Текст книги "Нотами под кожу - 2. Разные (СИ)"

Автор книги: Anzholik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

До конца рабочего дня я его не выловил. Даже мельком не увидел, хотя мне доложили, что раньше положенного он не ушел. Выходит, избегал? Или же просто мое лично невезение? Ведь в кабинет к нему я не совался, ответа на его вопрос не придумал, правильного ответа, потому и не думал, что целесообразно заводить разговор, он все равно вернется в это русло. Чувствую себя студентом на огромном и жутко важном экзамене. Ты услышал вопрос, ответ на который совершенно точно знаешь, но рот словно скотчем заклеили, и ты сидишь, молчишь, в итоге получая неудовлетворительно, так и не сумев себя перебороть. Только вот такого у меня никогда не было. А вопрос Геры ввел меня в подобный ступор. Я люблю его. Очень люблю. Не переставал ни на миг. Это чувство лишь крепчает, напитывается и разрывает меня изнутри. Но ответить прямо?.. Не могу. Это смешно, это действительно по-идиотски, но не могу и все.

…

– Ты у нас дуб, Тих, дубина, блять. А дубы ломаются. Вот Гера оказался ивой, которые гнутся. Тебе бы у него поучиться, – нравоучительно начинает Леша. – Знаешь, я вот думал, а отбери у тебя все, оставив лишь корешки, чтобы ты карабкался сам. Ты бы смог? Не-а, если быть откровенным. Ты силен, ты умен, только когда дело работы касается, извини, но это правда так. Однако отбери у тебя твое детище, и ты зачахнешь. Гера вот выполз. Оказался без группы. Без популярности, но выполз. Пусть он стал куда серьезнее и менее забавный, раньше он был круче, но на плаву парень. Уважаю.

– Я знаю, что он молодец. Что крепкий и хватка есть, только ты это к чему? Как рассуждение о судьбе Германа, поможет мне найти ответ, почему я такой безнадежный еблан? – приподнимаю бровь, испытующе глядя. Мне и вправду очень сильно нужна помощь именно в этом вопросе, так как сам я не могу разобраться совершенно. Как можно было так облажаться, промолчав на признание в любви? Блять, как?! Это сколько ж мозга надо иметь? Меньше, чем у колибри, видимо.

– Ты должен покумекать и понять масштаб своего поступка. Минет под столом – это цветочки, по сравнению с твоим молчанием. Ему потребовалось очень много времени, чтобы принять себя и чувства к тебе. Человек был натуралом, оказался тобой соблазненным. Ты ему жизнь своим появлением испоганил нахрен. Убил будущее. А когда тот все-таки дает тебе то, чего ты ждал, на что надеялся, ты промолчал. Чудовищно хуевая ситуация. Был бы он девушкой, я бы посоветовал тебе забыть, ибо такое вряд ли прощают. Но он мужик, так что попробуй исправить это гиблое дело.

– Почему сразу гиблое? Ну, ступил. С кем не бывает?

– Такого? Ни с кем.

– Много ты знаешь, – недовольно отвечаю. – Это просто шоковое состояние было. Я чуть не рухнул рельсой на коврик, услышав от него такое. Ты бы видел его глаза в этот момент. Без тени страха. Никакого смущения. Твердо. Уверенно… и как-то обреченно. Смело. Очень смело… Блять, я идиот.

– О, ты гораздо хуже, чем просто милый идиот.

– Спасибо, друг.

– А именно друзья и говорят правду в глаза, любую. Лебезить перед тобой твоя рыжая прорва будет.

– Ты так ни разу за все время и не сказал, чем тебе настолько не нравится Саша. С первого дня ты как собака на него рычишь. Он от одного твоего взгляда замолкает и перед твоей свадьбой выпил, наверное, пузырек успокоительных, – радуюсь тому, что с темы мы съехали. Ошибку свою я понял. И мусолить по сотне раз не хочу… это ведь не отмотает время назад и не раскроет мне рот.

– Он скользкий. Хитрожопый. От таких вот людей можно ожидать западла всегда и везде. Я видел, как он на Геру смотрит. Убить готов взглядом. Была бы его воля, он бы своими ручонками в шею Германа впился и с безумной улыбкой смотрел, как тот синеет, задыхаясь. И тема эта с минетом неспроста, я думаю. Подстава с его стороны, территорию метил.

– То я дерево, то территория. Кем стану в следующий раз?

– Ты бы смысл улавливал, а не к словам цеплялся, умник. Ладно, пошел я. Мне еще в маркет надо заехать. У моей закончилось масло для тела, которое она по полбутылки втирает в бедный живот, лишь бы ни одной растяжки не было.

– Красивой хочет быть. Для тебя, между прочим.

– Для меня она с одним глазом и хромая будет самой лучшей. Любят не за внешность, любят душу. А она у нее самая чистая и потрясающая.

…

Слова Леши застряли в голове надолго. И чаще всплывали они не о моей твердолобости и тупизме, а о жене. Заставили задуматься, за что же я люблю Геру? Первоначально ведь невероятно сильно меня зацепила внешность. Его имидж дерзкого, вечно бросающего вызов. Взгляд демонический, развратный. Сексуальность в каждом движении. О душе его я не думал и минуты, гораздо больше я хотел тело. Охуительное тело, которое было приятно целовать и трогать. Находиться в котором – наслаждение на грани потери сознания. И вкус его, и запах с ума сводили. И я не думал о том, каков он внутри. Мне хватало секса крышесносного. Только потом, поняв, как сильно я залип, мне стало этого мало. Чертовски мало. Получается, именно в тот момент я думал о его душе? Именно тогда я его полюбил?

========== Герман ==========

Видеть улыбки тех, кто близок, тех, кто рядом… прекрасное ощущение. Видеть любовь, почти осязать ее. Впитывать эти эмоции и впервые до одури хотеть оказаться на их месте, хотя бы на час… всего на час почувствовать себя кому-то настолько сильно нужным.

Ребята помирились довольно быстро. Не было криков, споров, выяснений. Просто несколько вопросов, несколько ответов. И, вероятно, сдавшие нервы и нехватка терпения… они отсутствовали пару часов, а по возвращении я увидел явное преображение. То, что они друг от друга не отлипали, это и так ясно. Но взгляд, блять… этот взгляд растопит чертов айсберг. Потому как он не просто теплый, радушный и нежный, он опаляющий, полный настолько сильных чувств, что меня правда зависть берет.

А ведь меня любили. И видел я глаза напротив тягуче-вязкие. Согревающие. Я видел их, и тогда мне становилось страшно. Тогда… а сейчас я почти отчаянно хочу этот взгляд. Хочу искупаться в этой любви, окунуться с головой, прочувствовать, прожить это, впитать, пропустить сквозь себя, позволить внутри задержаться.

…

Просыпаюсь рано, и что парадоксально, не от будильника. Собираюсь медлительно, завтракать никакого желания нет, настроение дерьмо собачье, мысли клубком запутались. Мне просто хуево. Видеть никого не желаю. Слышать. Особенно рыжее отродье…

Ревность – странное чувство. Разрушающее. Бьющее по мозгам, словно по шапке гвоздя молотком. Оно высасывающее. Изводящее. Я себя чувствую запертым в темной комнате без окон и дверей, прикованным к поручням в стене и наблюдающим за весьма пикантным, однако для меня тошнотворным действом. Тихон и Саша… лишь переспав с мыслями о вчерашнем дне, я понял, насколько глупо выглядел. Что абсолютно зря остался. Совершенно точно не нужно было так фонтанировать эмоциями, но сделанного не вернуть. Слова в глотку обратно не засунешь… а жаль. Было бы куда проще жить. Отмотал обратно, переиграл – и успокоился.

Лифт. Замкнутое пространство с последним человеком, которого я хотел бы увидеть прямо с утра в подобном настроении. И запах этот гребанный в ноздрях снова застревает. И воздух в доли секунд густеет. Кружится голова… опираюсь плечом о стену, благо тут лифты чище, чем у некоторых даже в квартире. Прикрыв глаза, пытаюсь отключиться на эти пару минут, представить, что я один, прогнать из мозга ебанные картинки вчерашнего дня. Торжествующие глаза рыжеволосого уебища. Мутные, непонятные эмоции Маркелова… и тот разряд, которым шандарахнуло меня, когда он был так близко. А я ушел. И правильно сделал. Чертовски правильно.

Мысли странная вещь. Может пройти всего минута, а ты составил огромный план и сумел передумать сотни раз, нужно тебе что-то, или с точностью наоборот. В тоже время, думая, плавая в этом киселе, может пройти не один и даже не два часа, а намного больше.

Вот сейчас я там застрял, а вернуло меня на грешную землю легкое касание пальцев, медленно скользящих вдоль позвоночника, и рубашка не спасла от ощущения тепла. Кожа все равно покрылась мурашками, трудно скрываемая дрожь прошлась по телу.

Блять, детский сад – ясельная группа… сколько можно вот так хуйней страдать? Трусить. Дрейфить. Сколько?

Решительно действую я редко и обычно метко, только это еще не значит, что правильно.

Обернувшись, подтягиваю к себе Тихона. Просто смирившись с неизбежным. Понимая, что в постели мы окажемся – это лишь дело времени. И ничего не было кончено тогда, три года назад, это была пауза. Другой вопрос, изменилось ли за это время все настолько сильно, что повторения не будет. Прошло ли былое?

Поцелуй оказался терпеливым. Теплым. Нужным, черт возьми. Пиздец каким нужным. Вкус, запах, близость накрыла с головой. Смело все постороннее, оставив лишь нас двоих где-то далеко от всех, в своей стихии. В водовороте, в самом эпицентре. И руки эти теплые, сильные, мягкие. И губы влажные, маняще-необходимые. Дыхание в груди скомканное. И сердце, сквозь ребра продирающееся к Маркелову. Это и есть любовь? Вот она такая? Когда от поцелуя вставляет больше, чем от кучи секса, что был у меня после него с девушками. Накрывает похлеще наркоты. Я могу обмануть мозги, запутать мысли, надеть очки, отказываясь видеть. Заткнуть уши и не слышать, но сердце… оно неподвластно мне. Оно само выбирает, кого в себе хранить. Чье имя выжечь на кровавой плоти алыми искрами, имя, которое ты начинаешь ненавидеть… ведь не просил ты появления его настолько глубоко, настолько чертовски близко. Ведь ближе некуда. И душа с клеймом уже. На ней следы, она изорвана и потрепана, она теперь чужая… не твоя. Она другому принадлежать начинает.

Но в данную минуту, утопая в поцелуе, вжимаясь в крепкое тело мне плевать, что и кому теперь отдано, чья или ничья душа, чье или ничье сердце. Просто это он. Не ОНА в моей жизни, та самая, одна и навсегда, а ОН. И похуй, что там будет дальше. Похуй кто был до, и, возможно, будет после, ведь это жизнь. Главное сейчас этот момент, этот кадр, остановленный на заезженном проигрывателе, он наш. Именно наш, личный, близкий, особенный, выхваченный из блеклых будней.

Щемит. Не пальцы, блять, нет. Внутри, сука, щемит. Скребется что-то. Незнакомое. Чуждое мне. А я принимаю. Впускаю. Вбираю. Хочу узнать, каково оно. Огромное, всепоглощающее, с ума сводящее.

…

Ноги сами несут. Ум словно уснул, ушел в отставку, уступив чувствам дорогу. Ведомый сердцем… стучу в дверь Тихона. Не знаю, что скажу ему. Даже примерно. Это будет экспромт. Но бегать я больше не стану. На ошибках нужно учиться, в этом и есть их смысл и предназначение.

А он изменился, всего за пару часов стал другим. Нет больше той железобетонной рожи, теперь лицо, почти привычное для меня. Глаза непогасшие. Кожа словно ластиком разглажена. Ни хмурых морщинок. Ни тени задумчивости. Спокойный. Уравновешенный. Как всегда, отлично выглядящий Маркелов…

Дыма не чувствую. Вкусовые рецепторы будто отрубили. Все отключилось, только чувства. Только эмоции в их чистейшем виде.

Люблю? Люблю. Сильно? Я не знаю, чем ее измерить, она просто есть, просто заполняет все мое существо, и я пока не до конца понимаю, что с этим делать, но ведь он поможет? Пробудивший. Показавший. И пусть он испортил многое в моей жизни и от него и вправду чертова прорва проблем, но… есть ли кто-то лучше него для меня? На данный момент я сомневаюсь. Мне уже не пятнадцать и даже не двадцать. Годы уверенно шагают к третьему десятку, так если не сейчас определиться, то когда?..

Молчание. И глаза, резко игнорирующие. И слова, теперь снова в горле застрявшие. Сказать все это было сложно, и я надеялся на его поддержку. На понимание и принятие. Либо отказ, прямолинейный, обрубающий все. Молчание… как расценивать его?

И не нужно было мне его пламенной речи в ответ. Хотя бы взгляд. Не отсутствующий, как сейчас, а вспыхнувший – и я бы увидел согласие. Или же удивленный. Недовольный. Да что угодно, кроме игнора, это ведь хуже всего из возможного.

Ухожу. Медленно. Отрешенно.

Закрыть дверь, с тихим щелчком. Пройти вдоль коридора до лифта. Нажать на кнопку.

В кабинет, просидеть до конца рабочей смены, встать, закрыть дверь. Выйти. Уйти.

Зомбоватость нынче заразна? Странный вопрос, однако насущный, посещает мою больную голову. Думать о причинах, мотивах или их отсутствии я устал. Полдня было на это потрачено. И теперь его ход, или сворачивание нашей партии с отказом следовать дальше вместе. Это так странно. Я признался в любви человеку, я вообще впервые признался в этом чувстве кому-либо, а в ответ не получил ничего. Ни слова. Ни звука. Ни даже взгляда.

А как мне на это реагировать? Оскорбиться? Обидеться? Спустить все на тормозах и сделать вид, что ничего не произошло? Забить? Забыть? Ждать?.. Что делать в таких ситуациях и бывают ли они вообще хоть у кого-то, или мне снова везет, как утопленнику? И везло ли хоть когда-нибудь мне вообще?..

Вопросы… вопросы… вопросы. Ответы? Ни единого.

Мысли… мысли… мысли. О чем? Да ничего дельного.

…

Неделя прошла. Целая неделя. Или всего лишь неделя, черт его знает. Время сосуществует рядом, совершенно мне не мешая. Уже девять дней мы не виделись даже мельком. И я знаю, что он в компании. Слышал, как он разговаривал где-то в коридоре. Улавливал тонкий шлейф его запаха, смешанного с апельсинами. Его ни с кем не спутать. Он рядом, но мы не пересекаемся, совсем. Зато рыжая тварь крутится ежечасно в поле моего зрения.

– Что надо тебе? – не выдерживаю, развернувшись в один прекрасный момент и глядя ровно в смешанного цвета глаза. Злоба внутри подобно просыпающемуся вулкану. Весь негатив скопившийся, подогреваемый чертовым ожиданием и неудовлетворенностью из-за неполученного ответа – страшная, ядерная, воистину убийственная смесь. И это алыми всполохами разгорается внутри, бурлит, обжигает. Требует выхода.

– Мне? От тебя? Ничего, – глаза, и без того странно-хищного размера, суживаются. Губы, с виду вроде симпатичные, кажутся отвратительно розовыми, и хочется скорее плюнуть ему в лицо, чем поцеловать, а он, видимо, это и провоцирует, подойдя настолько близко. Буквально влипнув в меня, прижав к стене.

– Ты вторгаешься в мое личное пространство.

– Ты ведь в мое уже вторгся, чем я хуже? – и почему голос его с шипением змеи автоматически сравнивается? И лицо, вроде симпатичное, кажется приторным. Тошнотворным. Неужто меня настолько ревность отравила?

– Что ты городишь, красавица? – грубить не хочу, это ведь так типично и глупо. Это то, чего он ждет. Ведь в подобных ситуациях нужна зацепка. Всегда. Однако просто вежливо вести разговор с этой поганью не могу.

– Что в тебе такого? Что он нашел? – скривившись, осматривает, будто я ведро с помоями. Или параша. Блевотина. Да что угодно, и желательно попротивнее. Принюхивается. – И пахнешь ты типично. Ничего особенного. Ты же холодный, словно лед. Темный, будто сама тьма. Почему? Как? Что ты сделал?

– А ты у него спроси, что ко мне привязался? У вас же тесное общение, не я же ему яйца языком полирую.

– Завидуешь? А может, не умеешь? Могу научить, как он любит, хочешь? – если бы слова могли стать каплями яда, а зубы его удлиниться в тонкие змеиные клыки, то он бы уже все тут закапал. Залил бы буквально, потому что настолько огромной дозы я не получал никогда. Каждый звук, шипящий слог, интонация, все сплошь пропитано отравляющим коктейлем. А в глазах презрение, граничащее с ненавистью, и ревность, зависть. Все смешалось, оттенилось на лице, изуродовало его.

– Я тебе безмерно благодарен за предложение, деточка, но вынужден отказаться. Ему со мной и без данного вида ласки было более чем просто хорошо. Настолько прекрасно что, вероятно, трахая твой тощий зад, он вспоминал меня, а всовывая поглубже член в твою глотку думал о том, что между нами было, и ждал подарка от судьбы, дабы та свела нас снова.

Это не то, что я планировал сказать, это намного больше, и это ошибка. Но промолчать было выше меня. Слова сами выливались изнутри с еще большей концентрацией негативных эмоций, чем у него. И надо бы заткнуться, но процесс запущен…

– Он говорил тебе, что любит? Хотя бы однажды? – наобум. Само. Идея ва-банк. Я ведь не знаю, что там между ними, как долго и насколько серьезно было. Может, Маркелов и правда полюбил эту зазнобу, потому на мое признание и промолчал. А поцелуй был нечто вроде проверки, по-прежнему его тянет или нет. Лучше я или наоборот.

– Он многое говорил и это совершенно не твое дело.

– Аналогично, как и не твое дело то, что и как между нами было, есть и будет.

– Будет ли?.. – кривая ухмылка, разящая явным превосходством надо мной. Фу, нахуй.

Разворачиваюсь к своему кабинету. Врываясь в него тайфуном, замечаю краем глаза Лешу, киваю в знак приветствия. И понимаю, что тот, вероятно, видел эту «маленькую» стычку. Да вообще много кто мог видеть, но мало ли, что к чему и из-за чего. Не все же вокруг поголубели и видят в конфликтующих, разговаривающих и просто стоящих рядом мужиках нетрадиционалов. Так что можно выдохнуть…

…

– Филатенков, тебя Маркелов к себе вызвал, сказал срочно, – раздалось из динамика. Вот как. Неужто созрел, всего-то две недели прошло. Усмехаюсь своим мыслям, вставая из-за стола, завязываю волосы в небрежный хвост и иду к начальству. Блять, цирк на выезде. Не могу я думать о нем как о том, кто сверху! Не в смысле постели, там как раз я еще как могу. А по жизни… получается, он прогнул меня под себя полностью? И морально, влюбив, перекромсав мои принципы и взгляды на жизнь, словно кислотой расплавил. Все верх дном поставил, так еще и здесь я ему подчиняюсь. И в кровати он у нас доминирующая сторона. Везде, блять, он активист гребанный. Бесит.

Врываюсь без стука, пошло все нахуй. Смотрю с вызовом в слегка удивленное лицо. Но говорить первым ничего не стану. Не дождется. Уже сказал, хватило. С меня хватило этих признаний, да и нелегкое это дело – душу раскрывать.

Открылся вот ему, да внутрь сквозняк ворвался. Теперь сам не свой. Дерганный. Импульсивный. Дебил, блять, вылитый. И справиться с этим не могу. Или не хочу… не уверен, что знаю, как правильно.

– Молчи… – не приказ, а просьба, вымученно-болезненная. – Молчи, просто молчи… – и губы горькие на моих. Со свежим вкусом кофе и сигарет. Молчу… а выбор был хоть?..

========== Тихон ==========

Думая о происходящем, я понял, с чем можно с легкостью сравнить нашу ситуацию.

Вспомнил о своем первом уроке вождения в шестнадцать лет с другом отца. Он объяснял мне, что необходимо все делать плавно. Ведь из-за резких движений, более сильных нажатий машина заглохнет. Если что-то сделано несвоевременно – также. Вот и признание от Геры, оно было резким, неожиданным и машина заглохла. Но это еще не значит, что она не поедет далее, ведь попыток может быть уйма, главное – желание и упорство.

И то и другое имелось. Зная, что ему это ровно в той же степени нужно, что и мне, я хотел шагать вперед. Только медленно и максимально осторожно. Шишек набить мы всегда успеем. Наделать ошибок также. Пусть хотя бы в отношениях все будет более-менее гладко. Именно это служит причиной моего временного отступления, назовем это так.

Во-первых, нужно все же решить вопрос с Сашей. Во-вторых, Гере и самому неплохо подумать о том, правильно ли он поступил. Повторения событий трехлетней давности и его слов, что мы не пара и так далее, мне не нужно. Только если он будет уверен на все сто, я тоже сорвусь с места. Я уже готов сорваться, слишком невыносимо находиться от него вдали, наблюдать украдкой, мельком, через окно или в приоткрытую дверь его кабинета, проходя мимо и замирая на пару минут.

Работая, он становится другим. Ответственность преображает его лицо, серьезность делает старше, даже черты лица четче. А плавность его пальцев, то, как он перебирает бумаги, как пишет или просто крутит ручку в руке, как задумчиво покусывает ее кончик, совершенно точно не подозревая, что за ним наблюдают – заводит.

Прошло всего пару дней, а меня уже потряхивает, словно наркомана без дозы. Всего несколько суток, а я начинаю по-настоящему сходить с ума. Сказать, что я вспоминаю былое – значит ничего не сказать. Мне снится он, либо просто мелькая, либо в самом что ни на есть пикантном действе. Я слышу его голос хриплый, дрожащий. Я сплю, а его стоны ласкают слух, отдаленные, приглушенные, будто кто-то погасить их в моей памяти пытается. Я сплю, но он рядом, пусть не физически – в мыслях. Сплю не один… отчаянно желая на месте рыжеволосого трогать совсем другого.

Сегодня я собирался поговорить с Сашей, поставить точку в отношениях, какими бы они ни были. Хотел оборвать эту ненужную мне связь, только вот пока совершенно не знал как. Обижать того, кто хоть как-то тормошил, помимо Леши, эти годы, не хотелось. Также как без слов уходить, ведь тот, у кого глаз наметан, сразу поймет, что между мной и Германом. А это становится очевидным, когда мы оказываемся на одной территории.

Наверное, так и должно быть, я раньше об этом не думал, однако когда ты рядом с тем, кого до безумия хочешь, любишь, или же тебя банально тянет, ты становишься другим. Этот человек, сам того не подозревая, начинает тебя менять. Все стартует с мелочей. С одежды или парфюма. С привычек новых. Заканчиваясь куда более глобальным, ты весь изнутри становишься словно сам не свой, и страшно вот так вдруг потерять себя. Зациклиться на другом человеке настолько, что, кажется, растворяешься в нем.

И это еще одна причина моего промедления.

Он ведь бросил меня, поступив крайне жестоко. Растоптал. Раскрошил на месте, не отреагировав никак на мою любовь, просто плюнув в раскрытую нараспашку для него душу. Щепотку соли на кровавую рану на сердце бросил. Без сожаления, словно ничего особенного и не сделал. Я выдержал лицо тогда. Ушел, как он и просил. Но внутри… мне не было так хуево, наверное, никогда в этой гребанной жизни. Мне никогда не было так тускло. Пусто. Внутри клубком стянулось все. Сморщилось подобно виноградине, превратившейся в сухой изюм. Я застыл.

А Саша, пусть и слегка, но пробудил меня. Чуточку согрел, отдавая себя и ничего не прося взамен. Никогда не возмущаясь, мы и не ругались даже вроде ни разу, по крайней мере, я этого не припомню. Алекс мог молчать, просто сидя рядом, без слов понимая, что мне нужно в данный момент. Он никогда не спрашивал, что меня подкосило, но я видел, чувствовал, что он догадывается. Только вот посвящать в свою боль я не хотел никого, боясь, что Гера, словно сон, после рассказа о нем исчезнет из моей жизни навсегда.

Собирался… но не поговорил. Мы так и пролежали весь вечер, смотря идиотские комедии, из которых я и фрагмента не вспомню, все мысли были заняты другим, глаза смотрели, но не видели, уши слушали, но не слышали. В итоге при просмотре четвертого по счету фильма Саша уснул у меня под боком. Я же стал щелкать каналы. Дощелкался…

На музыкальном канале, где любят крутить не только новинки, но и старые клипы и записи концертов, был, как по закону чертовой подлости или наоборот, как подарок самой судьбы – ОН. Та самая запись моего первого посещения его концерта. Запись того самого дня, когда я узнал, каков он.

Пульт скатился с живота на одеяло. Я чуть приподнялся, тем самым потревожив парня рядом, но тот лишь улегся удобнее и дальше спал.

Гипнотизировать экран – явно чересчур даже для меня. Картинка с плазмы не оживет. А совесть жрать меня не перестанет. Я убеждал себя раз за разом, что вины моей точно нет в том инциденте, что не моя ошибка загубила будущее Германа как солиста известной группы. Убеждал, но думал на самом деле иначе. И будь у меня такая возможность, я бы многое отдал, чтобы отмотать время обратно и сделать все иначе, быть может, тогда и не было бы этих лет разлуки, быть может… все было бы по-другому.

Глядя в телевизор и сопоставляя с тем, что наблюдаю каждый день в офисе, я удивлялся все сильнее, насколько другим он стал. Фил в нем умер, до последней капли вытек изнутри. Гера, словно змея, скинул кожу и пополз дальше. Гибкий. Умеющий приспосабливаться. Выживать. Он вызывал восхищение, он вызывает его и сейчас. И пусть я сумел принудить, поднадавить, но прежний он, послав меня по небезызвестному адресу, ушел бы. Теперешний, взвесив все, с ледяным спокойствием согласился. Разительная перемена. Удивительная. Но от того, что он другой, мои чувства не меняются. Они все же сумели врасти в меня, проникнуть в каждую клетку, захватив собой, как смертоносный вирус. Наполнили меня, и я уверен, что избавиться спустя столько времени от этой разъедающе-убивающей любви я не смогу. Да и надо ли?

– Нравится эта группа? – сонный голос мурлыкающе проскользил по моей коже.

– Нравится, – не отрицаю, как и не отвожу взгляда от экрана. Я знаю, каков он был тогда, я видел каждое движение, я слышал его срывающийся голос. Но не могу позволить себе упустить хотя бы секунду.

– Я тоже их слушал какое-то время. Жаль, что группа распалась. Правда, я не вникал почему, – пожимает плечами и подползает ближе.

– Солист оказался не слишком традиционен и из-за этого на нем поставили крест. Так бывает. Особенно в котле шоубиза. Они не сумели принять то, что их кумир такой. Не поняли. Спонсоры отвернулись. Продюсер, устав, ушел. Это и есть крах. И это страшно.

– Ты многое знаешь, как я посмотрю, – улыбка парня отдает легкой горечью. Рука тянется к пульту и быстро выключает плазму, погружая нас в кромешную тьму комнаты. Окно зашторено. Лампа не включена. Глаз выколи…

До оскомины надоевшая мягкость в касаниях. До тошноты долгие, слюняво-нежные поцелуи.

До омерзения сладковатый запах стал. Я морской осязать хочу. Дышать горечью сигарет и свежестью парфюма. Волосы удлиненные оттягивать. Пирсинг в губе вылизывать, кожу алебастровую выцеловывать. Но подо мной загорелый рыжеволосый парень. Немного худее. Каплю женственный. Смазливо-симпатичный, даже красивый. И волосы у него слишком мягкие. И губы чересчур не такие. Руки ласковые. Голос не срывается в хрип. Не он. Это просто не тот, кого я хочу до ярких пятен перед глазами. Не тот. И тут ничего нельзя сделать, кроме как представить что… чертов ублюдок, благо Саша читать мысли не умеет.

Отталкивать его сейчас, когда уже одежды нет, было бы действительно по-скотски. Остановить ласкающие руки хотелось, однако душа ныла, а тело отзывалось. Предательской плоти, похоже, глубоко плевать, либо не настолько мне безразличен рыжий, как я себя убеждаю.

Пассивность, вот что я сегодня избираю. Раскинувшись на спине и наслаждаясь тем, как изгибается Саша на мне. В нем горячо и все также узко. В нем хорошо, но этого мало…

Темнота, она сейчас подарок. Тишина, лишь легкие тихие стоны. И так ничего не видно, но я все равно закрываю глаза. Отпускаю себя, позволяя образам захлестнуть, телу отозваться. И теперь мое дыхание еще более шумное, руки крепче бедра сидящего сверху сжимают. Волна дрожи, по телу пробегающая, только вот запах мешает. Он другой… и он собою пытается изгнать желанную фантазию.

Эгоистично поступаю, ускоряясь и заставляя прибавить темп Сашу. Вспыхивают яркими вспышками картинки, одна другой краше, одна другой развратнее и слаще. Заводит. Слишком сильно, потом не могу сдерживать себя. Подогнув под себя парня, с силой делаю несколько толчков и прежде, чем успеваю встряхнуться и вынырнуть из омута воображения…

– Гера… – выстанываю хрипло, уткнувшись в тонкую шею, услышав сладковатый запах, не обнаружив колючих кончиков волос щекочущих мне нос… твою мать.

Каменею, поняв масштаб катастрофы. Не хотел обидеть? Разбить сердце мальчишке? Грубо послать? Что может быть хуже того, что произошло сейчас? Что может быть унизительнее и обиднее чужого имени с губ того, кому ты отдаешься?

Но Саша молчит. Молчит и тогда, когда я включаю ночник. Молчит и тогда, когда я смотрю ему в глаза с нескрываемым чувством вины. Молчит, только смотрит по-прежнему, до привычного отстраненно. Знал? Догадывался? Ожидал подобного? Ему плевать настолько сильно на меня, что даже чужое имя не трогает? А может, на моем месте он регулярно кого-то другого видел?

Без слов было понятно, что это конец. В тот самый миг, как имя Германа сорвалось с губ, для меня это было предельно ясным и весомым фактом. Для меня. А Саша по-прежнему улыбался при встрече. По-прежнему приходил ко мне в кабинет. Приносил кофе. Иногда апельсин. Только звонить перестал, да и у меня дома не появлялся. И я не понимал его поведения совсем.

…

Дни идут – ничего не меняется. Ни внутри меня, ни снаружи. Чертовы часы тикают, а терпения все меньше. Зачем нам вообще с ним о чем-то говорить? Зачем мусолить известное гребанными словами? Слова все портят. Всегда. Порой всего одно может убить построенное годами. Слова – сильнейшее оружие человека. В умелых руках этим самым способом можно победить практически любого. И они нам с Герой сейчас не нужны. Вообще не нужны, пусть души родство учуют. И как я раньше не сообразил, бесцельно потратил две недели, упустил целых четырнадцать дней рядом с ним. Еблан.

– Инесса, Филатенкова ко мне, срочно, – этого времени достаточно, чтобы передумать или укрепить свою решимость. Две недели более чем достаточно, чтобы согласиться на старт или откинуть эту идею, навсегда теперь уж. Этого хватит, чтобы свихнуться от ожидания, если он ждет.

Минуты до его прихода – как путь на виселицу. Каждая дается с трудом, но в тоже время они мчатся друг за дружкой по-прежнему, их не волнует, что происходит. Будь тут хоть апокалипсис, время… оно следует своему предназначению. Галстук удавкой шею стянул. Волнение в кровь ударило. В предвкушении замерло все внутри, насторожилось.

Распахивается дверь достаточно неожиданно. Взгляд карих глаз пощечиной в лицо ударяет. Вызов. Этот гребанный вызов в чайной глубине. Как же он заводит, всегда заводил вот так, по щелчку. Только присутствием. Только хлестким взглядом. К черту все…

Пусть только молчит…

Прижать к себе в мгновение. Пиявкой впиться в губы напротив, горькие от никотина, пропитанные им уже намертво. Ощутить первые пару секунд сопротивление, а после чувствовать жесткий до боли поцелуй в ответ.

– Молчи… разговорами мы всегда все портим. Не нужно говорить, почувствуй мой ответ без слов, – сбивчиво получается, на одном дыхании. Только договорить он не дает. И если я всегда вел в нашей постели, инициатива была от меня, то сейчас…

Он прижал меня к стене. Он стал, не церемонясь, срывать рубашку, вырывая пару пуговиц. И ладони горячие, обжигающие прошлись по груди. Губы влажные по шее скользят, дыхание срывается. Говорить? Сейчас? Серьезно? Только если под дулом пистолета. Только если весь мир рушиться начнет, только тогда я оторвусь от него. И то лишь для того, чтобы спасти. Но не отпустить.