Текст книги "Человечность (СИ)"

Автор книги: Ainessi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Блэк согласно кивнул, внимательно глядя на нее. А она хотела закричать, хотела зажать себе рот, но тело не подчинялось. Чья-то воля железной рукой удерживала ее от глупостей. Кто-то говорил ее голосом, двигал ее губами. Кто-то слабо улыбнулся и сжал пальцы Ская, нервно и неуверенно. Кто-то играл ее, лучше, чем она сама смогла бы. Она читала про феномен множественных личностей, она многое читала по психологии, но ни одна из книг не описывала того, что происходило с ней сейчас. Вопреки всем исследованиям, она осознавала, что происходит. Она чувствовала себя марионеткой, которую дергают за ниточки, вот только чревовещателя рядом не было.

– Вчера? – Скай казался странно растерянным.

«Вчера Алек с Джейком должны были сбежать, все что я говорила раньше – ложь, кто-то управляет мной», – хотела прокричать она, но голос был тихим и спокойным, а слова – другими:

– Вчера я по расписанию поехала навестить моего подопечного. Однако, ключ не сработал. Я сочла, что причиной могли быть неполадки оборудования, и решила заглянуть к охране, – на белые стены легли красные тени. – Там… там… – она задохнулась и почувствовала, как по щеке сбегает одинокая слеза. – Я упала, а везде была кровь. Я побежала к дороге, но, кажется, мне стало плохо. Я не знаю, что было дальше.

– Вас заметил водитель автобуса, и, так как вы были вся в крови, он вызвал полицию, – успокаивающе произнес Блэк – не Скай! – и погладил ее по щеке, стирая слезы. – Мне жаль, что вам пришлось это пережить, Станислава. Позвольте еще раз предложить вам перевод на мой факультет, а также на полную государственную стипендию. Мне кажется, за этот ужас мы должны вам много большее.

Ректор ободряюще улыбнулся, и кто-то губами Станы улыбнулся ему в ответ.

– От таких предложений невозможно отказаться, – произнесли ее губы.

– Я рад. Выздоравливайте, Станислава.

Он коротко склонил голову в знак прощания и вышел, а Стана почувствовала, как покидает ее чужая стальная воля, а из глаз начинают течь уже ничем и никем не сдерживаемые слезы.

– Хорошо, что ты не стала ему врать, – тихо сказал Скай, обнимая ее и успокаивающе гладя по спине.

Голова больше не протестовала, будто Стане вкатили дозу хорошего обезболивающего. Она всхлипнула, судорожно вцепившись пальцами в плечи мужчины, и отодвинулась.

– Почему?

– Он тебя слушал. Из камер на КПП видео вытащили, их перестрелял твой друг. Джейк, – добавил он, видимо заметив панику в ее глазах. – Он был один, и его так и не нашли.

Стана рухнула на подушки, сжимая пальцами виски. Это был бред.

Она бы поверила в Алека, убивающего охрану. Она бы поверила в них двоих, перестрелявших тех, если им не оставили другого выхода. Но Джейк…

– Я не понимаю, – тихо и жалобно сказала она.

– В его комнатах нашли запрещенное оборудование, Стана. Помнишь девушку, убившую двоих, а потом покончившую с собой? – она кивнула, Скай вздохнул и продолжил, не глядя на него. – Ее контролировал он. И тебя пытался, судя по тому, что вечером, перед поездкой в этот… санаторий, ты искала его, а защита у тебя прыгала, то усиливаясь, то почти пропадая.

– Ты не говорил, – голос дрогнул.

– Она стабилизировалась, когда мы пришли ко мне. А я помнил, как ты в первый раз отреагировала на мои вопросы, и не стал… – он заглянул ей в глаза. – Прости, мне следовало сказать.

– Я… слишком остро реагирую на некоторые вопросы, – забавно, но при взгляде на него она больше не вспоминала тот проклятый сон. Да и Блэк сегодня не вызывал ту ярость, что накрыла ее тогда в библиотеке. – Все в порядке. Скай, на самом деле…

Стана так хотела сказать правду хотя бы ему, но горло свело судорогой. Профессор улыбнулся и погладил ее по голове.

– Все будет хорошо, выздоравливай.

Скай встал и ушел, аккуратно закрыв за собой дверь, а она откинулась на подушку, в полной прострации глядя на потолок. Это было в духе фантастики, причем не новейшей, а древней. Теперь все знают, что такой контроль над чужим сознанием не может быть незаметным. Не может быть постоянным. Это все было просто невозможно, нереально – но это было, это происходило. Прямо сейчас и прямо с ней. И Джейк… верить в то, что ее друг был как-то причастен к тем кошмарным происшествиям в университете Стана отказывалась, но кто мог подбросить в его комнату улики? Кто мог подделать видео на КПП, в конце концов, ведь в то, что Джейк убил охранников, она тоже не верила.

Все было слишком запутано, все было слишком сложно.

Все было слишком страшно.

Пришедший врач осмотрел ее и восхищенно поцокал языком, сказав, что она очень быстро поправляется, и буквально через пару дней будет как новенькая. Забежавшие однокурсники принесли сладостей и фруктов, а ближе к ночи дежурная медсестра притащила огромную охапку вербы и пачку дорогущего чая со вкусом клубники. Записки не прилагалось, но Стана и так знала, от кого, и глупо улыбалась, прижимая к себе черно-белые ветки.

Только засыпая, она поняла, что забыла спросить Ская о самом главном.

Об Алеке.

***

Дни в больнице то ли тянулись невозможно долго, то ли пролетели незаметно – Стана до сих пор не могла решить, какое определение вернее, хотя с тех пор, как ее отпустили, прошла уже неделя. Самая странная неделя в ее жизни. Сперва Скай, забравший ее на машине и в парадной форме. Черт, поглядеть на это представление собралось полбольницы, и медсестрички завистливо вздыхали, а Стана густо краснела и хвостом тащилась за широко улыбающимся профессором, глядя в пол и стараясь не смотреть по сторонам. Потом на пороге общежития ее встретил заискивающе улыбающийся комендант и, косясь на Ланского сообщил, что Станиславе выделены новые комнаты в основном жилом корпусе. И вещи уже перевезли, не извольте беспокоиться, мол, а ключи в секретариате.

Стана тогда ярко представила себе реакцию на Ская работавших в администрации университета дам и позорно сбежала, всучив невинно хлопающему глазками герою сумку. Герой заливисто и обидно ржал ей вслед, но Стана не оборачивалась. В секретариате ей выдали ключи и сообщили о повышении стипендии. В два с лишним раза. Пока девушка собирала мозги в кучку, строгого вида дама сунула ей пачку банкнот с коротким комментарием:

– Больничные.

И заставила расписаться в ведомости. Стана поставила закорючку в указанном месте, приложила палец к сканеру и попыталась сбежать. Ее поймали на входе, вручили объемную спортивную сумку и, наконец, выпустили из на редкость оперативно работающей сегодня обители бюрократии и разврата. Свою новую квартиру Стана нашла сама, она была в разы просторнее и светлее прежней. В выданной ей сумке обнаружилась странная форма, планшет с гербом факультета госуправления и такой же коммуникатор. Еще прилагалась распечатка с инструкцией: форму вне здания факультета не носить, планшет и комм не светить, для включения последних использовать персональные логин-пароль, узнать которые можно у куратора. ФИО куратора не прилагались, зато прилагалось расписание занятий, судя по которому свободных вечеров у девушки больше не предполагалось.

Помимо занятий по профилю в расписании стояли общеобразовательные предметы, ходить на которые надо было со всеми студентами, и Стана всерьез задумалась, сколько из ее однокурсников принадлежали к этому «особому» факультету. И Джейк?

Нет, в это она не верила.

Она сильно удивилась, когда впервые пошла на занятия. С ней здоровались, ее хлопали по плечам те из ее однокурсников, которых она заподозрила бы в последнюю очередь, но все они были в этом корпусе, в этой странной форме. И все встали и вытянулись в струнку, когда в аудиторию в почти такой же форме вошел господин ректор. Лекцию по информационной безопасности Стана тогда слушала вполуха, все больше думая о том, что такое на самом деле факультет госуправления с такими преподавателями, такими лекциями и почти военными порядками.

Сейчас – неделю спустя – все это стало почти привычным. Стана ходила с утра на лекции, обедала, сидела в библиотеке или дома, а потом, закинув на плечо приснопамятную сумку, шла в корпус ноль, как его называли студенты. Переодевалась в черно-белую форму, необычайно ей шедшую, и отправлялась на пары. Экономические и, как ни странно, технические дисциплины вел Блэк. Физподготовку, которая была тут в разы серьезнее, чем у основного курса – Скай, он же занимался с ними математикой и ее производными и грозился учить летать тех, кто рискнет пойти по специализации в летное. Гуманитарные предметы читала не знакомая ей ранее рыжая девушка по имени Юлия. Добила Стану биология и химия. Увидеть здесь за кафедрой знакомое холеное лицо с раскосыми глазами и высокомерно поджатыми тонкими губами было для нее настоящим шоком, но госпожа Осаки ничуть не удивилась – лишь слегка кивнула своей новой-старой студентке.

Учиться на госуправлении было тяжело. Потоки информации просто вываливались на них, предполагалось, что структурировать ее и разбираться студенты должны сами. Спрашивать при этом предпочитали по дополнительным, вообще не освещенным на установочном курсе лекций темам. Стана корпела над книгами и выматывалась до седьмого пота в тренажерном зале. Утаскивал ее оттуда Скай. За полночь и, как правило, на руках: ходить Стана была уже не в состоянии. В такие дни они пили чай и разговаривали обо всем на свете. Порой Стана ловила себя на том, что в этих разговорах начинает цитировать собственные сны, а Скай тогда становился странно печален. В его глазах появлялось выражение затаенной боли, и, вскоре, он сворачивал беседу и сбегал спать. Стане это не нравилось, но контролировать такие свои «озарения» она не могла. Как и рассказать Скаю правду о случившемся, горло пересыхало, его сводило, она начинала кашлять. Однажды, Стана даже потеряла сознание.

Она не могла говорить о попытке вытащить Алека. Она не могла говорить о самом Алеке. Она не могла говорить о своих снах. В последнем Стана была не уверена, но именно это – не хотелось и пробовать. Она усиленно пыталась забыть и о кошмарах, и об их содержании, благо жуткие сны прекратились и возвращаться, вроде бы не планировали.

Стана вздохнула, натягивая водолазку, и, накинув на плечи пиджак, пошла в аудиторию. Сегодня по расписанию была микробиология. И снова – «модификация человека». Эта тема преследовала ее. Она уселась в самом центре первого ряда и достала планшет. Госпожа Осаки сосредоточенно подключала проектор, студенты шумели и обсуждали грядущую аттестацию, но, когда профессор выпрямилась и встала за кафедру, все разговоры, как по волшебству, стихли.

– Уважаемые студенты, – тон был почти торжественным. – Профессор Блэк сделал нам настоящий подарок! Он передал нам часть материалов по исследованиям, проводившимся над модификантами первого поколения. Эти записи были доступны лишь членам академии наук. Теперь мы также сможем увидеть и изучить их. Это великолепный шанс, и я надеюсь, что вы его не упустите.

Она щелкнула кнопкой. Стало темно, единственным пятном света была проекция на стене, с которой на них смотрело сосредоточенное и спокойное лицо Блэка. Тот смотрел не в камеру, куда-то ниже. Потом он отступил на шаг и поднял глаза:

– День тридцать второй, – скучающе произнес он. – Показатели жизнедеятельности объекта в пределах нормы. Возможности модификации снижены. Разум сохранен, – ректор коротко усмехнулся. – Был, по крайней мере. Включай! – приказал он кому-то.

Камера отъехала. Стана увидела смутно знакомую комнату, посреди которой стоял операционный стол и какие-то приборы. Она узнала систему мониторинга жизнеобеспечения, но эта выглядела куда как более навороченной, чем та, что стояла у нее в палате. От приборов тянулись провода и полые трубки.

Камера развернулась: на столе был привязан-прикован человек – ремни чередовались с металлическими скобами. Он выглядел исхудавшим. Обритую наголо голову удерживала сложная конструкция из ремней, к вискам и груди были прикреплены электроды. По венам в его руках тянулись стройные ряды игл, к которым и вели те полые трубки. Спиной к камере стоял мужчина в белом халате и шлеме. Мужчина повел рукой, будто отодвигая невидимую занавеску, и система жизнеобеспечения ожила: замигали лампочки, что-то зашумело, а по трубкам потекли десятки разноцветных жидкостей.

Прикованного мужчину выгнуло, подбросило. Ремни затрещали.

Стана, зажав рот руками, смотрела, как его бьют судороги, как он стонет, рычит, периодически бессильно опадая на стол. В такие моменты он казался сломанной куклой, но миг покоя – и все повторялось заново.

– Отключи, – бросил холодный голос Блэка.

И Стана помнила его. Этот голос. Это слово.

Она зажмурилась. Это был сон, это был просто сон.

Этого не могло происходить.

– Живучий, – восхищенно протянул второй знакомый голос.

Стана открыла глаза: мужчина в белом халате подошел к операционному столу и стягивал шлем, глядя на подопытного, губы которого кривила то ли усмешка, то ли гримаса боли.

– Да, – сухо бросил Блэк и вошел в кадр.

На нем были хирургические перчатки, в руке он держал скальпель. Стана закусила губу, чтобы не закричать. Блэк провел скальпелем по груди прикованного человека, но крови из разреза не потекло – только какая-то странная черная жидкость, переливающаяся на свету всеми цветами радуги.

– Как вы можете видеть, организм объекта отторгает введенные седативные препараты и стремится избавиться от них при любой возможности.

Рана начала срастаться на глазах, напоследок выплеснулась тонкая струйка крови. Блэк стер ее пальцами – под красными разводами была ровная, нетронутая кожа. Мужчина, снявший шлем радостно заржал.

– А так? – спросил он, нажимая на какую-то кнопку.

И развернулся лицом к камере.

Стана почувствовала, как задрожали руки, а из глаз потекли слезы. Она знала это лицо. Она знала эти невозможно синие глаза. Она знала эти губы, только обычно они не презрительно кривились, как сейчас, а улыбались – весело и нежно.

Она закрыла глаза, сползая по стулу. Она не дышала – не могла дышать. Она больше не плакала – слезы кончились. Ей хотелось умереть, ей хотелось проснуться, потому что это просто не могло быть правдой.

Потому что Джейк – ее Джейк – не мог быть таким.

– Нет, ну какой же живучий, – насмешливо произнес Джейк в кадре. – О, очнулся, надо же.

Стана бросила взгляд на экран: Блэк небрежно выдергивал иглы, разрывая кожу. Из ранок сочилась все та же черная жидкость. Джейк стоял в изголовье и глумливо улыбался, глядя в лицо подопытного, который часто и поверхностно дышал.

– Су-ка… – по слогам прошелестел на грани слышимости механический голос.

– Блэк, оно разговаривает!

Она была почти счастлива, что ее друг пропал, потому что она не смогла бы находиться рядом с ним после этого видео. Она почти жалела, что он пропал, потому что ей хотелось убить его своими руками.

– Отойди.

Строгий приказ ректора заставил Джейка отшагнуть в сторону. Камера задвигалась, приближаясь к лицу «объекта». Правильные черты, впалые щеки, изящно очерченные потрескавшиеся губы.

– Что еще скажешь, тварь? – бросил за кадром Джейк.

– Вы… сдох… – прикованный закашлялся. – Сдох-не-те…

– Как видите, разум сохранен, – равнодушно констатировал Блэк.

Раздавшийся скрипучий смех прошелся по нервам наждаком. Стана почувствовала, как по телу бегут мурашки и обхватила себя руками. Стало холодно, сердце пропускало удары, ее била крупная дрожь. «Объект» закашлялся, пошевелился, а потом густые темные ресницы разошлись, и Стана взглянула в такие знакомые серо-стальные глаза.

Последним, что она видела, было встревоженное лицо метнувшейся к ней госпожи Осаки, а потом сознание заволокла милосердная тьма.

========== Акт пятнадцатый – Alienatio mentis (Помрачение ума) ==========

Вы не хотите мне внимать?

Не стану, дети, спорить с вами.

Чёрт стар, и чтоб его понять

Должны состариться вы сами.

(Иоганн Вольфганг фон Гёте «Фауст»)

Ей снился сон: она смотрела в зеркало и видела чужое лицо, лицо Алека. Она улыбнулась – и он улыбнулся вместе с ней, а может быть ей. Она повернулась и пошла в комнату.

Мышцы ныли и судорожно сокращались. От силы с десяток метров прошла, а чувствует себя так, будто пробежала многокилометровый кросс. Она вздохнула, опускаясь на диван и вгрызаясь в опостылевший гематоген. Слишком сладкий, приторный, но это самое питательное из того, что она нашла в этом доме.

Дом… он был враждебным сам по себе. Наверное, ее мучители подбирали специально. Электроники по минимуму, а та, что есть – тупая, как пробка. Механические запоры, старые кондиционеры вместо современных систем климат-контроля. И ничего, имеющего доступ к сети.

Не выбраться. И даже не узнать, что происходит.

Но недавно у нее появилась надежда. Надежда носила модные пальто и красивые сапожки. Надежда – в лице ее ангела – смотрела на нее с отчаянием и жалела, жалела, жалела. Ее ангел хотела ей помочь. Черт, только Бог знал, как она нуждалась в помощи. И только она знала – в какой.

Она посмотрела на часы. Настенные, механические. Настоящий антиквариат. Но время показывали, и пока этого было довольно. Пока.

Она улыбнулась, залпом допивая коктейль и устраиваясь на диване удобнее. Номер был давно и неоднократно отрепетирован, но по опыту она знала, что достоверность не бывает излишней. Ей нужна была жалость ангела, но еще больше ей нужно было ее доверие. Ведь стоит ей на миг усомниться – и это может все испортить.

Проверка системы.

Синтезатор речи – семьдесят девять процентов. Механические повреждения, процесс восстановления активен.

Мелкая моторика – шестьдесят восемь процентов. Процесс восстановления активен.

Для продолжения сбора данных требуется синхронизация. Продолжить?

Нет.

В гостиной, как всегда, было тихо и сумрачно, она лежала на диване, и перед ее закрытыми глазами скользили окна с настройками.

Слух – восемьдесят процентов. Дальнейшая загрузка может привести к непредвиденным ошибкам. Запустить процесс восстановления? Да.

Зрение – сорок восемь процентов. Ошибка соединения, модуль поврежден, требуется сервисное обслуживание. Недостаточно ресурсов для самостоятельного восстановления работоспособности.

Двигательная активность – пятьдесят четыре процента. Механические повреждения модуля. Рекомендуется восстановление до порогового значения.

Синхронизация.

Мелкие иголочки боли вонзились в тело. Боль растекалась по венам, прошивала все мышцы и все органы. Она едва сдержала стон. Так было надо. Чтобы выжить, чтобы жить.

Чтобы отомстить.

Она шептала это, повторяла раз за разом одними губами. Даже когда пришла ее ангел – она не сразу смогла остановиться. Боль отступила. Она села и открыла глаза, глядя в свое собственное лицо.

– Здравствуй, – сказала она своим-чужим голосом.

Слова ободрали горло, прокатились волной дрожи по груди и спине. Она с трудом поднялась. Отрепетированным движением попыталась скинуть все со стола и упала сама, внимательно отслеживая реакцию своего ангела. Перед глазами мелькали проценты. Какова вероятность того, что системы анализа данных работают корректно? Какова вероятность того, что пострадало только тело?

Недостаточно данных для анализа. Скорректируйте и повторите запрос.

Она встала.

– Извини, – прохрипела она и натужно откашлялась. – Пить я, кажется, разучился.

Стоять было больнее всего, в пояснице пылал пожар, огоньки от которого разбегались по всему телу. Она осторожно опустилась обратно на диван и запустила имитатор личности, прощупывая защиту ее милого, любимого ангела.

Внешнее подключение – чисто и пусто. Какая доверчивая девочка. Синхронизация? Да.

Осталось девяносто пять процентов.

Осталось восемьдесят процентов.

Осталось пятьдесят четыре процента.

Внимание! Обнаружено несанкционированное подключение!

Чужая защита активировалась, виски пронзили иглы резкой боли. Она скривилась, а пальцы судорожно сжались на подушке. Ткань опасно затрещала.

«Я знаю форму боли»…

Ангел кудахтала что-то рядом, а она сосредоточенно уничтожала присосавшиеся к ней жадные щупальца чужой поделки.

– Надо… спать… – еле слышно процедила она сквозь сжатые зубы.

Программа деактивирована.

Пальцы разжались и расслабились.

Процесс синхронизации перезапущен.

Осталось пятьдесят процентов.

Тридцать… двадцать… десять…

Осталось пять процентов.

Она открыла глаза – ее ангела не было рядом, откуда-то сверху доносились шорохи. Она скривилась, но поднялась с тихим стоном. С каждым движением возвращалась боль. Мозг, отвыкший работать в многопоточном режиме, пытался переключаться, но запреты возвращали его к главному. К ее ангелу.

Она поднялась по лестнице и заглянула в спальню: ее ангел стояла посреди комнаты с бумагами в руках.

– Читай, если хочешь.

Два процента.

Ангел вздрогнула и развернулась, едва сдержав изумленный вздох. Спросила:

– Что у тебя с голосом?

Программа имитации запущена.

Остался один процент.

– Ясно, – неизвестно к чему произнесла ее ангел, встала и успела сделать два шага, прежде чем ее повело в сторону.

Синхронизация завершена.

Она сорвалась с места и метнулась к ней, подхватывая ее и легко удерживая. Ангел обмякла в ее руках, и она довольно улыбнулась, прижимаясь лбом к ее плечу. Полдела было сделано.

Она с трудом оттащила ее вниз: каждое движение сопровождали всплески нестерпимой боли. Хотелось лечь и умереть, но она шла, шла, шла. Шаг за шагом, пока не сгрузила свою драгоценную ношу на диван и не растянулась рядом, обхватывая ее голову пальцами.

– Не сопротивляйся, девочка, – хрипло шепнула она, прежде чем погрузиться в чужую жизнь.

Идет процесс компиляции.

Компиляция завершена.

Внимание! Данная версия системы…

Отмена.

– Да заводись же ты…

Программа имитации установлена.

Подключение к сети: скорость… Сохранить настройки? Да.

Внешнее хранилище: объем памяти… Сохранить настройки? Да.

Программа защиты установлена.

Программа защиты установлена.

Программа шифрования установлена.

Завершить сеанс? Да.

Она встала и, насвистывая, пошла на кухню, остановившись у аптечки и забрав с собой половину ее содержимого. Когда ангел очнется, ей будет очень плохо.

Но это было необходимо.

Она взглянула в глаза своего-чужого отражения в вытяжке и улыбнулась, насмешливо сощурившись

Она сделает все, что необходимо, чтобы выжить.

Чтобы выбраться отсюда.

Чтобы убить его.

– Что с ней? – голос доносился откуда-то издалека.

Стана попыталась открыть глаза, но веки будто налились свинцом и не поддавались. Она жалобно застонала.

– Кажется, приходит в себя.

Она знала этот голос, он принадлежал человеку, которого она отныне будет ненавидеть, равно как и ее бывшего друга.

– Я спросил тебя, что с ней?

И этот голос она тоже знала.

«Спаси ее, мой милый рыцарь», – прошептал кто-то в ее сознании.

– Кто ты? – она даже не осознавала, что сказала это вслух.

«Мефистофель, конечно же», – ее персонифицированная шизофрения рассмеялась.

– Стана, что с тобой? – Скай склонился так низко, что девушка почувствовала его дыхание у себя на лице и аромат его одеколона.

– Пепел, – прошептала Стана.

Перед глазами возник образ: низкое, давящее серое небо, почти желтые облака и невыносимый запах гари.

«Нет, милая, нет, – голос в ее голове возмущенно закашлялся. – Этого тебе видеть не надо. Спи».

Стана закрыла глаза и провалилась в сон.

***

Проснулась она в своей постели. Блека со Скаем рядом не было, зато в глубоком кресле с книгой в руках сидела та, кого она меньше всего ожидала здесь увидеть – профессор Осаки. То ли увидев, что Стана открыла глаза, то ли просто почувствовав на себе ее взгляд, женщина отложила книгу, встала и пересела на край кровати, скупо улыбаясь.

– Как вы себя чувствуете, Станислава?

Голос был сухим и равнодушным. Госпожа Осаки неукоснительно следовала правилам хорошего тона, но не считала нужным даже делать вид, что это ее хоть сколько-нибудь волнует.

– Хорошо, спасибо.

Стана действительно чувствовала себя хорошо, ну, если не считать накатывающего ужаса при воспоминаниях о вчерашнем дне. И отвращения. И понимания, что она не может, просто не может смотреть в их глаза. В памяти всплыл отчаянный взгляд распятого на операционном столе Алека, она судорожно сглотнула. К горлу подкатывала тошнота. То, что им показали было отвратительно. Это было не исследование – простая пытка. И поступать так с живым, чувствующим, находящимся в сознании человеком…

– Вы меня совсем не слушаете, Станислава, – профессор чуть повысила голос, и Стана вздрогнула от неожиданности. – Вам стало дурно всего лишь от обучающего фильма? Как же вы планировали работать на ниве микробиологии?

Надо было соврать. Надо было ответить «правильно», но она просто больше не могла врать и делать вид, что все в порядке. То выражение серых глаз, то презрение, которое в них было: к своим мучителям, к тем, кто это увидит, ко всему человечеству – оно что-то в ней сломало. Или просто оголило нервы и чувства.

– Я не планировала пытать людей.

Госпожа Осаки рассмеялась, легко и радостно, с каким-то непонятным девушке облегчением.

– Ей-Богу, Станислава, слышать это от вас, зная, как вы относитесь к модификантам… – девушка попыталась вложить во взгляд всю свою ненависть, и, кажется, ей это удалось: профессор замолчала. Но, ласково улыбнувшись, накрыла ее ладонь своей и продолжила. – Милая, разумеется, это не афишируется. Не сейчас, еще рано, но вам следует знать: существа с модификацией свыше семидесяти процентов, не прошедшие психологическое тестирование, уже пять лет как не считаются людьми. Это машины, Станислава. Роботы, если пожелаете, киборги, но никак не люди.

Мысли путались, наверное, именно это состояние раньше называли: «Как обухом по голове». Стана чувствовала себя так, как будто ее действительно чем-то ударили. Смешно: она столько лет убеждала всех, что модификанты не люди, а теперь, когда кто-то другой это подтвердил – ей хотелось кричать. Хотелось орать в голос, что это не правда.

Ярко вспомнился вчерашний сон-видение. Черт, если это правда, то сколько из того, что она чувствует сейчас, принадлежит ей, а сколько навязанные Алеком мысли и чувства? Она была им, в этих своих снах – понимание пришло легко и также легко улеглось среди прочих констант-аксиом, живших в ее сознании. Но… она ведь действительно была им. И его ощущения, мысли, восприятие, они были человеческими. В большей, а не меньшей степени. Разницы-то: ей, чтобы посмотреть почту надо было протянуть руку и включить комм, а ему – подумать.

Стана открыла рот, чтобы сказать все это профессору Осаки. Это было так важно, убедить ее в собственной правоте, заставить понять, что «человечность» – это не просто жизнь в том же теле, в котором ты родился, что ее нельзя определить никакими тестами. Но слова, вырывающиеся изо рта, ей опять не принадлежали.

– Вы правы, профессор, – она почувствовала, как сократились мышцы лица. Улыбка или оскал? – Я просто никогда не думала, что мое личное отношение к модам может быть так близко к прописной истине. Вчера я была потрясена скорее участием Джейка, ведь мы… – голос дрогнул. «Я ненавижу его», – подумала Стана. – Мы были близки, – сказал кто-то ее голосом.

– Джейк воспитанник и ассистент господина ректора уже более десяти лет, Станислава, – госпожа Осаки вздохнула. – Мы все потрясены его преда…

Профессор замолчала резко, оборвав себя на полуслове, торопливо распрощалась и ушла, почти сбежала. «Предательством», – хотела она сказать? Стана не знала точно, но была почти уверена. Джейк предатель и палач. Скай человек только до тех пор, пока проходит нужные тесты. Блэк – герой и уважаемый член академии наук. Она сама –жертва обстоятельств, которой прочат большое будущее. А еще она – послушная запрограммированная кукла в руках бездушной машины с процентом модификации выше семидесяти.

Стане вспомнился рассказ Алека: мод, второе поколение, тридцать пять процентов – и она рассмеялась, до слез и икоты, как безумная. «Слишком маленький процент модификации», да? Интересно, в его рассказах ей было хоть слово правды? Да и вообще, есть ли хоть кто-то, не лгавший ей в последний год? Джейк, помощник Блэка уже десять лет. Понятно, почему у него не было друзей среди студентов, почему он спал на парах и редко на них ходил. Алек – ну, про него она уже вспоминала. Скай. Интересно, а он ей в чем соврал? И кто та женщина, из-за портрета которой он был готов ее убить, женщина, которую она видела в насланных Алеком снах?

Одни вопросы и никаких ответов.

Стана с тяжелым вздохом поднялась с постели, оделась и пошла в библиотеку. Ей надо было отвлечься, надо было перестать думать о том фантастическом бреде, в который невесть когда, превратилась ее жизнь.

В обители книжной мудрости было пустынно. Стана набрала с десяток томов и забилась в самый темный угол, погружаясь в чтение. Повествование было на редкость унылым: герои куда-то шли, что-то делали, влюблялись и умирали – а ей упорно вспоминались сны и мемуары военных, которые делали все то же самое, но в их исполнении это было реальным. Что значат чувства персонажей книг, тех кого никогда не существовало, в сравнении с людьми, потерявшими все, но продолжавшими стоять против мира? Не ради того, чтобы выжить – ради того, чтобы выжили другие.

Стане вспомнился отчим и его горькая улыбка, когда мамы не было рядом, когда он смотрел на нее, маленькую глупенькую девочку, бегающую к нему с охапками цветов и поломавшимися кукольными машинками. Что потерял он на этой войне? К кому не смог вернуться? Кого он видел на месте ее матери, когда убивал ее?

Она никогда раньше не могла найти для него оправданий, но сейчас была удивительно близка к тому, чтобы понять. И простить. Просто, потому что раньше она никогда не осознавала глубину их отчаяния, их боли, их безумия. Мир выжил, они выжили, но ничего больше не осталось. Закончилась война, а умели ли они просто жить и не радоваться каждому рассвету, а не замечать их, как что-то обычное, не заслуживающего внимания? Отчего-то казалось, что не умели. Что война кончилась для всех, кроме них. Потому что они навсегда остались в ней, борясь за каждый вздох и не понимая, как смеют безмятежно радоваться жизни все остальные, тех кого этот вечный бой задел краем и выпустил без потерь.

Стана отложила книгу и легла на стол, на свои собственные сложенные руки. Осознавать такую очевидную и такую неожиданную истину было болезненно. Понимать, что добрый десяток с лишним лет проклинала человека, которому, наверное, от его поступка было еще хуже, чем ей – невыносимо. Девушка достала планшет и быстро, чтобы не передумать, написала запрос в социальную службу на свидание с осужденным за убийство ее матери. Приложила палец к сканеру, подтверждая личность, и нажала «отправить». Письмо улетело с тихим писком, а Стана все потерянно смотрела на светящийся экран, понимая, что у нее, скорее всего, не хватит смелости поехать туда и взглянуть отчиму в глаза.