Текст книги "Замкнутый круг (СИ)"

Автор книги: Arne Lati

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Попытка поспать или вспомнить хоть что-то – превратилась в муку. Не выходит не то что уснуть, даже лечь, присесть, замереть в одном углу, остановиться… Меня тянет, вытесняет из этого дома. И бежать хочется, уводя за собой весь ужас сотворенного моими руками, кровь с которых уже не отмыть, и шага ступить не могу. Нити из самого сердца тянутся к ним, к этим троим людям, что, наплевав на себя, пошли за мной прямо в ад, в его пропасть, ведь что будет, если наш обман раскроется – страшно даже представить.

Так и скитаюсь по небольшому, отстроенному лет двадцать назад дому, скольжу пальцами по шершавым стенам, считаю доски под ногами. Здесь все так же, как было десять лет назад, когда мы в первый раз приехали сюда пацанами. Помню этот детский восторг: дурачились как ненормальные, и было так легко, не существовало никаких границ. Тогда Август напился и мы больше часа не могли его найти, а он забрался на крышу дома и уснул, поганец. Вадим тогда все время был на телефоне, отец не давал и шанса отдохнуть, а Август его отчаянно спаивал, пока тот не отрубился. А ночью, когда все уснули, Денис учил меня целоваться. Все было так важно, значимо, казалось нужным, и даже в своем безрассудстве мы были вместе, а сейчас стены этого, всегда служащего нам укрытием дома давят, они напирают подобно лавине, даже воздух кажется иным. Как быстро мы повзрослели. Дену уже тридцать, Вадим догоняет его, мне двадцать шесть – самый младший, Август старше меня на год, но лет своих почти не ощущаю. Так же, как и поддержки. Она сыпется у меня на глазах, в испуганных взглядах друзей, и я понятия не имею, почему они все еще не бросили меня. Я бы понял. Честно. Не осудил.

– Долго тут торчать будешь? – шаги Вадима за собственным боем сердца не слышу, поэтому вздрагиваю от его вкрадчивого голоса над головой.

Нехотя поднимаю на него взгляд, встречаясь с расплавленным серебром, всегда полупустым и слишком глубоким.

– У тебя глаза красивые, – криво усмехается, сползая по косяку напротив меня, – но холодные, – склоняю голову вбок, он копирует мою позу, скрещивая кисти на коленях. Он босой, брюки закатаны до щиколоток, в ухе вставлена сережка, вызвавшая у нас кучу возмущений. Простецкая серая майка не дает разгуляться фантазии, открывая красивые руки и в меру широкие плечи. Его можно назвать симпатичным.

– Жизнь потрепала, – отвечает на мой немой вопрос.

Отвернувшись к двери, разрываю наш зрительный контакт. За серой неприметной дверью, ведущей в подвал, уже больше двух часов орудует Август, под страхом смерти никого туда не пуская. А меня выворачивает наизнанку от слабости своей, от рвотных позывов, едва стоит уловить хоть единый чужеродный звук, но сил подняться и помочь нет, их уже нет.

– Не рано ли для неполной тридцатки? – не открываю глаза, так и оставаясь в темноте.

– Я долго жить не собираюсь, в органах век короткий, так что половину пути я уже прошел, – произносит так легко, спокойно, смирившись, а у меня сердце ухает вниз от его слов, хотя и стараюсь этого не показывать.

– Если подольше пожить хочешь – уходи, пока есть время, – удается даже улыбнуться, через боль, но все же удается.

– Из органов?

– И из них тоже. Вадим… – уверен, что если выйдет отговорить его, то и остальные меня оставят. Это вместе мы сильные, по отдельности же простые люди, каждый со своими бедами и комплексами.

– Не начинай. Не тебе решать, как мне просирать свою жизнь.

– Но не ради меня же, – толкнувшись плечами, опускаю голову, глядя ему в глаза, без труда выдерживая пристальный, полный злости взгляд.

– Чем ты хуже остальных?

– Я не лучше, и этого достаточно.

– Подвязывай убиваться в лирику.

– Я человека убил, – все-таки срываюсь на смех, холодея внутри. – Как тут без лирики?

– Это еще доказать нужно, – понимание, что сейчас он начнет меня успокаивать, заставляет трезветь и резко менять тему разговора.

– Ты любил когда-нибудь? – не испытываю особого интереса это знать, но нужно срочно заполнить тишину между нами, иначе скрип и тяжелые удары за дверью скоро вновь загонят меня в шоковый транс.

– Тебе зачем?

– Пытаюсь поддержать беседу.

– Было дело, – отворачивается в сторону кухни, не желая смотреть мне в глаза, и это не выглядит слабым, просто он не хочет, чтобы я видел его настоящим. Справедливо.

– И как? Удачно? – нет места для шуток, и это непривычно.

– Не особо.

– Не сошлись характерами? – вопросительно изгибаю бровь ловя себя на мысли, что никогда не задавался вопросом его личной жизни.

– Типа того. Вообще не сошлись, – усмехается иронично, молчит, думая о чем-то своем.

– Мне кажется, тебе от этого плохо, – Ден всегда говорил, что психолог из меня хреновый, бью сразу по больному.

– Мне кажется, что тебе не кажется. И вообще, не суй свой нос куда не следует. Моя личная жизнь тебя не ебет ни с какого ракурса, – злится, закрывается еще сильнее, но уходить не спешит.

– Прости, – мне искренне жаль, больное задел, содрал по живому, нельзя так с людьми. Тогда почему так важно его дожать? Возможно, тогда ему легче станет?

– Просто впредь не лезь в мою личную жизнь. Она на то и личная, чтобы посторонних там не было.

– Я посторонний? – Это больно.

– Криво выразился. Лесь, давай на чистоту, ты мой друг, и за тебя, как и за пацанов, любого порву, но то, что в душе у меня, не открою даже тебе. Не ваше это дело. Мое. И ныть о своей несчастной любви не стану. Это унизительно, – говорит честно, прямо, и я почти верю ему.

– Это хоть женщина? – заткнись, Лесь, просто заткнись.

– Женщина, – соглашается.

– Надеюсь, я не ее убил? – над нами повисла немая пауза, и в следующую секунду оба срываемся на истеричный ржач, сотрясший стены небольшого домика на окраине дачного поселка.

Вадим почти лежит на полу, согнувшись пополам, и дико ржет, душой молодея лет на пять. В такие моменты в нем даже удается разглядеть прежнего, еще не отслужившего Вадьку из второго подъезда.

– Ебнулись? – шипит выскочивший из-за угла Денис, Вадима сгибает еще сильнее, меня отпускает, но ненадолго, очень быстро слетает этот мнительный период разгрузки.

Дверь подвала с протяжным скрипом открывается, из нее выходит абсолютно неживой Август, его руки в прозрачных перчатках измазаны кровью, глаза красные, воспаленные от кропотливой работы и плохого освещения, вслед за ним тянется запах… никогда его не слышал: он сухой, въедливый, мокрым песком оседает в легких и першит на губах. Задыхаюсь. Смотрю в его оценивающие глаза, как зрачки расширяются, глядя на меня, как он тянет руки вперед, забывая, в каком сейчас состоянии, делает шаг ко мне, испуганно подаваясь всем своим существом… а меня откидывает от него так, что Дениса сбиваю с ног, срываюсь в коридор, перед глазами кровавым заревом маячат его руки, резкая головная боль, миллионами взрывов в черепной коробке выбивает из меня сухой скулеж. Тошнит, в желудке все скручивается, отдаваясь комом желчи в горле. Плохо.

Вылетаю на улицу, куда-то бегу спотыкаясь, не разбирая дороги, не чувствуя холода, пока сильные руки не перехватывают меня, подножкой повалив на землю. Тяжесть наваливается сверху, вжимает меня в землю, большая ладонь затыкает мне рот, когда начинаю орать, и так продолжается бесконечно долго: крики, вой, борьба, в которой не хочу сдаваться, и лишь растеряв все силы, могу сквозь слезы распознать перепуганное лицо Дениса. Кидаюсь к нему на шею, сжимаю намертво, боясь отпустить. Отпущу – исчезну, или еще хуже – исчезнет он. Плачу, реву, поддавшись истерике, меня колотит как в лихорадке, ужасно болит плечо, и эта боль помогает. Она свидетель, что все еще жив, а раз жив – борись. Борись, потому что выхода у тебя, Леська, нет.

Ден шепчет что-то успокаивающее на ухо, разжижая своей лаской мой мозг, гладит по спине, просит успокоиться, просит перетерпеть, сам трясется как наркоман без дозы, а еще меня успокаивает.

– Такого больше не повторится, – обещаю ему полушепотом, на более громкие речи сил нет. – Я обещаю.

И он верит, по глазам вижу – верит.

Домой мы возвращаемся спустя примерно час. Август беспокойно спит на диване, уложив голову к Вадиму на колени. Мент на удивление спокоен, что становится для меня чем-то новым.

– Ден, прекращай так за него переживать. Нормально все с ним. Банальный стресс. Думал его раньше прорвет, так нет, держался.

– Лучше бы ты молчал, – грубо отвечает ему Денис, отправляя меня спать в комнату.

Размышляю над сказанным ранее, сопоставляю факты, доводы, без конца прокручивая возможные варианты произошедшего. Почти уверен, что убийство совершил не я. Конечно, Вадим снял отпечатки с ножа и они мои, тут нет сомнений, достаточно было воспользоваться моим бессознательным состоянием. Но кому вообще это понадобилось?

Я не самый удачный юрист, хоть и работаю уже пару лет, мои друзья добились куда большего каждый в своем деле. Личная жизнь – краткосрочные романы и секс без обязательств. Сердца никому не разбивал, в верности не клялся. Ссор, скандалов, врагов не имею. Значит, надо копать глубже, много глубже, ведь не зря кому-то понадобилось так по-крупному подставлять меня.

Разбиваю прошлый день на фрагменты: утро провел дома; к обеду вызвали в офис, и это не удивительно – и такое бывает; до шести проторчал в кабинете, работал над стандартным разводом: простые люди, заработок небольшой, решили разойтись миром и поделить вместе нажитое по справедливости. Затем поехал домой – и все, провал, ничего не помню.

Попытки вспомнить привели к ужасной мигрени, или причиной тому сотрясение – я не знал. Перебрал самые бредовые предположения, тут же отметая их одно за другим. Полный бред!

Щелкнув зажигалкой, выбиваю слабый огонек, ненадолго залипнув на нем, все же прикуриваю и, опустив голову и оперевшись ладонью о деревянную раму форточки, протяжно выдыхаю сизый дым, следя, как он плавно взмывает вверх и исчезает вместе с ветром. На подоконнике стопки исчёрканных бумаг – имена, фамилии, даты, чертежи и графики, даже маршрут моих передвижений, но все вместе это просто рисунки дошкольника. И это злит. Злит своя беспомощность, собственное незнание, как стоит себя вести в подобной ситуации. Все это давит, постоянно давит на нервы, и так звенящие от напряжения. Это тупик. Я полностью потерян.

– Собирайся, выезжаем через час, – не проходя в комнату командует с порога Вадим, уставшим после бессонной ночи голосом. Видимо, не спал не только я один.

Быстро собираюсь, Ден молча осматривает мое плечо, меняет повязку, измазав меня вонючей липкой дрянью именуемой мазь, и, как бы я не упирался, вкалывает успокоительное. И все это молча. За непривычной тишиной предельно ясно чувствуется опасность, но даже это не позволяет мне оттолкнуть его. Забираюсь за обеденный стол, отпивая из протянутой мне кружки кофе, аппетита нет совершенно, желудок в узел завязало, поэтому Августу приходится кормить меня с ложки невкусным омлетом. Мелкий без конца зевает, уложив свою красноволосую голову мне на плечо, тычет мне вилкой куда угодно, только не в рот, за что в скором времени получает по рукам и отправляется досыпать. Ден помятый, дерганый – видно, как волнуется, чего не скажешь про Вадима. Не спеша курит возле окна, листает мои записи, попутно помечая некоторые факты себе в блокнот, трет глаза, морщит лоб, все так же не глядя на меня.

– Какие планы на сегодня? – решаю подать голос первый.

– Почему у нас нет друга гробовщика? – философски интересуется Август, вновь вернувшись на кухню, но уже обмотанный одеялом. Плюхается Вадиму на колени, благополучно роняя стопку исписанных листов, мент лишь тяжко вздыхает, оттолкнув от себя Августа, не позволяя ему облокотиться себе на грудь.

– Ты не баба, чтобы на руках сидеть, – возмущается оживленно, но с колен его не сгоняет.

– Я не тяжелый, не надорвешься. Так вот, надо хоронить тело, я с ним закончил, – все с горем пополам съеденное запросилось обратно.

– Почему ее нельзя просто закопать? – это вмешиваюсь я. Не понимаю его такого рьяного желания возиться с трупом. Нет, я не чудовище, но, как упоминал Август, ей уже все равно.

– Не кажется тебе, друг мой, что ей и так хорошо по жизни досталось? Может, хоть похоронить по-человечески? – давит на нервы своим жалостливым тоном, и, несмотря на всю его мило-заспанную мордаху, по ней хочется въебать.

– Прекращай наваливать, ты, вообще, не верующий, – Малой фыркает в одеяло, пряча улыбку. – На кладбище труп точно никто искать не будет. А если и будет, то долго и упорно. Все гробы вскрывать им не разрешат, да и родня не позволит, отсюда и вывод – нужен специализирующийся на похоронах надежный человек.

– И где его взять? – идея перво-наперво избавиться от всех улик не лишена смысла.

– Есть у меня один знакомый, – начинает Денис нерешительно, – он у меня курс лечения проходил. Мы всем отделением над ним трое суток бились, с того света вытащили. Вот он все отблагодарить и пытался.

– Хорошо, что ты не любишь коньяк, – расплылся в предвкушающей улыбке Август, от нетерпения ерзая на коленях у Вадима. Щелчок от подзатыльника прервал его передвижения разом.

– А с чего ты, вообще, взял, что ему можно доверять? – неприятные подозрения терзают душу, в буквальном смысле впиваясь недоверием в грудь. – Кто он тебе, чтобы трупы с тобой закапывать?

– В том-то и дело, что никто, и сдать нас может легко и просто. Не уверен… – запинается, глаза прячет, мнет в руках кухонный фартук, неосознанно выдавая себя с головой.

– Ты не хочешь ему звонить, да? – спрашиваю спокойно, слишком спокойно даже для себя. Губы трогает легкая улыбка, злая, не добрая, за что уже сейчас себя ненавижу. – Не хочешь руки марать?

– Да, – соглашается, и я, мать вашу, даже не могу на него разозлиться, начать орать, вопить: “Как ты мог! Мы же друзья!”. Да жизнь свою он просрет одним звонком, как и я просрал, сам еще пока не знаю как. Его же посадят. Как есть посадят. А если взять во внимание, в каком сейчас состоянии тело, то и на пожизненное потянет.

– Рано ты сдался, Дениска, – понизив голос до тихого крика, заявляет Вадим, поднимая мелкого и пересаживая его на свой стул. В воздухе зазвенела опасность. От них двоих, обоих обозленных, вздрюченных не на шутку, растерянных, разбитых и не знающих как поступить: то ли по совести, то ли по уму.

– А сам ты себя подставлять станешь? Не побоишься репутацию запятнать?! – повышая голос почти орет Денис, меняясь в лице до неузнаваемости.

– Сейчас речь о тебе, а не обо мне.

– Ты сруливаешь с темы, – от их криков начинает гудеть и так раскалывающаяся голова. Малой подозрительно притих, не пытаясь как обычно урегулировать конфликт. Он наблюдает, будто присматривается к чему.

– Ты сам хотел ему помочь.

– А разве я мало сделал?! В моем доме расчлененный труп, кровь повсюду…

– Хватит! – рявкаю на всю кухню, врезаясь между ними и расталкивая их по углам, когда они начинают хватать за грудки друг друга. – Нет значит нет. Придумаем что-нибудь сами, – тихий злорадный голос, отдаленно напоминающий совесть, сейчас надрывно ржет над моими словами.

Вадим, почти полностью завалившись на стол, тяжело дышит, опираясь кулаками на столешницу, едва сдерживает себя, чтобы не начать орать. Денис молчит, взгляд отводит, и я знаю, как ему паршиво, почти так же, как и мне.

– В конце концов, ночь длинная, а кладбище большо-о-о-о-е, – зевает Август, потягиваясь всем телом так, что одеяло на пол спадает, обнажая его голый торс. – Сами закопаем, – выдает легко и непринужденно у меня за спиной, а меня страх сковывает от его сомнительной идеи…

Часть 3

Ближе к восьми утра мы в полном составе выезжаем из дома на машине Дениса. Сегодня вторник, для всех рабочий день, и хочет Денис того или нет, ему необходимо быть в больнице к девяти. Настроение у всех пакостное, среди нас разрастается недоверие и страх, и это вполне объяснимо. Как бы ты ни доверял человеку, всегда остается шанс, что он тебя предаст. Это жизнь, тут каждый выживает как может.

Накрапывает редкий пакостный дождь, едва слышно скрипят дворники на лобовом стекле, а за окном беспросветная полоса серого раздолбанного асфальта. Не лучшее начало дня. На душе кошки скребут, и никак не удается перестроиться хоть на что-то.

– Не дергайтесь, – просит Денис замедляя движение, чем привлекает мое внимание.

Не придав его словам значения, выглядываю между передними сидениями и каменею, бледнея лицом, и нервно сглатываю. Сердце скакануло в груди, замерло на секунду и сразу сорвалось вскачь, едва не проламывая грудную клетку.

Перед нами машина ДПС, двое постовых, и это уже не хорошо. Хотя, если не паниковать…

– Я, кстати, труп с собой взял, – шепчет мелкий, сползая по сиденью ниже, – чтоб два раза не ездить…

– Старший сержант Емельяненко, ваши документы, – слышу из приоткрытого окна, Малой улыбается аки укуренный, и нас стоило бы забрать уже только за это, Вадим молча смотрит в окно, но по тому, как у него ходят желваки, как он рукой сжимает бедро, будто собирается выхватить пистолет из-за пояса… Все закрутилось разом в сознании, ясность мысли вернулась моментально: если сейчас нас начнут обыскивать, Вадим живым не дастся, а значит мы все трупы. Вот так легко. От одного выстрела. Ком застрял в горле, не продохнуть, спина взмокла, я с остервенением вцепляюсь в сиденье, хотя так хочется выскочить из машины и бежать куда глаза глядят. Но я молчу. Молчу, когда гаишник проверяет документы; молчу, когда возвращает их Денису и Вадим спокойно опускает руку на сидение; молчу, когда трогаемся с места; молчу даже тогда, когда Вадим, обернувшись к нам, смотрит виновато, зная, что я просчитал его ход на шаг вперед, и от этого плохеет уже конкретно. Он только что чудом не угробил всех, подписав нам смертный приговор.

Это уже не шутки.

Все слишком далеко зашло.

Теперь мы все связаны. И хоть Денис и пытается держаться на расстоянии, хоть Вадим все еще ищет оправдания своим действиям, и даже Август временами выпадает из реальности, топя нас всех в своей грусти, мы все повязаны. Одной цепью. Сорвется один – потянет за собой других. Знаете, каково это чувствовать, что предал своих друзей? Нет? Тогда вам повезло.

В город заезжаем в половине девятого в немом молчании, не желая комментировать выходку Августа. Денис пересаживается на маршрутку с остановки на окраине, мы же едем ко мне домой.

Заходить в свою квартиру не хочется совершенно. Полнейшее отторжение. Не знаешь, найдешь ли там еще труп, наряд милиции или неопровержимые доказательства своей вины. Я понятия не имею, чего ждать. Все время, поднимаясь на лифте, считаю этажи оставленные позади, мысленно молюсь, чтобы квартира была пуста.

Ключи удается достать не сразу, руки трясутся, хотя мысленно остаюсь спокоен, если не брать во внимание нарастающее волнение. Вадим, устав наблюдать за моими манипуляциями, забирает ключи, чуть не вывернув мне запястье, и, со щелчком открыв замок, входит первым, включая свет в коридоре. Неяркая лампа дает достаточно освещения, чтобы разглядеть узкий коридор, ведущий на кухню, и дверь сбоку, собственно, в единственную комнату. Признаю, в квартире царит… не то чтобы бардак, скорее срач во всем своем великолепии.

– Ахуеть, – протягивает удивленно Август, оглядывая гору бутылок на ковре и даже на кровати. Прелый застоявшийся запах перегара проникает прямо под одежду, оседая на коже и забивая носоглотку. – Милый, а чего мы еще про тебя не знаем? – интересуется невзначай, крутя в руках бутылку из-под коньяка.

– Я этого не помню.

– Еще бы, – фыркает Вадим, одевая перчатки и приподнимая с кровати женские красные кружевные трусики. – Столько выжрать, – откидывает их в мою сторону, а я шарахаюсь от них в сторону как от огня, врезаясь больным плечом в косяк, и пока пережидаю вспышку боли, Вадим лупит Августа по рукам, настоятельно просит не оставлять следов и вовсе выдворяет его на кухню.

– Я бываю тут чаще, чем этот опездол убирается, – отвечает грубостью на грубость, скрываясь за дверью, хлопает холодильником, злится, – вполне логично, что мои отпечатки тут всяко-разно есть, так же, как и твои, и Дена. Ищи те, чьих быть не должно. И кстати, – выглядывает обратно, жуя орешки и удовлетворенно чавкая, – трусы эти вполне могут принадлежать той бабе, потому что на ней белья я не обнаружил.

– Прекрати жрать, – прошу его на полном серьезе, сползая по косяку спиной и прижимая колени к груди.

– Это у тебя желудок слабый, а мой растущий организм жрать требует.

– Жертв он требует, – ворчу себе под нос, наблюдая исподлобья, как Вадим совершает нехитрые манипуляции с бутылкой, прокручивает ее на свету и, что-то обнаружив, складывает в пакет.

Следующие часа два уходит на то, чтобы перетрясти всю квартиру. Вадим без конца орет, находя под кроватью или за тумбочкой презервативы, зачем-то кидает ими в меня, злится, презрительно кривит лицо, находя чужие вещи, половину из которых не могу вспомнить. Собирает в пакет все, что может пригодиться, остальное утрамбовывает в мусор, уже третий раз гоняя Августа на помойку. Когда мы, отмыв всю квартиру, сидим на кухне, день близится к концу. Усталость нереальная, одна на всех, и это сближает.

– И что мы имеем?

– Ты свинья, – обиженно подводит итог Август, стягивая с рук перчатки и выкидывая их в последний не выброшенный пакет, придерживая его край двумя пальчиками.

– Я свободный мужчина, и моя холостяцкая берлога должна пребывать в легком запустении.

– Ты все равно свинья.

– И блядь, – добавляет Вадим, прокручивая в руках зажигалку. Гипнотизирую его движения, он иронично усмехается, наблюдая, как я уже третий раз пытаюсь подкурить трясущимися руками. Прикуривает сам, крепко затянувшись, и передает сигарету мне. Чуть влажный фильтр не вызывает отвращения, скорее смущает такая непривычная близость.

– С кем хочу, с тем и трахаюсь, я обет верности не давал, ничего не подписывал и в любви никому не клялся.

– Именно поэтому завалил человека.

– Ты редкостная скотина, – шиплю на Вадима, внутри, подобно снежному кому сброшенному с горы, нарастает беспокойство. Этот мандраж, предчувствие, что вот-вот что-то должно произойти, оно закручивается в пружину, виток за витком, что пальцы начинает бить мелкой дрожью.

– И тем не менее я все еще здесь. А где наш доктор? – до постыдного мерзко кривит рожу, стряхивает пепел прямо в кружку из-под кофе и вопросительно на меня смотрит.

– Он на работе до шести, – отвечаю смело, с вызовом глядя в его серые ахуевшие глаза. И вроде друг мне, и пойду ради него на многое, но желание уебать ему такое сильное, что чтобы не сорваться, вцепляюсь в столешницу руками, и он видит это, смотрит на мои пальцы, хмыкает так мерзко, разжижая и так потрепанные нервы, на психику давит, тварь.

– Хочешь меня ударить? – томно шепчет, складывая руки на груди.

– Не то слово, – шиплю в ответ, медленно поднимаясь на ноги и нависая над столом, готовый сам в любой момент отхватить по полной. – Ебнуть тебе… – рычу сквозь зубы, до скрипа стискивая челюсти, чтобы не начать орать, – чтобы, сука, кровью умылся, – в груди клокочет сердце, вышвыривая в кровь недозировано адреналин, от количества которого начинает кружиться голова, а глаза кровавой пеленой затягивает, – это с превеликой радостью.

– Рискни, – улыбается, тварь, поганенько так, очерчивает пересохшие губы кончиком языка, намеренно издеваясь, – только скажи, родной, если убить ты хочешь меня, почему я все еще сижу здесь, на твоей гребанной кухне, оттирая твои же следы и смывая своими руками улики, – понижает голос так неожиданно, что приходится прислушиваться, – а тот, кем болеешь, кому веришь больше, чем себе, сейчас, скорее всего, уже границу перелетает?

– Он работает! – рявкаю настолько истерично, что самому мерзко делается. – Не смей на него наговаривать, он мне ничего не должен, – все-таки кидаюсь вперед, когда агрессией сознание затмевает, хватаю не сопротивляющегося Вадима за тонкий свитер на груди, вздергиваю вверх, уже замахиваясь для удара. Кулак не долетает до цели пары сантиметров – Август, перехватив меня за локоть, оттаскивает назад, позволяя Вадиму плюхнуться обратно на стул.

– Лесь… время восемь уже. Он давно должен был приехать, – осторожно шепчет Август, уже не держа меня, а придерживая, чтобы я не упал. Ноги подкашиваются, слабость.

Сажусь на стул, глядя перед собой, вцепившись взглядом в настенные часы над шкафом, слушаю их тиканье, не веря, что часы не врут и уже начало девятого.

– Задерживается, он же врач, всякое может быть… – оправдываю Дена, не желая признавать, даже думать о том, что он мог так легко меня предать. Только не он. Вадим, Август – да, но не он. Он же как брат мне. Я с ним через Ад и врата Рая прошел, он бы не смог…

– Его не было на работе. Я звонил туда, – спокойно отвечает Вадим, и лучше бы он молчал. Каждое слово как удар плетью. – Скажу больше, у него сегодня выходной. Ты помнишь, он упоминал, что хочет на рыбалку смотаться? – киваю, подумав. – Он подтвердил регистрацию еще днем, и сейчас уже подлетает…

– Ложь, – тихо произношу, сжимая темную джинсу на коленях. – Он бы не стал.

– Лесь, – Август садится передо мной на корточки, скидывает непослушную красную челку с глаз, давая в полной красе увидеть свои темно-карие завораживающие глаза, и не на меня же смотрит, душу насквозь видит. – Так бывает. Психика человека довольно сомнительное явление. А Ден фанатик у нас, он свою работу долгом считает, вот и боится ее потерять. Себя – не боится; работу, репутацию нажитую годами – да. Ты не злись на него…

– Тут бы я поспорил, – встревает мент, но Малой не обращает на него ни малейшего внимания, все так же пристально глядя на меня и теплом своих ладоней согревая мои закоченевшие пальцы.

– Он не сдаст нас никогда, просто ушел в сторону. Ему легче так.

– Он бы сказал мне это прямо в глаза.

– А ты бы сам о таком признаться смог?

Повисла тишина, полная горечи и пропитанная отчаянием. Без Дена стало пусто, будто кусок плоти из сердца вырвали. Я не задумываясь доверил бы ему жизнь, а он… вот так вот… Едва удается сдержать злые слезы.

Я же видел, как его ломает, как плохо ему, хоть и не признавался в этом. А я помочь не смог. Не доглядел. Могу ли я осудить его выбор? Предательство ли это? И хотя сознанием готов сказать “нет”, ущемленная душа кричит “ДА!”

– Леська, темно уже, пора прикинуть, что делать с трупом.

– А когда ВЫ оставите меня? – откидываюсь на стену, не чувствуя опоры в спине.

– Ты напуган, родной, это нормально. Нам тоже не сладко. Мы не оставим тебя, я обещаю… В данный момент главное разобраться с мелочами и уже браться за поиски того, кто тебя кинул. Но сейчас надо собраться.

– Я в порядке, – заверяю его, стараясь не реагировать на тянущую боль в сердце. Это пройдет, главное привыкнуть. – Тебе что-то удалось еще выяснить о трупе?

– А я уже думал и не спросишь, – легко улыбается, поднимаясь на ноги и усаживаясь сбоку от меня (по центру от стола), забирает у Вадима из губ недокуренную сигарету, затягивается неглубоко и возвращает ему ее обратно. И этот жест между ними, слишком интимный, что ли, личный, полный доверия… напрягает.

– Не тяни, – требует Вадим, с шипением туша окурок в стакане и поглядывая на часы.

Свежий воздух из открытой форточки вытягивает запах перегара и выкуренных сигарет, становится легче дышать, а быть может, я себя так только успокаиваю.

– Не скажу, что после вскрытия узнал что-то новое. Девушка, приблизительно двадцати семи-двадцати девяти лет, – заученно перечисляет данные, как на рабочий диктофон, глядя то на меня, то на Вадима, – могу предположить, что работала проституткой. Все органы посажены, больше всего пострадали печень и почки, легкие тоже не в лучшем виде, алкоголизм и курение вскоре сгубили бы ее. Употребляла наркотики, имеет пучок венерических заболеваний, – передергиваю плечами как от озноба.

– Предохранялся? – скалится Вадим совсем издевательски. А я не то что о защите не помню, даже бабу эту в глаза не видел!

– Заткнись, сука, – шиплю в ответ не менее любезно. Август тяжко вздыхает, но говорить не перестает.

– Искать ее будут вряд ли, значит, можно смело закапывать.

– А если будут? – не унимаюсь я.

– А если будут – не найдут, – подхватывает Вадим, поднимаясь на ноги и расхаживая по кухне, спрятав руки в карманы синих джинсов. – Думаю, жертва была выбрана не случайно. Нужен был такой человек, чье исчезновение не наделало бы шума.

– И тут ты прав, мой истеричный друг, – соглашается Август, пересаживаясь на его место, чтобы видеть нас обоих. – Шмотки и побрякушки, что были на ней – не ее. Размер колец больше, чем ее настоящий, сережки вставлены в уши уже после ее смерти, проколы свежие, да и шмотки брендовые, не из дешевых, она себе бы такие не позволила. Кожа в плачевном состоянии, перемазана косметикой, но профессионально. Видели бы вы ее без грима, – блаженно скалится, глядя на нас исподлобья.

Переглянувшись с Вадимом, единогласно решаем, что видеть ее нам не хочется.

– Убийца неплохо тебя знал, – Вадим кивает сам себе, поворачиваясь ко мне лицом, и смотрит осуждающе.

– С чего такие предположения? – начинаю щетиниться в ответ, защищая себя.

– Блондинка, средний рост, размер груди третий, твой типаж.

– Это всех типаж, совпадение.

– Не уверен, – подхватывает его Август. – Что-то тут не чисто. Скорее всего, проявив отпечатки, мы обнаружим именно ее. Если она проникла в твою квартиру…

– Я не помню ее.

– Тут согласен, не сходится. Хотя белье и ее, для того, чтобы ты отключился, тебя надо было хорошенько накачать…

– У меня не было похмелья! – подскакиваю как в жопу ужаленный. – Я всегда с бодуна страшно болею, а тут ничего.

– Может стресс?

– Нет. Даже выхлопа не было.

– Значит, напичкали чем-то тебя накануне. Будем разбираться, а пока собирайтесь, нам пора на… эм… раскопки! – иной раз манера его поведения заставляет задумываться о его вменяемости.

В машину садиться не хочется совершенно, стоит только представить, что за “клад” лежит в багажнике. Легкий, почти не ощутимый, но от этого не менее неприятный запах уже пропитал салон. Вадим, занявший водительское кресло, открывает все форточки. Да, холодно, зато дышать можно. Сажусь рядом с ним, Август не возражает. Полностью погруженный в свои мысли, он где-то не с нами. Его взгляд иногда поблескивает в свете проносящихся мимо фонарей, почти уверен, что боль за Дениса у нас с ним одна на двоих.

Ветер и не прекратившийся мелкий дождь попадает на лицо, раздражает кожу, поэтому глубже зарываюсь подбородком в ворот любимой темной толстовки с капюшоном, становится теплее, но не настолько, чтобы перестать ощущать трясучку в коленях. Не хочу туда ехать. Плохое предчувствие, как шепот сознания, предупреждение свыше.