Текст книги "Не сказка о птице в неволе (СИ)"

Автор книги: afan_elena

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Я вздрагиваю, когда на пороге спальни появляется водитель, широко распахнутыми глазами взирая на меня и Китнисс, охающую в моих объятиях.

– Ну, вы даете! – восклицает мужчина. – К вам как не придешь – проблемы найдешь!

Глен хмурится, но поймав мой растерянный взгляд, тяжело вздыхает, и подходит ближе.

– Что ж ты, милочка, – говорит он, обращаясь к Китнисс, – карапуз готовится вылезти на свет, а ты паникуешь? Не пугай малого!

Китнисс морщится от очередного приступа боли, ничего не отвечая Глену.

– Частые схватки? – спрашивает он у меня, поняв, что с роженицей разговаривать бесполезно.

– Раньше было меньше, сейчас хуже… – быстро говорю я, убирая со лба Китнисс влажную прядь.

– Моя Кэтти три из шести раз умудрилась не дождаться врачей, – улыбается Глен, – но это не страшно, ребятки: женщины рожают сами по себе, так природой заложено. Им только нужно малеха помочь, щас помою руки и вернусь.

Он скрывается за дверью, а Китнисс, оживившись, поднимает на меня жалобный взгляд.

– Он что, собирается… принимать роды? – шепчет она, даже сейчас краснея от смущения.

Я в растерянности. Знания, почерпнутые из книг, кажутся мне совершенно ничтожными перед лицом реальности.

– Глен может помочь… – слабо спорю я.

– Он мужчина!.. – скулит Китнисс, настаивая на своем.

– Милочка, считай, что сейчас я фея-крестная, которая может помочь твоему ребенку выбраться наружу, – усмехается наш неожиданный помощник, расслышав последнюю фразу моей жены.

Китнисс хочет что-то ответить ему, но заходится в новом крике. Я покрепче прижимаю жену к себе, утыкаясь подбородком в ее шею сзади.

– Глен, она боится… – начинаю я, еще даже для себя самого не решив, в чем именно собираюсь признаться: в страхе Китнисс перед мужчинами или…

– Все боятся в первый раз, – добродушный смех водителя, будто снимает напряжение, повисшее в спальне.

Он выгибает шею, стараясь заглянуть в лицо Китнисс.

– Девочка, ну, так что: ты разрешишь мне помочь твоему ребенку?

Жена прерывисто дышит, видно, что сомневается, но очередная порция схваток и боли перевешивает чашу весов.

– Он, кажется, уже близко…. – выдыхает она, морща лицо.

Глен принимает командование на себя.

– Так, Пит, садись на кровать, Китнисс – ты ближе к краю. Ворочайся, как хочешь, просто доверься своему телу, поняла?

Китнисс отрывисто кивает, не переставая морщиться.

– Пит, твоя задача отвлекать ее – хоть анекдоты трави, но чем меньше она себя накрутит, тем лучше, ясно?

Я киваю, стараясь не поддаваться мелькнувшему трусливому желанию сбежать.

Следующие несколько часов превращаются в череду криков, стонов и оглушающих ударов моего сердца о грудную клетку. В минуты затишья Глен спроваживает меня принести таз с водой, несколько полотенец и моток толстых ниток.

Китнисс взмокла, а ее лицо приобрело не проходящий красный оттенок, и только наш помощник сохраняет стойкость духа.

– Тужься, Китнисс! – подсказывает он. – Давай!.. Головка уже есть!.. Ну же, еще немного! Тужься!..

Жена то почти затихает, жадно хватая ртом воздух, то вопит, срывая голос, а на моих руках, вероятно, останутся синяки – так сильно она впивается в них пальцами. Проходит целая вечность, прежде чем Китнисс затихает, и в комнате повисает ужасающе громкая тишина. Путаюсь в мыслях, сам истекая не первым потом и, наконец, дрожа от облегчения, но одно я помню совершенно точно – ребенок должен кричать…

Он молчит. Не дышит.

Бесконечные секунды тянутся одна за другой, а я все жду, и, вздрагиваю всем телом, когда детский плач разрывает вату, забившуюся мне в уши. Сердце с громким гулом падает, чтобы тут же отскочить от пола: мне хочется сорваться с места, чтобы взглянуть на малыша, но Китнисс устало ворочается в моих руках, и я не решаюсь оставить ее одну.

Затуманенным взглядом наблюдаю, как Глен в двух местах перевязывает пуповину маленького человечка, а потом рассекает ее ножницами примерно посередине. Ребенок перепачкан в крови и слизи, но все равно мне нестерпимо хочется коснуться его крохотного тельца.

– Как наш сын? – негромко спрашивает Китнисс, устало прикрыв веки и обессилено откинув голову назад.

Глен, загадочно улыбаясь, относит ребенка столу, обмывает его, протирая нежную кожу полотенцем. Наконец, он поворачивается к нам:

– Симпатичная девчонка получилась, темненькая, вся в маму.

***

Вечером я долго сижу на краю кровати, вслушиваясь в мерный перестук стрелок на часах, и разглядываю спящих жену и дочку. Они похожи, как две капли дождя, пролившего с просветлившегося неба.

Я думал, что знаю о нежности все, но я открыл совершенно новые грани этого чувства, когда впервые прижал к груди своего ребенка. Не смело касаюсь коротких волос малышки – смешная кучеряшка обвивает мой палец: сегодня, с рождением ребенка, мы с Китнисс окончательно перевернули страницу наших жизней, начав все с чистого листа. Ад остался позади.

Жена открывает глаза, подглядывая за нами.

– Спасибо, Пит… – шепчет Китнисс, улыбаясь.

Поглаживаю наше общее сокровище по крохотной щечке.

– За что?

– За сказку, которая могла и не случиться…

Ну, вот и все))

Выражаю самую искреннюю благодарность всем, кто был со мной на протяжении этой работы:

кто ставил лайки, писал отзывы, помогал в публичной бете.

Вашу помощь невозможно переоценить: такая поддержка для автора – все!!

p.s. Ближе к Новому году обещаю небольшой бонус к истории… Но не буду пока спойлерить ))

ЛЮБЛЮ ВАС,

всегда ваша afan_elena

========== Эпилог (часть 1) ==========

Комментарий к Эпилог (часть 1)

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

не бечено

Просыпаюсь от детского крика, доносящегося из соседней комнаты. Резко принимаю сидячее положение и скольжу взглядом по уютной спальне, погруженной в предрассветную дымку. Комната раскрашена мягким светом ночника и убаюкана мерным ходом часов, расположившихся на тумбочке у изголовья кровати.

Отбрасываю одеяло и устремляюсь на голос сына, шаркая босыми ногами по деревянному полу, но не успеваю выйти из комнаты, когда на пороге возникает Китнисс. Мы оба молчим, а она, зевая, подходит вплотную, протягивает руку, касаясь прохладными пальцами моей щеки, и ласково улыбается.

– Тэм плакал, – негромко говорит жена. – Риса погасила лампу, а ты ведь знаешь – он боится темноты.

Я киваю, вздохнув: какие-то отголоски прошлых страхов навсегда засели во мне и, как я ни стараюсь, временами приходят кошмары. Хорошо только, что теперь я точно знаю – это лишь сны.

Наклоняю голову, подставляя лицо для поцелуя.

– Они уснули? – шепотом спрашиваю я.

– Да, – губы Китнисс касаются моего подбородка. – Дети спят, все хорошо.

Я провожу ладонью по ее волосам: они мягкие, словно шелк, и легко скользят между пальцами. Подношу прядку к губам и оставляю на ней мимолетный поцелуй, а жена счастливо улыбается; в полумраке ее глаза блестят, как драгоценные камни. Китнисс толкает меня назад, направляя к постели, и я подчиняюсь, забираясь под теплое одеяло, она устраивается рядом, обнимая меня обеими руками.

Я окутан ненавязчивым ароматом еловых веток – перевожу взгляд на дальний угол спальни: там, в вазе, стоит пушистая лапка, украшенная несколькими блестящими игрушками. Сегодня седьмая рождественская ночь, которую мы проводим вместе, как муж и жена.

Тепло любимой женщины согревает лучше всяких одеял, я спокоен и счастлив. Тихое семейное счастье – когда-то это казалось невозможным, а теперь оно стало моим близким другом.

Выворачиваю руку так, чтобы крепче стиснуть жену в своих объятиях.

– Раздавишь, – бурчит Китнисс, но я чувствую, как она улыбается. – Давай спать?

Она сладко причмокивает, выбирая позу поудобнее: ее нога ложится поверх моих ног, а спокойное дыхание чуть заметно холодит кожу у основания шеи. Моя ладонь накрывает ее грудь, по-хозяйски стискивая, а на губах появляется хитрая улыбка – спать мне совершенно не хочется.

Ненавязчиво поглаживаю ее кожу через ткань, рисую завиток вокруг соска, и он отзывается на мою ласку, приобретая твердость. Второй рукой накрываю ее колено, а потом забираюсь пальцами все выше, и, наконец, проскальзываю под ткань ночнушки. Китнисс нежно целует меня в шею, и на коже появляются мурашки: рывком подтягиваю жену на себя, и она, усмехнувшись, садится сверху.

Наши губы встречаются, поцелуи становятся все жарче – мне ее всегда мало. Ловлю прерывистые вздохи жены, дарю ей свое рваное дыхание. Я возбужден и голоден, а она единственная, кто в состоянии утолить жажду моего тела.

Звук бьющегося стекла, донесшийся с первого этажа, заставляет нас оторваться друг от друга. Китнисс недоуменно смотрит на меня сверху вниз, а я пожимаю плечами, выпуская ее из объятий.

– Ветер, наверное, – бормочу, выбираясь из постели. – Пойду, посмотрю.

Жена откатывается в сторону, игриво глядя на меня.

– Только быстро, – она облизывает губы, призывно причмокнув. – Я тебя жду…

Плотоядно улыбаюсь и выхожу в коридор. Тут почти светло: гирлянды, развешенные под потолком, переливаются сотней лампочек, и я без труда вижу, что дверь детской спальни закрыта, изнутри не доносится ни звука.

Я испытываю нежность, когда представляю как Тэм, с головой забравшись под одеяло, посасывает свой палец, а Рисса, наоборот открывшись, свесила ногу за край и похрапывает, видя уже не первый сон. Наши дети – моя бесконечная гордость: такие же красивые как их мать, сообразительные и милые.

Я не включаю свет, когда спускаюсь по лестнице и заглядываю в гостиную, где еще теплятся угли в камине, и лесная гостья сияет, как разноцветная свечка. Под ней разложены коробки с подарками, завернутые в яркую бумагу, – мы с Китнисс заранее позаботились о том, чтобы сын и дочь, проснувшись, нашли сюрпризы от Санта-Клауса.

Чувствую, что в спину дует сквозняком, и разворачиваюсь, захожу на кухню, зажигаю там свет. На столе недоеденный праздничный торт, а в тарелке рядом с ним россыпь маленьких оранжевых солнышек – апельсинов, которые так любит Риса.

Я сразу замечаю разбитое окно, зияющее некрасивой дырой, и гору осколков на полу: некоторые крупные, а часть почти зерна, будто чья-то тяжелая нога раскрошила их, наступив. Меньше всего это похоже на последствия того, что ветка растущего рядом дерева могла удариться в окно: на улице совершенно безветренно, да и створка окна… приоткрыта.

Ощущаю, как в одно мгновение в комнате становится нестерпимо холодно – это от страха, который судорогой сковал сердце.

Опасливо озираясь, я кидаюсь в гостиную, хватаю кочергу, закрепленную возле камина, и тороплюсь наверх. Я пытаюсь не поддаться панике, но картинки давно минувшего прошлого вдруг встают перед глазами: боль, ужас и безысходность – они снова вместе со мной, топают рядышком, шаг за шагом поднимаясь на второй этаж.

Я толком не могу сообразить, откуда ждать беды. Кто-то пробрался в мой дом? Кто и зачем?

Кровь пульсирует в венах, когда я неторопливо приоткрываю дверь в спальню детей, но там… Тихо и спокойно. Сын, действительно, лежит полностью укрытый одеялом, а дочь, раскинув руки в стороны, сладко спит. Картина настолько умиротворяющая, что я практически успокаиваюсь, ругая сам себя – у страха глаза велики. Ну, кому могло понадобиться влезть в наш дом? Мы живем тихо мирно, никого не трогаем, откуда взяться врагам?

Опустив оружие, почти лениво дохожу до собственной спальни и распахиваю дверь. Глаза видят, но в первое мгновение я отказываюсь понимать происходящее. Сон. Кошмар.

Один из кошмаров, которые снятся мне время от времени. Только теперь сон стал явью: одеяло и подушка на полу, вторая подушка порвана, словно прорезана ножом. Еловая ветка лежит на ковре: одна из игрушек, украшавших ее, разбилась при падении, а вокруг растеклась лужица воды, еще не успевшая впитаться в ворс.

Китнисс стоит посреди комнаты, бледная, будто увидела призрака. Я тоже его вижу. Ад, должно быть, разверзся под моими ногами, потому что иначе я не могу объяснить присутствие в комнате второго человека: помощник Люцифера, мой мучитель. Ее насильник.

Сэм стоит позади моей жены, крепко прижимая ее к себе, а лезвие его ножа прижато к ее тонкой шее. Лицо Китнисс мокрое от слез, а сама она дрожит, как осенний лист, готовый сорваться от резкого порыва ветра.

– Привет, парень, – усмехается мужчина, скалясь в полумраке. – Давно не виделись, правда?

Я нервно сглатываю – даже это простое движение дается мне нелегко, потому что все силы я бросаю на то, чтобы не совершить глупость и не броситься опрометью к врагу. Не отвечаю на его издевку, пытаюсь оценить обстановку…

Не важно «как» он сюда пробрался. Понятно «зачем». Вопрос в том, как выбраться из неожиданной западни, в которой оказалась моя семья.

– Не люблю незаконченных дел, знаешь ли, – произносит Сэм, проводя пальцами вверх по руке Китнисс: жена заходится в новом приступе лихорадочной дрожи, и крупная слеза стекает по ее щеке. – Тебе ведь обещали, что ты сдохнешь?

Он гогочет, отчего меня передергивает. Исчадие ада в моем доме, в моей спальне. Жена и дети беззащитны. Как и я сам.

Прикрываю глаза, когда слышу новую угрозу, заставляющую меня покраснеть от отчаянья:

– Сегодня мы закончим начатое, Мелларк. Я ждал этого долгие годы, и, поверь, я придумал сотню способов, как заставить тебя и твою суку страдать.

… … …

… … …

… … …

С наступающим всех новым годом :)

========== Эпилог (часть 2) ==========

Комментарий к Эпилог (часть 2)

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

не бечено

Задерживаю дыхание, стараясь не поддаться панике, хотя мое тело трясет, а дыхание прерывисто. Вмиг онемевшие пальцы, тем не менее, крепко сжимают рукоять кочерги, которую я, к сожалению, вряд ли смогу пустить в ход до тех пор, пока Сэм не уберет нож от горла Китнисс.

Несмотря на полумрак пытаюсь вглядеться в лицо мужчины, который когда-то окунул меня в океан боли. Прошедшие семь лет добавили морщин на его и без того некрасивое лицо, на щеке появились красные пятна-язвы, но есть что-то еще: едва уловимое, но пугающее. Новый изгиб в оскале улыбки, незнакомый прищур и сами глаза: Сэм и раньше умел запугивать одним взглядом, но теперь к этому добавился какой-то нездоровый блеск, полубезумный, полуигривый.

– Заходи, гостем будешь, – предлагает враг, намекая на то, что я все еще стою в дверном проеме.

Делаю неуверенный шаг вперед, задевая левой ногой валяющуюся на полу подушку, и осторожно прикрываю за собой дверью, стараясь не хлопнуть – дети временами спят довольно чутко. Дергаю щеколду: инстинкт опережает даже мысли: чтобы не произошло, ни Тэм, ни Риса не должны войти в комнату – я, как могу, пытаюсь обезопасить их.

Сэм, увлеченный тем, чтобы посильнее стиснуть предплечье Китнисс, не замечает моего движения. Я даже на мгновение начинаю думать, что сумею воспользоваться ситуацией и напасть, так что прижимаю кочергу вплотную к ноге и делаю несколько шагов, но бывший охранник, очевидно, не так рассеян, как мне показалось. Усмехнувшись, он поднимает глаза прямо на меня и требует, чтобы я убрал оружие.

– Брось железяку там, проходи и ложись.

Сэм кивает на кровать, и мое лицо искажается от намека, а сердце начинает биться еще чаще, испуганно вздрагивая. Снова наблюдать? Опять причинять Китнисс боль? Этого просто не может быть – слишком уродливо, чтобы быть правдой.

Китнисс зажмурилась, ее щеки блестят, мокрые от слез, а плечи подрагивают от рыданий, которые становятся все сильнее. Ее грудь вздымается от прерывистого дыхания, а кожа бледная, как мел.

Я не двигаюсь – не выполняю приказ, и это раздражает врага: он встряхивает мою жену, словно куклу, и приставляет кончик ножа к ее подбородку. Китнисс взвизгивает, почувствовав боль, и затихает, а я решаю, что пока у меня нет хоть какого-то плана по спасению наших жизней, придется подчиниться. Кладу кочергу на пол, а сам продвигаюсь вглубь комнаты, усаживаясь на край кровати.

Насильник довольно кивает, сосредотачиваясь целиком на своей любимой жертве.

– А ты, детка, симпатичная, если тебя умыть, – Сэм наклоняется к самому ее уху, будто собирается поцеловать. – Не то, что тогда в камере – чумазая замарашка. Такую тебя будет куда приятней отыметь.

Скабрезная улыбка кривит его рот.

– Я много лет вспоминал наше с тобой незаконченное дельце, и все думал, как лучше поступить, когда мы встретимся: прирезать Мелларка до или после того, как я снова воспользуюсь твоим телом?..

Китнисс хлюпает носом, начиная нашептывать одной ей понятные заклинания, но Сэма это только раззадоривает.

– Пусть посмотрит, да? – Он переводит взгляд на меня. – Пусть полюбуется, какая ты похотливая сучка на самом деле…

Блеск его глаз кажется мне совершенно ненормальным: расширенные зрачки, почти полное отсутствие радужки… Неожиданно я понимаю, что именно изменилось в Сэме. Изменения не внешние, они внутри: его душа теперь пропитана не только жестокостью, у нее появился привкус сумасшествия. Особо опасная смесь, обещающая погибель всему, чего коснется рука бывшего охранника.

Он все говорит, говорит, говорит, а его лапы касаются Китнисс, и каждый раз ее передергивает от отвращения, но все попытки отстраниться не приносят результата – насильник только крепче прижимает ее к себе.

Я ненавижу себя за то, что ничем не могу помочь жене, от этого бессилия душа разрывается на части, и

хочется плакать, хочется выть в голос. Повторяю про себя любимую считалочку дочери, но успокоиться не получается: я не могу просто сидеть и наблюдать, как он снова…

Китнисс не сумеет справиться с этим во второй раз: раны на ее сердце затянулись, но шрамы остались – уродливые и иногда отзывающиеся болью. Только не опять, только не снова…

Лихорадочно осматриваюсь, будто вижу комнату впервые: ищу что-то способное заменить кочергу, что-то, что можно использовать, как оружие… Вариантов не много, и ни один из них не решает проблемы с ножом, которым угрожает насильник.

Сэм засовывает язык Китнисс в ухо, и она, взвизгнув, дергается в попытке отстраниться. Это словно какая-то крайняя точка, будто терпеть дальше внезапно становится невозможно: не выдержав, я соскакиваю на ноги и успеваю сделать несколько шагов вперед, когда вижу кровь, выступившую на щеке жены. Лезвие переместилось на ее щеку и безжалостно ранит нежную кожу, разрезая плоть.

– Мне не хочется прирезать ее раньше времени, – улыбается Сэм, внимательно глядя на меня, – но ты провоцируешь меня, парень.

Мгновение стою в нерешительности, но ручеек свежей алой крови, резко контрастирующей с бледной кожей Китнисс, заставляет меня проявить слабость: я отхожу и усаживаюсь на место. Китнисс снова плачет, бросая на меня взгляд, полный мольбы, и к своему ужасу я читаю в нем… просьбу о смерти. Повторение того кошмара ей не пережить. Она не сумеет, не справится…

Мысли путаются, потому что я не уверен, что смогу выполнить ее просьбу. Даже ради того, чтобы ей не пришлось пережить все вновь… Когда-то я уже отчаялся настолько, что пытался удушить Китнисс подушкой. Сумею ли я сделать это теперь? Она моя единственная и бесконечно любимая женщина. Жена. Мать моих детей. Голова идет кругом, а на глазах выступают слезы. Что делать? Что делать!?

Неожиданно я различаю звук, который заставляет меня скривиться от боли, сильнее которой уже просто не может быть: негромкий плач сына, доносящийся из соседней комнаты. Меня словно молнией бьет: паника накатывает с такой силой, что, кажется, кости трещат, ломаясь.

Я вижу, как внезапно настораживается Китнисс: истерика и собственные слезы не мешают ей обратить внимание на плач ребенка. Много ночей подряд она просыпалась, устремляясь на помощь своему малышу, а сейчас именно слабый крик ребенка дает ей какие-то дополнительные силы – силы, чтобы бороться.

Наши взгляды встречаются, и я замечаю, что ее глаза, ставшие темно серыми, становятся серьезными, сосредоточенными. Хотя ее губы все еще дрожат, Китнисс больше не плачет.

Сэм, похоже, не замечает голоса ребенка, продолжая ощупывать плененное тело. Моя жена косит глаза то нож, то на меня, и, не произнеся ни звука, мы общаемся, договариваемся… Мы оба понимаем, что первым делом нужно отнять у врага его оружие… Осталось придумать, как?

Насильник толкает Китнисс вперед, заставляя ее выставить руки и опереться на спинку кровати, чтобы не упасть: он наклоняет ее, одной ручищей удерживая за талию, а второй задирая ее ночную рубашку так, что оголяются ноги. Жена отчаянно вскрикивает, резко подается вперед, а потом так же стремительно назад. Сэм, очевидно, не ожидал подобного, потому что отступает, покачиваясь, и выпускает жертву из своей хватки.

В ту же секунду Китнисс отскакивает от него, отбегая в сторону. Мне достаточно этого: срываюсь с места, бросаясь на него, и, тараня его в грудь, валю врага на пол, заламываю ему руку, все еще сжимающую нож.

Бывший охранник безумен, но не слаб – свободной рукой он наносит мне крепкий удар в подбородок снизу, и я щелкаю челюстью, ощущая солоноватый вкус крови во рту. Не выпускаю его запястье, поднимая и с силой роняя его руку, ударяю ее об пол, и, спустя целую уйму времени, оружие выпадает из на мгновение ослабевших пальцев врага. Краем глаза вижу, как Китнисс хватает нож, но все-таки не нападает – отскочила в сторону и ждет удобного случая.

Сэм не сдается: мы боремся, и он начинает побеждать – он переворачивает меня на спину, наваливаясь сверху, и, встряхнув, ударяет головой об пол. Перед глазами тут же разливается чернота, а из горла вырывается стон боли. Затылок ломит от ушиба, а уши будто закладывает ватой – звенящая тишина, от которой нет спасения. Плач сына становится все громче: даже оглушенный, я слышу, как Риса разговаривает с братом, пытаясь успокоить трехлетнего малыша, – и это придает мне ярости, достаточной для того, чтобы сбросить с себя противника и, оседлав его, вцепиться пальцами в мужское горло.

Я давлю, что есть сил. Давлю так сильно, что сводит пальцы. С наслаждением наблюдаю за тем, как белки глаз Сэма становятся сначала розовыми от лопающихся сосудов, а потом все краснее и краснее. Давлю, даже когда его губы синеют, и враг перестает сопротивляться. Мгновения, секунды, минуты… вечность.

Легко вздрагиваю, когда понимаю, что Китнисс обнимает меня за плечи, оттаскивая от уже бездыханно лежащего тела бывшего охранника. Я падаю назад, позволяя ей увлечь себя, и мы вместе отползаем в сторону, часто дыша и не спуская глаз с трупа.

Высвобождаюсь из ее объятий, но лишь за тем, чтобы самому обнять жену. Она льнет ко мне, и я чувствую, как ее слезы обжигают мою голую грудь.

Пальцы болят от непривычного напряжения. Ритм сердца неровный, а голова раскалывается от боли, но все это почти не имеет значения: я успокаиваю Китнисс, касаясь губами ее макушки.

– Тсс, родная, тсс… Все прошло… – шепчу я, ласково и нежно. – Все прошло…

И… следующая часть последняя для этой истории.

Все – финал…

Еще чуть-чуть… не сказки )))))

========== Эпилог (часть 3) ==========

Комментарий к Эпилог (часть 3)

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

не бечено

Прислоняюсь к стене рядом с печкой, вслушиваюсь в треск горящих дров – он гипнотизирует и умиротворяет, отвлекая от суеты прошедшего дня, это именно то, что мне сейчас нужно.

Я устал, словно последний раз спал целую вечность назад, впрочем, это не далеко от истины: минувшие сутки, кажется, превратились в бесконечность, сливаясь в один непрекращающийся допрос, который устроили нагрянувшие миротворцы. Теперь я точно знаю: властям не нравится находить трупы, тех, кого они не смогли найти при жизни. Сэм скрывался от нового правительства долгие годы, а встретились они только в нашей с Китнисс спальне.

Он появился из ниоткуда, и его целью был мой дом: отравить, уничтожить, отомстить. Похоже на помощь кого-то свыше, что нам удалось выбраться из подобной передряги: Сэм был настроен весьма решительно и самостоятельно покинул бы наш дом, только оставив внутри четыре бездыханных тела.

Жар печи прижигает левую сторону лица, вынуждая меня отойти к столу. Взгляд непроизвольно падает на заколоченное досками окно, и воспоминания о страшной ночи снова встают перед глазами. Качаю головой – надо стараться не думать об этом, не вспоминать, навсегда вытравить из памяти эти часы.

Звонок телефона возвращает меня в реальность. Подхожу к телефонному аппарату, прижимая трубку к уху. На том конце голос, которого я не ждал.

– Привет, – произносит Гейл, будто даже приветливо.

– Привет.

– Как она?

Несколько долгих секунд я сомневаюсь, что хочу отвечать ему. Мы так и не стали друзьями: ради Китнисс изредка терпим друг друга, когда охотник приезжает на праздники вместе с ее родней, пытаемся поддерживать нейтралитет, но оба помним – второй соперник.

Мне стало проще, когда Хоторн сказал, что у него появилась девушка – первая за много лет, и ревность немного притупилась, поддавшись доводам логики – Гейл не враг, даже почти член семьи. Может, это привычка – сомневаться в нем? Только могу ли я быть уверен, что он действительно разлюбил мою жену?..

Хочу промолчать, но все-таки решаю, что он имеет право знать.

– Проплакала весь день, – тихо говорю я, еще не до конца поняв, откуда охотнику известно о произошедшем. Среди миротворцев так быстро разносятся новости?

Гейл выдерживает паузу, прежде чем задать новый вопрос.

– Как дети?

Упираюсь лбом в стену и тяжело вздыхаю.

– Они у Глена на пару дней, пока все не уляжется.

– Хорошо…

– Да…

Неловко молчим.

– Откуда ты знаешь? – не выдерживаю я.

Хоторн не врет.

– Она звонила.

Тишина.

– Просила разузнать про тебя…

Мне становится трудно дышать. За столько лет я выучил повадки Китнисс, и заранее знал, каков будет ответ, просто надеялся… Даже не знаю, чего я ждал. Чуда? Потираю глаза, не очень-то хочется услышать от Гейла о том, что меня, скорее всего, посадят за превышение необходимой самообороны.

– Я навел справки, – произносит Хоторн. – Тебе не предъявят обвинение, все квалифицируют, как самозащиту.

– Миротворцы сказали, что «задушить человека» не входит в перечень допустимого…

– Пит, – перебивает Гейл, – прими это без лишних вопросов. Это для нее, и для тебя тоже. У меня есть связи, и дело замнут, тем более, что тот урод…

Я слышу злобное сопение в трубке.

– Я бы и сам придушил его, посмей он обидеть Китнисс или детей.

Опускаю глаза в пол. Хоторн по-своему любит моих малышей, а им нравится «дядя Гейл»: какая странная штука жизнь.

– Спасибо, – искренне говорю я. – Я перед тобой в долгу.

– Я запомнил, – усмехается охотник.

– Если что, звони.

– Ладно…

Внезапная тишина кажется слишком громкой, я отвык от такого: в последнее время в этом доме редко бывало тихо – визги и смех детей, ласковые песни Китнисс, когда она укладывала сына и дочь…

По коже пробегает холодок, похоже, мне сегодня не уснуть – слишком много мыслей и слишком они непоследовательны.

Прохожу в гостиную и сажусь в кресло, глядя на притаившуюся на диване жену. Она спит, но в отблесках огня, пылающего в камине, я вижу, как ее веки дрожат: ей снится очередной кошмар. Прежде чем я успеваю подойти ближе, чтобы разбудить ее, Китнисс просыпается, резко открыв глаза.

– Эй, просто сон, – шепчу я, присаживаясь на край дивана. Беру ее руку в свою. – Оглянись, вокруг Рождество!

Губы Китнисс складываются в грустную улыбку.

– Да… Как там дети? Надо им позвонить.

– Я набирал Глену, все хорошо: его ребятня не дает им скучать.

– Хорошо, пусть так, – она отводит взгляд. Я слишком хорошо ее знаю, Китнисс хочет о чем-то сказать, но не решается.

Помогаю ей:

– Расскажешь?

Серые глаза жены полны нежности и вины. Необычное сочетание, беспокоящее меня. Китнисс требуется несколько минут, чтобы все-таки решиться:

– Помнишь, я раньше считала себя грязной?

Нехотя киваю, такое невозможно забыть.

– А может… что-то в этом было? – ее голос дрожит. – Я ведь… я согласилась бы на все, совершенно на все, Пит, если бы это могло спасти тебя и детей…

Не даю ей закончить, притягиваю к себе, крепко прижимаю к груди и целую в лоб. Не знаю, что сказать.

– Давай переедем в Двенадцатый?

Китнисс отстраняется и поднимает на меня глаза.

– Но это наш дом.

Киваю, соглашаясь, но настаиваю.

– Он и останется нашим – в нем каждая вещь пропитана нашими воспоминаниями, и мы сможем приезжать сюда, когда захотим. Но скоро Риса пойдет в школу, да и Тэму будет полезно поближе познакомиться с двоюродным братом.

– Прим… – задумчиво произносит Китнисс.

Я знаю, что она скучает по сестре, хотя они и видятся несколько раз в год, жене этого мало, а то, что я предлагаю – шанс все исправить. Стараюсь не упоминать о том, что миссис Эвердин умерла пару лет назад: моя жена не любит лишний раз вспоминать об этом, да и сегодня как-то особенно хочется смотреть только вперед, ни на секунду не оглядываясь в темное прошлое.

Китнисс вздыхает, утыкаясь носом мне в шею.

– Хорошо, давай так и сделаем.

Жена сдвигается к самой спинке дивана, чтобы я мог лечь рядом, но он все равно довольно узкий, чтобы лежать вдвоем. Почти укладываю Китнисс на себя сверху, и она льнет ко мне, доверчиво положив голову на грудь. Провожу рукой по ее волосам и распускаю наспех заплетенную косу.

Я люблю, когда Китнисс так близко, мне все в ней родное и нужное: каждая прядь волос, укрывшая мои плечи, каждый сантиметр нежной кожи, каждый вдох и выдох.

– Я люблю тебя.

– Я тебя тоже.

Мы просто лежим, обнявшись, но спустя время, я чувствую, как тонкие, чуть прохладные пальцы жены касаются моей щеки. Не открываю глаз, даже ощутив ее дыхание на своей коже, лишь принимаю поцелуй, не испытывая дикой страсти.

Блаженство это не сама близость, это больше то чувство, когда у вас одно дыхание на двоих, одно тело, единые мысли. Она моя, а я ее.

Китнисс становится настойчивой, ее поцелуи все-таки распаляют меня. Подхватив родное тело, переворачиваю его, нависая над женой, и одежда сама слетает прочь, позволяя мне стать с Китнисс по-настоящему одним целым, слиться с ней, как уже бывало бессчетное количество раз до этого.

Я не тороплюсь, двигаюсь плавно, почти лениво: в этом сладость – томительные прикосновения ее губ к моей шее, волнующее поглаживание острых ногтей по плечу, стройные ноги, сцепленные в замок на моей пояснице. Минуты ни с чем несравнимого удовольствия: тягуче, долго, необходимо, как воздух.

Целую ее опущенные веки, провожу языком по губам, ловлю ртом грудной стон, пропитанный ее желанием. Китнисс находит мою руку и сплетает наши пальцы – ловит меня, обещая не отпускать. Она дышит глубоко и неровно, слизываю капли пота с ее шеи за ухом, и двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь, вперед, назад и снова – самый древний танец. Обнаженные чувства, подступающая эйфория, которая затягивает, дурманит и не отпускает.

– Ох…

Ноги жены крепко сжимают меня по бокам, на мгновение не давая шевельнуться, а в ее распахнутых глазах плывет утренний туман. Целую губы Китнисс, глажу все еще податливое тело и догоняю ее удовольствие после нескольких толчков. Шепчу ей на ухо, что она моя жизнь, и слышу, как жена отвечает мне тоже самое.