Текст книги "«Пёсий двор», собачий холод. Том II (СИ)"
Автор книги: Альфина и Корнел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)
Альфина и Корнел
«ПЁСИЙ ДВОР», СОБАЧИЙ ХОЛОД
Том II
Здравствуйте, уважаемый читатель. Перед вами второй том романа «„Пёсий двор“, собачий холод». Всего томов четыре, а ищут их по адресу http://pesiydvor.org/
«Пёсий двор» – развлекательное чтиво, но и к выбору развлекательного чтива следует подходить со всей ответственностью, всецело сознавая возможные последствия встречи с развлечением. Сие же развлечение предназначено лишь для тех, кто достиг совершеннолетия, будьте внимательны.
Лиц совершеннолетних, но подмечавших за собой склонность оскорбляться, возмущаться и нравственно страдать из-за несоответствия художественного вымысла своим ценностным установкам, мы тоже попросили бы воздержаться от чтения «Пёсьего двора». В книге не содержится брани, графических изображений насилия и прочего макабра, однако содержатся спорные мнения (ибо мнения всегда спорны) и поступки. Никто из героев не задуман как пример для подражания. Если вы всё равно опасаетесь, что чтение может смутить ваш ум и сбить вам ориентиры, пожалуйста, воздержитесь от оного.
Спасибо за понимание.
Глава 22. Электричество и первоматерия
Ванна, вне всяких сомнений, великое достижение человеческой мысли.
Золотце не отказал себе в удовольствии ещё разок уйти под воду с головой – ванна в особняке графа Набедренных была глубока, широка и располагала к самому гедонистическому образу мыслей. Ночь Золотце опять провёл в Порту – да не Пассажирском, а самом что ни на есть Грузовом и злачном. Это обстоятельство и некоторые другие теперешние трудности дурно отразились на его настроении, а потому, когда Золотце добрался под утро до особняка графа Набедренных, он всерьёз забоялся, что пришёл зря и присутствием своим испортит все намечавшиеся увеселения. Но житейской мудростью За’Бэя Золотце до всяких увеселений был послан производить омовение, и вода в самом деле смыла с него часть забот.
– Господин Солосье! – Клист, старый лакей графа Набедренных, из-за двери гаркнул столь лихо, что Золотцу пришлось всплыть. – Вам на хозяйский адрес корреспонденцию доставили. Читать прям в корыте будете или погодить пока?
Золотце ещё раз оглядел «корыто», на которое можно было даже прикрепить изысканный столик, и счёл, что для чтения корреспонденции оно вполне годится.
– Да, подавай сюда, – ответил он и принял сидячее положение.
Лакей Клист прошаркал внутрь, водрузил над мыльной водой тот самый столик, без опасений о сырости инкрустированный деревом редких пород, снял с камина прогретое полотенце и протянул его Золотцу вместе с конвертом.
– Пожалуйте.
– Благодарю. Мне б ещё папиросу и кофе, – Золотце решил, что скромничать уже поздно. Тем более что корреспонденция его отнюдь не праздного толка, а деловому человеку излишества не только не зазорны, но и буквально предписаны.
К конверту до папиросы и кофе Золотце притрагиваться не стал, избрав пока вольное смакование ощущений делового человека. О, как они были сладостны, как возбуждающи! Пожалуй, они стоили всех сопутствующих трудностей. Золотце на батюшкином примере выучил, как следует держаться с высокородными клиентами, и наконец-то организовал себе возможность применить усвоенные знания на практике. Появлялся на приёмах при графе Набедренных или хэре Ройше, порхал по залам, заводил туманные беседы с теми, о ком уже собрал необходимые слухи, с загадочной улыбкой закидывал удочки-намёки и растворялся в неизвестности задолго до того, как гости начинали расходиться. Стратегия эта имела очевидные преимущества: нет смысла призывно заглядывать в глаза тому, кому пытаешься что-то продать, заливаться перед ним соловьём и убеждать в несомненной пользе предложения; гораздо эффективнее создать вокруг себя и своих услуг ореол таинственности, известить, но не навязывать, оставить на память о себе растревоженное любопытство. А уж о важности для аристократии чувства причастности к чему-то эксклюзивному да элитарному и говорить нечего.
Из шести жертв, которых рискнул обольщать Золотце, трое уже разыскали его и сами вышли на связь. Золотце счёл это результатом самым вдохновляющим. Один, правда, прояснив детали, ужаснулся и облёк свой отказ в рубище европейских религиозных предрассудков, второй пребывал в нерешительности, назначал свидания каждую неделю и заставлял Золотце играть роль, больше подходящую мистеру Фрайду, – выслушивать, то есть, отчёты о душевных метаниях. Зато третий оказался человеком волевым, скорым на дело и уже успел передать половину требуемой суммы.
В чём и состояла неловкость. Половина требуемой суммы мгновенно была пущена на покрытие текущих расходов – сколь бы далеко ни простиралась щедрость батюшки и графа Набедренных, Золотцу мечталось как можно скорее выйти на самоокупаемость. А окупать было что.
– Кофей и папиросы, – возвестил лакей Клист. – Вам, может, сразу завтрак тут накрыть?
Золотце ясно расслышал, как лакей Клист пробубнил себе под нос: «…и обед, и ужин», но отчитывать за дерзость не стал; ворчание слуг – удачный штрих к портрету делового человека.
– Нет, завтракать я намереваюсь в обществе графа и прочих его гостей.
– Какое там, нализались они уже!
– Что не помешает мне завтракать в их обществе.
Лакей Клист покрякал, потоптался, поискал себе занятие и, не найдя, оставил Золотце наедине с корреспонденцией, папиросами и кофе. От привычки к кофе Золотце всё хотел избавиться по причинам эстетическим, однако пока не выходило. Если уж выбрал быть росом, культивировать в себе откровенно европейские пристрастия безвкусно, но чем заменить бодрящий кофейный эффект, он не знал.
Корреспонденция, конечно, не обрадовала, а потому ознакомление с ней в роскошной ванне графа Набедренных было наивернейшим решением: раз уж всё плохо, то пусть хотя бы красиво.
Итак, предоставить обещанное своему первому клиенту Золотце не может. Две недели прошло, а воз и ныне недвижим, зато задаток потрачен. Задаток ещё не катастрофа – всегда можно прибежать в слезах к тому же графу Набедренных или к батюшке, но обидно ведь. И репутация, репутация! Не Золотца даже, а самой предлагаемой им услуги, которая – в силу своей уникальности – и без того вызывает неизбежные сомнения. Губительно будет потерпеть неудачу с первым же клиентом!
Золотце рухнул обратно в воду, не заботясь о сохранности письма – оно в любом случае должно быть уничтожено, такие документы не держат под подушкой. Вода напомнила: отчаиваться раньше времени не стоит, первые дни в Британии Золотцу ведь тоже казалось, что всё пропало, всё зря, ничего не получится – когда мистер Уилбери, личный врач лорда Пэттикота, всё не являлся в назначенное место и не посылал о себе вестей.
Золотце наматывал тогда круги по гостиничному номеру, проклинал идею отплыть в одиночестве и натужно пытался вообразить, как вышел бы из положения батюшка. Батюшка всегда утверждал, что вдохновение для импровизации можно подобрать буквально под ногами, как мелкую монету. Золотце вышел из гостиницы на бульвар и подобрал не монету, но старую цирковую афишу. Это было без преувеличения гениально.
Покойный лорд Пэттикот жил уединённо, поместье его затеряно среди снулых британских лесов, случайно там очутиться невозможно, а специально пускают далеко не каждого – и оснований полагать, что после смерти хозяина что-то изменилось в лучшую сторону, не было никаких.
Но в саду лорда Пэттикота содержались белые павлины и белые львы, о которых судачат все кому не лень. Цирковым артистам белые львы пришлись бы кстати, а уж тут-то смерть хозяина – вполне закономерный повод польститься на его диковинки. А на самом деле – повод для Золотца попасть на территорию поместья, чтобы выяснить, как поживает мистер Уилбери и в силе ли заключённые договорённости.
Особая прелесть в том, что молоденький цирковой артист с картавым французским говорком (пригодилось-таки!) даже смог убедить безутешного наследника лорда Пэттикота продать львов. Мистер Уилбери хохотал до упада, когда вернулся из непредвиденно затянувшейся поездки за алхимической ртутью – ведь если он и его люди собрались бежать в Петерберг, без приличного запаса столь значимого и редкого ингредиента им будет не обойтись.
Мораль же такова: договорённостей никто не отменял, мистер Уилбери не успел на встречу вовремя и не смог связаться с Золотцем всего-то из-за погоды, никакого краха надежд не произошло, и в клетках с белыми львами прямо под носом у безутешного наследника вывозили оборудование. А казалось сначала – кошмар, конец, всё пропало. Смешно.
Золотце опрокинул в себя остатки кофе и, опираясь на бронзовое индокитайское чудище с противоестественным количеством зубов, выбрался из ванны. Бросил письмо в камин – горело плохо, всё же успело намокнуть, но вскоре читаемый вид оно потеряло, а от воды или от огня – не так уж и важно. Подле камина согревались полотенца и гостевой халат, а так-то камин в августе ещё не нужен, хоть бы и при омовении.
Если Золотцу мерещится, что проблема, тлеющая с письмом в камине, нерешаема, надо взять себя в руки, изложить её ближним своим – и только потом паниковать всерьёз. Тем более что излагать проблему в настоящем индокитайском шёлковом халате, добросовестно расписанном иероглифами, почти столь же красиво, как читать о ней, восседая в ванне с кофе и папиросами.
– …вы зря смеётесь граф, – за дверьми малой гостиной в обыкновенной своей манере мрачно пророчествовал хэр Ройш, – назначение в наш город нового наместника спровоцирует изрядный переполох.
– Бросьте, – хоть Золотце и видел графа Набедренных пока только со спины, он был уверен, что тот воздел очи к массивной люстре. – А даже если ваши предположения и верны, пусть. Будь у городов и государств душевные лекари, нам бы они давно прописали встряску.
Граф Набедренных, хэр Ройш и За’Бэй расположились в креслах вокруг низкого столика, где в ведре со льдом охлаждалась бутылка шампанского вина. Сквозь неплотно задёрнутые шторы пробивались лучи последнего летнего утра – третий год в Академии начнётся уже завтра. По этому-то поводу граф Набедренных и созвал ближний круг. Через пару-тройку дней в жизнь вернутся ставшие традиционными посиделки в «Пёсьем дворе», где всегда полно знакомых лиц, где сдвигают столы и не чураются обсуждать острые вопросы с теми, чьи мнения нечасто пересекаются с твоими собственными…
А пока хотелось насладиться интимностью.
Хэр Ройш интимность понимал следующим образом:
– Граф, вы будто забываете, что хэр Штерц занимает позицию петербержского наместника полтора десятка лет. Когда он заступил на службу, все мы были детьми – мы не помним ни его предшественника, ни событий, сопутствовавших перемене власти.
– На третьей грузовой верфи были волнения, – проявил неожиданную осведомлённость в истории семейного дела граф Набедренных.
– Вот, вам и самому известны некоторые факты, – удовлетворённо кивнул хэр Ройш, затянувшись трубкой За’Бэя. Выпив больше одного бокала, он всегда просил набить её, но собственной почему-то так до сих пор и не обзавёлся.
– Да, я потратил несколько вечеров на изучение доступных мне материалов по рабочим забастовкам – после прошлогодних причитаний лектора Пунцовича. Разве мы ещё не беседовали об этом? Какое упущение! – граф Набедренных оживился. – Господа, я пришёл к выводу, что крупные предприятия должны всё-таки находиться в распоряжении тех, кто надрывает на них спину. Нам, собственникам, не понять их трудностей. Если мы и нужны производству, то только в качестве спикеров, переводчиков с народного языка на государственный.
За’Бэй расхохотался:
– Но ведь это, граф, означает – больше никакого вам шампанского вина и концертов филармонического оркестра!
– Много ли надо человеку для счастья? – ничуть не смутился тот. – На вино и концерты как-нибудь хватит, а вот от содержания этого особняка, думаю, я с лёгкостью мог бы отказаться. Благочестивые скопники, говорят, до сих пор живут в скорлупках ветхих хижин на болотах – и ничего.
– Ну уж, ну уж! Просто у вас сегодня настроение такое, – За’Бэй покачал головой. – Потому что ваш престарелый лакей опять наворчал на вас за незаконную отмену пилюль. Вы тяготитесь его ворчанием и помышляете о хижине на болоте, но это пройдёт.
– Вы бессердечны, – возмутился граф Набедренных. – И зря не принимаете мои слова всерьёз. Я противник рабства – а чем, если не рабством, является нынешнее положение вещей?
– Наёмным трудом, – пыхнул трубкой хэр Ройш. – Но, как ни странно, я готов согласиться с вами, граф. Да, предприятия следовало бы передать на разумных условиях в руки рабочих. Опыт нашего новоиспечённого рабовладельца, – повернулся он к Золотцу, – доказывает со всей наглядностью, что отношения с рабами теплеют, как только те перестают себя рабами ощущать.
Золотце вспыхнул. Разве он виновен в том, что бежавшим с ним людям покойного лорда Пэттикота так непросто справить росские документы? Их две дюжины, а каждый поддельный паспорт в Петерберге – подлинное сокровище! Поэтому, увы, гении естественных наук пока что вынуждены ютиться в Грузовом порту и держать связь с городом через тех самых аптекарей, знакомством с которыми всех присутствующих осчастливил За’Бэй. Но ведь это временная мера! И Золотце из сил выбивается, чтобы ситуацию улучшить.
– Ваш цинизм восхищает, – смотрел сквозь хэра Ройша граф Набедренных. – В том, конечно, случае, если стоять перед ним как перед экспонатом в картинной галерее.
Хэр Ройш взмахнул длинной вялой кистью – мол, полно вам, не в этом суть.
– Я бы с удовольствием обсудил с вами детали воображаемых реформ, граф, но не хочу впустую травить душу. Новый наместник имеет все шансы задавить на первых порах и куда более безобидные инициативы – знаете, наместникам свойственно по прибытии укреплять свой авторитет. Человек, только что получивший возможность накладывать вето даже на решения Городского совета, не погнушается без разбору отвергать предложения, исходящие от частных лиц. Так что не мечтайте пока всерьёз погубить свои верфи, граф, в ближайшее время вам всё равно не дадут.
– Ну, в том случае, если новый наместник нам действительно грозит, – заметил За’Бэй, от подобных разговоров обычно далёкий. – Я ведь правильно понимаю, что это опять ваши предположения на основе, простите, чтения отцовской переписки? Может, ещё обойдётся?
– Нет, – ответил за хэра Ройша Золотце, и на него обратились три пары изумлённых глаз. – У меня есть все основания полагать, что наместник сменится до следующего лета. – Он насладился мигом триумфа, наполнил свой бокал и только тогда продолжил: – Мне уже намекал мой первый клиент, а он к нашим наместникам имеет самое прямое касательство.
Хэр Ройш вздёрнул брови:
– Вы таки смогли очаровать господина Туралеева?
– О, он оказался сговорчивей, чем мы с вами ожидали. Хэр Ройш, я ваш вечный должник – не знаю, что бы я делал без сплетен, любезно пересказанных вами!
– Объясните пьющему иностранцу, о ком речь! – вклинился За’Бэй.
– Господин Туралеев – это глава петербержского наместнического корпуса, – сжалился над ним хэр Ройш. – Тот, кто отвечает за все аспекты функционирования сего института – от бюрократических до глубоко бытовых. Вы с ним не встречались – как раз таки как иностранец? Даже удивительно, он ведь нередко дублирует хэра Штерца в сфере мелкой дипломатии. Должность сию не все принимают всерьёз, но исключительно от недомыслия: новым, не освоившимся пока наместником глава корпуса может вертеть по своему разумению. Не у всех хватает разумения, но это уже следующий вопрос.
– И такой важный человек согласился на… – За’Бэй округлил глаза.
– А у людей недостаточно важных попросту не хватит средств, – улыбнулся Золотце. – И потом, господин Туралеев – идеальная кандидатура, у него биография соответствующая. В юности, представьте себе, бежал из Польши-Италии от наказания за мелкое нарушение Пакта о неагрессии. Следовательно, он достаточно смел для того, чтобы плыть против течения, и готов жить собственным умом, не оглядываясь каждую минуту на установленные порядки. В Росской же Конфедерации умудрился получить гражданство и даже отслужить в Резервной Армии, а служба эта открывает путь в чиновничье кресло, куда господин Туралеев влез буквально с ногами. У него что-то не сложилось с Городским советом в Тьвери, поэтому он на дух не переносит их знаменитый твиров бальзам… А если серьёзно, поэтому в Петерберге он пошёл другой дорогой, оккупировал наместнический корпус. И женился на девице Асматовой – а она и дочь, и сестра, и тётушка уважаемым членам Четвёртого Патриархата от Старожлебинска.
– Уважаемые члены не хотели уронить престиж фамилии, – едко добавил хэр Ройш, – и похлопотали о пожаловании господину Туралееву титула. Так что юридически он граф, хоть и не всегда так представляется.
– Погодите-погодите, – нахмурился За’Бэй, – если у него такая родовитая жена…
– То развестись он с ней никак не может! – Золотце отсалютовал За’Бэю бокалом. – Слишком уж многое на жену завязано. А наследников всё нет и нет. Как я и говорил, идеальная кандидатура.
Была бы, если бы не одно «но».
Лакей Клист пришаркал-таки с завтраком, так что Золотце счёл за лучшее пока помолчать. И, замолкнув, снова сник: выеденного яйца не стоят все эти победные речи!
Да, господину Туралееву без наследника жизнь не мила – желание закрепиться на завоеванных высотах куда только не толкает. Например, в объятия Золотца, который нашёл себе наконец дело по душе – и не просто нашёл, а вывез на корабле графа Набедренных из Британии, обустроил в Порту, связал с забэевскими аптекарями и наобещал сему делу лучшей доли.
Лучше подземелий покойного лорда Пэттикота доле быть нетрудно – сумасшедший старикан собирал по всем Европам таланты, которые вели бы для него поиски (леший-леший!) бессмертия. Батюшка, конечно, рассказывал Золотцу, сколь сильна в некоторых оригиналах алхимическая мечта, но поверить в практическое ей следование удалось лишь год назад – европейский вояж Золотца, За’Бэя и графа Набедренных принёс им, помимо прочих впечатлений, ещё и случайное знакомство с мистером Уилбери, личным врачом тогда ещё отнюдь не покойного лорда. На четвёртом стакане виски выяснилось, что «личный врач» – это эвфемизм для начальника тайной лаборатории, а на шестом – что и «лаборатория» в некотором смысле эвфемизм. Для своего рода тюрьмы.
Покойный лорд Пэттикот был тиран и деспот: он обеспечивал своих людей деньгами и редкими книгами, но за пределы поместья выпускал одного лишь мистера Уилбери, да и то со скрипом. А ведь среди этих людей имелись и такие, кто родился уже при лаборатории и, соответственно, никогда не видел внешнего мира!
«Петерберг в миниатюре», – иронизировал граф Набедренных.
«Родился при лаборатории? – подловил тогда За’Бэй мистера Уилбери. – Вы же только что сами говорили, что женщин ваш лорд не берёт даже в горничные!»
Мистер Уилбери с сомнением оглядел своих нетрезвых собеседников, но интенция пожаловаться на жизнь переборола остатки лояльности лорду Пэттикоту. И мистер Уилбери раскрыл все карты.
Химики, физиологи и доктора – амбициозные, лишённые предрассудков, в большинстве своём молодые – искали лорду Пэттикоту бессмертия. Затея нелепая, пахнущая заплесневелыми страницами никем не читаемых фолиантов, которые лорд Пэттикот выкупал для своей библиотеки, не взглянув на цену. Вместо бессмертия то и дело находились новые средства от самых разнообразных недугов, но лорда интересовала настоящая алхимия и только она. И лет сорок назад в недрах лаборатории родилось невозможное: человек.
Не из утробы, из печи.
Мистер Уилбери утверждал, что этот человек – он.
Потом были и другие – лорд Пэттикот не скупился на усовершенствование открытого метода, поскольку был убеждён, что это – наконец! – широкий шаг в нужную, подлинно алхимическую сторону. Люди из печи тем временем и сами учились шагать, говорить, справлять нужду на горшке; люди из печи будто бы ничем не отличались от всех прочих людей – кроме того, что их в прямом смысле собрали из химических элементов.
Золотце сознавал с пугающей ясностью, что будь он студентом медицинского института Штейгеля, а не исторической Академии, он наверняка засмеял бы мистера Уилбери ещё год назад прямо за распитием виски.
И никогда бы не увидел своими глазами, как из «печи» (хитрого раскалённого агрегата со множеством трубок) и правда достают младенца вполне человеческого вида.
– Господа, я, кажется, прогорел, – произнёс-таки Золотце, стоило лакею Клисту прикрыть за собой дверь малой гостиной.
Граф Набедренных, пребывающий теперь в постоянной эйфории от спонсорского своего пособничества предприятию Золотца, обернулся с выражением живейшего участия:
– Что вы такое говорите, мой друг? Только что хвалились господином Туралеевым в клиентах, а сами унываете? Я ведь уже умолял вас: если вам не хватает средств, не скромничайте, сразу называйте сумму!
– Ах, граф, – у Золотца будто бы защекотало в груди от такой заботы, – ни одна сумма в мире, боюсь, не разрешит мою проблему. Я ношу её в себе две недели, я надеялся, что она преодолима, но полчаса назад мне пришла весточка от мистера Уилбери, перечёркивающая всякие надежды.
– Не томите! – подался вперёд За’Бэй.
– Да что тут объяснять, – Золотце горько усмехнулся. – Я ведь уже всё рассказал. Господин Туралеев был рад моему предложению, поскольку не первый год брака грезит о наследнике. Он полагает свою политически выгодную жену бесплодной. По всей вероятности, ошибочно…
Шампанское вино впервые в жизни показалось Золотцу кислым.
– Бесплоден он, а не жена? – вот и хэр Ройш тоже выглядел подавленным. Это ведь он присоветовал Золотцу господина Туралеева – выходит, в некотором отношении тоже прогорел.
– Из его семени две недели не завязывается плод, – кивнул Золотце. – Мы грешили на неисправность печи, на перебои с электричеством, на ошибку в составе первоматерии, но мистер Уилбери только что написал, что мы здесь всё-таки ни при чём. Он провёл какой-то анализ, он уверен.
Прошлым летом во время вояжа граф Набедренных навязал своё общество лорду Пэттикоту и тем дал Золотцу и За’Бэю шанс взглянуть на тайную лабораторию, о которой рассказал за виски мистер Уилбери. Времени у них было немного, мистер Уилбери боялся, что кто-нибудь из охраны поместья застанет его за нелегальным приёмом гостей, поэтому понять толком ничего не удалось (да и как тут поймёшь, когда знания Золотца о медицине ограничиваются отварами от простуды). Зато удалось убедиться, что две дюжины людей и правда живут как в тюрьме – все, кто попался им в лаборатории, опасались, что охрана заметит их с посторонними, ещё пуще мистера Уилбери.
«Неужели никто не пытается сбежать?» – недоумевал Золотце.
«Ну почему же, – хмыкал мистер Уилбери, – и пытаются, и сбегают. Но лучшие люди по-прежнему здесь. Лучшие не побегут без архива и оборудования. Всё же приятней быть учёным при самодуре, нежели безумцем, обивающим в поисках финансирования пороги медицинских институтов. Представьте, как они посмотрят на того, кто станет петь им песни об алхимических печах, рождающих людей».
«А архив и оборудование не вывезти?»
«Разве что после смерти нашего уповающего на бессмертие лорда».
Весть о кончине лорда Пэттикота дошла до Петерберга к концу апреля – как раз в тот самый день, когда вольнослушатель Приблев раскрыл обман аферистки Брады. Все тогдашние споры о женщинах, детях, наследстве и нюансах продолжения аристократических фамилий заронили в разум Золотца идею дерзкую, но привлекательную: а ведь наследников состоятельных людей можно создавать искусственным путём!
И некоторые состоятельные люди наверняка могли бы заинтересоваться подобным предложением – да хотя бы те, например, кто подозревает своих жён в измене (а таковых, по мнению хэра Ройша, в высшем свете немало).
Золотце наудачу написал пространное письмо в Британию – на адрес паба, где они столкнулись с мистером Уилбери (он утверждал, что заглядывает туда всякий раз, когда его выпускают по делам из поместья). К концу мая Золотцу пришёл ответ.
К концу же августа Золотце уже не мог выполнить свои обязательства перед первым клиентом.
– Надо же было так сразу в лужу сесть, – тосковал За’Бэй без своей трубки, отнятой хэром Ройшем.
– В том и беда! – Золотце вскочил с кресла и против собственной воли стал наматывать круги по малой гостиной. – Если бы речь не шла о первом клиенте, поражение ещё хоть как-то можно было бы признать. Но тут мне грозит чудовищный репутационный ущерб – если господин Туралеев захочет поделиться с кем-нибудь историей о неудаче. А он захочет! В частности, у него ведь самые деловые отношения с супругой – он меня ей уже представил, он убедил её с конца осени не показываться на людях, чтобы выдать затем ребёнка за их общего. А супруга его – представьте себе – расспрашивала меня, готов ли я работать с другими городами! Она намеревается писать своим девическим подругам в Старожлебинск – там есть одна, которая чрезвычайно боится родов, а на неё давит семья, – остановившись за креслом хэра Ройша, Золотце не удержался и заломил руки. – И всё это рухнет в одночасье!
– Неужто решения нет? – обратился к люстре граф Набедренных.
– Об этом я и хотел вас спросить, господа.
– Вы меня извините за прямолинейность, – прищурился За’Бэй, – но, по-моему, всё просто. Если от семени господина Туралеева не рождает даже печь, надо воспользоваться чьим-нибудь чужим семенем. Что тут думать?
Хэр Ройш выдохнул со смешком дымное колечко:
– Заметьте, как быстро мы пришли к извращению изначальной идее о наследниках, которые гарантированно были бы сыновьями своих отцов, – он подымил ещё немного в молчании, но всё же заявил: – Если вас интересует моё мнение, господин Золотце, знайте: я голосую за предложение господина За’Бэя. Вам необходим этот первый успех.
– Присоединяюсь, – буквально пропел (по-прежнему люстре) граф Набедренных. – Господина Туралеева даже нельзя будет назвать таким уж обманутым. В конце концов, ему обещали чудо – ребёнка, родившегося из печи. А все эти частности с семенем, знаете ли…
– К тому же, – воздел палец хэр Ройш, – покуда технология печного рождения не внесена в правовое поле, вы свободны нарушать всё что вздумается. Только её изобретатели могли бы доказать, что с заказом господина Туралеева были произведены недопустимые манипуляции. Но они не станут этого делать, не правда ли?
Золотце держал лицо до последнего момента, но теперь позволил себе воистину страдальческую усмешку:
– Вы думаете, такое решение не приходило мне на ум? Оно, к сожалению, имеет минусы, пока не проговорённые. Увы, господа, от накатившего на меня энтузиазма с первым своим клиентом я был откровенен сверх всякой меры. Его супруга расспрашивала о некоторых деталях, и я объяснял ей – насколько уж понимаю сам – механизмы наследования внешних черт при печном рождении. Из-за того, что здесь родитель всего один, ребёнку его черты передаются более явственно, нежели при рождении естественном. – Золотце вновь заметался по малой гостиной. – Они ждут теперь копию господина Туралеева. Его супруга прямо при мне слюняво бредила о рыжем сыночке.
– Рыжем? – едва не подскочил За’Бэй. – Но это же большая удача – такой однозначный признак! Будь ваш господин Туралеев во всех отношениях средненьким и неприметным, испечь ему похожего сыночка было бы гораздо труднее.
– Вы так радуетесь, потому что не видели его, – Золотце фыркнул. – В самом деле признак – однозначней просто некуда: я столь рыжих людей, как господин Туралеев, и не встречал, наверное. Чрезвычайно насыщенный цвет, ядрёный, совершенно огненный, как на картинах у… Всё время забываю имя этого художника. Граф, не подскажете?
– Граф, к вам ещё гости! – лакей Клист так гаркнул из-за двери, что Золотце вздрогнул. Вот же скверный лакейский характер – гаркать и шаркать, гаркать и шаркать!
– Объявил бы хоть гостей, – укоризненно вздохнул граф Набедренных, сам наверняка уставший от гарканья и шарканья.
– Дык префект ваш академический. С кем-то. Позвать?
– И донести пару бокалов.
Лакей Клист оглушительно ушаркал. Золотце готов был поклясться, что делает он это не по старости и немощности, а из незамутнённой любви раздражать господ.
– Префект с кем-то? – переспросил Золотце. – Господин Скопцов же нам отказал, он вроде бы собирался провести последний свободный день с отцом, в казармах?
– Господина Скопцова Клист бы признал, – граф Набедренных недоумённо наморщил лоб.
– У господина Мальвина какой-то друг детства в этом году идёт в Академию на младший курс, – вспомнил За’Бэй. – Господин Мальвин говорил – да-да, точно! – что хочет этого скромного мальчика с нами познакомить. Из гуманистических соображений.
Золотце чуть не взвыл: при всём уважении к префекту Мальвину – вот только скромных мальчиков сейчас и не хватало! У Золотца производственный крах, ему не до гуманизма!
– Доброе утро, господа, – показался в дверном проёме префект Мальвин: осанистый, свежий и отглаженный в любое время суток. – Я не помешал?
– Что вы, – не без трагизма поздоровался Золотце.
– В таком случае имею честь представить вам Тимофея Ивина, – префект Мальвин пропустил в малую гостиную невысокого юношу, всего какого-то нарочитого – от аккуратного воротничка рубашки до резкого приветственного кивка. Золотце на дух не переносил таких – изо всех сил старающихся понравиться, прийтись к месту и одновременно надменных.
Но сейчас это не имело ни малейшего значения.
Тимофей Ивин был завораживающе рыжим. Едва ли не более рыжим, чем чуть было не сорвавшийся первый клиент, – хотя это, наверное, всё последнее летнее солнце.
Золотце услышал, как не сдержал смешок За’Бэй, как разразился вальяжными аплодисментами хэр Ройш и как ласково шепнул граф Набедренных:
– Мой друг, лучше не говорите про художника, имя которого вы забываете. Это досадное романное преувеличение, у него на картинах всё же иной цвет…
Золотце покладисто улыбнулся.
Зато у господина Туралеева – почти что этот самый.
