Текст книги "Не сказка о птице в неволе (СИ)"

Автор книги: afan_elena

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Целую ее в макушку, глажу темные спутанные прядки и шепчу, шепчу, шепчу о том, что она самое дорогое, что у меня есть.

Ночь проходит, приводя за собой безрадостное утро и такой же день, полный тревог. Ни я, ни Китнисс не сомкнули глаз. Она не может найти себе место, постоянно гладя живот.

– Болит… – изредка срывается с ее губ, и я всерьез переживаю, что пинки Антониуса не пройдут для Китнисс бесследно.

На свои собственные раны я не обращаю особого внимания. Кожу тянет там, где она повреждена, а в тех местах, где ее нет, чувствуется настойчивая пульсация плоти. Однако какая разница почти-покойнику, в каком состоянии его тело?

Я на грани сумасшествия.

Желудок сводит от голода – те порции, что нам обычно дают, слишком малы, чтобы надолго насытится, а сегодня нас, похоже, решили и вовсе не кормить. Так уже бывало – это одна из пыток: лишение еды и питья, когда ты не можешь думать ни о чем, кроме куска хлеба или стакана воды. Ты становишься покладистым и готовым «к сотрудничеству». Примерно так в первые дни заключения Антониус пытался разговорить меня и остальных: его интересовали подробности плана по вызволению с Арены Сойки-пересмешницы, но никто из заключенных ничего не знал.

Только Джоанна… Это от нее и я, и охрана узнали про предательство Плутарха Хэвенсби, про мятежников в самом Капитолии и в правительстве. Она рассказала про уговор среди Победителей, которых отправили со мной и Китнисс на Бойню: каждый из них был готов умереть ради того, чтобы вытащить Сойку с Арены. Про меня в уговоре не было ни слова. Мне суждено было умереть еще там, и так было бы лучше для всех. Особенно для Китнисс.

Время тянется, Китнисс тоже голодна и жалуется на головную боль. Мы почти не разговариваем, потому что это и не нужно – и она, и я знаем, что стоит над Капитолием сгуститься сумеркам, Люцифер и его прихвостни вернутся, чтобы воплотить свои угрозы в жизнь.

Я не переживу сегодняшнюю ночь – он обещал. А Китнисс?.. Я вздрагиваю, когда она начинает тихо петь, в полумраке и почти звенящей тишине ее голос кажется чистым и проникающим в душу.

Пепел легок и светел.

Я не заметил, как время прошло.

Чары силу теряют и превращают жемчуг в стекло.

Как пусто в душе без миражей, без волшебства.

Мы здесь лишь на миг, пусть он звучит,

Словно слова молитвы.

Все, кроме любви, вся наша жизнь так далеко.

Слезы рисуют дорожки на моих щеках, когда Китнисс подходит и ложится рядом, сама кладет голову мне на колени. Она прикрывает глаза, а ее губы все еще шевелятся, произнося последние слова.

Я, я не один, но без тебя просто никто.

Мои пальцы касаются ее нежной кожи, глажу Китнисс по лбу, по щекам, прячу за ухо прядь выбившихся волос. Ее руки снова обхватывают живот, поглаживая его. Я почти уверен, что внутренние органы повреждены.

Эта клетка станет нашей могилой.

Тишина, и только мерное дыхание задремавшей Китнисс нарушает полное беззвучие окружающего меня мира.

Мы под землей, спрятаны ото всех под слоем камня и отгорожены стеной охраны.

Наши тела искалечат и изуродуют, душу вывернут наизнанку, кромсая ее на мелкие куски.

Китнисс всхлипывает во сне, на кончиках ее ресниц блестят не высохшие слезы.

Секунды, которые, кажется, остановили свой бег, по-прежнему безжалостны, – ночь приближается, как и час расплаты.

Я слышал крики Джоанны, когда Антониус и остальные насиловали ее. Звонкий голос Победительницы до сих пор временами звучит в ушах. Китнисс не переживет подобного. Она слишком чистая, слишком светлая. Антониус сломает ее…

Одной рукой я глажу Китнисс по волосам, а второй сжимаю в пальцах свою подушку. Спину ломит, хорошо бы прилечь. Перевожу взгляд на грязно-серую наволочку, в которую укутана подушка. Кое-где пятна крови. Все вокруг меня в крови.

Это начало агонии.

Из клетки нет выхода. Смерть стоит у прозрачной стены, я уже вижу ее оскал и слышу, как рвется ткань на рубашке Китнисс, оголяя ее хрупкое тело. Над ней надругаются, заставят пройти через унижения и страдания.

И все равно убьют.

Тупик. Беспросветная мгла.

Выхода нет. Костлявая с косой уже на пороге.

Крепче сжимаю в руке подушку и поднимаю ее с кровати. Переношу через голову Китнисс, аккуратно положив ее ей на грудь. Китнисс не просыпается, только недовольно морщится, отчего ее брови почти сходятся на переносице.

Я не знаю другого способа спасти ее.

– Я люблю тебя, – шепчут мои губы. – Больше жизни люблю…

Подушка опускается на лицо Китнисс, и я придавливаю ее сверху, перекрывая доступ воздуха. Китнисс мгновенно просыпается и дергается, ее руки взлетают вверх, накрывая мои ладони, а острые ногти впиваются в мою кожу.

Давлю сильнее, напрягая колени и приподнимая их, пытаясь вдавить Китнисс в подушку снизу. Различаю ее сдавленные попытки вдохнуть, глухой хрип и отчаянно громкое биение сердца. Не отпускаю – на моей стороне преимущество: Китнисс не ожидала нападения.

Мои кисти кровоточат, разодранные ее ногтями, а руки уже дрожат от напряжения, но Китнисс все не затихает – она урывками хватает воздух и не прекращает борьбу за свою жизнь.

Секунда. Еще секунда. Мгновения, которые заканчиваются громким вздохом Китнисс – мои нервы не выдерживают, и я отпускаю подушку, позволяя Китнисс скинуть ее. Она сразу же оказывается на ногах, отскакивая в сторону.

Я не двигаюсь, не пытаюсь догнать ее.

– Пит! – вскрикивает Китнисс, прокашлявшись и едва обретая способность ровно дышать. – Ты! Ты пытался убить меня!

Не оправдываюсь, прижимая к груди злосчастную подушку, и утыкаюсь в нее лицом. Выхода нет. Тупик. Тупик.

Я не вижу, что делает Китнисс, вокруг стоит давящая тишина, а я различаю только редкий стук своего ноющего сердца.

Не верю сам себе, когда понимаю, что теплая ладонь Китнисс ложится на мое голое плечо.

– Пит? – зовет она, но я не реагирую. – Пит!

Я не могу посмотреть на нее. Что я скажу? Я жалок и подавлен. Я ведь действительно пытался ее убить, отнять жизнь у единственного существа на свете, без которого я не смогу жить.

Я слаб. Я ничтожен.

– Пит!

Китнисс дергает меня за плечо, заставляя повернуться в ее сторону. Она вырывает из моих рук подушку и швыряет ее куда-то в сторону. Поднимаю на нее обреченные глаза, плохо вижу из-за пелены слез.

– Не смей так делать! – грозно говорит она, я нерешительно моргаю. – Я запрещаю тебе выбирать за меня, понял? Ты не имеешь на это права! – она толкает меня, ощутимо ударяя кулаком прямо в язвы на предплечье. Потревоженные раны отзываются адским пламенем, охватившим руку, но это спасительная боль: сосредоточившись на ней, я немного прихожу в себя.

Смахиваю с глаз слезы, различая, наконец, лицо Китнисс. Она не плачет, смотрит с осуждением.

– Прости… – шепчу я.

Китнисс соскакивает с места.

– Ты собираешься умереть здесь? – спрашивает она. – Собираешься позволить Антониусу добить тебя там, где Сноу не смог?

– Мы оба покойники… – слабо спорю я.

Китнисс злится. Не понимаю, откуда в ней, такой хрупкой, столько внутреннего огня, который распаляет и ее саму, и, кажется, добирается до меня.

– Я не сдамся, – заявляет она. – Когда-нибудь весь этот ад закончится, нас оставят в покое, отпустят…

– Нет! – я тоже начинаю злиться, встаю следом за ней. – Никто нас не отпустит, Китнисс! Оглянись! Мы заперты в клетке! Заперты навсегда!

Она подлетает ко мне, с силой толкая в грудь. От неожиданности я отступаю назад, упираясь спиной в холодную каменную стену.

– Даже если так, даже если мы погибнем здесь… Не смей сдаваться раньше времени! Не смей!..

Внезапно ее огонек гаснет, и Китнисс переходит на шепот.

– Не смей…

Она плачет, я обнимаю ее за плечи и прижимаю к себе. Китнисс покорна, не скидывает моих рук.

Мы обречены, но если она готова бороться, я буду бороться вместе с ней. До конца.

До последнего вздоха.

***

К ночи никто не приходит. Я растерян, Китнисс удивлена. Что это, новый, более изощренный способ насилия? Ожидание неизбежного, растянутое и оттого еще более напряженное?

Минует день, за ним следующий. За все это время в камеры не заглянул ни один охранник. Это становится все меньше похоже на случайность: или нас всех решили уморить голодом, или наверху – на столь желанной и недосягаемой свободе – что-то происходит.

Вчера я слышал раскаты грома, отголоски которого добрались и до наших подземелий. Китнисс считает, что это не гром, а взрывы. Я не настолько оптимист – месяцы лишений начисто отбили у меня веру в светлое будущее.

Стараясь сберечь силы, никто из заключенных не общается между собой: нас не тянет на разговоры и обсуждение происходящего, каждый лежит на своей койке и молча коротает оставшиеся дни.

Временами Китнисс различает чьи-то голоса и крики, но ни я, ни Джоанна ничего не замечаем: у Джо повреждено левое ухо, а у меня вторые сутки не прекращается сильнейшая головная боль, так что я просто неспособен сосредоточиться на чем-то.

Почти все время я рядом с Китнисс: держу ее за руку, дотрагиваюсь до волос или, как сейчас, пристраиваюсь вдоль ее тела, когда она спит, обнимая за талию. Сама она ведет себя отстраненно – не касается меня первой, не пытается обнять или даже сказать что-то ласковое.

Ей снятся кошмары, и я знаю, что мой образ преследует ее в этих снах. Для ее незащищенной души насилие, совершенное над телом, оказалось слишком тяжелым ударом. Ночами Китнисс плачет, а я делаю вид, что крепко сплю, чтобы не стеснять ее своими неловкими извинениями, но сам, бывает, часами лежу, упершись взглядом в ее затылок и чувствуя, как родное тело содрогается от слез.

***

К третьей ночи жажда становится почти непереносимой. При каждом вдохе горло режет битым стеклом, а в теле слабость и полная апатия.

Шум снаружи стал чаще и громче: похоже, на Капитолий обрушились проливные дожди, гром повторялся несколько раз; но то, как порой дрожали стены моей камеры, вселило в меня призрачную, но такую желанную надежду – это не дождь. Снаружи идет война. И от того, кто победит, зависит, выживем ли мы все, удастся ли нам увидеть когда-нибудь бескрайнее небо над головой.

Не нахожу себе места: я бы многое отдал за глоток воды, хоть за маленькую каплю. Неожиданное решение предлагает Джоанна: она окрикивает меня и Китнисс, и, поддерживая друг друга, мы добираемся до стекла. Лысая девушка победно улыбается, показывая нам свою руку – на ее запястье красуется свежая почти круглая рана.

– Способ не загнуться раньше, чем мятежники доберутся до нас, – говорит она. – Кровь не вода, конечно, зато не сдохнешь!

– Это помогает от жажды? – с сомнением спрашиваю я.

Китнисс стоит рядом, неуверенно поглядывая на свои руки.

– Ну, моча помогает куда лучше, но это не для тебя и Сойки: вы у нас из нежного теста! – даже в темнице Джоанна не теряет свой боевой настрой.

Китнисс, вздохнув, возвращается к кровати, а я усаживаюсь рядом.

– Второй вариант не годится, – уверенно говорит Китнисс.

Я киваю, хотя… Отвергаю свои мысли: это крайняя мера, только когда другие варианты не помогут. Но я запомню – раз уж мы решили бороться до конца, то все средства подойдут, а пока…

Протягиваю Китнисс руку, тыльной стороной ладони вверх. Она поднимает на меня недоуменный взгляд.

– Прокуси, – объясняю я. – Если Джоанна говорит, что это поможет, надо попробовать.

– Пит, пить кровь это… не по-людски, – сопротивляется Китнисс.

– У тебя есть предложение получше? – настаиваю я.

Китнисс растеряна, но она, как и я, где-то на грани: еще чуть-чуть, и наши собственные тела откажутся подчиняться, покорившись подступившей слабости. Китнисс неуверенно сжимает своими пальцами мою руку – кисть и ближе к локтю – и наклоняется ртом к моему запястью. Она медлит, но все-таки прикусывает мою кожу. Чувствую острие ее зубов, они продавливают мою плоть, вгрызаясь в тело, и я уже жду, как вот-вот кожа лопнет… Но внезапно Китнисс прекращает.

Она отстранятся, вытирая ладошкой свои губы.

– Я не могу, Пит, – оправдывается она. – Я еще не хочу пить, честно-честно.

Мы оба знаем, что она врет. Но молчим.

Ложусь на спину, увлекая Китнисс за собой, и она разрешает мне обнять себя, ложась сбоку.

***

Я сплю, ослабшей рукой прижимая к себе Китнисс, когда замутненное сознание среди звуков, уже ставших привычными, выхватывает топот нескольких пар ног. Распахиваю глаза, обнаруживая, что Китнисс уже не спит.

Почти одновременно мы принимаем сидячее положение и успеваем как раз к тому времени, когда в центр зала забегают Антониус, Сэм и тот третий, который был с ними в прошлый раз. Их одежда мятая, и это разительно отличается от постоянно вычищенной идеально сидящей формы.

Там, наверху, точно идут бои. Вероятно, повстанцы напали на Капитолий. Только вот раз Люцифер и его ребята здесь, скорее всего, никому из пленников не светит встреча с мятежниками.

Мы умрем раньше, чем они сумеют нам помочь.

За считанные минуты Сэм и третий вытаскивают из камер безымянного и на этот раз во всю упирающуюся Энни. Парень упрашивает не причинять им боли, но его вопли внезапно обрываются, как и мольба Победительницы из Четвертого. Уверенным движением Сэм перерезает горло им обоим.

Побросав трупы друг на друга, троица направляется к дверям моей камеры.

Китнисс вскакивает на ноги, я тоже не медлю: снова пытаюсь закрыть ее своим телом, но Китнисс отходит.

– Встань за мной, – командую я.

– Нет, они снова изобьют тебя, – отказывается Китнисс, увеличивая расстояние между нами.

– Привет, голубки, – начинает Антониус, взглядом, полным ненависти, глядя прямо на меня. – Скучали?

Его товарищи не ждут приказа – уверенным шагом они надвигаются на меня, и я выставляю вперед руки, собираясь сражаться. Сэм замахивается, а мне удается увернуться, но, к сожалению, это дает мне всего секунду форы, потому что почти сразу третий припечатывает кулаком мне в нос, отчего я на мгновение теряюсь в пространстве. Чувствую, как крепкие руки хватают меня за предплечья и тащат к стене, рывком бросая на пол.

Пока я барахтаюсь, пытаясь не дать охране возможность заковать меня в цепи, вижу что Антониус стоит почти вплотную к Китнисс. Она напряжена и не сводит взгляда с его лица.

– Я скучал по тебе, куколка, – произносит он, касаясь ее волос. – А ты? Скучала по папочке?

Неожиданно он наматывает прядь ее темных волос себе на руку и дергает вперед. Китнисс пытается устоять на ногах, но все-таки валится на четвереньки.

– Вот такая ты мне нравишься больше, сучка у моих ног, – язвит он.

Я выкручиваю руки, стараюсь вырваться, но охранники явно сильнее. На моем правом запястье уже захлопнулись кандалы, и левую руку ждет та же участь.

– Убери от нее лапы! – кричу я, отвлекая внимание Люцифера на себя.

Мне это удается: он оборачивается, глядя мне в глаза.

– Ты ведь помнишь, Мелларк, я всегда выполняю свои обещания, – говорит он. – Мы с ребятами пришли поразвлечься с твоей птичкой. Посмотрим, такая ли она горячая, как говорят.

Сползаю ниже, упираясь позвоночником в стену, и сколько хватает сил пинаю третьего в живот. Он не ожидал нападения и, раскачиваясь, падает на спину. Ровно возле Китнисс. Я даже сообразить не успеваю, что происходит, когда вижу, как Китнисс подается вперед, выхватывая из-за пояса третьего нож, и всаживает его в живот поверженному мужчине. Тот резко выгибается дугой, из его рта вырывается поток булькающей крови, и спустя мгновение он затихает, распластавшись на полу.

Китнисс уже на ногах и готова снова атаковать, но Сэм опережает ее: за волосы дернув меня вверх, он, не прицеливаясь, вонзает свой собственный нож мне в предплечье. Я не сдерживаюсь и кричу – от неожиданности и резкой боли. Китнисс замирает с занесенным для удара ножом, нацеленным в спину Антониусу.

– Еще одна глупость, сука, и я вспорю парню пузо! – угрожает Сэм.

Китнисс часто дышит, по ее оружию стекает кровь убитого врага, но она не решается что-то предпринять.

– Китнисс, нападай! Защищайся! – хриплю я, но она напротив опускает руку, сжимающую нож. – Нападай! – дыхание перехватывает, и мне трудно говорить, но у Китнисс есть шанс спастись – она должна попытаться! – Убей его! – приказываю я.

К сожалению, ее нож с леденящим душу грохотом падает на пол.

Она расписалась под своим приговором.

– Молодец, куколка! Ты ведь будешь послушной? – удовлетворенно говорит Антониус.

Я замечаю, как Китнисс меняется в лице, она словно… становится мягче? Неприятный мороз пробегает по коже, когда я вспоминаю наш с ней разговор о покорности. Прикрываю глаза…. Китнисс не будет сопротивляться?

Сэм выворачивает мне руку, вызывая сильную боль в раненном плече, и закрепляет ее в кандалы. Теперь я повержен. Беспомощен. Жалок.

– Ты ведь не будешь делать глупости, да, милая? – интересуется Люцифер у Китнисс. – За все твои фокусы я буду отрезать по куску от тощего тельца твоего приятеля.

Он наблюдает за ее реакцией, и ни от него, ни от меня не ускользает дрожь, пробежавшая по телу Китнисс.

– Ты ведь не хочешь, чтобы я отрезал Мелларку ухо или нос?

Китнисс молчит.

– Отвечай, когда тебя спрашивают! – рявкает Люцифер.

– Не делайте ему больно, – быстро произносит Китнисс.

– Отлично, нам всем понравится игра… – тянет Антониус.

– Слушай, давай скорее, – обрывает его Сэм. – Ты хотел трахнуть девку, так давай быстрее и пошли.

Его слова слабой надеждой отзываются у меня в груди: если охрана торопится, этому есть причина. Мятежники рядом? Перевес на стороне повстанцев?

– Не ломай кайф, Сэмми, – спорит Антониус. – Можно подумать, ты сам откажешься отыметь эту куколку?

Сэм хмыкает.

– Все равно пошевеливайся. Быстрее закончим, дальше уберемся отсюда.

Они смеются, Сэм оттаскивает тело третьего в угол, а Люцифер, облизываясь, поворачивается к Китнисс, приподнимая пальцами ее подбородок.

– Раздевайся.

Она громко выдыхает, тянет время, но стоит Сэму поднять руку с ножом и сделать шаг в мою сторону, Китнисс сдается и, скрестив руки на груди, подцепляет пальцами ткань своей рубашки и тянет ее вверх. Я с замиранием сердца наблюдаю, как все выше и выше оголяется ее тело… Стройные бедра, плоский живот, небольшие груди. Я ласкал ее тело на потеху этим скотам. Мы не спаслись, все было напрасно.

То тут, то там на ее теле темнеют синяки и следы побоев, которые остались после прошлого визита Антониуса. Китнисс через голову стягивает с себя рубашку, а Люцифер тут же выхватывает ее и бросает в мою сторону. Плотоядно улыбаясь, он прижимается к спине Китнисс, заводя ей руки за спину, и, обхватывая ее своими лапами, скользит ими вдоль ее тела, сжимает грудь, накрывает рукой темный треугольник волос внизу живота.

– Пит! – громко говорит Китнисс, заставляя посмотреть ей в глаза. – Ты обещал!

Я сглатываю, вспоминая свои слова. Не смотреть. Тогда я согласился, а сейчас мне кажется, что если я отвернусь, то оставлю ее совсем беззащитной. Это иллюзия – я и так бесполезен.

– Ты обещал! – настойчиво повторяет она, а ее голос звенит, как колокольчик.

– Что за?.. – удивляется Люцифер, а я отворачиваюсь, прикрывая глаза.

Я не знаю, что он делает Китнисс, но она охает, отчего я едва сдерживаюсь, чтобы не нарушить обещание.

– Мы так не договаривались, – злится Антониус, поняв, в чем дело. – Я ведь обещал, что ты, Мелларк, сдохнешь, только насладившись падением девицы. Мое слово крепко.

Я сцепляю зубы, но не открываю глаз.

– Дай я… – говорит Сэм, и по шагам я понимаю, что он отходит от меня и приближается к Китнисс.

Проходит секунда, и Китнисс не сдерживает болезненного стона: распахиваю глаза и резко оборачиваюсь к мучителям. От ключицы Китнисс между грудей к животу тянется свежий красный порез, из которого уже выступила кровь. Китнисс закусила губу и тяжело дышит, а Сэм продолжает водить ножом по ее обнаженному телу.

– Правила просты, парень, – сообщает он, – стоит мне заметить, что ты прикрыл свои чертовы ясны очи, я буду украшать девицу узорами. Ей пойдет, я уверен. Хочешь проверить?

Качаю головой.

– Вот и отлично, – кивает Антониус, а его руки уже пускаются в путешествие по телу Китнисс, то сдавливая ее кожу, то пощипывая, скручивая и проникая, куда не следует.

– Отвернись, – как молитву повторяет Китнисс, но я твердо решаю нарушить свое слово.

Не моргая, смотрю ей в глаза. Серые омуты полны слез, влажные дорожки покрывают ее щеки, смачивая багровый румянец, но, я уверен, не уменьшая физической боли. Мое плечо ноет от нанесенной раны, я сам плачу, до крови прокусывая губы, но не отвожу от Китнисс взгляда.

Она глухо стонет, зажмурившись, а я пытаюсь не замечать, как Сэм по-хозяйски распоряжается беспомощной девушкой, пойманной в его сети.

Стараюсь не видеть, как раскачивается тело Китнисс, подталкиваемое резкими движениями Антониуса.

Мечтаю не слышать, как оглушительно громко звучат удары голых тел друг о друга.

Сколько длится этот кошмар?

Насильники возбужденно дышат и, торопя свою разрядку, не заботятся о том, чтобы смягчить боль Китнисс. Временами она не справляется со своими ощущениями и, как не пытается, не сдерживается и жалобно скулит.

Как никогда ясно я понимаю, что такое бесконечность. Вот она – я мог бы ее пощупать, если бы сумел протянуть вперед руку. Но я прикован к стене.

Теперь я знаю, что такое боль, после которой ты не станешь прежним. Даже если каким-то чудом я и Китнисс переживем эту ночь, ничего не вернуть.

Толчки не прекращаются, тело Китнисс распято и больше не принадлежит ей самой.

Различаю животный крик, полный нестерпимой муки и страдания. Он рвется из моего горла и не смолкает до тех пор, пока воздуха в легких совсем не остается.

Я не закрываю глаз. И вижу каждую секунду боли и унижения, через которую проходит Китнисс.

Я впитываю это. Запоминаю.

Она плачет, и я вместе с ней.

Внезапно что-то меняется: ритм мужских движений сбивается, Антониус и Сэм отвлекаются, повернув головы в сторону коридора. Выстрелы, запоздало понимаю я.

Мятежники рядом.

Сэм быстро отстраняется от Китнисс, натягивая штаны, и подначивает Антониуса последовать его примеру. Они спорят, но Люцифер не готов выпустить свою жертву – его игра еще не завершена. Выругавшись, Сэм обзывает Антониуса идиотом и стремительно покидает мою камеру, торопясь спасти свою шкуру.

Люцифер снова обращает свое внимание на Китнисс.

Она лежит перед ним на полу, стыдливо свернувшись калачиком, но он хватает ее за руки и дергает, заставляя встать на четвереньки.

– Хороша куколка… – говорит он, глядя на меня.

Каждое слово предназначается мне – это нож в моем сердце, и он безжалостно вращает его.

– Такая тесная. Такая мокрая. Жалко, что придется ее убить!

Лезвие ножа разрезает пространство и, сверкнув в полутьме, быстрым движением проходится по шее Китнисс. Она успевает изумленно вытаращить глаза и, не устояв на подогнувшихся руках, падает навзничь. Ее ладони пытаются прикрыть рану, но кровь бешеным потоком прорывается между пальцев и фонтаном брызжет вокруг.

Я глохну от собственного крика, но Китнисс не реагирует: пару мгновений она бьется в конвульсиях и затихает.

Я схожу с ума: выворачиваю себе руки, в кровь раздирая прикованные запястья, но цепи не пускают. Не могу дотянуться до Китнисс! Ору и не замечаю, как приближается Люцифер. Он слишком близко, но мне все равно, я даже не смотрю на его занесенную для удара руку. Мне все равно.

Китнисс не двигается.

Нож врезается мне в живот, и Антониус тянет руку вверх, вспарывая мою кожу. И снова мой вопль, тонущий в хрипе. Нечем дышать.

Я умер и попал в ад. Китнисс мертва. Но я буду с ней.

Боль настолько сильная, что я перестаю реагировать на происходящее. Почти стеклянными глазами наблюдаю, как Люцифер бросается к коридору, но на полпути вспоминает про Джоанну, и я вижу, что он возвращается, собираясь добить и ее.

На столе, среди орудий для пыток, он выбирает пистолет и, взведя курок, направляется к камере Победительницы.

Выстрел, крики, борьба.

Остатками уплывающего сознания я понимаю, что Джоанна еще жива: она напала на Люцифера, и, вероятно, сейчас они решают, кто из них уцелеет в этой схватке.

Снова смотрю на Китнисс. Вокруг нее темно-красная лужа крови. Я не слышу, чтобы Китнисс дышала.

Повстанцы не успели, и чуда не случилось.

Все кончено.

Отзывы и кнопочка “нравится”?))

Не забываем быть активными))))

p.s. Ненавистные многим звезды легко убираются в редактировании поста :)

========== 04 ==========

Комментарий к 04

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

Просыпаюсь от собственного крика и резко принимаю сидячее положение. Лоб покрыт испариной, и липкая капелька пота стремительно стекает по позвоночнику вниз. Отрывисто дышу, скользя взглядом по комнате, в которой я очнулся. Где я?

Это не камеры очередных пыток, не клетка, из которой я уже и не надеялся выбраться. Вокруг уютная спальня, погруженная в предрассветную дымку, раскрашенная мягким светом ночника, делающим цвет стен нежно-кофейным, и убаюканная мерным ходом часов, расположившихся на тумбочке у изголовья кровати.

Я жив?

Отбрасываю одеяло, испуганно ощупывая свой живот. Ничего. Нет даже следа от раны, нанесенной мне Антониусом, после того как… как он убил Китнисс! Вопль ужаса и нестерпимой душевной боли уже готов вырваться из горла, но так и застревает там, когда я слышу любимый голос:

– Пит, ты в порядке?

Китнисс, зевая, входит в приоткрытую дверь. Я часто моргаю, боясь поверить своему видению. На ней белая кружевная сорочка до колен, а волосы свободно спадают по плечам. Жена выглядит домашней и такой милой, что у меня щемит сердце. Так не бывает, и уж точно не со мной.

Быстро киваю, не желая беспокоить Китнисс своими сомнениями.

– Ты кричал, – не соглашается она, сначала усаживаясь на край кровати, а потом, откидывая одеяло, придвигается ближе ко мне. – Снова кошмары?

Я прикрываю глаза, пытаясь понять, где правда, а где вымысел. Темница, месяцы плена… Антониус и пытки, которые он устраивал… Китнисс, изнасилованная и убитая на моих глазах… Дурной сон? Снова провожу рукой по животу – шрамов нет.

Чувствую легкое прикосновение ее пальцев к своему плечу: она пробирается выше, поглаживает за ухом, легко царапая мочку.

– Все хорошо, – шепчет Китнисс. – Я рядом.

Ее голова ложится мне на грудь, а теплая ладонь скользит по моей коже.

– Просто плохой сон…

Накрываю ее руку своей, крепко сжимая тонкие пальцы. Китнисс похожа на мираж, который я страшусь потерять, но она не исчезает.

– Где ты была? – мне кажется, я откуда-то знаю ответ, но все равно спрашиваю.

– Тэм плакал, – спокойно поясняет Китнисс. – Риса погасила лампу, а ты ведь знаешь – он боится темноты.

Я озабоченно хмурюсь.

– Уже лучше?

– Да, Пит, – губы Китнисс касаются моего подбородка. – Дети спят, все хорошо.

Провожу ладонью по ее волосам: мягкие, скользящие между пальцами прядки. Я окутан ненавязчивым ароматом еловых веток – перевожу взгляд в дальний угол спальни и нахожу, что искал: там, в вазе, стоит пушистая лапка, украшенная несколькими блестящими игрушками.

Я дома.

Китнисс вытянулась вдоль моего тела; я ощущаю ее тепло, обволакивающее меня. Выворачиваю руку так, чтобы крепче стиснуть ее в своих объятиях.

– Раздавишь, – недовольно бурчит Китнисс, но я чувствую, как она улыбается. – Давай спать?

Жена сладко причмокивает, выбирая позу поудобнее. Ее нога ложится поверх моих ног, а спокойное дыхание чуть заметно холодит кожу у основания шеи.

Прикрываю глаза, боясь поверить в свое счастье. Пытки были такие… настоящие. Мне кажется, я до сих пор слышу крики насилуемой Джоанны, чувствую боль своей раздираемой плоти, вижу, как между пальцами Китнисс фонтаном брызжет кровь!..

Вдыхаю поглубже, стараясь выровнять сердцебиение. Все только сон.

Жена давно спит, а я лежу, глядя в потолок. Меня успокаивает мысль о том, что я точно знаю: внизу, в гостиной, еще не остыли угли в камине, а на столе остался недоеденным новогодний пирог. Сын и дочь спят в детской в конце коридора и чуть свет, я уверен, подымут шум, торопясь поскорее найти подарки, оставленные Сантой под щедро украшенной елкой.

Мой дом, мой рай.

Китнисс во сне шевелится, пытаясь отвернуться, но я не пускаю. Я все равно боюсь, что мир, который сейчас окружает меня, окажется иллюзией и вот-вот исчезнет. К счастью, ничего не происходит – я так и лежу, обнимая любимую, а за окном неспешно вступает в свои права рассвет.

Не замечаю, когда поддаюсь усталости и проваливаюсь в сон, но даже спящий, я чувствую легкие, будто несмелые прикосновения Китнисс к моей щеке, и слышу писк, настойчивый механический писк какого-то прибора. Этот звук мешает и пугает одновременно. Мотаю головой, стараясь отмахнуться от тревожного сигнала, но он будто только становится громче. Неожиданно ощущаю боль в животе, с каждой секундой становящуюся все более заметной.

Запоздало понимаю, что снова погружаюсь в кошмар: мир, где нет запаха елок, нет детей, рожденных в любви, нет даже Китнисс, которая обнимает меня, засыпая. В этом кошмаре она так и осталась лежать на полу пыточной камеры в луже собственной крови. Пытаюсь сосредоточиться и проснуться, вырваться из цепких лап подступающего ужаса, но он словно не пускает: писк прибора становится все отчетливее, все беспокойней. Часто дышу и… распахиваю глаза.

Я лежу на кровати, но все вокруг изменилось. Где-то над головой, справа, пищит медицинская аппаратура; кругом белый плен: провисший потолок палатки, настил на земле, несколько столов и шкафчиков, до отказа набитых склянками с какими-то растворами. Пытаюсь приподняться, но тут же падаю обратно – тело не дает мне причинить себе вред. После секунды размышлений я понимаю, что перебинтован ниже груди и подключен к капельнице. Я все еще в кошмаре, сплю.

Сжимаю ладонь, впиваясь ногтями в кожу, – боль должна помочь, я хочу проснуться и снова оказаться рядом с женой, однако, как я не стараюсь, ничего не меняется: я все еще на больничной койке, раненный и напуганный.

Считаю про себя до десяти, стараясь привыкнуть к новым ощущениям. Каждый вздох доставляет неудобство, но я все-таки могу дышать – уже хорошо.

Вращаю глазами, выискивая хоть какие-то мелочи, которые еще несколько мгновений назад окружали меня: уют, теплота и спокойствие. Ничего этого нет, словно кто-то стер ластиком все, что я так хотел принять за действительность. Хочется поддаться чувству опустошенности и заплакать, но, похоже, мое подсознание затеяло новую игру: возле кровати, на которой я лежу, примостившись на кресле и положив голову рядом со мной, спит Китнисс. Ее темные пряди свободно рассыпались по постели, а вытянутая рука лежит на одеяле на моей груди.

Мое сердце ускоряется, доводя писк прибора до лихорадочного перезвона. Я не могу понять, что происходит: я, очевидно, ранен, но тогда… Я ведь видел, как Антониус перерезал ее горло. Я помню, как она затихла, не сумев остановить кровотечение. После такого не выживают?