Текст книги "Каена (СИ)"

Автор книги: Альма Либрем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

– До чего же любопытно, – промолвил он с рачительным равнодушием в голосе, – что это мне говорит тот, кто должен благодарить за сохранённую жизнь.

Старые пальцы Фирхана сжали поводья. Он не спрыгнул со своего коня, красавца, снежно-белого, словно обязанного подчеркнуть чистоту намерений. Сражение с эльфами – чем не благородная цель? Но во взгляде Роларэна не было пощады. Его шрамы, один за другим, проступали на человеческой, выдуманной коже.

– Это не ты! – закричал кто-то из толпы. – Покажи нам свой истинный лик!

– Я встаю с вами на одну линию, – равнодушно ответил Рэн. – Мне наносили много ударов. Если бы я был человеком – вот как бы я выглядел. Если бы выжил, разумеется. Вам не нравится моя правда? Вам хочется посмотреть на покрытую полосами от кнутов спину, на мои ожоги? На мои обрезанные уши? Нет. Вам хочется нанести все эти удары сызнова и назвать себя победителями. Видишь, Фирхан, как платят люди за добро?

Тот сжал зубы. Ветер – откуда только взялся? – трепал его седые, выбеленные солнцем волосы. Сейчас рядом с ним должны были восседать по обе стороны Миро и Рэн, словно демонстрировать, что у мужчины есть подспорье.

Но Мастер, верный Мастер, сейчас смотрел ему в глаза, находясь по ту сторону баррикад, и будто бы не чувствовал должного смущения. А Миро лежал в Академии и молча смотрел в потолок, касаясь то и дело болезненного клейма.

– Стоял ли бы ты здесь, если б не я? – окликнул Фирхана Роларэн. – Нет. Но ты всё ещё страстно хочешь меня убить... Что ж. Кто я такой, чтобы мешать тебе в этом столь искреннем и замечательном порыве?

Фирхан сжал зубы. Ему хотелось выть – ему хотелось сделать всё на свете, лишь бы только заставить Мастера замолчать. Но тот не утихал. В его глазах плескался откровенный смех – он продолжал смотреть на такого старого, но для эльфов такого молодого и неопытного человека...

– Почему вы не нападаете? – спросил Роларэн. – Я долго ждал вас.

– Мы ждём, пока вынуждены будем сразить эльфа, – ответил Фирхан.

Мастер сделал шаг вперёд. Иллюзия вновь ссыпалась песком – ветер срывал её, обнажая клочки эльфийской кожи, показывая то острые уши, то холодный взгляд диких зелёных глаз.

– Это всё за Миро? – тихо прошептал он. – Как же это глупо... Фирхан, все мы молимся на своих детей, если мы – любящие отцы. Все мы прощаем им любые грехи. Иногда это заходит слишком далеко, и сражаться приходится против своих детей, а не против их врагов. Иногда они переступают черту.

– Что ты, эльф, можешь знать об отцовстве?! – прошипел Фирхан. – Ты такой же душегуб, как и все остальные!

Роларэн потянулся к кулону, висевшему у него на шее, сжал его дрожащими пальцами. Иллюзии почти не было, только губы едва слышно шептали молитву. Он сжимал последнюю память о тех временах, когда его дочь была ещё с ним.

Он видел их взгляды. И всё же, уверенно – сколько б ни спадала с него магия, отпущенная на ветер, шёл вперед, словно ждал реакции.

Он оказался уже в самом центре толпы, когда Фирхан, одумавшись, закричал "в бой".

Он учил каждого из них. Он говорил о том, как надо останавливать эльфа, рассказывал, какие движения в бою будут самыми верными, что выгоднее по затрате энергии и соотношении используемой силы и получаемого результата. Он каждый день ломал их, чтобы собрать что-то новое. Для того, чтобы они убили его сейчас?

Шэрра молчала, только, вытянувшись, смотрела на толпу. На немую, такую тихую, такую зверскую толпу.

А Тони закричал. Отчаянно, искренне, наверное, с такой болью закричал, что, казалось, вот-вот остановится сердце. С ужасом. Выплёскивая свои эмоции, свой страх от пережитого, пытаясь ухватиться за то, что ещё можно было спасти...

Его крик долго звенел в ушах. Немота раскололась на мелкие кусочки – и они все одновременно будто бы проснулись. Но этого, наверное, было слишком мало.

 Они доставали мечи. Они пронзали его заклинаниями, которым он их учил. Они предавали так легко, словно позабыли обо всём, что он говорил об эльфах и о людях. Он вновь стал пред ними Мастером, тем, кого они должны были уважать и ценить за оказанную помощь, и они забивали его до смерти. Они изрезали его тело ножами, били ногами теперь уже искалеченный труп, пытались смять так, чтобы ни от иллюзии, ни от самого эльфа не осталось ничего, кроме мяса. Ломали хрупкие кости, раздирали лицо на части, напускали лошадей...

Тони потянул Шэрру за руку. Он попытался её увести, прошептал, что надо уходить. Ведь они скоро вспомнят о ней, и тогда никто не сможет её защитить. Если сдался Роларэн... Если Вечный Златого Леса не сумел сразиться с учениками, которым сам внушил мудрость и знания, то что способна сделать хрупкая девочка и первогодка из Академии?

– Ты глуп... Они тоже глупы, – прошептала Шэрра. – Неужели после его смерти иллюзия продолжала бы держаться?

Они наносили удар за ударом. Они разрывали его, пока не превратили в месиво – человеческие кости, человеческая кожа, покрытая шрамами, застывший в воздухе крик – не эльфа, но кого-то живого.

А после со стороны донёсся смех. Тихий. Практически неслышный. Они остановились – кровь стекала с их рук водой, мясо рассыпалось прахом под ноги. Они все стояли и смотрели – палица крутилась в длинных тонких пальцах. Он стоял в стороне и улыбался им, так нежно-нежно, что можно было потерять дыхание от этого взора.

– Милые, – прошептал Роларэн. – Какие же вы все, в конце концов, недолугие и слабые... Вы понимаете, что вы только что сделали?

Он обошёл их по кругу – всю сбившуюся в кучу толпу, толпу, облитую неестественно алой кровью, которой на самом деле не существовало и вовсе.

– Эльфы коварны, – повторил он. – Эльфы хитры. Эльфы умны. Магия эльфийская – магия, которую они используют в бою, – соткана изо лжи. Но эльф не станет нападать первым. Ему незачем. Если вы сами не спровоцируете эльфа, то он не подойдёт к пыли у ног его. Не тогда, когда он попытался уже уйти до этого дважды. И любая иллюзия эльфа рассыплется, если он умрёт. Любая магия – как дело души его, – вместе с душой покинет этот мир. Превратится прахом. Вы никогда не сможете истерзать эльфийское тело на части и увидеть в нём человеческие кости... – он миновал их и вновь добрался до того же места, где стоял прежде. – Эльф ответит предательством на предательство. Он испытает и дождётся момента. Он не начнёт первым втираться в доверие. Но если его разрывают на части с такой охотой – что ещё делать эльфу?

Он сделал шаг вперёд, и маленькая армия Академии ощетинилась оружием.

– Каждый из нас, – ещё тише промолвил Роларэн, – когда-то решается повернуть – и поворачивает не туда. Каждый из нас когда-то будет плакать об убитых и о тех, кто пострадал о его руки. И для меня придёт этот миг. Но не сегодня. Не с вами. У вас был шанс сбежать, – он, казалось, растворился в воздухе и в тот же миг находился везде. – Но вы им не воспользовались.

Они бросились на него растерянной, полной ненависти кавалькадой. Первые ряды ударились о мощные стены иллюзий – заржали лошади, узрев призрачных змей под ногами, сталкивая путников себе под ноги. Первый удар меча направился по палице – но Роларэн без жалости ударил по рукам.

Человеческий крик – новый, так непохожий на тот вопль от Тони или то, как кричал призрачный Мастер, – озарил волной дикости дорогу. Роларэн не остановился – он перемещался как-то незаметно, быстро, наносил резкие удары, один за другим, и не останавливался ни на миг. Его палица кружилась в пальцах, магия – скользила следом. Его рубили мечом – а там оказывалась иллюзия.

Эльфы не подлы. Эльфы просто отвечали на то, что сделали им когда-то люди. Теперь у эльфов не оставалось другого выбора, кроме как выжить.

Шэрра напряжённо всматривалась в бой. Тони попытался сжать её руку, но она оттолкнула его прочь – с неожиданной для худенького девичьего тела силой.

– Не переживай, – прошептал Громадина. – Он не погибнет.

– Главное, – ответила она, – чтобы он не потерял свой кулон.

Тони сжал зубы. И это было всё, о чём она беспокоилась? В этом хаосе, в этом безумии она боялась только одного – чтобы он не потерял проклятый кулон?

Ему показалось, что он никогда не сумеет понять эльфийского беспокойства. Он мог только смотреть вперёд, пытаясь воспылать чем-то большим, чем гадкое, липкое, заразное Рэново равнодушие. В нём больше не было ни следа от Мастера, ни одного шрама на гладкой, сияющей в свете невидимых солнц коже.

Ни единого оттенка боли.

Мечи. Стрелы. Ножи. Кинжалы. Всё это лежало грудой у него под ногами, и он уверенно отбивал удар за ударом от новых и новых учеников Академии. Его же собственных учеников. Не бросался догонять тех, кто бежал, кто клеймил себя трусостью. Не добивал тех, кто падал ему под ноги.

Он сделал шаг вперёд, занося палицу – Фирхан пытался нанести хотя бы один удар, попасть в цель, но не смог. Эльф был молниеносен – меч человека рухнул под ноги, стёк лужицей железа. Роларэн занёс палицу, и мужчина раскинул руки в стороны, подставляя грудь под удар. Половина Академии, весь цвет её, лучшие из лучших... Мёртвые – по его, Фирхана, вине, от руки эльфа. От руки того, кто должен был пасть под потоком их бесконечных ударов.

– Иди, – прошептал Роларэн, опуская палицу. Фирхан опустил руки – его волосы сверкали сединой, глаза – потухли. – Иди! – мужчина повторил уже громче, словно не увидел тихого покачивания головой, сжал зубы в ответ на тихое "нет". Отбросил палицу в сторону – та упала на траву. Потянулся к кулону, висевшему у него на шее, а после одёрнул руку, словно не хотел задевать прошлое.

Фирхан рухнул на колени у своих учеников. По его щекам стекали слёзы – он застыл над одним из молодых, совсем ещё юных парней, будто бы отыскал способ вернуть с того света. Прозрачные капли на бледной мёртвой коже отражались, словно роса, искрились в пустоте.

– Убийца, – прохрипел он, поднимая взгляд на Рэна. – Ты убийца. Зачем было спасать меня тогда, сейчас, а самому...

– Каждый должен быть ответственен за свой выбор, – спокойно ответил Роларэн. – Ты, Фирхан, тоже. Любовь к детям слепит нас. Каждый должен понимать это.

Фирхан встал. Он прошептал что-то ещё – о том, что такое чудовище и знать не может о любви к детям. И побрёл по дороге, усыпанной трупами.

Роларэн повернулся к нему спиной – его путь змеился смертью в противоположную сторону. Шаги мужчины становились с каждым разом всё медленнее и медленнее – пока он не рухнул на колени сразу же за линией импровизированного поля боя.

По его ладоням, по его рукам стекала ручьями кровь. Яд проел практически до кости. На теле – множество ран, глубоких и мелких, но серебристое свечение уже медленно кружилось вокруг них, не трогало только разрушенные от палицы Каены руки.

Он запрокинул голову назад и тихо шептал молитвы богам, в которых не верил, пустоте, в которую эльфы отходят после смерти.

Шэрра сбросила с плеча ладонь Тони, такую самоуверенную – будто бы это зверство могло её остановить. Дошла до Роларэна – и опустилась на колени напротив него, сжала ладони, зная, что не сможет залечить его раны.

Они шептали эту незнакомую молитву в унисон – уже совсем не погибшим душам. Эльфы не верят в жизнь после смерти. Эльфы верят в то, что с гибелью тела наступает гибель и всего внутри. Златые Деревья подтвердили это. Златые Деревья начинают гнить, когда те, чьи сердца бились с ними в одном ритме, умирают.

Златой Лес был вечен.

Златой Лес умер.

Но в ком-то душа не искала выхода. В ком-то она сама цвета.

Шэрра не молилась. Шэрра утешала его – и обещала, что когда они вернутся, когда всё встанет на свои места, она не исчезнет и не сбежит. Она не отплатит кровью за всё то, что было сделано хорошего и плохого, не станет собирать армии, которых у них нет.

Тони замер. Он никогда не видел прежде подобного единения душ, подобной связи, прошедшей сквозь века. Шэрра сказала, что Роларэну едва ли не полтысячелетия, а ей – едва-едва двадцать лет. Двадцать один, может быть – он плохо запоминал числа. Шэрра сказала, что она знала его совсем немного. А смотрела, будто бы он принадлежал ей одной и никому больше, будто бы пыталась окутать его собственной заботой – и больше не позволить прокрасться ужасу, всему тому, что ждало его в будущем.

Он ей почти улыбался. Мягко, нежно, с любовью. Сквозь боль. Его кровь стекала и по её ладоням, почти до локтей добрались маленькие капельки.

Она отдавала ему собственную жизнь. А он даже сердца не смог ей посвятить – потому что Тони помнил, как он смотрел на этот кулон.

Кулон.

Неужели что-то такое может быть центром жизни?

Он слышал, что эльфы переселяют свои души в предметы. В деревья. Но Роларэн не в Златом Лесу – значит, его душа может биться в маленьком металлическом кулончике у него на шее, в этом сгустке серебра – или что там было? На самом деле, Громадина Тони ничего не понимал в драгоценностях. Ни в каких. Он просто хотел, чтобы скорби по какому-то куску металла было меньше, чем по всем его погибшим братьям.

Он знал, что сделает. Знал, что будет, если она за ним не пойдёт.

Глава двадцать третья

Год 120 правления Каены Первой

Что хорошего могло быть в убийце? В эльфе, у ног которого лежало столько мёртвых людей? Но Шэрра не была человеческим ребёнком – она, как истинная остроухая, скольким бы презрением это слово ни наделяли все остальные, обыкновенные, не испытывала жалости к мёртвым предателям. Она вспоминала, как гибли невинные подснежники под чужими ногами, содрогалась – и каждый раз выбрасывала из головы все остатки жалости к людям, к тому, что они сами собой представляли. Всё это сплеталось в сплошную картину; она не боялась стекающей с рук Роларэна крови, но содрогалась, стоило только Тони своими толстыми, сальными пальцами коснуться её плеча.

Рэн всё больше молчал. Он не беспокоился о людях, убитых им вчера, но тень Каены нависала над ними. И дорога стелилась под ногами, будто бы что-то неровное – Шэрра была уверена, что сейчас, за следующим поворотом, станет ещё хуже.

Они шли прямо. Через лес или по дорожке – эльфы не блудят. И идти эльфам тоже легко – они быстры и легки, не проваливаются, даже в болоте им не так-то уж и трудно, пусть и много хуже, чем на обыкновенной твёрдой земле. Остроухие – что за презрение в этом одном коротком и банальном слове, – способны, будто бы летая, ступать, вышагивать по снегу, словно по твёрдой почве, скользить по ветвям деревьев. Были способны – пока разом не потеряли и магию, и вечность, и всё счастье, что только таилось в уголках Златого Леса.

Шэрра не спотыкалась. Рэн – тоже. В нём с каждым шагом становилось сил, казалось, всё больше; Златой Лес, в котором таилась его душа. Его магия. И его цель, его жажда, его одно существенное желание. Тони пытался ступать медленнее, но попросту отставал – и никто не оборачивался, не давал ему шанса догнать. Он обречён – это было жестоко, да, но в тот же момент – так логично, до такой степени справедливо...

Дикость и ужас. Вот что окутывало его при мыслях о Роларэне, о кулончике на его шее. О чём-то очень важном. Там крылось эльфийское счастье; и Тони представлял, как раздавит его в своих громадных ручищах, а следом за этим умрёт и Роларэн. А Шэрра будет его.

Ведь у Вечности тоже есть свой конец. Разве нет? Разве не всё на свете должно подходить к логическому завершению? Тони мечтал об этом, Тони рвался к цели и пытался достичь её как можно скорее – но у него не получалось добраться до глубины собственных мыслей. Если глубина, конечно, существовала – а относительно этого можно было ещё поспорить.

– Шэрра, – окликнул он девушку – отчаянье, казалось, окутало абсолютно. – Шэрра...

Она оглянулась. В глазах не было ни ненависти, ни холода. Эльфы – поразительные существа; они даже не попрекнули ему предательством, хотя прекрасно знали, что это именно он вёл по следу целую Академию. И вчера, пока Шэрра – наконец-то она, а не он! – заживляла ранения Роларэну, пока скользила своими тонкими пальцами по его израненным рукам, пока губами едва-едва ощутимо касалась скулы, словно пыталась оставить клеймо, затихла в его объятиях – таких, что обними её подобным образом Тони, и уже превратились бы птичьи кости в пыль, – он ждал, что с уст мужчины – ведь он-то пострадал, – сорвётся хотя бы одно оскорбление. Они должны были сказать, что Громадине стоит их покинуть. Уйти. Но Рэну словно было всё равно, а Шэрра... Шэрра следовала за ним, будто бы давно всё понявшая, зрячая кошка – такая гибкая, такая сильная. Тони не нравилось замечать в ней что-то большее, чем просто красивую женщину. Это казалось ненормальным. В Академию слабый пол не пускали – что они могут? Сражаться на мечах, что ли? А она – могла. И палицу – пусть деревянную, а не ядовитую, – она прокручивала в руках с такой лёгкостью, словно прорезала воздух. Только кислота лилась по его пальцам, а она – уверенно принимала каждый сильный для неё удар, послушно падала и вставала, отравляла своё тело для того, чтобы научиться. Достойно ли это было уважения – увы, он не знал. И не мог знать. У людей так себя не вели. У людей женщины были слабы.

Шэрра не позволяла себе быть таковой. А может, попросту не умела. Ведь она не была человеком. Она была эльфом – самым жутким, что только мог себе представить Тони, и в тот же момент таким прекрасным и притягательным. Он тонул в ней, тонул с такой лёгкостью, что она и не замечала.

– Что такое? – девушка замедлила шаг, чтобы теперь поравняться с Тони. Роларэн словно и не заметил ничего – не почувствовал подвоха.

– Мы можем остановиться на несколько минут? Может быть, вам тоже следует отдохнуть...

Они шли всю ночь. Они бежали. Они вот уж сколько часов даже не притронулись к дереву, чтобы пополнить собственные силы. Разумеется, они тоже должны были устать – на это Тони и рассчитывал, теперь глядя Роларэну в спину. Он хотел просто поговорить – задать Шэрре вопрос, что никак не срывался с губ все эти дни.

– До Златого Леса всё равно ещё день пути, – согласно кивнул Роларэн. – Можно. Мне всё равно. Останавливайтесь.

Он тоже замер. Устало прислонился к дереву – но теперь не пил его соки, а просто слушал шелест листвы, наслаждался её тихим шёпотом, словно впитывал в себя каждый звук, такой приятный, такой отчасти даже нежный...

Тони старался на него не смотреть. Почему-то в Роларэне было что-то, выбивающее его из колеи – казалось, чтобы посмотреть ему в глаза, надо было и самому стать эльфом. Громадине думалось, что он словно становился с каждым мигом ниже, ниже и ниже... Не ростом, нет – но достоинством уж точно.

Шэрра опустилась на мягкую траву, даже не подумав подстелить ничего. На этот раз она и иллюзией-то не воспользовалась, только перевела внимательный взгляд на Тони. Тот тяжело сглотнул – а вдруг она сейчас согласится? Вдруг одним махом, одним коротким ответом прекратит все его мучения?

Громадина перевёл пристальный взгляд на Роларэна и поспешно отвернулся. Нет – он не мог.

– Зачем, – прошептал он совсем тихо, – было их всех обучать, а теперь убивать? И почему не тронул Фирхана? И это про детей...

– Потому что, – вместо Шэрры ответил Роларэн. – Люди глупы. Мне казалось, эльфы даже в Мастеровом рассказе выглядели довольно опасно, но нет – вы решили, что этого количества вам хватит с головой.

Он закрыл глаза, сел у самого основания дерева и закрыл глаза. Пальцы зарылись в мягкую весеннюю траву – тут, на юге, было уже совсем тепло.

Шэрра тоже посмотрела на небо, на зеленевшие деревья. Совсем скоро к Златому Лесу подступит лето, а с ним – и Златая Охота. Опять эльфы, пользующиеся временной благосклонностью королевы Каены, помчатся следом за невинными жертвами. Королева сама определяет, когда начать сие действо – может быть, в этом году всё пройдёт раньше, а может, как обычно, в день пришествия Её Величества к власти. Шэрра не хотела об этом знать. Ей не было жаль эльфов, равно как не жалела она ни одного из людей. У Роларэна ещё хранилось что-то отеческое, от Вечных. Она же сие давно потеряла.

Тони смотрел на неё влюблённо. Не замечала? Разумеется, бред – эльфы внимательны. И сейчас, сталкиваясь с его диким, перепуганным, быстро сменяющим направление взглядом, Шэрра словно мысленно, силком, отгораживала себя от потока чужих чувств. Чувств, что и даром не были ей нужны, пожалуй. Чувств, от которых к горлу подкатывала волна отвращения.

– Шэрра, – тихо позвал Тони, – ведь ты понимаешь, что ты возвращаешься туда, откуда выхода не будет.

Она кивнула, задумчиво, толком не сознавая, с чем соглашается. Громадина превратился в тень.

– Почему он меня не прогнал? Ведь я предатель...

– Глупость, – мотнула головой она. – Ты не предатель – это просто смешно. Ты просто человек. Разве люди способны предавать то, чего нет?

– Я был верен своим идеалам. Даже если они были глупы, – он казался безумно бледным.

Шэрра тихо рассмеялась и посмотрела на парня так, словно он только что сказал самое страшное на свете – испугал её своим противоестественным заявлением. А после не сдержалась – с её губ сорвался весёлый, диковатый со стороны смех.

– Милый, – выдохнула она. – Тони, у людей не бывает идеалов.

Она долго смотрела на него, молчала. А после отвернулась – и Громадине показалось, что он наконец-то сумел дышать.

Он сжал в руках траву, неосознанно копируя движение Роларэна. Но если в пальцах эльфа тоненькие зелёные лезвия оставляли лишь мелкие затягивающиеся порезы – и словно пылали своей силой ещё больше, – то Тони несвоевольно срывал их, сминал в своих руках, превращал в кашицу с приятным запахом, свойственным одной только смерти. Шэрра задыхалась от человеческого искусства в растениях – от того, как они, стремясь к формам, срезали ветви, мучили деревья, пытаясь придать им форму. Когда в Златом Лесу всё было так, как надо, шептали ей подснежники, эльфы только пели растениям песни. Они не требовали от них ничего больше, кроме как счастья – и красота тоже была в этом. А ровные, выстриженные кусты, выстроившиеся гладкими отвратными рядами... До чего же всё это было наигранно и противно! До чего же тошнота подкатывала к горлу – как тогда Шэрре было неимоверно гадко, когда она миновала прекрасные человеческие сады, выстроенные на ненависти и боли. Она смотрела на кусты, на садовников, на то, как ножами срезались ветви... Не ради того, чтобы лучше росло – и эльфы иногда косили траву, и эльфы ели растительность, и эльфы сознавали, что у деревьев надо забрать лишнее, чтобы они лучше плодоносили и не задыхались от лишнего веса. Нет! Ради того, чтобы очередной куст был похож на кошку... А что это за варварство – летом! Летом, когда растение дышало и жило.

Эльфы умели это делать. Но сейчас, когда в Златом Лесу пропали времена года, а ненависть королевы Каены затопила всё, что могла, им оказалось не до искусства. Эльфы предали сами себя – что уж тут ждать от них верности к кому-то другому?

Два года назад Шэрра думала иначе. Она полагала, что все они – жертвы обстоятельств, несчастные, измученные, нуждающиеся в помощи, в спасении от Её Величества. Но Вечность меняет. Роларэн разорвал её жизнь на кусочки, заставил её просочиться бесконечными капельками того, чего не познать ни единому существу в Златом Лесу. Она – не пародия, не эльфийка с чужим, ворованным именем. Её Златое Дерево не должно расти снаружи.

Её душа внутри.

Он шептал это ей с такой уверенностью, с такой болью тогда, и Шэрра верила в это сейчас. В него верила. В то, что это однажды закончится.

– Ты неправа, – возразил Тони, и девушка с трудом вспомнила, о чём же они говорили. – Люди о многом думают, люди... Нам трудно, Шэрра, – он зажмурился, – просто мы изредка стараемся этого совсем-совсем не показывать, понимаешь?

Она слабо кивнула и улыбнулась. Это всё, конечно же, та ещё глупость. Люди? Не показывать? Они ведь несдержанные... глупы, ограничены в своих возможностях и даже периоде жизни. Они – хуже эльфов периода Каены. И Шэрра порой грустила по тому простому, логичному злу, что преследовало её в старом мире. По Тварям Туманным. По смерти от чужой руки – а не от отвращения к самому себе и к собственной природе, человеческой донельзя.

Вечным может быть не каждый. Роларэн не зря говорил, что у эльфов отобрали всё не просто так, а за дело, что Холодные Туманы – это плод их грехов. И Твари Туманные – нерождённые, неисцелённые дети. Да, у Роларэна не было Твари Туманной с клыками, с горящими на свету глазами, пылающими, будто бы огни. Его Тварь Туманная таилась где-то в реальной жизни, из плоти и крови, с острыми ушами. Дочь, жена? Трудно ответить – он и сам бы, пожалуй, не смог.

– Понимаю, – прошептала она, отвечая скорее на свой внутренний вопрос. – Трудно быть тем, чем ты есть, не присыпав это пыльцой ворованных идеалов.

Тони глубокомысленно кивнул, хотя, по правде, даже не понял, о чём шла речь, а после так быстро для человека и так глупо для эльфа – Вечного, разумеется, – сжал её руку. Шэрра только усмехнулась. Ему было приятно думать, что в этих прикосновениях чувствовалась сила, что он буквально вливал её в девушку, демонстрировал собственное могущество. Увы, но... Но.

Трудно было объяснить, что на самом деле для неё это означало. Даже самой Шэрре – неимоверно трудно.

– Шэрра, – прошептал он, – ты знаешь, что умрёшь, если пойдёшь за ним? Он, кажется, даже не скрывает этого. Он убийца!

Девушка меланхолично покачала головой. Она пошатывалась из стороны в сторону с таким отсутствующим взглядом, словно чары Роларэна давно уже успели оградить её от постороннего влияния.

Парень сжал её ладонь крепче, до боли, едва ли не до хруста костей. Она открыто улыбнулась ему, заглядывая в широко распахнутые глаза, и по-эльфийски как-то пожалела. За то, что он мог чувствовать, за то, во что пытался уверовать по отношению к ней.

– Не стоит, – покачала головой эльфийка. – Правда, Тони. Не стоит.

– Пойдём со мной.

– Он найдёт.

Рэн не станет искать. Он будет ждать, пока она вернётся. Об этом Шэрре было известно – но отойти от своего же обещания она не могла. Разочаровать последнего Вечного, отобрать у себя душу. Как же страшно, когда гниёт не твоё Златое Дерево, а что-то внутри. Наверное, ещё и больно – морально уж точно, а физически – она понятия не имела, что на самом деле будет. Трудно, слишком трудно.

Она – не Вечная. Она – иллюзия человеческого мира, вдохнувшая слишком много свободы, чтобы адекватно оценивать ситуацию.

Ей хотелось тех прежних неспешных разговоров с Рэном, когда не приходилось ждать Громадину Тони. Не слышать абсурдных признаний в любви от человека – даже одно это давало исчерпывающую его характеристику!

– Я защищу, – уверенно ответил он. – Я сумею. Знаешь, есть крепости, в которые даже эльф не способен проникнуть!

Роларэн сминал реальность, будто бы исписанный лист бумаги, и складывал умело новые слова-личности, новые сущности... Сумеет ли что-то сделать с этим Громадина Тони? С тем, как легко магия кружилась в эльфийских пальцах, как он ткал полотно силы, как медленно и одновременно быстро творил ажурные петли мира, изгибал его, как ему одному было удобно, а потом выпрямлял, вновь по образу и подобию...

Нет, и Шэрра в этом ни капельки не сомневалась. Именно потому её смех был таким звонким, таким довольным и весёлым. Она ни минуты не верила в Громадину Тони, она не собиралась в него верить.

– Крепости? Ты думаешь, что эльфийка сможет засесть дома и рожать тебе детей, защитник?

Она не хотела допускать грубость. Просто прервать его тихий говор, его уверенность в том, что он сможет завоевать её.

Тони почти поверил. Даже тогда, когда она стояла в крови на коленях, прижимала к себе ладони Рэна, пытаясь заживить истерзанные палицей руки – он и тогда верил в то, что рано или поздно Шэрра одумается.

– В первую очередь ты женщина. А в каждой женщине есть материнский инстинкт.

– Мой материнский инстинкт принадлежит другому мужчине.

– Тому, что ведёт тебя насмерть?

– Тому, что не наблюдал бы, как меня избивали.

Тони промолчал. Он долго-долго пытался сконцентрировать взгляд на чём-то другом, не на ней, и в итоге выбрал в качестве собственной цели палицу.

Роларэн отбросил её в сторону, подальше от себя, и та теперь покоилась практически у ног Громадины. Он даже боязливо отодвинулся, вспоминая, что она – кусок деревяшки же в общем-то! – сделала с теми, с кем он учился, должен был плечом к плечу идти в походы. И Рэн после этого шёл, не падал, словно не было ни единой раны, ни единого пореза – словно и страдания в его теле не было, и места для него не сыскалось.

Мастер.

– Почему Мастер? – спросил вдруг Тони. Шэрра не ответила – она не знала, по правде. Она могла только предполагать, но отвечать за того, кто для неё одновременно был столь далёк и столь близок, не осмелилась. Тони подался вперёд, вновь попытался коснуться её рук – и вновь Шэрра отодвинулась дальше. – Я вмешался. Ты ведь помнишь, что я вмешался, хотя ненавидел этого Рэ.

– Потому что он был тщедушным пареньком, а на него всё равно пал преподавательский глаз? Так ты купался в любви Миро, разве этого было мало?

Он сжал зубы. Разумеется, мало! Миро – это мечи. А Мастер – знание об эльфах. Они тогда ещё все задумывались – каким образом оно досталось этому дикому, удивительному мужчине? Замкнутому, холодному, покрытому громадным количеством неоправданных, оказывается, шрамов. Им всем тогда было страшно. Или страшно интересно. Увы, Тони никогда не видел разницы.

– Это не то. Только Мастер, и все это знали, мог действительно предоставить настоящие знания об эльфах. Всё остальное было фикцией. И все полагали, будто бы ты попала к нам только по его доброй воле.

– Так и было, – подтвердила Шэрра. – Но ещё – благодаря собственному обману. Во мне нет ни капли честности, разве ты этого не заметил?

Он покачал головой. Речь шла совсем не о том.

– Но бить – не выход, – прошептал Тони. – Поэтому я вступился. Они и меня могли бы ударить, их было много. Ты не считаешь это достойным уважения?

– Нет, как и каждого, кто вымаливает у женщины похвалу собственным действиям, – жестоко, но бесконечно равнодушно отозвалась Шэрра. – Ты громаден, воистину. Ты думаешь, что кто-то посмел бы поднять на тебя руку? – она тихонько рассмеялась. – Разумеется, нет. Вот я, к примеру, в это совершенно не верю. Ни на минуту. Потому...

– Ты не можешь презирать меня за помощь.

– Я могу презирать тебя за то, что ты пытался убить маленького, щуплого паренька, против которого выступил с громадным двуручным мечом, не задумываясь ни о чём. Я могу презирать за то, что ты вмешался только тогда, когда понял – это действительно может грозить человеческой жизни... А прежде? Неужели ты полагал, что для несчастного Рэ падение обойдётся? Неужели думал, что он выстоит? Ты испугался. Ты подумал, что гнев Мастера может пасть на самого сильного – таковым, разумеется, ты полагал себя. Почему? До сих пор не знаю.