Текст книги "Каена (СИ)"

Автор книги: Альма Либрем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

Всё, что смогла сделать Шэрра – это вскинуть руку в защитном жесте и, не кроясь уже своего волшебства, потому что не перед кем, выпустить ту силу, что оказалась ближе всего.

Поток воды коснулся жутких углей. Зашипело – тварь взвыла от боли и отпрыгнула, вновь затерявшись в темноте, но оставила за собой в воздухе  линию тонких ледяных полос, что никак не хотели осыпаться обратно на землю.

Пальцы всё ещё светились. Волшебство никогда не проходило бесследно – и Шэрра чувствовала, что в ней не осталось силы даже на ходьбу. Она пыталась встать, потому что теперь, когда тварь отстала, надо лишь перебраться через холм и где-нибудь дождаться утра... Но было поздно.

Сияющие глаза и пасти – её окружили и подобрались достаточно близко. Кем бы она ни была, девушка не смогла бы отбиться даже от двух. Сколько тварей стояло вокруг неё? Пять, десять или ещё больше? Назвать точное число казалось нереальным, девушка просто отталкивала от себя странное ощущение страха и обречённости. Надо бороться.

Вторая тварь бросилась на неё как-то замедленно, будто бы пыталась прочувствовать страх. Шэрре хотелось, чтобы её сердце осталось – чтобы она больше не могла бояться, не видела, как её плоть будут пожирать.

Вместо воды на свободу вырвалась лишь пара искорок. Но твари ничего не чувствовали – снаружи им вредило только пламя, изнури могла подействовать вода – наверное. Шэрра не знала.

Она бессильно сжала в руке последнюю грудку снега, которую нащупала во мраке тумана, и швырнула её в разинутую пасть очередного чудовища.

...Оно зависло в прыжке, прямо над нею, а после разорвалось на тысячи огненных осколков. Пламя сыпалось на её платье, на руки, на лицо, сжигало пряди волос, оставляя свои страшные следы – наверное. Шэрра не чувствовала ни боли, ни облегчения, но слышала, как твари с истошными воплями отскочили в разные стороны.

Грудка снега?

Она была бы слишком наивной, если б поверила в это.

На холме что-то засияло. Она могла рассмотреть очертания огромного дерева, обозначавшего границу, и мужчины, застывшего совсем-совсем рядом. Волшебство спустя мгновение погасло, но Шэрра понимала, что это не имело значения. Бессмертный догнал её. Бессмертный убил тварь.

– Я знаю, ты там, – послышался громкий, зычный мужской голос. Туман пытался его заглушить, но лишь рассыпался на кусочки, ударяясь в холодный, равнодушный звук.

Лучше твари.

Шэрра попыталась отползти дальше в глубину. Твари вновь призывно разинули рты – они не смели пересечь ещё сияющий пламенный круг вокруг неё, оставшийся после того, как погиб их собрат. Они понимали, что такая кара может настигнуть каждого. Но там, за чертой, они будут вдвойне свирепы. И разорвут её на мелкие кусочки.

– И я видел твою магию, – продолжил мужчина. – Иди сюда.

Она молчала. Если вести себя тихо, он не заметит. Он забудет о ней. Оставит.

Твари будут бояться её чар. Они всегда боялись. Они обязаны остаться за чертой. И Шэрра верила в то, что они до самого утра не посмеют её тронуть. Она оклемается, а после поднимется и пойдёт вдоль черты. Уйдёт из этого селения навсегда, останется в лесу, где около златых деревьев ничто не будет ей угрожать. Ничего, кроме Её Величества.

– Если ты думаешь, что они останутся за чертой, то знай, что через пять минут она погаснет, – казалось, в его голосе звучали усталые нотки. – Я не пойду туда за тобой. Я не могу даже больше тебе помочь. Мне жаль, деточка, но моего дара больше не хватит ни на что.

Главное – соблюдать тишину.

– Твари сильны у Источника, – голос казался почти знакомым. – Они не станут тебя бояться. К тому же, твоё волшебство выпило тебя.

– Выбирать между смертью и смертью? – не сдержалась Шэрра.

– Ты можешь умереть позже, – возразил он. – Это шанс придумать способы оттянуть смерть ещё на несколько часов или дней. Или лет. Неужели этого мало?

Шэрра поднялась. Она понимала, что должна взобраться на холм. Должна подняться  к нему. Лучше прожить на день дольше. Может быть, завтра она придумает, как сбежит. Может быть, у неё ещё есть шанс. Но... Но такой соблазн остаться тут.

Тварь за спиной зарычала. И Шэрра понимала, что не может больше ждать. Несколько минут, и защита вокруг неё превратится в пустоту. Холм впереди был неразличим – всё такая же чернота, как и всё остальное. Но она могла хотя бы попытаться взобраться по нему наверх.

Шаги давались с огромным трудом. Казалось, что земля притягивала её к себе с удвоенной силой, старательно рушила все шансы на свободу и спасение, но это не имело больше никакого значения. Она хотела жить. А он здраво мыслил. Он знал, о чём говорит. Бессмертные тоже скрывались от смерти. Куда удачнее, чем все остальные.

Она остановилась на вершине холма. Мужчина был справа – а ей так хотелось пойти в противоположную сторону.

– Иди сюда, – нетерпеливо повторил он. – Твари становятся сильнее. Они не станут ждать, пока ты придёшь в их зубы.

– Они могут подойти и к вам, – не выдержала Шэрра. Она не понимала, зачем отвечает – ведь это просто провокация. Попытка заставить её бояться. Но и молчать сил больше не было. Хотелось чужой защиты – она слишком долго была одна.

Он ничего не ответил. Послышалось шипение – на землю вокруг него и вокруг дерева сыпались широким кругом золотые листья. Листья, не сморщившиеся от времени, а вечно сияющие и способны защитить от какой угодно напасти. Шэрра смотрела на них, будто полубезумная, и отчаянно пыталась отрицать то, что там безопасно. Бессмертный не убьёт её – он отведёт её к королеве.

Но это равно смерти.

В сиянии злата она могла увидеть тварей. Могла видеть кошачьи спины, гибкость движений, клыки и странную красоту смерти. Они чем-то напоминали эльфов – только в животном обличии, – и казалось, что сама смерть восстала, дабы привести их сюда.

И Шэрра не могла себе даже представить, насколько страшно будет умирать от этих клыков.

В золотом кругу стоял мужчина. Его лицо скрывал капюшон плаща – и Шэрре казалось, что когда он снимет его, она увидит знакомые с детства – смутно, но всё же, – черты. Страшный шрам через всё лицо первого человека, который начал рушить её и без того шаткую жизнь.

– Покажи лицо, и я подойду, – выдохнула она.

Это было уже наглостью. Она не имела права ничего требовать у бессмертного, тут он правил балом – не она. Но он, казалось, усмехнулся. Тонкие эльфийские пальцы коснулись сотканной людьми ткани, и плащ осыпался мелкими осколками нитей на землю, не коснувшись ни единого золотого лепестка.

Шэрра обессиленно, полумёртво рухнула через тонкую, невидимую границу – на безопасную, ограниченную златом землю.

Она знала его, конечно же. Она помнила его – ей тогда было шесть лет, но такие не забываются.

Он облегчённо вздохнул и опустился на холодную землю. Устало закрыл глаза, и она подползла ближе, прижимаясь спиной к стволу Златого дерева, рассматривая в странном сиянии ещё не сгоревших лепестков черты его лица.

Раньше не было этого тонкого, почти незаметного шрама, что тянулся по его шее и прятался за воротником рубахи. Не было линии и на руке, более заметной, но всё равно не уродливой – точно нитка, только эта чуть потолще.

...Когда он в прошлый раз появился в их жизни, она была маленьким, несмышлёным ребёнком. А отряд королевы Каены явился на порог их с мамой мира.

Тогда их было много. Она и дети маминого супруга. Своего отца Шэрра никогда не видела – и она знала, что это не тот, кого папой величали её названные братья и сёстры.

Она не знала, почему он женился на её матери. Пустил в дом, оставил на неё своих детей...  И умчался. А потом его в чём-то там обвинили – в предательстве ли? – и он так и не вернулся. Погиб.

Они явились на отголоски магии. Что должна была говорить мама? Шептала, что это не её дети, когда они выволокли брата и сестру – им было почти по пятнадцать, близнецы.

Их казнили быстро, за неповиновение королевы. Мама всё стояла, прижимала к груди розу. Шэрра всегда думала, что это от папы, но потом узнала, что от благодетеля. От Вечного, что не позволил отнести её к королеве много лет назад, когда она была ещё совсем ребёнком. И было приятно представлять этого мужчину своим папой – статным, сильным, могучим. Способным защитить даже от королевы Каены.

Они заметили розу. Сказали, что она тоже колдует – и сколько б мама ни возражала, собирались её испытать. Жечь до тех пор, пока она не погасит пламя.

Она, конечно же, могла. Не сдержалась бы. Либо потерять руку, либо свою жизнь. Так или иначе, после пыток эльфов никто никогда не выживал.

А потом они вытащили из её убежища маленькую Шэрру и вскинули мечи – и к ним подоспела вторая часть отряда. Такие же жестокие, холодные, со злом, отражающимся в глазах...

Вечный, которому было с ними по пути.

Он выслушал приговор – так внимательно, спокойно. Приказал солдатам отойти – их было всего пятеро.

Подошёл к главе отряда. Ободряюще улыбнулся Шэрре, потрепал её по голове – сказал, у него тоже дочка. Жаль ребёнка, правда? Эх, ведьмачка...

А после вонзил кинжал в грудь палача. Вырезал его сердце. Сжёг его в том пламени, в котором должна была гореть её мама – она закрывала дочери глаза, но та всё равно пыталась увидеть. Она слышала, как шипела кровь – пока Вечный выхватил своё оружие, методично, одного за другим, убил каждого из солдат. Сжёг их трупы – чтобы к ним никто не пришёл. Чтобы никто не посмел их тронуть и сказать, что им пора к королеве Каене на поклон.

Шэрра этого не видела – догадывалась только.

Он улыбнулся напоследок её матери и сказал, что всё будет хорошо. Что их никто не тронет. Посоветовал быть осторожными. Поцеловал маму в макушку, коснулся кончиками пальцев розы – и она не задрожала, не спрятала свою реликвию.

Шэрра тогда поняла – это был он. Тот самый, о ком мама вспоминала – тот, кто не боялся даже Каену. И имя королевы не вызывало у него дрожь.

...А теперь она сидела рядом с ним. С Вечным – ведь он даже не поменялся за все это время. Не дрожала, почти не боялась, делала вид, что так и должно быть. Притихла, не в силах проронить ни слова – страшно ли ей было или, может быть, любопытно...

– Что сделает со мной королева? – наконец-то спросила она полушёпотом, всматриваясь в темноту, где копошились Твари Туманные. – Убьёт? Выжжет моё Златое Дерево, когда сможет его найти?

– Это не так уж и сложно, – покачал головой Вечный. – И совершенно неизобретательно. Королеву Каену нельзя обвинить в отсутствии фантазии.

– О королеве нельзя говорить так. Так... обыденно, – возразила Шэрра.

– Вы сами виноваты в том, что она у вас есть, – мужчина обернулся к ней лицом и заглянул в глаза. Такие зелёные – эльфийка почувствовала, как по коже промчалась волной дрожь. Его глаза не были красивыми; они внушали ей страх, как будто она сейчас смотрела на королеву. На то, что у неё самой – тёмное золото Златого леса, такие привычные для здешних эльфов. Но в Вечном текло слишком много чужой крови, крови, что даровала ему жизнь, когда всех остальных забрали. То ли лес, то ли Её Величество.

– Да разве ж мы имеем отношение к её царствованию? Простые эльфы?

Он поднялся, шагнул на край границы, которую сам же и очертил, и Тварь Туманная подкралась слишком близко. Шэрра могла слышать её раздражённое рычание – тварь была голодна и хотела отомстить за вспышку запрещённого волшебства, рассыпанного щедрой рукой вокруг дерева. Но Вечный словно ничего не чувствовал – для него не существовало кошмара лесной жизни. Может быть, мужчина считал себя всесильным, может, на самом деле был им – об этом думать не хотелось. Она просто надеялась, что он не ошибался, и Тварь Туманная не способна перепрыгнуть через эту границу.

Если уж ненавидеть и желать смерти за то, что её отвезут к Каене – то только от своей руки. Не от когтистой лапы неведомой твари.

– Вы все имеете отношение к её царствованию, – хрипло рассмеялся он. – Не те, кто живёт сейчас, но те, кто существовал при её рождении. Те, кто всё это сделал.

– Нельзя винить всех в беде, и миновать себя, – отозвалась Шэрра. – Никогда не...

– О, – хмыкнул Вечный. – Есть разве что один эльф, что виноват в этом больше, чем я.

Девушка не стала спрашивать, о ком шла речь – может быть, у него было право так говорить. С чего она взяла, что вообще должна спрашивать о чём-то, что имеет право спрашивать? Он старше её во много раз. Сколько ему лет? Триста? Четыреста? Ещё больше? Помнит ли он, застал ли то время, когда вокруг было слишком много Вечных, чтобы о них кто-то заботился?

Он замер на самой границе, словно собирался позволить Твари Туманной вырвать своё сердце, выпить его кровь, и Шэрра не понимала, почему ей так хочется потянуть его обратно, в Златой круг. Может быть, это помогло бы? Она бы поняла, если б это сделала?

– Если ты меня вытолкнешь, – напевно произнёс он, хотя голос был хрипловат, – я могу позволить им растерзать себя. И вряд ли тебя, ведьма остроухая, поймают те, кто меня сопровождал.

– Я не могу вытолкнуть тебя, Вечный.

Она не хотела, но не знала, как правильно это сказать. Даже если он отвезёт её к королеве Каене, даже если из-за этого вся её жизнь прервётся на восемнадцатом году, она всё равно не могла этого сделать. Не имела никакого права, наверное. Зачем? Вечный не мог умереть так просто. Не от когтей тех, с кем сражался, не тогда, когда в жилах течёт, полыхает волшебство, колотится невероятная сила, пытаясь выплеснуться наружу. Он, может, сильнее самой Каены – только как маг, разумеется. Шэрре было приятно в это верить – думать, что существовал кто-то, кто был способен её остановить.

– Зови меня Рэн, – он повернулся к ней.

– Рэн – слишком коротко для эльфа.

– Роларэн – слишком долго для остроухого человека, – возразил он. – Поэтому – Рэн. И никак иначе, ведьма.

Он опустился рядом с нею на опавшие златые листья и рассмеялся в тон взвывшей где-то далеко-далеко Твари Туманной.

***

Год 120 правления Каены Первой

Огромное здание Академии высилось светлой тенью над ними. Куда не посмотришь – всё равно попадалось на глаза великолепное строение, застывшее прямо над морем. Белые мраморные стены, казалось, ловили не только лучи солнца – они впитывали взгляды учеников, тянули их к себе, не позволяли отойти хоть немного дальше. В таком месте, казалось ребятам, что сходились со всех сторон страны, не могут учить злому. И людей тёмных здесь тоже не было.

А ещё – самое главное, – здесь нельзя было встретить эльфов.

Светловолосый парень улыбнулся мыслям – поднял голову, повёл слишком худыми и узкими плечами и уверенно шагнул к стенам замка, отчаянно надеясь, что может здесь остаться. Он пришёл сюда, чтобы больше никогда не повидать ни единого остроухого, пришёл, чтобы отвоевать святое право на жизнь, которую у него с лёгкостью бы отобрали, стоило только позволить.

Но здесь нет эльфов. Нет проклятых остроухих. Это знала вся страна.

...Когда много лет назад юнец Фирхан, никому не известный, может быть, даже не обладавшей и крохой своего нынешнего могучего дара, пришёл сюда, их было много. Не так, как в былое время, когда кордоны Златого Леса ещё были открытыми, и каждый человек мог переступить их, раз уж мечтал об этом всю свою жизнь. Но всё же, редкие послы, забредавшие сорок с лишним лет назад из эльфийского величавого государства в людской край, рассказывали о жизни в Златом Лесу красивые истории и восславляли свою бессмертную королеву Каену, правившую там вот уж сколько лет.

Фирхан верил этому. Верил, пока сам не оказался за границей, за рядами ровных деревьев, стороживших от всякой напасти не эльфов, а род человеческий. И когда вернулся, совсем ещё мальчишка, прибыл сюда – потому что места дальше от Златого Леса не сыскать, – и обучился сильной, могучей магии, теперь пылавшей в его руках. Возглавил Академию совсем ещё молодым – ему не было и сорока пяти, – и вот уж десять лет как держал её в своих руках, твёрдо, уверенно направлял по истинному пути. Вот уж десять лет как и ноги эльфа не было на его землях – а кто ступал, тот не выбирался оттуда живым.

Парень улыбнулся, вспоминая знакомую, а может, даже и правдивую легенду, а после потрогал свои вполне обычные круглые уши, словно опасаясь, что его из-за худощавости и миловидного лица могут принять за эльфа. Он был ещё совсем юн – но таких принимали в Академию с той же охотой, что и широкоплечих воинов и борцов, что и дворянских детей, в глазах которых благородство сияло так, что видно за версту.

Он бежал от эльфийской границы. Ненавидел всем сердцем Златой Лес, может быть, даже больше, чем седобородый уже Фирхан, и надеялся, что сможет внести свою лепту в вечную битву с человеческими мучителями, с этими прекрасными кошмарами по ту сторону линии разграничения.

Но шагать по дороге, так мирно, так спокойно – это недолгое счастье. Не прошло и минуты, как кто-то грубо толкнул его в спину, пытаясь заставить сойти с дороги – и парень отступил, почувствовав второй тычок. Обернулся – и узрел какого-то огромного, такого высокого и широкоплечего, что сошёл бы за целый дом, парня.

Тот загоготал – и зашагал вперёд, утянув за собой следом целую толпу то ли последователей, то ли жалких прихлебал.

Светловолосый содрогнулся, но не стал спорить и не присоединился к громадной толпе. Плёлся у них за спинами, то и дело нервно поводя плечами, словно надеясь на то, что беспокойство вот-вот немного отступит, и он позволит себе наконец-то вздохнуть спокойно, полноценно, свободно. Лишь бы попасть туда, за высокие белые стены, и судьба его будет предрешена.

Он шагал быстро – чтобы поспеть за толпой, – но всё равно оказался в самом конце, во внешней части огромного круга на широкой белой площади. И белые стены Академии не помогут ему; каждый год набирают ограниченное количество учеников, и если он не успеет – всё. В следующий раз, или, может быть, потом – но только станет ли ему сил и жизни, чтобы дождаться того мгновения? Это вряд ли.

...Из Академии к ним вышло всего трое. На самом деле, большая часть присутствующих была поражена уже тем, как сверкали белизной прекрасные стены, но мрамора мало, чтобы победить эльфов. Всего мало, чтобы победить эльфов. Даже если они не вечны в пределах Златого Леса, как говорил магистр Фирхан, этого всё равно слишком мало, чтобы победить их человеческое бессмертие.

Пока не сгорят деревья – шептали обычно присягу ученики, будь то новички или опытные воины, переступали они впервые порог Академии или возвращались в неё спустя долгое время, чтобы улучшить свои навыки.

Пока не сгорят деревья. Пока золотая пыль не развеется по ветру. Пока эльфийский пепел не обратится в листья и травы.

...Пока из эльфийского пепла не родятся новые эльфы, чтобы начать против них очередную войну.

Все они знали – эльфов не истребить. Все они верили – они смогут. Переступят через байки прошлого и окажутся победителями.

И только один – магистр Фирхан, – отлично понимал, что эльфов может уничтожить только одно существо. Существо, которое нельзя уже величать ни остроухим, ни человеком. Сотканное из чужой крови и ворованного бессмертия. Вечномёртвое, прекрасное, с украденной изумрудной зеленью глаз.

...Магистра Фирхана было отличить просто. Вечное сражение оставило серебристый след на его волосах, выело цвет из бороды, даже глаза – и те казались серыми-серыми, потерявшими свой истинный оттенок. Говорят, он был там; все непроизвольно подались вперёд, желая прикоснуться к живой легенде Академии.

Мечник Миро тоже был им известен. Вечный сподвижник – высокий, широкоплечий, заметный, и светлые волосы, казалось, притягивали солнце. Руки его покрывали шрамы, и там, где отогнулся воротник, можно было увидеть полосы от лезвий чужих мечей. Но его соперники были мертвы, а Миро – жив и здоров.

Третьего никто не знал. Он стоял в длинной тёмной мантии – даже в плаще скорее, вопреки жаре и солнцу, словно не испытывая дискомфорту. Капюшон покрывал его голову, прятал в тени лицо, и мужчина – это они определи по росту и по тому, что пусть и сгорбленные, но широкие плечи и сильные руки выдавали себя, – весь обратился мрачным постаментом. Он больше походил на церковника, опираясь на какой-то посох, и даже на руках его были перчатки – словно и к деревянной палке он не мог прикоснуться голыми руками. Или просто не хотел себя выдавать.

Все они ждали, что он провозгласит вступительную молитву. Что, может быть, благословит их на борьбу – или расскажет что. Но Фирхан договорил, Миро уже формировал пары из тех, между кем и кем будут выбирать, а мужчина в мантии всё так же оставался тенью. Холодной, страшной, пугающей. Ужаснее любого эльфа – остроухие хотя бы казались привлекательными.

Жаль, что это было не единственной их силой.

Они сражались – пара за парой. Один – присоединялся к строю, второй – низко склонив голову, отступал назад, к расстроенной толпе. Ждал, пока из выбивших выберут лучшего. Лучшие из проигравших – всегда сильные. Их ещё ждало своё сражение. Наверное.

Миро улыбнулся – широко, ярко, – подбирая последнюю пару, а после махнул тому парню, почти что великану, чтобы он выходил на середину арены. Все, кто не обладал столь же мощной фигурой, только тяжело вздохнули – противника выбирают равного по силам, а этому здоровяку вряд ли подберут кого-то хлипкого. Это не по части Академии – неровные стычки.

– Как зовут? – звеняще, быстро спросил мечник, вручая огромный двуручник тому, кто почти что точно станет одним из Академии.

– Тони, – прогрохотал парень. – Громадина Тони.

– Тони, – усмехнулся Миро. – Выберем-ка мы тебе пару...

Он оглянулся. Всматривался долго в толпу, и в глазах откровенно сверкала шутка; страшная, яркая, словно вспышка. Стало как-то не по себе, но толпа, распрощавшаяся уже со своими местами, только тяжело вздыхала.

Это последний шанс. И всем им придётся вернуться на следующий год, всем, кроме...

– Эй, ты! – Миро махнул рукой парню, сжавшемуся на самом краю внешнего круга. – Выходи.

Он? Против Громадины Тони?

Щуплый – даже слишком. Узкие плечи, слабые руки, светлые всколоченные волосы, только в разы тусклее, чем у Мечника?

Фирхан нахмурился.

Тёмный всё так же стоял, сгорбившись, и, казалось, не смотрел на них, равно как не смотрел больше ни на одну их пар. Они не имели никакого значения. Он будет учить всех, кого подсунут, а уж как эффективно – это не имело значения.

Как-то научит.

– А твоё имя? – шутливо спросил Миро. – Ну? Как тебя зовут... мальчишка?

Он его уже ненавидел. За худые плечи, за испуг в глазах. За то, что в Академии есть не только такие, как Громадина Тони. За то, что мальчишка мог стать тем, тёмным, укутанным в проклятую мантию и не показывающим лица.

– Рэ, – отозвался он.

– Рэ, мой... – "господин". Фирхан даже подался вперёд; мечник никогда не позволял себе такого с любимчиками. И никогда не любил тех, в ком было магии больше, чем силы.

– Рэ, – твёрдо ответил парень.

– Ну что ж, Рэ, – презрительно фыркнул Миро. – Вперёд.

Может быть, потом будут отбирать магов? Тех, кому сам Фирхан будет давать задания? Может быть. Но его шанс – присоединиться к Воинам или не присоединиться ни к кому.

Ему тоже вручили огромный двуручник. Миро почти что швырнул меч – разумеется, видя, что мальчишка едва-едва способен удержать его в руках. Тот более-менее уверено сжал рукоять, но всё равно, казалось, шатался, и мечник позволил себе довольную улыбку. Он выбирал Громадину Тони для того, чтобы тот победил. Может быть, чтобы показать всем слабым своё место. Показать, что сражайся-не сражайся, а в Академии надо быть достойным.

Миро – они все это поняли, даже Тони, – не был хорошим. Такой же злой, как и эльфы, такой же подлый, как и... Остроухие?

Рэ пытался сражаться. Знал, что его могут ранить. Убить даже – и сказать, что так вышло. За ним никто не будет плакать. И дома его не ждут – потому что негде. Потому что та хижина, сожжённая кем-то – это не дом, это так, подобие. Страх его прошлого.

Но Громадина Тони на то и был Громадиной – высоченный, широкоплечий и с такой мощью в руках, что мог бы без оружия разорвать Рэ на две части. И сделал бы это – когда выбил меч из рук, повредив, кажется, запястья, когда толкнул ногой – это ведь бой без единого правила.

Когда занёс страшное лезвие, собираясь нанести победный удар. До первой крови. До первой смертельной крови.

Он не зажмурился. Смотреть в глаза смерти не так уж и страшно; не Каена Первая ведь склонилась над ним со своей кошмарно прекрасной улыбкой.

Сейчас он умрёт. Его разрубят на две части – и...

И меч стёк каплями стали по рукояти – осел на белый мрамор арены. Громадина Тони только обернулся – и замер.

Мужчина в мантии вытянул левую руку, стянул перчатку – и покрытые шрамами пальцы словно пытались впитать воздух. Тонкая кость и множество увечий – страшно было представить, как выглядело его тело, если у него такие руки. Но всё же – пальцы мага. Тонкие, длинные, музыкальные – он не был воином. Он излучал силу даже так, даже сгорбившись.

Он не должен был читать молитву.

– Такой же злой, как эльфы, – будто повторяя мысли Рэ, протянул он на удивление молодым, мягким голосом, совершенно не подходившим к этим израненным рукам. – Такой же подлый, как... – он посмотрел на Миро.

– Как остроухие, – повторяя древнюю молитву, отозвался мечник.

– О, нет, – фыркнул мужчина, так и не сбрасывая мантию с плеч. – Как люди.

Миро промолчал. Может быть, понимал, что не стоит. Может быть, ненавидел безымянного.

– Мастер, – окликнул его Фирхан, – вернитесь на место.

Тот, почти дойдя уже до коллеги, обернулся, посмотрел на магистра и коротко покачал головой.

– Стань в строй, Громадина Тони. Ты зачтён, – холодно изрёк он. – А ты вставай, Рэ.

– Да.

– Да, мой... – вновь подсказал Миро.

– Да, – сухо оборвал его мужчина в тёмном. – Вставай. Да, Миро?

– Да, – ответил тот, словно вторя словам ученика.

– Да, мой... – фыркнул мастер. – Стань в строй, Миро.

Он подошёл к стенду с оружием, пробежался тонкими пальцами, теми самыми, что, наверное, никогда не держали ничего тяжелее посоха в руках – и Рэ показалось, что шрамы куда-то пропали, – а после швырнул ему оружие полегче, боевую шпагу. Вполне логично – мальчишке ничего тяжелее не поднять.

Осмотрел толпу, словно пытался подобрать ему соперника получше, после вынул из ножен на стенде вторую – и взвесил её в руке. Повернулся к мальчишке, тёмный, подобный страшной тени, и сделал первый выпад прежде, чем тот успел хотя бы сообразить в чём дело.

Миро ждал, что мастер ради собственного довольства, ради того, чтобы доказать силу, сейчас убьёт его. В Академии не милуют, в Академии только ухудшают наказание. Но нет – Рэ, словно ожив, отбил тяжёлый удар, вывернулся, гибкий, будто змея, ускользая в сторону и дожидаясь того мига, когда наконец-то все это закончится.

Он всё ещё не был в своей стихии. Пропускал самые простые удары – отбивал самые тяжёлые финты...

И когда мастер отбросил шпагу, вскидывая руки, ответным жестом остановил пусть слабую, но силовую волну – и рухнул на колени, пошатываясь, но пытаясь удержать контроль.

– Встань, – холодно проронил мастер. – В строй.

Кто-то громко загоготал. По толпе пробежался недовольный шепоток – все они смотрели на Миро. Может быть, мастер не умеет фехтовать? Маг – да, но он мог и поддаться, а на шпагах не драться никогда в жизни, вот мальчишка и умудрился не ударить в грязь лицом. Они бы тоже так могли...

– Не можешь доказать и им свою силу, Мастер? – кажется, Миро не знал – или не хотел упоминать, – имя мужчины. – Думаешь, что победа этого мальчишки – подтверждение его мощи, а не твоей слабости?

Фирхан не вмешивался. Может быть, думал, что всё идёт своим чередом. Всё такой же седой, такой же спокойный, смотрел на них, дожидаясь чего-то, и Мастер не проронил ни единого слова.

– Выбери удобное тебе оружие, – протянул наконец-то он, стягивая вторую перчатку – рука была всё с теми же шрамами, но теперь они словно потеряли значение и больше не притягивали взгляды. – И докажи, мечник.

Миро хохотнул. Маги не сильны в фехтовании. Маги вообще ни в чём не сильны – и если ему нужны перчатки для того, чтобы сдерживать свой дар, это свидетельствует не о его силе, а о том, как он легко и просто теряет самоконтроль.

Миро взял двуручник. Тот самый, что уронил мальчишка – потому что от оружия Громадины Тони остался только расплавленный металл. Зло оглянулся на Рэ – словно собирался его убить.

– Если ты проигрываешь, Мастер, нет места этому в нашей группе.

– Как люди, – эхом отозвался тот. – Я не буду брать меч.

– Предлагаешь убить тебя так?

Он взвесил в руках свой посох – тот магией скользнул в руки. И, наверное, усмехнулся под чёрным капюшоном, но только это вряд ли мог кто-то увидеть.

– Не этим, – возразил Миро. – Не чарами.

– Да чем угодно, – в руки скользнула такая же палка – только обыкновенная. Из тех, которыми могут пользоваться ученики. Крепкая, да, хотя меч, разумеется, разрубит.

Миро хохотнул. Лишая себя волшебного оружия, Мастер оставался без защиты. Не смог бы сделать ничего, чтобы остановить его. А как же хотелось мечнику уничтожить надоедливого мага – тот словно кость в горле! Да кому он вообще нужен со своим даром? Убить, вытравить, будто бы какую-то заразу, и забыть о нём на всю оставшуюся жизнь. Фирхан простит; Фирхан всегда прощает. А от Мастера откровенно пахнет остроухими – пусть он и не один из них. Вечная маска на лице, вечный капюшон, вечный, вечный, вечный... И руки эти в шрамах. Как он что ученикам показывает, если не может сражаться без своей мантии? В ней даже ходить неудобно!

Он нападал всегда первым. Не дал сопернику шанс опомниться; атаковал, как Громадина Тони, только не на жизнь, а на смерть.

И действительно, первый ответ от Мастера был каким-то вялым. В этих покрытых шрамами руках не было силы; он давно уже изжил своё. Интересно, что прячется под тяжёлой чёрной тканью? Иссушенное, изрубленное практически тело? Шрамы, шрамы, шрамы...

Меч поддел мантию. Миро дёрнул на себя – он мог бы сейчас просто проткнуть его насквозь, но так хотелось унизить – и чёрная ткань бесформенным клубом скользнула к ногам. Почти что растворилась, словно кусками осыпается тьма.

Он не был так уж и уродлив. В волосах затерялась седина – но какая-то ненастоящая, не соответствующая голосу. И, да, руки покрывали шрамы; и, да, толпа ахнула. Разумеется, никакую рубашку он под мантией не носил. Штаны – то другое дело, равно как и сапоги; но изрезанная, изрубленная спина, лицо, на котором остались длинные тонкие полосы, следы, остатки старых боёв, словно язвы по всему телу, теперь предстали всей толпе.

Никто прежде не видел Мастера таким. Таким беззащитным, наверное, без тёмной пелены.

И Миро стало вдруг страшно. Он думал, что почувствует облегчение, но отчего-то было только хуже. В Мастере было что-то чужое; пока он оставался безымянным в вечной мантии, чем-то без тела, таким, что и не убьёшь, и не оставишь в живых? А теперь, всё такой же уставший, израненный воин, всё такой же потусторонний. И не такие уж и тонкие, ветвистые руки – он мог бы держать двуручник.