Текст книги "Каена (СИ)"

Автор книги: Альма Либрем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

– Он ведёт тебя на смерть, Шэрра!

Она рассмеялась.

– На смерть? – переспросила она. – Разумеется. Разумеется, да. Но у эльфов всё не так, как у людей, у эльфов и психология смерти другая. Я готова умереть за поставленную им цель, но мне и вправду хочется выжить – для того, чтобы он смог достичь и второй. Не смотри на меня так, Громадина Тони. Я не люблю тебя и не буду любить по приказу. Мне не помогут крепости. Я эльф. Я хочу жить в лесу. Златом или обыкновенном. Я хочу быть рядом с Вечным. Вечные не предают.

– Ты не Вечная.

– Мы не можем точно знать. Вечные давно не рождались, да. Но во мне есть душа. Есть. А значит, где-то есть и моя вечность.

Тони сжал зубы.

– Что в его кулоне?

– Его жизнь.

Он посмотрел на неё, словно надеялся на что-то, ждал подробной инструкции, помощи, да чего угодно!

Не дождался. Шэрра равнодушно посмотрела в пустоту, потом сморгнула слёзы и молчаливо любовалась на траву.

Тони перевёл взгляд на палицу.

Вновь посмотрел на Роларэна.

– Я докажу тебе, что я – не просто человек. Я больше, чем человек. Я способен быть тебя достоин, – уверенно отозвался он.

–  Ты просто человек. Все вы просто люди, – прошептала она. – Просто люди. Вы такие самонадеянные...

Она словно погрузилась в какое-то удивительное, далёкое от реальности состояние. Такое глубокое, бесконечное, спокойное...

Тони рванулся вперёд, не думая уже ни о чём, кроме жуткой, дикой мести. Он помчался к Роларэну, всё так же сжимавшему нежную, но в тот же миг острую, будто бы стальные иглы, траву. Рванул кулон с его шеи, отступил на несколько шагов и поднял руку к небесам, сжимая в ней железо – или это было серебро? Золото? Он чувствовал, что вот-вот украшение треснет в его руках. Он жаждал этого.

Он на это надеялся.

Глава двадцать четвёртая

Год 120 правления Каены Первой

Тони чувствовал в себе непоколебимую силу. Он забыл обо всех сомнениях, выбросил из головы предрассудки. Душа эльфа билась в его руках – он чувствовал, как полыхал жаром в пальцах кулон. И был уверен в том, что ни одна иллюзия теперь не удастся Роларэну.

Он никогда не чувствовал такой поразительной мощи в каждом своём движении. Он, Громадина Тони, теперь овладеет всем, чем пожелает – будь то эльфийка с её чистой, родниковой магией, будь то Мастер – или сколько ещё в миру у него есть имён?

– Не подходи! – воскликнул он. – Я успею сжать кулак до того, как ты сделаешь хотя бы шаг.

Тони знал, что металл будет послушен. Он чувствовал, как пласты драгоценностей сползали, стекали пламенем по его запястье. Он уже не был тем предателем, что привёл к Роларэну своих на погибель, он позабыл о том, что должен отступить пред мощью чего-то куда более древнего, чем сам его род.

В Тони кипело торжество. Он, мальчишка, мужчина, не переступивший ещё границы в двадцать пять лет, мог сейчас одним щелчком пальцем повергнуть Вечного на колени, заставить его умолять.

И Шэрра. Если она так охотно шла за Роларэном, чтобы поручить ему собственную жизнь, она пойдёт и за Тони с такой же лёгкостью, лишь бы только спасти возлюбленного. Он будет показывать ей кулон – и говорить, что раздавит его в своих руках. А потом – отдавать приказы. Он сделает это не потому, что гнил изнутри – они сами виноваты, эти эльфы, виноваты были с самого начала, сжимая в своих руках неимоверное могущество, презирая его и вытирая о него ноги...

Для Тони теперь весь мир потерял яркость красок. Солнце сосредоточилось в сильных пальцах – вот-вот сила Вечного покинет реальность...

– Шэрра, – он повернулся к ней. – Подойди ближе ко мне. Ближе. И не вздумай дурить, а то...

Он сотряс воздух своим кулаком, сжал чуть сильнее. Она побледнела, сделала шаг вперёд, но всё равно во взгляде подчинения не хватало.

– Почему я не слышу ваши мольбы? – раздражённо переспросил Тони.

Они должны были бы его убить ещё после первого предательства. Когда Громадина, коря себя, швырял камушки на землю. Ведь это не измена – главное оставаться целостным, не позволить мыслям растерзать свою душу. Эльфы для него враги. А Шэрра заворожила; он приручит её, эту ещё не до конца испорченную Златым Лесом эльфийку, он разрушит всё её прошлое и затмит собой всё, что сможет.

Тони не думал о том, откуда это взялось. Эльфы предпочитали корить человеческую природу. Если им так угодно – почему нет? Зачем возражать, если жертвы самостоятельно, без его помощи, с такой лёгкостью придумали десятки оправданий для него же?

Как это называется – полюбить своего мучителя?

– Потому что не за что молиться, – ответил Роларэн.

– Я раздавлю этот кулон.

– Раздави, – пожал плечами он.

Тони ошеломлённо взглянул на Вечного. Он ждал того мига, когда наконец-то он сдастся, когда покорно склонит голову. Рэн – не поддавался, будто бы...

– На колени, – прошипел он. – На колени...

– Раздави, – уверенно повторил Роларэн. – А потом можешь встать и на колени. Я дождусь.

Тони моргнул. Он не слышал страха, не видел ужаса в зелёных, словно трава, глазах. Неужели Вечному было настолько всё равно, останется ли он в живых?

Он не сдвинулся с места. Взгляд был направлен на кулон, пылающий в сжатом кулаке. И Громадина тешил себя этим видимым бессилием, на которое не смог бы решиться ни один другой эльф. Он чувствовал, как все мысли Роларэна были устремлены к этому украшению – несомненно, невообразимо важному для него.

Но Вечный ничего не сказал. Он отступил на шаг, на два назад, забыв и о кулоне, и о палице, и медленно побрёл куда-то вперёд. Он не терялся за деревьями – тут тянулась широкая просека.

Тони попытался закричать, но не получалось. Шэрра стояла совсем уж близко; под ногами у них красовалось эльфийское оружие, которое никто, кроме Роларэна, не смог бы взять в руки.

Вечный остановился, когда отошёл уже шагов на двадцать. Повернулся к Тони лицом и совсем тихо прошептал – вот только Громадина всё равно услышал:

– Раздави.

Он не хотел прощаться с жизнью. Никто не хочет. Тони искренне верил в это.

– Ты пойдёшь со мной, – он повернулся к Шэрре. – Ради него. Ведь ты его любишь. Значит, сделаешь всё, чтобы он выжил.

– Он последний из Вечных, Тони, – покачала головой она.

– Это должно пробить меня на жалость?

– Не может пробить на то, чего нет. Ты и сам жалок – куда уж тут милосердия к другим?

Тони хотелось закрыть уши. Не слышать мудрых эльфийских речей, которые в итоге всё равно не будут иметь никакого значения. Рано или поздно все умирают, и эльфам, надменным, гордым эльфам тоже придётся отправиться в мир иной. Если сегодня у него есть шанс, то он позаботится о том, чтобы хоть один из них наконец-то перестал отравлять мир своим дыханием, перестал одаривать взглядами тех, кто заслужил право на жизнь.

– Лучше бы ты, Вечный, не покидал свой Златой Лес, – прошипел Тони. – Лучше бы ты вообще не рождался...

– Вот тут, может быть, ты и прав, – пожал плечами Роларэн, словно признавая право на проигрыш – проигрыш человеческому мужчине.

Он вновь обернулся и зашагал туда, к Златому Лесу. Грань сребрилась где-то вдалеке – её можно было и не заметить, наверное, если б только просека не становилась всё уже и уже. Тони почти мог видеть капли крови, оставшиеся на траве – и почти слышал шепот ветров Златого Леса.

Шэрра посмотрела на его, словно пыталась понять что-то. Посмотрела, как важно, словно тот спаситель, взирал на неё Громадина Тони, как буквально пенились у него на губах давно потерянные в пустоте слова. Отвернулась, словно не желала иметь ничего общего – и взгляд скользнул по палке.

– Стой!

Тони не сдержался. Переступив через эльфийское оружие, рванулся к Роларэну – тот вновь оглянулся. Пальцы, сильные, но короткие, крепко сжимали кулон, и казалось, что металл уже сминался под чужеродной, глупой, бестолковой силой. Громадина шипел что-то себе под нос, слова вырывались как-то сами по себе...

Он бормотал что-то преисполненное ненависти, что-то злое и дикое, что-то наполненное болью и в тот же миг поразительным самодовольством. Повторял одну и ту же формулу – о том, как Шэрре с ним будет лучше, что он закроет её в высокой-высокой крепости, выбьет из неё эльфийское зло – и тогда они вместе будут наконец-то счастливы, а Роларэн – Роларэн и его кулон останутся гарантией сохранности их семьи.

Шэрра вспоминала, как шептали ей несчастные подснежники свою грустную, кошмарную даже историю. Как тихо-тихо напевали песнь о том, что люди разрушили эльфийский дом. Люди разбили всё, что эльфы когда-либо в своей жизни любили. Отобрали у них и деревья, и леса, и цветущие поля... А у эльфиек, для них слишком хрупких и нежных на вид – их честь, право быть со своими мужчинами, а не с человеческими...

Палица лежала у её ног. Роларэн говорил – самое трудное не принять её удар, а взять чужое оружие, принадлежащую другому душу, и пойти с нею в бой. Ударить. Позволить кому-то взять на себя грех за другого. Но это была палица королевы Каены, и смерть Тони не казалась чем-то вроде греха.

Он шептал, что убьёт сейчас же. Чтобы Роларэн больше никогда не смел вмешаться.

Она склонилась к палице. Почувствовала, как задрожали пальцы. Это можно сделать иначе – но ведь Роларэн ждал такой шаг, верно? Он для этого и уходил. Он давал ей шанс не умереть; за это Шэрра ухватиться попросту не могла.

Ладонь крепко сжала покрытое ядом древко. Девушка выпрямилась, чувствуя, как капельки кислоты разъедают нежную эльфийскую кожу – а после ударила Тони наотмашь по плечу.

Он осел. Яд входил в кровь – быстро, стремительно по шее расползался ожог. Парень опустился на колени, в траву рухнул кулон. Роларэн где-то вдалеке замер – а после повернулся  к ней вновь, может быть, решил вернуться.

Шэрра чувствовала, как невыносимая боль прожигала руки, видела, как её собственная кровь стекала по пальцам, но отступиться она не могла. Так и стояла над Громадиной, дожидаясь, что он пошевелится.

– Он же... – прохрипел человек, – убьёт... тебя...

– Вечные не предают, – уверенно ответила Шэрра, опускаясь на траву рядом с ним. Тони лежал уже на спине – широко распахнув глаза, он, умирая, смотрел в ясное небо.

– Почему... – голос срывался в тихий хрип, – Мастер? Почему всё... так, – он шептал едва слышно, и никто, кроме эльфа, уже и не смог бы разобрать в мелких движениях, в шевелении губ ни единого понятного слова. – Почему...

– Это мой долг, – ответила Шэрра. – Я должна была родиться раньше на много сотен лет. Тогда было бы проще.

Тони улыбнулся в пустоту. У него были ещё вопросы, но они уже не могли сорваться с мертвеющих губ.

Он не умер быстро, в один миг. Она – не отпустила то, в чём билась прогнившая душа Каены Первой.

– Ты ведь его... – он не договорил. – И он... А я люблю. Почему не тогда?

Тогда он предал их по идеалам. Сейчас, в приступе злобы пытаясь причинить Вечному вред, погиб за то, что изменил самому себе. Шэрре не было его жаль, на глазах у неё не выступили слёзы. Она не отпустила то, что стрелой боли пронзало её насквозь.

Заставив себя оторвать от поверхности дерева одну ладонь, она протянула руку и закрыла Тони глаза. На его губах застыла улыбка – нежная, мягкая, влюблённого до ужаса мужчины, который один раз вкусил родниковую, светлую и чистую магию эльфов, а после не смог отпустить её от себя ни на один миг.

И Шэрра прощалась с ним. Прощалась навсегда, зная, что ей больше не будет места в человеческом мире.

– С этого всё начиналось, – прошептала она. – Когда первый человек осмелился напасть на эльфийку, захватить её в свой плен, когда вы вздумали смешать кровь. Всё началось с того, что вы посеяли ненависть среди нас, вы взрастили в наших душах то, чего там не было. Теперь оно вошло в корни Златого Леса. Эльфы кровожадны только потому, что до них добрались люди...

Тони уже не мог ответить. Он умер – умер, будучи столько раз прощённым и исцелённым. Шэрре казалось – он бы не слишком переживал, убей тогда Рэ. Не волновался бы о том, что парнишка ещё мог прожить долгую и счастливую жизнь. И она не могла думать о том, как жил бы дальше Тони.

Вкусивший магию эльфов, опьяневший от неё, он больше никогда бы не смог погасить в себе воспоминание о чудесном воскрешении. А теперь, когда он покоился, мёртвый, у самого подножия Златого Леса, Шэрра чувствовала, как отступало всё её принятие человеческого мира. Прочь. Прочь. Она не могла избавиться от ощущения, что сейчас утонет в собственном разительном отвращении, валившим с ног одной сплошной волной. Она чувствовала – задыхается.

Роларэн стоял напротив неё. Совсем близко.

Громадина Тони не имел другой жизни. Как хорошо людям – им достаточно лишь подумать о собственных верованиях, проникнуться – вновь заставить себя кивнуть глупым, бездумным, пустым изнутри идеям, что на том свете их ждут какие-либо боги.

– Испытание на верность, – прошептала Шэрра, – бывает очень жестоким. Ни один человеческий мужчина не имеет права мечтать об эльфийской женщине. Ни один не должен пытаться пленить свою возлюбленную, если она не способна ответить ему взаимностью. Их варварство, их крепости...

Она подобрала кулон – совсем целый, – и сжала его в ладони. Роларэн бы не умер, раздави Тони это украшение, его драгоценность из далёкого прошлого, потерянную в веках. Слишком уж силён был Вечный, чтобы просто так сдаться. Он не отбирал кулон не потому, что не мог, а потому, что ему не хотелось. Он даже не искал оправданий; Тони ни за что не догадался бы, а Шэрра поняла – но всё равно не отступила.

Она смотрела на жуткие раны – молча. Роларэн тоже взирал на них с поразительным спокойствием, и ей хотелось улыбнуться ему в ответ на эту дикую немоту. Да, разумеется, его должно было колотить от увиденного, от того, что делал Громадина, но мужчина, как обычно, давно уже отравил свои чувства Вечностью – куда уж человеку их вновь разбудить... Тем более, человеку до такой степени примитивному, как Громадина Тони, такому обыкновенному, такому простому... Нет.

Шэрра хотела спеть песню и покрыть его тело цветами, но понимала, насколько противно будет зелёным росткам скользить по этому трупу. Она оставила его на месте, поднялась, обошла стороной – пока не добралась до Роларэна. Тот словно доселе не заметил мертвеца – он только смотрел на свою палицу, и на губах застыла блаженнейшая улыбка, смесь радости и довольства, словно он и не верил в то, что Шэрра будет способна пройти придуманное им испытание, а она вдруг взяла – и прошла.

– Прелесть, – прошептал он. – Тебе не стоит идти в Златой Лес. С таким духом ты не должна быть в нём пленницей на попечении у королевы.

– Должна, – возразила Шэрра, – если желаю однажды вернуться туда пусть не королевой, но полноправным жителем.

Мужчина слабо кивнул. Казалось, смысл слов доходил до него постепенно, но он не стал отрицать.

Просека вела к границе. Теперь, хотя Рэн и говорил прежде, что им было безумно далеко до Златого Леса, Шэрра прекрасно знала, что именно таится там, за особенно резким поворотом. Человека окутает и вышвырнет древняя иллюзия, выстроенная теми, кто жил задолго до Роларэна. Эльфа...

Эльфа пропустит.

Шэрра посмотрела на Рэна. И его бы пропустило, с нею или без неё, и девушка прекрасно знала об этом.

– Вечные не предают? – переспросила она, словно желая в чём-то удостовериться.

– Вечные не предают, – согласно кивнул Роларэн. – Мне нужно её доверие. Ты прекрасно знаешь об этом.

– Знаю, – согласилась Шэрра. – Знаю – потому и иду за тобой. Только для того, чтобы это всё-таки когда-то закончилось.

Рэн опустил голову.

– Ты не предаёшь, – повторила она шёпотом. – И я тебе верю. Пойду за тобой. Даже если это закончится смертью – я всё равно иду...

Он зажмурился, будто бы пытался понять, зачем она произнесла последнюю фразу. В глазах его медленно темнела, чернела яркая, сочная трава – рождались зелёные, такие мёртвые изумруды...

– Пойдём, – уверенно промолвил он, сжимая её ладонь. Во второй руке осталась палица. Исцеляющая магия его скользила по её рукам – чтобы Каена не узнала? Чтобы не было ещё одного долга?

– Пойдём.

Дорожка казалась невообразимо короткой. Шэрра ступала по ней быстрыми, широкими шагами, понимая, что должна будет отпустить его руку, как только они минут границу.

Искривление пространства светилось впереди.

Он посмотрел на тонкую линию границы и прошептал:

– Эльфы там, у себя дома, становятся в разы сильнее. Моя магия приумножится. И ты должна научиться отличать правду от игры, Шэрра. Иначе ты так и не сумеешь выбраться отсюда.

– Я научусь, – ответила она. – Вечные не предают. Что бы ты потом не сказал – Вечные не предают.

– Я не пойду к ней пленником, – уверенно промолвил Роларэн.

– Гостем?

– Нет, – возразил Рэн. – Я – последний Вечный Златого Леса. И к королеве Каене я отправлюсь так, как полагается вечному. Даже если для этого... – он умолк. – Шэрра, что бы ни случилось. Вечные не предают. Вечность не прощает. Грехи слишком тяжелы для наших птичьих костей.

Она повернулась к нему. Посмотрела в глаза.

– Я – не вечная, – ответила наконец-то Шэрра. – У меня нет Златого Дерева – у меня нет души.

– Твоя душа бьётся там, где у человечества – их прогнившее сердце. Твоя сила всегда с тобой, – уверенно ответил Роларэн. – С этого начинался Златой Лес. Это его последний дар тебе. Новая жизнь, в которой не будет Златых Деревьев. Я стану сильнее. Помни об этом. Помни.

Шэрра кивнула.

Вечному место в Златом Лесу. Он станет сильнее.

Если она – то, о чём он говорит, – она сможет. Она выживет. Даже если все на свете – и в первую очередь королева Каена, жаждавшая мщения, – будут против, она обязательно выживет. Что б они ни говорили.

Девушка расправила плечи и закрыла глаза, пытаясь собраться с силами. Роларэн окутал иллюзией палицу Каены, заставляя её превратиться в тонкую цепочку у него на шее. Шэрра знала, что она неимоверно жгла его кожу.

Знала – и не желала об этом думать.

Он протянул руку – и израненная ладонь коснулась становящейся материальной границы. И поворот дороги растворился в пустоте, обращаясь неровными рядами погнутых, больны, мёртвых изнутри Златых Деревьев...

Глава двадцать пятая

Год 120 правления Каены Первой

Златой Лес был мёртв. Там, снаружи, красовалась весна – здесь были только опавшие Златые Листья, лежавшие у них под ногами мёртвыми душами эльфов. И Роларэн, такой встревоженный, такой... живой покойник там, за гранью, переступив черту, расправил плечи и без презрения, без восторга, но с бессменной уверенностью посмотрел вперёд.

Прежде его сковывали невидимые цепи. Сейчас цепь осталась всего одна – она жгла его кожу, по воротнику стекали капли крови.

Он повернулся  к Шэрре, коротко ободряюще улыбнулся, словно это могло помочь, а потом зашагал вперёд, быстро – быстрее, чем ходил в человеческом мире.

– Не отставай, – промолвил он. – Не отставай, смертная.

Она почувствовала, как её пронзает шоком. Смертная. Бессменно мёртвая, бессменно – пленница королевы Каены. Вечные не предают. Вечные не могут признать кого-то смертного выше себя. А сколько б королева Каена не выпивала из мужской страсти их жизни, она не получит бессмертие. Долгую жизнь, полную магии, за которую приходится рассчитываться ворованными годами, но только не то, что бьётся в крови Роларэна вечным, бессменным потоком. Не то, что он, сколько б ни желал, никогда не прервёт – как знак чести Вечного. Эльфа, получившего своё право властвовать тогда, когда все остальные давно уже сдались.

Его шаги становились всё быстрее. Златой Лес послушно стелился под ногами. Но Роларэн не останавливался. Он вошёл в роль; он ушёл отсюда поверженным пленником, но возвращался хозяином, возвращался королём.

Шэрра помнила, как во время их долгой дороги домой спросила Роларэна, почему Каена стала королевой – ведь она не царственных кровей. Рэн ответил просто – вышла замуж. Утром они нашли покойного короля; но ведь он не был Вечным, а какая разница, кто из смертных будет руководить осколками королевства? Каена была, сказал он, из знатного рода, и отец у неё – очень влиятелен. Они не стали спорить, потому что королева могла умереть, не родив ребёнка – Роларэн прошептал, что она бесплодна, в следствие детской болезни, в следствие собственной ненависти, скопившейся в её мёртвой душе, – и тогда линия наследования поднялась бы вверх, к её отцу и к её матери. Тогда Вечный бы возглавил Златой Лес – и у него, полагали эльфы, могли быть бессмертные дети.

Королева Каена сделала всё, чтобы имя её отца стёрли из истории. Не потому, что она его ненавидела. Она слишком его любила, чтобы позволить на светлого, прекрасного Вечного обрушить обвинение в её собственной гнили.

У королевы, помнила Шэрра, было Златое дерево, её, личное – и она родилась смертной. У дочери Роларэна тоже. А это означало, что душа у них есть, они не пустые копии. У них есть шанс на лучшую жизнь. Даже у такого существа, как Каена... Шанс был.

Рэн сказал, что Каена воскресила воспоминание о собственном отце в тот день, когда он пересёк границу Златого Леса. Вознесла имя того, что однажды не позволил своему ребёнку умереть. Вознесла неслышным шёпотом над всеми деревьями, полными мёртвых душ. Особи королевской крови – неприкосновенны, даже если в них той крови – одни капли, повторял он раз за разом, и это звучало дико и страшно.

Они зашли уже довольно далеко. Тишина дороги поражала; Шэрре казалось, словно весь Златой Лес уснул, умер – не мог же он столько времени держаться без своего последнего Вечного...

А потом вспомнила, как в последние дни, ещё до того, как Фирхан и его маленькая армия настигли их, Рэн прошептал – на самом деле у Каены были другие причины скрывать имя своего отца. Может быть, она боялась, что тогда эльфы не станут её слушать. Вечный королевской крови – беспрекословная сила. Вечный с силами, Вечный с магией. Теперь... Смерть? Нет. Её успокоила не его смерть.

Шэрра так и не смогла разгадать загадку. Роларэн тогда умолк. Что он мог ещё ей сказать? Он думал о Каене как-то иначе, извращённо, вывернув всё, что о ней знали другие, и Шэрре оставалось только это принимать. Она знала, что если б он её не любил, ни за что не решился бы её убить. Он бы тогда испугался. А так – был готов отпустить чернеющую душу на свободу.

Они миновали уже несколько длинных рядов Златых Деревьев. Там, дальше, становилось всё хуже и хуже – эти, помоложе, сторожили границу, а старые мёртвые деревья постепенно сгнивали. Туманы убивали всё то, что оставалось; с каждым шагом Шэрра всё больше и больше погружалась в жуткую осень. Она чувствовала, что жизнь ушла из этого места, но в то же момент – магия кипела под её пальцами, могучая, свежая, настоящая. Она чувствовала, что способна сражаться, если нужно будет.

Роларэн в последнее мгновение перехватил её запястье, словно предвещая бурю, а после повернулся куда-то. И в его глазах полыхал поразительный холод. Не было больше зелёной травы, была только бесконечная ненависть изумрудов, страшных, переливающихся гранями на свету.

Шэрра не видела ещё в своей жизни до такой степени неживых глаз. Не чувствовала от него таких грубых, страшных прикосновений, словно он ещё пытался во что-то верить – но уже больше не мог. Не осталось верований. Не осталось минут для слабости.

Мужчина повернулся к ней, заглядывая в глаза, и криво усмехнулся. Снял со своей шеи украшение – она даже не поняла, какой из двух идентичных кулонов это был, но по холоду вместо огня осознала – тот, что в руках держал Тони.

– Он скуёт тебя цепями, – прошептал Рэн. – И не позволит сделать и шагу вперёд. Он будет кандалами, привязывающими тебя ко второму долгу. Верни оба, Шэрра. Ненавижу, когда кто-то ходит у меня в должниках.

– Я верну, – пообещала она. Я выживу – вот что должна была сказать на самом деле. Но он уже отвернулся и, оставив её стоять, шагнул вперёд, будто бы к какой-то тайной точке.

– Вы!

От громогласного голоса, казалось, содрогнулся лес. Роларэн стоял, расправив неожиданно широкие плечи, и ждал – будто бы кто-то тут и вправду стоял, надеясь на встречу.

Зашелестели кроны деревьев. Хрустнули едва слышно Златые Листья под ногами. И Шэрра не могла сказать, зачем всё это – Вечные не предают? Не предают. Но разве он не мог перед этим поклясться в верности Её Величеству, а ей... даже не соврал ни разу. Просто она неправильно поняла его послание, вот и всё. Разве такого не могло быть?

Он изначально повторял, что ведёт её на смерть. Шэрра верила, знала, что ей не следует ждать пощады – но в тот же миг было что-то такое неуловимое, за что она необратимо хваталась, словно считала собственным долгом. Было что-то, от чего оказалось отречься слишком трудно.

Прежде было так легко думать о втором долге. Так легко представлять, что, возможно, она сможет рассчитаться с ним сполна. Сейчас же – предательство? Игра? – Шэрра чувствовала, до какой степени тяжело ей будет пережить даже следующую ночь. Разве Каене не всё равно, получит она её живой или мёртвой? Достоверность и реалистичность. Если королева погибнет – да, оно того стоит, только как Шэрра, если к тому времени будет уже мертва, сама узнает?

Роларэн стоял на месте. Казалось, он будто бы был прикован к россыпи золотых крошек под ногами, словно земля опутала его руки и ноги неведомыми, невидимыми корнями деревьев, а теперь не хотела отпускать. Но его это не смущало – такой царственный, такой величественный, такой бессмысленно Вечный – он мог разорвать на мелкие кусочки каждого, кто сейчас посмел бы приблизиться.

Зарычали где-то вдалеке Твари Туманные. Смеркалось в Златом Лесу быстро, темнота медленно выползала из всех укромных уголков, в которых только успела укрыться. Тёмными, страшными огнями вспыхивали глаза невидимых во мраке монстров.

Он стоял, может быть, минуту, а может, несколько часов. Стоял спокойно – и смотрел на то, как колыхался, волновался Златой Лес. Как, чувствуя приближение последнего живого сына своего, вспыхивал и тянул свои ветви к Роларэну.

Мужчина смотрел вперёд – и будто бы ничего не видел. Шэрра знала, что она не успеет убежать, даже если пожелает и очень постарается, даже если прямо сейчас помчится прочь, но... она не хотела. Теперь, играя на стороне Роларэна, она чувствовала себя защищённой. Она знала – подсознательно, не точно, – что деревья подчинятся ему. Последнему из всех Вечных. Последнему в этом мире обречённому на бессмертие.

Вечные не предают.

Как бы ей хотелось, чтобы он всерьёз говорил ей эту клятву, прежде чем ввести под густые сплетения ветвей.

...Стрела вырвалась из темноты. Роларэн стоял на месте – она направлялась прямо в него. Эльфы – не такие уж замечательные лучники, как говорят о них люди, уж точно смертные – но если меткие есть и среди людей, почему б им не оказаться среди эльфов?

Границу охраняли. Сюда не прорывались явно не только из-за прохудившейся магии леса. Только теперь Шэрра подумала – в тот миг, пока выпущенная с тихим звоном стрела летела к Роларэну, – что он мог и не просить разрешения у Каены, чтобы переступить порог своего дома. Он был хозяином – властным, могучим, – а Шэрра – всего лишь повод для королевы довериться своему новообретённому слуге.

Только слуги... Такими слуги не бывают.

Он не шевельнулся, когда острие замерло, казалось, в нескольких миллиметрах от его лба – а после стрела разлетелась десятками  Златых Листьев. Иллюзия, способная влиять на пространство – эльфийская магия, годами изучаемая, могучая... И забытая, потому что сколько уже лет Златой Лес не рождал одарённых?

Деревья шептались. Шэрра могла услышать, как медленно, тягуче они произносили слова, сливавшиеся в целью мелодию, состоявшую из одного только "спаси". Все эти собратья, Вечные, как и Роларэн, молили последнего, что у них был, о помощи, молили о спасении, о том, чтобы он всё-таки даровал им возможность отпустить этот мир.

Златой Лес устал. Златой Лес – всё в нём, кроме Роларэна, – умер уже давным-давно, а сейчас отторгал осколки тьмы, которой в неё насыпали эльфы в непомерном количестве.

– Я жду, – уверенно проронил Рэн, делая несколько шагов вперёд. – Ведь она воскресила имя, верно? Ну!

Вновь затрепетали ветви. Шэрра чувствовала себя такой беспомощной, такой бессильной, пока Златые Мысли проникали в её сознание – сознание смертной эльфийки. Она слышала, что шептали ей деревья, с трудом вдыхала воздух...

Вечные не предают. Вечные не умирают. У эльфов нет свободы, если они смертны. У эльфов нет короля.

У эльфов уже ничего не осталось.

Она была готова взмолиться всем несуществующим человеческим богам, лишь бы только поскорее прекратился этот шёпот. Но деревья оживали от одного присутствия Роларэна, они реагировали на него, будто бы люди на острые уши.

Они рассказывали ей ту же сказку, что и подснежники. Только невинные белые лепестки не могли передать того, что покрытые кровью золотые листья шептали в полумраке.

Зарычали Твари Туманные. Где-то там, вдалеке, загудел невидимый охотничий рог. На границах всегда было опасно – у самого края, где ещё тлели Златые Листья, можно было спрятаться, но внутри, а особенно у средоточия тьмы, у дворца королевы Каены...

Рэна не окружала темнота. Он не светился изнутри, нет, но энергии и силы хватило бы на то, чтобы заставить факелом вспыхнуть весь безмерный Златой Лес. И он выступил вперёд ещё на несколько шагов.

Что значит – воскресить имя? Шэрра ухватилась за последнюю фразу – она мало что знала о Роларэне, а память поколений стирали смерти, но было же что-то... Что-то такое, что заставило Златой Лес вспомнить о нём.

Девушка знала – такого не было ни разу. Сначала, когда Златой Лес признавал его, Роларэн был одним из многих Вечных, сильным, но не самым лучшим. А потом – он словно забыл о своём сыне, вычеркнул его имя из воспоминаний. Зачем Каене было это делать, а потом, по его изгнанию, возвращать Лесу имя? Шэрра не понимала – позволить всем забыть о Рэне, а потом...

Эльфы не стали ждать. Прячась, как последние трусы, как последние люди, они сыпанули в него градом стрел – но Рэну понадобилось лишь вытянуть руку и что-то прошептать себе под нос. Всколыхнулось пространство – Златой Лес будто бы разрывался на куски, не зная, позволять ли последнему живому Вечному так хозяйничать на собственных просторах. Но Рэн не спрашивал разрешения – он действовал, действовал так, как ему это было удобно. Живые не просят разрешения у мёртвых – потому что мёртвых уже не существует. Эльфы ни во что, кроме себя самих, не верили, пусть и не превозносили на уровень божества, и дикостью было бы позволить гнилым деревьям убить его.

Стрелы разлетались вихрями, словно не замечая Роларэна. Какие-то проскальзывали иллюзией сквозь него, какие-то взмывали вверх, меняя собственное направление. Одна застыла прямо напротив него, как и та, самая первая, и мужчина протянул руку, сжал древко и прокрутил в своих пальцах её так, как прежде поступал с палицей, принадлежавшей Каене – той самой, что висела у него на шее под видом кулона.