Текст книги "Человечность (СИ)"

Автор книги: Ainessi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Вопрос, откуда он знает профессора, мучил ее, но спрашивать было как-то страшно. Стана сперва подумала, что он просто заканчивал их университет, но порылась в фотографиях выпускников за все годы – и даже похожего никого не нашла. Поиск по параметрам выдал ей около трех сотен человек, не имеющих с Алеком ничего общего, кроме цвета волос, глаз и роста. Можно было бы спросить у самого Ская, но после приснопамятной сцены в буфете, она очень старалась его избегать, и ей удавалось. Пока, по крайней мере. Да и вообще, вспоминая степень секретности этой ее работы, про Алека не стоило говорить ни с кем.

За стенкой зашумела вода: похоже, физкультминутка закончилась, и ее подопечный пошел в душ. Стана мечтательно улыбнулась, представляя его обнаженным под тугими струями воды, и покраснела от собственных фантазий. Она торопливо распахнула дверцу микроволновки и вытащила давно разогревшееся жаркое.

В такие моменты ей казалось, что она им больна. Желание накрывало ее, стоило только подумать об Алеке. Теперь даже воспоминания о первых днях, когда он смотрел пустым взглядом и механически выполнял все ее просьбы, вызывали тяжесть и жар внизу живота и предательские мысли о том, чего тогда на самом деле стоило попросить. Идеальный любовник, как сказали бы многие из ее подруг, выполнит все, что скажешь. Она разложила обед по тарелкам и, водрузив их на поднос вместе с приборами и кувшином сока, потащила в гостиную.

Алек сидел на диване, вытирая голову, все еще голый по пояс. Иногда – в такие моменты, как сейчас – Стане казалось, что он прекрасно знает, как именно на нее действует. Особенно, когда смотрел вот так: лукаво и насмешливо, странно потемневшими глазами.

Она поставила поднос на стол и села, придвигая к себе свою порцию.

– Приятного аппетита, – пробурчала Стана себе под нос.

– Спасибо, – тонкие пальцы, сжались на ручке кувшина, пробежались по ней, задумчиво поглаживая. – Тебе налить?

– Да, – она знала, что краснеет, но ничего не могла с этим поделать. – Тебе волосы не мешают?

Алек улыбнулся, откидывая с лица несколько влажных прядей.

– Думаешь, стоит постричься?

– Не знаю, как тебе удобнее, – она смутилась и побыстрее набила рот едой, не желая продолжать этот странный разговор.

– Я подумаю.

Алек тоже взялся за вилку. Ел он красиво, то есть Стана, конечно, понимала, что влюбленным свойственно боготворить объекты своей страсти, но его движения действительно были какими-то утонченно-отточенными. Прожевав пару кусков мяса, ее подопечный запил их соком и посмотрел на нее.

– Что нового на ниве микробиологии?

Она чуть не подавилась, но прожевала, с трудом проглотила, сделала судорожный глоток, чуть не расплескав содержимое стакана, и откашлялась.

– Я без специализации пока, я же говорила.

– Но собираешься. Неужели, не взяла этот курс в числе прочих? – он вернулся к еде, но смотрел на нее.

Казалось, ему действительно было не все равно. Увлекался биологией что ли? Специфичное хобби.

Думать о том, что Алек может быть увлечен не биологией, а ей, Стана себе запретила, строго-настрого.

– Взяла, и он даже интересный, – она вздохнула и прервалась на еду. – Но тяжело.

– Сложно, в смысле?

– Нет, – помотала головой она и пожала плечами. – Я не знаю, как нормально объяснить, именно тяжело. Основное направление всех исследований сейчас – модификации. А мне с этой темой сложно.

Доедали они молча. Потом ее подопечный собрал посуду и потащил ее на кухню, грузить в посудомойку, а Стана устроилась на диване с планшетом и заданной к семинару книгой. Тема модификации у нее действительно шла тяжело: при прочтении моментально вспоминалось то, что она всеми силами пыталась забыть. Нет, разумеется, были и другие не менее перспективные направлении науки, но, для того чтобы перейти к ним, надо закончить общий курс, в котором модификация и сопутствующие тематики, как-то незаметно, отвоевали больше двух третей.

Алек вернулся почти незаметно, только диван просел под весом, когда он опустился рядом с какой-то книжкой. Стана незаметно скосила глаза: «Теория систем и системный анализ». Этот томик она видела у Джейка, тот жаловался, что не понимает и половины.

– Интересно? – не удержалась она.

Алек рассмеялся и отложил книгу.

– На самом деле, да. Я когда-то очень увлекался программированием.

– Но?

– Варам проще устроится на работу и платят больше. Меркантильный я, прошу любить и не жаловаться.

Он картинно раскланялся, не вставая с дивана. Стана засмеялась и толкнула его в плечо, а он поймал ее руку и дернул на себя, заставляя рухнуть к себе на колени. Она даже не успела понять, что произошло, как уже оказалась в кольце рук, прижатая спиной к чужой груди.

– «Модификация человека»? – он усмехнулся ей в волосы. – Домашнее задание?

Там, где она чувствовала тепло ладоней сквозь одежду, кожа горела. Стана опустила голову, пытаясь спрятать от него пылающие щеки и собственное смущение. Или возбуждение? Ох, она уже ни в чем не была уверена, может, все это просто дурной сон? Не стоит и надеяться, зная ее везение…

– Семинар завтра. Ненавижу эту тему, – проворчала она, стараясь не шевелиться.

Она не знала даже, чего ей больше хочется: чтобы он отпустил ее, или чтобы прижал к себе еще крепче. Сердце пыталось выпрыгнуть из груди, а пульс судорожно отдавался в горле.

– Стана, – он тихо произнес ее имя, и сердце остановилось, пропустило удар. – За что ты так не любишь модов?

Будто холодной водой окатил. Она высвободилась из его рук и встала. Сунула планшет в сумку, не оборачиваясь, направилась к двери. Это был удар ниже пояса.

– Стана?

– Не хочу об этом говорить, – ровно ответила она, старательно не глядя на него, в его сторону даже. – Мне пора, завтра сплошь семинары, а еще учить и учить. Я заеду, как смогу, до скорого.

Стана выскочила за дверь, не дожидаясь его ответа, и почти побежала к въезду в поселок. Сердце все еще стучало, как сумасшедшее, но страсть схлынула, а на глаза наворачивались слезы.

Он сам был модом.

И она любила его.

Он спросил, за что она ненавидит модов.

И она вдруг вспомнила, что действительно их ненавидит. И вспомнила за что.

Он был модом, но она все еще чувствовала его прикосновения, и кожа горела, а низ живота сводило судорогами желания.

Он был модом, но она все еще чувствовала кольцо его рук, и страх – абсолютный, всепоглощающий – накрывал волной и мешал двигаться и думать.

Стане хотелось умереть.

========== Акт пятый – Aequat causa effectum (Следствие равно причине) ==========

Не понимаю, право, что за вкус

В глотанье наспех лакомства, без смаку?

Приятно то, что отдаляет цель.

(Иоганн Вольфганг фон Гёте «Фауст»)

Ей снился сон: она стояла перед зеркалом, из которого стеклянной маской медленно выплывало лицо. Знакомые скулы, резковатые черты, тонкие поджатые губы – Алек смотрел на нее слепыми зеркальными глазами, в которых отражалось ее лицо.

Она прикоснулась к стеклянным губам своими и почувствовала волну холода, проходящую сквозь нее. Она попыталась шагнуть назад, но уперлась спиной в ледяное стекло. Зеркало поглотило ее, а губы Алека стали теплеть с каждым мгновением. На спине сомкнулись руки, к груди прижалась мужская грудь. Поцелуй стал глубже, а потом Алек шагнул ближе к ней… в нее. И исчез.

Она пошатнулась, попыталась ухватиться руками за пустоту, но вместо этого провалилась в знакомую бездну. Она закрыла глаза, паря в невесомости, пальцы нащупали ворс ковра, а под спиной появилась желанная твердость. Она открыла глаза и тут же зажмурилась от бьющего в лицо света диодных светильников на потолке. Перевернулась на живот и неуверенно открыла глаза снова.

Темно-коричневый ворс ковра и ее руки. Мужские. Знакомые музыкальные пальцы, тонкая полоска кольца на безымянном пальце правой руки. Ощущение эйфории и легкая, тянущая боль в висках.

– Слишком много выпил, – сказал кто-то, шевеля ее губами.

Голос был хриплый и незнакомый.

Она встала, пошатываясь. Головная боль усиливалась с каждым движением, а с каждой секундой накатывало отчаяние. Боль, злость, ненависть. Она не понимала, что ее так разозлило, но не злиться не могла.

– Суки, – тихо прошипела она, вторя своим мыслям.

«Родина нас не забудет», – подумал кто-то в ее голове и полубезумно рассмеялся.

Этот смех сорвался с губ, он поднимался откуда-то изнутри, и она не могла не смеяться. Она хохотала вместе с кем-то, кто был ей, был в ней, хохотала так, что снова свалилась ничком на ковер, хохотала до тех пор, пока смех не перешел в рыдания, пока пальцы снова не вцепились в густой длинный ворс.

Треск рвущейся ткани привел ее в чувство.

Она поднялась, шагая медленно и осторожно. Тело казалось непривычным, как новый костюм, чрезмерно накрахмаленный и подобранный не по размеру. А еще тело было пьяным и его заносило при каждом движении. Она с трудом добралась до дивана и рухнула на него, вытягивая ноги. Боль пульсировала в висках, к горлу подкатывала тошнота, то ли от отвращения, то ли она все-таки выпила столько, что даже этот организм не может справиться.

Этот организм?

Она все слабее осознавала себя. Мысли путались и сливались воедино. Путалась память. Она идет по улице на пары? Нет, на кладбище. Воротничок новенькой формы натирает, болят перетружденные с вечера мышцы. Болит голова.

Она ненавидит это, ненавидит.

Она слушает лектора?

Нет, какой-то чиновник. Он говорит, говорит, говорит – и ненависть накатывает волнами. Он называет имена – она вспоминает всех, чьи имена он никогда не назовет. Ей больно.

Она идет домой? Нет, в бар. Виски-кола, ром-кола, коньяк-кола, чистый виски, чистый коньяк, самбука, текила, ром.

«Шампанского нам, сегодня же праздник».

Перед глазами встает лицо Ская.

«Выпей со мной, лю-би…»

Кто-то зажимает ей рот и тащит за собой. Свежий, непрокуренный воздух проясняет голову, и она отталкивает его, смеясь. Разворачивается, ловит такси, называет адрес.

Скай смотрит, не вмешиваясь, стоя шагах в пяти. Непреодолимое расстояние.

Она хочет почувствовать вкус его губ, но знает, что он не дастся. Даже на поцелуй.

«Скай, у тебя не будет зажигалки?»

Он смеется, говорит что-то про сакральную фразу всей их жизни, но протягивает ей трепещущий огонек, прикрывая его ладонью.

«Мне единственный поцелуй – прикурить от твоих сигарет», – декламирует она и садится в такси.

Скай остается стоять на тротуаре. Она могла бы увидеть его лицо, но не хочет.

Страшно.

Она затрясла головой, прогоняя остатки странных видений-ощущений, но боль осталась, боль и ненависть. Она впечатала кулак в диванную подушку, желанная физическая боль чуть заглушила ту, что сжимала сердце. Треск дерева и металла послышался музыкой. Мир перед глазами окрасился ярко-алыми всполохами.

Она встала.

Тело двигалось само: ей казалось – в танце. Пальцы гнули металл, рвали ткань и дерево. Ковер поддался с влажным хлопком, шкаф разлетелся в щепки от пары ударов. Осколки терминала и зеркала усыпали пол, по изрезанным рукам и груди стекали струйки крови.

Она очнулась от резкой боли в запястье и костяшках пальцев. По комнате вокруг нее, казалось, прошелся торнадо: обрывки, осколки, обломки – ни единой целой вещи не осталось. А на бетонной стене перед ней красовалась вмятина в форме человеческого кулака.

Она упала на колени, прижимаясь к стене лбом, и разрыдалась.

Боль сжала виски раскаленным обручем, прокатилась во всему телу, и Стана проснулась. В холодном поту, с трясущимися руками. Ее била крупная дрожь, тело не слушалось. Эти сны, эти проклятые, слишком реальные сны. Из-за них она боялась засыпать, но худшим – было пробуждение. Открывая глаза, она теперь не была уверена, что понимает, где кошмар, а где действительность. Чувства и ощущения там, они были слишком настоящими.

– Пора к мозгоправу.

Стана вздрогнула от звука собственного голоса, на миг показавшегося чужим, как в том сне, и неуверенно поднялась с постели. Все тело болело: мышцы ныли так, будто вместо того, чтобы спать, она пробежала пару-тройку километров на зачет по физподготовке. Несмотря на восемь часов сна, она совершенно не чувствовала себя отдохнувшей. Подремать бы еще хоть пару часиков, но преподавателям ночные кошмары, равно как и любые другие причины недосыпа, безразличны. Стана с тяжелым вздохом прикусила ноготь, потерла ноющий лоб и поплелась в ванную.

Кажется, сегодня худший день ее жизни, подумала она, умываясь и чистя зубы. Семинар по микробиологии, как не менее кошмарное продолжение ее ночного кошмара. Стана вспоминать-то про модификантов не любила, не то, что рассказывать. А спросят – наверняка, потому что преподаватель прекрасно знает, на чем она хочет специализироваться. Это у Джейка есть шанс сладко проспать непрофильные для него пары на заднем ряду.

Одежду она выбирала наугад: несочетающихся вещей в крайне скромном гардеробе просто не было. Потом провела по волосам расческой, подкрасила губы и ресницы, подхватила сумку и поспешила на лекции.

Пришла Стана одной из первых, кошмар разбудил ее раньше будильника, и теперь оставалось немного времени на то, чтобы попытаться осилить рекомендованную литературу до конца. Разумеется, это если не признаваться самой себе, что уже благополучно позабыла все прочитанное за последнюю неделю. Описание принципов модификации человека не желало укладываться у нее в голове. Три обезьяны, воплотившиеся в ее маленьком мирке: не вижу, не слышу, не говорю. Вот только говорить, похоже, придется. И уж точно не о том, что она считает модификацию злом. Сама-то сильно лучше?

Хотелось горячо утверждать, что «да», и топать ногами, но прощупывающаяся на затылке матрица охлаждала ее пыл. Сколько их осталось-то в мире, настоящих, естественных людей?

Миллионы и миллиарды, наверное, но в сравнении с теми, кто предпочел хоть как-то расширить свои возможности – пренебрежительно мало. Конечно, немногие решались именно на модификацию, пусть даже самую простую, но тех, у кого не было хотя бы чипов, улучшающих память и реакцию, уже приходилось поискать. У Станы такой стоял, с сопливого детства, которое она толком не помнила. Ее мама хотела для дочери лучшего и выгребла все заначки, но нашла лучшую клинику и лучшего хирурга. Лет с тех пор, правда, прошло немало, и сейчас у нее уже стояла рядовая модель, которой по госпрограмме снабжались все сироты, согласные на операцию. Она не соглашалась, но ее и не спрашивали: плата уже стояла, когда она попала в приют, и подлежала регулярной замене. «Чтобы не мешало росту и развитию», – как говорили доктора.

Каждый раз, лежа на операционном столе и чувствуя фиксаторы на запястьях, лодыжках, поясе и плечах, Стана чувствовала себя тем самым модом. Кто-то копошился у нее в голове, а она ничего не чувствовала, пока не вынимали плату. Потом зрение и сознание отключались, возвращаясь часами, а то и днями позже – и ей рассказывали о том, что операция и настройка прошли успешно. А она еще несколько месяцев засыпала в холодном поту, пытаясь найти в своем сознании чужие мысли. Настраивали чипы только нейры. Худшие из модификантов, на ее скромный взгляд. В них не было совсем ничего человеческого, и только Джейк был приятным исключением из правил.

Девушка покосилась на спящего лицом в парту друга и тяжело вздохнула. Она не могла не думать, что из его поведения настоящее, а что – порождение программы-имитатора личности. Говорят, такие распространены среди действительно хороших нейров, а Джейк был хорош. Даже модификация у него на грани дозволенного – сорок девять целых и девять десятых процента, на одну десятую не дотягивает до порога, за которым начинается поражение в правах. Еще не машина, но уже не человек: Стана не обманывалась на этот счет. И от этого семинар пугал еще сильнее.

Преподавательница вошла в аудиторию. Невысокая и стройная – этническая японка – она переехала сюда сразу после Победы и так и осталась. Сначала учиться, потом учить. Микробиология и генетика были ее страстью, и Стану это искренне восхищало. Модом она, кстати, не была, но не потому что не хотела. Редчайший случай, патология: ее организм разрушал саму основу модификации. Не повезло, ну, или наоборот. Как посмотреть.

Стана со вздохом спрятала учебник в сумку и легла на сложенные руки, безосновательно надеясь, что ее не заметят. Абсолютно безосновательно: госпожа Осаки посмотрела прямо на нее и улыбнулась, прежде чем поднять руку и призвать учащихся к тишине.

– Доброго утра вам, дорогие студенты, – ее мягкий голос был негромким, но доносился во все концы аудитории. – Мы успешно вспомнили курсы ботаники, зоологии и биологии. Мы углубились в анатомию и поверхностно вспомнили генетику, но вот пришла пора для курса, который никогда не оставлял равнодушными слушателей нашего университета. И это – модификация человека, – она улыбнулась, жестом включая экран за своей спиной. – На этом изображении вы можете видеть строение человека естественного, homo sapiens. К концу нашего курса, я надеюсь, все вы увидите строение модификанта высшего порядка. Как правило, мы с вами начинали с лекций, однако, учитывая тематику курса, я бы хотела провести семинар. Списки литературы были высланы вам заблаговременно, другие источники также никто не запрещал. Итак, господа студенты, кто расскажет нам, что такое модификация человека и как она была изобретена?

Лес рук, то есть ни одной. Стана едва удержалась от смешка.

На парах госпожи Осаки отвечать не любили: профессор слишком хорошо знала свой предмет и постоянно поправляла, дополняла. Высший балл у нее получить было нереально. Не в этой теме, так точно.

Она украдкой огляделась: другие студенты прятались, кто как мог. Половина, включая ее саму, лежали на столах, уткнувшись носом в сложенные руки. Другие – сползали по стулу так, что виднелась лишь самая макушка. Разочарованный вздох профессора совпал с обреченным – самой Станы.

– Станислава? – госпожа Осаки встрепенулась и снова посмотрела прямо на нее. – Расскажите нам о модификации.

Стана поднялась, чувствуя, как дрожат от напряжения пальцы, и неуверенно пошла вниз, к кафедре. Чуть не упала по дороге, но добрые студенты, видящие в ней последнюю надежду на спасение, поддержали и подтолкнули в правильном направлении. Она встала, сцепив пальцы и глядя в пол перед собой. Слов не находилось, из головы, казалось, выветрились последние остатки того, что она сосредоточенно зубрила всю неделю. Проклятье. Проклятая тема, проклятые модификанты.

– Станислава? – недоуменно и почти раздраженно повторила профессор.

– Эм, – девушка запнулась, пытаясь собраться. – Модификация человека. Первые люди-модификанты появились во время третьей (согласно некоторым источникам четвертой) мировой войны, – она закашлялась и прижала руку ко рту.

Госпожа Осаки тревожно покосилась на нее, но приступ кашля не утихал, а в висках и затылке запульсировала знакомая боль. «Надо к врачу», – подумала Стана, принимая из рук профессора стакан воды, но боль и кашель отступили, а в голове, наконец-то, прояснилось. На секунду показалось, что она смотрит на себя со стороны, а потом мир встал на место, и она уверенно шагнула за кафедру, поправляя микрофон.

– Достоверно не известно, являлась ли модификация довоенной разработкой, либо была и создана, и впервые применена в годы войны. Над проектом работала группа ученых разных профилей, в числе которых были: биологи, химики, физики, математики и робототехники. Достоверной информации о полном составе группы разработчиков также не сохранилось. После рассекречивания архивов военного периода стал известен ряд имен, упомянутых в рабочей документации по проекту, однако реальная принадлежность этих людей к созданию модификации не доказана. Ни один из упомянутых не проходил модификацию сам и, к сожалению для всего человечества, все они погибли в годы войны, – слова лились сами, и Стана не понимала, откуда они берутся. Она же не знала этого. Или знала? Прочитала и не запомнила, но чип сохранил и в стрессовой ситуации выдал? – Согласно сохранившимся первоисточникам, модификация человека в начале своего применения представляла собой программно-аппаратный комплекс, предназначенный для введения в человеческое тело нанороботов, замещающих клетки крови, а позже и прочих тканей. Однако, первые опыты на животных окончились фатально: роботы вырабатывали ресурс и разрушались. Продукты распада были безвредны, однако, организм не успевал восстановить функционирование органов, клетки которых были уже изменены. Разработчиками было принято решение создать автономную систему воспроизводства и переработки нанороботов. Для вживления системы предполагалось разработать специальную аппаратуру, сама система, получившая название im-mod, должна была устанавливаться на границе спинного и головного мозга. По завершении работ этой стадии проекта, были также проведены испытания, окончившиеся смертью подопытных. Вскрытие показало, что смерть произошла от болевого шока. В дальнейшем, параллельно с усовершенствованием самой системы, производилась разработка анальгетиков и спазмолитиков нового поколения, так как попытка введения системы под анестезией – местной и общей – успехом также не окончилась, произошла остановка сердца. Работы над проектом im-mod продолжались в течение двух лет, по истечении которых правительством Японии, как страны, в которой велась разработка, было принято решение о полевых испытаниях. Из десяти испытуемых десять выжили. Однако, у троих были отмечены необратимые изменения личности, у двоих – личная резистентность к im-mod, прочие же перенести вживление системы нормально, – она слышала себя, будто со стороны. Чужой голос – ее голос. Чужие мысли в ее голове. Что с ней?

– Результаты первых испытаний потрясли мир, – что-то незнакомое было в голосе профессора Осаки. Что-то непривычное.

– Да, – Стана почувствовала, как губы растягивает механическая вежливая улыбка. – И проект был признан успешным. Im-mod было решено внедрять всеми странами-союзниками. Стандартным процентом успешных модификаций во время войны признаны пятьдесят. Половина людей, проходивших модификацию выживала, другая же – сходила с ума от боли или изменения химии мозга, либо оказывалась резистентной. Индивидуальная непереносимость первого типа модификации могла также привести к смерти субъекта, но летальный исход был редкостью при нормальном процессе проведения операции. Однако, согласно историческим справкам, в реальности выживало примерно двадцать процентов людей, прошедших модификацию, что было связано с их состоянием на момент имплантации системы. Зачастую, модификацию проводили тяжелораненным солдатам, либо инвалидам. Применение im-mod к здоровым солдатам по их согласию было редкостью и почти не встречалось в первые два года внедрения проекта.

Стана откашлялась и судорожно глотнула из все еще зажатого в руке бокала, а госпожа Осаки воспользовалась паузой:

– Что же произошло спустя два года?

– Были обнаружены недоработки проекта, которые, несомненно, выявили бы при длительном лабораторном исследовании в нормальных условиях, однако его не проводилось. Оказалось, что спустя некоторое время после имплантации системы, питательной средой для нанороботов и сопутствующих им веществ и микроорганизмов, становится весь организм человека. У модификантов, прошедших через операцию в числе первых, был выявлен пик взрывной активности нанороботов, которые уже не поддерживали организм в рабочем состоянии, а полностью меняли структуру тканей и органов. Модифицированная ткань получила название псевдоплоть, а команда проекта взялась за разработку средства, приводящего систему в нормальный режим и контролирующего активность нанороботов. Параллельно велись работы над проектом p-mod, модификацией второго поколения, в рамках которого были созданы технологии, позволяющие вживлять в тело человека электронные импланты, матрицы и микропроцессоры.

– Последствия найденный недоработок были полностью купированы? – гордость, вдруг поняла Стана, гордость и восхищение, вот что звучит сейчас в голосе профессора.

Она улыбнулась и позволила себе полностью погрузиться в воспоминания о… прочитанном? Черт разберет, она просто знала все это. Откуда-то знала.

– К сожалению, прием разработанных средств никем не контролировался, ответственность за это полностью лежала на людях, прошедших модификацию первого поколения. Из-за их пренебрежительного отношения, к окончанию войны более половины модификантов имело около сорока-шестидесяти процентов псевдоплоти в организме, то есть находилось на стадии, остановить процесс на которой невозможно. Извлечение имплантов положительного эффекта также не оказало: как я уже упоминала, питательной средой становится вся модифицированная часть организма и дальнейшее воспроизводство нанороботов не требует наличия «завода» в организме и прекращается лишь по достижении максимального процента модификации.

– И этот процент?

– Девяносто девять целых и девяносто девять сотых процента, – Стана улыбнулась. – Одна сотая процента приходится на резервные хранилища исходного генетического материала, предназначенные для восстановления тела в случае получения обширных повреждений. Фактически же, еще во время войны было доказано, что с помощью специальных приборов можно менять пол и внешний вид модификанта, однако объем изменений не должен превышать объем модифицированной плоти, а общий объем тела после изменений не может быть меньше, чем объем плоти немодифицированной. При этом при восстановлении после обширных повреждений модификант всегда примет тот вид, который был у него на момент вживления импланта и забора генетического материала.

Стана, наконец, выдохнула и допила воду одним глотком.

Профессор смотрела на нее, восхищенно и влюбленно, а потом зааплодировала. Когда к ней присоединилась, похоже, вся аудитория, Стана недоуменно огляделась и покраснела. Это ведь не ее заслуга, это все чип… зачем они?

– Вы меня приятно удивили, Станислава, – профессор Осаки тепло улыбнулась и обняла ее. – Я буду ждать вас на отделении микробиологии, – шепнула она, а потом, уже в полный голос, добавила. – Высший балл. Все могут быть свободны, довольно на сегодня.

Собирая вещи, Стана чувствовала себя выжатой, как лимон. Голова противно ныла, першило в горле, но она была полностью и абсолютно счастлива.

Даже модификанты казались немного симпатичными созданиями. Высший балл ведь, выс-ший балл!

Напевая, Стана вышла из аудитории, чувствуя спиной восхищенные и завистливые взгляды. Где-то рядом шел Джейк, глядя на нее удивленно, но ничего не говоря, пока они не дошли до кафетерия. Друг принес ей кофе, сел напротив и засмеялся.

– Ну, ты даешь! – выдал он между приступами истерического хохота. – Высший балл у Осаки! Ради этого стоило делать вид, что ничего не учила и не хочешь отвечать.

Она и правда ничего не учила, но говорить об этом Джейку…

– Забавно же получилось, – она проказливо улыбнулась, пожимая плечами. – Тебе понравился мой доклад?

Парень кивнул и запрокинул голову, загадочно улыбаясь. Стана невольно залюбовалась им, но заставила себя прийти в себя и сосредоточилась на кофе, противном и горячем.

– Тебе сегодня на работу?

– Черт, точно! – она поперхнулась, и на рубашке осели тяжелые коричневые капли. – Не хочу…

Джейк рассмеялся.

– Да, ты героиня дня. Подменить тебя?

– Если тебе не сложно. Только с ректором надо согласовать…

– Я договорюсь, – он встал и перегнулся через стол, чмокая ее в щеку. – Учись, отдыхай и ни о чем не волнуйся! До встречи.

Стана помахала ему рукой, а потом вернулась к своему кофе, подавляя желание запеть, закричать, станцевать что-то победное и в высшей степени непристойное.

Высший балл у Осаки! Высший балл! Йа-хууу!

========== Акт шестой – Ex aequo et bono (По справедливости) ==========

Наружный блеск рассчитан на мгновенье,

А правда переходит в поколенья.

(Иоганн Вольфганг фон Гёте «Фауст»)

Ей снился сон. Это стало уже настолько привычным, что, увидев перед собой огромное зеркало в вычурной раме, она по-турецки села перед ним и приготовилась ждать. Время текло медленно, минуты казались ей часами. В комнате становилось жарче, она смаргивала капли пота, торопливо, боясь пропустить, как в зеркальных глубинах появится он – но все равно пропустила.

Он шел к ней ленивым прогулочным шагом: руки в карманах форменных брюк, полурасстегнутая рубашка, китель, висящий на одном плече. Невесть откуда взявшийся ветер развевал его волосы. Он щурился, будто смотрел на солнце, и широко улыбался.

Она встала, шагая навстречу.

«Расслабься и получай удовольствие», – сказал ей психолог. Не такими словами, конечно, но суть была именно в этом.

Прохладная гладь стекла, миг сладкой до умопомрачения боли: и она уже была им, а он ей. Он-она улыбнулась и шагнула в бездну, а та радостно потянулась им навстречу.

Миг забвения и тело наполнила странная эйфория, ей казалось, что она качается на волнах. Море в штиль. Серо-стальное море перед бурей с буйно-синими искрами где-то под толщей воды. Образ стоял перед глазами, такой четкий, будто она действительно была там сейчас.

И смотрела на море.

Боли не было – это было так сладко и так непривычно.

Синхронизация? – неуверенно толкнулось на задворках сознания, но она лениво отмела эту мысль.

Слишком много боли.

Она застонала. Мысленно. Снова проходить все круги ада, чтобы услышать свои же сорванные стоны – это было слишком. А может, она просто устала. Они нашли как ее сломать, все же нашли, пусть и спустя…

Сколько?

Она мысленно улыбнулась, засчитывая еще пару очков своим мучителям.

Можно вспомнить все. Что произошло и происходило, сколько прошло времени. И кто она такая. Можно. Но ожидание боли останавливало.

Так ли важно знать все это, когда можно просто плавать в этом безграничном море покоя? Не была ли она форменной идиоткой, неизвестно ради чего страдая все это время?

Нет, ей не хотелось знать – ради чего.

Но она должна.

Синхронизация.

Слух – восемьдесят процентов. Дальнейшая загрузка может привести к непредвиденным ошибкам. Продолжить? Нет.

Зрение – пятьдесят процентов. Ошибка соединения, модуль поврежден, требуется сервисное обслуживание. Недостаточно ресурсов для самостоятельного восстановления работоспособности.

Синтезатор речи – семьдесят процентов. Механические повреждения модуля, недостаточно ресурсов для восстановления работоспособности.

Двигательная активность – шестьдесят три процента. Механические повреждения модуля. Рекомендуется восстановление до порогового значения. За счет имеющихся ресурсов возможно восстановление до восьмидесяти пяти процентов функциональных возможностей. Продолжить?

«Я знаю форму боли», – обреченно подумала она.

Море перед глазами превратилось в привычную серую муть.