Текст книги "Замкнутый круг (СИ)"

Автор книги: Arne Lati

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Сходи к психологу, он выслушает…

– Я тебя ударю.

– Давай, добей. Ты же любишь исподтишка действовать.

– Хватит! – рявкает так, что вздрагиваю, и он видит это. – Леся, родной, ну пожалуйста, дай мне, блядь, объяснить, – просит и одновременно злится – взрывоопасный коктейль.

– Думаешь, это что-то изменит? – осторожно сажусь, отпинывая его ногой, обрезая попытку помочь мне – еще не хватало его помощи, спасибо, мне ее еще лет десять расхлебывать, надеюсь, общего режима.

– Думаю, да. Ты только рот закрой и потерпи, ладно? – отрицательно качаю головой, он опускает голову вниз, выдыхает совсем утробно и вновь поднимает на меня взгляд. – Что мне, на колени встать, чтобы ты меня выслушал?

– Давай, – соглашаюсь раньше, чем успеваю подумать.

И зря. Вадим, не меняясь в лице, встает на колени, покорно опустив руки вниз, и, все так же потеряно глядя, ближе подползает ко мне. А мне вскочить хочется и за шкварник его поднять, потому что не ломаются такие люди, потому что характер не тот, и больно ему физически вот так вот унижаться передо мной. А я сижу, к месту примороженный, и пошевелиться не могу.

Он останавливается прямо между моими разведенными коленями, в десятке сантиметров от моего лица и, опустившись задницей на щиколотки, устало смотрит, понижая голос до шепота, будто боится, что услышит кто.

– Неужели ты думаешь, что если бы я хотел вас сдать, то таскался бы все это время с вами? Лесь, – протягивает ладони к моему лицу, убирая пряди челки с глаз, хотя и не мешала она мне, но этот контакт был ему нужен, необходим, судя по тому, как дрожат его руки. Отворачиваюсь, разрывая прикосновение.

– А как я должен думать, Вадим? – я почти спокоен, всю агрессию как ветром сдуло. Под ребрами шевельнулась надежда, она причиняет боль, но само ее присутствие помогает дышать легче.

– Ты должен доверять мне.

– С чего?

– А я мало для тебя сделал?

– Видимо, недостаточно, раз я за решеткой.

– Ты там только потому, что я не успел помочь.

– О чем ты? – берет в плен мои запястья, сжимая их своими горячими руками, опасается, что начну орать, кидаться на него. Да не начну уже, нет больше сил. Хочу в тепло, закрыть глаза и услышать тишину. Хочу теплые руки у себя на спине и чужое дыхание в шею, и не важно, кто это будет, он или посторонний человек с улицы – мне нужна защита, сам не справляюсь. Вот что я всегда искал в людях – защиту, защиту от одиночества, и никак не мог ее найти.

– Когда мы сожгли и закопали машину…

– Мы? Это же Денис её сжег, – подается вперед, крепче сжимая мои руки, трется лбом о мой лоб, накрепко зажмурившись, и почти молит: “заткнись, сука…” И я молчу, повинуясь инстинкту самосохранения.

– Я поехал в отделение, чтобы проявить отпечатки. Как оказалось, уже тогда кто-то донес на тебя, но информация была не проверена. У них была фотография… несколько снимков, где ты в машине. Качество плохое, но с показаниями некоего добровольца уже был толчок для начала дела. Они знали, что мы дружили, да я и не скрывал особо, понял, что бесполезно отпираться. Рано или поздно тебя бы все равно повязали. Меня приставили к вам, я сам попросил, надо было выйти на того, кто все это начал. Да, я сливал информацию. Но где мы будем закапывать труп, я не сообщал…

– Врешь.

– Вру, – соглашается, чуть отстраняясь от меня. – Помнишь, куда мы ехали сначала? Там нас ждали.

– Поэтому выгнал Августа?

– Да. Я не мог его подставить.

– А меня мог.

– Ты сам подставился, когда допустил все это.

– Меня опоили!

– Не кричи, – просит раздраженно, уже не удерживая мои руки, а гладя большими пальцами запястья, действует он неосознанно, нервничает, только поэтому не вырываю рук. – Ехать я туда не хотел, но именно там нас и должны были повязать. Понимаешь, что тогда бы взяли только тебя, а пацанов бы не приплели. Я понятия не имею, откуда там взялась зажигалка Дена. Он же в меня ею, долбоеб, кинул, а я осматривал когда – не заметил, пасмурно же было, да и торопились мы.

– Кто тогда навел копов на кладбище, если не ты?

– А вот это я в душе не ебу, – смотрит на мои руки и, задумавшись, отпускает их, садясь на задницу, немного отдаляется, чем дает возможность дышать ровнее. – Это наши были. Им поступил анонимный звонок с указанием места и времени, а они уже послали своего человека. И подставного взяли, чтобы я не понял. Потом мешки изъяли. И тебя бы не приплели, если бы ты, долбоеба кусок, окурками не разбрасывался. Лесь, ну что ты за чудовище такое, а?

– И почему ты уверен, что твоей вины тут нет? – не совсем понимаю, что происходит, но убить мне его уже и не хочется, разве что покалечить.

– Ты точно блондинка! – рявкает на всю комнату, но по моему похуистическому выражению лица догадывается, что его угрозы мимо кассы. – Если бы вас сразу взяли – посадили бы всех, и меня в придачу. Хочешь, чтобы меня арестовали?!

– Сейчас или в принципе?

– Убью, тварь.

– И закопаю. Места грибные ты знаешь. Не сметь меня бить! Я и так еле сижу, – давлю на жалость, меня даже душить перестали. Пока пережидаю приступ кашля, Вадим курит у окна.

– Я же такой же живой человек, как и вы, Лесь. Денис испугался, сам же видел. Август тоже на пределе был. Чем я хуже? Что садиться не захотел и погонами прикрылся? А кто бы тебе, дуреха, сухари таскал? – усмехается совсем не весело, тушит окурок, закрывая форточку и возвращаясь ко мне. Садится рядом на диван, прижимаясь к моему плечу. Становится теплее. – Я же мог с самого начала из всего этого выйти – не стал, не смог тебя и пацанов бросить. Ты врага во мне видишь. Но подумай, что было бы с вами, не возьмись я за это дело? Думаешь, кто-то бы стал причины искать? Из тебя бы показания выбили и отправили по прямой лет на двадцать строгоча, этим повезло бы не многим больше. Знаешь, сколько я оббегал порогов, чтобы ход делу дать? Сколько людей поднял, связи напряг? – смотрит на меня нервно и слегка пьяно. – Я оправдываюсь, да? – спрашивает с шальной улыбкой на губах, и утыкается мне в плечо, срываясь на тихий смех. – Докатился.

Смотрю прямо перед собой, разглядываю выключенную плазму на стене, мягкий ворсистый бежевый ковер с моими каплями крови на шерсти, темные задернутые шторы – и совершенно ничего не понимаю.

– Замкнутый круг какой-то. Ну не сходится же. Кто звонил ментам? Кто фотки слал? Баба эта? Ну, ебнулась она, крыша потекла…

– Олесь!

– Прости, но я называю вещи своими именами, – веду плечом, скидывая его голову. С хрипом поднявшись, расхаживаю по комнате, просчитывая в уме любые варианты – и ничего, совсем. Как, блядь, демон нашептал. – Кто все это затеял?

– Алена.

– Да ни хуя! – чуть не подпрыгиваю на месте от его тупости. – Завалить кого-да по дурке – да, где-то же она взяла труп. Но просчитать все так досконально – нет. Есть кто-то еще. Кто дергал за ниточки, изучил нас, и он должен быть конченный психопат, чтобы так все провернуть. Идеи есть?

– Может, это ты? – ахуеваю от такого предположения, замирая на месте. Вот это поворот.

– Ты ахуел? – спрашиваю полушепотом, начиная звереть.

– Уж больно ты белый и пушистый в этой истории, – встает плавно, спокойно подходя ко мне ближе, и кладет ладонь на мое плечо. – Все знаешь, всегда в курсе всех событий.

– Я тебя сейчас ударю.

– Можно тебя поцеловать?

– Нет.

– Жаль.

– Я в душ.

– Помочь?

– Сам.

Горячая вода помогает слабо. Мысли как вареные, и никак не удается их расшевелить, мешает что-то, очень сильно мешает. Задаюсь этим вопросом вплоть до того, пока не ощущаю сквозняк из открытой двери кабинки и тепло позади себя.

– Может, все же помочь? – вопрошает с улыбкой, обнимая меня за живот, и я до сих пор не могу принять, что Вадим может вести себя со мной так откровенно.

– Мой меня, но аккуратно, я одна сплошная рана, – соглашаюсь. Просто устал.

Он моет меня как и тогда, не вкладывая в прикосновения ничего кроме заботы. Молчит, намыливает мне волосы, смывает пену, думает.

– Вадь, меня посадят, да? – впервые за долгое время, переступив через страх, задаю этот вопрос, решая, что если озвучу его вслух, с неизбежным будет проще смириться.

– Да, – откладывает мочалку в сторону, вытаскивая меня из кабинки и оборачивая полотенцем, сам кутается в халат. – Я не дам тебе там загнуться. Переведусь охранником.

– А ребята? А Август. Он же.. бля, да как ребенок он, – обессилено сажусь на стиралку, не ощущая даже собственных слез. Я так устал бояться.

– Я что-нибудь придумаю, – кивает сам себе, выталкивая меня из ванной, ведет в спальню и трахает так, что окончательно срываю голос. Он через страсть заставляет меня на время забыть о случившемся, но помогает это ненадолго.

– Ты веришь мне? – спрашивает, стоя у окна и дымя в форточку. На нем одни джинсы, и сейчас отчетливо видно, как он похудел и осунулся за какую-то неделю.

– Я не верю даже себе, – отворачиваюсь к стене, кутаясь в одеяло, но стоит услышать трель его звонка, поднимаю голову, а сердце ухает в пятки. Короткий разговор, в котором он говорит несколько бессмысленных фраз. Слежу за его мимикой, заторможенными движениями, потерей речи и постоянными сглатываниями слюны. Когда он бледнеет, не выдерживаю и, подскочив на кровати, подлетаю к нему, но не успеваю. Он сбрасывает вызов и плавно сползает вниз. Смотрит в пустоту перед собой, дышит через раз, молчит.

– Ну?! – не выдерживаю открытой психической атаки и, хорошенько встряхнув его, заставляю смотреть на себя. А пальцы судорогой сводит и холод по коже. Черт, да что же это творится?!

– Малой подписал признательное…

Ты дышишь еще, милый? Я уже нет…

Часть 8

Lati: Я заранее прошу прощения у всех читателей за эту главу. Читать будет тяжело. Я предупредила.

– Ты куда? – дергаю Вадима за руку уже в коридоре. Сам успеваю одеться наскоро, вот только в душе все собрать не выходит. На хрена Август это сделал? Зачем он? Я должен был. Не он. Я!

Вадим смотрит на меня растеряно и не сразу фокусирует взгляд, будто меня тут нет. Эта его отстраненность больно ранит.

– В участок. Попробую остановить движение заявления. А ты остаешься здесь.

– С чего?

– С того! Ты подозреваемый в этом же деле, и тебя не то что к документам, даже на порог отделения не пустят, – рычит, вижу как он уже где-то не здесь, уже там, с Августом. И я разделяю его боль, но сейчас он действительно похож на сумасшедшего. – Леська, не зли меня. Сядь на жопу и жди пока я не вернусь.

И он уходит… оставляя меня одного. Почти сбегает, хлопнув напоследок дверью.

Сидеть в четырех стенах – мука адская. Остановившись на диване и устало прикрыв глаза, вырубаюсь, но ненадолго. Час, не больше. Организм как заведенный. Заряд, сука, все не кончается. Кидаюсь на стены, роюсь в интернете, перечитываю статьи, подбирая нам срок, но даже эта муторная зачитка не позволяет отвлечься. Пакостно. В конце концов, не найдя себе места, сползаю на пол в коридоре, прижавшись к косяку между кухней и коридором, жду – жду его, как верный пес сидящий на хозяйском поводке. А его все нет. Он приходит уже под утро злой, дерганый, не сразу замечает меня, и, захлопнув дверь, бьется головой о стену. Это страшно наблюдать, но поделать с собой ничего не могу. Даже глаза закрыть не могу.

– Вадим? – зову его из темноты, он затихает, щелкает выключателем, смотрит на меня отчаянно-дико, будто я виновник всех его бед, хотя… так оно и есть.

– Марш спать.

– Спятил? Что с Августом?

– Ничего. Подписал признательное, запросил меня отстранить от этого дела. Мне даже прочитать его показания не дали. Но по тому, что успел узнать, он там наплел такого, что виноват он один, а вас чуть ли не на прицеле держал, запугал он вас, – он не орет и не нервничает, он просто в бешенстве. С ним страшно находиться рядом.

Поднимаюсь на ноги, неуверенно мнусь в коридоре, щурясь от яркого света, и, стоит ему только сделать шаг вперед, отступаю следом. Аура зла, исходящая от него, отпугивает. Я не узнаю его.

– Меня винишь? – не так я хотел спросить, спокойнее, а вышло дерзко, с вызовом.

– Да. Тебя, себя, всех, но Августу от этого легче не станет, – глухо рычит, как раненый зверь, и надвигается на меня. Не понимаю его намерений, вообще не понимаю его, и это пугает до того, что хочется бежать – куда угодно, лишь бы не находиться с ним рядом. Ладони потеют, так же как и спина.

– Не подходи ко мне, – прошу на полном серьезе.

Он останавливается, замерев, будто перезагружается, и вроде успокаивается, если это вообще возможно.

– Ты боишься меня?

– Да, – не хочу врать, и так заврался.

– И чем я заслужил такую немилость? – больше не пытается подходить, давая мне возможность оставаться в безопасности.

– Ты на психа похож и ведешь себя неадекватно. Мне тоже страшно. Ты даже не представляешь, как. Но ты в любом случае останешься здесь, а я за решеткой, так же как и пацаны. Поэтому не смей на меня смотреть так, будто я тебе, блядь, всю жизнь испоганил. У МЕНЯ нет будущего и жизни…

– У тебя есть я!

– Спасибо, не надо.

– Ты, вообще, понимаешь, что несешь? – уходит на кухню, треплет волосы на затылке, глаза трет, щелкает чайником, и, прикурив у окна, распахивает его настежь.

– Сейчас не важно, что происходит со мной. Что с Августом? – молчит, коротко затягиваясь и выпуская дым в окно. Ночной ветер продирает насквозь, посылая по всему телу холод, передергиваю плечами, не понимая, как он еще не оледенел там у окна. Подхожу ближе, сжимаю его плечо, а он горит! Как изнутри горит, и трясет его так, что сердце не выдержит, откажет к ебеням от давления и перегруза.

Отбираю у него сигарету, выкидывая на улицу, закрываю створку, усаживая почти с боем Вадима на стул. Достав из холодильника початую бутылку водки, наливаю почти полный стакан, протягивая ему.

– Пей.

Скользит взглядом со стакана на меня, потом на него, и, забрав его из моих рук, выпивает почти до конца. Забираю посуду, когда он, уткнувшись в рукав и сморщившись, кашляет от обжигающих паров спирта. Но сейчас станет легче – по крайней мере, нервную систему немного отпустит.

Прикуриваю сам, затягиваюсь, Вадим также тянется за сигаретой, не позволяю ему дотянуться до пачки, протягиваю свою, давая из моих рук сделать короткую затяжку, чтобы перебить горечь водки во рту.

– Я слушаю, – напоминаю ему, глядя в его уставшие и уже пьяные глаза.

– Алену поймали, отправили на освидетельствование, но почти уверен, что ее признают невменяемой. Она молчит, слова не сказала. Меня к ней не пустили – отстранили же! – хлопает ладонью по столу, опрокидывая вазочку с печеньем.

– А Август? – тоска начинает рвать душу, почти чувствую, как кровь теплыми струями окропляет сердце. Это не описать словами, может, оно и к лучшему.

– Я настоял на его обследовании на психическое расстройство, – как же тяжело даются ему эти слова. Смотрю непонимающе широко распахнутыми глазами: почему его-то тогда так гнет от этих слов? – Лесь, ты не понимаешь ничего, да? – отрицательно качаю головой, сажусь рядом с ним на стуле, а он, поднявшись на ноги, неуверенной походкой отходит мне за спину, опираясь ладонями о край раковины, сжимает его так, что пальцы белеют. Он не хочет, чтобы сейчас я был рядом, чтобы видел его боль и… слабость. Август – его слабость. Он же как брат ему. Как младший брат. Они же неразлучны были. А теперь он, мент, ни черта сделать не может для того, кто безмерно дорог. А Август знал, что Вадим стараться будет его вытащить и, скорее всего, свою карьеру перечеркнет, себе навредит, поэтому и попросил отстранить его от дела, как близкого родственника. Да что ж это, блядь, за хуйня такая? Кому все это было надо? Чтобы вот так нас всех… по живому?!

– Его не посадят, Леська, – выдыхает обреченно и сдается. В тишине пустой квартиры отчетливо слышу, как капля, сорвавшись, со стуком врезается в хромированное дно раковины. Ошалело перевожу взгляд на напряженную сгорбленную спину Вадима, не сразу понимая, что это не просто капли из прохудившегося крана – это слезы. Слезы отчаяния. Настоящие. А он говорит без запинки, даже голос не дрожит. – Его не могут посадить. Он же дурной. Или сам не дастся…. да и не дойдет до этого. Он не пройдет освидетельствование.

– Что? Ты че несешь? Август не псих! – из груди рвется протест, да так, что пальцы в кулаки сжимаются.

– Не псих, – соглашается, и несколько тяжелых капель вновь падают вниз. – Он особенный. Странный немного, чудной, искренний, но не такой как мы. Он мир по-своему видит… – улыбается, и эту улыбку его хочется стереть точным ударом в челюсть.

– Он врач. Он освидетельствование раз в полгода проходит. С его специализацией у него с этим строго. Его бы к работе не…

– Да не проходит он его! – рявкает в ответ, стирает рукавом слезы, но так и не оборачивается. – Денис ему справки делал. Не понимали мы, что за банальной боязнью врачей он скрывает… – подлетает ко мне, хватает меня за плечи и, вздернув вверх, хорошенько встряхивает. – Он нормальный, Леся, он НОРМАЛЬ-НЫЙ. Я его как себя знаю. Просто болит у него душа сильно за то, что делает.

– У Августа? – Он поет возле трупа и жрет же рядом с ним, уж за них у него точно нигде не болит.

– Ты его не знаешь. Так, как я – не знаешь.

– Конечно, я же с ним не встречался, – вырываюсь из его рук, отлетая к окну.

– Дело не в наших отношениях. Он передо мной открылся. И я уверен, я ручаться за него могу, что он не опасен.

– Просто он псих, – мне больно это говорить и не до конца понимаю, что несу, но по тому, как закаменело лицо Вадима, меня сейчас будут убивать.

– Просто он слабее сознанием, но духом куда сильнее тебя. Он из-за тебя, сученыш, подставился!

– Я не убивал никого!

– Даже так он тебя прикрыл. На него же срок повесят, а тебе максимум условка светит. Он же сдохнет там, если сам не вздернется. Ты не понимаешь, что это суицид почти? Ради тебя! Ради Дена! И ты смеешь его психом называть?! Ты хоть знаешь, как ему хреново по жизни? Как после очередной эксгумации его сутками откачивать приходится. Думаешь, к трупам привыкнуть можно? Да вот хуй! А он их режет, пилит, ломает, помня, что они живыми были. И жрет там же, потому что больше негде, и спит рядом, так как времени в обрез, а ему, как специалисту высокого класса, еще и убойный отдел дела подкидывает, а потом, когда он дело сдаст, тогда его ломать начинает так, что в обморок падает и вечно кровь из носа от давления, он нам звонит, тебе звонит…

В голове мелькают вспышками обрывки диалогов:

“– Привет, милый, чем занят?

– В офисе торчу, планирую веселый вечер.

– А я щас такой труп забавный разобрал. Хочешь, фотку пришлю?

– Да пошел ты, псих, кретин, фу, бля, все, я вешаю трубку.”

“– Не хочешь со мной поговорить?

– Три часа ночи, как-то не очень.

– Ну чуть-чуть, – ноет приторно-наигранно.

– Не-а, утром, все утром. Споки…”

Этих диалогов десятки. Разве я мог знать, что ему плохо тогда было?.. Не мог. Но должен был. Должен был почувствовать, что ему больно. А я ни хрена не видел, и даже не хотел увидеть…

– …а ты хоть раз, сука, поговорил с ним по-человечески? Поддержал? Да нихуя! А потом он бродит ночами по городу, один, брошенный всеми, телефоны повыключает, вставит наушники в уши, и ищи его где угодно. А он то на мосту сидит, то на крыше своего дома песни поет. Ты хоть раз видел, как он плачет, как грустит? Нет. Потому что никогда слабость свою не покажет. И после этого ты считаешь ЕГО психом? – его взгляд потемнел, руки сжались в кулаки, и я в последний момент успеваю увернуться от прямого удара. Вадим в бешенстве, и еще никогда мне не было так страшно рядом с ним.

Пока он, влетев в стену, приходит в себя, я выскакиваю на лестничную площадку не обуваясь и даже не надевая куртку, просто бегу – от него, от себя. В голове гул, будто рой пчел сошел с ума, и каждая мысль жалит.

– Лесь, – окрикивает меня от двери, когда я уже на пролет ниже его этажа. – Прости, – шепчет устало, и я слышу, как он сползает вниз на бетон. – Я в отчаянии, Лесь, – бьется головой о стену, ухмыляется обреченно, а я шага ступить не могу. Все неправильно и это все эмоции, они верх берут над разумом, но возвращаюсь обратно, поднимаю его с пола и заталкиваю в квартиру.

Больше Вадим не разговаривал со мной. Он принял душ и закрылся в своей спальне, не подпуская к себе даже меня. Эта ночь была самой длинной в моей жизни, ведь я знал, что уже утром должен быть на допросе, в сопровождении Вадима и Дениса как свидетелей, и там нам предстоит встретиться с Августом лицом к лицу. Я не знал, что мне делать: плакать или кинуться его обнимать, а может отпиздить, чтобы так бездарно не просирал свою жизнь. Я запутался. Когда прозвенел будильник Вадима, я уже полностью готовый сидел в коридоре, дожидаясь его.

Он выпил кофе, умылся, одел чистую рубашку и джинсы, и только тогда посмотрел мне в глаза. Никогда больше не хочу видеть его таким. Знаю, что, выйдя из дома, он возьмет себя в руки, что страха не покажет и боль затолкнет в дальний угол подсознания, но сейчас его душа рыдала, и я видел это.

Вадим перехватил меня, когда я уже взялся за ручку входной двери. Сдавив мой локоть, развернул к себе, заставляя смотреть прямо. Он был уже в порядке, по крайней мере, делал вид, что все относительно нормально.

– Что бы там не произошло, ты не должен орать, истерить и демонстрировать всем свой дурной характер. Ясно? – киваю согласно, получаю от него сухой поцелуй в плотно сомкнутые губы и оказываюсь вытолкан за дверь.

Дороги до участка не помню, так же, как очутился в кабинете для допроса. Август и Денис были уже там. Август улыбался, но улыбка его хранила печальные ноты.

Кивнув обоим, прохожу вперед, усаживаясь напротив Дениса и оставляя место во главе стола для Вадима. Напряжение между нами не просто ощущалось – оно звоном слышалось, и это чувствовали все.

– Милый, тебе совершенно не идет хмурить брови, – нараспев произносит Малой и, дотянувшись до меня, разглаживает складку у меня между бровями. Не уверен, что он хотел именно этого, скорее ему просто нужно было меня касаться. Находясь без наручников, хватаю его в охапку и, притянув к себе, сжимаю так крепко, как только могу. После всего того, что меня заставили понять, что услышал вчера, не могу воспринимать его смех спокойно. Он лживый, наигранный, пропитан болью и в нем больше не ощущается того тепла, что всегда грело нас.

Он что-то возмущается, трется лбом о мою грудь, пытаясь оттолкнуть, смеется, а я орать хочу, потому что еще несколько дней назад все было хорошо. А сейчас все кувырком. И нет твердой почвы под ногами. Ее просто нет.

– Ты мне прическу испортишь, – ворчит и, отпихнув меня в сторону, садится обратно. – Тут и так проблемы с лаком, еще и ты всю красоту запорол. Вот кому я теперь такой некрасивый нужен?

– Мне, – говорю не задумываясь, Вадим также кивает, Денис вообще в шоке, кажется, мы его теряем. Он смотрит на Августа с подозрением и необъяснимой тревогой.

– Малой, ты в порядке? – своим вопросом ставит нас всех в тупик. Узнаю этот взгляд – взгляд специалиста.

– В полном, только жрать хочу.

– Я про здоровье, – не отстает и тянется скованными руками к нему, то ли пульс прощупать, то ли температуру изменить, но Малой, скривившись, откидывает его руки в сторону.

– Сказал же, здоров, – отмахивается и возвращается строить глазки мне. Док неспокоен, по-профессиональному неспокоен, и его переживания дрожью в коленях отдаются и мне.

– А вот в документах написано, что ты не в себе, – тихо, на грани слышимости сообщает нам Вадим, и теперь все взгляды устремлены на него.

– На заборе тоже много написано, – щетинится Август, откидываясь на спинку стула и сползая по нему вниз, если бы мог, он бы и руки на груди сложил. – Это первая экспертиза, основную в дурке делать будут.

– И какие прогнозы? – Вадим не смотрит ему в глаза – на ключицы, на худые плечи под черной большой ему на два размера футболкой, плоскую грудь, но только не в глаза.

– Сдам. Я всю ночь учил.

– Не паясничай. Сейчас не тот случай, – все-таки вскидывает взгляд полный боли и обиды, будто Август предал все его ожидания, и теперь уже я не понимаю ни черта. Меня пугает бледность Августа, его пересохшие потрескавшиеся губы, от чего всегда озорная улыбка выглядит пугающей, даже волосы потускнели на общем фоне. Пугает, как Док занервничал, как его руки трясутся и он не может удержать карандаш, но все это растворяется в их взглядах. Они говорят без слов, ругаются, а может, просят прощения, и в этот момент чувствую себя здесь лишним.

Малой сдается первый, когда у меня начинают отказывать нервы. Склонив голову вбок и смочив пересохшие губы слюной, улыбается пугающе-мистической улыбкой.

– Как давно раскусил меня, мент, м? – спрашивает легко-легко, с иронией, все также глядя на Вадима, а тот, сжав кулаки, лишь силой воли остается сидеть на месте. – Да вижу, что понял давно все. Ты же у нас гений, – говорит без издевки, скорее хваля врожденные способности Вадима. – И где я просчитался? Нет, скажи, мне интересно.

Воздух тяжелеет, дышать трудно, в голове поднимается гул, а я слежу за этими двумя, боясь пропустить что-то важное, ощущая себя пылинкой в просторах вселенной.

– Тебе все перечислять? – уточняет Вадим голосом из преисподней, и раскрывает перед собой папку с документами.

– Давай все, гулять так гулять.

Вадим, дернув головой вбок и скривившись в улыбке, переждав вспышку агрессии, монотонно зачитывает данные, от которых у меня волосы дыбом встают, а на висках выступает испарина, и это ненормально, потому что руки ледяные.

– На записи видеонаблюдения в холле офиса Яценко ты засветился сразу после Алены. Вышли вы через черный ход. Ты помог ей дотащить бессознательного Олеся до машины, потому что сама она бы не смогла. Отпечатки на руле в машине Яценко совпали с твоими. Правда, вот незадача: прав-то у тебя и нет, – Вадим звереет, я вжимаю голову в плечи, напрягаясь всем телом, еще немного – и его разорвет. – Отпечатки на банках из-под пива в квартире все того же, мать его, Яценко есть не только мои, но и твои. Забирая их у меня из дома, ты не потрудился одеть перчатки, оставляя следы…

– Я их специально не надевал, – пожимает плечами, а у меня мир рушится перед глазами. Он, блядь, рушится, осыпается прахом к моим ногам и тает в понимающей улыбке Августа.

– Анонимный звонок в отделение был совершен после того, как я вышвырнул тебя из машины. Звонил ты с чужого телефона, но голос твой распознать удалось почти сразу. Ты нахуя ЭТО СДЕЛАЛ?! – заорал Вадим, подскакивая на ноги, и мне с Денисом пришлось кинуться к нему, чтобы удержать на месте, а Август все также улыбался своей загадочной улыбкой, с легкой грустью глядя на всех нас.

– Так было нужно.

– Кому нужно? МНЕ НУЖНО? ИМ? ТЫ ЕБНУЛСЯ?!!

– Да. У меня даже справка есть… – отскакивает с визгом в сторону. Вадим, выбрыкнувшись, оказывается в опасной от него близости, но в последний момент успеваем его удержать. – Не сметь меня бить! – верещит Малой, проходясь тупым лезвием по нервам. Он же смеется, ему весело. – Ты потом себе этого не простишь! – улыбается. Почему, он, блядь, улыбается? Это же ненормально. Противоестественно. Так не должно быть. – Вадька, сядь, я все расскажу, – прячется за моей спиной, сжимая мои плечи, а я смотрю в глаза Вадима и читаю в них то же самое: “Полный пиздец”.

Усаживаю Августа обратно на стул, то же делаю с Вадимом, правда для этого приходится на него наорать, Ден садится сам, и я в душе не ебу, почему на наши крики еще не сбежались мента.

– Ты понимаешь, что учудил? – спрашиваю осторожно, решая прощупать почву и понять: может, он и не понимал, что творил. Я не могу на него злиться, не могу осуждать, мне просто до ужаса страшно за него.

– Да. Более того, я все специально спланировал. А теперь сядьте на жопу и дайте мне сказать. Я не хочу отвечать на вопросы, которые сто раз прокрутил у себя в голове, я буду говорить, а вы сами решайте – принять это вам или нет. – Вадим закуривает, а у меня нет сил даже на это. – Начнем с того, что после расставания Вадима и Алены, через полгода она сама связалась со мной. Начала ныть, искать с ним встречи, узнавать, где он, что ест, с кем спит, каким воздухом дышит. Еще тогда я понял, что крышу у нее сорвало окончательно. Заткнись, родной, – это уже Вадиму, – я не закончил. Как-то мне довелось побывать у нее дома. Увиденное до сих пор сложно передать: горы фотографий Вадима, расклеенные повсюду – его лицо было на куклах, на подушках и даже на мягких игрушках. Повсюду детские вещи, игрушки, куклы закутанные – она называла их детьми. Они папу ждали, – усмехается невесело и вновь продолжает рассказ буднично, как всегда. Вот только как всегда уже ни черта не будет. – А еще там были фотографии Леся. Разорванные, изрезанные, с вколотыми в глазницы дротиками. В общем, она призналась, что хочет убить Олеся. Это было сложно принять, да и как такое возможно? Мне удалось ее маниакальную тягу переключить на постороннего человека. Но она не отступала. Считала, что он виновник ее бед. Тогда у меня созрел план. К тому моменту терять мне было нечего…

– ЧТО?! – кто из нас заорал первый, мы так и не поняли, но Август недовольно покачал головой, окончательно становясь в наших глазах сумасшедшим.

– Я не закончил, – строго предупредил нас. – Так вот, путем нехитрых махинаций мне удалось втереться к ней в доверие и убедить, что просто так Олеся убить мало. Надо, чтобы Вадим страдал, как она страдала, а потом, прочувствовав всю боль на себе, он вернется к ней.

– Я прочувствовал, – прохрипел Вадим, и мне захотелось ему ебнуть, чтобы не перебивал. Я боялся, что Август закроется в себе и перестанет говорить. Речи о его вменяемости уже не шло, а вот можно ему помочь или уже нет – вопрос оставался открытым.

– Я знаю, мой хороший, прости. Но на кону была не только твоя жизнь и я выбрал в пользу большего. План зрел недолго – уж слишком хорошо я вас знал. И моя вина в том, что воспользовался этими знаниями.

– Откуда труп? – не выдержал Денис, бледнея лицом.

– Эм… не поверишь, но мы ее убили, – пара лет жизни с грохотом рухнула вниз. – Точнее, убила Алена. Эта женщина и не проститутка вовсе, мне пришлось вам соврать, чтобы вы решились скрыть улики. Я думал подвести саму Алену к самоубийству, но эта дура, переволновавшись, окончательно съехала. Эта женщина вырезала ей матку, ее она тоже винила все эти годы, что она специально это сделала – мол, в Вадима была влюблена, и назло ей так. Когда она мне позвонила, то уже задушила беднягу. Пришлось переносить встречу не со среды, – передразнивает меня, молодея сразу на пару лет, – а с будущего вторника. Кто-то окончательно забил на работу, – мне даже не стыдно, мне вообще никак. Не верю во все, что слышу. Не хочу верить. – А дальше вы знаете. Отвезли Леську, правда, нож пришлось вбить в нее мне.