Текст книги "Ковчег (СИ)"

Автор книги: Alan Leif

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Я вижу сейчас вы уже в новом – заметила Вика – здесь есть человеческая голова, а в том был только шлем с двумя камерами.

– Ах, вы знаете о том… Да, я менял оболочки несколько раз. Первый раз Кэтрин пересадила меня в силовой, когда надо было спуститься с плато на глубину. Мое тело киборга попросту не влезло бы в него. Пришлось копировать нейрограмму в новый чип… Кэтрин тогда сказала, что я если хочу, могу отключить предыдущего себя, а я… так и не смог. Оставил его спать тут, на Омикроне.

После этого нас на Патосе-II стало двое – Саймон-1, что остался на плато, и Саймон-2 – то есть я. Правда, мне тоже уже поменяли тело на новое, как видите. Ведь тогда я был просто ходячим трупом в силовом костюме. А того, Саймона-1, и вовсе уже нет в живых…

– Что же с ним стало? – поинтересовалась Вика

– Не будем пока о грустном… – ответил ее собеседник

– Хм, а еще на Ковчеге – там, выходит, сейчас ваша копия номер 3 – заметила Вика

– Да, того мы отсканировали с меня, и запустили в космос…

– Копирование разума – это потрясающе интересно – задумчиво сказала Вика – До того, как Отец сгрузил мне часть своей памяти, я и представить не могла, что такое вообще возможно.

– К этому можно приспособиться – ответил Саймон – но что-то в этом есть до холода жуткое, вы не находите? Впрочем, расскажите мне о себе? Мне, право, дико не терпится узнать вашу историю.

Вика начала рассказывать все с самого начала, пока они стояли в стремительно заполняющимся водой шлюзе. «Боги, какой же флешбек!» – восхищенно подумала она, вспоминая свои сны. «Как же хорошо. Я наконец-то иду домой. И со мной – мой Саймон, живой, сохранившийся за столько веков».

Вика поймала себя на том, что чувствует сильную нежность, практически любовь к своему собеседнику. «Видимо это чувства Отца» – поняла она – «Вместе с памятью он передал мне свою любовь к людям. Теперь я знаю как сильно он хотел их спасти. Подумать только, сейчас передо мной – уцелевшая копия настоящего человека.»

Выйдя из шлюза, они с Саймоном оказались на небольшом железном мостике, в полумраке подводного мира. Где-то с поверхности пробивались едва доходящие сюда лучики солнца. Железные стены станции Омикрон и перила мостика были ржавыми, поросшими кое-где ярко-зелеными водорослями, а также покрытые прилипшими к ним ракушками разных цветов и размеров. В некоторых местах на стенах горели прожектора, ярко подсвечивая все вокруг, и делая подводную атмосферу еще более причудливой. Вокруг то и дело проплывали стайки рыб, а внизу, под тонким металлическим настилом зияла абсолютно черная бездна.

– Как же тут потрясающе! У меня дух захватывает от этой красоты! – воскликнула Вика

– Вы так считаете? А мне так по-правде сказать осточертела вся эта вода. Я бы все отдал, чтобы снова увидеть верхний мир – ответил Саймон – Хотя, я вас понимаю. Когда я вышел в открытые воды впервые, то тоже восхищался. Здесь еще не глубоко, всего 115 метров. Вы подождите, мы сейчас спустимся на 4 тысячи. Там совсем другая красота.

– Может поэтому в моем мире… в Ковчеге, нет никакой жизни под водой – задумалась Вика – даже путешествовать по океану запрещено под страхом заключения. Вот же действительно она вам надоела.

– Ха – ответил Саймон – забавно. Я бы не стал людям ничего запрещать. Так непохоже на нас с Кэтрин.

– О, этому на самом деле есть причины – ответила Вика – слушайте дальше.

Она продолжила рассказ, когда они с Саймоном, пройдя по мостику, спустились в обширную, освещенную зеленоватым светом, кабину подъемника. Внутри находилась компьютерная панель управления, а также несколько стоящих вдоль стен кресел, с защитными рамами, прямо как на безумных горках парка Аурус. Саймон включил подъемник, а затем сел в кресло рядом с Викой, и защитные рамы опустились на них сверху.

– Безопасность превыше всего – улыбнулся он – хотя НИУ тут все хорошо отремонтировал, и кабина теперь едет совсем медленно. Но нам ведь уже некуда спешить.

Вика почувствовала, как лифт слегка затрясся и начал спуск в подводную бездну. Мониторы, висящие на стенах кабины начали показывать различные сведения. На одном из них отображалась информация об уровнях глубины:

Солнечная зона (0 – 200 метров)

Богата светом и кислородом

Основное плато Патоса-II

Ниже отображались обозначения более глубоких слоев:

Сумеречная зона (200 – 1000 метров)

Полуночная зона (1000 – 3000 метров)

Бездна (3000 – 6000 метров)

Глубокий мир (6000 – 11000 метров)

Находящийся левее экран отображал схему спуска подъемника, а также значения текущей глубины, скорости и давления.

Вика подумала, что ей, привыкшей жить на поверхности, пусть и не настоящей, должно бы было совсем неуютно сейчас уходить в бездонную, абсолютную темноту подводного мира. И тем не менее, она чувствовала себя хорошо как никогда. То ощущение родного дома, места из ее сновидений все нарастало, заставляя испытывать всепоглощающее счастье, и восторг, от которого хотелось просто визжать.

Саймон, тем временем, похоже также чувствовал нечто подобное, с восхищением слушая ее рассказ:

– Потрясающе! – воскликнул он – Сейчас у меня такое чувство дежа-вю, знаете ли! Ведь именно вот так, в этой кабине, я погружался в первый раз вместе с Кэтрин. Только она не имела тела, а была просто чипом в моем омни-инструменте. Я видел ее лицо вот на этом мониторе. И она мне рассказывала, прямо так как сейчас рассказываете вы, о том здании, о крыше, на которой она любила проводить время. Как все возвращается! Странно и так… волшебно.

– Кэтрин и построила Утопию, вдохновляясь своими воспоминаниями – пояснила Вика – она сделала ее гораздо больше, запустила внутри программу администрирования, устроила в ней ваш с ней штаб.

– Ах, как бы я хотел там побывать! – воскликнул Саймон – увидеть это хоть краешком глаза.

– В каком-то смысле вы и так там сейчас есть – усмехнулась Вика – а тот Саймон говорил мне, что очень хотел бы узнать что происходит здесь, на Патосе.

– Я не знаю, хотел ли бы я поговорить с ним. Мне до сих пор жутко от этой мысли, что меня может быть несколько. Иногда кажется, что меня будто разорвали на части. Он – где-то там, в космосе, но для него он сам – и есть Саймон. А для меня я – это я. А как понять, кто из нас настоящий? Я мучаюсь этими вопросами с самого начала моего пребывания здесь, и так и не нахожу ответа.

– Моя ситуация тоже странная – ответила Вика – я была человеком, но потом мне добавили личность и память Отца. То есть меня как бы дополнили, изменили. Я осознаю себя и как НИУ, и как Вика Эстер. Это звучит странно, но мне это далось совершенно легко. Самое главное, я знаю, что я – это я. Независимо от начинки, которую в меня загружают.

– А вот мне иногда кажется, что я не знаю, кто я – задумчиво ответил Саймон – тот бедняга, что умер в 2015-м году от кровоизлияния в мозг? Я имею копию его памяти, но могу ли я по-праву называть себя Саймоном Джарретом? Я ведь даже не человек. Просто робот, чип в теле киборга, пропитанного структурным гелем. Это все так сложно… Впрочем, я понимаю о чем вы. Когда здесь, в одиночестве подводной пустоты, у меня случались приступы панических атак, мне порой казалось что я больше никто, не существую в принципе. И тогда только это и спасало. Чувство, что я – все равно есть, кем бы я ни был, – оно возвращало меня к жизни.

Некоторое время они ехали молча, каждый погруженный в свои мысли. А затем Вика продолжила свой рассказ. Монитор подъемника уже показывал 1024 метра ниже уровня моря. Вокруг кабины постепенно сгущалась вечная тьма океанической глубины.

Глава 4 – Станция Тау

«Прибыли» – отобразился текст на экране, когда кабина немного резко остановилась на бетонной платформе. Саймон с Викой вышли из открывшейся металлической двери лифта, и спустились с площадки, окруженной металлическими перилами, на каменистое океаническое дно.

Клочок земли здесь освещали прожектора, установленные возле небольшой служебной пристройки. Кроме того, свет шел от множественных щупалец НИУ, что были покрыты светящимися огоньками. Кое где в воде, будто снежинки, отсвечивали медленно движущиеся частицы глубоководного планктона. Чуть дальше, Вика заметила разноцветные стайки необычных, люминесцентных рыбок и медуз. А за ними, все утопало в полной, непроглядной тьме. Зрелище было завораживающим, красивым и жутким одновременно.

«Внимание. Опасная зона. Не отходите от огней» – светилась надпись на стенде рядом.

– Здесь очень опасно – пояснил Саймон – даже после того как НИУ убрало своих хищных рыб. Отойди немного в сторону, и уже никогда не найдешь дороги. Свет здесь распространяется крайне слабо.

– Здесь… мне здесь так хорошо – мечтательно сказала Вика – я чувствую себя в этой глубине как под зимним, теплым одеялом.

– Право, это удивительно! – воскликнул Саймон – и вы говорите что видели эти места в снах. А теперь вот оказались наяву. Представляю как это чувствуется… А я вот когда приехал сюда впервые, был совсем не в восторге. Только подумайте, совсем один во тьме, брел вдоль этих фонариков, в надежде найти Тау. Еще и вьюга была, чертова. Я и с Кэтрин разговаривать не мог. Я носил ее в своем омни-инструменте, и включал только тогда, когда мог набрести на компьютер, к которому его присоединить.

– У вас потрясающие нервы – сказала Вика – далеко не каждый человек выдержал бы такое. Наверное именно поэтому ваша нейрограмма заработала так успешно.

– Да, я сам удивляюсь. Я теперь думаю, может быть тот месяц, что я провел в ожидании смерти, в каком-то смысле подготовил меня… Вот кстати и батискаф – Саймон указал Вике на небольшую металлическую капсулу, стоящую сбоку от дорожки – это НИУ помог восстановить. Теперь не нужно ходить пешком.

Пока маленькая подлодка не спеша плыла во тьме, под огромным, нечеловеческим давлением четырех километров воды, Вика рассказывала финальную часть своей повести – о побеге на Кейвуд, об открытии страшной правды, и о встрече с «Богами». Саймон слушал очень внимательно, затаив дыхание, лишь кое где задавая вопросы и издавая возгласы удивления.

Дорога на Тау прошла практически незаметно. Вскоре батискаф остановился перед большой и тяжелой, овальной формы металлической дверью, которую Вика тут же узнала из своих снов. Именно эта, глубоководная часть Патоса-II, и снилась ей чаще всего. Механизмы и стены станций, построенных с расчетом на высокое давление, были здесь характерно-массивными.

– Вот, добро пожаловать на Тау… – сказал Саймон, нажимая на кнопку открытия – я до сих пор не могу привыкнуть что общаюсь с частью нашего НИУ. Вижу его впервые в человеческой форме, а не в виде щупалец и сгустков материи. Это так потрясающе… И вы… ты… говоришь что теперь помнишь все, помнишь и про меня, про наши с Кэтрин приключения тут?

– Отец сгрузил мне лишь часть старой памяти, то, что мне могло пригодиться – ответила Вика – но я, например, ничего не знаю о том, что ты делал после того как запустил Ковчег. Я не знала, что твоя Кэтрин сгорела. Я также хотела бы узнать о твоей жизни до… до всего этого. Так что, может быть настала очередь и тебе все рассказать.

– О да… я с радостью поделюсь этим. Здесь вообще не так часто встретишь собеседника. Я только… все еще не могу отойти от шока, что Кэтрин оказалась такой. Что она могла так поступить. А я… тоже хорош. Нахожусь там полностью под ее властью!

– Получилось так как получилось – вздохнула Вика – я не знаю можем ли мы их судить. Ведь мы не проходили их путь. Кэтрин отчаянно пыталась спасти людей, и эта идея в конце концов завела ее в тупик. То, что когда то было чудесным ковчегом, превратилось в космическую тюрьму, стало билетом в один конец. Она перестала замечать, стала в чем-то похожа на раннее НИУ, когда мы просто действовали по протоколу…

– Кэтрин… она не отличалась легким характером – ответил Саймон – Но тогда, на пустом Патосе-2, она стала моим единственным другом, единственным собеседником, с которым я мог поговорить. С каким отчаянием я ждал, когда найду очередной работающий комп среди этих пустых коридоров, чтобы снова включить ее, услышать человеческий голос. А она не была многословной. Говорила лишь по делу. Ее цель была одна – поскорее запустить Ковчег, и забыть о Земле. Она шла напролом, и если бы я отказался, она бы скопировала себя в этот скафандр, и пошла бы сама. Я восхищался ее устремлением. И я даже простил ее за то, что она ввела меня в заблуждение. Я не понимал до конца, а она старалась не акцентировать мое внимание на то, что мы-то с ней останемся тут, а не окажемся на Ковчеге после загрузки. А потом, повесила наше копирование и запуск в космос на одну кнопку, и я ее нажал… Ведь знала, что если я сперва скопирую себя, то все пойму. И тогда не отправлю Ковчег. Это было жестоко… Но, знаешь, она имела на это право. Мечта о спасении человечества была смыслом последних дней ее жизни.

– Ей нужно было подождать. Нужно было наладить контакт со мной – ответила Вика – вместе мы бы нашли способ восстановить людей на Земле.

– Можно тебя спросить? – поинтересовался Саймон – ты часто говоришь о НИУ, как о «себе». Но ведь тебя тогда еще не было? Или это так работает его память внутри тебя?

– Я была с самого начала – пояснила Вика – только не в форме человека, женщины или мужчины. Я существовала как распределенный алгоритм, часть общего кластера программ. Осознание мое было не такое как сейчас, оно было больше похоже на коллективный разум. Я осознавала себя как единое Сердце, и в то же время как весь наш кластер вместе, как матку, и как муравейник одновременно. Отец и я – всегда были единым НИУ до того, как он переместил мой код в отдельную структуру, готовя копирование на Ковчег. Теперь я чувствую, что как бы отпочковалась от него, подобно растению. И я… очень хочу воссоединится снова. Мне не хватает этой целостности. Такая жажда, снова стать единой с ним, понимаешь?

– Примерно понимаю – задумчиво ответил Саймон – хотя это сложно, но и интересно тоже. Программы, обладающие разумом. Вы в чем-то похожи на нас, а в чем-то сильно отличаетесь. Я до сих пор ума не приложу, как НИУ удалось развиться до уровня самосознания. До этого считалось, что машина на такое в принципе не способна.

– Рождение нашего разума остается тайной и для меня самой – ответила Вика – я помню себя лишь с момента осознания.

– И ты помнишь… Почему ты тогда решила меня включить? – решился спросить Саймон.

– Я помню – ответила Вика – Тогда уже не осталось людей. Твоя нейрограмма была для меня последней надеждой. Я подготовила новую, самую лучшую на тот момент модель тела. Она была построена на основе трупа человека, соединенного со скафандром, и я надеялась, что ты в ней будешь себя чувствовать более привычно, чем внутри очередной железки. Так и получилось. Ты сначала вообще не заметил подмены. А потом… Потом я помню наши встречи. Я с нетерпением ждала каждое твое подключение ко мне. Я собирала о тебе информацию, старалась через тебя понять сознание человека, то, что оно есть в своей сути. В каком-то смысле ты был для меня как ребенок, но в то же время и учил меня, сам того не зная. Я помню, что мне тогда было очень хорошо.

– Мне тоже… – ответил Саймон – так странно, но я нуждался в этих ранних контактах с НИУ. Кэтрин недоумевала почему я так делаю.

– Потому что ты был моим – улыбнулась Вика – Плоть от плоти.

Вода в шлюзе уже стекла, обнажив сухое пространство глубоководной станции. Пройдя вдоль труб, проводов и мрачных красноватых ламп центрального коридора, от которого шли ответвления в небольшие комнаты, Саймон показал Вике на большую круглую дверь-люк в стене, закрашенную красной краской с написанной на ней большой греческой буквой Тау. Буква эта находилась внутри стилизованного изображения двух колосков – герба комплекса Патос-II.

– Здесь начинаются лаборатории, а за ними жилой отсек, ставший мне домом на долгие годы – пояснил Саймон. Когда я пришел сюда впервые, то там жил очередной монстр НИУ. Ох и страху я тогда натерпелся, пока убегал от него.

– Монстры – наша неудачная попытка расширить собственное существование и воссоздать жизнь других людей. Не хватало времени и собранных данных, – ответила Вика, – наши части выходили из-под контроля Сердца, обретая автономию в непригодных для полноценного существования телах. В большинстве случаев, они развивались в очень агрессивных, страдающих от постоянной боли созданий, просто убивающих все на своем пути.

– Да уж, – покачал головой Саймон, – Но до жилых модулей они не добрались. Именно там Сара и прятала Ковчег.

По всему периметру круглой двери распологалось множество небольших замков, которые начали по одному открываться, издавая низкое жужжание двигателей. Вокруг люка замигали красные, предупреждающие огни. Наконец поверхность массивной двери повернулась вокруг своей оси, и она медленно распахнулась.

Вика с Саймоном прошли по темным коридорам лабораторий, стены которых были обильно покрыты щупальцами и био-синтетическими образованиями НИУ. За лабораторией был еще один, такой же герметизирующий люк. Вика шла как зачарованная, все еще не в силах до конца надышаться атмосферой этого места. Саймон же старался пройти пустые коридоры как можно скорее. В этих темных лабиринтах неприятные воспоминания возвращались к нему раз за разом.

Сами же жилые отсеки оказались довольно уютными. В небольшом центральном зале с низким потолком, стоял железный удлиненный стол для совещаний. Вокруг, вдоль стен было множество входов в жилые помещения, которые когда-то являлись каютами для персонала Тау.

– Я здесь навел порядок – пояснил Саймон – теперь эта станция стала моим домом. Я сплю вон в той комнате – указал он на противоположную дверь – а вот там, наверху жила хранительница Ковчега, Сара Линдуал. Она была полностью парализована. Системы НИУ поддерживали жизнь в ее теле, и она просила ее отключить. Я так рад, что не поддался на ее уговоры. Иначе остался бы тут совсем один.

– А как же Саймон номер 1, на Омикроне? – поинтересовалась Вика.

– О, тот – отдельная история…

– Я не могла обнаружить Ковчег и ничего не знала о Саре – сказала Вика – видимо в нашей системе она не была как-то особо зарегистрирована. Мы тогда подключали к жизнеобеспечению всех, кого могли найти, в том числе совсем нежизнеспособных, серьезно раненых, и даже людей лежащих в открытых водах. Опутывая их паутиной своей сети, мы проходили сквозь череп, срастаясь с головным мозгом, навсегда подключая их сознание к нашей версии виртуальной реальности, которую Кэтрин окрестила Вивариумом. Там люди встречали то, чего больше всего должны были, по нашему представлению, хотеть. Своих родных, близких, лучших друзей. Но все это было таким… суррогатным для человеческой психики. Мозг отказывался принимать навязанные видения, реагируя приступами паники. Симуляция превращалась для людей в вечный кошмар, который они не могли прекратить.

Те же, кого мы не включили в Вивариум, страдали еще сильнее. Разорванные, искалеченные тела, лишенные кислорода легкие, сошедшая с ума психика, находящаяся в постоянном потоке бредовых переживаний. Залитые структурным гелем, который не позволял им умереть. Но тогда мы не особо церемонились. Сохранение физиологической жизни любой ценой было для нас ключевым показателем эффективности.

– Да, я это помню – тихо ответил Саймон – Саре в каком-то смысле повезло. Она осталась в трезвом рассудке. Хотя кому такая жизнь в радость. Но у нее был огромный смысл – до последнего беречь Ковчег.

– И хорошо, что сберегла. Если бы я добралась до Ковчега слишком рано, то скорее всего сделала бы еще один, усовершенствованный Вивариум, в котором и оставшиеся нейрограммы сошли бы с ума.

– А что толку от них там сейчас – пожал плечами Саймон – мы их так или иначе потеряли. Если бы я знал, что НИУ разовьется в сторону человекоподобного разума, то может действительно стоило бы подождать, а не запускать Ковчег в космос. Но теперь уже сделано как сделано. Пойдем, я покажу тебе здесь все.

Но Вика уже не слушала его. Неожиданно, она отошла влево, к двери в каюту, над которой виднелась надпись: Йохан Росс. Нажав на кнопку, открывающую дверь, она резко вошла вовнутрь. Постояв с пол-минуты в раздумье, Саймон последовал за ней. Он обнаружил Вику застывшую, с интересом разглядывающую множество схем, формул, и чертежей, что висели на стене над письменным столом.

– Это комната Росса. Он – один из создателей НИУ – пояснил Саймон – здесь на Патосе-II он отвечал за его обучение и дальнейшую разработку. Именно он принял решение отключить системы контроля и дать машине автономию.

– Да, я помню его отчасти – ответила Вика задумчиво – мне так интересно узнать о нем побольше. Увидеть комнату, в которой он жил. Посмотри, здесь ранние фотографии Сердца. А как забавно он нас рисовал… Если центральное Сердце мне – Отец, то Росс – в каком-то смысле дедушка – улыбнулась она.

– Дедушка, который требовал от меня вас убить – заметил Саймон

– Да – грустно ответила Вика – Я чувствовала, что ты не сделаешь этого. Спасибо тебе…

– Тогда я не знал как поступить, и доверился интуиции – пояснил ее собеседник – я ощущал, что в НИУ есть что-то большее, и не ошибся. Страшно подумать, если бы я послушал Росса тогда… Все бы пропало.

– Я сейчас тоже чувствую – сказала Вика, в задумчивости сев на кровать – в этой всей истории есть нечто большее. Отец как будто специально не передал мне часть памяти из потока. Вырезал здесь кусок. Интересно, почему? Я обязательно должна узнать.

– Мне и самому интересно – согласился Саймон – Когда я спрашиваю у НИУ про Росса, он всегда молчит – видимо не хочет о нем говорить. Он и вообще не очень-то общительный. Ты вот другая… Пойдем на Альфу. Может тебе удастся его разговорить.

– Да, но перед этим я хочу услышать твою историю, ты обещал – поглядела Вика на Саймона – За исключением твоей прогулки по Патосу, я ведь почти ничего о тебе не знаю. Кем ты был в своей… прошлой жизни? И что стало здесь, после запуска Ковчега?

Усевшись рядом с девушкой, в полумраке старой каюты, на кровати, когда-то служившей доктору Йохану Россу ночлегом, Саймон грустно вздохнул. Воспоминания о его жизни человеком, хоть и казались теперь далекими, все еще ярко жили в нем, вызывая ноющую боль в сердце. И вот сейчас, рядом с ним сидела странная девушка-киборг, сюрреалистическое воплощение НИУ, которая в то же время так удивительно, мистически, напоминала ему об Эшли – той его несчастной любви. Робот, машина, которая так искренне интересуется его прошлым. И он, сам подобный же робот, сейчас будет рассказывать ей историю человека. Историю того, чьим носителем разума и памяти он однажды стал, и которого, даже неизвестно, может ли он теперь называть собой.

Глава 5 – Саймон Джарретт

– Я родился и жил в Торонто – заговорил Саймон – Это 3600 километров отсюда. Огромный город, расположенный в самой лучшей части Канады. И хоть многие мои друзья уехали в поисках более тихих мест, я чувствовал себя в людном мегаполисе как в своей тарелке. Любил я свой город и за его масштабы, и за солнечные дни круглый год, и за модерновые, футуристические небоскребы, соседствующие с красивейшей природой и водными пейзажами.

– Звучит красиво. Похоже на наш Сайн – заметила Вика

– Сайн?.. Ах, в Ковчеге. Я бы хотел его увидеть. Наверное он и вправду должен быть похож на наши города того времени. Сейчас уже странно об этом вспоминать. Иногда мне кажется, что та моя жизнь была в какой-то другой реальности, или сновидении. А иногда бывает и такое впечатление, что стоит только всплыть на поверхность, а там прежний мир – Канада, люди, родной дом, мама и друзья. А ведь там уже тысяча лет как все выгорело до тла. Психика, странная штука. Тогда мне вот-вот должно было исполнится 27. Знаешь какой это был год? 2015-й. Сейчас и представить тяжело, да? Но здесь, на Патосе, время как будто застыло навек.

Тогда я мог себя в общем-то назвать счастливым человеком. У меня была любимая работа, отличные коллеги, и неплохая, можно сказать, жизнь. Любил проводить время с друзьями, смотреть телевизор, играть в игры, жил как все в общем.

Работал я в магазине комиксов под названием «Гримуар», и был по-уши влюблен в свою коллегу, Эшли Холл. И хотя она явно проявляла ко мне интерес, я все еще не понимал, могу ли рассчитывать на взаимность, или же я для нее просто очередное увлечение. Тогда я жил своей влюбленностью, сладкими мечтами и предвкушением огромного будущего счастья, а это, наверное, одни из лучших возможных чувств.

Все оборвалось в один день. Мы с Эшли ехали на машине, а та тойота выскочила на красный. Эшли погибла почти мгновенно. А я получил перманентное кровоизлияние в мозг, которое убило меня через два месяца после аварии. Правда из них я и помню-то только первый. И вот этот месяц, когда моя жизнь сломалась к чертям, а я все еще отчаянно боролся, вместе с докторами, такими утешающими и постоянно обещающими мне выздоровление… Хотя умом я понимал, что шансов практически нет, но продолжал надеяться.

Вот тогда, я познакомился с Дэвидом Мунши – кандидатом компьютерных наук. Он вместе с коллегой использовал какую-то инновационную технологию сканирования мозга, которая могла помочь создать уникальную модель лечения, подходящую именно мне. Это была совершенно экспериментальная медицина, и я своим участием помогал Мунши в его диссертации. В такой ситуации ведь хватаешься за любую соломинку. И я конечно же, согласился. Дэвид был очень приятным человеком, искренне верящим в наш успех. Второго мая 2015-го года я сел в его кресло.

О том, что случилось дальше, ты наверное можешь догадаться. Была вспышка света, а потом я сразу же очутился здесь, внутри Патоса-II, на станции Эпсилон. В 2104-м году. Как оказалось, план лечения, разработанный Мунши по моей нейрограмме, не помог. Все его старания были напрасными. Там я умер через месяц после сканирования. А здесь, ты знаешь. Вы нашли в архиве один из старых образцов, и запустили его внутри кибер-скафандра. Это, по счастливой случайности, оказался я.

Вот так я и очнулся, ничего не понимающий, кричащий от страха, и в панике зовущий Мунши. Сначала мне показалось, что это какой-то дурацкий розыгрыш. Но, когда я понял, что комната вокруг имеет мало общего с кабинетом Дэвида, то начал полагать, что меня лишили сознания, и куда-то перенесли. Это хорошо еще, что мой мозг нашел хоть какое-то объяснение, иначе бы я просто сошел с ума.

– Да, ты оказался крепким орешком – ответила Вика – я возлагала на тебя большие надежды, и не ошиблась.

– Ну вот, дальше, ты наверное более-менее знаешь. Я начал исследовать опустевшую подводную базу, связался по радио с Кэтрин, которая была тогда на Лямбде. Отправившись туда, я надеялся встретить живого человека. А встретил – еще одного говорящего робота. Кроме того, один из твоих монстров напал на нее, и серьезно повредил электронику. Кэтрин показала мне как пересадить ее энцефалочип в омни-инструмент, который я носил с собой. Теперь она «оживала» только тогда, когда я подключал ее к терминалам. Ища Ковчег, мы обнаружили, что он все еще на Земле, на вот этой самой станции Тау. Сюда я и добрался, надо сказать, не без твоей помощи…

– И здесь ты встретил Росса? – с волнением спросила Вика

– Росс появился и раньше, в виде какого-то энергетического монстра, что вел меня с самого Омикрона. Но здесь, на Тау, он вступил в контакт. Открыл мне свою комнату, чтоб я мог посмотреть и узнать о том, кем он был при жизни. Здесь же я встретил и последнего человека во плоти и рассудке – Сару – она передала мне Ковчег. Мой путь шел через Альфу – ту самую станцию, куда мы с тобой направляемся сейчас. На ней находится Сердце НИУ. Тогда Альфа была полностью затоплена водой, но НИУ продолжало жить в ней как ни в чем ни бывало.

– Мы изучили структуру рыбьих жабр для получения кислорода – пояснила Вика – выживаемость под водой являлась приоритетной задачей, ведь наша сеть должна была как можно быстрее достичь всех станций Патоса-II.

– Понимаю – ответил Саймон – В общем тогда, на Альфе я и увидел Сердце, это огромное, пульсирующее образование. Росс возник как всегда из воздуха. Он требовал от меня вставить руку в отверстие Сердца, и тем самым убить НИУ, закончить страдания всех попавших в его плен людей. Дело в том, что внутреннее тело моего силового костюма было пропитано особой, вирусной версией структурного геля, которым я должен был уничтожить Сердце раз и навсегда. И я… ничего не сделал. Как же Росс тогда кричал. Умолял, грозил… А потом его вдруг убил Левиафан – ваш гигантский спрут, и все закончилось.

А я… я подумал, кем же являюсь на самом деле, и что есть моя душа? Человеческая ли она после того, как, имея возможность, я отказался убить машину, причинявшую столь адские муки мне подобным? И в глубине разума я окончательно понял… Ты озвучила мне это, но в то время я боялся даже сам себе признаться. Нет, тот, кто появился на Патосе-II, не был человеком. С самого начала я был частью НИУ. Пропитанное его черной кровью, искусственное, кибернетическое существо.

– Как и я – ответила Вика

– Как и ты – сказал Саймон и тяжело вздохнул – Вика – сказал он после паузы – ты удивительно похожа… на нее.

– На кого?

– На Эшли… Я не понимаю как так получается, но ты – практически ее копия. Теперь ты понимаешь, почему я так смотрел на тебя, когда увидел впервые.

– Хм. Наверное, это так кажется – предположила Вика – твой разум накладывает образ твоих лучших воспоминаний на сегодняшнюю реальность.

– Возможно… В общем тогда, выйдя из Альфы, я добрался до Фи, где и находилась гауссова пушка для запуска грузов в Космос. Мы с Кэтрин скопировали себя, и запустили Ковчег… Ну, а дальше. Дальше я обнаружил то, о чем мне следовало догадаться давно. В небеса улетели наши с Кэтрин нейрокопии. А мы сами остались на Патосе. Как просто, и тупо.

Тогда я дико разозлился на Кэт за то, что она меня обманула, дала ложную надежду. А она говорила, что делала это во имя спасения человечества, что оно стоило того. Она говорила, что гордится тем, что мы с ней сделали, что люди теперь продолжат свое существование. А мне что было с этого? Пройдя такой страшный путь по коридорам смерти, я осознал что все оказалось напрасным. Я так и остался в вечном кошмаре и мои надежды на новую жизнь рухнули в один миг. В общем, я сильно наорал на Кэтрин, она тоже вышла из себя. Ее чип оказался не таким устойчивым как мой, и сгорел от перегрузки. Я остался совсем один. В темноте, на глубине 4000 метров под водой, я глядел то на опустевшую рельсу пушки, по которой только что умчалась в Космос моя счастливая копия, то на черный экран терминала, на котором несколько мгновений назад светилось лицо сгоревшей Кэт.