Текст книги "Человечность (СИ)"

Автор книги: Ainessi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Отмер он лишь спустя пару минут: быстрым отточенным движением поставил чашку и захохотал, сложившись пополам. Да так заразительно, что Стана засмеялась сама, сгрузив свою ношу на диван и рухнув следом за ней. Какие-то банки, бутылки, чтобы поставить ветки в воду, они искали вместе. Облазали все шкафы, но нашли и разместили. А потом все-таки уселись пить чай посреди этого импровизированного леса, и тонкий аромат жасмина и ванили мешался с запахом вербы.

В этот миг, растянувшийся в вечность, Стана забыла про все. Она просто смеялась, торопливо глотала кипяток и строила страшные гримасы, вызывая смех у сидящего рядом мужчины. Она осталась на ночь – она не смогла не остаться. Но Скай был джентльменом, и уступил ей диван, сбежав спать в кабинет, лишь напоследок чмокнул ее куда-то в макушку и растрепал волосы.

Он был настоящим героем, принцем из сказки практически. Честным и благородным.

Но, засыпая в одиночестве среди догорающих свечей и черно-белых пушистых веток, Стана об этом почти жалела.

Ей снился сон: мир вокруг был окрашен в красный. Багровые тени метались по стенам, алые отблески неровно ложились на окна, мебель, держащие ее чьи-то руки. Она зарычала и рванулась, но чужая хватка оказалась крепкой.

На периферии сознания выла тревожная сирена, перед глазами мелькали сообщения о критических ошибках. Мелькали – и пропадали, скрытые алым маревом.

Руки у нее на груди сжались крепче, предвосхищая ее рывок. Она отчаянно завыла, дергаясь, пытаясь освободиться от этой хватки. Искры разума вспыхивали – ошибка, ошибка, критическое состояние системы – и гасли, и тогда проснувшийся зверь поднимал свою голову и требовал крови. Этот зверь жил внутри нее, трогал ее вещи, говорил ее голосом. Этот зверь не умел думать. Только ненавидеть и убивать.

Требуется перезагрузка.

Темнота.

Алые сполохи, похожие на пламя. Багровые тени, как лужи крови.

Она метнулась: вперед, вниз и вбок – высвобождаясь из чужих рук, уходя от новой попытки поймать ее. Отскочила к стене.

Ошибка. Обнаружено несертифицированное программное обеспечение. Выполняется удаление. Критическое состояние системы.

В голове прояснилось, она сжала ладонями виски, и фигура напротив нее чуть расслабилась. Он передумал ее ловить? Она улыбнулась и хихикнула, потом засмеялась дольше и громче, чувствуя, как из глубины души поднимается волна опаляющей, жаркой ярости.

Они сделали ей больно. Они заплатят.

Кто – «они»?

Удаление завершено. Требуется обновление системы.

На периферии зрения что-то шевельнулось, и она отреагировала раньше, чем успела осознать, что делает. Кулак врезался в чей-то живот, заныли отбитые костяшки. Локтем в затылок, потом вцепиться туда же пальцами, швыряя чье-то тело на пол, и кинуться сверху, погружая пальцы в незащищенную шею. Рвануть, чувствуя, как поддается плоть с влажным, чавкающим звуком, и отшвырнуть от себя, вытирая кровь с пальцев о чужую рубашку.

Синхронизация завершена, система готова к работе.

Разум вернулся, алые тени испарились, будто их и не было. Она вздрогнула, глядя на свою ладонь, на грудь мужчины, неподвижно лежащего под ней, щедро залитую кровью, будто вишневым соком. Она смотрела на разорванное горло, и из глубин живота рвался на волю крик ужаса. Внутренности скрутило тугим узлом, рот наполнился тягучей предрвотной слюной.

Она тяжело сглотнула и посмотрела в лицо своей жертвы.

И закричала.

Скай смотрел на нее, и его глаза были еще живы, кровь пузырилась в страшной ране, выплескиваясь небольшими порциями с каждым ударом сердца. Кровь стекала на пол, капли стучали, отсчитывая ход времени.

Кап – она больше не пузырится.

Кап – струйка иссякает.

Кап – останавливается взгляд.

Она кричала. Долго, страшно – но никто не отзывался, никто не приходил. Она обнимала его, баюкала мертвое тело в своих руках, прижимала к груди. Он был легким, в его глазах была пустота, но ее не должно было там быть. Ведь она была рядом, ведь они были вместе, а там, где есть они – нет пустоты.

Лучик закатного солнца скользнул по его лицу, но глаза – пустые глаза – не захотели светится подобно ему. В них не было понимания. В них не было любви. В них не было даже страха, хотя сошел бы и он. В них было пусто. Скай, Скай, что с тобой, ты же знаешь, что я боюсь пустоты еще больше, чем людей?

– Скай, улыбнись мне…

У него всегда были слишком бледные губы, а она смеялась и утверждала, что в трупной синюшности не может быть эстетики. Она погрузила пальцы в лужу, натекшую на пол, и провела ими по его губам. Красный – красивый цвет. Пол был красным. И стены. И обивка белого дивана – тоже красная. Так и раньше бывало, но отчего-то не вспоминалось – когда.

Теперь так было и будет всегда.

Она рассмеялась, и эхо гулко разнесло ее смех по комнате.

Он говорил, что красный цвет слишком агрессивный, но сейчас он успокаивал, а вот зеленые пятна деревьев за окном наоборот раздражали. Ей хотелось выкрасить и их, но нигде не хватит краски на весь мир. Что же делать?

Ответ пришел неожиданно, от переизбытка чувств она страстно поцеловала ледяные губы Ская и уложила его на пол, осторожно, ласково.

Влажные пальцы прошлись по оконному стеклу, оставляя неяркий след. Скай… у него уже не хватит крови, чтобы выкрасить это стекло в красный.

Но есть ведь еще и она, верно?

Ногти легко вонзились в кожу на запястье, а боль на миг окрасила мир алой дымкой. А где зверь? Почему его нет? Почему ей так страшно и так больно?

Она затрясла головой: это было слишком сложно и ей не хотелось об этом думать. Хотелось покрасить окно, но кровь из вены текла слишком медленно и неохотно.

– Это ничего, любимый!

Она знала, как сделать это быстрее. Она повернулась к окну и вцепилась пальцами в собственное горло. У нее в школе было плохо с биологией, но она знала, что из ран на шее кровь бьет фонтаном.

Это все ради него. Ради них.

Они здесь, а значит – здесь не будет пустоты.

Вспышка боли окрасила мир алым, а потом он налился чернотой, и она едва успела нащупать ледяную ладонь Ская. Это ничего, что мир черный, главное – они будут.

Она еще успела подумать, что неровно выкрашенные в алый их красной кровью стены можно оставить пустоте.

И умерла.

Сердце бешено колотилось. Рассвет окрасил белые стены в розовый, и это был почти красный – тот самый жуткий цвет из ее сна. Стана закрыла лицо руками и разрыдалась, громко, сильно, до икоты и неразборчивых то ли всхлипов, то ли проклятий.

Кошмар был хуже, много хуже, чем все ее предыдущие сны. Страшнее и сильнее. Она не знала, как будет смотреть на собственные руки без истерики. Прижатые к лицу ладони намокли, и снова вспомнился сон, кровь, стекающая с пальцев, по запястьям. Так много крови…

Она беззвучно закричала, вцепившись в одеяло до побелевших костяшек пальцев. Тело били судороги, ужас сковывал, сердце пропускало удары и бешено стучало, пытаясь нагнать само себя.

– Стана, – кто-то вцепился ей в плечо, кто-то звал ее по имени, но звуки доносились глухо, будто издалека. – Стана!

Она открыла глаза и заорала в голос, увидев нависшее над ней лицо. Сон снова ожил, но теперь он был реален. Глаза Ская, губы Ская…

Разорванное горло и кровь, кровь, кровь.

Стана захлебывалась рыданиями, и ощущение объятий, ощущение его рук, обхвативших ее, удерживающих – только усиливало истерику, ведь ее сон начинался точно так же, и Скай, кажется, это понял. Он отпустил ее и куда-то ушел, вернувшись спустя мгновение со стаканом воды. Немного успокоившаяся девушка взяла его с благодарственным кивком, попыталась отпить, но зубы клацали по краю, а в рот не попало ни капли – только футболку забрызгала.

Профессор забрал у нее стакан и поставил его на столик, усаживаясь прямо на пол рядом с диваном. Он ничего не говорил, просто смотрел тяжелым, немигающим взглядом, пока она, силясь справится с собой, косилась на него и тут же отводила глаза, кусая кулак, сдерживая приступы накатывающей истерики.

– Извините, – хрипло шепнула она спустя то ли мгновение, то ли час. – Я… я сейчас уйду, просто…

Стана попыталась встать, но ей на плечо легла тяжелая рука и придавила девушку к подушке.

– Лежать, – коротко бросил Скай, и она подчинилась.

Привычно ныли виски, кошмары всегда оставляли ей чувство опустошенности и головную боль. Стана поморщилась и перевернулась на живот, обнимая подушку. Профессор так и сидел на полу, спиной к ней, привалившись к дивану. Стане был виден затылок и часть лица: щека, ресницы, кончик носа. Его глаза были закрыты, по выступающим желвакам можно было легко догадаться, что он сжал зубы.

– Что тебе снилось?

Он даже не обернулся, как будто спросил сам у себя. Девушку соблазняло отмолчаться, но он слишком много для нее сделал, чтобы так его игнорировать.

– Кошмары. Со мной бывает, ничего страшного, – она замялась. – Ну, то есть, страшно, конечно, но… я привыкла.

Скай запрокинул голову назад и провел руками по лицу. Глухо застонал.

– Стана. Что. Конкретно. Тебе. Снилось?

Интонация, с которой он это произнес, металл в его голосе, заставили ее вздрогнуть и сесть. Теперь она смотрела на него сверху вниз, и эта поза чем-то напоминала часть этого проклятого сна: его голова у нее на коленях, перепачканные кровью пальцы на губах.

– Я не помню! – взвизгнула она, убеждая в этом то ли его, то ли саму себя.

Он встал и навис над ней, упираясь руками в спинку дивана по обе стороны от ее плеч. Под его тяжелым взглядом девушке хотелось исчезнуть, раствориться, только не видеть больше этот расплавленный, обжигающий металл, не чувствовать себя так, как будто он заживо сдирает с нее кожу маленькими кусочками.

– Ты говорила во сне, Стана, – его шепот был слишком интимным, слишком проникновенным. Она зажала уши, но все равно слышала этот обманчиво ласковый голос. – Ты звала меня. Что тебе снилось, Стана?

Тело била крупная дрожь, во рту появился металлический привкус крови: кажется, она прокусила губу. Стана вжалась в диван, отрицательно мотая головой, но Скай не уходил, напротив, он наклонился ниже и взял ее за подбородок, принуждая смотреть в глаза. Она зажмурилась, часто и поверхностно дыша. Так легко заработать гипервентиляцию, но это не пугало, ведь потерять сознание сейчас было бы высшим благом. Темнота не приходила. Как назло.

– Твоя смерть, – еле слышно шепнула она.

Тишина стала абсолютной. Стана слышала биение собственного сердца, частое-частое, слышала свое дыхание. И ни звука от нависающего над ней мужчины. Скай молчал. Скай смотрел не на нее даже, в стену. Пальцы, удерживающие ее лицо, разжались, рука безвольно повисла.

«Спаси меня, Скай»…

А мгновением спустя он с присвистом втянул воздух и – она не заметила даже намека на движение – впечатал кулак в стену над ее головой. Стана жалобно вскрикнула, сжимаясь в комок, но Ская уже не было, ни над ней, ни, даже, рядом. Профессор ушел, оставив ее дрожать от страха, пытаясь осознать, что именно только что произошло. Только мысли путались, и остатков сознания хватило растянуться на диване, завернуться в плед и закрыть глаза, уплывая в чудесный мир сна без сновидений.

Где не было ни боли, ни Ская, ни этого отвратительного цвета.

Алого.

========== Акт тринадцатый – Metus, dolor, mors ac formidines (Страх, боль, смерть и ужас) ==========

Вот мысль, которой весь я предан,

Итог всего, что ум скопил:

Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,

Жизнь и свободу заслужил.

(Иоганн Вольфганг фон Гёте «Фауст»)

Стана проснулась, ощущая себя на редкость отдохнувшей и полной сил. Паника и боль отступили, а кошмар казался таким далеким и нереальным, будто все это снилось давно и не ей. Даже память о случившемся после ее первого пробуждения подернулась дымкой: теперь мысли о Скае вызывали не страх, а недоумение. Что произошло, она так и не понимала. Нет, была у нее, конечно, пара предположений, но слишком сложно судить, насколько они далеки от истины. Или насколько близки.

Вспоминая его реакцию, его побег, она также вспоминала их давний разговор о том, что, возможно, она ловит его эмоции и его память. Вот только тогда у него был повод так думать, а теперь? Он опять пытался что-то с ней сделать?

Стане ужасно не хотелось подозревать его в этом, так что она просто тряхнула головой и встала. Обязательный утренний ритуал – душ, умывание, чистка зубов – занял от силы десять-двадцать минут. Выбравшись из ванной, она бросила взгляд на часы, выругалась и поспешила на последнюю пару. Ей живо вспомнилось, что «завтра» уже наступило, а, значит, Джейк должен вернуться. Значит, можно узнать, удалась ли их безумная затея.

Очень хотелось верить, что удалась.

В аудиторию она бежала со всех ног, успела не просто вовремя – даже чуть раньше, чем нужно. Минуты до пары тянулись, как часы, но вот уже и госпожа Осаки вошла и заняла свое место за кафедрой, вот и лекция идет вовсю – а место рядом с ней все еще пустовало. Джейк не пришел.

Стана негромко выругалась и отстучала ногтем по экранчику комма короткое сообщение старосте. Ответ пришел почти моментально: «Не знаю, его сегодня не было».

Она похолодела. Да, разумеется, это могло значить что угодно. Может быть, все удалось, и друг просто отсыпается. Или все удалось, но Алек плохо себя чувствовал, и Джейк повез его до квартиры. Может, остался с ним. А может – и об этом ей думать не хотелось – их схватила охрана. И сейчас, вот в этот самый момент, обоих допрашивают в участке, а они, как благородные идиоты, не сдают ее – идейную вдохновительницу всего этого безумия. Могло произойти все что угодно. Единственный вариант, который исключало отсутствие Джейка – это то, что Алек его просто не впустил. Хотя как знать, может друг просто увлекся, заработался? Может он вообще забыл про их план и передумал, а теперь избегает встречи, чтобы не объясняться?

Гадать можно было до бесконечности, а прояснить что-то, сидя здесь, она просто не могла. Так что остаток пары Стана просидела, как на иголках, сорвавшись с места в тот же миг, когда профессор объявила конец занятия. К Джейку она домчалась рекордно быстро, но видеофон молчал, на стук никто не отзывался, а дверь была заперта. Стана мстительно вскрыла щиток и вырубила электричество. Об успехе предприятия доложил жалобный, приглушенный тяжелой дверью, писк системы кондиционирования, но в остальном квартира осталась все так же мертва и безлюдна. Друга здесь не было, в этом Стана была уверена, иначе – при отключении питания – он бы вывалился в коридор даже спящим, голым или в мыле.

Она ощутила легкое чувство вины, представив, что скажет ей Джейк, узнав кому он обязан обрывом электропитания во всех многочисленных приборах, но тут же успокоилась – в конце концов, оправдание у нее было. Она ведь так волновалась! А он – хоть бы сообщение написал, скотина такая! Стана возмущенно фыркнула и, гордо развернувшись на каблуках, зашагала прочь.

Сидение в кафетерии и, позже, в библиотеке результата тоже не принесли. Друг все так же не отвечал на сообщения и вызовы, а его комнаты оставались пусты – проверять Стана ходила регулярно. Волнение постепенно перерастало в панику, перекрывшую все, о чем она переживала раньше. Поэтому, встретив Ская в один из своих марш-бросков, девушка даже испугаться забыла. Скривилась, сжала зубы, созналась, какую пропажу ищет, и с радостью – действительно с радостью – приняла приглашение на чай. По пути Скай косился на нее как-то странно, но она почти не обращала внимания на эти взгляды, так, отмечала на периферии сознания.

Пока они пили чай, Скай, казалось, пытался о чем-то заговорить, но каждый раз обрывал себя на полуслове, а Стана отвечала и комментировала невпопад, ежеминутно проверяя папку с входящей почтой. «Нет новых сообщений», – послушно отображал раз за разом дисплей, а потом коммуникатор жалобно пискнул и вырубился, села не привыкшая к такой активности батарея.

Скай как раз вроде бы собрался что-то спросить, но успел только сказать:

– Стана… – когда она оборвала его на полуслове и, сказавшись уставшей, по полному праву гостьи заняла диван.

– Спокойной ночи, – безо всякого выражения бросила она в стену и закрыла глаза.

– Хороших снов, – отозвался Скай после небольшой паузы.

Стана слышала его дыхание еще около часа, делая вид, что спит, и зная, откуда-то точно зная, что он все так же стоит рядом и смотрит на нее все тем же растерянным взглядом. А потом – то ли он ушел, то ли она все-таки заснула. Как ни старалась, она не могла вспомнить, что в тот вечер случилось раньше.

Ей снился сон: она лежала и не могла пошевелиться. В тело впивались туго затянутые ремни, скобы холодного металла, болели руки. Она открыла глаза и по ним резанул нестерпимо яркий свет. Что-то взвыло в ушах, будто тревожная сирена. На миг она ослепла, но зрение тут же вернулось, только мир вокруг стал казаться каким-то серым. Она опустила взгляд: чужое мужское тело – ее тело – прикованное к операционному столу. По венам на руках тянулись ряды игл, в которые по тонким трубкам сбегали жидкости всех цветов радуги, лекарства, наверное. Боль стала нестерпимой, она попыталась закричать, но горло свело судорогой, а скобы на плечах и груди сжались сильнее.

Изо рта не донеслось ни звука. Сердце жалобно стучало в висках, легкие раздувались, тщетно пытаясь напитать кровь кислородом, но лишь усиливая ощущение беспомощности. На задворках сознания прерывисто шипел механический голос.

Синхронизация невозможна, ошибка связи.

Слева донесся звук шагов. Она попыталась развернуться, но скобы-оковы и ремни держали крепко, не позволяя сдвинуться с места. Она услышала чей-то вздох и чей-то смешок. Интонации, звуки – были разными.

«Двое», – отрешенно подумала она и закрыла глаза.

Ошибка, ошибка, ошибка – перед глазами всплывала куча окон, прерывистый писк в ушах сводил ее с ума.

Функциональность ограничена, безопасный режим. Необходимо сервисное обслуживание.

Тело прошило судорогой: она услышала, как кто-то испуганно вскрикнул и выругался. Мелкие иголочки боли расползались по венам, ее бросало из жара в холод, и она знала, просто знала, что это ее организм бессильно пытается побороть тот смертоносный коктейль, что вливают в нее сейчас. Боль усиливалась, тревожные сигналы становились громче, а сознание погружалось в вязкую муть анабиоза.

– Отключи, – негромко сказал кто-то рядом.

Щелчок, второй.

Писк стал тише, потом пропал вовсе.

Синхронизация?

Режим ограниченной функциональности.

Зрение – сорок процентов, синхронизация невозможна.

Слух – восемьдесят процентов, требуется сервисное обслуживание.

Синтезатор речи – пятьдесят два процента, требуется сервисное обслуживание.

Двигательная функция – ошибка, ошибка. Синхронизация невозможна, аварийное состояние системы. Продолжить?

Нет.

Она осторожно вдохнула: боль отступала, но тело почти не чувствовалось, будто ниже шеи ее не существовало, будто там была пустота. Но чьи-то пальцы прикоснулись к груди, и она ощутила это прикосновение.

– Живучая тварь, – восхищенно бросил кто-то.

А потом в ребра впечатался кулак: раз, другой – но она не чувствовала боли, только само соприкосновение своей кожи с чужой. Перед глазами появилось окно диагноста: бешеные проценты инородных веществ в крови, три сломанных ребра.

– Сука, – прохрипела она.

Кто-то рассмеялся, но это был не тот, кто назвал ее тварью. Этот голос приказывал до того. «Отключи», – вспомнила она и зажмурилась. Тело стремительно расщепляло наркотики, думать становилось легче.

Анализ спектра.

Внимание, аварийное состояние системы! Требуется сервисное обслуживание.

Обнаружено совпадение, вероятность восемьдесят два процента.

Она улыбнулась. Это было так неожиданно и столь же ожидаемо.

– Действительно, живучий, – сухо сказал тот же голос. – Подключай его обратно.

Она медленно открыла глаза, глядя ему прямо в лицо. Широко и радостно улыбнулась.

– Я убью тебя. Богом клянусь, – голос был неожиданно твердым.

Боль нахлынула волной, затопила сознание. Она успела сохранить второй голос, чтобы опознать его позже. А потом пришла тьма, и, прежде чем упасть в ее жадные объятья, она успела лишь повторить из последних сил:

– Я убью тебя, Блэк…

Сон закончился резко: в ее ушах еще звенело эхо произнесенного вслух имени, а сама она уже сидела на диване, растерянно глядя в темноту широко раскрытыми глазами.

– Спаси меня, Скай, – хрипловато шепнула она пустоте. – Спаси меня, пожалуйста.

Но пустота молчала, а Скай спал в своей постели и не слышал ни ее слов, ни ее рыданий.

***

За окном медленно занимался рассвет. Рассеянные лучи по-весеннему яркого солнца скользили по стенам комнаты, по расставленным везде и всюду бутылкам и банкам, на четверть заполненным водой, по стоящим в этих банках черно-белым веточкам. Лучи избегали лишь одного угла, где, сжавшись в комочек и закутавшись в плед по самые уши, сидела девушка – но недолго.

Первый же лучик, пробежавшийся по ее лицу, вывел Стану из состояния странного ступора, в который она впала после того странного сна. Девушка слабо улыбнулась, подставила солнцу ладонь, наблюдая как играет свет на чуть влажной от пота коже, а потом встала. Она неуверенно дошла до стола и щелкнула выключателем весело зашумевшего чайника.

Мысли разбегались в стороны. Она не понимала ровным счетом ничего.

Тело в ее снах точно – абсолютно точно – не принадлежало Скаю, в этом Стана была уверена. Да и в прочих кошмарах она видела его будто бы со стороны. Хотя… выверты сознания, кто их знает. А было бы забавно подойти к Скаю с вопросом «как помнят моды». Но тогда придется рассказывать ему свои сны, а этого девушке отчаянно хотелось избежать.

Короткая трель известила ее о том, что вода закипела. Стана заварила чай, разлила его по чашкам, взяла одну из них и примостилась на диван, обхватив пальцами термостойкое, чуть теплое стекло. Она просто не знала, что делать. Разбудить Ская и спросить, когда, где и с кем это было? Глупо. Пойти к ректору, он-то точно был там? Еще глупее, ведь вариант, что все это просто ее фантазии на заданную тему, тоже не исключен. Сидеть здесь и, как обычно, ждать, что все решится без ее участия?

Неплохой вариант, в другой день она бы выбрала его. Но не сегодня.

В ней что-то сломалось с этим сном. Вернулось почти исчезнувшее после встречи с Алеком отчаяние, неуверенность в себе и своих силах. Вернулась она – такая, какой была уже почти год назад, впервые заходя в тот благословленный – проклятый? – дом. И ей было страшно.

Стана посмотрела на мертвый коммуникатор на запястье, слабо улыбнулась и, отставив чай, к которому так и не притронулась, обулась и вышла из комнаты. Из чашки поднимался пар, свиваясь в кольца и пытаясь дотянуться до далекого потолка, а девушка уже спешила, ежась от холода, к остановке.

За всеми этими метаниями она совсем забыла о главном.

Первый автобус пришлось подождать. Она пританцовывала, стоя на месте, и с тоской вспоминала об оставленной на столике чашке. Чего-нибудь горячего хотелось безумно, но девушка опасалась, что, даже просто забежав за кофе, уже не найдет в себе сил и смелости вернуться сюда. Когда автобус, наконец, подошел, она сидела на скамейке, нахохлившись и стуча зубами, и еле заставила себя подняться и залезть в его теплое нутро. Мягкость сидения и струи горячего воздуха из системы климат-контроля усыпляли. Стана позволила себе задремать – волноваться и переживать было уже выше ее сил. Лишено смысла, к тому же.

Ее разбудил тихий писк над головой. Умный софт запомнил введенную остановку и сигнализировал, что пора готовиться к выходу. Стана встала и подошла к дверям, чувствуя себя, в кои-то веки, отдохнувшей. Кажется, на этот раз ей ничего не снилось, ну, или она не запомнила свой сон, что, в общем-то, равноценно. Автобус плавно затормозил, двери с шипением открылись, и она выпрыгнула наружу, радуясь, что снег здесь уже стаял окончательно, а асфальт успел высохнуть: ни луж, ни сугробов ее кеды бы не пережили. В них только по университету хорошо ходить было. Не холодно – ноги не успевали замерзнуть за пробежку от корпуса до корпуса, но и не жарко в аудиториях. Вот ведь, не хватило мозгов зайти к себе и переодеться! Но у Алека, вроде, лежало что-то из ее вещей. Даже если они успешно сбежали, никто не мешал ей зайти вовнутрь и их забрать.

Стана улыбнулась собственным мыслям и нажала расшатанную кнопку. Светофор противно запищал, извещая, что переходить рано, но уже скоро, скоро. Писк становился чаще и громче; девушка задумчиво разглядывала светящиеся окна КПП напротив. Кажется, охранники сменили шторы: она точно помнила, что раньше они были голубыми, а не бордовыми.

Писк стал частым и прерывистым. Стана аккуратно прошагала по зебре, избегая впадин между полосами, в которых скапливалась вода. В конце – перепрыгнула через лужу на бордюр, опасно зашаталась, но выровнялась и пошла дальше, свернув на выложенную желтым кирпичом пешеходную дорожку.

Она умиляла ее с того самого, первого, дня: практически живая иллюстрация к детской сказке, а она – Элли двадцать первого века, увешанная электроникой и с чипом в голове – идет к своему волшебнику изумрудного города. Смешок вырвался сам собой, и следующие несколько шагов Стана сделала, утрированно пританцовывая. Жаль башмачки не волшебные – можно было бы ударить каблуком о каблук и оказаться дома в тепле. Знать бы еще, где это «дома» находится…

Она подошла вплотную к воротам и сунула карту под глазок камеры. Никакой реакции.

Стана нахмурилась и развернулась к входной двери, над которой красовалась еще одна камера. Может, они лицо ее не разглядели? Но замок не реагировал, диод подмигивал красным, а дверь все не открывалась.

Пальцы – и рук, и ног – начали уже замерзать, когда ее, наконец, осенило. Джейк же шел вытаскивать Алека отсюда, естественно, он отключал охранную систему. Она хлопнула себя по лбу: логично же, и как она сразу не догадалась? Странно, правда, что друг не включил ее обратно, но мало ли что. Может быть смог только сломать, а восстановить не получилось. Или не успел.

Стана пошла к КПП, к каморке охраны, поднялась по скользким ступеням и потянула за ручку. Дверь легко поддалась, пропуская ее внутрь. В лицо пахнуло сладостью и металлом. На руку, которой она оперлась об косяк легли отблески алого света.

Она смотрела вперед и не понимала, что видит. Мозг отказывался воспринимать картинку, в голове надсадно выл тоненький, противный голосок паники. Она почувствовала, как стремительно намокает одна нога, и опустила взгляд. Алая лужа обтекала правый ботинок и подбиралась к правому. Она подняла глаза, снова глядя на кресло и, наконец, осознавая.

Охранник сидел в кресле… тело сидело, тело, у которого не было верхней части черепа – кровь и мозги разлетелись мелкими каплями-крошевом, сложившись в причудливые узоры на шторах и оконном стекле. Второе тело лежало у ног первого с разодранным горлом, в луже собственной крови. И эта же лужа собиралась у ее ног, затекала в обувь, пропитывала носки.

Стана закричала и подалась назад, но споткнулась и села на пол. Ковер влажно хлюпнул, кровь мгновенно пропитала джинсы и белье. Она подняла руку – ладонь была ярко-алой…

Стана вскочила и метнулась прочь. Перед глазами стремительно темнело, мир вертелся: то пропадал, то проявлялся вновь. Она почувствовала удар – светофорный столб встретился с далеко не бетонным лбом. Стана рухнула прямо на шоссе и потеряла сознание.

========== Акт четырнадцатый – Abjuratio (Отречение) ==========

Из лени человек впадает в спячку.

Ступай, расшевели его застой,

Вертись пред ним, томи, и беспокой,

И раздражай его своей горячкой.

(Иоганн Вольфганг фон Гёте «Фауст»)

Первыми вернулись звуки: писк системы жизнеобеспечения и чьи-то негромкие голоса. Потом характерный запах: лекарства и стерильный горьковатый воздух. Она приоткрыла глаза – все выглядело слегка размытым, но белые больничные стены и огоньки системы жизнеобеспечения она узнала. Кто-то взял ее за руку, Стана повернула голову: мир завертелся, и ей пришлось на миг зажмуриться, переживая всплеск головной боли. Первым, что она увидела, когда боль отступила, было чуть встревоженное и непривычно серьезное лицо профессора Ланского. Заметив, что она смотрит на него, Скай криво улыбнулся и крепче сжал ее ладонь.

– Вы заставили нас поволноваться, Станислава, – раздался откуда-то слева холодный и смутно знакомый голос.

Она попыталась развернуться, но первое же движение отозвалось такой невыносимой болью, что Стана рухнула на подушку, сдавленно застонав. Чей-то вздох, звук шагов – и за спиной Ская возникла фигура в строгом костюме. Господин ректор решил навестить заболевшую студентку?

Мысли путались то ли от боли, то ли от лекарств. Стана судорожно сглотнула и попыталась поздороваться, но из горла вырвался только сиплый хрип, перешедший в кашель. Блэк налил в стакан воды и помог ей напиться; когда он уложил ее обратно и поправил подушку, Стана бросила на него благодарный взгляд. Ректор скупо улыбнулся в ответ и вышел, но ненадолго – вернулся он меньше, чем через минуту со вторым стулом и пристроился рядом со Скаем. Стана заметила, что тот непроизвольно слегка дернулся от такого соседства, но совладал с собой и остался сидеть на месте.

– Я… – говорить было тяжело, каждое слово отзывалось новыми вспышками боли в голове и горле. – Что произошло?

– Именно это я и надеялся у вас узнать, – Блэк откинулся на спинку стула, вертя в руках ключ-карту. Стана со своей койки не могла разглядеть надпись и рисунок, но догадывалась, чья она. – Я помню, что вы работали в том… санатории, – перед тем как закончить фразу, он помедлил, а Скай искоса бросил на него какой-то странный взгляд. – Вчера вы приехали навестить своего подопечного?

Вчера? Но… она была без сознания сутки?

– Да, но… вчера?

Ректор кивнул. Профессор Ланской гладил ее ладонь с отсутствующим взглядом, будто напряженно о чем-то размышляя, но его прикосновение успокаивало Стану, в памяти которой снова всплыла картина КПП. Тела и кровь, так много крови. На глаза навернулись слезы, она с трудом удерживалась от позорной истерики.

– Станислава, – голос Ская был ласковым и слегка печальным. – Расскажи нам подробнее про своего подопечного и про то, что произошло тогда.

Она прикрыла глаза: соблазн солгать был так велик. Только в голове надрывался в паническом ужасе здравый смысл, требующий поведать им правду, и немедленно, пока она не оказалась в застенках департамента госбезопасности. Тем без разницы будет, насколько благими намерениями она руководствовалась: два трупа – это два трупа. Стана вздохнула и открыла рот, собираясь рассказать все как есть, но слова, вырывавшиеся из ее горла, ей не принадлежали.

– Мой подопечный: мужчина двадцати-двадцати пяти лет, слепой, возможно, немой. Передвигался самостоятельно. В мои обязанности входило поддержание чистоты в доме, кормление, отслеживание состояния здоровья. За время моей работы ни ухудшений, ни улучшений не происходило. Несколько раз из-за излишней загруженности в рамках университетского курса обучения на работе меня подменял Джейк, о чем мы уведомляли, как ректорат, так и мое начальство.