Текст книги "Замкнутый круг (СИ)"

Автор книги: Arne Lati

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Вадька, может, ну его на хуй, это кладбище? – больше прошу, чем спрашиваю, почти срываясь на жалобный скулеж.

– Меня посещают те же мысли, – соглашается легко, притормаживая, километра три не доехав до кладбищенских ворот. Ночь. Пасмурно. Дорогу почти не видно и свет от фар на сыром асфальте выглядит зловеще. – Херня какая-то. Не сходится ни черта. Какая-то тварь просчитывает наши ходы на шаг вперед.

– Согласен, – выныривает Мелкий из-за моего сидения, вздрагиваю, сам же бешусь своей реакции на происходящее, и всеми силами беру себя в руки. – Слишком гладко. Не может быть все хорошо, когда у тебя труп.

– Когда у тебя труп – это пиздец плохо! – шиплю на Мелкого, заталкивая его обратно назад.

– Возвращаемся… – трель пришедшего мне на телефон сообщения обрывает Вадима на полуслове. Замираем, коротко переглядываясь. Мистика, блядь, какая-то.

Выуживаю телефон из кармана, удивившись, что он все еще не разряжен, одно СМС с незнакомого номера: “Через двадцать минут у главных ворот Кировского кладбища.” И ни тебе от кого, ни зачем, совершенная прострация.

– Что думаешь? – смотрю на Вадима, в третий раз перечитывающего сообщение.

– Подстава, однозначно.

– Мы едем туда, – говорю безапелляционно.

– Спятил?

– Нет. Не могу сказать точно, но нам надо туда.

– Это за городом, Лесь, – Август правильно подбирает интонацию, не давя, но заставляя прислушиваться к себе. Жаль не действует на меня больше это. Сдох тот наивный мальчик, которым еще можно было управлять. Возле трупа той девки сдох.

– Разворачивай машину или я поеду один.

Переглядываемся с Вадимом, желая испепелить друг друга, но, с тяжким выдохом и красочным “пиздец нам”, все-таки разворачивается, скрипя шинами.

Устав трястись от страха, пребываю в состоянии некоего похуизма. Вижу, что происходит, понимаю, осознаю, но отношусь проще, адаптируюсь, наверно, или уже смирился, что счастливого финала в этой ситуации нет. Труп в багажнике уже не вызывает приступов панической атаки, нервный стресс постепенно отпускает горло и дышится легче, так же, как и думается. Правду говорят: человек такая скотина, ко всему привыкает.

Вадим уверено ведет машину, изредка скашивая взгляд на заднее сиденье и приглядывая за притихшим Августом. Его волнение сложно не заметить, оно не просто внутреннее, а почти реальное, как живое, ощущается даже мною. Это приятно, и в то же время напрягает до нервных спазмов в животе. Почему подобного от него я не чувствую к себе?..

– Малой, ты сейчас выходишь и без лишних вопросов едешь ко мне, – тихо произносит Вадим, останавливаясь на все еще оживленной остановке на окраине города. Крепче сжимает руль, вцепившись в него двумя руками.

– С чего это? – возмущению Августа нет предела, его подкидывает на сиденье, а лицо заливает румянцем.

– С того это. Толку от тебя на кладбище? Ты лопату поднять не сможешь…

– Вадим! – гаркает Август на весь салон. Вжимаюсь в спинку кресла, не желая встревать между ними.

– Все, я сказал. Малыш, считай это своего рода забота. Если нас там повяжут, не хочу, чтобы ты шел прицепом, – от слов его такой запредельной нежностью потянуло, что меня сейчас стошнит.

Люди на улице, скрывшиеся под козырьком остановки от непрекращающегося дождя, уже начинают коситься в нашу сторону, что ни есть хорошо.

– Я уже с вами вляпался…

– Если ты сам не выйдешь, я вышвырну тебя из машины.

– Рискни, уебок, – рычит Август, зверея на глазах, вцепляется тонкими пальцами в сидушку и почти рычит.

То, что происходило дальше, вспоминать без дрожи не выходит. Вадим, резко лупанув по рулю, выскакивает из машины, открывает заднюю пассажирскую, за шкварник вытаскивает оттуда Августа и, швырнув его на тротуар (Малой чудом не распластался на грязном асфальте, я видел как он с трудом устоял), садится за руль и резко трогается с места. Шокированный взгляд глубоких карих глаз так и стоит передо мною.

– Нахуя ты так?

– А лучше бы было, если бы его порвали в тюрьме? Лесь, у него и так мозги набекрень, а тут еще могилы рыть. Да и подставу я чувствую. Если нас менты повяжут – это одно, его я им не отдам.

– Ты так переживаешь за него? – понижаю голос, стараясь стать невидимым.

– Да, – соглашается легко. – Я и за тебя переживаю, поэтому и еду с тобой, а не сваливаю из города.

– Не вини Дениса, права такого не имеешь.

– Проехали.

К назначенному часу подъезжаем к воротам, где нас уже ждут. Представительный мужчина, лет за сорок, крепкий, с разросшейся щетиной, но одет прилично, видно, что не бедствует. Угрюмое, жесткое выражение лица, и по нему невозможно прочитать ни единой эмоции. Это я понял, когда мы, покинув прохладный салон авто, дружно направились к нему.

– Добрый день, – бархатистый глубокий голос был незнаком мне, и, полагаю, это к счастью. – Вы от Дениса?

Переглядываемся с Вадимом, он кивает, а я, прижав ладонь к животу, стараюсь унять взрыв эмоций от упоминания одного лишь имени. – Идите за мной, машину и “все остальное” пока оставьте здесь.

Вадим пиликает сигнализацией и мы покорно идем следом за новым знакомым, так и не пожелавшим представиться.

От долгого дождя земля намокла и мерзко липнет к подошве кроссовок, сухая трава смешалась с грязью, путается под ногами и мешает идти. Тишина мертвая, здесь даже воздух иной, непривычный, пахнет ладаном, сыростью и печалью. Без конца кручусь по сторонам, стараясь запомнить маршрут и не упустить из вида напряженную спину Вадима.

– Вот здесь, – тормозит нас возле свежевырытой могилы. – Ее глубина на пол метра больше чем положено. Укладываете сюда груз, засыпаете землей, оставляя место для гроба. Утром будут похороны и яму закопают окончательно.

Вадим кивает, утягивая меня за собой, а я ахуело хлопаю глазами, вообще, в принципе ни черта не понимаю. Это, вообще, как?! Что, блядь, творится с этим миром?!

Вернувшись к машине, снимает сигнализацию, открывает багажник, смотрит растеряно, затем, глухо выматерившись и вспомнив чью-то мать, за шкварник подтаскивает упирающегося меня к авто. А я брыкаюсь, пытаюсь скинуть его руку, вцепившуюся мне в ворот кофты, но он в разы сильней.

Зажимаю себе рот рукой, дабы не заорать в голос. Вадим горько усмехается, подцепляя два небольших, но вместительных черных, перетянутых изолентой пакета.

– А я все думал, как он ее допер до багажника, – хлопает дверцей, вручая два таких же пакета мне. – Выдумщик, – по-дебильному скалится и на резвой скорости устремляется вперед.

Страх оставаться с “этим” наедине много сильнее, чем боязнь притронуться к пакету.

– Как думаешь, у тебя руки или ноги? – тихо ржет, шагая впереди, и только выматерив его как последнюю блядь, догоняю, что все это нервное, что страшно ему так же, как и мне, страшно настолько, что он никак не может заткнуться, что-то рассказывает, спрашивает, даже напевает под нос ретро-хиты прошлых лет, возвращаясь от машины с лопатой.

Не подпуская меня, сам скидывает пакеты вниз. Затыкаю уши руками, чтобы не слышать этого хлюпанья, соударения собранных в мешок органов и костей, сдобренных не слитой в канализацию кровью, с твердостью земли. Боюсь вздохнуть, боюсь вообще поверить, что все еще жив и этот ужас происходит со мной… с нами.

Вадим не позволяет мне притронуться к лопате, сам засыпает пакеты землей, пока я трясущимися руками держу сигарету, рвано затягиваясь и выдыхая через раз. Нервно стряхиваю с ресниц слезы, так и не скатившиеся по щекам, и почти молюсь, чтобы Вадька этого не видел.

Светит фонариком, сверяется, проверяя глубину, и, глянув на меня как-то совсем уж жалобно, чем крошит мозг окончательно… СПРЫГИВАЕТ ВНИЗ!!! Быстрее, чем успеваю его перехватить, зацепив ледяными пальцами лишь ткань на рукаве.

– Долбоеб! – ору шепотом, роняя окурок следом за ним, и почти сам срываюсь вниз.

– Не лезь, – шикает на меня, подсвечивая себе телефоном и притаптывая землю. – Вытащишь меня, – голос, его голос на грани срыва, я слышу это, я, черт подери, это почти вижу!

Все это время, пока он осматривает не торчит ли где полиэтилен, не видны ли где следы, я считаю удары собственного сердца, сбиваясь на двадцати и начиная с начала.

– Руку подай, – шипит в который раз, и бьет меня по щиколотке. Поворачиваю голову на звук, замечая отблеск фонарика метрах в сорока от нас. Редкие разросшиеся ели, темнота и приличное расстояние все еще позволяет нам оставаться незамеченными, но это ненадолго.

– Лесь!

– Хватайся, – хриплю и падаю на колени, увязая в грязи, тут же пропитавшей одежду, намертво вцепляюсь в колючий куст позади меня, цепляю Вадима выше запястья, он делает так же, и, скуля сквозь зубы, тяну его вверх. Не выходит. Рука соскальзывает, я постоянно отвлекаюсь на шаги за спиной, свет от фонаря уже почти рядом, и все отчаяннее хочется закричать.

В какой-то момент теряю опору. Падаю вниз, куст полыни остается у меня в руке, а я замираю в немом крике. Вадим прижимается спиной к стене, о которую упирался ногой, в попытке выбраться, перехватив меня поперек груди, зажимает мне рот грязной ладонью, вдавливая так, что привкус земли оказывается во рту, и, вскинув голову, прислушивается к шагам. Почти не дышит. Удары его сердца отдаются мне в спину, полностью совпадая с моими. Я какое-то время еще ерзаю ногами, пытаюсь выбраться, пытаюсь не думать, что сижу в сырой могиле на трупе, одной рукой вцепившись в бедро Вадиму почти не дышу, наверняка делая ему больно, второй же впиваюсь отросшими ногтями в его запястье закрывающее мне рот.

Пара минут, пока сторож обходит свои “владения”, так и не приближаясь к нам. Пара минут, чтобы дать себе успокоиться, обнаружить себя в пространстве. Эта “пара минут” нахрен снесла всю мою психику и вряд ли когда забудется.

– Валим отсюда, – шепчет Вадим, отпуская меня и отстраняя от себя за плечи. Вынырнув и осмотревшись, выкидывает наверх лопату, пнув меня по бедру, заставляет подсадить его. Подставляю руки безоговорочно, он, уцепившись за край ямы, отталкивается ногой от моих рук, забирается наверх почти бесшумно, и помогает выбраться мне. Грязные, дерганые, перепуганные до усрачки мы возвращаемся к машине. Вадим садится за руль и почти сразу срывается с места, будто его подгоняет кто. Пока едем к нему, все время молчит, думает, много курит, изредка поглядывая на меня, и мне совершенно не нравится его затравленный взгляд.

– Ты в порядке? – не могу больше молчать, тишина мыслями возвращает меня туда, на пустое осеннее кладбище.

– А похоже? – дерзит и даже не скрывает этого.

– Я всего лишь спросил как ты, – рявкаю в ответ, не контролируя эмоций.

– Как я? – криво усмехается, мерзко кривя губы. – Дай-ка подумать… Паршиво я! Еще вопросы?

– Лучше бы вообще молчал.

– Да, Лесь, тебе лучше молчать, сидеть тихо и, вообще, не отсвечивать, потому что все, к чему ты прикоснешься, прахом сыплется.

– Да что ты, – складываю руки на груди, уже не обращая внимания, что они перепачканы грязью. – И где ж я провинился?

– Тебе все перечислять? – не отрывается от вождения, и даже не смотрит в мою сторону, лишь сильнее вцепляется в руль и почти орет. – Я стабильно, раз в месяц тебя из “жопы” вытаскиваю. Сколько раз к тебе ментов вызывали? Сколько раз из “обезьянника” вытаскивал?! Леська, ты же не можешь без приключений!

– Я…

– И куда они привели? КУДА?!

– Я не убивал ее, – весь напал слетает, не оставляя после себя и грамма агрессии, только что заполнившей меня до краев.

– А вот этого мы не знаем.

– Тогда какого хрена ты со мной таскаешься, если не веришь мне?

– Этого я тоже не знаю, – тоже успокаивается, паркуясь возле своего дома, глушит мотор и гасит фары.

– А что ты, вообще, знаешь? – перехватываю его под локоть, удерживая, когда он намеревается выйти из машины. И как же я его сейчас ненавижу.

– Я знаю, что сейчас мне надо найти Мелкого, потому что он напуган и совсем один, хер пойми где, потому что свет у меня не горит. Потом я отмою машину, постираю свои и твои шмотки, нажрусь успокоительного и постараюсь заснуть – вторые сутки без сна дают о себе знать и меня уже начинают посещать глюки. А еще я знаю, что из этого дерьма, в которое ты нас втянул, нет выхода, но тем не менее я все еще здесь, поэтому, будь добр, закрой ебальник и не беси меня, пока я тебя третьим слоем в той же могиле не зарыл, – прошипев мне в лицо, выдергивает свою руку и покидает салон авто, оставляя меня в разбитом состоянии. Надо же, так грамотно по мозгам прошелся, выставил меня полной мразью и самое смешное – заставил в это поверить меня.

Часть 4

На улице довольно холодно, ежусь, передергивая плечами. Сколько сейчас времени – не берусь даже предполагать. Луна тускло светит над головою, прячется за тяжелыми свинцовыми тучами, низко повисшими на небосводе, и все отчаяннее хочется завыть.

В подъезд влетаем почти одновременно. Вадим, проигнорировав лифт, несется по ступенькам, не чувствуя усталости, слишком поспешно, цепляется за расшатанные перила, посылая по спящему подъезду глухой гул. Бегу следом и, не рассчитав траектории, врезаюсь в его спину, стоит ему только замереть между четвертым и пятым этажами.

Выглядываю из-за его плеча, сердце колотится под горлом, я весь взмок, а кровь, хлынувшая к лицу, обжигает кожу. Тишина звоном слышится. На лестнице между этажами сидит Август. Подогнув колени и уложив на них голову, смотрит в сторону от нас, игнорируя наше присутствие. Сгорбившийся, замерзший и перепуганный, он кажется таким маленьким, ранимым. Светлые джинсы изрядно потрепаны, обтягивают худые коленки, плечи напряжены, на него невозможно смотреть без дрожи в сердце. Чувство вины злорадно ухмыляется, приподнимая голову и раздирая меня изнутри.

Вадим отходит первый, делает шаг навстречу, садится перед ним на корточки, руками сжимая его щиколотки, и когда Малой приподнимает голову, сам утыкается в его колени. Замираю, боясь спугнуть видение, боясь признавать, что Вадим на самом деле безмерно сильно зависит от этого мальчишки в теле взрослого парня. И эта их близость – запредельная, мистическая, нереальная. Они понимают друг друга без слов. Вот сейчас, посмотрев друг другу в глаза, видят все, что второй сказать не может, но хочет передать. Интимность этого момента заставляет меня уходить прочь, чтобы не видеть их, чтобы не мешать, чтобы окончательно не свихнуться, почувствовав, что не нужен им.

Плетусь наверх, слыша как Мелкий тихо шепчет: “Ненавижу тебя, мент позорный”. Вадим усмехается, отвечает неразборчиво, не особо вслушивался в его речь. На восьмой этаж заползаю без задних ног – устал, просто устал. Сползаю по стене возле двери вниз, ключа у меня все равно нет, а смысла ломиться и пугать соседей я не вижу. Подтаскиваю к себе колени, утыкаюсь в них лбом и, прежде чем успеваю вздохнуть, вырубаюсь. Вот так, сидя на холодном бетонном полу, отключаюсь полностью.

– Леська. Лесь… – зовет Август, и я без раздумий открываю глаза. Интересно, сколько я спал. – Ты чего расселся? Жопой на холодный пол. Заболеть решил?

– Я уже болен. И болезнь эта…

– Долбоебизм, – помогает мне Вадим, подцепив меня под правое плечо и помогая подняться. Согласен с ним, и возразить нечего.

– Давай, ты помоешься сейчас, да? Поешь чего-нибудь. Мы все поедим. И спать. А завтра порешаем, что дальше.

Киваю или нет, уже не знаю. Скидываю кроссовки и на ощупь бреду в ванную. Вадим плетется за мной, оставляя готовку на Августа. Вообще-то, я хотел побыть один, но его это мало волнует. Стоило только попытаться закрыть дверь, меня нагло впихнули в ванную комнату и закрыли ее уже за нами обоими.

– Дай хоть поссать одному, – прошу не напирая, стягивая с себя мокрую, пропитанную грязью и потом одежду прямо на пол.

– Ссы, я тебе не мешаю, – отзывается легко, следуя моему примеру.

Стиралка у него вместительная, ничего не скажешь. Пока я справляю нужду, плюнув на все (да и че, мы одно дерево с ним не обоссывали за десяток лет знакомства, что ли?), он сгружает все наши шмотки в чудо-агрегат, туда же отправляются кроссовки и даже белье.

– Я планировал первый помыться, – возмущаюсь, глядя, как раздевшийся Вадим забирается в душевую кабину. Рассматриваю его голую сильную спину, привлекательные ямочки на пояснице, стройные ноги с хорошо прокачанными икрами, крепкую задницу…

– Мыться будешь или еще не все рассмотрел? – спрашивает на полном серьезе, вгоняя меня в краску. – Может, повернуться?

– Лучше отвернуться, – бубню себе под нос, стараясь замять неловкий момент. Вадим усмехается по-доброму и скрывается за стеклянной, непрозрачной дверью кабинки.

Скидываю плавки, отправляю их к остальным вещам. Нет, их я, конечно, больше не надену, но простирать возможные оставленные следы земли с кладбища все же стоит. Забираюсь к Вадиму, чудом не пизданувшись через высокий бордюр кабинки, и закрываю за собой дверь.

Первое, что ощущаю – тепло. Его так не хватало. Пар клубится вокруг меня, согревая кожу, и дает хоть немного снять напряжение. Вадим мылит голову приторно-сладким гелем, подставляет лицо под струи для меня слишком горячей воды, а я отслеживаю, как грязь с его ног стекает в водосток. Не знаю, что делаю тут. Наверно, стоило подождать, пока он закончит.

– Сбрендил! – возмущаюсь громче, чем следовало. Схватив меня за локоть, подтаскивает вперед себя, из-за маленькой площади кабины приходится потереться об него, такого горячего, теплого и бесящего одним своим видом.

– Мойся давай, – заталкивает меня под воду, струи бьют прямо в лицо, отплевываюсь, не видя в этом никакого удовольствия. Попытка взять мочалку заканчивается крахом. Роняю флаконы с полочки, поднимаю, толкая задницей Вадима, ставлю их на место, выскальзывают, вновь собираю их, едва сдерживаясь, чтобы не выкинуть к ебаной матери за пределы ванной. Бесит, как же бесит! Вадим ржет, сообщает, что соблазняю я на редкость хреново, и если еще раз перед ним согнусь, он меня пнет. Сука, ну?!

Забирает у меня из рук мочалку, а я просто стою опустив голову и закрыв глаза. Шум воды успокаивает. Слышу запах легкой ванили, не тот тошнотворно-сладкий, который ощущал совсем недавно, теплые пальцы на своем плече, жесткую мочалку, растирающую мне спину, но не причиняющую боли, хотя, если надавить чуть сильнее, станет ощутимо дискомфортно. Вадим растирает мне плечи, поясницу, даже ноги, а я почти мурлычу в его руках. Нет в его действиях нежности, легкая забота на грани жалости к отключающемуся мне – не больше, может быть поэтому чувствую себя уютно. Глаза не открываю, не хочу на него смотреть. Он, выпрямившись, надавливает мне на плечо, прижимая к своей груди, просит облокотится о его грудь, делаю так, как велели. Мы слишком долго друг друга знаем, чтобы стесняться.

Касания по торсу, руки, грудь, спускается ниже, вновь намыливая смытую под струями воды пену, снова этот запах ванили. Моя голова удобно лежит на его плече, я расслаблен и почти счастлив. Прижимает пальцы к моему животу, когда щекотка на боках побуждает извиваться и кусать губы, скрывая улыбку.

Мочалка со шлепком падает на дно ванны, оповещая мой расслабленный организм, что лафа кончилась.

– А голову? – мурлычу несвязно, теряя тепло позади себя.

– А сам?

– Не могу. Устал, – признаюсь совершенно честно, опускаю голову вниз и закрываю глаза.

Вадим обзывает меня, не разбираю как, по интонации слышу. Мылит мне волосы этой вонючей сладостью, растирая грязные патлы и массирует затылок. Бля… кайф.

– Лесь, – зовет осторожно, боясь чего-то.

– М-м-м?

– Вопрос можно?

– Когда ты начал спрашивать? – молчит, все еще ожидая ответа. – Валяй.

– Почему ты не бросил меня там, на кладбище? Ты же мог.

– Ты тоже мог мне не помогать, – вся расслабленность скатилась клубком пены в водосток.

– Я не об этом сейчас. Почему ТЫ не ушел? Я же видел, как тебе было страшно. Видел панику и желание бежать. Почему ты остался? – смывает мне оставшуюся пену с волос и замирает позади меня. Ждет.

Выключаю краны, оттеснив его в сторону, выбираюсь в прохладу не прогретой ванной и сразу кутаюсь в полотенце. Ощущение, что голый стою, и эта нагота не физическая – душевная.

А как ему объяснить, что даже находясь на грани истерики, та паническая атака все еще отдается сбитым боем сердца в груди, я даже и подумать не мог его бросить? В мыслях не было. И не потому, что размышлять было некогда. Я, вообще, о таком подумать не мог. Ну как объяснить? На подсознательном уровне все было, без моего ведома, может это и к лучшему. Я хотел кричать, плакать, забиться под ближайший памятник и затаиться, но бежать – нет.

– Не знаю. Для меня это было неприемлемо, – признаюсь честно, шлепнув его по руке, пытающейся забрать у меня полотенце с бедер. Вытирается стоит маленьким. Забавно.

– Неприемлемо ко мне или в целом?

– Не понимаю, к чему ты ведешь.

– Я веду к тому, что окажись на моем месте кто-то другой, ты бы бросил его?

– Кто-то другой не пошел бы со мной на подобное, – произнеся это вслух, в голове сработал щелчок, включился незримый ранее механизм, выставивший все сбитые мысли в один ряд. Я же безгранично ему доверяю, полностью, абсолютно. Хоть и убить его хочу иногда, хоть за грубость порой ненавижу, но доверяю. Ему. Как и он мне. СЕЙЧАС доверяет. Через что ему пришлось пройти ради меня… это почти философский вопрос, не нуждающийся в ответах.

– Ты не доверял мне, да? Поэтому Мелкого не взял, зная, что он тебя в любом случае не кинет? – как же больно дались эти слова.

– Да, – соглашается. – Мне надо было тебя проверить.

– А десять лет дружбы не проверка? – злюсь, злюсь сжимая кулаки и стискивая зубы, чтобы не начать орать.

– А Денис много свою дружбу проверил?

– Не впутывай его в это! – все-таки срываюсь, швыряя в него каким-то флаконом, схваченным с раковины. – Кто, по-твоему, этого мужика привел? Сам пришел? Людям по добру помогает трупы зарывать?!

– Почему ты так отчаянно защищаешь его?! – в ответ начинает злиться, хватая с вешалки халат и кутаясь в него, нервно затягивает пояс, и вновь смотрит мне в глаза, ищет правду, а может, давит ментовскими приемами – не знаю уже, ничего не знаю.

– Я доверяю ему, этого достаточно.

– МНЕ не достаточно. Я должен лично убедиться, что человек мне доверяет, что я могу доверять ему. Да, я проверял тебя. Да, я знал, что Август сам на того мужика кинется, случись что, но меня не подставит, а в тебе я не был уверен. Что плохого в том, что я пытаюсь обезопасить себя?

– Да все нормально. Ты прав. Давай и дальше ставить надо мной эксперименты, – развожу руки в стороны, легко улыбаясь, отталкиваю его плечом, выходя из ванной, скидываю с плеча его руку, пытающуюся меня остановить. Все. Не хочу его видеть.

В его спальне беззастенчиво шарю в шкафу. К моей радости, нахожу новые запакованные плавки, даже не сильно большие. Старые вышарканные джинсы, пятилетней давности. Сейчас они ему малы, а мне в самый раз. И мягкую водолазку с горлом.

– Лесь, давай поговорим? – предлагает, стоя у меня за спиной.

– О чем? О чем, Вадим? – обернувшись вполоборота, складываю руки на груди, отгораживаясь от всего мира защитным жестом. С волос капает вода, впитываясь в ткань одежды, стекает по вискам, и это раздражает. – О том, что все десять лет, что я просил тебя о помощи, ты себе на горло наступал, помогая мне? Что не доверял никогда? Поэтому и общаться не хотел? Поэтому вечно на мне срывался? Где ж я тебе жизнь-то так подговнял, что ты меня так рьяно ненавидишь? – не кричу, говорю спокойно, ровно, чем удивляю сам себя. В душе мерзко, хочется курить и грамм двести принять на грудь.

– Ты бредишь, – выдыхает устало, делая шаг ближе, и присаживается на край постели. – Если бы мне было на тебя насрать, я бы не ввязался во все это…

– А не в Августе ли дело, а, родной? Не его ли ты защищаешь? – как же хочется на время отключить сердце и перестать ощущать эту разрастающуюся дыру в груди. – Ты же за ним пошел, да? Знал, что он меня не бросит. А я, по сути, предлог, препятствие, которое приходится преодолеть. Вадька, какой же ты уебок, – легко улыбаюсь, отступая назад и прижимаясь поясницей к подоконнику.

– Твои рассуждения изначально не верны, – выдыхает обреченно, откидываясь назад и глядя в потолок. – Если бы я шел только за Августом, я бы его силком выдернул и не позволил бы во все это вмешиваться. Поверь, это было в моих силах. Лесь, ты строишь свои домыслы лишь на нашей личной, периодически проявляющейся неприязни. Не хочешь увидеть саму причину конфликта.

– И где же она? – разглядываю его профиль, даже через обиду замечая, как он устал, как залегли под глазами тени и запали щеки.

– Дело в тебе. Ты никогда не умел нести за себя ответственность. Я пытался тебе вбить это в голову, не смог. Как итог: ты в полной жопе. И повторяю, я все еще с тобой, потому что сам так решил изначально. Можешь считать меня психом, но мне не в тягость с тобой возиться, скорее это злит, бесит и въебать тебе хочется перманентно, желательно офицерским ремнем с бляхой по голой жопе, чтобы через боль истина дошла, потому что по-хорошему ты не понимаешь.

– Так в чем проблема? Бей.

– Бестолку уже, ты же упертый как баран. Ну бил я тебя, дрались же не раз, и что? Через месяц твой очередной звонок с просьбой отвадить очередного взбесившегося ебаря или из ментовки вытащить. Ты эгоист, Лесь, и хочешь, чтобы все принадлежало только тебе. Даже сейчас ты видишь причину не в моем отношении к Августу, а в том, что к нему я отношусь иначе, чем к тебе.

– Не хочу с тобой разговаривать, – признаюсь честно. Мысли в кучу, даже жутко, будто мозги не слабо встряхнули, гул в ушах усиливается.

– Как был дебилом, так им и остался, – придерживаясь рукой за кровать, поднимается и почти в упор подходит ко мне. – Сейчас, Лесь, после того, что произошло там на кладбище, ты можешь сказать, что не доверяешь мне? – и смотрит так пристально, внимательно, насквозь же меня, сука, видит. Отрицательно качаю головой, признавая свое поражение. – Тогда прекращай засорять голову всякой херней. Жрать пошли, мне еще машину отмывать.

Едим молча, через силу, аппетита ноль. Малой наливает нам “фронтовые” сто грамм, я почти сразу пьянею, Вадька ненамного трезвее меня.

Машину отмываем все вместе: по большей части Август пыхтит, пока мы колеса драим, но остаться дома отлеживаться я не смог. Вырубаемся часа в четыре, заранее зная, что утро добрым не будет. Я засыпаю с Мелким, он сам приходит ко мне на диван, разложенный в зале, обнимает со спины, утыкаясь холодным носом в лопатки, и тихо посапывает, согревая меня не физически (отобрав одеяло и прижав ко мне ледяные ступни это проблематично делать), а морально, душу греет всего лишь находясь рядом. Вадим спит беспокойно, бродит по дому, курит, и вновь пытается заснуть. Знаю это состояние, когда переполненность мыслей не дает мозгу отключиться. Это выматывает.

Утро встречаю головной болью и тянущим дискомфортом в плече. Не зажившая рана напоминает о себе. Конечно, Дениса же нет, обработать ее некому, а мне самому это не нужно.

Малой мирно спит на краю дивана, закутавшись в одеяло так, что торчит одна красная лохматая макушка. За окном уже утро, часы на стене показывают начало двенадцатого, погода ясная до отвращения, уж лучше бы дождь. Выбираюсь из кровати с неохотой, на кухне гремит посудой Вадим, не спит уже значит. Умываюсь, бреюсь хозяйской бритвой, ибо щетина мне не идет – старит. Рожа в зеркале расплывается, глаза красные, воспаленные, да и весь мой общий вид оставляет желать лучшего. Где тот жгучий взгляд зеленых глаз, где стильно уложенная прическа, искривленные похабной улыбкой губы? Где я настоящий? Плетусь на кухню шваркая ногами по полу, размышляя, что делать дальше. Воспоминания так и не возвращаются, тормозя расследование. Возле порога кухни запинаюсь о свою же ногу, успевая схватиться за косяк. Чё?!

– Утречко, – как ни в чем не бывало здоровается ДЕНИС, допивая чай и убирая кружку в раковину.

– Ты… – спрашиваю, предъявляю и матерю одним словом. Но почему тогда пожар вспыхивает в груди, почему кажется, что взлететь могу, и совершить еще одно убийство смогу тоже, сейчас, тут, одно, последнее, честно.

– Леська, не истери, тебя сейчас разорвет, – просит осторожно, пятясь назад, пока я сжимаю пальцы в кулаки. Въебу, бля буду, щас въебу.

– Опа-на-а-а, – немного неуверенно произносит Август, повиснув на моем здоровом плече. – Какие гости, – совсем теряется, глядя во все свои заспанные глаза.

– Кто-нибудь хочет чаю? – предлагает Денис, делая шаг ко мне, и, перехватив меня раньше, чем успеваю его ударить, сдавив меня, крепко сцепляет руки за моей спиной, шипит, старается удержать дергающегося меня на месте. – Леська, бля, не дергайся, ударишься. Я хоть объяснить могу?

– Зачем?! – ору ему в лицо. Все тормоза слетели. Все, что копилось внутри: предательство это, подстава, недоверие – все хлынуло разом. Меня не просто потряхивает, трясет капитально, так, что боли в плече не чувствую. – Не надо мне ничего объяснять. И находиться тут тоже не надо. Уебывай отсюда! – ору капитально, Август пытается мне что-то сказать, позади щелкает дверной замок и хлопает дверь, а я все продолжаю орать, уже не слыша сам себя со стороны. Плохо. Как же, мать вашу, плохо.

Вадим вырывает меня из рук Дениса, вышвыривает в коридор. Врезаюсь в стену, от неожиданности и быстроты маневра даже забываю материться. Пока привожу сбившееся дыхание в некое подобие нормы, Август виснет на плечах Дениса, Вадим, обхватив его за шею, треплет по волосам, играя. Улыбаются, суки, а я стою, как холодной водой облитый, и очень четко понимаю: цирк уехал, клоуны остались.

– Суки, – шиплю из коридора, надвигаясь на них в стремлении убить. Где закапывать, я уже знаю.

Вадим, урод, перекрывает мне дорогу, развернувшись задницей ко мне, не позволяет обойти его. Не могу его даже оттолкнуть, банально трогать не хочу.

– У нас неприятности, мальчики, – устало выдает Денис, растирая небритые щеки ладонями. Замираю за спиной Вадима, выглядывая из-за плеча, обтянутого серой футболкой.

– Конкретнее можно?

– Все равно суки, – шиплю и получаю с локтя от Вадима. Теперь уже скулю, бережно прижимая ладонь к ребрам, уткнувшись в теплое плечо.

– Может, все-таки чаю?

Сидим за столом уже минут пять, Август, как обычно, жрет, Вадим без конца дымит, бьет меня по рукам, не давая взять вторую сигарету, а очень хочется, Денис сидит прямо напротив меня. Ситуация тупиковая.

– В смысле, менты? – удивляется Вадим, складывая руки на груди. Всегда поражала его особенность так пренебрежительно относиться к своим же коллегам.

– В прямом. Возле больницы меня ждали. Допрос устроили. Где, мол, были, что делали, и толком ничего не говорят. Я пытался у них документы взять, переписать данные, так они удостоверением в морду сунули и убрали, мол, не дергайся, целее будешь. Ну, я и не стал на вас выходить, телефон отключил…