке я вижу того Вадима, которого в первый раз встретил. Но это по-прежнему не любовь. Вообще нет.