Текст книги "История животных"

Автор книги: Аристотель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА VII

(27) Можно оспаривать, правду ли говорят утверждающие, что когда бывают сны, женщины встают сухими. Ясно ведь, что матка тянет вверх, так что почему самки не рождают сами по себе, раз они втягивают это даже смешанное с выделением самца? Почему бы козам не втягивать свое выделение, которое выходит в наружную часть? У них возникает такое страдание, от которого они много лет остаются беременными; именно, они родят то, что называется заносом, что случилось [также] с одной женщиной. У нее после сношения с мужем и видимого зачатия объем матки стал увеличиваться и все прочее сначала шло по порядку. Когда же наступило время родов, она не родила, и объем не уменьшился, но в таком состоянии она оставалась три или четыре года, пока, заболев дизентерией и подвергшись смертельной опасности, она не родила мясо большой величины, называемое заносом. Некоторые даже состариваются с этим страданием и умирают с ним вместе.

(28) Возникает ли это страдание от теплоты, когда матке случится быть горячей и сухой, а вследствие этого притягивать к себе настолько сильно, чтобы быть в состоянии удержать в себе? При таком состоянии матки, если она воспримет не смешанное от обоих семя, а как бы ветреное, от одного, тогда возникает так называемый занос; не животное, так как не происходит от обоих, и не неодушевленное, так как получено было в одушевленном [виде], как ветреные яйца. Долгое время остается занос в матке вследствие ее особого предрасположения и потому, что птица, порождая в себе много яиц, когда матка растянется, продвигает их вперед и рождает, а если один раз матка раскроется, из нее выходит и все остальное: ведь нет ничего, что задерживало бы, и когда предназначенное к выделению, возникнув в теле, переполнит его, оно лишает матку притягивающей способности. А у живородящих вследствие того, что сила растущего зародыша изменяется и каждый раз он нуждается в другой пище, матка, воспалившись известным образом, производит такие же роды.

(29) Мясо же, не будучи животным, всегда оказывает одинаковое действие (ведь то, что отягощает матку, способно производить воспаление), так что у некоторых это страдание длится до смерти, если по счастливой случайности не произойдет ослабление тела, как у той, которая заболела дизентерией. Происходит ли это страдание, как сказано, от теплоты, или больше от влажности, так как существует такое переполнение, которое замыкает [устье матки], или матка не настолько холодна, чтобы вывести, и не настолько тепла, чтобы вызвать варение? Поэтому и страдание является хроническим, подобно тому как одна вещь требует для варения продолжительного времени, тогда как другая скоро варится до конца; а матки такого рода, занимая крайнее положение, делают это очень долго. Далее, не будучи животным, а следовательно, не двигаясь, занос не вызывает родовых болей, так как родовые боли суть движение связок, которое производит зародыш, потому что [он] живет. И твердость, появляющаяся в этом образовании, есть результат недостаточного варения; оно настолько делается твердым, что его нельзя разрубить топором. Кушанье и все сваренное делается мягким, а все недоваренное [делается] сырым и твердым.

(30) Не зная этого, многие врачи, руководствуясь сходством, называют болезнь заносом, если только увидят вздутый живот без водянки, с задержкой месячных, когда эта болезнь длится долго. Это неверно, и возникновение заноса происходит редко. В одних случаях происходит скопление излишних выделений холодных, влажных и водянистых, в других – более густых, в месте около кишки, смотря по природе и состоянию, но это не причиняет ни болей, ни жары, вследствие холодности. Увеличиваясь в одних случаях больше, в других меньше, это не влечет за собой никакой другой болезни, но как некое уродство пребывает в покое.

(31) А задержка месячных происходит вследствие того, что излишки истрачиваются здесь; как бывает и при кормлении грудью. Ибо и у них месячных или совсем нет, или бывает мало. Бывает также, что истечение из мяса скапливается в месте между маткой и кишкой, и это называется заносом, не будучи им. Не трудно определить, занос ли это, для той [акушерки], которая будет ощупывать матку: если она правильна по форме и не увеличена, ясно, что болезнь не в ней. Если же она такова, как при беременности, в ней занос; она будет горячей и сухой вследствие того, что жидкость внутри сгустилась, и устье такое же, как у беременных. Если же будет какая-нибудь другая опухоль, матка на ощупь будет холодна и не суха, и устье всегда останется таким же.

notes

Примечания

1

Теофраст часто обращается к этическим ассоциациям даже в своих ботанических трактатах, начиная один из них словами: “Нрава и подвижности, как у животных, у них нет” – и завершая выделение культурных растений из общей массы растений (он прав, что противопоставление культурных и диких растений лишь относительно) словами: “Человек – существо или единственное, или по преимуществу поддающееся культуре (Феофраст, с. 11, 21).

2

Этот перевод, сохранившийся в архиве Института истории естествознания и техники РАН в виде машинописи, перепечатанной в 1950 г., и являющийся, по-видимому, единственным полным (или вообще имеющимся) переводом “Истории животных” на русский язык, воспроизведен (в сверенном мною с оригиналом и отредактированном виде) в настоящем издании. В дальнейшем будем называть данный источник сокращенно: “машинопись 1950”.

3

Здесь Карпов перечисляет ряд свойственных стилю именно Аристотеля оборотов и частиц, которыми пестрит как книга десятая, так и весь предшествующий ей канонический текст “Истории животных”.

4

Еще в начале прошлого столетия выдвинута гипотеза, что первоначально “История животных” открывалась текстом, который сейчас является первой книгой трактата “О частях животных”. В самом деле, этот текст по своему методологическому характеру служит вступлением в весь корпус биологических сочинений Аристотеля. Помимо тщательного обоснования, во-первых, телеологии как таковой, а во-вторых, разницы между внешней целесообразностью в искусственных объектах и внутренней, понятийной – в естественных, здесь прослежено и единство в природных и, прежде всего, живых объектах начал общего и индивидуального; рассмотрен и решительно отвергнут дихотомизм платоновского типа, движущийся через взаимоисключаемые определения, между тем как в исследованиях живого приходится иметь дело с множеством состояний одного и того же признака. Далее, если убрать из трактата “О частях животных” первую книгу, то оставшиеся три выигрывают в стройности и, например, первая же фраза второй книги вполне естественно открывает все сочинение, присоединяя его к “Истории животных” в качестве ее продолжения: “Какие и сколько частей входит в состав каждого животного – мы более точно показали в истории животных, а по каким причинам каждая часть имеет такие-то свойства – надо рассмотреть теперь, взяв эти части сами по себе, независимо от того, что было сказано о них в истории” (ОЧЖ, 646а). Однако идея первоначального нахождения первой книги “О частях животных” не там, где ее всегда печатают, а в начале “Истории животных”, – несмотря на свои очевидные преимущества, – не находит подтверждения ни в дошедших до нас древнейших каталогах сочинений Аристотеля (см. Могаш, 1951), ни в кодикологических данных.

5

Аналогичным образом и некоторые другие теоретические построения “Истории животных” не вошли ни в “О частях животных”, ни в Ό возникновении животных” (хотя в целом более типично обратное соотношение). Таково представление о том, что одни части принадлежат всем родам, другие – только некоторым (начальные слова кн. второй) и что к первой категории относятся органы, принимающие пищу (кн. первая, § 19), и что вообще органы могут быть классифицированы по степени их представленности – у всех, большинства или только некоторых животных (там же). В целом же “Истории животных” свойствен более эмпирический подход по сравнению с позднейшими сочинениями Аристотеля и тем более с Платоном, школу которого Аристотель за несколько лет до написания “Истории животных” оставил. Это лишний раз подтверждает, что эволюция воззрений Стагирита не столь однолинейно направлена от спиритуализма к естественно-научным интересам, как это представляли себе некоторые исследователи его биографии, например, в двадцатые годы – В. Иегер. Между платонизмом раннего Аристотеля и дуализмом позднего как раз и лежит период наибольшего эмпиризма и погруженности в естествознание – время написания “Истории животных”.

6

Но и из числа этих дополнительных признаков встречаются общие признаки для нескольких родов. Это, прежде всего, признаки: “водные”, “дышащие легкими” и др. Возможно, что их надо было бы присоединить к основной “диаде” рядов признаков (1) по живорождению и (2) по локомоции. В целом принцип, которому следовал Аристотель при выделении наиболее первичных признаков, заслуживает дальнейшего изучения, поскольку это, в сущности, есть метод донаучного “здравого смысла” и своего рода феноменологии.

7

Poikila helle:nika seu Varia Graeca. Ex octo codicibus Graecis diversarum bibliothecarum nunc primum edita... Ex codicibus transcripsit, interpretationes Latinas, animadversiones et indices adjecit et edidit Christianus Fridericus de Matthaei. Mosquae, 1811, XII, 287 p.

8

Чтобы не перегружать текста значками, мы опускаем знак § в аристотелевском тексте, а равно и в ссылках, данных в указателе.

9

...живых существ... – Ар. употребляет термин dzo:ion, имеющий три основных значения: “животное” (в противоположность растениям, иногда также людям), “живое” вообще (О душе, I, 2, 404Ь) и наконец “живое существо”, “организм”. В данной фразе выступает третье значение: имеется в виду не столько деление на части специально животных, сколько впервые устанавливаемая Ар. для живой природы в целом (в том числе и для растений, как явствует из ряда мест ИЖ) закономерность наличия частей двоякого рода (см. след. примеч.). Начиная с § 4 кн. первой, под dzo:ion Ар. уже почти всегда имеет в виду непосредственно животных.

10

...руку нельзя разделить на руки или лицо на лица – к первой фразе ИЖ восходит различие между тканями и органами. Оно намечено далее на той же аристотелевской концептуальной основе у Галена и арабских врачей, затем у Габриеля Фаллопия (Fallopius, 1575), а в современную теоретико-биологическую традицию введено в 1801 г. вместе с термином “ткань” (tissu) французским анатомом Кс. Биша. Для ИЖ характерно тройственное противопоставление, во-первых, “сложных частей”, т. е. органов, во-вторых, “членов”, т. е. комплексов органов (например, лицо, голова), в-третьих, “однородных частей”.

Последняя категория, названная позднее тканью, сыграла важнейшую роль в развитии биологии. До прошлого столетия всеобщим было убеждение (иногда встречающееся и сейчас), что понятие однородных частей (букв, “подобночастные”) и соответствующий термин, переводимый и как “гомеомерии”, восприняты Ар. у основоположника философии в Афинах Анаксагора (V в. до н. э.). Однако со времени сопоставительного анализа анаксагоровской и аристотелевской терминологии, проведенного в 1830-х годах Ф. Шлейермахером, нашла признание точка зрения, что Ар. излагал учение Анаксагора при помощи отсутствовавших у последнего терминов, прежде всего термина “гомеомерия”, и в значительной мере при помощи своего собственного концептуального аппарата. В том смысле, в каком позднейшие авторы (как, например, Лукреций) говорят об анаксагоровских гомеомериях, аутентичные фрагменты Анаксагора дают термины “семена”, “вещи”, “существующие вещи” (см. подробнее: Рожанский, 1972, с. 104–134). Ар. обобщает понятие “однородность” и на неживую природу: “простыми частями”, слагающимися из однородных (подобночастных), являются у него не только ткани организма, но и такие вещества, как глина, металлы, камень, Общее для всех этих “несоставных” частей – то, что при расщеплении, по крайней мере в пределах “естественного” для них круга явлений (см. примеч. 7), они сохраняют свою природу: металл при всех дроблениях остается металлом, пока не расплавлен (не перешел в “воду”), а кость или мясо – костью или мясом, пока они не разрушены, как сейчас сказали бы, химически. “Сложные” части, напротив, встречаются только в живой природе и при расщеплении дают части, неоднородные (неподобночастные) друг другу и своему целому. Конечно, части руки не суть руки (а части кости суть кость). Важно, что критерием для различения однородных и неоднородных частей служит у Ар. функция: “Таким образом, животные составлены из обоего рода частей, но части однородные существуют ради неоднородных; ведь работа и действие принадлежат им, возьмем [ли] глаз, нос, все лицо или палец, кисть и всю руку” (ОЧЖ, 646Ь). Сходное понимание развито в IV книге “Метеорологики”, где вместо функции или действия Ар. говорит о целесообразности и форме как об отличии неподобночастных от более материальных “гомеомерий”, вписав тем самым основные категории своего учения о жизни в контекст дуалистической онтологии.

11

...из жил... – букв, “из нервов”, как и значилось в первоначальном тексте перевода В. П. Карпова. Мы исправляем здесь и далее “нервы” на “жилы”, поскольку нервы как таковые, тем более их функции, в античности еще не были известны, а если их и наблюдали как анатомические образования, то называли “каналами” (“порами” и т. п.; вспомним, что еще и для Декарта нервы – это трубочки, по которым струится воздух или “животные духи”).

12

Некоторые живые существа имеют все части, одинаковые друг с другом, некоторые же – различные – “существа, имеющие все части, одинаковые друг с другом” – это организмы одного и того же вида (см. след. примеч.). Так, у одной лошади (пример из данного параграфа) глаза, кости и т. д. “таковы же”, как у другой: подразумевается, в той степени, что обеих можно отнести к одному виду. Те “некоторые”, у кого части “различные”, – это индивидуумы из различных родов (см. след. примеч.) или же, если различие чисто количественное (§ 3), из одного рода, но разных видов.

13

...много видов рыб и птиц – “вид” (eidos) здесь упомянут в смысле отчасти родственном современному, хотя, конечно, гораздо более расплывчатом. Напротив, под “родом” (genos) имеется в виду нечто далеко выходящее за границы “рода” современных систематиков: во всяком случае, это отнюдь не единица, промежуточная между видом и семейством. Более того, аристотелевский genos вообще есть категория логическая, а не систематическая в современном смысле, хотя исторически “род” систематиков развился в конечном счете из того же genos. “Для Аристотеля не стоял вопрос, есть ли, допустим, орел genos или eidos, он мог быть тем либо другим сообразно тому отношению, в рамках которого его рассматривают” (Meyer, S. 348). В этой связи давно вставал вопрос о том, как же переводить genos (для eidos в данном контексте имеется практически один эквивалент: “вид”). Предлагалось переводить его словом “класс”, но это ограничивает genos одним лишь крупномасштабным уровнем, как будто бы Ар. имел в виду исключительно такие группы, как насекомые, млекопитающие, птицы и т. п. или, употребляя его номенклатуру, как “яйцеродящие двуногие с перьями”, “живородящие четвероногие с волосами” и т. д. Конечно, такое ограничение неправомерно. Достаточно вспомнить о “роде голубей”, “роде пчел” (кн. первая, § 11–12), “известном роде быков” (кн. вторая, § 63), “одном роде зайцев” (кн. вторая, § 72): все это явно не классы в смысле таксономии. Ныне употребительные терминология и номенклатура развивались в биологии XVIII–XIX ее. в значительной мере независимо от аристотелевского концептуального аппарата, но на основе его элементов. Сейчас же довольно сложно подыскать абсолютный эквивалент аристотелевскому genos в каком-либо одном языке, включая новогреческий. Но “род” все же ближе к логической первооснове термина, хотя и при такой передаче не следует путать аристотелевский “род” с признаваемыми современной систематикой родами наподобие Talpa L. (крот), Giraffa Bnmnich (жираф). Однако это и не трудно, потому что такая ассоциация обычно не возникает; напротив, при передаче “класс” легко представить себе, что речь идет о насекомых, птицах и т. п., между тем как Ар. имеет в виду скорее нечто близкое к современному “таксон”. Излишне, быть может, добавлять, что передача genos через “таксон” (неологизм XX в.) также невозможна, на сей раз уже по правилам стилистики. Итак, целесообразен перевод genos через “род”.

14

...части, тождественные... по аналогии... – примеры, сопровождающие это утверждение, разнохарактерны и не вполне равноценны, что можно понять, учитывая, что здесь мы сталкиваемся с первым в истории теоретико-биологической мысли сознательным применением категории “аналогичное”. Руку и клешню, костную чешую рыб и перья и с современной точки зрения можно счесть случаями аналогии; напротив, ноготь и наружная часть копыта, кость высших позвоночных и “колючие” кости рыб – это уже части не просто аналогичные, но с эволюционной точки зрения также и гомологичные, т. е. имеющие общих исторических предшественников. В других местах Ар. говорит об “аналогах” и “аналогии” в менее терминологическом значении, употребляя сочетание ana logon в том смысле (“соответственное”, “относящееся сюда же”), как оно встречается еще у Платона. В главе III есть уже существительное “аналог” (analogon – пишется одним словом); в позднейших логических трудах Ар. то же analogon означает уже равенство отношений, пропорцию. Наблюдая этот процесс “терминологического движения”, мы как бы присутствуем при рождении термина analogia из нетерминологического сочетания ana logon. Принято также считать, что именно здесь в ИЖ (кн. первая, § 3, 4) наряду с ОВЖ (693Ь сл.) и отчасти в трактате “О движении животных” впервые было введено понятие структурной гомологии как чего-то противостоящего функциональной аналогии или простому структурному сходству (Bodenheimer, р. 11). В § 2, 3 кн. восьмой Ар. идет дальше и распространяет принцип аналогии на свойства уже не только морфологические, но и этологические, на сходство “искусства, мудрости и понимания” у человека со сходными, хотя и стертыми “лишь аналогичными проявлениями у других животных”.

15

Влажны или всегда, или пока находятся в природных [условиях]... – в понимании этого места имеются расхождения. Ар. говорит, что кровь и т. д. влажны “всегда”, “вообще”, пока они существуют, а перестав быть влажными, они перестают и быть самими собой, утрачивают свою сущность, прекращают существовать. Отсюда перевод “всегда”, т. е. “всегда, пока они есть”. Последующие слова “пока находятся в природных [условиях]” были поняты по-разному уже ранними латинскими переводчиками и комментаторами ИЖ. В переводе Газы читаем: “quamdiu sunt in sede sua naturali” – “пока они находятся на своем естественном месте”; напротив, у Скалигера: “пока они сохраняют свою природу”. В последнем варианте holo:s становится, по существу, тавтологической добавкой. AW, считая правым Газу, обосновывают это тем, что Ар. понимает здесь “фюсис” как “живой организм”. Однако такого понимания в других местах у Ар. не зафиксировано, и даже если бы оно здесь встретилось, перевод “фюсис” через “естественное место”, как у Газы, был бы неверен. Скорее предположенное AW понимание включало бы два оттенка: указание на то, что жидкости организма сохраняют влажность по крайней мере до тех пор, пока они не изъяты из этого организма как своего природного вместилища; и на то, что, будучи заключены в этом вместилище, они удерживают свою природу. Отсюда попытки передать оба эти – оттенка, например у Камюса: “Tant qu’elles demeurent dans leur etat naturel”; или, как видим, у Карпова, конъектура которого (“условиях”) здесь больше подходит, чем “dans l’état” Камюса.

16

...лимфа... – в оригинале “ихор”; в древнейшем словоупотреблении – жидкость, которая течет в жилах богов и бессмертных героев. Еще у Платона термин этот получил значение сыворотки крови, Ар. же употребляет его применительно к жидкостям, содержащимся в межтканевых промежутках или образующимся путем отфильтрования крови из сосудов, часто в значении, близком к современному “лимфа”. В § 62 кн. пятой термин “ихор” употреблен для обозначения некоего материального “жизненного начала” багрянок, которое оживляет бесформенную слизь и дает начало новому поколению моллюсков: “ихор” здесь инициирует способ порождения, промежуточный между половым размножением и самовоспроизведением. Однако в этом месте в ряде списков слово “ихор” опущено и багрянки зарождаются непосредственно из слизи. В целом же у Ар. ихор всегда непосредственно связан с кровью и является либо ее производным, либо аналогом.

17

...слизь... – “флегма”, что не следует смешивать с тем же термином, бывшим в употреблении у гиппократиков для обозначения одной из “стихий” организма. Соответственно в данном контексте перевод “слизь” лучше абстрактного “флегма”

18

....жилы... – см. примеч. 3.

19

...вены... – букв. “вена”. Ар. часто использует единственное число для обозначения представленных в большом количестве “неоднородных” частей. По-русски такое единственное число приходится в ряде случаев передавать множественным.

20

...большинством рыб... – но не со всеми, считает Ар. В ОЧЖ (696а) и у Теофраста упоминаются рыбы, живущие на суше. По-видимому, это угри, совершающие иногда длительные сухопутные переходы, во время которых вода сохраняется у них под захлопнутыми жаберными крышками.

21

...бобр... – Шах. Традиционный, но лишь предположительный перевод. Обычное древнегреческое название бобра, в том числе у Ар. – kastoir.

22

...и прочие насекомые – в доаристотелевской литературе entomon (у Геродота; букв, “зарезанное”) зафиксировано только в смысле жертвоприношений теням усопших. В комментируемом же месте, судя по предпринятой в следующей фразе попытке определить термин “насекомое”, Ар. скорее всего сам впервые ввел его (на основе имевшихся глагола enlemno: – “вырезать, высекать” и существительного entome – “надрез, зубец, насечка”).

23

...с эмпидами... – предположительно с личинками слепня. Тем же термином Ар. обозначает комаров-долгоножек и близких к ним насекомых.

24

...слепень – в оригинале oistros, откуда происходит введенное затем Плинием в зоономенклатуру родовое название Oestrus. Однако Αρ., как и предшествовавшие ему авторы, начиная с Гомера, применяет это название скорее всего не к какому-либо из видов Oestms, но к Tabanus bovinus.

25

...род крабов... – возможно также, что имеются в виду раки (рак, как и краб, тоже karkinos); раки и крабы вместе; или же ракообразные в целом, хотя для последних у Ар. есть термин karkinoeide:

26

...и у тюленя изуродованные ноги – эти пять слов здесь не к месту, ибо вряд ли нужно доказывать, что тюлень не бывает “только летающим”. Однако слова об “изуродованных ногах” приходится сохранить, так как они присутствуют во всех списках и первопечатных изданиях. Ζ

27

...называют безногими... – имеются в виду стрижи. Apus (безногий) имеет также значение “хромой”, “со слабыми ногами”. У других древнегреческих авторов apus в значении “стриж” не употребляется, вместо этого пишут aktaia chelido:n, букв, “прибрежная ласточка”.

28

...дрепанида... – не отождествляемый с точностью вид стрижей, у которых ноги еще хуже, чем у ласточек, приспособлены для хождения. Зимой дрепаниды, как видно из § 10, исчезают: улетают в Африку.

29

...птицы с кривыми когтями... – букв, “[род тех, у кого] кривые когти” – хищные птицы.

30

Такими являются человек, пчела... – место, важное для понимания того, как развивалось аристотелевское представление об общественной природе человека. В отличие от социальных трудов Αρ., здесь нет еще выводов ни о том, что человек обществен в большей степени, “нежели пчелы и всякого рода стадные животные” (Политика, 1253а); ни о том, что это доказывается даром речи у человека; ни о том, что любое общение и объединение в общество или хотя бы “стадо” ценно не само по себе, а лишь “ради какого-то блага”. О даре речи далее говорится в § 16, но вне связи с общественным образом жизни. По-видимому, ко всем перечисленным выводам Ар. пришел уже по окончании работы над ИЖ.

31

...бесчисленное множество... – myria, по смыслу мало подходящее выражение, поскольку и всех общественных животных, тем более известных Αρ., не столь уж много. Было предположение, что здесь испорчен текст: тупа могло получиться из ошибки переписчика, начавшего, например, второй раз писать слово myrme:kes (муравьи). Если это так, слова “и бесчисленное множество других” должны быть изъяты. Однако они присутствуют во всех списках и оригинальных изданиях.

32

...пчела... – в издании Газы и в ряде списков здесь добавлено “муха” (myia). Это явно неверно и скорее всего получилось из-за ошибки переписчика, который при перечислении не остановился вовремя и начал снова писать слово “мышь” (mys), но на второй букве спохватился и, чтобы не переписывать страницу, внес данное “улучшение”. Следуем спискам, в которых myia выпущено.

33

...свиньи... – в части списков и ранних изданий, в том числе у Газы и Аль да, здесь добавлено: “люди”. Это противоречит предыдущей фразе, в которой говорится, что “человек и мул всегда бывают домашними”, поэтому мы следуем традиции опускать слово “люди” в этом месте. Однако в отличие от вставки “муха” в § 14 (ср. предыдущее примеч.), здесь во вставке “люди” есть смысл. Она могла бы указывать на колебание Ар. в вопросе о том, является ли человек диким или домашним животным. Но в пользу того, чтобы снять слово “люди”, говорит его странная постановка: не в начале и не в конце ряда, а между “свиньями” и “овцами”. Без этого слова данная фраза дает первую известную в истории науки формулировку тезиса о наличии у каждого домашнего животного дикого предка или хотя бы родича. История же вопроса, поставленного в § 15, является ли человек животным диким или же домашним, на Ар. отнюдь не закончилась, хотя сам Ар. считает вопрос решенным: “человек и мул всегда бывают домашними”. В средневековье и отчасти в новое время точка зрения Ар. возобладала: к ней восходят просветительские попытки решить все общественные проблемы путем “воспитания”, евгеника, “социальная инженерия”, учение “великого инквизитора” у Достоевского и “культурно-революционные” методы перековки. Противоположная крайность с изображением человека не только как животного дикого, но и как хищника и агрессора представлена, например, у К. Лоренца и О. Шпенглера, а также в книгах английских исследователей Р. Ардри (Ardrey, 1967) и Д. Морриса (Morris, 1967). Более взвешенный взгляд находим у Б. Тауэрса, первого президента общества им. П. Тейяра де Шардена (см., напр.: Lewis, Towers, 1972) и у Чарлза Гэлтона Дарвина, внука знаменитого основателя современного эволюционизма Ч. Дарвина и, по женской к линии, основателя евгеники Ч. Гэлтона. Если Ар. считает человека животным “домашним”, то Ч. Г. Дарвин отрицает это на 2” том основании, что все настоящие виды домашних животных с распадаются на породы, каждой из которых присущ тот или иной желательный для селекционера признак, и совершенствуются по этому признаку, а у человека ничего подобного не замечено. Хотя биологические предпосылки для такого распадения есть (ср. музыкальные семьи, вообще наследственные виды одаренности), они не реализуются в виде пород. Если бы какой-то касте людей (the master breed) “человеководство” и удалось бы, сама эта каста осталась бы “дикой” (Darwin, р. 115–133). Для Αρ., убежденного сторонника рабовладения, последний случай не показался бы невозможным, равно как и зачисление при этом большинства людей в разряд домашних животных.

34

...одни болтливы... – эти слова появились в первопечатных изданиях, а в рукописных источниках отсутствуют (Camus, vol. 1, p. 548).

35

...дикая свинья... – вариант в списках: “осел” (отвергнут еще Скалигером).

36

...вспоминать... – здесь Ар. вводит различение между двумя видами памяти, первый из которых, тпе: те, представляет собой нечто общее, т. е. он присущ и человеку, и другим животным, второй же, anamne:se, свойствен исключительно человеку. Данное различение надлежит, очевидно, рассматривать в связи с предыдущей фразой, где свойственной исключительно человеку объявлена “способность рассуждать”. Anamne:se: (воспоминание) сопряжено с сознательностью и суждением, потому-то и присуще одному лишь человеку, тогда как тпе: те: (память) в наиболее широком смысле сознательной может и не быть.

37

... по аналогии... – см. примеч. 6.

38

...остатки пищи – после этих слов в рукописях добавлено “которыми [пищу] захватывают”. Начиная с Камюса, признана ошибочность этого добавления, интерполированного по аналогии со словами “которой [животное] захватывает пищу”, имеющимися двумя фразами ниже. Здесь же эти слова дублируют сказанное в начале параграфа о частях, принимающих пищу;

39

...желудком... – в оригинале koilia. Слово это имеет более общее значение, чем русское “желудок”. Оно относится к различным “мешковидным” внутренностям, полостям в организме, в особенности к брюшной полости. Однако в данном случае его по контексту приходится переводить как “желудок”, а в конце настоящей главы как “кишка”.

40

...называется самкой... – создавая ИЖ, т. е. на этом сравнительно раннем этапе своей деятельности, Ар. еще признает существование “женского семени”. Позже, например в ОВЖ (724а), он отвергает это представление.

41

...волокна [по отношению к венам] и лимфа [по отношению к крови] – через термины “волокна” и “лимфа” здесь переданы аристотелевские is и icho:r. Относительно последнего см. примеч. 8, что же касается “волокон”, то соответствующее слово is (мн. ч. ines) у более старых авторов употреблялось в значении довольно неопределенном, близком к “мускулу” или “сухожилию”, у Ар. же терминологизовано, как это удачно разъясняет В. П. Карпов в своем комментарии к ОЧЖ (с. 186–187): “Под волокнами (ines) разумеются: 1) фибрин, образующийся при свертывании крови (волокнина); 2) волокна, идущие от вен к нервам (в карповском переводе ОЧЖ это то же, что в настоящем издании “жилы”. – Б. С) и обратно и по своей природе занимающие промежуточное положение между ними (современная соединительная ткань)”.

42

...в однородной части... – букв, “в гомеомерии”, см. примеч. 2.

43

...червь же... – здесь слово sko:le:x (червь) употреблено в далеком от таксономического обиходном смысле – “личинка”, “гусеница”.