Текст книги "Then Came You (СИ)"

Автор книги: anyahan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Я сразу замечаю родителей: они стоят в небольшом кругу из незнакомых мне людей, что-то увлечённо обсуждая, и только Иисусу известно, действительно ли им нравится это или нет.

– Мам, пап! – Зовёт Грейс, но они даже не оборачиваются. – Хейли приехала.

Только спустя несколько секунд они прерывают свою потрясающую беседу, как выяснилось, о безглютеновой диете.

– Хейли, вот это сюрприз! – Улыбается мама и осторожно обнимает меня, будто бы я вся перепачкана, а она так боится за своё длинное красное платье.

– Привет. – Неловко улыбаюсь я и поворачиваюсь к отцу. – С днём рождения, пап. – Отец обнимает меня гораздо теплее, чем мать, и благодарит на ухо.

– Ты приехала не одна? – Спрашивает он, и я удивляюсь тому, что Томлинсон вообще остался замеченным. Наверное, это всё из-за огромного букета цветов, который словно Кинг Конг в малюсеньком кафе.

– Да, это Луи, мой друг. – Представляю я Томлинсона, и он жмёт руку моему отцу.

– Приятно познакомиться, мистер Кларк. Миссис Кларк, – Луи поворачивается к моей матери и вручает букет, – это вам.

– Ох, какая прелесть, – приторно говорит она, осматривая букет, – большое спасибо, я люблю белый цвет.

Как будто кроме её любимого цвета ей больше не о чем сказать.

Настаёт минутная пауза, я вижу, как Грейс неловко переминается с ноги на ногу, мать всё ещё рассматривает букет, который явно ей не понравился, а Томлинсон засовывает руки в передние карманы джинсов, тщательно считывая эмоцию каждого рядом с нами.

– Потрясающий дом. – Наконец говорит Луи, и я мысленно готова его убить, потому что он ещё не знает, что пойдёт за этим предложением. Он активизировал взрывчатку.

– Спасибо. – Улыбается отец, отпивая шампанское из хрустального бокала. – Один из наших самых лучших проектов. Не считая, конечно, того экологического коттеджа в Марбелье.

– Да, – соглашается мать, – мы спроектировали этот дом по такому же принципу. Практически всё сделано из дерева, это сохраняет тепло. И цилиндрический камин просто шикарно смотрится.

– Точно. Получилось что-то скандинавское и минималистическое.

– Квартиру Хейлс тоже можно назвать минималистичной. – Произносит Луи, скорее, намекая не на стиль, а на её размер, но, судя по изумлённым глазам родителей, они явно не понимают шутки.

– Правда? Ты ушла в архитектуру? – Вежливая улыбка с лица матери не сходит ни на секунду, отчего мне становится ещё более некомфортно. Как будто она разговаривает не со своей дочерью, а со слабоумным ребёнком из трущоб.

– Никогда. – Резко говорю я. – Не поверите, но я всё еще врач.

– А где ты живёшь? – Уточняет отец, съедая оливки со шпажки. Даже тогда, когда я сказала, что работаю врачом, они всё равно умудряются поменять тему, так или иначе возвращаясь к архитектуре.

Я не удивляюсь тому, что мои родители не знают, где я живу.

– На семьдесят восьмой Восточной улице.

– Никогда там не была. – Пожимает плечами мама.

– Конечно, ведь там никто не нуждается в чем-то экологическом. Если у нас упал сэндвич, мы доедаем его с земли.

Я складываю руки на груди и слышу, как Луи подавляет смешок. Грейс растерянно бегает глазами по комнате, а родители продолжают вежливо улыбаться, потому что они явно не понимают ни то, что ни единой шутки, а ни единого моего слова. К ним постоянно кто-то подходит, прерывая нашу незадавшуюся семейную беседу, и я терпеливо жду, когда они освободятся.

– Хейли, – чересчур воодушевлённо начинает Грейс, – расскажи, как твоя работа?

– Всё отлично. – Равнодушно киваю я. – Зашиваю раны, откачиваю наркоманов и вытаскиваю фаллосы из задних проходов. В общем, спасаю жизни.

– Недавно вытащила дротик из пятки моего друга. – Говорит Луи так, будто я покорила Эверест. – Ни одной царапины не осталось.

Родители снова отвлекаются на чьи-то пустые поздравления. Я тяжело выдыхаю, посылая выжидающий взгляд Грейс, но она лишь умоляюще смотрит на меня и мысленно просит подождать ещё чуть-чуть.

– А вы друг Хейли? – Спрашивает мама, когда парочка в странных фиолетовых костюмах уходит, и указывает на Луи, и тут я понимаю, что даже если приму ванную из шампанского, это не поможет мне продолжать милую беседу с родителями.

Я представила им Луи, сказала, что он мой друг, и в моей голове не укладывается мысль о том, как за несколько минут можно забыть абсолютно всё, что я говорила. Странно, что они ещё помнят, что я вообще существую.

– Да, мой друг. Иногда спим вместе.

Луи от неожиданности выплёвывает сок обратно в бокал, и это единственный человек, у которого произошла такая бурная реакция на мои слова, потому что родители предпочли просто вежливо улыбнуться. Они часто кивают и оглядываются по сторонам, глазами ища кого-то мне неизвестного. Мыслями они явно сейчас не с нами, как и всегда.

– Да, бывает иногда. – Кивает Томлинсон, вытирая губы пальцами.

Но я не уверена, что родители вообще слышали, что я сказала, потому что к ним снова подходят несколько человек, и они начинают непринуждённую беседу о чём-то бессмысленном.

– Боже, Прю, твою причёска просто замечательная! – Пищит мать, подходя ближе к какой-то Прю, у которой на голове всё, что угодно, но только не замечательная причёска. Это творение больше похоже на атомный гриб.

– Спасибо, дорогая. – Прю целует маму, не касаясь губами щеки. Как она вообще видит всё, что окружает её вокруг, из-под своих густо нарощенных ресниц? – Была сегодня у своего стилиста в салоне.

– Видимо, там было закрыто. – Вставляет Луи, и мне становится катастрофически сложно не засмеяться.

На мой смех никто не обращает внимания, людей вокруг становится больше, и я решаю немного пройтись по дому, чтобы дать родителям время.

– Их просто ещё не все поздравили, вот они и отвлекаются. – Постоянно повторяет Грейс, хотя сама едва ли верит в свои слова.

Я твёрдо знаю, что для родителей общество их знакомых и коллег куда приятнее моего, но до Грейс это понимание доходит слишком медленно – уже двадцать два года. Всё это время Томлинсон говорит обо всём на свете, за исключением моей семьи. Минут двадцать мы с Луи ходим из комнаты в комнату, он рассказывает мне все подробности о вчерашнем концерте и о том, как Найл запутался в проводах от микрофона и упал прямо в конце финальной песни. Хорошо, что все в баре были изрядно выпившими, так что никто не заметил этого «очаровательного казуса», как сказал Луи.

Когда мы снова подходим к моим родителям, то ничего не меняется: они вновь стоят с какими-то людьми, вырядившимися как на Венецианский карнавал, и разговаривают о работе. Мы с Луи ждём пару минут, пытаясь вписаться в обстановку, но когда я теряю из вида Грейс, я понимаю, что нужно отсюда уходить, причём как можно скорее.

– Ладно, пойдём. – Шепчу я Томлинсону. – Рада была увидеться! – Кидаю я, на что мать и отец лишь кивают головой.

– Пока, Хейли! Мы рады, что ты приехала.

Тяну Луи за собой, и Томлинсон на ходу всовывает свой бокал какому-то мужчине, но потом резко останавливается.

– Ты чего? – Спрашиваю я, но Томлинсон, не произнеся ни слова, идёт обратно к родителям.

– Знаете, – начинает Луи. На него не сразу обращают внимание, но это не мешает ему продолжать говорить, – прежде, чем я кое-что скажу, хочу напомнить, что меня зовут Луи, и я друг Хейли. Хейли – это ваша дочь, если что. Я, может, скажу херню, да и кто я такой, чтобы вообще что-то говорить. Подумаешь, – Луи беззаботно пожимает плечами, – сплю с вашей дочерью иногда. – Люди, что стоят неподалёку, прекращают свои разговоры, внимательно слушая Томлинсона, но продолжая делать вид, что заняты чем-то более серьёзным, типа обсуждения своего дневного похода в спа. – Хейли не хотела ехать сюда, и я искренне не понимал почему. Как можно не приехать на юбилей родного отца? Она хотела прийти в толстовке и джинсах, но я уговорил её переодеться, но ради чего? На этот юбилей её пригласили даже не вы, а сестра. Я знаю Хейли недолго, но я точно могу сказать, что она замечательный человек, прекрасный друг и отличный врач, и мне чертовски жаль, что вы этого не замечаете. Но вы и не хотите замечать. – Луи опускает плечи, и я понимаю, что он только что пришёл к этому выводу, и грустно усмехается. – Веселитесь, а мы лучше поедем обратно на анти-экологическую семьдесят восьмую есть сэндвичи из подземки грязными руками.

Томлинсон разворачивается, не дав сказать никому и слова, хватает меня за руку, и резко тянет к выходу.

– А дом у вас больше похож на свалку старинного дерьма такую же, как в гараже моего дяди Уэна.

Томлинсон закидывает руку на моё плечо, и мы неспешным шагом идём к машине.

– Классное платье! – Кидает он какой-то женщине в голубом непонятном костюме, больше похожим на диско-шар, а не на платье.

– Ты больной. – Усмехаюсь я.

Открываю пассажирскую дверь машины, и в зеркале вижу, как Грейс вылетает на террасу, осматривая лужайку перед домом.

Наверное, мне должно быть стыдно за такое поведение Томлинсона, но в моей голове не проскальзывает даже намека на мысль о неловкости. Наоборот, во мне разливается тепло, будто бы кто-то опрокинул у меня внутри кувшин с чаем, мне хочется улыбаться и крепко сжимать руку Луи, пока он ведёт нас к машине.

– Хейли! – Кричит она, сбегая по ступенькам и придерживая своё платье. – Хейли, подожди! – Устало выдыхаю и разворачиваюсь, а Луи кивает и говорит, чтобы я не торопилась, он будет сидеть в машине.

– Грейс, давай не будем, ладно? – вымученно прошу я.

– Прости, они… они просто волнуются, сегодня столько людей приехало поздравить отца, и…

– Грейс, хватит. – Резко говорю я. – Перестань выгораживать их и прими уже наконец тот факт, что мы никогда не соберёмся за столом на рождественский ужин. Я каждый раз приезжаю сюда, потому что ты меня просишь, но сейчас всё. Хватит. Мы слишком разные.

В глазах Грейс застывают слёзы, и я измученно опускаю плечи. Она заламывает пальцы рук, её нижняя губа начинает дрожать, а взгляд бегает по всему саду.

– Прости меня. – Тихо говорит она. – Я каждый раз думаю, что всё наладится, но ничего не выходит.

– Это не твоя вина. – Беру Грейс за плечи и немного встряхиваю, чтобы она совсем не расплакалась. – Не твоя вина, что мы с родителями не нашли общий язык.

– Прости за испорченный выходной. – Шмыгает носом она, пытаясь сдержать слёзы, и я улыбаюсь.

– Ничего. По пути займёмся сексом с Луи на заднем сидении.

Грейс смеётся, и я рада, что мне удалось сдержать поток её слёз.

– Не пойму, то ли он больной, что приехал с тобой к родителям, то ли он настолько без ума от тебя.

– Мы просто друзья. – Говорю я, на что Грейс закатывает глаза. – Ты же знаешь, что я не люблю всё это. – Она кивает, понимая, что я говорю об отношениях.

– Как скажешь. Только потом не удивляйся, если Луи вдруг признается тебе в любви. – Пихаю Грейс в бок. – Ладно, езжай, хватит с тебя на сегодня.

Мы обнимаемся, Грейс снова шепчет мне извинения и нехотя отпускает.

– Удачи! – Кричит она, когда мы отъезжаем от парковки около дома.

– Передай родителям, что я приезжала! – Говорю я, на что Луи смеётся, и закрываю окно. – Я предупреждала тебе о самой худшей субботе. – Обращаюсь я к Томлинсону, но он лишь усмехается.

– Ты ещё не была на фестивале кукурузы в Канзасе.

***

На улице постепенно темнеет, картинка за окном давно сменилась: вместо леса показываются человеческие дома из обычного кирпича, зелёные мусорные баки и люди в нормальной одежде без павлиньих хвостов на глазах, как ресницы той Прю в белом платье.

Я смотрю на Луи уже минут пять и просто не могу отвести глаза. Эмоционально я чувствую себя уставшей, и во мне живёт ощущение, будто если я буду смотреть на Томлинсона, все мои силы быстро восстановятся. Пару раз я ловлю его усмешку и то, как он поглядывает на меня, но не оборачивается.

Вдруг Луи съезжает с главной дороги, и мы едем по какому-то неизвестному мне маршруту.

– А я и забыла уточнить при нашей первой встрече, есть ли у тебя склонности к убийствам.

– Оплошность с твоей стороны, доктор Кларк. – Смеётся Луи.

– Куда мы едем? – С любопытством спрашиваю я, забираясь с ногами на сидение.

– Я проголодался, а тут неподалёку есть отличное кафе с вафлями.

– Сексуальный музыкант, гроза всех малолетних школьниц, ест вафли?

– У каждого свои недостатки.

Луи паркуется около кафе с неоновой вывеской мороженого розового цвета, и мы заходим внутрь. Занимаем столик около окна, делаем заказ, и всё это время Луи молчит, даже не смотря на меня.

– Родители у тебя, конечно, – начинает он, потирая шею и усмехаясь, – специфические.

– Да уж, не каждый может похвастаться. – Соглашаюсь я.

Всё произошедшее сегодня кажется странным, будто это было не со мной. Ощущение, что я просто посмотрела кино, где меня играет какая-то другая девушка. Но только слова Луи заставляют меня поверить в то, что сегодняшний день на самом деле произошёл.

Он защищал меня перед людьми, которых видит первый раз в жизни. Да что уж там, он назвал дом моих родителей барахолкой, этому невозможно не удивиться.

Довольно непривычно принимать от кого-то защиту, ведь я всегда защищаюсь сама, но могу сказать, что мне действительно было приятно. Не знаю, как описать это ощущение: будто я падаю с большой высоты на огромный надувной батут.

Луи приносят его вафли, и он поливает их карамельным соусом так, что они уже в нём утопают.

– Хочешь заработать сахарный диабет? – Спрашиваю я и тянусь за солонкой, чтобы посолить свой омлет.

– А, ты, видимо, болезнь, противоположную сахарному диабету. – Луи кивает головой на солонку в моих руках. Дурацкая привычка – солить всё в огромных количествах.

– Но твоя сестра вполне адекватная. – Делает вердикт он, вытаскивая из вафель консервированную вишню.

– Хоть где-то мне повезло. Зачем ты выкладываешь вишню? Это же самое вкусное. – Возмущаюсь я, забирая ягоды с его тарелки.

– Она слишком сладкая. – Морщится Луи.

– Сказал человек, который только что вылил тонну карамели на и без того сладкие вафли.

– Я просто слегка полил. Для вкуса.

Я знаю, что Томлинсон хочет узнать обо мне что-то сейчас больше, чем когда-либо хотел, но он не задаёт ни единого вопроса про мою семью, и я чувствую себя настоящей стервой. Терпение Луи убивает во мне абсолютно всё. Рядом с Томлинсоном я чувствую себя ещё хуже, будто все мои недостатки на фоне Луи обретают материальную форму, поджигаются и горят ярким пламенем.

Определённо, сейчас самый лучший момент выдать Луи всё о себе, и я хочу поговорить с ним, просто не понимаю, как это сделать. Но я должна вести себя как адекватный человек и делать то, чем занимаются адекватные люди – разговаривать.

Ковыряюсь в своём омлете, даю себе и Луи немного времени, прежде чем начать рассказывать о своей семейной драме.

– Я уже говорила тебе, что рано стала жить одна. – Сперва Луи непонимающе на меня смотрит, но потом отставляет тарелку с вафлями и всем видом показывает, что внимательно слушает. – Когда я была маленькой, меня воспитывали бабушка и дедушка, потому что родители постоянно разъезжали по Европе. Они архитекторы, как ты уже понял, и так уж вышло, что проектировать элитные спальные районы где-нибудь в Гамбурге, для них было важнее, чем проводить время с дочерью.

Чувствую на себе прожигающий взгляд и решаю поднять голову. Улавливаю в глазах Луи каплю сочувствия и жалости, и цокаю языком, слегка улыбаясь.

– Даже не смотри на меня так. – Строго говорю я. – У меня было прекрасное детство: печенье каждый день, розовый самокат и собака.

– А мы с тобой похожи, Кларк. У меня тоже был розовый самокат. – Вставляет Томлинсон.

– В общем, бабушка говорила, что первые несколько лет от родителей я получала только открытки и фотографии спроектированных ими домов.

– На твоём месте, я бы отсылал им в ответ картинки из медицинских журналов и вырезанные аппендициты.

– Не поверишь, но я до сих пор хочу это сделать.

– Что было потом? – Спрашивает Томлинсон. Его вид серьёзный и сосредоточенный, губы плотно сжаты, а костяшки пальцев рук, что он крепко сжимает у рта, побелели.

– Потом я стала выбирать колледжи, которые предлагают хорошие условия. Нашла медицинский колледж, узнала, предоставляют ли они общежитие, и твёрдо решила, что хочу стать врачом. Так что, родителям можно и спасибо сказать – если бы не они, не думаю, что я вообще связала бы свою жизнь с медициной.

– То есть, ты переехала в колледж и с того момента живёшь одна?

– Не одна, конечно, но да. Я живу отдельно с шестнадцати лет. – Луи вскидывает брови и отклоняется на спинку красно-белого дивана. – Так что, я поступила в колледж, потом в университет и попала в интернатуру.

– Вы так и не нашли общий язык, да? – Осторожно спрашивает Луи.

– Как видишь. Но, честно сказать, мы даже не пытались. – Признаюсь я. – Когда через три года она приехали домой, то решили, что воспитывать ребёнка не с пелёнок как-то неправильно.

Томлинсон кивает и усмехается, понимая, что речь заходит о моей сестре.

– Когда появилась Грейс, то всё внимание родителей было на ней, а я в основном жила у бабушки с дедушкой, так что, можно сказать, что ничего не поменялось. Лет в одиннадцать я как-то пыталась напомнить им, что у них есть ещё одна дочь, но как только я делала шаг навстречу им, то они отходили на два. Сейчас мы вроде и созваниваемся иногда, поздравляем друг друга, но я не знаю, что происходит в семье, а они не знают, что происходит у меня.

Жду очередного вопроса Луи, но он молчит. Его скулы напрягаются и становятся ещё острее, и Томлинсон в который раз за сегодня качает головой. Я знаю такую реакцию людей – они хотят меня пожалеть, сказать, что родители не должны поступать так со своими детьми, но именно это я не люблю.

Когда я решила рассказать об этом Флинну и Скайлер – единственным людям, которые знают обо мне практически всё – я была уверенна в том, что никто из них не обнимет меня, утопая в слезах и убеждая, что у меня в жизни и так всё замечательно. Именно поэтому я и рассказала им. Флинн назвал моих родителей зазнавшимися снобами, а Скайлер сказала, что если когда-нибудь встретит их, и им понадобится медицинская помощь, то она вышлет им открытку со стетоскопом.

– Я бы снёс к чертям какой-нибудь из их домов, заснял на видео и пустил на огромном проекторе прямо под их окнами.

Я смеюсь, обращая на нас внимание нескольких людей, что сидят в кафе, и понимаю, что не зря всё рассказала Луи. Сегодня первый раз я не чувствовала себя одиноко, потому что Томлинсон был рядом и поддерживал меня.

Луи сидит напротив меня в этой белой до одури сексуальной рубашке, поправляет чёлку тонкими пальцами и запоминает каждое слово, которое я ему говорю, и мне становится понятно, что я почувствовала себя по-настоящему рядом с кем-то впервые в жизни. Мне повезло, и это случилось тогда, когда я больше всего в этом нуждалась.

Как же быстро человек может оставить след в твоей жизни.

– Лу. – Зову Томлинсона я, и он поднимает голову. – Спасибо. – Говорю я, слегка улыбаясь. Усталость даёт о себе знать, и я ставлю локти на стол и кладу подбородок на ладони, закрывая глаза.

– За что, Хейлс? – В ответ улыбается Луи, и я чувствую, как его тёплая ладонь касается моего виска – он заправляет волосы мне за ухо.

– За то, что был рядом сегодня.

– Брось. – Шепчет он, проводя рукой по моей щеке. – Каким бы другом я был, если бы оставил тебя там разговаривать о европейских низкокалорийных диетах одну?

– Я могу к этому привыкнуть. – Выпаливаю я, открывая глаза. Луи с интересом осматривает моё лицо и слегка приподнимает брови, задавая немой вопрос. – Могу привыкнуть к тебе. – Еле-еле говорю я, снова закрывая глаза.

Я кладу голову на руку Луи, что лежит на столе, и он издаёт смешок, ладонью поглаживая мою шею.

– Тогда мне придётся быть рядом. Что бы ты не говорила, Кларк.

Комментарий к Глава 6

Та-дам, а вот и история мисс Кларк.

Теперь ясно, откуда берут корни её опасения и боязнь открываться людям.

Обещаю, что очень скоро появятся и Гарри, и Зейн, и Найл.

А еще очень прошу выражать ваше мнение насчет всего этого, а то иногда мне кажется, что все идет не слишком хорошо)

========== Глава 7 ==========

– Первое, что я сделаю, когда вернёмся домой – проверю Тиндер. – Бормочет Ройс, ёрзая на больничной кушетке.

– Ты опять зарегистрировался в Тиндере? – Без эмоций спрашиваю я и смотрю на Скайлер: глаза закрыты, одна нога свисает с койки, застеленной больничной простынёй, а рот слегка приоткрыт.

Флинн только мычит, подкладывая под голову свою руку. Мы втроём сидим в девятнадцатой палате, прозванной Ройсом лаундж зоной, потому что чаще всего вместо пациентов здесь можно найти интернов, которые пытаются поспать в свой ничтожно короткий перерыв между многочасовыми сменами.

Идёт двадцатый час нашего дежурства, и мы считаем секунды до его окончания. Ноги гудят, руки не поднимаются, всё тело будто залили металлом – нет сил даже мизинцем пошевельнуть. Проводить почти что сутки в больнице тяжело даже спустя полутора лет интернатуры, а когда один день перерастает в другой, единственное, что ты хочешь – повернуть время вспять и никогда не связываться с медициной.

– Кстати, – выдыхает Флинн, – как там твоя секс-машина по имени Луи?

– Да, – моментально просыпается Шеффилд и слабо кивает, – ты так и не рассказала.

– Сразу хочу сказать, что мы просто…

– Какого чёрта вы тут разлеглись? Это что вам, Саус Бич?

Дверь чуть ли не слетает с петель и на пороге появляется доктор Миллер. От неожиданности Шеффилд чуть ли не падает с койки, и ровно через секунду мы стоим в ряд, будто солдаты, вышедшие на построение. Глаза доктора Миллер красные, халат мятый, волосы торчат в разные стороны. В этот момент мне даже жаль местного Терминатора, потому что она точно находится в больнице больше суток, ни разу не сомкнув глаз – наверное, отрабатывает тридцатичасовую. Не представляю, насколько устала она, ведь я уже готова лечь в холодильную камеру и закрыть за собой дверцу.

– Я что, должна одна всех бинтовать? Ваша смена заканчивается только через семь минут. – Строго говорит ординатор, и тут же раздаётся писк больничного пейджера. Его звук как звук будильника во время крепкого сна.

Сначала нам кажется, что пейджер звонит только у доктора Миллер, но понимаем, что это, оказывается, общий вызов.

– Да что сегодня за дурдом? – Кричит Миллер, быстро уходя из палаты. – Все бегом в дежурное отделение!

Пока мы бежим в сторону регистрационной, пытаемся привести себя в порядок и избавиться от остатков сна и усталости.

– Ставлю сотку, что это опять заворот кишок. – Бормочет Ройс, натягивая по дороге халат. – К чему всегда такая драма с общими вызовами?

Я еле переставляю ноги и мысленно проклинаю всё, на чём стоит этот свет, потому что если бы не звонок пейджера, моё дежурство закончилось бы всего лишь через семь минут. Теперь придётся возиться с пациентами, потому что наша больница работает по принципу «до последнего клиента».

Как только мы оказываемся у дежурной части, становится понятно, что ситуация чуть хуже, чем заворот кишок: к заднему входу подъезжают две машины скорой помощи. Через секунду из них выкатывают четыре носилки, на которых практически невозможно разглядеть лица людей из-за многочисленных шрамов и ранений.

– Автокатастрофа. – Начинает тараторить Ной – парень из скорой. Я подбегаю к машине, помогаю вытащить носилки и сосредотачиваюсь на словах Ноя. – Девушка, двадцать один год, ехала в машине с родителями. Состояние крайне критическое, давление пятьдесят на тридцать, обширное внутреннее кровотечение.

Толкаю носилки перед собой и захожу в приёмную, где уже стоят несколько других интернов. Чтобы получить нормального пациента (того, которому не приходится пришивать палец и заклеивать царапины пластырем) приходится слишком быстро на всё реагировать, и если ты мешкаешься хоть на секунду, то тебе снова придётся вытаскивать детали «Лего» из ушей детей или ставить клизмы.

Простите, ребята, но сегодня не ваш день! Сегодня хорошего пациента получила я! Если мне повезёт, то я смогу даже ассистировать на операции.

– Кларк, вези её в третью операционную. – Слышу команду доктора Миллер и киваю, поворачивая носилки к лифту. – И подготовь там всё, будешь ассистировать. – Киваю ещё раз, а внутри радуюсь, будто бы мне только что подарили машину. – Ройс, что там у тебя?

– Парень, двадцать шесть лет, предположительно виновник аварии. Сильное алкогольное опьянение, внутреннего кровотечения нет, сломана рука.

– Сделаешь полный анализ: рентген, анализ крови, биохимия, ясно?

– Ясно, доктор Миллер.

– Шеффилд?

– Женщина около сорока пяти, сломано три ребра, закрытая травма живота и разрыв внутренних органов. Ввели один миллилитр адреналина и Викасол.

– Давай её в операционную. – Вздыхает доктор Миллер, вытирая лоб рукой.

– В этой больнице вообще кто-нибудь когда-нибудь работает?! – Слышу я недовольный возглас и мигом оборачиваюсь, не переставая идти к лифту: перед стойкой регистрации стоит высокая фигура парня с кудрявыми волосами, и мне не нужно много времени, чтобы понять, что это Гарри Стайлс.

Я вижу, как к нему подходит доктор Миллер, и отворачиваюсь, вызывая лифт. Не слышу, о чём они говорят, но лучше бы я обладала феноменально острым слухом, потому что тогда бы смогла предпринять что-то, чтобы не оказаться в следующей идиотской ситуации.

– Спенсер, Коши, замените Шеффилд и Кларк! Быстро! – Командует доктор-я-разрушу-вашу-мечту-об-операции-Миллер.

– Что?! – Возмущаемся мы со Скай, крепко зацепившись за носилки, будто мы сейчас барахтаемся где-то посередине Атлантического океана, а каталка – это единственный спасательный круг.

– Я сказала сейчас же!

Всё происходит настолько быстро, что я не успеваю ничего понять. Двери лифта открываются, к нам подбегают интерны, забирая носилки, и пожимают плечами, мол, простите, подруги, но мы просто врачи лучше, чем вы. Мы с Шеффилд так и остаёмся стоять около этого идиотского медленного лифта, стараясь размеренно дышать, чтобы успокоиться.

Чёртов Гарри Стайлс только что лишил нас возможности оперировать. Интересно, из-за чего на этот раз? Ударился мизинцем или ему некому подтереть его избалованную задницу?

– Вы долго будете там стоять? – Голос ординатора звучит так громко и ясно, словно раскат грома. Мы с Шеффилд переглядываемся и оборачиваемся, всем видом показывая, что сейчас мы на восемьдесят процентов состоим из злости, а на двадцать из желания убить всех, кто попадётся нам на пути.

Скайлер приходит в себя чуть раньше и, сжав кулаки, воинственно шагает навстречу доктору Миллер и Гарри Стайлсу.

– На что жалуетесь? – Язвительно спрашивает она, подойдя почти вплотную к парню.

Если бы можно было убивать одним взглядом, Гарри Стайлс был бы уже мёртв, а Скайлер Шеффилд получила бы пожизненное заключение в колонии строгого режима.

– Хватит устраивать цирк. – Устало вздыхает ординатор. – Я буду в четвёртой операционной. – Говорит она то ли нам, то ли Люси – медсестре за стойкой регистрации. Доктор Миллер уходит, оставив меня, Шеффилд, кудрявого парня и медсестру одних.

Опрометчивое решение, потому что Люси вряд ли спасёт Стайлса от нападения двух разъярённых девушек.

– На что жалуетесь? – Вновь повторяет Шеффилд, выделяя каждое слово.

Стайлс немного теряется от такого напора Скайлер, и по его взгляду видно, что на секунду он даже забыл, зачем сюда пришёл. И только сейчас я вижу, что бровь Стайлса рассечена, из раны идёт кровь.

– Рану надо зашить. – Монотонно отвечает он, награждая нас презрительным взглядом.

– Значит, рану? – Усмехается Скай. – Слышала, Хейлс? Ему надо зашить рану. А мне надо было оказаться в операционной и практиковать лапароскопию, а не зашивать бровь, которую ты, наверное, разбил о дверь своей ублюдской машины, когда выходил, чтобы купить лучший золотой вантуз в городе! – Шеффилд тыкает пальцем в грудь Стайлса, а затем просто уходит.

Отлично, уходит Скайлер, а проблемы решаю я.

Конечно, я зла на доктора Миллер, на Гарри, на этот дурацкий медленный лифт, который не пришёл вовремя, но я лишь тяжело выдыхаю и подхожу к парню, потому что понимаю, что если уйду и я, то не то, что операций, пациентов нам не видать до окончания интернатуры.

– Господи, когда этот день закончится? – Шепчу сама себе я и подхожу к дежурной стойке. – Люси, запиши нас в тридцать восьмой кабинет, если он свободен. – Устало говорю я медсестре за стойкой, на что она кивает.

Пока мы с Гарри идём по больничному коридору, мы не произносим ни слова. Бодрость, которая появилась также резко, как две машины скорой помощи на аллее, снимает как рукой. Волочу за собой ноги, шаркая своими салатовыми кроксами, и стараюсь не устроить марафон по зеванию.

– У вас очень милый персонал. – Наконец говорит Стайлс, откашлявшись.

Мы заходим в кабинет, и я рукой указываю парню на кресло. Осматриваю бровь, аккуратно придерживая пальцами за края раны.

– Рана глубокая, придётся зашивать.

Подхожу к шкафчику и достаю пинцет и атравматическую иглу с нитками и тщательно мою руки.

– Она просто устала. – Отвечаю я на язвительный комментарий, подходя к Стайлсу. – Да и вы появились не в самый подходящий момент. – Начинаю аккуратно промывать рану ваткой.

– Врачи должны быть сдержаннее, разве нет?

– Должны быть, но не всегда получается. – Честно отвечаю я, всё ещё обижаясь и злясь на то, что Гарри, сам того не подозревая, лишил меня настоящей операции.

Но я стараюсь быть сдержанной, в отличии от Скайлер.

Принимаюсь аккуратно зашивать рану, стараясь не сделать никаких лишних движений. Глаза от усталости закрываются, руки дрожат, но я не подаю вида, что нахожусь на грани превращения милого личика этого самовлюблённого парня в куклу Чаки.

– Я смотрю, у вас тут все профессионалы. – От боли речь Стайлса смахивает на змеиный язык из Гарри Поттера, и взглядом парень указывает на мою дрожащую руку.

– Девятнадцать часов на ногах. Скажите спасибо, что я не сшиваю ваше ухо с носом.

– Не сомневаюсь, вы могли бы.

Резко тяну иглу с ниткой на себя, и Стайлс шипит от боли. Парень понимает, что я сделала это специально. Пусть впредь знает, что не надо отпускать замечания в сторону врача, который спасает либо твою бровь, либо твою жизнь, тут уж как повезёт.

Мне сегодня явно не повезло.

– Хоть купили золотой вантуз? – Спрашиваю я, вспоминаю обиженную тираду Скай.

Удивительно, но Гарри Стайлс усмехается.

– На самом деле, я просто неудачно открыл шампанское.

Сначала мне кажется, что Стайлс пытается пошутить, но по его серьёзному и немного разочарованному виду и грустной ухмылке я понимаю, что это правда.

Мы молчим, я до конца накладываю швы и осторожно отрезаю нитку, думая о том, при каких же обстоятельствах такой парень, как Гарри Стайлс, мог так неудачно открыть бутылку с алкоголем.