Текст книги "Каена (СИ)"

Автор книги: Альма Либрем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Королева покачала головой. Это не имело значения. Охотник всё равно не позволит себе умереть. А если этого не сделает Роларэн, то другие всегда хотели немного отличиться в глазах своей повелительницы. Они с огромным удовольствием закончат то, что только что она начала.

Каена широко улыбнулась народу. Последние туманы потеряли остатки тёплых оттенков в своих осколках. и только холодные, дымчатые хвосты громадных туч ещё светились солнцем, которое столько лет прятали от Златого Леса.

Королева вскинула руки к небесам, бормоча древнее заклинание. Молитву, что должна была для одного эльфа раскрыть границы – и выпустить его сегодня до полуночи. Оставалось всего несколько часов, прежде чем вновь сомкнутся невидимые врата, открыть которое сможет только разрешение самой Каены.

Всего несколько часов, прежде чем Рэн сможет самовольно, как Вечный, уйти. Но к тому времени, чтобы это сделать, он должен совершить хотя бы одно убийство.

На шеях жертв вспыхнули яркие знаки. Заполыхали – и угасли тонкими чёрными линиями. Скоро сойдёт – но разве они дождутся того мгновения, когда магические чернила начнут таять? Нет. Для этого понадобится время – несколько дней, и на живой коже яркие узоры вдруг тускнеют, бледнеют, а за несколько лет выгорают в серый. Глупости, и то верно, но...

Она показывала – всё по-настоящему.

Раньше первая жертва проходила по Пылающему Пути. Ловила на свою спину все удары. Но сейчас они отказались от этой традиции – скучно забрасывать мертвеца камнями. Может быть, Каена вытолкнула бы на горящие камни Шэрру, но она слишком боялась разочароваться.

– Златая Охота, – провозгласила она, и Граница задрожала, впитывая в себя могущественную королевскую магию, – оглашается открытой!

Её повстречал громкий испуганный, не торжественный совершенно крик. Люди были готовы повстречать смерть каждого в этом лесу.

Даже если и не увидят это собственными глазами.

Плотнее сомкнулись повязки на руках и на глазах. Ярче вспыхнули метки, обозначающие имена охотников на древнеэльфийском, на шеях. "Роларэн" на коже у Шэрры пылало особенно ярко. Словно там и место этой руне.

Каена усмехнулась.

Смерть оглашалась открытой.

***

Год 120 правления Каены Первой

На следующее занятие к Мастеру не пришёл никто.

Хотя, впрочем, почему? Когда он переступил порог зала, то увидел своего ученика – Рэ и вправду пришёл. Остальные то ли побоялись, то ли подумали, что их ждало какое-то наказание. И Мастер уже знал, что наказывать действительно было за что. Парень походил на окровавленную сломленную куклу – лицо его было теперь украшено яркими, даже слишком, синяками. Губа рассечена, и глаза вот подпухли. Тем не менее, со стороны всё казалось каким-то искусственным. Мужчина усмехнулся – он давно уже догадывался, а Рэ предоставил дополнительные доказательства. Но это всё равно не имело никакого значения – никто на свете не в праве подобным образом обращаться с человеком.

– Все вместе? – равнодушно спросил он, без капли жалости в голосе. Мастеру жалость была чуждой, он давно уже привык к злу и холоду в голосе. От этого жить становилось как-то легче; мужчина же избавлялся от всего, что могло усложнить его и без того не самое лучшее существование.

– Половина, – пожал плечами Рэ так равнодушно, словно с ним ничего на самом деле и не случилось. Преподаватель только хмыкнул, но спорить не стал.

– И где же они? Что первая половина, что вторая? Почему не явились?

Рэ мог ответить "не знаю" или "протестуют". Тем не менее, предпочёл правдивое "испугались". Оправданий для них у него не было; обвинений отчего-то тоже. Ни простить, ни задержать на несколько минут в собственном сердце. Мастер даже невольно вскинул голову, словно проверяя, вправду ли юноша так легко и так просто отпустил их преступление. Подобное в Академии случалось, но заканчивалось обычно летальным исходом – и наказанием, вплоть до изгнания или даже казни, для тех, кто провинился. Но Рэ не просто не мог назвать имена, не из-за страха молчал, а потому, что ему не хотелось всматриваться в прошлое.

– Ты обращался к лекарям? – спросил Мастер, прищурившись. Казалось, шрамы его побледнели на какой-то миг, почти пропали, но после вновь проявились.

– Я спешил на занятие, – Рэ отрицательно покачал головой, явно демонстрируя, что о лекаре он даже и не задумался. Мастер скривился.

Только эльф может поймать в лесу эльфа.

Только эльф может посмотреть сквозь эльфийскую иллюзию.

Только эльф старого времени, стоит уточнить. Мастер знал разницу между всемогущими Вечными и тем, что осталось от эльфийского государства нынче. И это его совершенно не радовало – те осколки, огрызки. Их мог бы победить даже ученик Академии – а вот встречи с бессмертными воинами, увы, уже покойными, не пережить никому, и Фирхану в том числе, что уж говорить о стае юнцов, готовых на всё ради прозрачной, бессмысленной цели. Они вряд ли даже до конца понимали, что такое эльфы, если с такой лёгкостью и в таком количестве приходили на порог Академии, способной в один миг подвести всех своих выпускников к самоубийству – сражению с истинными, как они презрительно выражаются, остроухими.

– И ничего не болит? – наконец-то холодно спросил Мастер, подойдя к едва-едва заметному узору на стене. Вместо него прежде здесь было окно, но в большинстве тренировочных залов избавились даже от намёка на стекло. На всё, что может слишком легко поддаться магии и не удержать мощи сдерживающих заклинаний. Прежде, наверное, были прецеденты – теперь больше не допускают подобной глупости.

– Уже прошло, – пожал плечами Рэ.

– Половина – это десять человек? Плюс-минус? – переспросил, криво усмехаясь, мужчина. – Знаешь, – он внезапно показался поразительно задумчивым тоном, и тёмные глаза словно смотрели в пустоту, а видели сцены из прошлого, – эльфийские иллюзии очень трудно отличить, просто посмотрев сквозь них. Они так плотно сживаются со своими тенями, словно это второе тело, они меняют всё до малейшей детали. Но эльфы не слишком внимательны к людям – они то позабудут круглые уши, то глаза... Или, к примеру, мужик размером с Громадину Тони, что прыгает с эльфийской лёгкостью по деревьям, а они гнутся под его мнимым весом... – Мастер рассмеялся. – Ты когда-нибудь думал о том, как расположены на человеческом теле гематомы? Или как он чувствует себя после того, как на него напали? Но они били туда, где тебя нет. Эльфы редко бывают толсты, однако.

– О чём вы говорите? – Рэ поднялся со своего места. Эльфы редко бывают толсты. Эльфы редко бывают глупы.

– А ещё эльфа заставить показать себя человеком – это надо уметь. Презрение ко всему людскому, начиная от подлости и заканчивая их любовью – вот что важно. Спрятать острые уши, спрятать свой ум и скорость... Эльфы, к слову, обычно достаточно тощие, чтобы кто угодно мог спрятать их за второй личностью. Чтобы враг, ударяя в лицо, попадал лишь в пустоту. Какой любопытный случай... Сквозь эльфийскую иллюзию может посмотреть только эльф, не так ли? Эльф одарённый, а не один из тех, кто нынче терпит королеву Каену...

– Мастер...

– Ты когда-нибудь думал о том, как на самом деле меня зовут? – мужчина расправил плечи и улыбнулся, широко и ясно, а ещё – немного безумно, словно из него кто-то выпил весь здравый смысл. Рэ подумалось, что, может быть, хорошо, что кроме него здесь никого больше не было.

Только эльф может поймать эльфа в лесу.

– Мастер – не ваше имя, – пожал плечами парень. – Но остальное... С чего мне знать?

– Ты знаешь. Знаешь, просто не хочешь в это поверить.

Убегать было некуда. Эльф или человек, Мастер был в разы сильнее. Сильнее каждого из них. И Рэ, бросая быстрые взгляды на дверь, на тонкий узор на стене, скрывающий магическое эльфийское оружие, сознавал, что заперт здесь на века. Но разве это имело такое уж большое значение? Разве можно было охватить словами всю ту силу правды, спрятавшейся за сотнями личин?

– Я вот знаю. Догадался, признаться, не сразу, но твои успехи несоразмерны с твоим внешним видом, – Мастер застыл напротив. – Сними иллюзию. Покажись хотя бы мне.

– Я не понимаю, о чём идёт речь.

– Рэ. Часть твоего имени, верно? Да. Верно, – Мастер кивнул сам себе. – Эльфы довольно стройны – за этим для любого мужчины хрупким телом прячется что-то ещё тоньше, ещё ниже и миниатюрнее. Играть перед ними роль всегда трудно – голос меняется магией, всё меняется, но только не повадки и не опыт. Глупость, правда – прятаться от человечества в Академии? Или от своих родичей?

Парень попятился. Слова Мастера пугали. Каков был смысл – а если догадывался, то почему сказал именно сейчас?

– Я могу смотреть сквозь эльфийские иллюзии, – промолвил он. – Но не люблю этого делать. Я могу их снять – но всё же. Лучше самому.

Рэ отрицательно покачал головой, вжимаясь в холодные камни. Они острыми углами впивались в спину, в плечи – но разве то было его реальное тело, способное ощущать боль? Разве за столько времени не пришло забвение – какова она, реальность? И удары разрезали тело иллюзии, наносили вред этой картинке перед глазами.

– Только эльф может видеть через эльфийские иллюзии, – прошептал он, глядя ошеломлённо на Мастера.

– Покажи себя.

Рэ дёрнул головой в попытке отказаться. Руки дрожали, перед глазами всё плыло, а на наставника смотреть казалось практически ирреально. Шрамы его расплывались, превращались в дикое месиво красок и цветовых прыжков. Дыхание стало кошмарно тяжёлым, оно едва-едва вырывалось тихими хрипами из груди. Парень зажмурился, отчаянно стараясь не дёргаться и не пытаться отпрянуть – потому что больше не было куда.

– Я и так знаю, кто ты, – выдохнул Мастер. – Но всё же – я жду. Почему бы не явить правду?

Рэ закусил губу. Магия клокотала вокруг, почти истощившаяся, уставшая, измученная. Магия тоже мечтала об своеобразном отдыхе, который он не даровал ей уже много-много дней. Ни днём, ни ночью... Существо запретное для Академии – но ведь здесь не встречалось гостей из Златого Леса. Здесь никто не мог его схватить и вернуть обратно в тот самый кошмар наяву, из которого едва-едва удалось вырваться несколько лет назад.

– Я не могу, – прошептал он. – Я не буду снимать иллюзию. Я не смогу потом её восстановить. Прошу вас...

Мастер сделал последний шаг – расстояния между ними не осталось даже на дыхание. Рэ заставил себя смотреть прямо, не отводить взгляд и не содрогаться от каждого выдоха.

– Почему вы тогда не выдали меня прежде? Если знали давно? – почти с отчаяньем спросил Рэ, тряхнув головой – светлые волосы рассыпались по плечам волной. – Зачем вам мой истинный облик?

Мастер усмехнулся – словно в него внезапно вселился злой дух, едва ли не сама королева Каена, – а после протянул руку. Покрытые шрамами пальцы провели по невидимой, скованной иллюзией щеке.

По магии пробежалась первая трещина, вторая, третья. Миг, другой... И она рассыпалась стеклянной крошкой под ногами у мага.

Глава одиннадцатая

Год 117 правления Каены Первой

Шэрра слышала, как сорвались с мест те, кто стоял совсем рядом с нею. Ветром мазнуло по знаку – жгло неимоверно, и хотя девушка не могла увидеть, что там, она словно чувствовала, как проявляется чёрная руна. Трудно было понять, что там изображено, но перед её глазами пламенными нитями постепенно проявлялись очертания её собственного клейма. Его не спрятать ни за какой иллюзией... Да и кто из эльфов на неё способен? Они давно потеряли умение колдовать.

Они – не она.

Королева Каена, наверное, подумала о другом – с такого расстояния она не могла услышать слова Роларэна. Явно не знала, что он сказал, явно не знала, на какую уловку предложил только что пойти.

Подождать, пока они разбредутся. Побежать прямо – так дорога будет самой короткой. И представить, как магия, даже её неразвитая, необученая и слабая магия прорывается на свободу. Выходит наружу, будто бы тот самый свет солнца терзает на мелкие кусочки ненавистные облака. Магия поможет ей бежать. Заставит забыть о временной слепоте, о том, как парализовало руки. Любое ненастье можно пережить, если магия будет рядом.

Шэрра в это не верила. Она знала только одно – если даже доберётся до Границы первой, он её успеет догнать. А потом... А потом сам решит, что делать дальше. Даровать ей жизнь или навеки похоронить там, у самой черты к свободе.

Эльфы прошлого жили по долгу чести. Эльфы прошлого повернулись бы лицом к своим преследователям, сорвали бы магией повязки и приняли бы бой. Но она – не из прошлого, а из настоящего. И сдаваться не хочется, и принимать удар от Роларэна в грудь – тоже.

Нет, он говорил не только о её магии.

Он говорил ещё кое-что.

Она помнила, как шевелились её губы, как дыхание задевало волосы, как тонкие пальцы словно выводили на руне это сообщение. И она чувствовала в каждом его прикосновении один только определённый посыл.

"Не заставляй меня тебя убивать. Дай мне шанс".

Что в этом было такого? Что трудного для эльфа, швырнуть заклинанием в спину другому? Для эльфа нового поколения – пустое место. Но не был ли Роларэн из тех, былых, что замирали на мгновение, а потом поворачивались к опасности лицом, готовые скорее умереть, чем предать понятия долга и чести?

Она не зажмурилась – и так темно. Только тихо позвала магию, чувствуя, как она уже пылает где-то на кончиках пальцев. Ведь Твари Туманные не настолько глупы, чтобы не подходить к существу столь же обыкновенному, как и все остальные? Иначе её давно бы съели. И она не должна сдаваться.

Волшебство засияло, давая ногам силу. Но Шэрра хотела не этого. Она знала, не имело значения, как быстро бежать, если она ничего не будет видеть.

Искринки пронизали тонкую ткань. Времени ждать больше не было – не здесь. Она сорвалась, побежала, чувствуя себя совершенно слепой и беспомощной. Им не дали шанса попробовать, хотя бы пройти с завязанными глазами несколько шагов. Впереди – неизвестность, за спиной – королева Каена. Вперёд, прямо – да, короткий путь, но у короткого пути всегда есть свои недостатки. И вряд ли Роларэн мог о них ничего не знать.

Она втянула носом воздух, чувствуя запах чужой крови. Медью вспыхнуло перед глазами – и она, пусть ничего не видя, почувствовала материю мёртвого дерева.

Девушка уже миновала его, когда в спину ударило волной чужеродной боли и горести. Гнилое сердце Златого Дерева молило о том, чтобы его наконец-то выжгли. Она застыла, чувствуя, как хватает за горло неведомое доселе чувство, как силой возвращает обратно, как сбивает с ног и нагло, издевательски толкает на колени. Хотелось задохнуться, разрыдаться, молить о пощаде, да только что она могла с собой поделать?

Пощады не будет.

Лучше уж гнить долго, чем сгореть от руки королевы Каены. Может быть, у этого Древа были другие принципы, но она их явно не придерживалась.

Шэрра заставила себя сделать несколько шагов вперёд. Глаза нестерпимо жгло от окружающей её темноты, и она побежала, стараясь игнорировать полыхающую со всех стоон жизнь. Яркими золотыми пятнами вспыхивало каждое дерево, которое приходилось миновать – она не врезалась в них, не впечатывалась лбом, но словно какой-то леской резало по сердцу. Толкало вперёд, и Шэрре казалось, словно невидимые верёвки хватали за горло. Чудилось, что задыхается, и проклятая повязка сбивалась, а не должна, ведь Рэн умел вязать узлы.

Мир поплыл. Он не должен был оставаться до такой степени нечётким, таким размытым... Таким ярким. Она ведь слепая. И пропитанная магией королевы Каены тряпица, которую она не сможет сорвать с лица.

Нить магии ускользнула. Она бежала вслепую, чувствуя под землями не ровную землю – сплошные кочки. Зачем она это делает? Почему не может просто умереть? Это так просто – расслабиться, почувствовать, как руки выскальзывают из ненавистных пут, заставить собственное сердце остановиться.

Но ведь он просил. Она должна ему целую жизнь, а если повезёт, задолжает и вторую.

Ноги подкосились. Златые Деревья хватали её за плечи своими ветвями, корнями опутывали ноги, лишь бы вернуть обратно. Она даже не могла ничего видеть – только чувствовала, как начинала жечь щека – порезалась, наверное. Листва, ковром расстелившаяся под нею, оставляла на коже едва заметные следы, но душу – изрезала бесконечными воспоминаниями. И Шэрре захотелось закричать, завопить, молить невидимых богов о помиловании.

Её магия притягивала Златой Лес. Или, может быть, это королева Каена так сделала, пытаясь отомстить. И вливала в Шэрру всю смерть, которую только перенёс маленький мирок под когда-то ярким солнцем.

Она чувствовала чужое надсадное дыхание, но знала – это не её Охотник. Она узнала бы Роларэна, узнала по волшебству, что пылало в его руках. Он – Вечный, а Вечных ни с чем не перепутать, даже если их могущество кому-то кажется теперь сомнительным.

Шэрра вынудила себя перевернуться на спину. Вынудила сесть – но чувствовала тихий издевательский смех. И впервые поняла эльфов прошлого – они не хотели принимать удары в спину не потому, что это было оскорблением их чести. Но умирать, отрекаясь от собственной сути, да ещё и умирать от руки жалкого существа...

Она видела очертания – незнакомый ей худощавый эльф, или, может быть, эльфийка? Чувствовала, поднимаясь, как её обходили по кругу, насмехаясь над беспомощностью. Как рассматривали внимательно руну, пытаясь расшифровать, кто именно станет её убийцей. Но ведь его можно и опередить. Каждый Охотник мечтает о лишних жертвах.

А ещё она чувствовала кровь. Запах всё больше и больше усиливался, он заполонил всё вокруг неё, он прорвался в лёгкие и пытался теперь задушить Шэрру изнутри. Она подавила кашель – слишком много эмоций, слишком много Златого Леса в её мыслях.

Что говорил Рэн? Магия должна её спасти. Спасти, а не подарить боль целых поколений. Спасти, а не разорвать сердце на маленькие частицы.

...Шэрра не побежала. И перед глазами всё померкло, прежде чем она вновь смогла ощутить вокруг деревья. Но зато этот эльф... Не его ли Златое Дерево она почувствовала первым? Не оно ли молило о смерти? Почему все они, эти несчастные, измученные своей вечностью символы эльфийского леса, должны продолжать страдать, а те, кто своровал у них имена, не слышит? Почему прежде ритуальные действия стали нормой, как можно вырваться из ограждения из абсолютной боли и не провалиться в ров, полный страданий?

Ей так хотелось поделиться всем тем, что она чувствовала! Криками, слезами, предательствами, всей той гнилью, которую в неё вливал Лес. Она – без Дерева, она сама – не златая, словно не из этого мира. Чужестранка, которая хочет вернуться к себе на родину, несчастная, что пытается отторгнуть несметные потоки боли.

И она представляла, как вдыхает и выдыхает золотой пылок, пыль, в которую превратились истлевшие листья. Как золотится под её ногами бесконечный ковёр, состоящий из маленьких, тоненьких, хрупких листиков. Они поднимаются вверх, они кружатся вокруг неё вихрем, штормом, будто бы в море, о котором рассказывала мама, в море, которого она никогда в своей жизни не видела. Они её защитят.

И Златой Лес отпустил. Позволил ей и самой стать деревом среди Вечных, молодым и сильным. Надеждой. Ноги уже не так саднили, и перед глазами не мчались калейдоскопом картинки чужого прошлого.

Девушка сорвалась с места, не чувствуя, не слыша ни крика, ни оклика. Эльф остался за спиной, словно окаменевший – она чувствовала, как делилась с Лесом его же мыслями. словно смогла отпустить то, что хотело поселиться именно в её душе. Не позволила оккупировать последний кусочек чистого пространства, той веры, той надежды, что должна быть в каждом.

Она не знала, захлёбывался ли от этих чувств Охотник за её спиной, или, может быть, переключился на собственную жертву. Или, возможно, его настиг Роларэн. Шэрра уже поняла, что вряд ли его что-то остановит. Возможно, королева Каена и могла бы сразиться с самим Вечным, но остальные – нет. Как хорошо, что они отлично это понимали.

Златые Деревья теперь не хотели являть себя её взгляду столь явно, как прежде. Магии почти не осталось – Шэрра чувствовала себя обессиленной.

Земля словно куда-то пропала на мгновение – она почувствовала, как катится в какой-то овраг, но тут же вскочила. Знала – где-то он должен закончиться. Никто специально не вырывал здесь яму. Она может из неё выбраться.

Сил практически не оставалось. Шэрра уже слышала гул границы – но магии в ней не было ни на каплю.

Путы на руках ослабели достаточно, чтобы сорвать их – было не до чистой игры. Она стянула ненавистную повязку с глаз, определила с трудом, откуда пришла – было так темно, словно она так и осталась слепой. Девушка ухватилась за ближайший корень, попыталась подняться – и почувствовала, как вновь куда-то пропадает дыхание, а вокруг остаётся только сплошная безысходность. Она цеплялась за корни, рвалась вперёд, пыталась выбраться, она чувствовала, как там, совсем рядом, полыхает граница.

Свечение притягивало к себе. Она ползла по земле, она цеплялась за Златые Листья, не жалея исколотых, изрезанных ладоней. Кровь, казалось, стекала по всему телу, но Шэрра ничего не могла видеть. Ей хотелось прорваться вперёд, туда, к тонкой полосе... Осталось всего несколько метров.

Магия выпила всё, что только было в ней. Магия испила её до последнего глотка. Не следовало колдовать, если не умеешь. Лучше б она повернулась к опасности лицом и умерла с честью. Однозначно лучше, чем быть убитой в спину, ползущей...

Оставалось совсем чуть-чуть, но силы, словно тонкая перетёртая нитка, внезапно оборвались. И всё. Только тень покойной матери, которой теперь у неё нет. Только холодный душок Тварей Туманных. Перегрызли бы ей тогда горло...

За спиной послышались шаги – но она больше не могла. Границу надо переступить полностью – она смогла лишь перевернуться на спину и привстать на локтях.

Образ Роларэна расплывался перед глазами. Она лишь смотрела на чёрную метку на его шее, давно уже выгоревшую на солнце. Солнце человеческого мира.

Шэрре хотелось рассмеяться, а она могла лишь хрипеть. Златой Лес выпил всё, что только мог.

– Осталось всего десять минут до полуночи, – промолвил он. – И всего несколько метров, моя дорогая.

Она беспомощно смотрела на него. Пыталась понять, почему он не убьёт первым же взблеском магии. Но мужчина только опустился рядом на золотые листья и тихо рассмеялся.

– Я сначала думал, что ты похожа на мою жену. Но, может быть, на ту, в честь дерева которой её однажды и назвали?

Шэрра мотнула головой. Перед глазами всё плыло. Она не могла сдвинуться с места. Не могла ответить. Не могла бороться. А он ждал.

Не дать повод убить. Бороться до конца. Открытая граница.

Сколько ещё ему придётся сделать, чтобы она выжила?

Она отползла ещё на несколько сантиметров. Рэн поднялся, расправил плечи, и теперь невидимый знак в её глазах пылал особенно ярко. Шэрра чувствовала – даже если выберется, продержится ли она? Златой Лес вновь тянул к ней свои лапы, и Вечный – Вечный зажёг пламенный шар на раскрытой ладони и смотрел на неё так пристально и любопытно, спрашивая, будет ли она бороться достаточно, чтобы он отпустил. Проявит ли характер, или, может быть, его нет.

Хотела ли она выжить? Боялась ли разочаровать своего благодетеля? Шэрра не хотела отползать. Она с трудом поднялась на ноги. Пошатываясь, сделала шаг в его направлении. Криво улыбнулась – от пламенного шара её ограждала лишь какая-то тонкая воздушная стена.

– Две минуты, – напомнил Роларэн.

– Лучше так, чем в спину, – прошептала Шэрра. – Я долго думала о Вечных прошлого. За то они столько и жили, что не подставляли никогда других под удар. За то, что они хотя бы иногда сражались сами. Я тоже... Тоже так хочу.

– Полторы.

Она долго смотрела на него – целую секундную вечность. И из последних сил, вместо броситься к затухающей границе, прикоснулась к его губам. Если уж будет что вспоминать о зря прожитой жизни – пусть лучше Вечный, чем страх перед Каеной – такой же бессмертный, как и Златой Лес.

– Одна, – выдохнул он ей в губы, а после оттолкнул от себя – к границе, – но горечь полыни всё ещё не покидала её. Шэрра отступила ещё на шаг, ошеломлённая, и почувствовала, как невидимые нити оплетают её руки.

Она только сейчас поняла – то был приговор не для неё, а для его воспоминаний. Убить свою жену своими же руками, убить всё, что было ему в ней ценно. Или умереть самому.

Но Роларэн не позволил Каене сыграть с ним в эту шутку. Лучше тело, чем душа. Лучше душа, чем воспоминания. Лучше воспоминания, чем она.

Граница закрывалась. И Шэрра не могла его предать.

У него убить её будет целая вечность.

У неё выжить – один миг.

– Три, – прошептал Роларэн. – Два...

Она не услышала его "один". Переступила границу – и мир взорвался перед глазами. Она почувствовала, как исчезает Златой Лес, а вместо него вспыхивают невероятные пейзажи. Рухнула на землю, чувствуя, что кровь течёт изо всех ран. Без магии, без сил, без средств на существование.

У неё осталась только память. Резкое начертанное "Роларэн" на плече, руна, взбирающаяся по коже ближе к скуле. Руна, что погаснет когда-то, но когда?

И шанс. Он отдал ей свою вечность. Он отпустил её, согласился умереть в пыточных королевы Каены – зачем? Зачем ему это? Зачем сдаваться, когда можно продолжать вечное сражение?

Шэрра слепо улыбнулась границе. Она знала – ему недолго осталось. Не прорваться через Границу с меткой, даже вечному, даже с его правами. Каена не отпустит – ни за что.

Она умирала. Жизнь вытекала из неё. Жизнь, которую он ей подарил.

Уже вторую.

Она осела на землю и закрыла глаза, чувствуя, как капельки крови превращаются в цветы вокруг неё.

***

Год 120 правления Каены Первой

Иллюзия разваливалась быстро. Казалось, что она осыпалась песком, стеклянным, полупрозрачным, мелкими кусочками и пылью. Обратились ветром светлые волосы, серость глаз растворилась в очередном порыве дымчатой магии. И из ран осталась разве что рассечённая бровь – и серый, давно уже замеченный след на плече. Мастер невольно коснулся собственной руки, на которой красовалось похожее клеймо, – и отступил на шаг, позволяя Рэ – тому, что от него осталось, – вздохнуть вольнее.

Одежда теперь, без иллюзии, висела настоящим мешком. Тонкий девичий стан, большие карие глаза и острые-острые уши. Волосы, всё ещё длинные, волной рассыпались по худым плечам – куда темнее, чем то, что было у Рэ. Истинная эльфийка – куда уж реальнее.

– Здравствуй, – усмехнулся Мастер. Пальцы его скользнули по древней эльфийской руне на её плече, руне, обозначающей чужое имя, потом – по щеке, вплоть до свежей раны, рассекающей бровь. – Шэрра.

Она содрогнулась и подняла на него взгляд. Она собиралась сражаться до последнего, даже если заведомо знала, что победного конца не будет. Теперь, когда стало понятно, что перед Мастером стояла юная эльфийка, остальным – тем самым, что сегодня не пришли, – оставалось только поражаться, сколько же силы собралось в руках этого мужчины, что он мог убежать и от человека, и от наделённого даром эльфа.

– Откуда вы знаете моё имя? – ошеломлённо переспросила она. – И зачем вам это? Ведь вы не удивлены. Вы знали, что увидите?

– Знание и надежда часто идут рука об руку, – усмехнулся мужчина. И как бы ни старалась Шэрра – она не могла увидеть ничего за грубыми шрамами, рассекающими его лицо. Только чувствовала биение чужого сердца и знала, что её собственному совсем-совсем скоро суждено будет остановиться. – И мне хотелось бы увидеть подтверждение собственным предположениям. Удостовериться в том, что ты всё-таки не человек.

Девушка ничего не ответила. Она выпрямилась – теперь уж не было никакого смысла в том, чтобы прятаться за маской слабости. Острые уши – приговор в Академии.

– Теперь я не смогу даже выйти отсюда, – выдохнула она. – Не смогу спастись. Женщина – уже прогрешение, на территории этого замка им делать нечего. А что уж говорить об эльфах? Используете меня как пример эльфийского коварства? Толкнёте в сторону леса – и пустите эту свору по пятам? Я не буду ждать. И поддаваться тоже не буду.

– Разве я прошу? – хмыкнул Мастер. – Эльфийское коварство не описать одним побегом или глупым проникновением сюда.

– У меня не было выбора, – резко ответила Шэрра.

– Я знаю, милая.

– Ничего вы не знаете, – зло дёрнула плечом она, а после провела ладонью по пылающей на плече серым руне. – И не поймёте, боюсь, никогда. Человеку не дано понять то, что чувствовал эльф, попавшийся в руки королеве Каене!

Мастер не ответил. Не спросил – как это, быть под руководством страшной правительницы. Он сгрёб её в охапку – словно мужчина, мечтавший увидеть её много-много лет, искавший по всему миру и вдруг обрётший вместо нескладного худощавого паренька, – и впился в губы поцелуем, неожиданно страстным, как для холодного, слишком нелюдимого наставника. Она только бессильно упёрлась ладонями в его плечи, пытаясь оттолкнуть, чувствуя, как на глаза накатываются слёзы. Не могла оттолкнуть окончательно – поцелуй длился практически вечность.

Она не чувствовала шрамов. Не чувствовала грубых человеческих черт, скрытых за оттенками аристократии – даже самый красивый мужчина, которым, возможно, и был до этих увечий Мастер, не мог бы в глазах эльфийки сравниться с Вечным. Вечным с его тонкостью линий и диким, безумным зелёным взглядом, с пылающими глазами и клокочущей магией Златого Леса.

Шэрра вывернулась из его рук и застыла. Словно пыталась рассмотреть что-то сквозь пелену – но не могла.

Тот, кто подарил ей жизнь – дважды, – давно уже в могиле. И чувствовать благодарность, теплоту по отношению к кому-либо другому она не могла. Не имела права. Роларэн оставил в её жизни слишком много следов – от того глупого, но незабытого поцелуя в отместку Каене и до руны, застывшей серым пятном на плече. А Мастер, возможно, таил в себе больше, чем Шэрра хотела бы узнать.

Она хотела ответить что-то. Может быть, сказать, что пусть он лучше её убьёт, чем будет ждать благодарности за молчание. Может, схватить кинжал с оружейной стойки, ударить его в сердце и наблюдать, как единственный, кто хоть чему-то пытался её научить за эти полгода, будет истекать кровью.

Он пообещает, разумеется, что не скажет никому ни слова. А потом приплетёт к этому гадкое "если", поставит ей вполне понятные условия, которые она вынуждена будет выполнять. Или даже его, без сомнений, самого Вечного человека из всех, что когда-либо встречала, уничтожить. Потому что она не вернётся к королеве Каене – но и здесь тоже не погибнет только по той причине, что однажды допустила страшную глупость.

Но не успела. Кто-то открыл дверь – и замер.

Она увидела через плечо Мастера Миро. За его спиной – двадцать её сокурсников, тех самых, что вчера награждали ударами, позабыв о проповедуемой чести. И все они пришли сюда со страхом, что погибнут, а теперь стояли с торжеством. Они увидели настоящую эльфийку, а что в этом месте, кроме жажды охоты, может вызывать такая, как Шэрра?